Михаил Жванецкий: «В условиях цензуры и тоталитаризма голова работает лучше»

Синдеева: Девять лет! Девять лет этот человек, этот гость ни разу не оказывался на телеканале Дождь. Никогда. И поэтому сегодня премьера. Михаил Михайлович, спасибо вам большое.

Жванецкий: Да. А почему девять лет?

Синдеева: Телеканалу в этом году будет девять лет.

Жванецкий: Я, получается, не показывался столько, сколько телеканалу.

Синдеева: Да, девять лет. И поэтому сегодня просто у меня праздник. Михаил Михайлович долго мне по-японски вежливо не отказывал, но не приходил. И вот наконец это случилось, поэтому, Михаил Михайлович, спасибо большое, я очень рада. У нас здесь прямо было очень так нервно, потому что очень многие сотрудники говорили «Неужели Жванецкий у нас будет?». Я сказала:«Да, будет». Так что очень приятно. Михаил Михайлович, почему вы не любите, когда вас спрашивают о прошлом?

Жванецкий: О прошлом?

Синдеева: Да. Вот вы сказали несколько раз…

Жванецкий: А кто вам сказал, что я не люблю?

Синдеева: Вы в нескольких интервью сказали, что вы не любите говорить про прошлое. Я не обманула.

Жванецкий: Можно подумать, что я ошибался. Вполне возможно, что я ошибался.

Синдеева: Нет такого?

Жванецкий: Нет, я вполне…Время от времени я сравниваю прошлое с настоящим, и получается — все-таки преимущества настоящего совершенно очевидны. Вы знаете, простые вещи: еда, одежда, обувь, речь, свобода какая-то — это все сейчас [есть], и всего этого не было раньше. Поэтому очень легко.

Синдеева: Михаил Михайлович, а почему ностальгируют? Сейчас очень многие люди ностальгируют по Советскому Союзу. Притом люди, которые жили тогда, которые помнят, как это было, которые могут сравнить с тем, как сейчас. Откуда эта ностальгия?

Жванецкий: Я, кажется, знаю, откуда. Потому что когда все… вот что такое было КБ? Это была дружная компания. Понимаете, все были…

Синдеева: Одинаковые.

Жванецкий: Да, одного «роста». Ну, талантливый человек получал 30 рублей премии за какое-нибудь изобретение. Не больше 30 рублей. И поэтому никакой зависти, ничего не было. Сейчас, естественно, так как люди «по росту» сейчас живут, а не просто как армия Северной Кореи, которые одинакового роста все, и штыки все по одной линии, сейчас люди живут каждый по своему «росту», и поэтому, конечно, есть разница. Конечно, это самое, может быть, главное. Правда, я тоже иногда скучаю по советскому времени, потому что я там был главным.

---

Синдеева: Это как?

Жванецкий: Ну, как вам сказать. Вот талант. Сколько в народе было моих выражений, очень трудно сказать, мне даже сейчас трудно подсчитать, сколько их было. «В консерватории подправить»…

Синдеева: «По три и по пять».

Жванецкий: Да, «раки по три и по пять».

Синдеева: Тут зрители нам столько прислали ваших фраз, знаете.

Жванецкий: Ну, конечно. Огромное количество цитат. Ну что делать, ушло все в народ, слава богу. Слава богу! А история России? Это же самое главное мое. «Что такое история России? Борьба невежества с несправедливостью».

Синдеева: И ничего не изменилось, кстати.

Жванецкий: Это прекрасно, вот этим я горжусь. «В консерватории подправить», это уже население само разобрало, это понятно, что как бы в основе надо что-то подправить. Наш президент меня цитировал, он любит это выражение — «Ремонт вообще невозможно закончить, его нужно просто прекратить». Это мое выражение. Я потом где-то его повидал. Говорю: «Владимир Владимирович, это мое выражение». Он говорит: «Вау!» — и побежал на сцену.

Синдеева: Зрители задавали очень много вопросов, какие-то из них я задам вам. И в том числе там как раз был не вопрос, а пожелание даже — «А можно ли, чтобы на телеканале Дождь в качестве межпрограммки были ваши цитаты, чтобы образовывать людей».

Жванецкий: Можно. Да.

Синдеева: Можно? Вот, видите, какая я молодец, получила разрешение.

Жванецкий: Абсолютно.

Синдеева: Михаил Михайлович, вы, как дежурный по стране, конечно, следите за тем, что происходит, следите так или иначе за новостями. Что из последнего, на что вы как-то откликнулись? Вот что вас либо задело, либо воодушевило, либо, наоборот, очень сильно расстроило?

Жванецкий: Наташечка, я не слежу так за политикой.

Синдеева: Нет, за новостями.

Жванецкий: Ну, вот за новостями. Ну, из новостей, вот это повышение пенсионного возраста. Это довольно такая грустная тема. Но с другой стороны, действительно, я понимаю, что население… где же все-таки взять деньги-то?

