Ксения Соколова: «Для такой работы даже полезно, когда ты человек холодный и с железными нервами»

Полная расшифровка программы:

Синдеева: Программа «Синдеева» продолжает выходить из отличного бутика Bork. И вот про этот чайник я уже вам много рассказывала, сколько у него функций. И вот сейчас, например, я заваривала зеленый чай, и не надо думать, нажимаешь кнопочку зеленого чая — и он кипятит ровно столько, сколько нужно. Но он еще, правда, очень красивый, стеклянный, с удобной ручкой, такой очень эстетский, его приятно видеть на кухне. Сегодня у меня будет в гостях Ксения Соколова, журналист. Мы с ней уже встречались в программе «Синдеева». Говорить мы будем с ней о Фонде доктора Лизы. И это будет непростой, но очень важный разговор.

Синдеева: Мы продолжаем программу «Синдеева» в Bork. И у меня сегодня в гостях Ксения Соколова, журналист, и теперь сейчас руководитель Фонда «Справедливая помощь», который был основан доктором Лизой. Ксения, мы с тобой год назад встречались на программе «Синдеева».

Соколова: Неужели это было год назад? А не два?

Синдеева: Да, ты знаешь, я посмотрела. Это апрель 2016 года. Представляешь?

Соколова: Ничего себе!

Синдеева: И потом ты у меня брала интервью. Да, это действительно стало какой-то хорошей традицией — друг у друга брать интервью. Ксения, ну много воды утекло за год. А в твоей-то жизни просто какое-то цунами случилось, и ты за этот год столько всего наделала и наваяла.

Соколова: Да уж.

Синдеева: Во-первых, год назад Ксения приняла участие в предвыборной кампании «Партии Роста».

Соколова: Да, совершенно верно.

Синдеева: Вот, я тебя все-таки про это тоже спрошу. Хотя мы сегодня много будем говорить про Фонд, и я очень хотела, чтобы ты вообще поделилась всем тем, что сейчас делает Фонд, и что делаешь ты, но давай все-таки туда вернемся.

Скажи, пожалуйста, вот я искренне верю, и у меня здесь не было никаких скептических комментариев по поводу того, что ты пошла тогда в политику, потому что, зная тебя, как человека совершенно не равнодушного и очень остро чувствующего все, что происходит, я понимаю, что твое желание пойти туда было достаточно честным. И это попытка и желание, возможно, что-то поменять. У меня только один вопрос, ты верила в эту партию? Ты верила в Титова? Ты верила, что вам удастся набрать 5%?

Соколова: Ты знаешь, на счет 5% у меня изначально были сомнения, о чем я говорила своим коллегам. То есть для меня это была проба, мне было интересно, как это устроено, как устроены выборы. Я прекрасно понимала, что с первого раза я этого не сделаю. Но если ты не пробуешь, то ты не идешь к результату. И здесь действительно мое желание не носило никакой подоплеки. Это было достаточно честно, потому что мы с тобой, собственно, в том самом интервью в программе «Синдеева» обсуждали то, что закончилась моя журналистская карьера, и мне нужно было перейти к чему-то другому.

Синдеева: Там были мысли про всякие, например, создания СПА на островах. То есть ты мечтала, в общем, о такой спокойной…

Соколова: То есть ты оказываешься в какой-то ситуации, когда… То есть это буквально, есть какой-то тест, американский, что вы будете делать, если ваша профессия исчезнет вдруг? Ну естественно, это предлагается людям создать такую гипотетическую ситуацию. Мне ничего не надо было создавать. Вот моя профессия, она как-то исчезла, исчезла возможность продолжения моей карьеры. И я оказалась в ситуации, когда передо мной лежал весь мир. И вот — выбирай, пожалуйста. Можно заняться вот этим, можно и тем. Ну и собственно говоря, действительно, тогда я получила предложение от Титова, и я решила попробовать, потому что никаких противоречий с установками этой партии у меня не было, и я попробовала.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, ведь ты же баллотировалась в Центральном округе.

Соколова: Да.

Синдеева: И ты встречалась с избирателями. Ты какой вообще вывод сделала вот из этого опыта, который случился?

Соколова: Во-первых, мне было опять же интересно попробовать себя, как я вообще себя во всем этом чувствую, как я буду общаться с людьми. Могу ли я что-то для них реально сделать, хочу ли я для них что-то реально сделать, это тоже, в общем-то, достаточно важно, когда ты спонтанно принимаешь решение идти в политику. Ну и я могу сказать, что как-то…ну, у меня по крайней мере создалось представление о том, что бы я делала, если бы меня выбрали. То есть совершенно очевидно, я бы стала вести личный прием, потому что я четко понимаю модель, когда ты встречаешься с людьми, ты четко спрашиваешь у них, что им нужно, и дальше ты решаешь из вопросы. Вот это я видела, и за это можно было зацепиться, и от этого можно было как-то дальше развивать свою модель поведения профессионального в политике. Собственно говоря, трудностей это у меня особенных не вызвало. То есть это такие тактические задачи…

Синдеева: А как ты считаешь, вот если бы случилось все-таки, партия бы набрала и прошла, и ты бы прошла, и вы бы оказались в Думе и имели бы свои 5%, что дальше-то было бы?

