В гостях у Натальи Синдеевой — писатель и журналист Саша Филипенко, который стал свидетелем происходящих в Беларуси антиправительственных протестов и даже снял об этом блог на YouTube. Он рассказал о том, почему именно женские марши стали ключевым протестным движением в республике, как Мария Колесникова влюбила в себя всю страну, какой поддержки ждут белорусы от россиян и почему не любят, когда Беларусь называют «младшим братом», а также почему ОМОНовцы не переходят на сторону протестующих и чем закончится эта страница в белорусской истории.
А еще 18 сентября на Дожде стартует новый сезон «Ездим дома». На этот раз Саша Филипенко и Павел Лобков отправились в путешествие по кольцевой дороге Петербурга.
- О ближайших проектах (00:04:28)
- О начале протестов в Беларуси (00:09:46)
- О единстве белорусов (00:11:58)
- О насилии силовиков (00:20:08)
- О поддержке россиян и желании независимости (00:29:23)
- О забастовках на заводах (00:37:40)
- О Марии Колесниковой (00:43:57)
- О планах вернуться в Беларусь (00:46:59)
- О самоорганизации протестующих (00:48:09)
Синдеева: У меня сегодня в гостях в программе «Синдеева» писатель… А журналистом тебя можно назвать?
Филипенко: А я не знаю, я сам до сих пор не знаю, журналист я или нет.
Синдеева: Но точно ведущий некоторых эпизодов на телеканале Дождь Александр Филипенко. Саша, привет.
Филипенко: Добрый день.
Синдеева: Саша вернулся только-только из Беларуси, и, конечно, я хотела бы сегодня практически всю программу посвятить разговору о том, что там происходит, как чувствуют себя люди. И вообще поговорить про людей, потому что у нас у всех белорусы сейчас вызывают невероятное чувство гордости: что так возможно и так бывает. И они очень крутые.
Но перед этим я хочу проанонсировать и рассказать зрителям, что в пятницу выходит четвертый сезон программы «Ездим дома» с Сашей Филипенко и с Пашей Лобковым. Эта программа снималась еще до того, как начались события в Беларуси, мы долго очень ее готовили, долго выбирали маршруты, и в итоге в связи с карантином очень долго все было закрыто. В общем, как-то так совпало, что и Паша, и Саша выбрали в качестве маршрута для путешествия Питер и его окрестности, потому что Саша там живет уже 17 лет, а Паша вообще из Питера. Сань, расскажи коротко, как прошла эта поездка?
Филипенко: Она, как обычно, прошла весело. Мы попытались все это оставить на монтаже, все, что было самое веселое, все, что можно пустить в кадр. Как обычно, мы постарались с Павлом Альбертовичем посетить не те места, которые посещают все, кто приезжают в Петербург: сразу отправляются кататься по каналам, плавать и делать фотографии возле Исаакия, Эрмитажа и так далее. Мы хотели показать совсем другой Петербург. Во-первых, Петербург, в котором живут люди, не 500 тысяч человек, которые живут в центре города, а несколько миллионов человек, которые живут на окраинах. Мы хотели показать места, в которых сами петербуржцы никогда не были…
Синдеева: Да ладно.
Филипенко: И попутешествовать, и, в общем, показать несколько таких, несколько десятков очень интересных мест, о которых многие не подозревают, а они вот прямо рядом. И мне кажется, что теперь многие зрители Дождя, когда будут ездить в Петербург на выходные, будут пытаться повторить наши маршруты.
Синдеева: Смотри, в эти выходные, до того, как программа выйдет, мы едем в Питер на два дня с семьей. Давай какой-нибудь один адресок скажи, куда надо поехать?
Филипенко: Адресков много, потому что мы занимались серфингом, мы в скалах выкапывали жуков, которым 400 миллионов лет, и это все рядом с Петербургом. Мы нашли район, где люди живут как в Шанхае с лодками — это в Кронштадте, этого никто никогда не видел. И конечно, сейчас такая красота и нужно ехать на залив обязательно, нужно ехать в Комарово, нужно ехать куда-нибудь туда, в красоту.
Синдеева: Еще в эту же пятницу состоится премьера спектакля по твоему роману «Красный крест» в «Гоголь-центре». Тогда тоже коротко расскажи нашим зрителям, чтобы уже точно они все узнали про всю твою ближайшую жизнь.
Филипенко: Это какое-то большое счастье невероятное. Наверное, то, о чем мечтает каждый писатель, когда его книжка начинает жить новой жизнью, когда это экранизация или это постановка в театре. Мне посчастливилось, что Кирилл Серебренников прочитал роман. Вначале Алексей Кабешев, директор «Гоголь-центра», прочитал и спросил у меня: «Есть какие-нибудь постановки?». Я говорю: «Нет». Он говорит: «А почему?». Я говорю: «У меня как-то даже мыслей не было, я даже не надеялся на это». Он говорит: «Надо ставить срочно». Показали Кириллу Семеновичу, Кирилл Семенович сказал: «Надо срочно ставить». И сейчас Семен Серзин поставил «Красный крест», и да, премьера в «Гоголь-Центре», на большой сцене, пять дней подряд будет с пятницы.
Синдеева: Ты уже видел прогоны какие-то? Вообще с тобой что-то обсуждается?
Филипенко: Я не видел ничего.
Синдеева: Это же твой ребенок, и сейчас… Тебе страшно или нет?
Филипенко: Нет, я к этому отношусь как… Это все-таки другое произведение искусства, и я сказал, что я никак не хочу в этом участвовать, потому что я написал роман, и это, в общем, как искра для режиссера, который ставит спектакль. Я сказал, что я всячески готов помогать, если будут какие-то вопросы у Семена, потому что там все-таки есть большая серьезная документальная основа, он основан на документации, на переписке Красного креста с Советским Союзом. И я сказал, что отвечу на все вопросы, у Семена было какое-то количество вопросов по мере репетиций, я на них ответил, а теперь я, как и все зрители, отправлюсь…
Синдеева: Ты пойдешь на премьеру?
Филипенко: Я пойду и посмотрю премьеру, да.
Синдеева: Я тебя поздравляю с этим, потому что это, конечно, очень приятно и очень круто.
Филипенко: Спасибо большое.
Синдеева: И то, что это в «Гоголь-Центре», это тоже все очень как-то символично и очень правильное место, и здорово.
Сань, ты не сразу уехал в Беларусь, когда начались, собственно, все протесты, когда были выборы. Ты можешь мне объяснить, почему? Потому что я даже видела твой пост или твой комментарий, где ты сказал, что вот я сейчас не там, и я не могу туда сейчас поехать.
Филипенко: А это было, собственно, связано с тем, что мы заканчивали монтаж, мы заканчивали последние съемки, потому что переносился…
Синдеева: То есть это просто технологически?
Филипенко: Технологически.
Синдеева: У тебя не было никаких там…
Филипенко: Нет-нет. Я бы уехал раньше гораздо, это просто у меня были обязательства перед каналом, которые я должен был соблюсти. У нас переносились чуть-чуть съемки, и как только мы застопились и отправили все, я собрал вещи и поехал.