Синдеева: Раз вы коснулись пенсионного возраста. Мне кажется, вообще это логично. Вопрос, как это сделать так, чтобы это было правильно, хорошо и так далее. Мне кажется, что вот в принципе, если глобально посмотреть на тренд, люди дольше живут, люди в 55 лет еще вполне себе сильные, здоровые, и почему бы еще какое-то время не поработать.

Жванецкий: Конечно.

Синдеева: Вот вы же продолжаете.

Жванецкий: Ну, мне уже, не будем говорить, сколько лет. Хотя можно сказать.

Синдеева: А какая у вас пенсия, кстати?

Жванецкий: Ребята, не знаю.

Синдеева: Не знаете?

Жванецкий: Нет. Можно сойти с ума.

Синдеева: А кто ее получает?

Жванецкий: Я ее получаю, это переводится на счет. Но она смешивается с авторскими, поэтому я не могу сказать точно, какая у меня пенсия. Братья, вот это, конечно, позор, я не знаю, какая у меня пенсия, потому что я все время работаю. И у меня вот это накапливание идет авторских, и все, и пенсия теряется там. Я не бедный человек.

Синдеева: Да, я догадываюсь.

Жванецкий: Потому что там авторские идут.

Синдеева: А вот авторские как идут? С каждой публикации или как?

Жванецкий: А черт его знает.

Синдеева: Не знаете, как?

Жванецкий: Нет. Но я думаю, не с публикаций, скорее всего, с исполнения даже, если кто-то где-то исполняет. И, конечно, с публикаций, если выходит книжка какая-то новая, то там тоже это идет. А самое главное, что я до сих пор действующий артист. А так как я действующий артист, у меня гонорар. А авторские, они теряются.

Синдеева: А на что деньги тратите, Михаил Михайлович?

Жванецкий: Ну, сказать, что я, допустим, в Дубаях провожу какой-нибудь отпуск — нет, этого нет. Все мое время — это Москва, месяцев так девять, и два с половиной месяца —Одесса. Все, мне достаточно вот так.

Синдеева: Так, и куда же вы их тратите? Или вы их складываете в кубышку?

Жванецкий: Кого?

Синдеева: Деньги.

Жванецкий: Причем тут деньги?

Синдеева: Так я говорю, куда вы их тратите?

Жванецкий: Я говорю, люди, Москва — это люди, и Одесса — это люди. А куда? Вы знаете, я не бедный человек, конечно, потому что вот эти гонорары за концерты. У меня же, при моем возрасте, я еще работаю абсолютно интенсивно. Я артист такой же, допустим, как Максим Галкин, но он чаще, я реже, но в принципе у меня, извините за выражение, но все время аншлаги, поэтому куда же деваться, поэтому я обеспеченный человек вполне.

Синдеева: Ну, то есть не скажете.

Жванецкий: Суммы называть не буду.

Синдеева: Нет, не надо суммы.

Жванецкий: Невзирая на ваши въедливые — «скажите точно».

Синдеева: Михаил Михайлович, хорошо, мне не надо, сколько. Безрассудная покупка была у вас? Когда вы просто сказали, вот хочу!

Жванецкий: Да всегда были безрассудные. Я большой поклонник всяких айфонов, всяких.

Синдеева: Гаджетов?

Жванецкий: Часов. Вот я сейчас не взял их, потому что я скромный, а еще вот эти айфоновые часы как бы. Ну, я могу купить телефон большой на две сим-карты, потом долго думать, зачем он мне нужен. Его же невозможно сюда [в карман положить], вот такой вот [большой], но купил. Я люблю вот эти электронные штучки. Ну, господи, надо как-то быть ближе к молодежи.

Синдеева: Вот, Михаил Михайлович, вы говорили несколько лет назад, что интернет — это очень здорово, это вообще какая-то невероятная возможность, и то, что он появился.

Жванецкий: Я говорил?

Синдеева: Да, в интервью вы говорили. Я все ваши интервью тут проштудировала, знаете. Ну, неважно, я вам напоминаю.

Синдеева: Сейчас все ругани, все конфликты, все вытаскивается в интернет, и все это происходит в публичном пространстве. И люди, им кажется, что они могут позволить себе кого-то обидеть, оскорбить, потому что ты же не в глаза все это говоришь, а компьютер все выдержит. Вот у вас так бывает? Что вы об этом думаете?

Жванецкий: Я хочу вам сказать, однажды из Америки приехавшая моя знакомая, довольно молодая, мы, по-моему, в одном дворе, что ли, жили, в общем знакомая, она сказала: «Они там, в Америке, не умеют разговаривать, кавалеры не умеют разговаривать. Смски, смски, они не умеют назначить свидание. Вот такое получилось поколение кавалеров.