Соколова: Ну дальше я бы оказалась в достаточно непростой ситуации, потому что ты прекрасно понимаешь, что сейчас происходит в Государственной Думе. И там есть законы, за которые надо голосовать. Ну что? Я бы делала то, что и обычно, голосовала бы за то, что я считаю правильным, и не голосовала бы за то, что я считаю неправильным. Я вообще так делаю всегда. Дальше разгребаю последствия, я и мои коллеги.

Синдеева: Хорошо. А вот есть все-таки вдруг что-то начнет меняться, и ты не оставила для себя вообще эту идею когда-нибудь вернуться?

Соколова: Смотри, что произошло со мной глобально за этот год или полтора года, и вот эту перемену карьеры. Я очень долго работала журналистом. Я была интервьюером, я писала тексты, репортажи самые разнообразные. Я привыкла к тому, что я имею дело со словом. То есть это интересно, хорошо, но это не является тем, что кардинально меняет мир, то есть это слова. Понятно, что есть опосредованное влияние на реальность, но это слова.

Синдеева: Но так или иначе все-таки влияет очень часто, понимаешь. Вот в конкретной, даже не глобально, а вот конкретными сюжетами, конкретными материалами.

Соколова: Да, но не напрямую и не глобально, и не катастрофически. Что такое политика? Это какая-то сфера прямого действия. Точно так же, как то, чем я сейчас занимаюсь. Это сфера абсолютно прямого действия, то есть от твоего действия, которое ты производишь в данный момент, зависит человеческая жизнь.

Синдеева: Ну или не зависит.

Соколова: Нет, там буквально, будет этот человек, этот ребенок жить, или он жить не будет, вот от того, что ты сделаешь здесь и сейчас. Это какая-то другая, конечно, мера, другая история совершенно для меня. В общем, я думаю, что я искала какого-то такого перехода.

Синдеева: Прежде, чем мы дойдем все-таки до Фонда, потом у тебя был еще яркий эпизод — параллельно с предвыборной кампанией ты была назначена главным редактором журнала «Esquire», первой главным редактором в истории «Esquire» женщиной.

Соколова: Как выяснилось, не первой. Была дама на Филиппинах, она была англичанкой, это мне рассказали в американском офисе.

Синдеева: Скажи, и это все быстро закончилось, всего три месяца. Что случилось? Ты же не успела, давай по-честному, ни плохого, ни хорошего сделать.

Соколова: Я ничего не успела. Я просто не вышла на работу. Ну, произошла некая цепь событий, которая просто кончилась тем, что я не смогла принять это предложение.

Синдеева: Скажи, я все-таки спрошу тебя, потому что разговоры-то ходили такие, что это, в том числе позиция главного редактора, это было как бы условием участия твоего в политической кампании. Это какая-то ерунда?

Соколова: Как? Еще раз.

Синдеева: Ну что вот ты когда согласилась принять участие в политической кампании «Партии Роста», что одно из условий твоих было стать главным редактором «Esquire»?

Соколова: Нет, это абсолютно… Да, как всегда абсолютно полный бред.

Синдеева: Но такой разговор… Слушай, мы же должны развеять.

Соколова: Нет, просто это получилось одновременно, и то, и другое предложение, и я честно предупредила работодателей в издательском доме, что я участвую в политической кампании, баллотируюсь в Думу, и соответственно в Мосгордуму. Ну и в результате так сложились обстоятельства, что мне пришлось выбрать — заниматься одним или другим.

Синдеева: Понятно. Но в итоге ни то не случилось, ни это.

Соколова: В итоге я участвовала в этой кампании, и уже не стала главным редактором «Esquire». Но опять же, для себя я поняла, что, знаешь, все же всегда складывается как-то, я не знаю, не только от тебя зависят эти обстоятельства, от тебя самой. Но просто эта история показала, что мне уже, наверное, больше не надо в СМИ, и мне больше не надо возглавлять никакие журналы, потому что все, это кончилось, для меня это кончилось.

Синдеева: Смотри, далее случилась трагедия, в которой погибла доктор Лиза, которая была не просто трагедией  для всех, а для тебя она еще очень личная, потому что вы дружили, близко дружили. И в общем, в какой-то момент, я так понимаю, к тебе пришли близкие люди, близкие к Фонду люди, и предложили возглавить Фонд.

Соколова: Совершенно верно, так и было.

Синдеева: Как быстро ты вообще ты вообще приняла это решение? И вообще, какие у тебя были сомнения и чувства в тот момент? Вообще это тяжелейшая работа.

