Андрей Смоляков: «По цинизму наше время даст фору советскому»

Синдеева: Да, у нас кино настоящее, потому что сегодня в гостях у меня актер театра и кино Андрей Смоляков. Андрей, здрасьте!

Смоляков: Добрый день!

О футболе

Синдеева: Я давно ждала вас в программу. Спасибо. Ну, все смотрят сейчас футбол, и программа когда наша с вами выйдет, еще идет Чемпионат Мира. Смотрите?

Смоляков: Да.

Синдеева: Болеете?

Смоляков: Переживаю.

Синдеева: За кого?

Смоляков: Ну, во-первых, за наших, естественно. Все-таки хочется, чтобы мы как-то продвинулись.

Синдеева: Ну, уже продвинулись чуть-чуть.

Смоляков: Нет, это да, это большое достижение за три десятка лет, конечно. Ну, хочется, чтобы еще и дальше. Потому что есть симпатичные ребята, и хочется, чтобы они какие-то дивиденды хотя бы получили от этого чемпионата. Хочется, чтобы они в Европе поиграли. Я в данном случае могу говорить про Головина, Миранчуков там, про Федю Смолова. Ну, хочется мне, чтобы они хоть как-то где-то еще посветили. И, естественно, болею за всех тех, кто как-то так порой неловко, но, тем не менее, попадает. Мне очень нравятся все африканские команды, я за них переживаю на самом деле, потому что это, ну, это отчаянные люди, тут больше вопрос социальный нежели спортивный, как некоторые из них доходят до таких высот необозримых. Это вызывает восторг.

Синдеева: А вы как думаете, вот почему в сложных африканских странах они все-таки доходят до этого? Это система какая-то? И почему мы 30 лет никуда не попадаем?

Смоляков: Почему у них, я понимаю. Потому что при, наверное, каком-то таком определенном низком социальном уровне проживания у родителей, глядя на детей, возникает только одна, так сказать…

Синдеева: Дорожка.

Смоляков: Дорожка. Это спорт, потому что они видят, они смотрят, понимают, что спорт это хоть как-то, но более-менее выше среднего оплачиваемого, так сказать, профессии. И поэтому они вкладывают те копейки, которые у них есть, в это, и дай бог, так сказать. Да даже если они будут играть там в третьей лиге в какой-нибудь английской или испанской, они все равно будут получать какие-то деньги. И это, мне кажется, исключительно в этом. И дети в этом смысле тоже, народ там в большинстве своем, когда живешь в нищете и в прочем, они существа благодарные. И они, как говорится, я думаю, большинство из них. Ну, там быстро разделяется. Либо, как говорится, вот эта вот детская колония, условно, потом тюрьма и такой образ жизни, либо вот тут вот, на этом пути пытаться добиться максимума. Мне кажется, это так.

Синдеева: Но мы, мы отличаемся, конечно, от африканских стран сильно, но, так или иначе, все равно уровень жизни так в стране совсем невысокий. И для многих…

Смоляков: Ну, а вы посмотрите со стороны, что стало происходить с родителями и с детьми, когда у нас Борис Николаевич Ельцин стал уделять большое внимание теннису, да? Как туда родители повели своих детей? Просто толпами вот так их туда запихивали. И в тот момент это стало довольно-таки недешевым удовольствием, да? Учить даже у нас внутри страны, я уже не говорю о том, чтобы посылать детей в школу Боллетьери или еще куда-нибудь.

Синдеева: Но это дало, кстати, свой результат.

Смоляков: Нет, это дало, конечно, результаты. У нас вон появилась плеяда замечательных девушек, с парнями чуть похуже.

Синдеева: А вот почему у нас с футболом так не происходит? У нас прекрасная для этого огромная страна, где может быть куча футбольных полей, да? Это опять же возможность ребенку дать шанс выскочить куда-то. Почему нет? Не было системы? У нас никто из правителей в футбол не играет, наверное.

Смоляков: Нет, я думаю, просто этим вопросом многие задаются, ответа на него нет. Есть талантливые люди, я вот их называл, да? Даже в сборной. Еще там есть замечательный парень Ерохин, который еще ни разу не выходил на площадку. У нас есть. Что происходит, я не знаю. Если б я варился, как говорится, внутри, может быть, я…

Синдеева: Но наверное ответ все-таки в построении так или иначе системы кроме социального.

Смоляков: Ну, всегда, всегда, наверное, везде и во всем, в любом аспекте жизни, человеческого существования, конечно, система очень многое определяет, потому что система, она так или иначе выстраивает определенного рода рамки, и в этих рамках начинается существование, а там уже все зависит от законов, канонов, которые внутри этих рамок существуют. Да, наверное, где-то вывих.

Синдеева: Но вот я буквально на днях прочитала, что Галицкий, который был владельцем «Магнита», он же построил…

Смоляков: Ну, это он для вас владелец «Магнита». Я вот только что узнал, что он владелец какого-то «Магнита».

Синдеева: Конечно, он, собственно, и построил эту компанию, и вкладывается.

Смоляков: А для меня он человек, который построил чудо-стадион.