Синдеева: Так у нас так же сейчас.

Жванецкий: Да, у нас так же. Поэтому я и говорю, что такое смска? Где след слезы, которая капнула на это письмецо? Почему, это же все на стекло, на стекло, на стекло, не на что капнуть, нигде не расплывается эта слеза. Нету какого-то такого, письма нет, письма. Я получаю, кстати.

Синдеева: Да? От кого? Или это секрет?

Жванецкий: От женщин.

Синдеева: Ну, давайте про женщин. Что, прямо рукописные письма?

Жванецкий: Рукописные. И в скобках, там даже в скобках, между строк, 8-903-765-… и та-та, я высокая, стройная, молодая, брюнетка. Поэтому я всегда себя чувствую как-то… И что же? Ну и как?

Синдеева: А вы когда-нибудь позвонили по телефону?

Жванецкий: Нет. Потому что, чтобы позвонить, надо что-то сказать, но я не могу просто, спасибо, мол, за это письмо. А там вот, «вы такой удивительный, как-то вы обращаетесь ко всем женщинам, а ощущение, что к одной», вот такое вот это все.

Синдеева: Михаил Михайлович, у вас много было женщин, жен, любимых, и вообще вы все время…

Жванецкий: Жен у меня было две.

Синдеева: Официальные, ну хорошо.

Жванецкий: Наташа, теперешняя моя жена. И была Лариса когда-то, которая эмигрировала в Америку.

Синдеева: Это которую вы как раз любили очень сильно, и она уехала, и вы не поехали за ней.

Жванецкий: Это третья.

Синдеева: Ну вот, я же говорю.

Жванецкий: Там не было жены, мы там не женились.

Синдеева: Не женились, но ведь были же.

Жванецкий: Она была замужем, вот эта, которая третья.

Синдеева: Которая уехала?

Жванецкий: Она уехала, да. Она там, с мужем.

Синдеева: Почему вы за ней не поехали?

Жванецкий: Она не позволила. Она сказала: «Он будет там ремонтировать автомобили, у него профессия в руках. Что ты там будешь делать?», — сказала она. Моя Наташа ее прекрасно знает, они созваниваются все время и разговаривают часами.

Синдеева: А как вот вы расставались с женщинами, Михаил Михайлович? Кто был, как правило, инициатором?

Жванецкий: По-моему, я пропадал просто.

Синдеева: А вот почему?

Жванецкий: Ну, потому что не было такой твердой увлеченности, не было.

Синдеева: А любовь проходит? Вот что делать, когда она проходит?

Жванецкий: Это не было любовью. Это было, наверное, что-то такое соблазнительное, что-то было такое приятное, но вот не было соединения с умом. Вот этой приятности, соблазнительности, с умом не было соединения. Вот поэтому, когда бывает такое, что и это, и то, то ты, конечно, можешь влюбиться вполне. Но это уже теперь, для этого надо иметь стремление все время, которое я имел в молодости. В начале, как говорится, мною управлял один орган, потом сердце подключалось.

Синдеева: Да? А голова никогда не управляла?

Жванецкий: Нет.

Синдеева: А сколько вы лет уже сейчас с Наташей?

Жванецкий: Да вот сыну 23, значит, лет 25.

Синдеева: Это работа над отношениями?

Жванецкий: А может быть, лет даже 27, я не знаю. Она, наверное, знает об этом. Да, конечно, работа. Вы знаете, она очень умна, и мне есть с кем говорить, есть с кем советоваться, и самое главное, есть от кого получить направление. Во-первых, она уже сама приобрела вкус в моих произведениях, и поэтому она сама уже может сказать: «Это хорошо».

Синдеева: А вы ей показываете, чтобы она оценила? Или, условно, брать это или не брать?

Жванецкий: Нет-нет, у них фейсбук там.

Синдеева: Да, она там публикует.

Жванецкий: Вот, она публикует.

Синдеева: И вот зрители очень благодарят вашу супругу за то, что она все время публикует.

Жванецкий: Да, она публикует. Я же к этому никакого отношения не имею. Вот она, допустим, что-нибудь отпечатает где-нибудь, какой-нибудь текст, и опубликует его в фейсбуке. Я плохо владею этими фейсбуками.

Синдеева: Я понимаю. Но она может сказать, что вот то, что вы написали, лучше это не читать? Вы ее послушаете?

Жванецкий: Да. Еще как, конечно, да.

Синдеева: И вы послушаете, да? Вы подкаблучник, что ли? Ну ладно.

Жванецкий: Подкаблучник, да-да. Как я могу, допустим, если она говорит, это не стоит читать, нет, это неудачно, как я могу сказать, что это удачно? Такого не было еще, потому что она абсолютно права.

Синдеева: Да? А вас это не обижает?

Жванецкий: Нет.