Соколова: Ты знаешь, я тебе могу сказать, что я от всего этого вот сейчас я только начинаю приходить в себя, потому что все это было как какой-то снежный ком, который на тебя накатывается, или какая-то лавина, которая прет, а ты просто принимаешь решения каждую минуту в предлагаемых обстоятельствах. Это все ровно так и было. Это было самое неожиданное предложение в моей жизни, когда пришли действительно близкие к Лизе люди и предложили, попросили меня заняться Фондом. Уж чего я не ожидала, что кто-то мне вообще предложит нечто подобное, никогда, вот на это я никогда не рассчитывала, могу тебе сказать честно. И мы действительно дружили с Лизой, она была очень важным человеком в моей жизни. Но есть люди, которые дружили с ней дольше, которые работали с ней гораздо дольше, которые знали ее гораздо ближе, чем я. И с моей точки зрения, было бы более логично, если бы продолжить это дело решили они или предложили это им. Но в итоге предложили это мне. Я думаю, что отчасти это предложение связано с тем, что я было единственным, наверное, публичным человеком в ее ближайшем окружении, и люди решили, что это могу быть я. Ну и вот они ко мне пришли, и у меня не нашлось никаких аргументов против. То есть с одной стороны, это было совершенно абсурдное предложение, а с другой стороны, я не понимала, что на это возразить. Действительно, у меня было время, у меня была возможность, и я согласилась.

Синдеева: Скажи, ведь благотворительный фонд, помимо того, что это очень сложная работа, невероятная ответственность, но она же еще и морально очень сложная. И ты пропускаешь через себя любую ситуацию, с которой сталкивается Фонд. И у вас там сейчас в вашем офисе живут…

Соколова: В доме милосердия.

Синдеева: В доме милосердия живут семьи, которых вы привезли из Донбасса.

Соколова: Да, с детьми.

Синдеева: И ты должна с ними каждый день коммуницировать. И у нас же откровенный разговор, то есть ты совершенно не равнодушный, как я уже сказала, человек, но лишенный внешней эмпатии, то есть ты такой как бы… Знаешь, ребенка надо обнять, сказать теплые слова. Ты вообще так, про тебя так это не скажешь.

Соколова: Почему?

Синдеева: Ну окей, давай. Вот такое производишь впечатление, холодной…

Соколова: Почему тебе кажется, что я не могу обнять ребенка?

Синдеева: Не знаю. Не знаю, спрашиваю тебя. 20,21

Соколова: Я не думала об этом.

Синдеева: Ошибочное?

Соколова: Ну, смотри…

Синдеева: Знаешь, это ни в коем случае не как осуждение, или негативная черта, ну это просто не каждому дано. И можно любить человека и не обладать этой эмпатией. Я, например, чужих детей тоже, как-то я не очень мне с ними общаться.

Соколова: Содержательный ответ на твой вопрос состоит в том, что в принципе для такой работы даже полезно, когда ты человек довольно холодный, и человек с железными нервами.

Синдеева: Все-таки холодная?

Соколова: Это я тебе сейчас говорю не про себя, а про работу. Я человек, конечно, совершенно не холодный. Только когда ты контролируешь ситуацию, и когда ты не впадаешь в эмоции, ты можешь что-то реально сделать для этих людей. Ты можешь провести эвакуацию, ты можешь иметь дело с людьми, которые находятся в состоянии очень большого горя, у которых болеют тяжело и умирают дети, с этими детьми. Если ты будешь пропускать это через себя, я думаю, можно сидеть и просто по 20 часов плакать от ужаса и несправедливости того, что с этими детьми происходит. То есть можно сойти с ума, поседеть, все на свете.

Синдеева: А плакала? Скажи, были такие ситуации, когда ты прямо не выдерживала, эмоции?

Соколова: Ну, когда действительно у меня зашкаливали эмоции, это было связано даже не с работой, а вот когда погибла Лиза, и был ряд всех этих похоронных мероприятий, я действительно внешне человек очень выдержанный, и работа меня этому научила, но я не могла тогда, я просто, я сама себя не узнавала, не могла с собой справиться, и я просто рыдала в три ручья. Знаешь, как бывает, когда у актеров искусственные слезы, когда вот так брызгают, вот у меня никогда не брызгали слезы. И потом уже я как-то внутренне приготовилась к тому, что я буду это видеть, и я буду иметь с этим дело, и более того, мне нужно будет как-то работать, то есть не быть поглощенной собственными эмоциями, которые вызывает у меня такое количество человеческого горя. И я все время вспоминала Лизу, которая в этом смысле была действительно уникальным человеком. Ее это чужое горе, оно ее как-то не ломало, и оно ее и не коробило, то есть она, как бы тебе сказать, это было какое-то совершенно уникальное качество, я ни у кого такого больше не видела, она сама по себе была очень открытым и очень положительным каким-то, знаешь, не хочется мне сейчас употреблять слово «светлый», но каким-то очень мягким и спокойным человеком. И она шла и постоянно имела дело и с бездомными, и с детьми больными и еще с кем-то, но это ее вот не погружало в эти какие-то ужасы и ужасные эмоции, наоборот, казалось, что чем она больше им помогает, тем больше у нее появляется сил. И я, когда мне пришлось всем этим заниматься, я думала, конечно, о ней, я вспоминала ее, и я пыталась как-то, может быть, немного использовать эту модель для себя. Ну и потом там было настолько много всего нужно сделать…

