Александр Молочников: Если театру кажется, что он должен критиковать власть, то власть должна это поддерживать и финансировать

Синдеева: Программа «Синдеева» вернулась в этот замечательный уютный бутик BORK. И сегодня я продолжаю рассказывать про этот отличный чайник, очень удобный. И у него есть функция, о которой я еще не говорила — это функция keepwarm, когда нажимаешь две кнопочки, и чайник держит температуру. И сегодня я буду угощать зеленым чаем своего гостя — он молодой талантливый режиссер, актер, недавно выпустил свой первый метр, в прокате его еще нет, он скоро появится — Александр Молочников.

Фильм, который выйдет в ноябре в прокат, для Александра первый, это дебютный фильм — фильм «Мифы». О нем он расскажет в программе. На днях в фейсбуке я у себя написала, что питаюсь молодой кровью, потому что та энергия, которую вот сейчас я наблюдаю в вашем поколении, она, конечно, совершенно удивительная. Саша Молочников, привет!

Молочников: Здрасьте!

Синдеева: Саш, вот буквально на днях у меня был Паша Табаков, Кантемир Балагов, который снял фильм «Теснота». У тебя скоро выходит премьера большого метра «Мифы».

Молочников: 16 ноября.

Синдеева: Ты в 22 года оказался на главной практически российской театральной сцене, в МХТ, как режиссеру, тебе это доверили.. Как так? Ты такой совершенный баловень судьбы, да? То есть, большой метр снял, два спектакля в МХТ снял, сыграл уже огромной количество ролей. Все легко дается? Или нелегко?

Молочников: Ну, не знаю. Во-первых, у меня нет какой-то кино- или театральной семьи. Наверное, если бы был кто-то, кто как бы все время меня вел и за меня что-то говорил, то я бы говорил, что я баловень, честно бы считал себя баловнем судьбы и человеком, для которого все судьба сделала. Мне, наверное, повезло неоднократно очень сильно в чем-то, но, в принципе, после вот выпуска из института, в институте, вроде бы было (простите за нескромность) много работы сделано и какого-то труда. И, в общем-то, я не думаю. То есть, да, наверное, это выглядит со стороны как то, что я…

Синдеева: Все легко?

Молочников: Легко иду, да. На самом деле, конечно, это там постоянные падения, провалы и прочее, прочее.

Синдеева: А какие провалы?

Молочников: Нет, ну, я…

Синдеева: Ты говоришь «падения и провалы», подожди, это кокетство какое-то, нет?

Молочников: Нет, нет, ну, почему? Ну, во-первых, даже если ты делаешь успешный спектакль, например, это не значит, что до этого, репетируя его, у тебя не было провальных репетиций, провальных периодов репетиций, когда ты изо дня в день понимаешь, что ты не знаешь, куда вести всех этих людей, актеров.

Синдеева: У тебя же нет режиссерского еще образования.

Молочников: Ты плохо спишь по ночам и прочее, и главное, что, да, вот, знаете, это скорее, не знаю насчет баловня судьбы, но ощущение какого-то афериста у меня постоянно есть. У меня это ощущение немножко иногда бывает, что я немножко всех развел, что без образования снял кино, без образования режиссерского поставил спектакль. И, в общем, понятно, что целый ряд людей говорит: «Он что-то делает, он с кем-то спит или там что-то». Ну, вот, не знаю, может, я что-то делаю и сам не замечаю, но лучше, наверное, задать этот вопрос актерам, которые работали в этих спектаклях.

Синдеева: Но и зрителям! Слушай, спектакль, например, «1914»…

Молочников: Да! Так вот, сейчас, секунду, я к тому, что провалы на самом деле были. Я закрыл один спектакль, мы приняли решение вместе с руководством не выпускать.

Синдеева: Тоже на сцене МХТа?

Молочников: Да, на середине, в середине репетиционного процесса — это было довольно тяжело. Вот. Потом, ну, в общем, был еще ряд провалов, о которых говорить не хочется.

Синдеева: А тебе приходилось сниматься где-то, где прям потом ты жалел?

Молочников: Сниматься? Как актеру?

Синдеева: Да, чтобы ты жалел потом?

Молочников: Ну, я, честно говоря, не сказал бы, что я где-то снимался, где я бы не жалел.

Синдеева: Так, режиссеры сейчас должны заткнуть уши.

Молочников: Нет, нет, нет, конечно, нет. Но я люблю очень там фильм «Холодный фронт», например, и компанию всю.

Синдеева: Романа Волобуева, собственно, недавно мы с Ильей Стюартом мы тоже обсуждали.

Молочников: Да нет, и еще были какие-то.

На самом деле, я к тому, что не было каких-то таких прям фильмов, так сказать, наших именитых каких-нибудь, или режиссеров, или супер каких-то таких фильмов-фильмов, в которых я бы вот снялся, а есть что-то, за что я стыжусь при этом — нет. Вот так в целом…

Синдеева: Понятно, то есть, пока для тебя главное событие — это «Холодный фронт»?

Молочников: Мне не кажется, что какая-то кинокарьера актерская там как-то состоялась вообще. Ну, что-то такое, так-сяк.

Синдеева: Слушай, ну, вот давай еще про спектакль «1914», собственно, почему ты взял эту тему? Все-таки, знаешь, это Первая мировая война, значит, где она? Так далеко. Как ты вообще, что тебя зацепило?

Молочников: Это предложение со стороны театра поступило, если честно, я бы сам никогда не взял.

Синдеева: Да? И как ты, подожди? Потом тебе же нужно было вот этот материал…

Молочников: Да, но потом уже непонятно было, как жить без Первой мировой. Был 14-й год, 2014, и в театре возникло желание сделать что-то в связи с Первой мировой. Там были французские какие-то партнеры, которые хотели это делать. И я просто стал что-то предлагать, читать, и по мере того, как писался текст, начался конфликт на Украине. Это не спланировано было, не я его организовал. И так получилось, что разговор о зачатии войны, он вдруг становился все более и более актуальным. Именно, причем, не самой войны, а вот как бы разговоров в обществе, да, вообще, вот настроения в обществе, такой гражданской войны, в общем, которая внутри очень многих семей на тот период возникла — у моих знакомых, в моей семье в том числе.