Синдеева: Твой блог, который вышел на YouTube, он мне очень понравился, потому что он как раз, если честно, вообще не про политику, он про людей, про то, что чувствуют люди.
Вот очень мне хочется, чтобы ты рассказал про все эмоции, во-первых, которые испытывал ты, когда все это началось, как человек, который давно не живет в Беларуси. У тебя был, я не знаю, такой какой-то прогноз, что все, вот людей достало?
Филипенко: Во-первых, нельзя сказать, что я не живу в Минске, потому что я уехал много лет назад, да, но сейчас... Мне сложно сказать, где я живу, потому что в прошлом году я три месяца жил в Беларуси, три месяца жил в Швейцарии в резиденции писательской, месяц жил в Петербурге, в Москве, и, в общем, сейчас я из-за коронавируса я больше времени провел в России, но вообще я должен был все это время быть в Германии, теперь в связи с тем, что книги выходят. И я в Минске очень часто бываю, для меня у меня не оторваны корни. У меня был в какой-то один момент, мне показалось, что вроде как они начинают отрываться, но этого не случилось, к счастью.
Вкратце, мы все знаем, что произошло то, что случились выборы, на них выиграла Тихановская, все белорусы понимают, что выиграла Тихановская. Я делал до выборов «Солидарные чтения», когда актеры, музыканты, политики читали книжку «Бывший сын» мою, для того, чтобы вот как раз ровно для того, чтобы, с одной стороны, вспомнить, что происходило в Беларуси все эти годы, а с другой стороны, чтобы люди, которые, может быть, не знали и не понимают, что сейчас будет происходить, они, условно, познакомились с ситуацией в стране. Мы, конечно, не ожидали, что произойдет. С одной стороны, мы очень…
Синдеева: Не ожидали чего? Вот это очень важно.
Филипенко: Ничего из того, что сейчас произошло, мы не ожидали. Мы, наверное, как всегда после 26 лет в Беларуси, не очень верили, что может смениться власть, но очень на это надеялись. Мы предпринимали… Я все время сейчас говорю «мы» — вроде как обобщаю, нельзя говорить от всех, но у нас сейчас такая солидарность в Минске…
Синдеева: Даже мы солидаризируемся сейчас с белорусским народом. Вот я сегодня…
Филипенко: Во флаге Австрии. (На Наталье красный пиджак и белая майка)
Синдеева: Ну, Саш!
Филипенко: В общем, действительно мы все говорим «мы», потому что мы придумывали очень много вещей, которые могли бы нам помочь продемонстрировать, что выборы проходят так, а не иначе. Все регистрировались в Telegram в «Голосе», все отправляли свои бюллетени, все разговаривали друг с другом, соседей опрашивали, за кого голосовали, мы понимаем, что это действительно победа Тихановской. Я не поддерживал ни одного кандидата буквально до последнего момента, я говорил, что я буду голосовать против всех.
Синдеева: А такой есть пункт?
Филипенко: Да, есть пункт, я мог голосовать «против всех», да. Но, в конце концов, я изменил свое решение, потому что я призываю людей к солидарности, я устраиваю «Солидарные чтения», я призываю людей понять, что мы должны перевернуть страницу в истории страны, и сам говорю, что, знаете, я против всех. А Тихановская говорила о том, что главный пункт ее программы на выборах — если она выиграет, то после этого через полгода будут перевыборы. И я в последний момент изменил свое решение, проголосовал за нее, выложил в фейсбуке утром еще этот бюллетень, в котором было понятно, за кого я проголосовал. И надо сказать, что даже тут белорусы были очень осторожными, все боялись нарушить хоть какое-нибудь правило, говорили, не выкладывай, убери эту фотографию, потому что вроде как это может быть агитация. Хотя это не агитация, я просто показал, за кого я голосую, это никакая не агитация. И вдруг в восемь часов вечера, когда начали приходить результаты экзитполов, мы поняли, что мы выиграли, совершенно точно выиграли. А потом вдруг нам показали цифры совершенно…
Синдеева: То есть надежда появилась, да? Учитывая, что за 26 лет не было никаких чудес. И понятно, настрой, как мне кажется, Лукашенко тоже был понятен — он не собирался сдавать власть. Но вы в этот момент прямо начали надеяться, да?
Филипенко: Да. Но и общество очень изменилось, появилось очень много молодых ребят, которые раньше не участвовали в выборах. Очень сильно повлияло, мне кажется, на всех нас то, как Лукашенко вел себя во время коронавируса, когда совершенно наплевательски относился к собственному народу. Действительно есть очень много молодых ребят, другое поколение, которые не росли, как я, в детстве, когда я включал телевизор и был один мультик в 15:00 и надо было еще с дедушкой воевать за телевизор, как говорится. Эти ребята, которые уже с самого рождения всегда выбирают, они всегда выбирают, что они хотят смотреть в YouTube, просто другая ментальность у людей. Они не смотрели никогда государственное телевидение, всю эту пропаганду, они смотрели, подписались на Telegram-каналы и узнавали новости оттуда. И у нас появилась надежда, и нам плюнули в лицо, нас назвали крысами, целый народ. Потому что, правда, сейчас нет, я был на площади в 2010 году, я писал об этом в «Бывшем сыне», и в тот момент мы действительно понимали, что мы хотим перемен, но нас, наверное…
Синдеева: Мало пока.
Филипенко: Ну, нас было много, на самом деле, для Беларуси нас было тоже много, но это была, конечно, не вся страна. Сейчас нет никаких сомнений, что это, правда, вся страна. Мы не оппозиция сейчас, мы большинство совершенно точно. И дальше мы не понимаем, почему нам вот сейчас, совершенно точно сейчас в Беларуси… Там разные диванные комментаторы мне пишут, они недовольны сравнениями, когда я называю этих людей, которые захватили сейчас страну, или террористами, или оккупантами, можно подобрать любые слова по отношению к людям, которые сейчас остаются у власти и которые дают распоряжения, чтобы приезжали эти люди с черными масками и хватали всех. Мы находимся в ситуации, я сейчас в Минске гулял со своими друзьями всю неделю, мы ходим по городу, который оккупирован. У нас есть точное ощущение, что в своем родном городе мы находимся сейчас в оккупации непонятно кого, потому что стоят автозаки, стоят микроавтобусы. Их очень много, они стоят без номеров, и там люди без опознавательных знаков, в масках, в форме, и тебя могут выхватить… Я об этом рассказываю в блоге, ребята заходят в лифт, открывают стаканчик с кофе машинально, потому что думают, что за ними могут забежать, и что-нибудь такое, чтобы ты плеснул кофе в этот момент и убежал. И это такие эмоциональные качели, потому что ты видишь, с одной стороны, счастье, ты видишь машины людей с бело-красно-белыми флагами, мы мечтали об этом флаге с детства, у меня это мой первый флаг в школе был, для нас это суперважная вещь. А с другой стороны, мы видим, как на российском телевидении или где-то там пропагандисты рассказывают, что это фашистский флаг или еще что-нибудь. С третьей стороны, мы видим девушек совершенно невероятных, то, что говорят, это просто…
Синдеева: Женщины Беларуси — это что-то фантастическое. Притом что все женщины, и те, которые объединились, решили не испугаться и выйти в качестве авангарда, и те, которые просто выходят на улицы.