Синдеева: А с чего все вообще… Вот ты начала-то с чего? Я представляю, это же и хозяйство большое, и запущенных программ много, и бомжи, которых к тебе приводят…

Соколова: Совершенно верно. Там были хозяйственные задачи, задачи, которые были связаны с налаживанием этой эвакуации из Донецка и так далее. И все это надо было решать одновременно. То есть надо было думать, изменять устав, решать какие-то административные вещи, а при этом сделать так, чтобы, собственно говоря, Фонд — это подвал на Пятницкой, он продолжал работать. Потому что я решила, что это очень психологически важно — сделать так, чтобы было в Москве место, как оно и было десять лет, собственно, этот лизин подвал, куда одни люди могут прийти и принести помощь, а другие люди, которым эта помощь нужна, они могут прийти и прямо в формате «здесь и сейчас» эту помощь получить, без всяких «напишите бумажку, идите куда-то и приходите в понедельник». И мы все это оставили, и все это так же функционирует, как оно функционировало. Но при этом вот эти административные изменения, а при этом, например, каждый месяц, как и при Лизе, проходила эвакуация детей из Донецка, тяжелобольных…

Синдеева: А ты ездила уже в качестве руководителя?

Соколова: Да, я решила, что я должна поехать туда, чтобы посмотреть, как это все там происходит, чтобы видеть своими глазами и иметь представление о том, чем занимается Фонд. И я один раз туда слетала, мы провели эвакуацию, на самолете МЧС, в сопровождении бригады привезли этих деток, которых наметили. Я все увидела, собственно говоря, что мне было нужно, и теперь туда летают мои сотрудники. То есть за эти полгода, я все эти программы, которыми занимался Фонд,

это бездомные, бедные, помощь им, гуманитарные грузы, которые идут в Донецк, и оттуда забираются дети больные и раненые, все это сохранено, и все это работает. И административные все задачи решены, то есть на сегодняшний день все функционирует, и оно может функционировать и дальше. Но потом задачи стояли фандрайзинга, то есть деньги нужно привлекать.

Синдеева: Вот я хотела как раз поговорить, как сейчас привлекаются основные деньги?

Соколова: Я просто сама договорилась с некоторым количеством крупных жертвователей.

Синдеева: Постоянных?

Соколова: На крупное пожертвование, на крупную сумму. Но и точно также, как и при Лизе, продолжается приток денег просто от людей, которые…

Синдеева: А как люди просто могут, после, например, нашей программы, посмотрев, перечислить деньги или куда-то отправить? Есть СМС или что?

Соколова: Есть сайт doctorliza.ru, потом можно дать просто реквизиты.

Синдеева: Не реквизиты, мы дадим просто ссылку на сайт.

Соколова: Да, ссылку на сайт, реквизиты или что-то, соответственно, люди так и узнают, и деньги отправляют.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, чуть-чуть расскажи про твою поездку в Донецк, и вообще, что ты там увидела.

Соколова: Ну, это достаточно печальная картина. Я была там первый раз как раз с Лизой в 2014 году, тогда все было гораздо хуже, была такая, горячая война. Но сейчас то, что там происходит, это затяжная война, то есть там каждый день военных действий, боевых действий не ведется, но время от времени они возобновляются, и люди по-прежнему гибнут. Это война такого сорта, которую очень легко начать и очень трудно, почти невозможно закончить, потому что если ты начнешь углубляться во всякие причины, следствия и так далее, то ты поймешь, по большому счету, что эта война очень много кому выгодна.

Синдеева: Кому?

Соколова: Она выгодна воюющим сторонам, и более того, я тебе могу сказать, что там часть населения, люди, которые пошли в ополченцы, а были раньше, например, шахтерами, которые получали очень маленькую зарплату и жили в очень тяжелых условиях, им в статусе ополченца часто гораздо лучше живется, интереснее, богаче, сытнее.

Синдеева: Кто им платит?

Соколова: Платят те, кто, собственно говоря, музыку заказывает.

Синдеева: А ты, как журналист, все-таки пыталась…

Соколова: Нет, я в данном случае, это очень четко нужно понимать…

Синдеева: То есть ты выключила в себе журналиста? Расскажи.

Соколова: Да. Я в выключенной журналистике, я ничего не узнаю, я ничего не разузнаю.

Синдеева: Тебя не скребет твое журналистское…

Соколова: Я не передаю никакую информацию. Оно может меня скребсти, внутри себя, но эти занятия — быть журналистом и быть в том статусе, в котором волею судеб оказалась я, — это противоречие. Они, эти статусы, друг другу противоречат.

Синдеева: Но противоречие, возможно, внутри вот этой ситуации, Донецка, потому что я как раз, мы даже с тобой это обсуждали, мне кажется, что как раз твой опыт журналистский, твое умение, твое мастерство, очень сильно могут помочь, в том числе Фонду, потому что даже просто описывая эмоционально и очень точно то, что происходит, и зачем нужна помощь, это уже большое дело. И я так понимаю, что ты планируешь развивать сайт Фонда как маленькое СМИ, то, что делает, условно, Антон Красовский со своим фондом «СПИД-Центр».