Синдеева: А вот скажи, пожалуйста, ты с этим столкнулся?

Молочников: И, да, сейчас, поэтому эта тема, она стала страшно интересной: как вообще люди, просто живя в одном доме, начинают, вдруг становятся врагами, будучи также одной семьей, просто потому что один симпатизирует одним, другой — другим. И вот это возникновение ненависти к другой нации, это было интересно. И, в общем, почти сразу было понятно, что об этом будет спектакль.

Синдеева: Как, вот скажи, почему, вот опять же, я, когда читала о тебе, пыталась понять, вот кто поверил? Кто тебе, молодому актеру, у которого нет за плечами никакого режиссерского опыта…

Молочников: Ольга Хенкина ее зовут.

Синдеева: Это помощница Олега Павловича?

Молочников: Это помощница Олега Табакова, которая, собственно, это была ее идея сделать спектакль про Первую мировую. Я ей приносил какие-то первые свои тексты, синопсисы и так далее. И, собственно, совершенно не умея вообще, не понимая, как делать спектакль, тем более, по своему тексту (с какого-то момента мы поняли, что надо писать самому там с соавтором). Я вообще не понимал, как это все делается. Поэтому там, особенно в «1914», был в постоянном общении с ней, вообще с руководством театра. И очень много помощи было.

Синдеева: Ну, а потом ты уже сделал…

Молочников: Потом худрук постановки Женя Писарев…

Синдеева: Да, Женя Писарев. Ну, то есть, к тебе его все-таки приставили так, да, немножко, сказали…

Молочников: Ну, да, нет! Я, кстати, был не просто не против, я был за, потому что у меня не было, на самом деле, честно говоря, я начинал «1914», у меня не было веры в то, что я могу прям от и до сделать спектакль.

Синдеева: А как ты выходишь на площадку к актерам, для которых ты пока, в общем, никто? Тяжело было?

Молочников: Вот почему-то в этом смысле как-то все не та сложно. То есть, кажется очень, что это сложно, но, если ты примерно знаешь, чего ты хочешь, не результат, а просто хотя бы направление, и чем вообще вы можете заняться вот в эти два часа репетиции (а то и 6, а то и 8). Это вообще страшная довольно тема. Ты приходишь к людям, да?

Синдеева: Да, я представляю.

Молочников: Их может быть всего двое, их может быть один, и у вас с ними 6 часов дня. И ты должен их чем-то занять. Бывает, что ты, например, сделал сцену, а еще репетиция осталась. И в этот момент ты чувствуешь себя совершенно беспомощным. Ну, и потом вот, наверное, за эти годы как раз и появилось какое-то умение и понимание того, что на самом деле этим можно заниматься бесконечно, если они наконец приходят со своих съемок и прочего, то можно разбирать это и копаться долго.

Синдеева: А с фильмом «Мифы», опять же, который продюссировал Илья Стюарт и Федя Бондарчук, да, который подключился к этому процессу, тоже это была твоя идея?

Молочников: Да.

Синдеева: Или это, твоя идея, да?

Молочников: Сама идея фильма пришла от Стюарта. После «Холодного фронта» они посмотрели спектакль «1914» со Светой Устиновой и сказали: «Давай снимем кино». Ну, это так было немножко все пространно. А потом мы опять же со сценаристом фильма Ольгой Хенкиной и впоследствии там с Леной Ваниной стали придумывать все это кино.

Синдеева: Да, там звезды играют сами себя. И важно было для, я так понимаю, для все-таки кастинга сохранить этих звезд, а не заменить их кем-то.

Молочников: Да, да.

Синдеева: И на каком-то этапе были проблемы, да. А кто их уговаривал?

Молочников: Нет, не было, проблемы были, но не было там каких-то катастроф. В сценарии были написаны эти люди, было написано там «Ургант», «Бондарчук», «Безруков».

Синдеева: «Верники», «Безруков».

Молочников: «Верники», да. И, собственно, когда уже появился Федор Сергеевич, и он сказал… То есть, мы со Стюартом как-то демократично так общались, что, может быть, буду они, но, если не они, то, в принципе, сами роли, артист там, скажем, который сыграл всех — это само по себе может работать. Или, там, человек, который постоянно шутит. Почему его не может сыграть просто хороший актер? Ну, и как-то мы так со Стюартом, так или иначе мы это запустим и снимем. А Федор Сергеевич сказал: «Нет, нет, нет, вот у вас, если уж у тебя написаны эти, то мы можем участвовать, «Арт-пикчерс» и я, если будут вот эти люди».

Синдеева: И тогда включили его уже, ну, а дальше уговаривал-то он их?

Молочников: Конечно, нет!

Синдеева: Нет, то есть, вы?

Молочников: Да, я, собственно.

Синдеева: Ну, и скажи, пожалуйста, ты пришел на площадку, опять же вот перед тобой такая, знаешь…

Молочников: Но это тоже не то, что вот как бы я созвонился, говорю: «Ребят, айда!» Они: «Давай!» И мы на площадке увиделись все. Это такая куча встреч, репетиций, кстати, с каждым, и включая и Безрукова, И Урганта, И Федора Сергеевича, который прям говорил: «Еще давайте, еще встретимся! Хочу, чтобы лучшая была новелла!» Как он сказал? «Хочу, чтобы все сказали: «Кино, конечно, говно, но твоя новелла лучшая». И это вот прямо репетиции. Вадим Верник репетировал столько, сколько не репетировал никто! И, ну, на самом деле, и грек, который вообще не знал русского.

Синдеева: Грек фантастический вообще! Я читала, как вы его нашли, случайно, по «Скайпу».

Молочников: Ну, не случайно по «Скайпу».

Синдеева: Ну, я имею в виду, тебе его искали, но он просто фантастический.