Филипенко: Это вообще невозможно. В первый день я приехал, я открываю багажник возле дома, захожу, идет моя соседка с третьего этажа. Мы поздоровались, она спросила, вот ты приехал…
Синдеева: Взрослая?
Филипенко: Ей пятьдесят лет, около того, я не знаю, по-моему, молодая. И она говорит, она идет с сумками из магазина, у нее в этих пакетах продукты и цветы, потому что она собирается завтра идти на марш. На следующее утро я отправляюсь на пробежку, чтобы просто понять, что в городе происходит утром, и она идет, опять встречает меня, говорит, что идет на марш. Я говорю: «На марше увидимся». Она мне перезванивает и говорит, что ни в коем случае мне сегодня нельзя идти на марш, потому что это женский марш, там всех мужчин «гребут». Я все равно попытался поехать снять этот марш, потому что это супер интересно. Ты опять находишься в своем городе, у тебя в центре города женщины выходят на марш, и ты не можешь пройти к этому маршу, потому что во дворах сидят тихари, которые выхватывают всех парней, всех, кто движется в эту сторону.
Синдеева: Тихари — это люди вот те самые в масках, без опознавательных знаков.
Филипенко: Те самые. Они могут быть не в масках, они сейчас как бы в масках от коронавируса.
Синдеева: Но кто — непонятно. Сейчас, подожди, не забыть, про это я хочу спросить, давай ты закончишь, и я спрошу.
Филипенко: И ты просто восхищаешься этими женщинами совершенно невероятно. Потому что, знаете, многие говорили, что начнется раскол, вроде как выходят женщины, и это такой намек на то, что мужчины не выходят, мужики все трусы.
Синдеева: Да-да, наши пропагандисты, собственно, тоже использовали это.
Филипенко: Это ровно не так. Все женщины говорят: «Парни, вы у нас суперкрутые, мы понимаем, что вам достается гораздо больше, мы видим, как вас разгоняют, какие пытки к вам применяют в тюрьмах. И это ровно не потому, что вот вы не можете, а мы можем, а это потому, что теперь можем и мы тоже. Мы раньше не выходили, мы наблюдали, мы оставались дома, а теперь». Я разговаривал с девушкой, я тоже об этом рассказываю в блоге, с Юлей, она рассказывает невероятные вещи про то, что первый марш, на который она выходила, она чувствовала большой страх, и у них у всех с собой были рюкзаки, в которых были прокладки, нижнее белье на случай ареста.
Синдеева: То есть на всякий случай.
Филипенко: Сейчас девушки выходят в очень красивых платьях в ярких, потому что они чувствуют свободу, они постоянно пытаются взаимодействовать с ОМОНом, они разговаривают с этими людьми, там есть женщины теперь, в ОМОНе, на этих женских маршах.
Синдеева: Да ты что.
Филипенко: Мне рассказывали, что одну из этих женщин они довели до слез, или она сама расплакалась.
Синдеева: Разговором?
Филипенко: Разговором, да, потому что она видит то, что происходит. И сейчас это какой-то такой шанс, мы постоянно пытаемся говорить с этими людьми, даже с тихарями, даже с теми, кто приезжает, с окружением.
Синдеева: А кто приезжает? Почему все-таки, если это те же белорусы, даже если это ОМОН, то есть что ими движет, что замотивировано? Ну, окей, там большие зарплаты, говорят, что им обещают квартиры. Среди них наверняка есть люди, у которых есть совесть. Почему они там, условно, не уходят, не выходят, не встают на сторону людей? Я не верю, что это какие-то совсем другие люди, понимаешь. Вот вы понимаете?
Филипенко: Да, мы понимаем.
Синдеева: И второе, по поводу вот этих тихарей. Ты допускаешь, что это могут быть люди, которые приехали, условно, из другой страны?
Филипенко: Второе сразу: я не знаю, но я думаю, что это все-таки белорусы, я не думаю, что это люди, которые приехали из другой страны. Первое: я думаю, что там есть очень разные люди. Во-первых, мы видим сейчас людей, которые сдают погоны и уходят.
Синдеева: Но их мало, единицы.
Филипенко: Их мало.
Синдеева: Это очень круто, но это мало.
Филипенко: Это невозможно было, этим людям максимально сложно уходить, потому что они сразу попадают еще под больший пресс машины, что ты вроде как предатель, ты предал своих, их начинают жутко прессовать. Это серьезный шаг, сделать это. Люди, там есть люди просто бессовестные, очевидно, есть люди. Там больше, мне кажется, разных групп людей, есть люди, которые понимают, что им уже нечего терять, и они начинают биться уже за то, чтобы… Мы видели, как Лукашенко сдает своих подчиненных, он говорит, что этот участвовал в том-то, этот участвовал, он делает их заложниками своего собственного режима. И он им говорит, что ребята, если я уйду, то и вас будут «мочить», и я-то, условно, как-нибудь куда-нибудь улечу, а вот вас всех «замочат» и посадят. И мы видим, что уже в конце выборов он обращался не к своему электорату даже, он обращался к людям, к силовикам, которых постоянно запугивал и говорил им, что вот меня не будет — и с вами беда. Плюс там есть люди, у которых просто супер промыт мозг, которые зомбированы. Ребята, которые мои друзья оказывались в автозаке, и они разговаривали с людьми в автозаке, с этими ОМОНовцами, охранниками, и они говорят какие-то невероятные вещи, вот всю ту чушь, которую рассказывает человек, который приходит с ведром говна в студию и на «Первом канале» несет, они все это пересказывают слово в слово. Это же не какие-то мысли, которые рождаются в их голове, это все приобретенное, они в это очень верят, они верят. Они у всех пытались узнавать, кто куратор, кто курирует протесты, кто выходит.
Синдеева: Нет, ты понимаешь, я могу это, кстати, допустить, что действительно очень сильно промыты мозги. Но когда ты видишь тысячи людей, когда ты понимаешь, что вот, это же, условно, твоя соседка, окей, даже если они тебя не узнают, но ты же понимаешь, что это твоя соседка, и ты знаешь, что ты вышел точно так же, он вышел из квартиры, а рядом тетенька идет с цветами. Понимаешь, они уже как бы, то есть это же не единичный случай, это вот огромное количество людей, которые выходят. Неужели не происходит отрезвление?