Соколова: Я планирую, да. Мы сейчас заказали новый сайт, он будет принципиально отличаться от того, что сейчас есть. Вот в течение месяцев двух, я думаю, он уже появится, но я тебе могу сказать про Донецк абсолютно конкретную вещь. Тему Донецка я нигде не планирую развивать, потому что после своей поездки я написала небольшой статус в фейсбуке, потому что меня тогда завалили вопросами разные знакомые и полузнакомые люди, вообще что там происходит, и что вы делаете. Потому что у Фонда и у Лизы была такая, такой тип известности, в общем, Лизу знали, но особенно никто не знал, что она делает, кого она оттуда вывозит, куда она их девает…

Синдеева: Потом была еще кампания, ворует детей, это все…

Соколова: Да-да, кого она ворует, на кого меняет… И я просто написала информативный статус, буквально там три абзаца, были там-то, сделали то-то, вывезли детей, вот фотографии, вот самолет МЧС, вот дети, и планируем этим заниматься каждый месяц. Просто фактически, вот для этих людей, которые задавали мне вопросы, я поняла, что у многих людей вопросы есть, я написала в собственном фейсбуке вот такой пресс-релиз. Ну и что ты думаешь?

Синдеева: Получила? Со всех сторон?

Соколова: Естественно, получила. Значит, вот была Лиза, сука-тварь, а теперь вот новая пришла, и значит, началось. Я поняла, что я просто не хочу людей провоцировать на эти эмоции, потому что мы абсолютно понимаем, по каким причинам, и мы абсолютно понимаем, что эмоции накалены, что это самый горячий, Донецк и Донбасс, один из самых горячих пунктов противоречий между Россией и Украиной. И просто там какие-то пошли расходящиеся круги от этого моего абсолютно нейтрального поста — съездили туда-то, сделали то-то, все. И я решила, что я не буду больше, ни эмоционально, никак иначе описывать это все, я просто буду делать то, что я делаю.

Синдеева: Но вот смотри, когда была травля доктора Лизы за ее как бы поддержку Путина, и большое количество адекватных людей ее защищало, хотя я думаю, что доктор Лиза не сильно принимала это к сердцу.

Соколова: Вот принимала, как ни странно. Очень даже принимала.

Синдеева: И в общем-то, та цель, которая была, возможно, иногда оправдывает средства. А вот ты об этом вообще думала? Вот если перед тобой встанет такой вопрос, понимаешь, поддержать и стать доверенным лицом Владимира Владимировича, или…

Соколова: Давай мы вот эти вопросы… Вот встанет этот вопрос, я и буду над ним думать. А сейчас я над ним, с твоего позволения, думать не буду, у меня сейчас есть очень много вопросов, которые мне надо решать. И эти вопросы связаны действительно с детьми, которые болеют и умирают, которых надо привезти сюда, с этим Фондом, с людьми, которые действительно находятся в одном из тяжелых состояний человеческого горя, и я пока вот об этом подумаю. То есть для меня этих всех вопросов, поддерживать-не поддерживать власть, или еще чего-то, они для меня на данный момент не очень важны. Если меня поддерживает власть, я с удовольствием пользуюсь этой поддержкой.

Синдеева: Скажи мне, а вот сирийский был же еще проект?

Соколова: Он и есть.

Синдеева: Он и есть, он продолжается?

Соколова: Он продолжается. Собственно говоря, это была поездка, в которую Лиза трагически погибла, это был ее первый гуманитарный груз в Сирию, который она собрала и повезла туда. Там, конечно, война гораздо более масштабная, и тоже, когда она кончится, совершенно никому не понятно. Мы что делаем, мы возим туда эти грузы, собираем и возим. Нас просили…

Синдеева: А как вы собираете? Расскажи про это, как идет сбор? Опять же, это какие-то целевые программы?

Соколова: Да. Там все то же самое, мы собираем и возим грузы в детские больницы. Там ситуация такая, что там нет врачей, которые уехали оттуда по понятным причинам, и там нет медикаментов, потому что Сирия находится под международными санкциями, в том числе и в области лекарственных препаратов.

То есть там нет ничего, и там лежат дети, такая же ситуация, как в Донецке, только более масштабная. То же диагнозы, например, онкология, еще что-то, то есть они лежат, их можно было бы спасать, но невозможно с ними ничего сделать, невозможно их лечить, потому что некому лечить и нечем. И обеспечить такую же историю, как с Донецком, то есть привозить их в Россию и лечить здесь, на данный момент это абсолютно невозможно. Единственное, что мы можем сделать, это брать их запросы, что им надо, какие-то элементарные и не очень лекарственные препараты, материалы и так далее, закупать этот груз и на военных самолетах туда возить. Что мы и делаем, с периодичностью, наверное, раз в два месяца, когда нас берут на борт военные.