Молочников: Я рад, что он нравится. Короче говоря, сейчас я к тому, что, приходя на площадку, уже был пройден некий путь подготовки. Поэтому, в общем-то, к моменту…

Синдеева: Но на площадке же еще надо собрать это все, понимаешь? И режиссер как бы вот точно в этот момент должен знать, что он хочет.

Молочников: Ну, да, потому что там есть очень ограниченный временной промежуток.

Синдеева: Нигде там не было робости?

Молочников: Вы хотите, чтобы я рассказал, как я облажался? Нет, на самом деле, у меня нет какого-то дикого страха перед организацией большого процесса. Меня может гораздо больше, вот так скажем, испугать репетиция с двумя артистами, если я не понимаю, что делать, никому не известными молодыми ребятами, чем разведение огромной массовки и нескольких звезд, если я примерно понимаю, чего хочу.

Синдеева: Но фильм — легкий жанр, и мне ужасно интересно, как пройдет прокат, потому что, с одной стороны, действительно, такая легкая комедия, с другой стороны, в общем-то, достаточно местечковая. Имеется в виду, что многие шутки…

Молочников: Это вы зря сказали сейчас. Это не помогает пиар-кампании фильма.

Синдеева: Нет, слушай, но именно потому, что надо обязательно сходить посмотреть. И там единственное, знаешь, у меня такие вопросы возникают, такие зрительские. Там в первых кадрах появляется Собчак в этой массовке, а так как ты уже понимаешь, что вот они, все эти звезды задействованы, я все ждала все-таки в какой момент…

Молочников: Ее новеллу?

Синдеева: Ее новеллу. Она не планировалась?

Молочников: Нет.

Синдеева: Или вы ее в какой-то момент…

Молочников: Нет, нет, это вообще было просто вот уже, уже все было запущено, оператор согнулся от того, насколько ему хочется спать, как он устал от этого всего. Нет. На самом деле, не было у нее какой-то своей линии, хотя Ксения Анатольевна хотела, чтобы мы говорили, что у нее главная роль. Но это не так. Просто она нам очень помогла, потому что это уже был конец съемок, один из последних дней. Я просто очень ее попросил для как бы насыщения уже тотального звездами этого фильма приехать и танцевать с нами танец. И она нам помогла, спасибо ей большое.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, а Вдовин писал музыку. Он же писал по сценарию музыку? Вообще как этот был тоже процесс? Музыка очень разная.

Молочников: Да, мы с ним сделали спектакль «Бунтари». Вообще Вдовин для меня это какая-то супер встреча, потому что…

Синдеева: «Бунтари» тоже в МХТ

Молочников: Спасибо! Вы видели его?

Синдеева: Да, я все видела.

Молочников: Очень друг друга понимаем, как мне кажется, и в «Бунтарях» одна музыка, в фильме совсем другая. И Игорь в этом смысле страшно мобилен, он может аранжировать симфонический оркестр, а может устроить концерт нойза какого-нибудь безумного. И, да, в «Мифах» разная музыка, как мне кажется. Она и романтическая, и есть какие-то рок-истории, есть какие-то панк-истории, есть какие-то провокационные техногенные вещи, которые он любит. Мы вот просто встречались, думали, а как здесь, а как тут.

Синдеева: Я очень бы хотела, чтобы был хороший прокат у этого фильма, потому что сейчас много сложного социального кино, и это ужасно важно, и надо тоже его смотреть, но хочется фильма, когда ты уходишь туда, отвлекаешься, и это тоже очень нужно. Вот…

Молочников: Но мне все-таки, простите, кажется, что это не фильм. Я смею надеяться, что это не фильм, как бы, не такая вот попкорн-комедия совсем. То есть, да, конечно, этот попкорн-комедия, и дай бог, чтобы на нее повалили прямо тонны людей, но, во всяком случае, мне кажется, она лишена пошлости. Мне кажется, фильм лишен откровенно пошлых каких-то глупых, совсем безвкусных юмористических моментов.

Синдеева: Да, вот Илья Стюарт у меня здесь в программе, ну, понятно, мы обсуждали ситуацию с Ромой Волобуевым и, собственно, вопрос, который поднялся после того, как Роман отказался поставить свое имя на фильме «Блокбастер». Ну, об этом конфликте мы говорили. И, собственно, вот Илья говорит: «Вот мы там компания, которая делает авторское кино во многом, и для нас автор — это первично». При этом конфликт, который, собственно, заострился, кто же главный на площадке? Продюсер или режиссер?

Молочников: По-моему, насколько я знаю, не на площадке, а на монтаже все-таки.

Синдеева: Ну, неважно. Давай так, сейчас «площадка» для меня имеется в виду…

Молочников: Ну, да, в производстве, да.

Синдеева: В производстве, то есть, финально. Кто финально отвечает за проект? Кто главный, за кем последнее слово? Вот ты для себя отвечал на этот вопрос?

Молочников: Это зависит от того, как вы договорились на берегу.

Синдеева: А вот как вы, вот вы договаривались как?

Молочников: Я совершенно в этом уверен. Если это фильм, который изначально планирует собрать кассу, если мы договариваемся, мы стараемся этот фильм снять так, чтобы на него пошел зритель. Это фестивальный фильм или это... Мне кажется, здесь очень четкое честное разделение.

Синдеева: То есть, если это кассовое кино, то здесь это продюсерское?

Молочников: Да. И я понимал, что этот фильм мне бы хотелось сделать так, чтобы он мне нравился и нравился тем, кто его придумывал, но при этом он должен во всяком случае какую-то аудиторию охватить. Может быть, это не будет, не знаю, «Викингами».

Синдеева: Ну, то есть, в твоем случае в этом фильме за продюсером последнее слово, и за продюсерской командой?

Молочников: Ну, в этом фильме да. Я думаю, что да. Я думаю, это правильно.

Синдеева: А они много влияли?

Молочников: Они вообще почти не влияли. Вот на само производство фильма они почти не влияли. В процессе съемок вообще не было фактически никаких нареканий ни по сценарию, ни по самому процессу. Уже на монтаже очень сильно включился Федор Сергеевич, но не было никаких разногласий. Это финальные буквально этапы: цветокоррекция, звук.