Филипенко: На марше, вот условно марш тянется от проспекта до резиденции, огромный, там сотни тысяч людей, на марше они почему-то все время окружают Музей Великой Отечественной войны, как будто он кому-то нужен, как будто его будут брать перед резиденцией. Там в оцеплении стоят шестнадцатилетние парни, они просто дети какие-то вот в форме. Эти дети никого и не разгоняют, они стоят, бедные, в этой форме, с ними все по-доброму разговаривают, кто-то на них ругается, потому что очень разные эмоции, но это не те ребята, которые тихари, которые ОМОНовцы, которые подъезжают и потом в конце марша выхватывают кого-то. Поэтому видят, условно, сотни тысяч людей эти ребята, которые стоят в оцеплении, они там подневольные, они такие же заложники. А вот те ребята, которые приезжают в этих машинах и потом хватают, во-первых, они видят гораздо меньше, они же не хватают никого, когда триста тысяч человек выходит на улицу, они хватают всегда в конце марша, когда все люди разошлись. Вот когда президент прилетает на вертолете, как он сегодня сказал, как он пару дней назад сказал про то, что это американцы на спутнике увидели, что он летел на вертолете, и поэтому все. Во-первых, от того, что президент говорит такие вещи, в очередной раз, ты совершенно обескуражен, а во-вторых, это просто группа людей какая-то, не знаю, я думаю, их там несколько тысяч, но даже в армии наверняка есть люди, которые… Не наверняка, я точно знаю людей, которые поддерживают нас.
Синдеева: Но ты же понимаешь, что конечно, случился бы перелом всей этой ситуации, если бы в какой-то момент ОМОН снял там, условно, маски и встал на сторону народа, что наблюдали мы в других странах.
Филипенко: Вот я думаю, что те люди, которые сейчас вот в ОМОНе, там какая-то такая боевая группа, они, конечно, не снимут маски, не «переобуются», если только им приказ сверху не придет, что нужно снять маски.
Синдеева: Скажи, вот эта вот жестокость при задержании, пытки в тюрьмах, это вообще норма для Беларуси или это какая-то специально была такая команда? То есть когда мы отсюда наблюдали, было не просто страшно за людей, а то, что это такой фашизм в стране против своих людей в XXI веке, понимаешь, вот такой очевидный, явный, нескрываемый. То есть, опять же, как это, почему и что?
Филипенко: Во-первых, пытки по отношению к оппозиции были всегда, просто это были какие-то единичные разовые случаи. Раньше хватало просто других методов давления, не нужно было прибегать к таким серьезным пыткам, потому что оппозиции было, условно, меньше, был больший задействован аппарат, и, условно, можно было сосредоточиться на травле одного человека большему количеству людей. Сейчас, когда вышли сотни тысяч белорусов на улицы, в разных городах совершенно, они, конечно, были напуганы, и это зверство, я думаю, они думали, что вот разгонят.
Синдеева: Остановят?
Филипенко: Потому что да, они же разгоняли, условно, в 2010 году разогнали площадь, и после этого никто не выходил там. И они, я думаю, сложно понять, чем руководствуются эти люди и как они мыслят, но, наверное, у них был расчет на то, что вот мы сейчас супержестко всех подавим, никто об этом не узнает, люди не выйдут, и вроде как это все замнется. Я думаю, что просто они правда не понимают, они не понимают, что сломалось даже.
Синдеева: Ну, хорошо, это начальство, это те, кто отдают приказы и так далее. А вот те, которые непосредственно дальше пытают, откуда это зверство? Это же простые те же ребята, которые там…
Филипенко: Которым рассказывают, что на улицы вышли фашисты, что вот под этим бело-красно-белым флагом сжигали русские и белорусские деревни, и что вот они сейчас придут какие-то. Не хочется никого оскорблять, но мне кажется, что люди, которым там вот сейчас, в 2020 году, пошли работать в ОМОН, пошли работать надзирателями в тюрьмы, это тоже какая-то такая отдельная категория людей, которые… И плюс, насколько мы знаем, их там просто по-настоящему, как собак, натаскивают на оппозиционеров, они ждут месяцами, когда им привезут каких-то оппозиционеров, которых можно…
Синдеева: Ну как, что, ты не понимаешь, не знаешь, да?
Филипенко: Не знаю, к счастью. Это вопрос наших каких-то будущих расследований, потому что мы, конечно, должны узнать фамилии всех людей, которые за это отвечали, мы должны призвать к ответственности всех людей. Мы должны узнать, что случилось, когда человек пропадает, его десять дней пытают, потом он лежит в больнице, а потом он вдруг оказывается повешенным на дереве, и нам рассказывают, что он совершил суицид. Или когда нам рассказывают, что люди, которые пропали, уехали на заработки в другие страны. Вы ведь всегда, когда вы уезжаете на заработки, вы идете вначале на митинг, а потом не звоните родственниками и уезжаете на заработки, и пропадаете. Мы по-прежнему…
Синдеева: А много людей, скажи?
Филипенко: Мы не знаем, в этом проблема. Мы не знаем точной цифры, сколько сейчас людей сидит в тюрьмах, мы не знаем, сколько людей там.
Синдеева: Но ты знаешь, был момент, когда, помнишь, в какой-то день люди пошли к СИЗО, где сидели, по-моему, главные оппозиционеры, где Тихановский сидел, еще кто-то.
Филипенко: Да-да.
Синдеева: Ну и со стороны наблюдая, мне казалось, что вот это может случиться такой переломный момент, что вот сейчас они дойдут, в конце концов, захватят эту тюрьму, понимаешь. Вопрос первый, готовы ли белорусы к такому развитию событий? Условно, пойти, окей, не захватывать дворец, но условно, отбить своих же чуваков в тюрьме? И второе, как ты считаешь, готовы ли ОМОН или сотрудники внутренних войск применить оружие, вот прямо боевое?
Филипенко: Мне кажется, очень показательны были как раз первые дни протестов, когда начались, когда были разгонные, с оружием, когда возле «Риги», это универсам в Минске, не совсем в центре, чуть-чуть поодаль от Академии наук, там были серьезные столкновения. И когда ОМОН вошел в разные районы, в Малиновку, в какие-то такие неблагополучные районы местные, не то что неблагополучные, но не центр далеко, они получили там очень жесткий отпор. И ребята, которые давали отпор ОМОНу, в некоторые районы они даже побоялись войти, ОМОН, потому что они сразу там огребли, и эти ребята пошли в контратаку и, в общем, готовы были «мочить» ОМОН дальше, сильнее. Их останавливали сами белорусы, потому что они говорили, что надо сейчас остановиться.
Синдеева: Мы — мирный протест.
Филипенко: Мы мирные, и это используют обязательно против нас, если мы сейчас начнем «мочить». Поэтому в этом смысле, мне кажется, что белорусы не пойдут на то, чтобы… То есть, я не знаю, какая точка кипения, вероятно, бывает у всех, сейчас просто мы понимаем, что это какая-то, во-первых, провокация, и все очень опасаются «большого брата», что, как только начнутся большие столкновения…
Синдеева: А что про «большого брата», скажи, считают белорусы, вообще как думают?
Филипенко: Это очень сложно сейчас, потому что, момент, у нас у всех есть друзья, у меня сын здесь, у меня здесь жена в России. У нас у всех родственники есть. И мы все время слышим про то, что мы братья, и так далее, и тому подобное, а с другой стороны, мы видим, что нас поддерживает Литва, Латвия, Польша, мы действительно чувствуем эту поддержку. От России мы видим пока из поддержки два самолета пропагандистов, которые прилетели в Минск, при том что нет авиасообщения, самолеты не летают из Беларуси в Россию, только если экстренно. Вот мы понимаем, что экстренный случай, когда привозят журналистов, которые приезжают врать. И в этом смысле, конечно, очень сложно, потому что даже тот же Дождь в Беларуси смотрят не все.