Синдеева: Скажи, а вот когда ты летала в Донецк, выходила из самолета МЧС, ты что испытывала?

Соколова: МЧС — это прекрасный большой самолет, это Ил, это не военный самолет, который летит в Сирию. Ничего я особенно не испытывала, там, знаешь, там летят дети, для каждого ребенка сопровождающий врач и, соответственно, оборудование реанимационное, реанимационный бокс. И ты занимаешься тем, что ты на подхвате, если кому-то из этих медиков что-то нужно, или этих детей, ты просто бегаешь и что-то делаешь. Иногда, может быть… Ты не веришь, что я могу обнять ребенка?

Синдеева: Не то что не верю, но мне так показалось, зная тебя, мне показалось…

Соколова: Знаешь, впечатление самых холодных и жестких людей производят самые ранимые люди.

Синдеева: Я про внутреннее… Про внутреннюю твою ранимость как раз не оспариваю, это же вопрос…

Соколова: Слушай, здесь это не то что ты обнимаешь, потому что сюси-пуси, понятно, а потому, что его надо в данный момент подержать на руках, потому что его некому подержать на руках, или что-то сделать. То есть ты просто помогаешь людям и думаешь ты в основном об этом, а не о том, как ты относишься к тому, что этот самолет сейчас может навернуться.

Синдеева: Про Сирию, я вернусь.

Соколова: Давай.

Синдеева: Все-таки это, давай так, сейчас чуть-чуть цинично, это не совсем наша война.

Соколова: Не наша.

Синдеева: А в той же России огромное количество таких же больных детей, которые ждут помощи и так далее. Почему… Это потому, что Лиза когда-то выбрала этот путь, и ты…

Соколова: Да. Хороший вопрос задает Наталья Синдеева, как задают тысячи людей. Почему вы делаете это, а не делаете вот это? Отвечаю. У меня достаточно специальная ситуация, необычная, я делаю что-то, фактически, я не знаю, вот есть такое слово, местоблюститель, вот я местоблюститель Лизы в данный момент. Так сложились обстоятельства. И я, из уважения и памяти о ней, я стараюсь то, что она начала, и то, что ей было бы, ей казалось правильным, я стараюсь это продолжить. Я прекрасно себе отдаю отчет все про Сирию, понимаешь. Там работают сотни организаций, благотворительных я имею в виду. Но это не означает, что там не нужно то, что мы привозим, там ничего нет. Достаточно большой, я считаю, риск для жизни моих сотрудников, которые туда летают, и до последнего времени они туда без страховки летали, потому что, как я выяснила с интересом, у нас страховые компании почти не страхуют…

Синдеева: Если ты летишь в зону боевых действий?

Соколова: Да, потому что это выходят такие дорогие страховки.

Синдеева: Да, мы тоже журналистов пытались страховать, и это оказалось проблемой.

Соколова: Слушай, я где-то сказала с возмущением об этом по телевизору, вот польза этих эфиров, на большом канале, да что же это такое? Причем выяснилось, что и журналистов не страхуют! Потому что легче один раз заплатить гробовые, чем всех застраховать. И мне позвонила чешская страховая компания, которая здесь работает, и говорит, вот мы слышали вас, давайте мы вас застрахуем. Они действительно застраховали, по крайней мере, жизни тех моих сотрудников, кто туда летает. Я очень беспокоюсь за своих сотрудников, тем более, что одна из них, Наташа Авилова, у нее двухлетняя дочка.

Синдеева: Много сотрудников в Фонде?

Соколова: Если брать со всеми волонтерами и так далее, то сотрудников там человек двадцать, в общей сложности. А производит это все впечатление, как будто их там сто или больше.

Синдеева: А ты не думала все-таки развивать дальше какие-то еще программы?

Соколова: Конечно, я об этом думаю. Я не то что об этом думаю, а сейчас вот ровно тот момент, когда я закончила всю административную реформу, и по крайней мере, сейчас функционирует и может функционировать годы вперед то, что есть. И сейчас можно задуматься о том, что можно сделать еще, и я об этом задумалась.

И я думаю, что совершенно правильным будет продолжение — реализовать идею Лизы Глинки, доктора Лизы, о том, чтобы в Москве построить больницу, большую больницу ее имени. И сейчас я как-то…

Синдеева: Детскую больницу?

Соколова: Она хотела больницу для бедных, но сейчас я как-то уже сама увидела, что можно было бы сделать, потому что у нас есть дом милосердия, где живут вот эти донбасские дети, это флигель так называемой Басманной больницы. Это бывшая больница номер шесть, огромная территория в два гектара, с усадьбой, допожарной, одна из немногих усадеб, которые сохранились после пожара Москвы 1812 года, в которой, в этой усадьбе, был сиротский дом и больница для чернорабочих.

Синдеева: Случилось?