Синдеева: Чудо-стадион, более того! Вот я прочитала у него, школу он создал футбольную, и там учатся то ли 10 тысяч, то ли 15 тысяч мальчишек. И это какая-то удивительная история.

Смоляков: Ну, я думаю, если нормальная селекция будет, то и оттуда, конечно, лет через 10 мы уже получим.

Синдеева: У меня дедушка никогда не смотрел футбол, но мы всегда смотрели, например, хоккей, да? То есть, хоккей, да, почему-то там было очень…

Смоляков: Ну, это ваш дедушка такой.

Синдеева: Это просто, да? Это особенность? Мне потому что казалось, что футбол вообще.

Смоляков: Нет, почему? Как? это вечная борьба «Динамо-Киев», «Динамо-Тбилиси», «Спартак-Москва», «ЦСКА». Это вот это, нет, этот треугольник один из мощнейших был, что вы.

Синдеева: И потом потеряли, видимо, вот в момент, когда случилась «перестройка» и так далее?

Смоляков: Нет, в этот момент «перестройки», конечно, что-то такое вот ушло. Вот странно, что с хоккеем такого не случилось, хотя многие ребята поимели эту счастливую возможность, да? Там, поехать в НХЛ куда-то и играть. Но школа не ушла. А с футболом, да, что-то случилось. Не знаю, не знаю, почему. Может быть, наверное, это очень затратная вещь – футбольный клуб. Я думаю, хоккейный менее затратный, мне так кажется.

Синдеева: С одной стороны, конечно, чемпионат мира – это праздник. И вот мы сейчас говорили с вами до программы о том, что на улице вдруг ты чувствуешь себя в европейском городе, огромное количество иностранцев позитивных. И москвичи все позитивными друг становятся, все улыбаются, все стараются помочь, подсказать, участвуют в этом празднике. И это как-то, наверное, первое за последнее время, что объединило. Ну, вот Олимпиада, наверное, была тогда, да?

Смоляков: Ну, Олимпиада была далеко.

Синдеева: Ну, ок. Вот такой праздник. С другой стороны, такое есть, конечно, чувство, что это праздник во время чумы, столько денег было потрачено на этот чемпионат, на постройку стадионов, которые неизвестно, будут ли заполнены, да? Вот как вы думаете, ну, сейчас вот для России это все равно как бы, это хорошо или это не очень хорошо?

Смоляков: Нет, для людей это хорошо. Потому что людям все равно нужен праздник, да? Даже самые дикие племена в один прекрасный день, в некий, да? Собираются там вокруг, и кто-то начинает танцевать. Нет, праздник это всегда хорошо. Праздник людям необходим. Футбольный праздник это замечательно. Потому что, ну, действительно, игра номер один. Как бы мы ни говорили, действительно весь мир. Хоккей, да, не дошел до Африки и до Латинской Америки. А то, что происходит у нас, ну, как это? Пир во время чумы, но чуму никто не объявлял, понимаете? Когда есть чума в каком-нибудь городе или в какой-нибудь осаждаемой крепости, то она объявляется, да? А у нас этого не объявляют. Это, как говорится, мы изнутри понимаем, тот, кто видит больше – видит больше, понимает глубже. Кто меньше – тот менее глубже все это понимает. Да, это есть. Да, действительно, мы куда-то идем, ну, как мне кается, не самым верным путем. И в этой связи только можно сожалеть, потому что хочется самому выйти из подъезда счастливым, наткнуться на счастье и его преумножить. А из подъезда ты выходишь несчастливым человеком. Это, конечно, вот это печально. А хорошо ли то, что у нас чемпионат мира проходит? Так или иначе, хорошо. Потом, уж лучше пусть сюда, нежели разворуют.

Синдеева: Вы говорите, хочется выходить из подъезда счастливым человеком. Вот в Советском Союзе, мне кажется, у людей было вот это счастье, несмотря на все вот, как бы, как я сейчас понимаю, что это такая Северная Корея лайт была. Ну, вот почему-то я только сейчас это осознала.

О детстве и СССР

Смоляков: Я бы не сказал, что Северная Корея лайт все-таки. У нас не было Северной Кореи. Все-таки, так или иначе, все равно у нас был блок беспартийных и коммунистов. Все-таки блок, так или иначе. А потом, мне кажется, всякий раз, когда мы мыслью туда уходим, я думаю, в первую очередь срабатывает, что это годы детства, годы юности. Это первое. Это автоматически в тебе срабатывает и идет по спинному мозгу. И, конечно, ты это время будешь счастливо вспоминать. Но как его не вспоминать счастливо, когда ты живешь там в пожарной охране, у тебя перед пожаркой два газона, зимой ты их заливаешь из брандспойтов водой, у тебя каток, летом ты там играешь в футбол, лезешь на каланчу, пожарные там…

Синдеева: Это ты сейчас про свое детство?