Синдеева: Ну, а ты считаешь, что вот Рома, собственно, вот с таким эпатажным достаточно выходом, потому что это было во время «Кинотавра», премьеры. Ты вначале поставил свое имя, потом снял. Это вообще нормально было?

Молочников: Я воздержусь, пожалуй.

Синдеева: Ну, я понимаю, вы все друзья.

Молочников: Да никто тут особо не друзья, но опять же, моя позиция, пожалуй, в том, что если вы договариваетесь о чем-то изначально, и честно договариваетесь, что этот фильм не авторский, а вот у него бюджет такой, соответственно, он должен его вернуть или не вернуть. Или мы договариваемся, мы снимаем вот за такой бюджет, но ничего не собираем. Или мы договариваемся на такой бюджет, а собираем все. Но, если мы о чем-то договариваемся, то очевидно, как бы, понятно, кто в итоге несет ответственность за фильм — тот, кто должен их возвращать и так далее.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, кто для тебя актер на площадке? Константин Богомолов очень категоричный в своих высказываниях, когда он говорит об актерах.

Молочников: Я уже полчаса сижу, и ничего категоричного не сказал. Это такой сложный очень вопрос, большой, про это можно долго на самом деле говорить, это очень интересно. Но, во-первых, я люблю актеров очень сильно. Тех, с кем я уже, вот если я уже работаю с людьми, если мы уже пошли, всегда идет долго отбор. Всегда идут первые репетиции, читки, все меняются, меняются ролями. Вот эти три, сейчас уже третий мы делаем спектакль «1917», который в ноябре, я надеюсь, тоже выйдет. Это всегда долгая канитель, когда мы утверждаем вот тот состав, который будет. Потом ,когда он уже утвержден, и вот проходит неделя, две, ты понимаешь, что это точно те люди… К счастью, вот в этих трех спектаклях начинается такой процесс взаимной любви. Это не значит, естественно, что мы не ругаемся, что мы не входим в конфликт — мы постоянно входим в конфликт. Я в этом смысле, наверное, учусь, там, скажем, у такого режиссера, как Юрий Бутусов, который говорит, что необходимо каждую репетицию, каждую секунду входить в конфликт, иначе без этого вообще невозможно ничего живого. Но мне не кажется это настолько вот так прямо ультимативно, что только через конфликт можно что-то сделать — нет. Я думаю, можно. Но, действительно, очень точно он сформулировал вещь, что нельзя договариваться с актерами о том, что будет, когда придет зритель. Вот как бы здесь ты туда пойдешь, здесь ты посидишь, здесь ты, значит, улыбнешься, ну, тут ты заплачешь, тут выйдешь ты. Действительно, если каждый день ты не добиваешься того, чтобы вот тут на репетиции только для нас, ни для кого другого, произошло что-то настоящее, то твоя жизнь превращается в ад. Ты не спишь по ночам, тебе кажется, что все бессмысленно. Это прямо страшно. Чтобы выйти на что-то настоящее, иногда действительно нужно выбить артиста из зоны комфорта. Вот он приходит из «Старбакса», ему ничего не хочется делать, но он пытается что-то там из себя выжать, идет в какие-то свои штампы. И периодически, да, нужно разнести эти все вещи.

Синдеева: Богомолов тебя не звал к себе еще, ты у Богомолова не играл.

Молочников: Меня Богомолов привел в театр МХТ.

Синдеева: Да, ты не играл у него.

Молочников: Не играл, да. Репетировал несколько раз.

Синдеева: А почему?

Молочников: Это вопрос к Константину Юрьевичу.

Синдеева: Ну, а ты не понимаешь?

Молочников: Почему я не играл у него?

Синдеева: Ну, интересно. Нет, ну, почему? Репетировал.

Молочников: Ну, не знаю, я три раза начинал у него спектакль. Не тяну, видать.

Синдеева: То есть, не дорос еще.

Молочников: Не дорос, да. Но боюсь уже.

Синдеева: А вот зрительный зал, что ты чувствуешь перед последним звонком?

Молочников: Последним звонком?

Синдеева: Ну, вот все театральное.

Молочников: Смотря, надо мне. Если мне нужно выходить… Нет, ну, как? Волнение всегда, я всегда очень волнуюсь, очень.

Синдеева: В какой-то момент проходит волнение?

Молочников: Ну, если идет нормально, да, тем более, если все-таки уже спектакль идет какое-то время, то да. Но я стараюсь смотреть почти все спектакли, и после премьеры первой, там спектакли «1015», «1914» и «Бунтари» - это просто паника. Ад!

Синдеева: А вот, я просто в свое время мы там еще на «Серебряном Дожде» мы делали «Серебряную калошу», это был такой спектакль одного дня, да? Ты готовишь эту церемонию сомнительных достижений, но это спектакль, да? Потому что каждый номер — это придуманное, придуманный перформанс. И вот я помню просто на одной «калоше», значит, я была практически сорежиссером, потому что вытаскивала всю «калошу» тогда на себе, тогда с Цекало мы Сашей делали. И я помню просто, я два часа просидела, значит, в микрофоне, ну, в смысле, в наушниках, да, там, ведя спектакль в том числе как помреж, вот. И когда я встала, я поняла, что у меня синяки на ногах, потому что я так прижала свои ноги, потому что я волновалась. Вот. И я поэтому об этом спрашиваю, потому что я запомнила вот это чувство.

Молочников: Не-не, это очень страшно. Одна артистка, не будем называть ее фамилию, как-то раз, придя на спектакль, моя знакомая, сидя на балконе, засунула руку в фонарь. Фонарь светил на артиста, один актер стоял, в него бил луч. И она решила сделать в луче зайчика там или тень какую-то. И, ну вот я просто помню, что я подбежал к ней и на ухо что-то громко сказал. Вернее, не громко, тихо, сказал матом, так, как вообще нельзя говорить девушке. Но это вот потому, что состояние, в котором ты смотришь спектакль, оно совершенно неадекватное.