Синдеева: Сейчас, говорят, очень много смотрят, и мы смотрим просмотры…
Филипенко: Сейчас много, да.
Синдеева: Ты знаешь, я вижу по цифрам, которые есть в YouTube, и сколько, какой процент людей, которые смотрят в Беларуси, и по тому, как узнают на улицах сейчас наших журналистов там. Это, конечно, меняется.
Филипенко: Да, сейчас, конечно, выросла аудитория. Но мы ждем, наверно, хочется сказать, что если вы нам сейчас не можете помочь, то хотя бы не мешайте.
Синдеева: А когда ты говоришь «вы», это что?
Филипенко: Условно Россия, да.
Синдеева: А вот что? Вот в том-то и дело, Россия, ты же понимаешь, что Россия ― это Россия, это слово. Есть государство, есть Путин, есть народ, есть люди.
Филипенко: Да, просто мы понимаем, что и в Литве есть государство, есть люди, есть правительство, да, и в Украине, и в Польше. Но, условно, нам помогает и литовское правительство, и литовцы.
Синдеева: Российское правительство тоже хочет вам помочь.
Филипенко: Российское правительство…
Синдеева: Как-то не так, мне кажется, как вы.
Филипенко: Не знаю, просто я сейчас когда ехал в машине как раз назад, когда я уже выезжал из Беларуси, я слушал радиостанцию «Эхо Москвы», выступают постоянно какие-то политики, выступают политологи, и все говорят о Беларуси, как будто это какая-то… Не подразумевая вообще, что мы независимая страна, не подразумевая того, что миллионы белорусов вышли на улицы.
У нас есть такие планы, мы думаем, что это может быть так. Мы вообще не понимаем, почему Лукашенко приезжает разговаривать с Путиным. Мы, во-первых, не знаем, о чем они разговаривают, мы не понимаем, какого черта Россия постоянно говорит, что она не вмешивается во внутренние дела Беларуси, что никто не может вмешиваться, но при этом к нам прилетают журналисты, да, а Лукашенко ездит сюда на поклон. Какого черта?
И самое для нас главное ― почему никто не замечает миллионы людей, которые вышли, которые проводят мирные гордые протесты, которые становятся в носках на лавочки и просто. У нас начали громить витрины, наконец, и это делает милиция, которая выгребает людей в кафе, которые прячутся.
И в этом смысле, возвращаясь к вопросу о России, мы видим, что российское правительство нас совершенно точно не поддерживает сейчас. Российское общество ― мы чувствуем поддержку наших друзей, которые нам ее высказывают, но, наверно, эта поддержка могла бы быть больше, наверно, российское общество могло бы заявить, что мы понимаем, что рядом с нами не младший брат какой-то, не двоюродный брат, а независимая страна, которая может сама решать, как ей жить, кто будет ее президентом, не советоваться с Россией, потому что у России есть какие-то представления.
Я сейчас приехал в Москву, и для меня, на самом деле, это… Меня очень поражает, почему Россия вмешивается в дела, в то, что происходит у нас дома, потому что я спустился в метро возле Ленинградского вокзала, и там десятки бездомных людей, которые лежат на асфальте, никому не нужные. Почему бы…
Синдеева: Сейчас ты здесь вступаешь на территорию, на которой мы с тобой просто потонем, понимаешь? Если мы сейчас будем это обсуждать, да.
Филипенко: Нет, просто давайте вначале вы разберетесь со своими проблемами, а потом будете рассказывать, да.
Синдеева: Сто процентов, а потом отправляться в Сирию.
Филипенко: Да, куда угодно, все, и только это единственное, что мы просим. Мы сами разберемся, мы все можем сами. Единственное, чего просят сейчас белорусы, ― чтобы нам не создавали новых проблем, чтобы нас услышали, чтобы увидели какие-то совершенно очевидные вещи про то, что все, случилось, мы хотим быть молодой новой страной, страной каких-то прекрасных инициатив.
Синдеева: Как ты считаешь, какая у вас сейчас перспектива? Какие есть сценарии, которые вы для себя рассматриваете?
Филипенко: Я думаю, что мы сейчас находимся в точке «Солидарности» польской. Еще при Советском Союзе, когда Советский Союз уже понял, что с «Солидарностью» невозможно не считаться, что это огромная сила, что это Польша, которая хочет независимости, но независимость они еще не получили. И мы сейчас начнем диалог с этими людьми, но еще мы будем ими управлять.
Я думаю, что сейчас выглядит ровно так же, мы понимаем, что в Беларуси изменились настроения, мы понимаем, что в Беларуси сформировалось общество, которое больше невозможно не замечать, которое будет все время выходить. И, наверно, мы сделаем какие-то такие выборы ― я сейчас говорю не от себя, а от людей, которые мыслят так, да. Мы сделаем выборы, на которых победит кандидат, который, наверно, условно, устроит всех. Он устроит Россию, устроит Евросоюз, устроит белорусов.
Синдеева: А есть такой кандидат?
Филипенко: Я не знаю, мне кажется, что сейчас они занимаются тем, что ищут такого кандидата. Мне кажется, сейчас они пытаются как-то найти человека, который бы устраивал всех. Для нас сейчас самое важное ― это освободить людей, которые в тюрьмах, привлечь к ответственности людей, которые нас пытали, убивали, которые насиловали наших женщин. Для нас сейчас важно перевернуть эту страницу, важно, чтобы Лукашенко ушел. Пусть будет следующий кандидат.
В Беларуси ни у кого у нас нет иллюзий по поводу того, что, вы знаете, все эти песни «Вы хотите, как в Украине? Вы понимаете, что там плохо?». У нас ни у кого нет иллюзий, что мы будем жить в очень сложные времена после 26 лет Лукашенко.
Синдеева: Конечно, конечно.
Филипенко: Ни у кого нет иллюзий, что мы в среду получим независимость, в субботу вступим в Евросоюз, а в понедельник у нас будут зарплаты по две тысячи. Все понимают, что нас ждут супертяжелые времена. Все понимают, что нам будет очень плохо. Это вопрос. И самое главное, что я разговариваю, это было, по-моему, в Женеве, на встрече с читателями. Или в Цюрихе, не помню. Французская книжка, у меня перевод вышел. И мне женщина говорит, швейцарка: «Я была в Минске. У вас чистые дороги, у вас кафе. Вы не имеете права говорить, что Лукашенко диктатор, у вас все хорошо».
И в этот момент это настолько оскорбительно, как будто мы какие-то просто животные существа, которым нужно поесть, одеться и пройти по чистым улицам домой, как будто мы не люди. У нас все это есть. Более того, все, что у нас есть в Беларуси: галереи современного искусства, рестораны прекрасные ― все это сделали вопреки режиму Лукашенко. Мы все это сделали, любой бизнесмен большой, который занимается бизнесом в Беларуси, расскажет вам, с чем ему приходится сталкиваться, когда он взаимодействует с этим государством.