Смоляков: Да. Тебя гоняют, а ты там уже с друзьями построил голубятню, тут сараи. Ну, это все это. Засол капусты осенний, когда вся, значит, пожарка перед сараями, значит, вот это дело стругает. И прочее, и прочее, и прочее. Мама молодая и красивая. Конечно. При всем при том да, это было, наверное, нельзя сказать, что равенство в нищете, но это было такое равенство в бедности. Это так скажем. Потому что я прекрасно помню, что макароны с тушенкой это было иногда на праздник. Вот. Да, это было. Да, потом уже, когда взрослеешь, естественно, когда ты вот так вот живешь мальчиком, да, юношей, ты не все понимаешь, не все можешь свести к каким-то знаменателям. Потом ты уже, повзрослев, начинаешь уже, вступая в жизнь, начинаешь понимать, что много лжи, много цинизма, много неправды. Ложь и неправда – это разные вещи. Вот. И ты начинаешь взрослеть, да, и ты начинаешь что-то терять, у тебя начинают там проявляться зарубочки на сердце или там в мозгу лишние извилины. Начинаешь думать. И начинаешь рефлексировать, комплексовать там по поводу всего этого. И я не думаю, что мы сейчас возвращаемся туда обратно.

Синдеева: Куда тогда мы возвращаемся? А куда мы тогда? Вот почему вот мы все говорим про откат назад?

Смоляков: Это не откат назад. Это куда-то шаг в сторону. Наверное, может быть, не самую благоприятную, потому что мне кажется, что по цинизму наше время нынешнее, оно большую фору дает тогдашнему. Тогда эти хоть чего-то боялись там, боялись, что там что-то там или там что-то. Сейчас мне кажется, что вот эта вот какая-то очень сложная, ну, назову это так, не очень обаятельная ситуация.

Герои нашего времени

Синдеева: Вот вы в одном из интервью сказали, что сейчас у времени нет запроса на героев. Нет героев. И действительно. Вот, допустим, опять же, если взять советское время, ну, вот можно было сказать прям, кто герой. И это очень приличный клевый человек. А вот сейчас я даже пыталась с кем-то из гостей сформулировать, а вот кто бы сейчас мог быть. Не в смысле конкретно, да? Вот черты этого героя сейчас.

Смоляков: Нет. Вот я в том же интервью сказал, что была картина, да? «Время выбрало нас». А сейчас нет такого персонажа, такого мифического образа, которого можно было бы назвать героем, потому что там либо хвост увязнет, либо еще что-нибудь. Нет. Потому что этого в воздухе нет. Потому что если там возникает, так если уже уже смотреть, некая личность, казалось бы, да? То одна часть общества его отвергает, другая часть общества возносит. И наоборот, и наоборот, и наоборот. И так вот по многим параметрам. Сейчас ведь почему мы говорим там про то время? Да, действительно, вдруг возникает некий герой, да? И все, все общество, вся эта общность, советский народ, так сказать, они это принимают. Они же принимают его не по приказу, да? По приказу все смотрели «Целину», да? Или что там еще Леонид Ильич писал там в свое время? А вот то, что писали там Астафьев, да, Абрамов, Виль Липатов, Валентин Распутин до определенного периода своей литературной деятельности, тот же Василий Иванович Белов – вот эти люди, да? Я сейчас так в основном деревенщиков назвал, да? Исключая там, почему-то вылетели там Трифонов и все остальные, Нагибин. Но вот герой, если говорить о литературе, он принимался либо не принимался, что довольно-таки было крайне редко во всяком случае. Вот. А сейчас общество разделено. Так сказать, разные сословия, чего уж там скрывать, правда же? Разные так сказать социальные блага у людей. Поэтому там может быть у каждой своей ниши, вот определенной сообщности, там и есть свои герои. А вот так чтобы…

Синдеева: А вот если бы мы с вами пофантазировали, попробовали сформулировать черты вот этого героя, который бы сейчас, ну, хорошо, нам вот был бы…

Смоляков: Интересен как минимум.

Синдеева: Да. Вот, хорошо, запрос, ок, у этой части аудитории. Вот у меня запрос на совесть.

Смоляков: Ну, мне трудно.

Синдеева: А почему я, собственно, знаете вот, почему я решила сейчас об этом поговорить? Потому что вот во многом же, наверное, в том же Советском Союзе, ну, скажем так, государство фильмами, которые делали, в том числе определяло, возможно, образ этого героя.

Смоляков: Безусловно, конечно.

Синдеева: Ну, такой был заказ на формирование вот этого образа. И оно сработало. Но мне как бы это не нравится, потому что это опять кто-то что-то за нас придумал и нам навязал. Но, так или иначе, это сработало, да? Сейчас за последнее время, то есть, что мы наблюдаем? В 90-ые, когда случилась Перестройка, вдруг запрос пришел на бандитскую, милицейскую вот эту какую-то, бандиты, помните, был какой-то такой период?

Смоляков: Это да. Это, я бы сказал, не сколько на этих людей, сколько на жанр.

Синдеева: На жанр, да?

Смоляков: Скорее всего, да.

Синдеева: Потом был период, когда вдруг вот, ну, он и сейчас еще есть, когда стали снимать остро социальное кино, вскрывать нарывы и так далее, которые точно не формируют героя, но рефлексируют, наверное, на то, что происходит.

Смоляков: Ну, такого немного.

Синдеева: Феерический успех фильма «Движение вверх», в котором вы играли, не знаю еще пока, насколько успех, неуспех фильма «Тренер».

Смоляков: Тут тоже успешно, да. Я вот прилетел два дня назад из Пекина с премьеры.