Соколова: И вот так случилось, что Лизе дали вот для этого дома милосердия флигель этой усадьбы. И я стала предварительно абсолютно обсуждать с чиновниками какие-то вопросы про возможности открытия такой больницы для бедных и так далее. И все это упирается в то, что чиновники говорят, допустим, мы вам поможем ее даже построить, эту больницу, мы дадим вам землю, но вы не сможете ее содержать. Упирая, как всегда, на то, что, например, уже есть опыт детского хосписа в Москве, они не могут собрать деньги, с трудом собирают деньги, вернее, на его содержание. Это каждый месяц большие усилия, самые разнообразные, и денег постоянно не хватает. Я задумалась об этом, как это преодолеть, и в принципе вот сейчас я и мои коллеги, которые занимаются как раз созданием медико-технологического задания и устройства разных лечебных учреждений, сейчас приблизительно мы какой-то такой концепт продумали, чтобы часть этой больницы была коммерческая, которая содержит некоммерческую часть, то есть собственно вот эту больницу для бедных, куда принимают всех, куда принимают бездомных, где есть паллиативное небольшое отделение для бездомных, где есть и родильное отделение для бездомных, то есть полноценной больницы, которой в Москве нет. И содержать ее действительно очень дорого, но если сделать вот такой гибрид, тем более есть потрясающе подходящий для всего этого вот этот комплекс Басманной больницы, который закрытая больница бывшая номер шесть города Москвы.

Синдеева: А она-то сейчас функционирует как больница?

Соколова: Нет. Это все абсолютно выглядит как из какого-то фильма, романтический фильм ужасов «Заброшенная усадьба», вот это ровно так все и выглядит. Два гектара, огромная усадьба, которая разрушается просто на глазах, и на это очень жалко смотреть, и еще там зданий почти что десять, самых разнообразных, которые все пустуют.

Синдеева: Но потенциально все-таки государство может помочь построить ее?

Соколова: Вот, это должно быть какое-то сотрудничество, партнерство государства, причем на самом высоком федеральном уровне, и частных денег, потому что реставрация всего этого — это очень большие деньги. Но если мы это отреставрируем, то мы это спасем, потому что сейчас это просто стоит пустое, и это разрушается. И там вот этот один маленький флигель функционирует, где живут наши детки из Донбасса, и все. А все остальное просто под зелеными сетками два года стоит. Там правительство Москвы хотело что-то сделать, но настолько дорогая реставрация, что ничего невозможно было пока сделать. Так что сейчас мы занимаемся созданием вот такой вот концепции, которую предложим.

Синдеева: А скажи, пожалуйста, ты вообще такая достаточно гламурная девушка, несмотря на то, что для тебя потребление никогда не было важным и ключевым, но при этом ты любишь ездить в хорошей машине, одеваться в Шанель. Как ты сейчас живешь? Понятно, что у директора фонда должна быть хорошая зарплата, я в этом уверена.

Соколова: На данный момент никакой зарплаты у меня нет. Я ничего не получаю от того, что я работаю в Фонде.

Синдеева: Что в принципе тоже неправильно, вот так уж давайте…

Соколова: В принципе, это неправильно. Мои коллеги предлагают это как-то изменить, но…

Синдеева: А на что ты живешь тогда?

Соколова: Есть какие-то запасы в тумбочке. Я тебе еще раз повторяю, я смогла взять на себя эти обязанности, потому что я была в уникальном положении, у меня было время и у меня были деньги. То есть ты же понимаешь, если бы я вынуждена была где-то работать, то full time job руководителем фонда я бы взять на себя не могла. Поэтому я ничего не получаю, я считаю, что это правильно.

Синдеева: Почему ты так считаешь? Мне кажется, как раз это не очень правильно.

Соколова: Знаешь, мне кажется, что это на переходный период, по крайней мере, правильно, потому что я действовала абсолютно независимо. Это же как-то влияет на мозги достаточно сильно, что я тут получаю, мне вот это можно, а вот это нельзя. А здесь меня ничего не сдерживало, у меня никакого прямого интереса, кроме того, чтобы это осталось и работало, не было. И я только из этого интереса и исходила. Возможно, если это будет развиваться, если это будет развиваться масштабно, если выйдет история с этой больницей, то, конечно, это потребует таких временных затрат от меня, что какой-то работой это должно стать, а не общественной нагрузкой. Все-таки, не знаю, к счастью или к несчастью, я не принцесса Диана, которая может как-то покровительствовать этому Фонду. Я ведь не только покровительствую, я фактически им занята.

Синдеева: В том-то и дело, что для тебя это стало основной твоей работой.

Соколова: Именно.

Синдеева: Ты не можешь никуда пойти работать в другое место. Иногда, возможно, ты можешь писать, но это все равно не то, что позволит…

Соколова: Совершенно верно. Ты не можешь никакую другую работу выполнять. Пока это было так, как было, как я тебе говорила, что действительно было ощущение, у меня, по крайней мере, что катится лавина всего, чего я не знаю абсолютно. Я ни одного договора в своей жизни, понимаешь, до этого не подписывала, не видела! У тебя, вот ты была продюсером, у тебя есть какой-то административный опыт, а я вообще, я смотрела на все это, знаешь, как баран на новые ворота, и только думала, вспоминала какие-то истории, что кого-то посадили, потому что он подписал какую-то бумажку, и все такое. И в ужасе на все это смотрела. Но потом я стала привлекать людей, я поняла, что, в общем, надо просто выстроить правильный коллектив, найти юристов и так далее. Я стала это все делать, и оказалось, что все не так ужасно страшно.