О телевидении, цензуре и политике

Синдеева: Михаил Михайлович, очень хочу спросить. По-моему, это было в 2015 году на церемонии ТЭФИ. Вас пригласили прочитать монолог «Дедушка и девушка». Помните что-нибудь. Это про то, как сейчас приглашают юмористов выступать, как продюсеры, молодые девчонки, рассказывают и дают указания, что читать, как читать, о чем читать и так далее. Я не была на этой церемонии, но я об этом прочитала еще тогда, и вот сейчас я это вспомнила, когда готовилась, что зал, все эти начальники большие федеральные, вначале начали смеяться. Потом, когда они поняли, к чему все это идет, все поменяли лица, а кто-то начал даже шикать, начал кто-то что-то говорить и так далее.

Жванецкий: Точно, да.

Синдеева: Вот я подумала про ваши чувства в тот момент. Вот вы что почувствовали тогда?

Жванецкий: Что я в говне, вот я так почувствовал себя. В дерьме, прямо скажем. А что же, ну как там себя почувствуешь? В начале любят, потом я начинаю говорить и все тише, тише и тише… и я понял, что я попал абсолютно в какую-то лужу.

Синдеева: Но это же не потому, что это был плохой текст?

Жванецкий: Нет, не был.

Синдеева: В том-то и дело.

Жванецкий: Не был. Просто это все…Сказать, что они тупые — нет. Они умные, поэтому они приняли на свой счет. Все поняли и приняли на свой счет. Я еле доволокся до финала. Я не дочитал до конца и ушел со сцены. А потом, когда я вышел, девушка-корреспондент какой-то газеты сказала: «А можно, чтобы вы мне дочитали до конца?» Я ей дочитал до конца этот текст.

Синдеева: Вот «Дежурный по стране», конечно, очень сильно выпадает из общей информационной картины того, что происходит на федеральном телевидении. Мне постоянно задают вопрос — почему телеканал Дождь еще работает, почему его не закрыли. Вы там, несмотря на то, что не всегда идете на такую злободневную повестку, но при этом это все равно смело…

Жванецкий: Здравый смысл просто-напросто.

Синдеева: Здравый смысл, да. Почему не закрыли программу? Вот это вопрос, который задают зрители. Все переживают.

Жванецкий: Они загнали [программу] уже в такое время, в такую ночь глубокую — 2:00, 2:30.

Синдеева: Да вы что? Вот хитрость в чем.

Жванецкий: Да. Вот, вы же даже не знаете, когда она.

Синдеева: Я не знала. Конечно, я смотрела в YouTube.

Жванецкий: Вы продвинутая, технически образованная женщина. А это все кодла, они если не услышали, то все. Там Соловьев вначале идет. Потом вот это, вот это… и в результате где-то в 2:30. Поэтому я в основном по ночам. Я работаю ночами. Так что со мной разговор простой.

Синдеева: Понятно. Михаил Михайлович, а вы что-то на федеральных каналах смотрите вообще сами? Вот вы вообще телевизор включаете?

Жванецкий: Да.

Синдеева: Да? Что смотрите?

Жванецкий: Да вот эти скандальные какие-то.

Синдеева: А смотрите?

Жванецкий: Смотрю.

Синдеева: И что вы испытываете?

Жванецкий: Любопытство, конечно, да. Вот эти какие-то разводы. «На самом деле» иногда смотрю, вот это вот смотрю, конечно.

Синдеева: А вот Соловьев, Киселев?

Жванецкий: Нет, это я не смотрю. Это не смотрю, а вот то, что с обычными людьми происходит: измены, а вот там вот сидит убийца настоящий, а вот это муж настоящий…

Синдеева: Я поняла. Михаил Михайлович, а как вот зритель отличается от тех зрителей, которые были в Советском Союзе и какие сейчас? Вот вообще, есть это отличие какое-то?

Жванецкий: Конечно. Тогда это все было «на ура». Все. Вот как была нехватка продуктов, люди были полуголодные, точно так же была и нехватка здравого смысла в соединении с юмором. То есть я прикрывал юмором этот здравый смысл, который я пытался донести. Сама рубрика «Дежурный по стране» появилась уже когда, конечно, не было советской власти, всего этого уже не было. А во время советской власти, я не знаю, был ли я на экране.

Синдеева: В «Вокруг смеха» с Ивановым.

Жванецкий: В «Вокруг смеха», да.

Синдеева: «Вокруг смеха», конечно. Я была маленькая, я смотрела, я была большой поклонницей.

Жванецкий: Вы и сейчас невысокая.

Синдеева: Нет, я высокая. Зрители прислали вопрос, кстати, раз мы вспомнили «Вокруг смеха». Когда вы выступали с Александром Ивановым, Иванову в основном задавали вопрос «Как ваша настоящая фамилия?», вспомнили зрители.

Жванецкий: Иванову, да.