Синдеева: Ну, вот я просто не знаю пока результат кассы, условно, насколько это все. Но, так или иначе, потенциал есть на то, чтобы он был успешный. Про хоккеистов, 17.

Смоляков: «Легенда 17».

Синдеева: «Легенда 17». То есть, мне кажется, что государство сейчас во многом, да, ну, государство, опять же, те люди, которые это делают, начинают формулировать вот этот запрос, но почему-то мы чуть-чуть все смотрим все время назад, да? То есть, мы не сейчас пытаемся найти героев, а вот мы оглядываемся туда назад, мы там находим наши победы, вот этих героев, и вот сейчас пытаемся это, ну, условно продать. И запрос на это правда есть, именно это и доказывает успех этих фильмов во многом помимо того, что они очень хорошо сделаны.

Смоляков: Ну, тут бы я, может быть, с другой стороны подошел бы к этой проблематике. Ну, во-первых, если говорить про фильм «Тренер», это оригинальный сценарий и современный. И Данила Козловский там как раз рассказывает о современном молодом человеке. И там, мне кажется, просматривается не то, чтобы герой, которого надо брать на щит, но как минимум герой, который немножечко все-таки больше, чем в посредственном кино, отображает современные какие-то ноты, да, существования человека вообще. А спорт чем прекрасен, чем прекрасно снимать фильмы на спортивную тему, я не говорю там, шедевров мы мало, да, знаем на эту тему. Нормальное хорошее кино качественное. Дело в том, что спорт это довольно-таки кратковременный относительно кусок жизни персонажа, и в нем он проживает очень интенсивно и драматургически, так сказать, обусловлено. А что касается картины «Движение вверх», то у меня к ней было все время и остается просто нормальный человеческий подход. Это наша история. Мне кажется немножко неверным, когда вдруг говорят, вот, значит, нам возвращают вот этот пафос советский, он нам совершенно ни к чему. Это наша история! Я познакомился с Ваней Едешко лет 15 назад.

Синдеева: Кумиром тогда был для вас? Он был тогда кумиром для вас? Вы видели этот матч?

Смоляков: Я этот матч видел, когда потом показали, его же не было в прямой трансляции. Вот. И когда я на баскетболе, значит, вдруг вижу его, черты его лица не сильно изменились с таким количеством лет, и мое такое величайшее удивление. И он меня увидел. О! И оно не сильно старше, но много старше меня. И, тем не менее, я говорю: «Иван!» Он говорит с высоты своего роста: «Андрей!» Я говорю, я не понимаю, как это может быть.

Синдеева: А вы не были знакомы, он вас знает уже как актера?

Смоляков: И я действительно, я был рад просто пожать эту руку, ту руку, которая кинула этот мячик Белову в руки, а Белов уже в корзину. И мне, собственно говоря, мне до фени, когда это было, что это было. Это были наши парни. Это были грузины, это были белорусы, это были русские. Я тогда, я не понимал, когда вот это показывали, по-моему, через день. Я, вот удивительная вещь, я ничего не знал про теракт вот в тот год, когда я это смотрел, потому что нам тут ничего не рассказывали. Вот. Но я знаю про эту победу, и я ею, как говорится, гордился и буду гордиться. Поэтому мне кажется, что это наша история, а не некий какой-то вот продукт пропаганды. Что пропагандировать, ребят? Посмотрите документальные фильмы, если хотите. А тут мы сделали это в лицах.

Синдеева: А как вы считаете, а нужно ли? Вот опять же спор, который звучит среди творческих людей, заказы государства, брать деньги у государства, соответственно, у государства может быть запрос на определенные какие-то фильмы и так далее. Как раз возможно для формирования вот какого-то нового героя, да?

Смоляков: Нового имиджа, да, имиджа страны.

Синдеева: Вот вопрос. Это вообще хорошо или плохо?

Смоляков: Это нормально.

Синдеева: Да?

Смоляков: Это нормально. Государство, оно как государство, оно должно делать определенного рода заказы, тем более, если оно дает так сказать еще на это деньги. Как свидетельствует история, американская киноиндустрия тоже выполняла определенные заказы, и среди них есть довольно-таки весьма неплохие фильмы.

Синдеева: Да, есть блестящие, есть.

Смоляков: Так что, это нормально, это естественно. Другой момент, что не надо душить всего остального, так сказать, вводить какие-то цензы и не давать людям возможности высказываться. Это другое. Потому что, мне кажется, что если (я в этом мало что понимаю с экономической точки зрения), но мне кажется, если там… почему я об этом говорю? В 1987 году мы поехали на фестиваль театральный в Штутгарт. Замечательный театральный фестиваль, огромный в Штутгарте, огромное количество театров со всего мира. И в одной из бесед… было много пива, много всего, так сказать. И в одной из бесед я спрашиваю, я говорю, а почему так много везде вот этих знаков «Мерседеса»? А их действительно было много. А они говорят, они являются спонсорами фестиваля. А мы только-только вступили в какую-то новую жизнь. Я говорю: «А что, это им выгодно?» Конечно! Там списывается какая-то определенная сумма с налогов, поэтому им гораздо удобнее вложить в фестиваль. Удобнее! Я не говорю, что это у них там. В фестиваль вложить два миллиона, зато у них налог снимется там на четыре миллиона. В итоге у них будет навар два миллиона. Это значит как-то выстроена система. Мне кажется, если в стране эта система была бы выстроена, то гораздо более качественное кино, а когда на такие деньги, не на государственные, а на какие-то другие снимают кино, то человек, дающий деньги, все-таки будет требовать определенного качества (я говорю про качество), качество продукта, который бы имел конкурентную способность на рынке. И тогда будет, было бы все по-другому. У нас этого нет, и я вот за всю свою, в этом году 40 лет, как я уже в кино снимаюсь, вот за всю свою жизнь я вот второй раз сейчас снялся в фильме, который не имел никаких государственных денег. Это фильм Юры Быкова «Завод».