И поэтому мы хотим какой-то элементарной свободы, мы хотим выбирать, мы хотим ходить свободно по нашим улицам, мы хотим сами решать, какие у нас будут фестивали, кто у нас будет президентом, кто у нас будет мэром. Какие-то, мне кажется, совершенно понятные базовые вещи, которых у нас сейчас нет. Мне кажется, что если попытаться сформулировать все, у нас сейчас происходит революция не экономическая.
Синдеева: Морально-этическая.
Филипенко: У нас сейчас происходит морально-этическая.
Синдеева: Ты знаешь, очень точечная история. Это, мне кажется, какой-то совершенно новый такой поворот, неожиданный, когда действительно нет ни политических, ни экономических требований.
Филипенко: Их нет.
Синдеева: Понимаешь? А морально-этические есть. И мне кажется, что у нас рано или поздно тоже что-то такое будет, похожее. Наверняка.
Филипенко: Мы очень надеемся.
Синдеева: И это будут в первую очередь не политические и не экономические, а морально-этические.
Филипенко: Я очень надеюсь, что это случится здесь, потому что просто хочется, чтобы к нам начали прислушиваться, чтобы к нам начали относиться не как к каким-то подчиненным. Просто у нас же есть то, что мы кричим сейчас на митингах, такая страница всех обзывательств, которые к нам президент, от проституток до… И мы все говорим: «Проститутки здесь! Жиды здесь! Не знаю, наркоманы здесь!» и т. д.
Синдеева: Безработные.
Филипенко: Безработные, все, кто угодно. И нам хочется просто, чтобы это закончилось. Какой-то невероятный сюрреализм, который просто не может в 2020 году происходить.
Синдеева: Скажи, а когда начались забастовки на заводах, это тоже со стороны показалось, что это такой момент, который сейчас может кардинально поменять ситуацию. Потом это как-то немножко сдулось, да. Ты можешь тоже объяснить, что произошло?
Филипенко: Это процесс, который происходит по-прежнему. Люди на заводах… Во-первых, как только появляются какие-то стачки, у них появляются лидеры, лидеров этих стачек сразу… Они их пытаются обезглавливать, этих лидеров, лидеры оказываются в тюрьме сразу, на сутках, им дают по семь, пятнадцать и так далее. На всех оказывается серьезное давление.
Сейчас люди на заводах пытаются даже там эти стачки организовывать как-то в рамках закона. Я не очень точно могу сейчас сформулировать, как это происходит, насколько я понимаю, по белорусским законам для того, чтобы объявить забастовку, ты не можешь ее объявить сразу, ты должен ее объявить за какой-то срок, что, условно, вот мы сейчас…
Синдеева: Планируем.
Филипенко: Через две недели объявить, да, забастовку. Поэтому есть ощущение. Люди продолжают бастовать, просто все находят разные формы. Они приходят сейчас на завод все, и у всех начинаются головокружения, температура, они все идут в медпункт, всем цехом, и ничего не делают. К тому же, есть заводы, которые действительно нельзя остановить, потому что это не вопрос того, что ты бастуешь, вопрос того, что это встанет прямо навсегда, на пять-шесть лет. Поэтому какие-то вещи заводы выполняют.
При этом нет никаких сомнений, что заводы, условно, с народом, вопрос того, что они будут бастовать дальше. И в этом смысле мне кажется, что это тоже показательно, потому что сейчас все бастуют ― и очень по-разному. Есть люди, например, которые вообще не ходят на марши, но которые в этот момент в течение всей недели пытаются отзывать каких-то этих бесполезных депутатов, писать жалобы, и эти люди тоже пропадают, они пропадают или когда идут подавать эту жалобу, или когда они ее подали, они оказываются на сутках.
Люди проявляют протест во всем, начиная от того, как вывешивают флаги и полотенца, да, до каких-то технических. Мы видим сейчас, как объединяются айтишники, при этом очень грустная ситуация, мы видим сейчас, что десятки, сотни фирм IT собираются уезжать из страны. У меня друг айтишник, которого я снимаю в блоге, ему уже на работе пришла анкета, выбирают, в какой город уехать, условно, в Киев или в Ригу. Это происходит со всеми большими IT-компаниями. И это мне тоже кажется, что, с одной стороны, это очень грустно, что все эти компании уезжают, с другой стороны, это забастовка, потому что уедут десятки тысяч айтишников. Насколько я знаю, там Wargaming, у них, по-моему, офис, только там шесть тысяч человек.
Синдеева: Ты сегодня, по-моему, повесил пост про Алексиевич, да? Она написала, что за ней следят и так далее. Ты можешь что-то про это рассказать? Хотя программа выйдет уже позже, наверно, уже будет какое-то обновление, но все равно.
Филипенко: Да, у нас один издатель, Борис Натанович Пастернак, который, собственно, тоже в блоге которого я интервьюирую, он мне, собственно, утром написал, что нужно срочно выложить пост, потому что Светлана Александровна просит помощи, потому что ее всю ночь атакуют, к ней пытаются попасть в дом.
Вот мы находимся в ситуации, когда…
Синдеева: А понятно кто? Это тоже силовики какие-то?
Филипенко: Они же не представляются. К вам просто люди в масках ломятся в дом.
Синдеева: Они в масках.
Филипенко: Ее вначале просто… Это была травля, ей просто звонили в звонок дверной и на телефон, никто не заходил. И это тоже одна из каких-то примет того, что сейчас происходит в Беларуси, потому что я могу судить о своих друзьях. У меня сейчас сидит из знакомых Саша Василевич, это директор галереи «Ў» и агентства Hepta, это главное рекламное агентство, самое крутое в Беларуси. Он сидит, потому что он подавал жалобу в поддержку Бабарико, когда он за него пытался вписаться. Он пришел, принес жалобу, ему сказали: «Пройдите вот в тот кабинет», он прошел, и его отвели в автозак сразу. Как только ты приносишь просто жалобу в КГБ, да.
Синдеева: Откуда такой карательный вообще?
Филипенко: Они таким вот способом пытаются остаться у власти.
Синдеева: Но количество людей, которые в этом задействованы, понимаешь, количество автозаков, количество СИЗО, тюрем, я не знаю.
Филипенко: У нас небольшая страна, нас там девять с лишним миллионов, не дотягивает чуть-чуть до десяти, по-моему. Как-то все эти годы готовились, они создавали огромный аппарат, извините, они снимают, сейчас сидит Саша Василевич, главный редактор, редакторка Женя Сугак из The Village Беларусь, она тоже там, мы все вместе общались, они сильно освещали все эти события, она была вынуждена уехать под давлением в Киев.
Денис Дудинский, известный телеведущий, который у меня в «Солидарных чтениях» читал отрывок из романа, вышел на акции протеста, был опубликован такой список известных белорусов, которые участвуют в акциях протеста. Они, мне кажется, по этому списку пошли, сразу посадили двоих ведущих. Он сидит на сутках, его под прессом. Это тоже очень показательно и очень здорово, то, чем мы гордимся, видно, что он пробыл на сутках несколько дней, и после этого выходит…
Синдеева: Что такое на сутках?