Синдеева: А Жванецкого спрашивали о ситуации в мире. Михаил Михайлович, что вы думаете про ситуацию в мире? Трамп в Америке, в Венесуэле сейчас меняется президент.

Жванецкий: Слежу. Вот с Венесуэлой тоже так было забавно. Я так скажу, это не такая трагедия для меня, но это забавно, потому что я слышу вот это, ну и ладно, чего в конце концов. Еще один союзник отпал, ну действительно.

Синдеева: Столько его кормили-кормили.

Жванецкий: Кормили, да, подкармливали, но отпал. Теперь уже, видимо, таких преданных не осталось, я думаю.

Синдеева: А Трамп? Вот вы про Обаму говорили в свое время, что вам он нравится, потому что он умный.

Жванецкий: Да, я впервые увидел темнокожего такого человека, такого президента. Это абсолютный интеллект. Это, знаете, редкость. И мне он очень-очень нравился.

Синдеева: А что о Трампе думаете?

Жванецкий: О Трампе думаю… мне почему-то все он время кажется в фуражке, вот он такой какой-то решительный, он может фуражку назад, он может фуражку вперед. Знаете, нет определенного мнения, никакого.

Синдеева: А как вы думаете, почему Америка, после такого прекрасного своего президента Обамы, вдруг выбирает Трампа? Вот совершенно неожиданного. Он сам же до последнего не верил.

Жванецкий: Он ничем, как говорится, не светится, яркого ничего в нем нет. Вот этот его замысел построить стену, уже сам замысел детский — построить стену. Может быть, ну ладно, ну построит он эту стену, но это детский сад. Ну, можно построить стену между Мексикой и Америкой. То есть мне нравится его внешний вид.

Синдеева: У меня недавно в программе был Михаил Боярский. И он сказал очень серьезно, и видимо, что он об этом думал и потом повторял еще, что надо ввести цензуру на законодательном уровне. Вот как вы думаете, почему люди, которые прошли Советский Союз, говорят на полном серьезе о том, что надо ввести цензуру?

Жванецкий: Не знаю. Вот этот вопрос совершенно… Ну, я не знаю, это Миша Боярский? Не могу сказать совершенно.

Синдеева: А что вы думаете вообще про цензуру?

Жванецкий: Цензура, может быть, это касается интернета, может быть, это касается каких-то таких вещей — нет, все равно.

Синдеева: Когда цензура есть, для развития юмора помогает это? Потому что приходится как-то выкручиваться. Например, как в Советском Союзе, все равно же было между строк. Вот когда все свободно, когда все можно, когда свобода слова, когда можно шутить на любые темы, это развивает юмор?

Жванецкий: Конечно, в условиях цензуры, в условиях тоталитаризма голова работает, голова работает лучше. Юмор все равно… ты должен проникнуть, ты должен опубликовать свой здравый смысл, ты должен высказаться. Юмор в условиях тоталитаризма развивается в человеке, это и так понятно вам тоже. Даже вам. Это понятно, абсолютно. Юмор в условиях тоталитаризм был очень хорош. И произведения художественные были, и книги были хорошие. Когда их привозили из-за границы, поэтому читаешь их и видишь эту жизнь, описанную уже там, сидя там, эти наши воспоминания, их воспоминания, это, конечно, да.

Синдеева: А вы вот следите как-то за тем, что делают юмористы молодые сейчас? Сейчас опять возвращается стендап.

Жванецкий: Я не слежу.

Синдеева: Вообще не следите? Не смотрите?

Синдеева: Очень много мата стало. Вот что вы по этому поводу думаете?

Жванецкий: Все равно люди вырываются на другой простор, перешагивают эти границы, не знаю. Иногда я тоже намекаю, в своих выступлениях, намекаю на мат, конечно.

Синдеева: Вот смотрите, если бы можно было, если бы это не было запрещено, вам бы хотелось иногда использовать?

Жванецкий: Нет. Откровенно сказать, это очень тяжело и невозможно. А намекнуть, что, дескать — вот там «икс, игрек, и краткое» где-то на насыпи.

Синдеева: А в жизни вы ругаетесь матом?

Жванецкий: Конечно, я же в порту работал, у меня это… Что делать? Это у меня, да, все время кипит. Просто я не могу это нигде…

Синдеева: То есть на публике вам это тяжело произнести?

Жванецкий: Да. Поэтому я… Но я так строю, чтобы…

Синдеева: Чтобы все прочиталось.

Жванецкий: Да, что это по губам можно понять.

Синдеева: Михаил Михайлович, вот вы, вам нравится, когда вас любят, вы об этом говорите и сегодня тоже сказали. А как вы к критике относитесь вообще? Вот вы до сих пор переживаете по поводу критики или нет?

Жванецкий: Очень.

Синдеева: Переживаете? И до сих пор переживаете?