Синдеева: Завод? А когда будет премьера?

Смоляков: Осенью.

Синдеева: Будет, да? Ну вот, раз мы коснулись Быкова. Вот была же недавно очень какая-то, на мой взгляд, сложная ситуация. Снимал социальное кино. Снимает сериал – очень добротный хороший сериал «Спящие». Ну, соответственно, вопросов два. Первое: на него обрушилась критика вот тех людей, которые его любили, поддерживали, которые его считали своим.

Смоляков: И, скажем так, которые придерживаются определенных взглядов.

Синдеева: Определенных взглядов. Жесточайшая критика! Почему опять же общество своих бьет еще сильнее и больше. А второй: почем он снимает это кино, потом после вот этого совершенно эмоционального такого наката на него попадает в ситуацию, когда фрустрирован, не ожидал, говорит о том, что больше вообще, я ухожу из профессии. Потому что он очень близко воспринял там эту критику.

Смоляков: Ну, он молодой человек. Плюс, человек одаренный и художник. Он открытый, поэтому его это ранит гораздо сильнее.

Синдеева: Почему бьем своих больнее иногда, чем чужих? Вот меня в этой ситуации очень… Притом, часто и мы оказываемся в такой ситуации, когда ты свой, свой, ты ошибаешься или что-то делаешь не то, что от тебя ждали, и тебя просто уничтожают. И ты действительно не можешь в этот момент защищаться. И получается, что вот эта часть общества, которая вроде думающая, как нам кажется, такая, да? Но она себя ведет, в общем-то…

Смоляков: Нехорошо. На мой взгляд, нехорошо. Я склонен думать, сейчас скажу такую, может быть, пафосную фразу, но это все от отсутствия культуры. И, как бы так сказать, та часть общества, которая вот в свою время обрушилась на Юру, не считала себя высокоорганизованной, так сказать, закончившей там университеты и коридоры, все равно речь не о культуре как таковой, да? А о культуре человеческого поведения, о культуре существования человека в социуме. Это такая редкая вещь – быть человеком. У меня там, когда я стал молодым отцом, все спрашивали: «Как вы, Андрей, воспитываете своего сына?» Я говорю, ну, когда он стал уже вменяемым и понимающим слова, я ему говорил только одно. Я говорю, Мить, будь человеком. Это не из мультфильма «Баранкин, будь человеком», а будь человеком. Когда он меня стал спрашивать, что я имею в виду, я ему что-то говорил. Мне кажется, это вот культура внутренняя человеческая. Она же ведь зиждется, ну, конечно, на образовании человека тоже, но еще на каких-то других началах. Мне сложно определить, каких, но отнюдь не тех, о которых вы подумали. Потому что там много ханжества и лицемерия, и много чего другого. Относись к людям так, как бы ты хотел, чтобы к тебе относились! Вот! Это великая банальная фраза, она великая, так сказать, ее надо вот на каждом доме повесить, этот транспарант. И тогда все будет по-другому. Да, художник Юрий Быков, который вам так нравился со своими, так сказать, социальными высказываниями, идет, снимает жанровое кино. А почему не ополчились на него за телевизионный сериал «Метод»? Ну, не ополчились. А потому что там не было, понятно, чего. А тут Юра снимает, значит, картину, где у него главные действующие лица – ребята, сотрудники ФСБ. И вот этой части общества это не нравится, как это? Он нам изменил! Он вам не изменял, он вам не клялся, он вам не божился! Он вам, так сказать, не говорил, что я, так сказать, век буду нести этот груз. Это во-первых. А, во-вторых, он, как художник, художник-режиссер, он нормально просто пробует себя. Он – молодой очень парень! Я, когда работал с ним, я вдруг задаю ему какие-то вопросы, он там в шапочке своей ночью «На заводе» что-то начинает думать. Господи, да он же ровесник моему сыну! Что я делаю? Зачем я его в этот ступор ввожу? Он пробует себя!

Синдеева: Я хотела про Юрия Быкова продолжить.

Смоляков: С удовольствием.

Синдеева: Да, вот как раз вы же наверняка поймали всю эту рефлексию его, когда вы вошли в съемочный период. Что он, как он?