Синдеева: Вот для тебя зритель — это важное?

Молочников: В тех спектаклях, опять же, вот серьезно, это опять же к вопросу о том, о чем мы договариваемся на берегу. В тех спектаклях, которые делались, мы изначально говорили с руководством театра, что это зрительские спектакли. Это не значит, что это там некая пустая комедия, в которой все хохочут. Это спектакль, который учитывает зрителя и очень воздействует на зрителя. Если зритель уходит — конечно, это тоже воздействие. Но с этих спектаклей, с этих двух, вернее…

Синдеева: не уходят?

Молочников: Собственно, смешно, на самом деле, говорить о каком-то, знаете, творческом прошлом, когда спектаклей на самом деле всего два! Но, тем не менее, они оба делались с учетом того, что зритель будет, что они будут на зрителя воздействовать и держать его внимание.

Синдеева: А было, когда уходил кто-то?

Молочников: Да, конечно!

Синдеева: И что чувствуешь?

Молочников: Смотря, что. Вот «1914», например, когда уходят, это значит, что спектакль, наверное, как-то не очень идет, потому что это в общем-то спектакль, который всех должен, вот всех должен захватывать. «Бунтари», как мне кажется, это местами более провокационная история, и я понимаю, почему иногда люди выходят с тем, что почему во МХТе вообще такое, в Московском Художественном театре какой-то рок-концерт? И еще осмеяны, значит, все мифы, декабристы, все наши герои высмеяны, как кажется кому-то. Вот, народовольцы и так далее, Пушкин. Поэтому, когда с «Бунтарей» уходят, иногда приятно.

Синдеева: Да? Да?

Молочников: Бывает, что спектакль идет классно, и с «Бунтарей» кто-то уходит, и я радуюсь. То есть, и такое тоже, да.

Синдеева: Вот ты вообще так, судя по тому, что я опять читала о тебе, ты тоже бунтарь вообще по натуре?

Молочников: Не знаю. Ну, может быть, да. Просто я, мне кажется это такое редкое сейчас качество — бунтарство. И мне кажется, что люди, которые по-настоящему могут сказать, что они бунтари, как арт-группа «Война» в свое время, те, кто действительно там идут до конца, я не знаю, как Новодворская, которая никогда ничего не боялась, это действительно бунтари. И я себя с ними никогда не решусь поставить в ряд.

Синдеева: При этом у тебя вполне внятная позиция, и это отслеживается. Ты выходил на митинги, ты ездил на Майдан, ты в «1914» все равно вставил в конце как бы, ну, такую аллюзию на украинские события.

Молочников: Почему? Почему это аллюзия на украинские события? Это просто, это украинские события случились в момент спектакля.

Синдеева: Да, да, я согласна.

Молочников: Сейчас начнется другая война, это будет аллюзия на эту войну.

Синдеева: Я согласна, я понимаю. Но так или иначе мне кажется, тебе это созвучно, ну, где-то там что-то, сопереживание.

Молочников: Слушайте, у меня, когда я учился в школе, убили скинхеды знакомого. Ну, там, знакомого знакомого. Убили у книжного магазина. В Петербурге начинался, мощная начиналась война фашизма. Постоянные битвы фа и антифа, начинались первые марши несогласных. Я на каких-то из них был. Там ОМОНовцы стаскивали дедушек и бабушек с заборов, били их ногами там в ребра. Ну, странно было бы не сопереживать этому и не понимать, почему это так.

Синдеева: Нет, ну, многие не сопереживают.

Молочников: Там 200 человек на этих маршах несогласных, это еще не было Болотной, кстати говоря, 200 человек и 1000 человек ОМОНа. Вот тогда в школе меня это, мне казалось, что необходимо быть частью этого.

Синдеева: Павел Любимцев, ну, там, ну, уже достаточно давно в программе на очередном федеральном канале совершенно мерзко, противно отзывался о Серебрянникове, Богомолове.

Молочников: Было дело.

Синдеева: Тебя это возмутило, ты взял камеру, поехал в Щукинское.

Молочников: Меня скорее возмутил не Павел Любимцев. Меня заинтересовало, как к этому отнесутся студенты Щуки. Во-первых, это было давно. Я никак от этого не открещиваюсь, и, в общем, сейчас я считаю, что это абсолютно какое-то проклятое место, это Щукинское училище, и подходить к нему не стоит, потому что можно заразиться. И что студентов там просто массово уничтожают вообще, и жизнь в них как в артистах, и их как людей, вообще их взгляды. Потому что я знаю, что там педагоги просто говорят: «Не ходите на такие-то спектакли», «Не ходите на Серебренникова», «Не ходите на Богомолова». Можно по-разному относиться к Серебренникову и Богомолову, но это просто абсурд. Это чудовищно, это такое уничтожение, на самом деле, потому что в итоге эти ребята идут в театры, вот они приходят, показываются в Московский Художественный театр, и это просто что-то очень далекое. Наверное, оно где-то пригодно, и их возьмут там во МХАТ Горького, кого-то, наверное, возьмут куда-то в хорошее место. Единицы вообще есть гениальные на каждом курсе и талантливые, которые, наверное, могут быть везде, но в целом как направление этого института — это зомбирование ребят, которые говорят все… Я пошел в Щукинское училище, чтобы найти людей, которые скажут: «Да мы обалдели от Павла Любимцева, от того, что он в пропагандистской передаче говорит, что, значит, что Серебренников и Богомолов уничтожают театр. Это наш мастер, нам за него неловко, мы, там, не знаю, перестали с ним пить чай после занятий». Вместо этого я напоролся на то, что это фанатичные просто ребята, молодые, еще вообще первокурсники какие-то 16-летние, которые не были ни разу на спектаклях Серебренникова и Богомолова, говорят, что мы туда никогда не пойдем. Но от кого это может идти? Это может идти только от педагогов и от выпускников, которые там преподают или что-то. Это, как мне кажется, совершенно такая клиника просто. То есть, не знаю, по-моему, это очень страшно, что растет поколение артистов, которые… Ведь дело не в том, что они отрицают какой-то театр, который называется сейчас там, я не знаю, каким-то авангардом, неудобным, голых людей, мат или что-то еще. Они отрицают живой на самом деле театр.