Жванецкий: Если бы я не переживал, я бы не мог идти дальше. Я бы не мог писать. Это самое главное.

Синдеева: У вас есть такая, вот вы говорили, что вы всегда были свободны и, даже не попадая в эфир, когда вас там запрещали, вы все равно чувствовали себя свободным. А можете вот это пояснить?

Жванецкий: Да. Вы знаете, это не мое открытие. Это мне публика все время говорила: «На вашем концерте становишься свободным». Значит, это в советское время говорили и сейчас говорят. Потому что сейчас тоже есть ограничения, вы сами знаете, какие там.

Синдеева: Я знаю, да.

Жванецкий: Огромные ограничения, потому что сверху все время давление идет, мы чувствуем это давление все время. Плита такая. Ведь плита ходит, раньше она подравнивала, сейчас она где-нибудь останавливается, возле какой-то головы, а потом снова подравнивает, подравнивает, все равно подравнивает. Вот такая ходит плита металлическая, тяжелая плита.

Синдеева: В интервью у Познера в 2012 году Владимир Владимирович спросил вас про то, как вы относитесь к Путину, и вы сказали: Он умный человек, и когда он что-то говорит, а говорит он правильные слова и вещи, это уже дает надежду, что что-то будет хорошо, будет что-то делаться, меняться. Прошло семь лет.

Жванецкий: Да. Мы повторяем то же самое о нем, и он говорит то же самое нам.

О жизни, людях и снова о женщинах

Синдеева: Цитата: «Свойство молодости ― юмор».

Жванецкий: Да.

Синдеева: «С возрастом накапливаешь знания, доброту, сочувствие. Это мешает смеяться вообще над людьми и над всем».

Жванецкий: Правильно, потому что ты с возрастом осваиваешь большее пространство человеческое. Вначале ты, ну что у тебя — несколько человек. Потом все больше, все больше человек, и ты вот осваиваешь вот это пространство, и ты накапливаешь эту доброту и сочувствие. Юмор в молодости легче, потому что ты веселее внутри. Ты веселей, ты моложе. Тебя ничего не сдерживает. Тебя может рассмешить кошка, может рассмешить кто-то, тебя можно легко рассмешить. И самое главное, что у тебя весело внутри. Сейчас не то, что грустно внутри, нет, у меня не грустно внутри. Но внутри больше сочувствия, поэтому я не могу уже так смеяться, как я смеялся раньше, над всем. Сочувствие появилось.

Синдеева: Михаил Михайлович, а были ситуации, когда кто-то из близких, друзей, из вашего окружения обижался на ваши шутки какие-то?

Жванецкий: Да очень много. Из близких нет, нет. Жена. Кто обижается? Жена.

Синдеева: А почему?

Жванецкий: Как почему? Я иногда что-то говорю: «Ну, я же пошутил», ― потом я говорю, ― «Я же пошутил, я же пошутил». Она говорит: «Повтори, что ты сказал».

Синдеева: Вот если вернуться к женщинам и к мужчинам, вот сейчас новое такое явление, вернее, оно старое явление, но оно сейчас очень набирает быстро обороты. Феминизм и движение #metoo. Слышали?

Жванецкий: Чего?

Синдеева: Движение #metoo.

Жванецкий: Нет.

Синдеева: Не слышали. Это когда… Началось это все в Америке, в Голливуде, когда известные актрисы спустя двадцать лет вдруг рассказали про то, что известный продюсер Вайнштейн…

Жванецкий: К ним приставали.

Синдеева: Приставал и так далее. И это произошло спустя двадцать лет, но сейчас это получило очень такую большую поддержку везде. В Америке сейчас, например, молодые люди говорят: «Мы теперь вообще не знаем, как познакомиться с девушкой», потому что неосторожный взгляд, случайно взял за руку ― тебя могут обвинить вот в этом харрасменте. И это уже такой как бы перебор.

Жванецкий: Да никогда не хватал за попу и никогда не слышал ничего подобного.

Синдеева: Ничего себе!

Жванецкий: Честное слово. Смешно. Чтобы я схватил за попу! Это просто смешно. Я совершенно из другой породы.

Синдеева: А из какой?

Жванецкий: Знаете, из порядочных, вот что я скажу. Вот я из этой породы ― из порядочных людей. Когда-то, когда я в институте учился, сидел с кем-то там рядом, и вот… но все равно это было взаимно. То, значит, она меня коснулась, то я ее. Это скамьи такие, это высшее образование, это первый курс примерно, да. Алла ее звали, прекрасно помню. Но, во всяком случае, только на руку, положил свою руку на руку. Но не отняла. Это большое достижение. Преподаватель марксизма-ленинизма. Он говорил: «Теперь, значит, так: возьмите ручку, переложите руку соседки. Это к вам относится, Жванецкий. Переложите, освободите ее руку, пусть она тоже возьмет ручку. Я сейчас продиктую». Он был преподаватель марксизма-ленинизма.