Смоляков: Его вот эти метания, вот эти его абсолютно искренние попытки возразить или отказаться, они абсолютно искренние. Он в этом, он живой, опять-таки, буду повторять, молодой талантливый человек. Я с высоты своего возраста ему говорил: «Юра, перешагни через это, не обращай внимания!» Я говорю: «Пойми, даже если весь стадион будет кричать «Браво!», а один какой-нибудь голосок будет кричать «Дерьмо!», ты услышишь именно это. Поэтому», - я говорю, - «либо привыкай к этому, так сказать, и умей с этим как-то жить и обходить это, и перебарывать, либо, действительно, тогда надо уходить из профессии». Но, к его чести, к чести опять-таки талантливого молодого человека, он начал работать, начал снимать картину, и все. И дальше он увлекся, увлекся, увлекся, и практически уже потом я не слышал никаких его таких вот моментов. А тут, мне кажется, все-таки движение общества в эту сторону, той части общества, которая его подвергла остракизму, мне кажется, она неверна. Действительно, на мой взгляд, это жанровое кино! Он снимал жанровое кино в этой стране. В этой стране с определенного рода людьми борются определенного рода люди. Я вот сейчас вот недавно закончил очередную, значит, историю про майора Черкасова, который вот «Мосгаз», «Палач», и прочая, прочая. Это вот история 1975 года, будет называться она «Операция «Сатана». Там Черкасов борется с американкой разведкой.

Синдеева: А вы на себе получали вот такое вот, ну, вот такую волну за что-нибудь?

Смоляков: Конечно.

Синдеева: Да? За что? За «Высоцкого»?

Смоляков: За интервью Диме Быкову.

Синдеева: Да вы что?

Смоляков: Да. За интервью Гордону, которое я дал в 2013 году, но вот сейчас оно всплыло.

Синдеева: Да?

Смоляков: Да.

Синдеева: Но вы не реагируете? А когда? Когда вы научились не реагировать?

Смоляков: Я научился не реагировать в 2014 году, будучи на Гоа, в Индии, снимая фильм «Родина» с Петей Бусловым, я получил такую хорошую угрозу. Если бы я поверил, что это правда и это возможно, то, наверное бы, я бы сошел с ума либо там еще что-то. Но я как-то это дело пережил.

Синдеева: А до этого реагировали, несмотря на то, что вы уже взрослый?

Синдеева: Да это было больше связано, наверное, с профессиональной деятельностью. Там, а, это плохо. Но это такое чисто наше актерское. А это вот было мне прислано по интернету письмо из…

Синдеева: Вы можете об этом сейчас сказать?

Смоляков: Ну, это было с Украины. Мне прислали: «Если ты, сволочь и подонок, приедешь к нам на Украину со своим поганым спектаклем «Белая Гвардия, где ваш подонок так плохо описал Украину, мы оторвем тебе голову, и детям твоим, и забудешь дорогу сюда».

Синдеева: То есть, это прям письмо, которое подписанное человеком? То есть, это не какой-то там?

Смоляков: Нет, это, там была, как это?

Синдеева: Понятно, аватарка какая-то.

Смоляков: Да, вот. Но потом его супруга мне прислала письмо с извинениями. Может быть, наверное, это меня как-то успокоило. Она говорит: «Простите, Андрей, это просто эмоции, которые у нас вот».

Синдеева: А вы после 2014 не были в Украине ни разу?

Смоляков: Нет.

Синдеева: Вот до недавнего времени…

Смоляков: Это я не к тому, что… Я к тому, что такое бывает, к сожалению. Хотя после фильма «День рождения буржуя» нас там на руках носили. Но вот да. И, казалось бы, с чего бы это вдруг? Ну, вот такая эмоциональная волна была у той группы людей, которые это написали. Больно, обидно, страшно было. Может быть, страх быстро прошел в силу дальности нахождения.

Синдеева: А вот я хотела, чтобы в кадре мы этого коснулись, фильма «Родина» Петра Буслова. Очень сильно его все критиковали, а для вас вот, я из интервью поняла, из того, что вы говорили, для вас это очень важное кино.

Смоляков: Да.

Синдеева: А вы расскажите. Вот то, что вы мне сейчас рассказывали. Я, например, как это бывает иногда, когда вовремя не посмотрела, потом… И я поняла, что вот, начала с вами говорить и поняла, что я же не посмотрела этот фильм, хотя прям помню, как, да, мы это все обсуждали.

Смоляков: Мы, это как бы прекрасная идея Петра. Это о людях, которые едут туда, людях, которые там остаются. Вся эта вот история с отторжением Родины, с приобретением Родины. Когда он мне сказал, что этот фильм будет называться «Родина», я сначала немножко, так сказать, встал вопросительным знаком над ним. Потом я понял, что Петя все-таки, он глубже, чем я. Это действительно, это такой очень больной вопрос, когда ты рвешь свой паспорт. И, отрывая, так сказать, разрывая все и оставаясь здесь, либо когда ты, проживая здесь, понимаешь, что нужно туда. Там есть замечательная фраза. Персонаж Саши Робака говорит: «Тебя легко ненавидеть, когда ты рядом». Она очень хорошая. И вот эта вот, мне кажется, очень больная такая тема. Мне кажется, что наши вот товарищи, пишущие про кино от кино, некоторые… Нет, есть люди, которые действительно так ценят эту картину, так же, как и я, но есть большое количество людей, которые говорили: «Ну, это не предмет для разговора». Не знаю, не знаю. Мне кажется, это очень эмоциональная и очень такая больная личностная картина для Пети и, мне кажется, для каждого из нас, кто в ней работал. Потому что там много настоящего.