Филипенко: Несколько суток он был. И после этого выходит видео, в котором он призывает, как когда-то Тихановская, белорусов перестать выходить на улицу.
Синдеева: Это когда первый раз записанное видео было.
Филипенко: Да.
Синдеева: В кабинете.
Филипенко: Вот сейчас такое же видео появилось с ним.
Синдеева: Белорусы понимают, конечно.
Филипенко: Конечно. И это так здорово, потому что ты очень боишься, я как человек даже, который работал на Дожде, у меня есть прививка от комментаторов, да, я не читаю никогда, что люди пишут там, потому что много ботов, троллей и так далее. Но здесь ты все равно открываешь, и ты боишься, что сейчас начнут писать, что сломался.
Синдеева: Нет, а люди все понимают.
Филипенко: Ни одного комментария, все люди поддерживают, все прекрасно понимают и все говорят, что вы хотите, чтобы мы не вышли, а мы выйдем еще теперь и за Дениса, потому что мы понимаем, что он никогда бы в жизни не записал такое обращение, и не для того он ходил несколько дней до этого, чтобы потом сказать: «Знаете, никуда не выходите» и т.д. Мы понимаем, как давят на людей на всех. В этом смысле то, что сделала Маша с паспортом, ― это просто невероятно. Это какая-то такая…
Синдеева: Только Машу сегодня отправили в СИЗО, понимаешь?
Филипенко: Да. Я знаю где-то сотни тысяч белорусов, парней, которые теперь мечтают стать первой леди, потому что все влюблены в нее.
Синдеева: Она фантастическая.
Филипенко: Да.
Синдеева: Неожиданно как-то. А ты до этого ее знал?
Филипенко: Мы познакомились в Штутгарте много лет назад, потому что она пришла на презентацию моей книжки. Мы с ней там разговорились, а потом мы встречались, она всегда приходила на мои презентации в Германии, когда жила, или в Беларуси.
Синдеева: Она откуда, как взялась вообще? Можешь чуть-чуть рассказать?
Филипенко: Я не знаю, откуда она взялась. То есть в моей жизни она взялась как читатель.
Синдеева: Да.
Филипенко: Она занималась музыкой, насколько я знаю, играла на флейте. Последний раз, когда я виделся с ней в Минске, ― это было прошлым летом, она была руководителем галереи, тоже прекрасной, и встретила меня с сыном, сказала Ромке: «Приходи к нам на робототехнику». Вот такой у нас очень страшный лидер оппозиции сейчас, который детям говорит, что надо робототехникой заниматься, а не в ОМОН идти.
Насколько я понимаю, она вообще случайно оказалась в этом штабе, она хотела там поддержать какие-то инициативы, перемены, но она не собиралась стать лидером протеста. И то, что она сейчас делает…
Синдеева: Девчонки, конечно, с яйцами оказались, извини за выражение.
Филипенко: Да, да.
Синдеева: Это точно.
Филипенко: Мы вчера с ребятами делали плакат, на котором написали про то, что у Маши яйца больше, чем у нас у всех. Это правда сейчас.
Синдеева: Нет, она правда очень крутая. Скажи мне, а как… Как сейчас корректно вопрос задать? К Тихановской сейчас какое отношение?
Филипенко: Не знаю, оно может быть очень разное у всех. Мне кажется, что сейчас просто… Перед нами сейчас этот вопрос не стоит. Все пытаются понять: а Бабарико ― он кандидат Москвы или нет, а Тихановский ― он кандидат Москвы или нет? Мы сейчас вообще не мыслим такими категориями. Нам важно убрать Лукашенко, Тихановская пообещала сделать новые выборы. Сейчас она не нарушила никаких из своих обещаний перед нами. Дальше, если она сделает новые выборы, на которых кто-то выиграет, может быть, выиграет. Она говорит, что не будет в них участвовать, может быть, будет участвовать муж.
Будет участвовать муж или, не знаю, кто-то. Следующий президент, который станет президентом Республики Беларусь, мы будем за ним наблюдать, но мы понимаем, что мы хотим жить в другой стране, где мы будем за ним наблюдать, где мы сможем его… Если мы сможем убрать Лукашенко, то мы уберем уже кого угодно потом, и у нас не будет проблем потом объяснить этому президенту, более того, любому человеку можно дать право на ошибки, просто у нас один человек совершает ошибки 26 лет, а здесь уже вдруг начинает общество прессовать человека, который еще даже не был у власти.
Поэтому в этом смысле мне сейчас вообще не интересно, кто она: человек Кремля, или человек Польши, или она шпионка из Чехии, как говорит президент, из Чехословакии. Ему не сказали, что распалась Чехословакия. И в этом смысле мы будем видеть шаги, которые она предпринимает. Мы будем видеть: «Я делаю то-то, то-то и то-то», и тогда белорусы вновь или выйдут, или поддержат. Сейчас, вот правда, мы хотим просто выборы и просто уже пожить для себя.
Синдеева: Скажи, а ты про себя думал, что если это все-таки поменяется, все это случится, я очень тоже надеюсь и желаю, ты вернешься в Беларусь?
Филипенко: Конечно, совершенно точно.
Синдеева: Прямо вернешься.
Филипенко: Да, да. Я уже подбираю место для дома.
Синдеева: С сыном?
Филипенко: Конечно, да.
Синдеева: Да?
Филипенко: Будет проблема… Он очень любит Минск, потому что, например, мы там все прошлое лето торчали, у него там все друзья, но, с другой стороны, у него дом в Петербурге. Я думаю, что мы будем жить как-то на много городов. Я совершенно точно, я всегда знал, что я вернусь, и я сейчас хочу вернуться. Я вообще не понимаю, как вы здесь в Москве живете, для меня это суперстранный город, я не понимаю. То есть для меня театры есть единственное оправдание существования Москвы. Если бы здесь не было театров, я бы не понимал, что здесь делать. Я ехал сюда час и назад поеду час.
Синдеева: Все равно это фантастический город.
Филипенко: Может, может. Просто это не мое, не родное. И поэтому я совершенно точно вернусь. Я думаю, что, я надеюсь, что я вернусь там прямо супер рано, а сейчас пока я буду ездить туда постоянно наездами, потому что невозможно быть здесь. Когда ты здесь находишься, ты ходишь, как собака, по квартире.
Синдеева: Вот я хотела сказать. Как чувствуешь себя ты здесь?
Филипенко: Невозможно.
Синдеева: Насколько здесь солидаризировались белорусы между собой?
Филипенко: Все суперсолидаризировались. Я постоянно переписываюсь…
Синдеева: А есть какие-то чаты вообще?
Филипенко: Конечно.
Синдеева: Расскажи.
Филипенко: Это тоже очень круто, потому что сейчас чаты есть в Минске, там не про то, что здесь, здесь есть чаты белорусов, не знаю, и просто в фейсбуке все переписываются. В Минске сейчас все создают чаты районов, чаты домов, все говорят с соседями.
Синдеева: То есть все могут самоорганизоваться.
Филипенко: Да.