Синдеева: Более этого, они даже его отрицают, не посмотрев. Вот в этом…

Молочников: Ну, да, да, да, потому что мы можем говорить, сколько угодно может нравиться или не нравиться там «Гоголь-центр» или какие-то спектакли Кирилла Семеновича, но очевидно, что ребята там, вот на какой спектакль ни придешь, это молодые вот его студенты, ребята, которые бьются за какую-то жизнь на сцене. Вот они ищут просто живое на сцене. Тебе может форма нравиться или не нравиться, но это абсолютно честные люди, которые, честные, не честные, во всяком случае они слушают жизнь вообще за окном, какие-то новые возникающие течения в музыке, в литературе, в искусстве, и стараются как-то себя с этим соотнести, и вот делать такой театр, который им кажется там верным.

Синдеева: Скажи, а вот ситуация с Серебренниковым тебя напугала?

Молочников: Ну, просто это же бред, если бы говорили на курсе Серебренникова, реально Серебренников говорил бы: «Ребят, не ходите в Малый! Не ходите во МХАТ Горького — это чудовищно!». Зачем это говорить-то? Ты приди, посмотри, не понравится — не иди.

Синдеева: Напугала ситуация с Серебренниковым тебя вообще?

Молочников: Меня? Я с невероятным уважением и любовью отношусь к Кириллу Семеновичу, работали мы один раз на спектакле «Лес», где я теперь играю вместо Чурсина. И это большой, естественно, режиссер, один из самых крупнейших театральных режиссеров сегодня. Никакой уже не молодой авангардист, а такой, в общем, фактически переходящий в статус мэтра. И то, что происходит, наверное, очень сложно. Я точно не решусь сейчас какие-то вообще подводить, делать выводы из этой ситуации. Но она, безусловно, да, пугает. И всячески поддерживать «Гоголь-центр», Кирилла и платформу хочется. Кирилл постоянно, регулярно писал в «Фэйсбуке» какие-то большие там статусы о своей позиции в целом. Его спектакли очень политические, в том числе есть просто там видео-передачи Киселева, я не знаю, в каком спектакле, есть какие-то очевидные прямо, мегаочевидные ассоциации именно с сегодняшним днем.

Синдеева: Ну, то есть, и то, что в любом случае с ними случилось, это как результат в том числе, возможно, его такой открытой позиции?

Молочников: Да, конечно.

Синдеева: Соответственно, ты сейчас, вот, смотри, любо осторожничаешь, либо… Но у тебя же она тоже есть, эта позиция?

Молочников: Конечно.

Синдеева: Я про это говорю, не испугала ли тебя ситуация с Серебрянниоквым, понимаешь, как многие там, а не надо ли заткнуться? Да? Вот я так очень грубо.

Молочников: Но дело в том, что мне реально, мне нечего затыкать. Я не делаю, я не сделал ничего политически острого, я ничего не написал сегодняшнего злободневного. Мне нечего. То, что мы делаем – спектакль о войне, спектакль о бунте – это не что-то пока что, во всяком случае, что требует ликвидации.

Синдеева: Но все может быть. Завтра что-то случится, и ты будешь…

Молочников: Может. Да. Безусловно.

Синдеева: Мне кажется, что в тебе есть это.

Молочников: Что именно?

Синдеева: Неравнодушие, неравнодушие.

Молочников: Да, конечно, конечно. Я это стараюсь выражать так, как мне кажется важным. Пытаюсь как-то это осознать через историю или через какие-то подобные события, которые уже происходили. Как-то попытаться посмотреть на это шире что ли. Не в смысле, что кто-то смотрит нешироко, а, в общем, у меня нет ощущения, что я вот должен заткнуться. То есть, нет ничего, что я делаю сейчас, за что мне там страшно, что за это мне что-то будет. Происходящее, тем не менее, с Кириллом Семеновичем и «Гоголь-центром», и с еще целым рядом вещей, конечно же, кажется чудовищным и ужасным, потому что, если им кажется, что нужно максимально остро выражать свою позицию сегодняшнюю, то они должны это делать, как, ну, в общем, это очевидные вещи: свободно и максимально остро, насколько они считают нужным, если они не нарушают Уголовного кодекса. На сцене, я имею в виду. Максимально остро критиковать и сегодняшние власти, и прочее. И власть должна это финансировать, как это происходит, например, с сериалом «Карточный домик», где президент, человек, который будет президентом в Белом доме…

Синдеева: Власть финансирует это?

Молочников: Ну, а кто это?

Синдеева: Ну, как? Это компания HBO, которая коммерческая компания.

Молочников: Ну, тем не менее, в Америке, я уверен, есть масса всего, что финансируется государством и очень жестко критикует власть. Мне кажется, это правильно. Это умная власть, которая говорит, что да, пожалуйста, критикуйте наши недостатки.

Синдеева: Ты не любишь российские комедии, те, того советского периода, я тоже прочитала. И я в этот момент почувствовала такой разрыв где-то в поколениях, потому что вот те советские такие прекрасные комедии, мы на них там выросли, знаешь, мы их все цитировали.

Молочников: Я не говорил, что я не люблю. Я говорил, что…

Синдеева: Ну, нет, ты говорил даже жестче.

Молочников: Как? Давайте как Познер.

Наталья, чуть-чуть, мне кажется, я вот что говорил. Я рад, что мне уже есть, откуда процитировать, но, конечно же в детстве я с интересом смотрел «Бриллиантовую руку», «Джентльменов удачи» и пересматривал, и прочее, прочее. Это, безусловно, народное достояние, и, короче, глупо мне, 25-летнему мальчику, вообще об этом судить. Просто, когда сейчас говорится, а где же то доброе советское кино…

Синдеева: Типа, сейчас хорошего нет.