Путешествия

Синдеева: А вот вы же много очень путешествуете. Я вам ужасно позавидовала, когда вы сказали, что я Латинскую Америку всю перешел там, прошел вдоль и поперек. А я думаю, а я вот ни разу не была на этом континенте, хотя мне очень хочется, и надо это сделать. Скажите, вот вы же наверняка встречали тоже каких-то русских, которые давно туда уехали. Встречали вот людей, которые уже давно там живут? Попадались такие вот? Не туристы…

Смоляков: Я понимаю, я понимаю. Пытаюсь вспомнить. Нет, наверное. В силу того, что мы, как говорится, вдвоем, и сами ножками, ножками, ножками.

Синдеева: Прям вот ножками?

Смоляков: Ну, ножками, на машинке можно. То нет, не попадались.

Смоляков: Вот на Гоа я встречался с людьми, которые там живут уже несколько десятилетий. Да, это другие люди, другие люди абсолютно. Я им в чем-то завидую. Я бы не смог так порвать с социумом, как это сделали они. Хотя мне очень близко, наверное, там эмоционально. Может быть, и визуально тоже вот это время детей цветов, время хиппи. Ну, такое. Если бы я родился лет на 10 раньше, я бы был там, это я точно знаю.

Синдеева: Что, правда? А почему сейчас нет? Что вот эти 10 лет? Это интересно.

Смоляков: Я, как тот пароход, ракушками оброс. Профессия эта дурацкая.

Синдеева: Ну, так она же 10 лет была такая же, вы такой же был востребованный актер. Почему вот эти 10 лет?

Смоляков: Нет, я говорю, родись я лет на 10 раньше!

Синдеева: А, лет на 10 раньше родиться, а не 10 лет назад.

Смоляков: Да, да. Нет.

Синдеева: И что бы вы там делали?

Смоляков: Ну, знаете, все у того, что со мной в один день, или я с ним в один день. Родился Бенедикт Барух Спиноза. То, наверное… Да, я люблю иногда над вымыслом слезами облиться, мне интересно.

МХТ имени Чехова

Синдеева: Буквально вот на днях пришла новость о том, что МХТ, в котором вы много-много лет проработали, ну, и сейчас вы там играете…

Смоляков: Нет, уже нет.

Синдеева: Уже вообще ни одного спектакля? Что, закрыли спектакли?

Смоляков: Нет, я просто, как? В силу возраста я сказал, ну, уже неловко в 60 лет играть Лопахина. Как-то, я говорю, я старею, Рената молодеет. Ну, как-то неправильно.

Синдеева: Что вы не продлили контракт с Константином Богомоловым, до этого с Молочниковым (молодой парень, который поставил там несколько спектаклей). И, собственно, ну, с уходом Олега Павловича Табакова, и все как-то об этом думали, что он был такой защитой для театра, для молодых, для смелых, для экспериментов. И вдруг приходит сейчас туда Женовач, которого знают как режиссера, многие с огромным уважением к нему относятся, но жуткое напряжение в труппе было, да? И вот сейчас мы видим какие-то изменения. Как вы думаете, вы же работали тоже с Женовачем? Это надуманная такая сейчас чуть-чуть история?

Смоляков: Нет, это всегда приход нового человека куда бы то ни было. Даже если засунуть соломинку в муравейник, там начнется некоторая, так сказать, другие движения, и алгоритм жизни нарушается. Мне кажется, это абсолютно неизбежное, неизбежный период этой ситуации, когда у людей напряжение. Ну, скажем так, человека трудно обвинять в том, что он держится за свое место, да? Если оно ему еще и нравится. Я думаю, что здесь вот определенного рода страх неизвестности, куда это пойдет. Я не думаю, что там в ближайшие дни прям вот что-то такое может произойти кардинальное. То, что там не продлеваются контракты с кем-то, ну, наверное, пришедший новый художественный руководитель имеет на это право. Наверное, ему, во-первых, даны такие полномочия это делать. А, во-вторых, он, наверное, имеет право. Потому что не надо забывать, что в творческом коллективе все-таки глава коллектива должен, на мой взгляд, должен во многом определять его как минимум генеральную линию. И если генеральная линия, которая определяется руководителем, из нее, так сказать, выпадает ряд сотрудников, находящихся здесь, то, конечно, с ними лучше проститься, нежели, так сказать, они будут сидеть на месте, исходя желчью, не иметь возможности своих проявлений. Мне кажется, это довольно-таки честный ход. Тут опять вопрос, конечно, наших пристрастий, наших любовей. Да, кому-то жалко, наверное, что там будет работать этот режиссер, этот режиссер и этот режиссер. Да, наверное, жалко. Но это, к сожалению, жизнь. Вот в театре Табакова такая же ситуация была. Пришел тоже новый художественный руководитель.