Синдеева: А как все-таки, то есть бюджет на административные расходы в Фонде есть? Все равно же людям надо платить зарплату, тем, кто постоянно работает.

Соколова: Конечно. Тем более, что Фонд, то есть мы его называем фонд между собой, но вообще говоря, это называлось международная общественная организация «Справедливая помощь». А сейчас мы изменили устав и сделали так, что он называется международная благотворительная общественная организация «Справедливая помощь доктора Лизы».

Синдеева: Это влияет на что, на привлечение денег или на налоги? Или на что?

Соколова: Это влияет смотри на что, если ты благотворитель, у тебя по закону ситуация с деньгами такая: ты 80% привлеченных денег должен потратить на свою деятельность, на свои программы, на уставную деятельность. И на офисных сотрудников, на все остальное, ты можешь потратить 20% этих денег, то есть у тебя должны быть очень четко прописаны программы. Это совершенно другая бюрократическая модель, потому что то, что у нас было, МОО там, делай что хочешь, ты просто международная общественная организация. И это потребовало, этот новый статус потребовал разнообразных усилий, юридических, административных и так далее, и вот сейчас мы только их фактически завершили. То есть в ответ на твой вопрос, организация имеет право тратить на себя деньги, на свои зарплаты и так далее, но это не более 20% от привлеченных средств.

Синдеева: Во многих же фондах вообще по-другому организовано, когда они все 100% тратят на свои программы, а административные расходы берут на себя, не знаю, учредители фонда, иногда попечители. Вот, например, у нас в Фонде «Созидание», в котором я являюсь попечителем, административные расходы оплачивают просто несколько попечителей фонда, просто это отдельно, для того, чтобы все деньги шли на программы. То есть такая тоже форма есть.

Соколова: Ну, это уже административная форма. Вот у нас такая, мы из всех привлеченных денег часть… Это самая распространенная модель, часть пускаем на содержание очень небольшого, кстати, гораздо меньше 20%.

Синдеева: Ксения, так быстро мы с тобой поговорили, у нас закончилось время, я не хочу потом ничего сокращать. Может быть, вам нужны волонтеры? Ты знаешь, после программы «Синдеева» и вообще эфиров, когда мы говорим с разными представителями фондов, ты знаешь, иногда бывает очень такая приятная, какая-то очень полезная реакция зрителей. Поэтому, если вам нужна какая-то помощь, ты говори, вдруг кто-то…

Соколова: Ну, что нам нужно… Конечно, мы очень рады всем волонтерам, которые к нам приходят, которые детям помогают, и приносят в Фонд для бездомных и лекарства, и одежду. Можно и денежные …

Синдеева: На сайте есть информация, как платеж и все.

Соколова: Конечно. Это очень просто, здесь может помочь буквально каждый, потому что можно от того, что сделать пожертвование, что самое распространенное. Но если это трудно или пожертвовать нечего, можно просто прийти Пятницкая 17/4, фактически мы работаем каждый день, в субботу-воскресенье есть дежурный. Хотите, принесите одежду по сезону, лекарства, на сайте всегда есть объявление, что требуется, прямо в режиме «здесь и сейчас». Памперсы, какие-то бинты, все это у нас разбирают, просто приходят люди, которые все это сразу же разбирают. Поэтому, пожалуйста, приносите, звоните к нам, если нам нужны волонтеры с машинами, что-то для детей. Вот, кстати, очень любят наши дети, которые живут в доме милосердия, их там совсем немного, обычно это 10-12 семей, куда-то пойти. На спектакль их можно пригласить, куда-то в парк, какие-то простые развлечения, это тоже мы всегда будем очень рады. Мы сами для них что-то придумываем, и, соответственно, если кто-то приедет и сделает, тоже будет замечательно. Игрушки можно им приносить и так далее. То есть у нас потребности, в общем, невелики, все, что нужно, мы покупаем, делаем и так далее, своими силами. А такие вещи, для детей что-то сделать, для наших бездомных…

Синдеева: Можно в фейсбуке тебе наверняка писать тоже, да?

Соколова: Да, конечно, мне можно писать в фейсбуке, можно писать на сайт. Просто welcome.

Синдеева: У меня для тебя подарок. Бессребренику практически… Чайник. Обожаю Bork, у меня такой чайник, очень удобно, две кнопки и пять режимов температурных. Ксения, мне очень приятно, и Bork тоже очень приятно.

Соколова: Спасибо огромное, отправится в дом милосердия, у нас там как раз техника нужна. Спасибо большое, есть где использовать.

Синдеева: Спасибо, Ксения.

Соколова: Спасибо.