Молочников: Да, а сейчас, типа, ничего нет, а вот тогда снимали, то, на мой взгляд, это неверно. Потому что процент, как мне кажется, действительно большого кино, которое в том числе выходило за рубеж, потому что никакие комедии Рязанова, простите бога ради, никогда никем не смотрелись за пределами Советского Союза.

Синдеева: Дело было в том, что не те, может быть, возможности? Знаешь, мы были достаточно закрытые.

Молочников: Возможно. Может быть. Но вот я говорю, я однажды летел в самолете чешскими авиалиниями, и там была чешская комедия, и весь самолет чехов страшно ржал. Мне не была понятна ни одна шутка. Ну, что-то было там понятно, но не было смешно. Это говорит о том, что это, ну, какая-то внутренняя такая история, которая смешна вот нам. Большой, так сказать, кинематограф, простите, Герман, я не знаю, Муратова, это было примерно в том же соотношении, как и сейчас. Сейчас есть прекрасные режиссеры, как мне кажется. Не так давно ушел Балабанов, есть Лозница, есть Хлебников, есть Звягинцев. Я искренне не понимаю этой фразы «а где же те прекрасные советские фильмы?»

Синдеева: Понятно, ты это имел в виду.

Молочников: Да.

Синдеева: Хорошо, ладно. Скажи, где ты черпаешь всякие, не знаю там, эмоции, какие-то идеи и так далее? Вот есть что-то, не знаю, где обязательно тебе надо чем-то напитаться? Вот у тебя был опыт, ты автостопом гонял по Африке.

Молочников: Это было 8 лет назад.

Синдеева: А как это было автостопом, хоть это было и давно, расскажи.

Молочников: Автостопом это было круто. Нет, ну, вообще мы с детства с папой ездили автостопом по Европе и по Америке потом. После 18 я решил сам поехать в Африку. И, собственно, месяц я ездил.

Синдеева: Один? Ну, как это было, расскажи.

Молочников: За 200 долларов. Это было довольно безумно, потому что я проехался… Я перелетел на самолете до Испании, и, собственно, поехал по Сахаре, проехал Сахару, в Сенегал, в джунгли, пересек там нелегально границу Гамбии ночью на осле.

Синдеева: Как это было? Ты просто сел на осла и поехал?

Молочников: Нет. Там длинная, на самом деле, история, но, если коротко, мне нарисовали на песке на пляже как обойти все блокпосты в Гамбии, а Гамбия 20 км шириной. И, собственно, у меня не было туда визы, и у меня не было денег ее сделать, поэтому нужно было ее как-то проскочить. Она находится внутри Сенегала. Нужно было ее как-то проехать, а мне нужно было на юг Сенегала в джунгли на острова к аборигенам. И, собственно, да, не было визы, мне на песке нарисовали, как обойти блокпосты. Я приехал к границе ночью, ничего было непонятно. Там не было электричества, просто люди с фонариками. И никто не хотел меня перевозить. Но какой-то 14-летний, как выяснилось, мальчик, посадил меня в повозку, в которую был впряжен дистрофичный осел. А у мальчика был только хлыст, чтобы ускорять движение. Когда он замедлял осла, он брал его за кожу на попе и оттягивал назад. Вот.

Синдеева: Сюжет просто.

Молочников: Ну, и, соответственно, да. В середине поездки он остановился, сказал, что я ему мало даю денег. А я ему дал рублей 30, наверное, в сенегальской валюте. Я сказал, что у меня больше нет. У меня действительно не было, у меня вообще кончились деньги на тот момент. И он попросил что-то другое, одежду или что-то. В итоге я сказал, что у меня нет ничего, и он пошел стучать на меня типа.

Синдеева: Да ладно?

Молочников: Да, он слез с повозки и пошел к блокпосту, чтобы якобы меня сдать. Это была провокация 14-летнего мальчика. И вдруг я вспомнил, чтио мама мне сказала, что ты вообще, конечно, чудовищно, что ты едешь, и ты можешь не возвращаться, но если ты еще не возьмешь с собой презервативы, то ты точно можешь не возвращаться. Я говорю, мам, я вообще не за этим еду в Африку! Я, в принципе, и так, наверное, побоюсь. Но все равно она настояла. И я говорю: «Месье, кондом», после чего он повернулся, и мы поехали дальше. А потом меня арестовали уже на выезде с утра из Гамбии. Как-то я расслабился, подумал, что сейчас как-нибудь проскочит. И меня арестовали в 5 часов 5 человек с автоматами, держали меня в некой комнате, потом провели в следственный изолятор и говорили, что я сяду на 10 лет в гамбийскую тюрьму, потому что я нарушил их закон, нелегально пересек границу. Я им врал еще поначалу. Вот. И это было страшно, потому что я вышел бы только через 4 года от сегодняшнего дня.

Синдеева: И что, как тебя, что за провидение тебя спасло?

Молочников: Спасло, ну, тоже фантазия меня моя спасла.

Синдеева: Ты им рассказывал какую-то историю?

Молочников: Да, я им рассказывал, что я не понимал, что я реально не врубился, что вот я приехал просто на границу, ко мне подошел мальчик, сказал: «Поехали», я поехал, а оказывается это нелегально, а, оказывается, вам нужна виза. Надеюсь, они конечно же нас смотрят, эти гамбийские пограничники.

Синдеева: То есть, это был такой серьезный экспириенс.

Молочников: Да, действительно, довольно страшно, это было сильное впечатление.

Синдеева: Слушай, конец уже почти программы. «1917», который готовится к осенней премьере…

Молочников: Я хочу сказать еще одну, можно? Короткую. Воспользуюсь моментом. Это, конечно, немножко вставной зуб, но, если захотите, вырежете. Телеканал НТВ сделал, можно? Телеканал НТВ сделал репортаж про школу, где я учился, и где работает мой папа — Аничков лицей. Он находится внутри Аничкова дворца. Значит, это какой-то психоделический репортаж, вообще просто выдуманный, явно заказной, выдуманный просто из вот, как если бы нам сказали сейчас, что в этом интервью ходил носорог. Что детей поят там чаем с наркотиками, что…

Синдеева: А что Аничков лицей им сделал?