Синдеева: Я думаю, тут еще вот эти все переживания не только труппы, но и людей, которые там следят за тем, что происходит в театре, связаны еще с тем, что действительно за последнее время вот так чувствовалось, что в театре, театр был последним каким-то оплотом свободы творческой. Притом, что кино, да? Это тоже игра определенная.

Смоляков: Не надо забывать, что фигура Олега Павловича. Это…

Синдеева: Ну, да, не поместится сюда.

Смоляков: Он, как Иван Александрович Хлестаков – везде! Вот он, Олег Павлович. Это фигура такого масштаба. Вот пусть еще живет долго Марк Захаров, да? Марк Анатольевич. Все! Их больше нет. Я имею виду вот такой значимости внятной, творческой, человеческой! Есть люди, которые там по этой части предъявляют определенного рода претензии, но все равно. И по отношению к ним, которые не, так сказать, не вот относитесь ко мне так, а оно… Ну, я когда вижу Марка Анатольевича, да? Мне все равно хочется книксен сделать. Не потому, что я подхалим или еще что-то. Потому что, ну, глыбина! Такой вот Юрий Петрович был Любимов. Я его где-то за полгода до смерти в центре Мейерхольда встретил. Он и ростом уже был пониже, хотя он все время был высоченный. Ну, годы нас пригибают. И я говорю: «Юрий Петрович!» Он говорит: «М-м… С, См…» Я говорю: «Смоляков!» Он говорит: «Точно! Смоляков!» И мы с ним там поболтали минут пять, потом еще сидели во время церемонии, и периодически он поворачивался ко мне, что-то шутил. Это такое счастье! Я понимаю, вот я сижу, передо мной. Ну, это! Ну, как? Ну, планета! И Олег Павлович был таким. И поэтому в театре все жили, ну, как, мы живем под этим зонтом, поэтому какой там дождь? Какой ураган? Какие невзгоды? Спина закрыта! Все! И это одно ощущение себя в пространстве. И Олег Павлович еще, так сказать, мудрой своей мужицкой жилкой. Порой, даже не зная и не подозревая, чем может обернуться там что-то, он, ну, пусть сделает. И человек делает там спектакль, так сказать, и это становится там, либо не становится. Это вот, он такой был. Он был такой. Вот. А Сережа Женовач, Сергей Женовач, он другого темперамента человек, другой закваски, определенной творческой направленности. Поэтому он будет вести театр так, как, так сказать, это свойственно его, так сказать, темпераменту, его взгляду на театр. Поэтому тут как? не знаю, может быть, даже и роптать не стоит. Ну, хотя, если кому-то хочется, пусть поропчет.

Синдеева: Уже финал. Как вы последний раз удивляли свою прекрасную жену Дарью Разумихину, которая мне очень нравится?

Смоляков: Зачем вы лезете в мою интимную?

Синдеева: Ну, пожалуйста. Расскажите.

Смоляков: В мою личную жизнь. Нет, ну, я, конечно, могу сейчас сказать, но это на самом деле было так, но, боюсь, это будет выглядеть как-то некрасиво.

Синдеева: Но если это не тайна, то скажите.

Смоляков: Нет, это не тайна, она обнародовала это вон однажды. Я ей на юбилей подарил водопад Игуасу.

Синдеева: К ногам?

Смоляков: Да.

Синдеева: И как она себя почувствовала? Она не знала? Это был сюрприз? Вы ее посадили в мешок, везли ее?

Смоляков: Нет, к сожалению, я ее не мог положить в чемодан, так сказать, и везти туда. К сожалению, она об этом узнала немножко раньше, чем мы приземлились в Аргентине. Но, тем не менее, это был мой ей подарок. И знаете, как приятно ходить и делать такую мину на лице, или там кроить морду. Ну, это, собственно, ко мне никакого отношения не имеет, ну, наслаждайся, наслаждайся. Это я сильно утрирую, но это на самом деле так здорово, когда ты можешь удивить очень близкого человека. Это, мне кажется, большая ценность вообще в человеческом существовании. Так удивлять-то мы можем людей, а вот когда близкого человека вот так вот удивить и сделать ему действительно подарок. Потому что она именно к этому так и относится, как к прекрасному подарку. Она врет, наверное, вернее, не врет – говорит неправду. Она говорит, что ей никто никогда в жизни таких подарков не делал эмоциональных.

Синдеева: Мне кажется, сейчас вы тоже ее удивите. Сейчас объясню. Сейчас уже финал.

Синдеева: Ну, сейчас вы еще раз удивите Дашу.

 Синдеева: Кто в вашей семье готовит?

Смоляков: По-разному. У нас демократия. Кто по столу сильнее ударит, тот и не готовит.

Синдеева: Хорошо. Давайте так, когда вам придется готовить, то у вас появляется обалденный инструмент. Это какая-то инновационная мясорубка. И, не знаю, отдадите вы ее Даше или будете сами ее удивлять этим, но вот компания BORK и я с удовольствием вам дарю.

Смоляков: Я все-таки хочу сказать, во-первых, спасибо огромное. Но я думаю, что такое должно быть в мужских руках.

Синдеева: Вот мне тоже кажется. Даша, отдыхай! Спасибо большое Андрей Смоляков. Мне очень приятно. Спасибо!

Смоляков: Спасибо!