Синдеева: И что, убрали ручку?

Жванецкий: Да, конечно. Сколько ни пытался видеть в женщине человека, не могу. Не могу. Потому что я наслушался этих слов: «Почему вы не видите во мне человека? Почему вы видите во мне только женщину?» Вот я поэтому и стал говорить. Как это? Как это ― видеть человека? Ну как? Вы же женщина! А я что? Я же мужчина! Значит, вначале видишь именно это, а потом уже вот всякие такие.

Синдеева: Михаил Михайлович, опять же вот в интервью опять же Познеру вы сказали, что мы будем жить хорошо, когда государство нас полюбит.

Жванецкий: Да.

Синдеева: Чего оно нас никак не полюбит? Вот что нужно сделать?

Жванецкий: Вы знаете, вот у нас же в основном идет,  как это сказать…  Любовь к родине — это уже как бы данность. Я знаю, что я эту страну люблю, вот эту, в которой живу. Абсолютно точно. Вот люблю со всеми ее недостатками и со всеми достоинствами в виде лесов, полей и рек. И, видимо, вот это огромное пространство. И в то же время обожаю эту русскую интеллигенцию, трогательную, абсолютно образованную, абсолютно такую непростую. Все время идет у нас в душе борьба для того, чтобы государство стало родиной, чтобы родина стала государством нормальным. Вот так вот все время.

Синдеева: А почему это не происходит, вот как вы думаете? Ведь так уже много лет.

Жванецкий: Потому что граждан еще мало. Я так думаю. Настоящих граждан, ответственных. Которые, во-первых, встречались бы чаще по пути среди наших, среди толпы, чтобы было меньше простоты. Как говорила моя мама: «Какая простота». Так она говорила про человека: «Какая простота». Чтобы было меньше простоты, чтобы было больше вот такого отношения друг к другу, как к гражданам этой страны, которые, в общем, я, например, не представляю, что я могу жить в другом месте. Я был за границей, я даже в записной книжке своей прочел недавно: «Я пересел после с самолета А310 на Ту-154 и почему-то счастлив». Потому что, во-первых, всюду свои. Там я с кем? Я не могу говорить. Чужой самолет, чужая публика, мне непонятно, что они говорят. Я не могу понять, какие-то вдруг тревожные крики — почему? Я не понимаю. Тут я сразу понимаю: я на родине. Неважно. Важно, что я на родине. Я слышу свой язык, я понимаю, о чем идет речь.

Синдеева: Михаил Михайлович, но вы сказали, что граждан мало. А как граждан выращивать, воспитывать? Вот сейчас растет поколение, с одной стороны, очень свободных людей.

Жванецкий: Мне кажется, что сейчас, после того, как появился интернет, как воспитание перестало быть главным в семье, потому что мы, наверно, тоже все понимаем, что бывает и мама, и папа, и отец-алкоголик, и мама такая. И когда дети имеют возможность выйти в интернет, имеют возможность образовываться в этом интернете, имеют возможность читать все, что создала наука об обществе, о гражданском обществе, уже роль родителей чуть-чуть снижается. Поэтому очень это полезно для детей. Бывает, что родители выдающиеся. Это одно дело. А у нас большая часть родителей мы сами знаем, какие. Мне кажется, что есть возможность для людей младшего возраста что-то почерпнуть для себя полезное, чего нет в семье.

Синдеева: Как вы с сыном находите общий язык сейчас, учитывая, что они совсем другие? Про музыку обсуждаете про то, что читает он, чем он увлекается.

Жванецкий: Это не значит, что они другие. Как я с сыном нахожу общий язык? Он не другой, он просто более продвинут в техническом плане. Я у него учусь. Планшеты, смартфоны, вот это все, интернеты. Я учусь у него. Но это не значит, что он может меня научить самому главному ― отношению к женщине, отношению, может быть, к товарищу, может быть, к пожилому человеку. Вот это отношение к человеку ― этому не научишься нигде. Ты только, если тебе присуща какая-то доброта и сочувствие.

***

«Он много работал и что-то ел из вазочки. Бог его знает, что-то разное, что-то разное. Помнит: фрукты, потом горячее, бутерброды. Руку протянет и берет не глядя. Вечером смотрит ― вазочка опять полная. Это мама наполняет. И вот мамы давно нет, и он встает, и жарит, и варит, и эту колбасу, и эту кашу, и моет эту посуду, и отдыхает от этой мойки, от этой жарки, от этой изжоги, и засыпает, ничего не создав, и садится к этой работе, ничего не съев. Так кто важнее в этой работе?».