Молочников: Причины неясны. Что они на «ты» общаются все с педагогами, что это секта, вставили какой-то сюжет, что там дети с закрытыми глазами под дождем какие-то проводят тренинги на сближение, спецкурсы там секса и так далее. Просто такой тотальный миф. Это миф.

Синдеева: Ужасно. Я надеюсь, что наша аудитория разумная, и она все это понимает. Но говорить об этом все равно надо. Ну, да.

Молочников: Да. «1917», да?

Синдеева: Чуть-чуть так приоткрой, немножко хоть.

Молочников: Рано пока, на самом деле. Надеюсь, что премьера будет в начале ноября. Спектакль про, понятное дело, революцию и всякие ее последствия. Это такая абсурдная сказка.

Синдеева: Сам тоже пишешь сейчас? Сам, да?

Молочников: Да, вместе с соавторами. Вот. Посмотрим, что там будет. Ну, это, по крайней мере, большая сцена, чуть-чуть другие артисты. И те артисты, и новые. Надеюсь, что вы все увидите.

Синдеева: Музыка?

Молочников: Вдовин.

Синдеева: Да? Саша, спасибо тебе большое, я тебе желаю удачи, желаю удачи прокату фильма «Миф», потому что в 26 лет выпустить большой метр и получить…

Молочников: Мне еще будет 25.

Синдеева: 25? Господи. Я пошла. «Коламбия» купила права? Да? Это очень круто.

Молочников: Да, это широкий прокат.

Синдеева: И ваше поколение удивительное. Вот я правда могу тебе сказать, что я сейчас, знаешь вот, это не фигура речи — попитаться молодой кровью — это посмотреть на вас. Ты тоже в одном из интервью сказал, что, ну, как же так, в 2001 году, типа, НТВ, когда закрывали, никто ничего не сказал. Где-то у тебя есть такая фраза, что… Я это когда прочитала, ну, в принципе, это такой упрек нашему поколению. Вот есть у вас такая претензия к нашему поколению, что у нас условно было вот это, была свобода, были невероятные возможности. Несмотря на то, что я ничего такого сама лично не сделала, при этом, конечно, я…

Молочников: Телеканал «Дождь».

Синдеева: Да. Но все равно в тот момент, ты знаешь, мы настолько были все воодушевлены, с одной стороны, свободой, возможностями, мы все строили тогда новый бизнес. Мы ничего не умели, но мы не думали про дальнейшее, про политику.

Молочников: Я понял. Мне кажется, что это очень просто сложно. Все перемены, которые происходят, они складываются из огромного количества факторов: народа, власти, не знаю, бизнеса, людей, жаждущих там, не знаю, денег, финансовых систем, и прочее, прочее, прочее. Поэтому говорить, что вот вы — либеральное поколение 90-х — все просрали, это несправедливо. Я, на самом деле, не знаю, кто там виноват и что. Я знаю, что это время, которое сейчас всеми поругивается, вернее, не всеми, но нашими телеканалами…

Синдеева: Да, теми, кто на федеральных каналах.

Молочников: Причем, мне ужасно, вот меня как молодого представителя поколения, человека, который родился в 90-ом году, я понимаю, что да, были там финансовые проблемы, масса людей, наверное, пострадала и так далее. Но я не понимаю, почему 90-ые стало нарицательным какого-то страшного времени.

Синдеева: Да нет, это невероятное время.

Молочников: Какой-то чудовищной ошибкой.

Синдеева: Да нет, это специально.

Молочников: И я уверен, что целый рад молодых ребят относятся к этому иначе, как к свободному времени. Потому что мы дети тех. Я знаю, что мои родители были счастливы в это время. Они были нищими, у них нечего было есть, они ели по талонам, они были абсолютно счастливы, они прочитали массу книг, которые они не могли читать, посмотрели кучу фильмов, музыки и вообще. В 80-ые, 90-ые их жизнь превратилась во что-то совершенно другое. Они были не просто счастливы, потому что они были молоды, а потому что было именно это время.

Синдеева: Нет, это было именно это время.

Молочников: И я уверен, что просто поколение людей, которые так видят это время, оно подрастает. И посмотрим, что будет дальше. И та волна, которая хлещет, поток этот ненависти к тому времени, он вряд ли всех охватит…

Синдеева: Но он, к сожалению, сознательный, да.

Молочников: Каков бы он, как сильно бы он ни бил, каким брандспойтом бы ни били по 90-ым, не получится их раздолбать.

Синдеева: Ты знаешь, самое главное, наверное, документально зафиксированное про то время — это фильм Веры Кричевской-Фишман про Немцова. Ты не смотрел?

Молочников: Нет еще.

Синдеева: «Слишком свободный человек». Для, мне кажется, как раз молодого поколения, которое все-таки задумывается, да, как мы оказались здесь, почему здесь, очень важно посмотреть это кино. И это не только про Бориса, это фильм про наше время и про, собственно, все то, что тогда могло случиться, и все то, что случилось, и к чему все это привело. Саш, спасибо тебе большое, я желаю тебе удачи.

Молочников: Спасибо!

Синдеева: И у меня для тебя есть подарок. Мы потому что находимся в прекрасном таком…

Молочников: Мама моя! Ну, наконец-то!

Синдеева: …магазине BORK. Я всегда от души хвалю BORK, потому что я пользуюсь его продукцией. Этот чайник очень крутой.

Молочников: Ужас в том, что и я пользуюсь его продукцией.

Синдеева: Да?

Молочников: Так что мы можем вместе отрекламировать.

Синдеева: Нет, я правда фанат большой. И я тебе советую, если ты любишь вдруг сам готовить, тебе надо обязательно гриль. Если у тебя нет гриля, это самая крутая здесь штука, какая есть. Это чайник. У него две кнопки, он очень удобный, простой, пять режимов.

Молочников: Не, это супер! Спасибо!

Синдеева: Поэтому это тебе подарок.

Молочников: Мой весь в извести, поэтому то, что надо.