Синдеева: Вот это настоящая…
Филипенко: То, к чему ведет самоорганизация. Все встречают, давайте мы детей будем провожать, забирают жен, потому что… Настя Гришанова, знакомая, она пишет в фейсбуке: «Я возвращаюсь домой. Стоят два парня в капюшонах возле подъезда, это для любого человека…». То есть нужно понимать, что сейчас одинаковый страх испытывают все белорусы, неважно, ты политик какой-то, которого могут похитить, или ты просто человек, который мог в камеру попасть на митинге, и тебя тоже.
И она подходит к дому и останавливается, тянется к телефону, чтобы позвонить близким, сказать, что, наверно… И парни говорят: «Не пугайтесь, пожалуйста, жыве Беларусь, мы в капюшонах, потому что холодно, вышли покурить, проходите домой, пожалуйста». Они понимают, они видят, чего она боится, что у нее есть опасения просто этого капюшона.
И все, правда, какие-то чатики, соседям говорят: «Давайте знакомиться». Эта борьба с флагами постоянная ― это же какая-то невероятная.
Синдеева: Фантастическая.
Филипенко: Мы видим, как сейчас, я не знаю, показывали здесь или нет, когда МЧС позвали в очередной раз приехать во двор, снять большой флаг, который теперь белорусы вешают специально где-нибудь в самых неудобных местах, когда можно достать только со стрелой, и парень-МЧСовец поднялся, не стал его снимать, расправил его, спустился, уехал. Для нас это было…
Синдеева: Да ладно, да?
Филипенко: И его арестовали сразу, этого парня. Ребята, МЧС, которые вылавливали людей в озере, потому что сейчас тихари после митинга ловили людей в озере, ловили на улицах, и люди начали бросаться в озеро в Минске, в центре города, чтобы их не словили. Туда приплыл МЧС, они их забрали и начали увозить на другой берег, чтобы людей не арестовали. Всю команду МЧС, которая вывозила людей и спасла им жизнь, арестовали сейчас, сегодня в Минске появилось граффити в поддержку этих ребят. И это правда какая-то борьба всего народа.
Синдеева: Сколько еще терпения будет у прекрасного белорусского народа?
Филипенко: Я не знаю, мы понимаем, что это надолго. У нас нет. Нам хочется, чтобы это поскорее закончилось, но, мне кажется, все понимают. Сейчас говорят заявления про то, что давайте мы до 2022 года поживем вместе. Это говорит человек, который фальсифицировал выборы, который уже даже где-то проговорился, что да, мы фальсифицировали выборы. А сейчас просто поживем до 2022 года, я немного пересидел, наверно, потом я уйду, а вы тут сейчас…
Синдеева: Саня, а как ты думаешь, смотри, представь, что нарисовали они бы не 80%, а, допустим, 51%. Как ты думаешь, была бы такая же реакция?
Филипенко: Я вообще не понимаю, почему они не сделали…
Синдеева: Мне прямо рассказывали инсайды, что были политтехнологи, в том числе российские, которые убеждали его максимум 60% поставить, а лучше поменьше.
Филипенко: Говорят, Путин очень обиделся, что нарисовали больше, чем он.
Синдеева: Это я не знаю, про это я не слышала.
Филипенко: Это я тоже не знаю.
Синдеева: А про то, что настаивали политтехнологи, мне рассказывали люди, которые точно про это понимают, что категорически были все против этой цифры, предполагали, какой может быть результат. Но он сказал: «Нет, хочу 80%».
То есть, допустим, был бы 51%.
Филипенко: Да, я вот не понимаю, почему они этого не сделали, потому что у него есть, условно, министр Макей, который ходил в вышиванке, когда началась такая легкая белоруссизация после Крыма, когда начали рассказывать, что белорусам срочно нужно было объяснить, что они белорусы, чтобы они не побежали обнимать зеленых человечков, когда придут какие-то люди, которые не понимали все это время, что происходит, да, потому что есть и такие белорусы, которые все поддерживали.
И у него был министр Макей, который вроде всем казался, понятно, что он вроде и там, а вроде немного и нашим, и такой чуть-чуть либерал, и в вышиванке ходит, и по-белорусски. И мы все думали, что они поставят его, нарисуют ему 51%, и все белорусы почувствуют, что у нас в стране уже начались изменения. Понятно, что не все, понятно, что будут люди какие-то против и т. Д. В общем, были какие-то способы, мне кажется, ему остаться у власти посредством какой-нибудь хромой утки, как это бывает.
Конечно, все были обескуражены тем, что это не сделали. Я думаю, что у него были такие возможности. Я думаю, что не было бы. Может быть, были бы протесты. Я не знаю, мне кажется…
Синдеева: Не так, что вся страна встала.
Филипенко: Да, мне кажется, что вся страна оскорблена тем, что вся страна понимала, что… Я не знаю, голосовали ли бы за Макея, но я думаю, что многие люди, которые голосовали за Тихановскую просто вопреки, из протеста, они вполне могли бы проголосовать за Макея, потому что они бы подумали, что это, наверно, все-таки уже другой человек, либеральный, все-таки страна сделает какой-то новый шаг, спокойная передача власти. Я думаю, что многие бы на это откликнулись.
Я сейчас ужасно говорю, как человек, который призывает как будто быть за Макея. Суперпротив.
Синдеева: Нет-нет, мы пытаемся спрогнозировать.
Филипенко: Этот человек сейчас показал себя с самой худшей стороны.
Синдеева: Да?
Филипенко: Да, он просто проговорил какие-то невероятные, тоже оскорбительные вещи по отношению ко всем нам. Теперь и он уже не выиграет, никого не поставят из команды Лукашенко. Нет ни одного человека, которого он мог бы поставить.
Синдеева: То есть кто-то в команде Лукашенко, кроме дипломатов, которые работали за границей, которые сняли свои полномочия или выступили против Лукашенко.
Филипенко: То, что мы думали, что…
Синдеева: Сейчас. Кто-то хоть есть внутри команды, кто, не знаю, встал, ушел?
Филипенко: Нет, есть люди, которые встали и ушли, постоянно уходят, есть дипломаты.
Синдеева: Дипломаты да, а те, которые прямо внутри аппарата?
Филипенко: Большие ― я не знаю там про аппарат.
Синдеева: Нет.
Филипенко: Никаких громких имен я не знаю. Может, я плохо…
Синдеева: Александр Филипенко — о Беларуси, о протестах. Саша, мы обязательно дадим кусочек из программы «Ездим дома». Я хочу еще раз пригласить всех зрителей в пятницу, будет в течение пяти дней премьера в «Гоголь-центре» спектакля «Красный крест». Он так и будет называться, «Красный крест»?
Филипенко: Да, он называется «Красный крест».
Синдеева: «Красный крест» по роману Саши. И ссылка на твой блог о том, как ты провел время в Беларуси, будет тоже внутри программы. Спасибо этому прекрасному месту на «Флаконе», где очень красивый всегда свет, здесь приятно сниматься.
Филипенко: Да, здесь очень.
Синдеева: И сейчас я буду готовить на гриле DeLonghi кое-что вкусное. Саша уже убежит, а я порадую вас новыми рецептами.
Филипенко: Спасибо.
Синдеева: Спасибо.
Филипенко: Спасибо большое.