***

 «На коньяке я могу выдать две-три мысли в час, одну остроту в десять минут. На безалкогольном пиве — ноль. На водке — три-четыре претензии к правительству и один вопрос к Думе: откуда они все? На сухом вине — до изжоги успеваю помрачнеть и очень скверно обо всех подумать. На шампанском — несу чушь довольно далеко и долго. На шампанском с водкой и борщом — маршрут короткий: стол, стул, пол, стол, стул, в чужом доме в одежде и в носках, ночью поиски туалета, страшный испуг от ночного отражения в трех зеркалах». Ой, господи!

«Коньяк распускает»… «Коньяк распускает руки, ищет колени, держит разговор, сохраняет адекватность и умеренный оптимизм, окрашивает жизненный горизонт в радужные желтоватые тона, то есть добавляет в московский вечер заход солнца». Да.

***

 «И только поев, он понял: 1) Ничего нет лучше ночью, открыв бычки в томате, закусывать их репчатым лучком и думать, думать о плохом, потом уснуть глубоко удовлетворённым.

2) А рыбка сайра в банке ночью в мае, с зелёным чесночком, когда хлеб чёрный, а верха деревьев золотые. И сверху день, а снизу ночь. И думать о плохом так радостно и так тревожно, что лучше есть не просыпаясь, не прерывая ни сон, ни пищу. Целую твою утреннюю свежесть. А ночью окорок тамбовский ― не просыпаясь, не нарезая.

Вам снится, что вы в замке среди поклонниц. Она танцует на столе, а вы грызёте кость свиньи и жирным ртом и жирными руками ― о свой камзол. О, ужас! Вы ― король. Бокал вина, и кость, и дама.

Постойте, дайте разобраться, что за чем. Если проснусь, то не доем, не доцелую и попаду из Франции в Москву и в пробки. Чёрт! Кто-то будит ― пёс не к месту. Ура! Я не проснулся. Вдвоём грызём в Париже кость из Подмосковья. Опять одно из двух: доесть или проснуться? Жадность или любопытство? Ну, проснусь ― и что там будет? Дым, копоть и все новости плохие, буквально все. Хорошими считается отсутствие плохих.

― Ну, как дела?

― Нормально.

― Нормально ― значит хорошо?!

― Нет, хорошо есть ненормально. Пока нормально.

Ну, проснусь, ну, не доем, не долюблю. Проснусь зачем? Взял во сне ещё снотворного и продолжал с восторгом: замок, кости, дама, корсет, чулки, кальсоны, ремни, шпага, башмаки. Грызу. Но снова кто-то присоединился. Грызём вдвоём, вином из кубка запиваем. Грубо, сильно, много, без электричества.

Все новости хорошие: убили, отравили, крестьяне взбунтовались, предал дядя, откололся брат, восстало графство. Кто-то плохо отозвался о моём правлении. Казнил. Нормально всё. Нормально ― это значит хорошо. И пишут обо мне поэты, и демократией не пахнет, и я силён и молод, так как жил недолго, и милостив.

Чёрт, проснулся, вспомнил, где я, бросился к лекарствам ― пусто. Господи! Чем снять, как растянуть твой промежуток между успехом и тревогой?

И только поев, он понял…».

***

 «Звонок в шесть утра». Это я специально для вас. «Я снимаю трубку:

— Позовите, пожалуйста, Бабу Ягу.

— Что? Кто? Какого дьявола…

— Нет, нет, дьявола не нужно. Именно Бабу Ягу.

— Это кто звонит?

— Это Баба Яга? Это мама одного нехорошего мальчика.

— Кто? Чего? Какая мама, какого мальчика?

— У меня мальчик балуется, звать Семочка. Это Баба Яга?

— Какая я тебе Баба Яга? Что, у вас там мозги повылетали? Я артист, я только лег.

— Это Баба Яга? Как хорошо, что вы сразу взяли трубку.

— Да, я взял трубку. Я забыл отключить телефон, и вы меня наказали тут же, тут же!

— Здравствуй, Баба Яга!

— Чтоб ты там перевернулась! Я сейчас положу.

— Не кладите, пожалуйста, трубку, Баба Яга! Мальчик капризничает, не хочет кушать, балуется. Он очень избалован. Баба Яга, он черной краской разрисовал белые стены, мы не можем смыть. Он развинтил настольную лампу, а папа включил, папу ударило током, папа лежит!

— Вот пусть током ударенный папа им и занимается. Я артист, я не сплю ночами, я принял снотворное.

— Алло, Баба Яга!

— Еще раз так назовешь!..

—Баба Яга, прошу тебя, поговори с Семочкой.

— Я его, паскудника, по стене размажу!

— Вот-вот!

— Что „вот-вот“?!

— Вот это и скажи ему, Баба Яга.

— Что это вы в шесть утра не спите, как все нормальные люди? В воскресенье.

— Вот-вот! Я даю ему трубку.

— Постой, если я ему два слова скажу, он весь год говорить не сможет». И так далее. Так, ладно. Хорошо.