В гостях у Натальи Синдеевой побывала врач Юлия Щербатова, рассказавшая о том, почему ушла из государственных больниц и решила основать свою собственную частную клинику.
Я придумала название для своего цикла программ «Синдеева», в которых я рассказываю про предпринимателей, про тех, кто не побоялся, либо что-то бросил и начал новую жизнь и новый проект, либо когда-то давно это сумел создать и сделать. В общем, это такой гимн предпринимательству. Программа теперь будет называться «Синдеева. Сделай сам». Сегодня у меня в гостях Юлия Щербатова, основательница и главный врач «Клиники современной косметологии», которая открылась совсем недавно. Юля, доктор, который много лет проработала врачом в больнице, в какой-то момент бросила все, рискнула и открыла свою собственную клинику. Исходя из того, что я про тебя прочитала, ты такой настоящий врач по призванию.
ОПЫТ
Ты училась в карагандинском медицинском университете, после этого ты почему-то оказалась в Белгороде. В Белгороде ты работала доктором, врачом. Потом все бросила, уехала в Москву, а потом опять все бросила и сказала: все, больше не могу, не хочу, я хочу делать то, что я хочу. Так?
Так и есть.
Давай немного с деталями.
Расскажу. Все время были все мои опыты работы как специалиста, я закончила еще до медицинской академии медицинское училище, работала медсестрой, подрабатывала с третьего курса учебы в медакадемии. Это был опыт, это был путь, это было то, что не расскажешь, не купишь, никто тебе не объяснит, как это. Это общение с людьми, которые пациенты, которые твои коллеги. Это долгий-долгий путь. И когда я работала уже сама врачом, когда приехала в Белгород, это было отделение челюстно-лицевой хирургии, это моя родная специальность, любимая, которую я до сих пор не оставляю и не оставлю никогда, я думаю.
Всегда одна и та же задача стояла — объяснить пациенту, что можно больше, можно сделать больше, но стандарты оказания медицинской помощи этого не подразумевают.
И сейчас так?
И сейчас так.
Но одно дело — в Белгороде 15 лет назад и вообще.
Вообще всегда так. И сейчас так. И мои коллеги, которые так и продолжают работать в государственных структурах и структурах, которые ограничены этими самыми стандартами, то есть это медицинские учреждения, которые оказывают помощь по ДМС (добровольное медицинское страхование) и так далее, имеют жесткие рамки. Есть стандарты оказания медицинской помощи. И если, по сути дела, ты хочешь лечить своего пациента, у тебя ничего не получится, потому что это не вписано в стандарт. И я не знаю, сколько пройдет лет, мы, конечно, очень с коллегами стараемся что-нибудь изменить в этой области, но не помещается все то, что мы умеем делать, все то, что мы знаем про человеческий организм. Мы интересуемся очень сильно наукой, мы, правда, стараемся все это внедрить в свою ежедневную работу, не получается в эти стандарты никак запихнуть.
В тот момент, когда я пришла работать в белгородскую областную клиническую больницу, как раз там происходила реконструкция очень большая, очень серьезная, там достраивалось отделение перинатальной помощи — это целый центр огромный, тогда же начались операции на сердце, пересадки органов даже. То есть это такая большая перекройка вообще всего медицинского учреждения — с перестройкой корпусов, с глобальным ремонтом, со всем на свете.
Я ходила-ходила по одному и тому же куску и думала: ну вот то, что устроено с оказанием платной медицинской помощи, устроено как-то все немножко, я не могу сказать слово «неразумно», а вообще не устроено. И все оперировали, платные операции по остаточному принципу. То есть сначала шел план, плановые операции, а потом уже шли…
Плановые операции, опять же, существуют по неким стандартам. На конкретном примере. Тебе, не знаю, надо что-то зашить…
Например, поступает пациент с переломом челюсти. Стандартное оказание помощи подразумевает под собой шинирование — наложение шины. Это консервативный способ, пациент 14 дней минимум, до 21 дня, ходит в этих конструкциях. Это сложно, рот закрыт, кушать не можем, разговаривать не можем, качество жизни нарушено, мягко скажем, колоссально. Есть выход из ситуации — можно за недорого, на тот момент 2700 рублей, можно было прооперировать ту же самую челюсть, наложить титановые конструкции. Маленький разрез, небольшая операция.
Почему, опять же, государственная медицина не может оказать эти услуги, ты можешь как-то объяснить? Стандарты когда-то были приняты, и их нельзя нарушать?
Да, они не будут изменены, скорее всего, это никому не нужно. Потому что это не стоит ничего. То есть себестоимость этих процедур очень маленькая. Все остальное, если мы хотим титановую конструкцию, которая стоит каких-то денег, больница закупает, доктору оплачивается другой труд — это уже должен пациент оплатить самостоятельно.
Скажи мне, как ты приняла решение все-таки?
И стало мне, в конце концов, это тоже моя работа ежедневная попадала под эти же категории. В некоторых отделениях было сложнее, в некоторых попроще, но суть дела от этого не менялась. Я пришла к главному врачу с просьбой, с идеей. Говорю: «Давайте, пожалуйста, у нас же все равно идет реконструкция, может быть, мы выделим две палаты и одну операционную? Тем более, там на месте старой операционной можно это все устроить, наберем штат и все будет хорошо».
Под платные эти услуги?
Именно под платные услуги.
Но тобой двигало все-таки, прежде всего, что?
Можно сделать по-другому.
Я объясню. У меня девочка редактор, ей 20 с небольшим, и вот мы с ней вместе готовили эту программу, я ее специально позвала, потому что обычно я делаю программу без редактора: «Вот что тебе интересно в таком разговоре?». И она, как человек молодой, достаточно таких левых взглядов, она говорит: «Ну вот, это же все, конечно, про платное, я хотела сделать платную клинику, больше зарабатывать». Я говорю: «Ну, во-первых, это ничего плохого в том, что человек хотел больше зарабатывать. Но, мне кажется, что двигало Юлей что-то другое». А вот у нее сложилось впечатление, что, в первую очередь, это про деньги.
Могу сказать, что это не так. На самом деле есть масса вещей, которые могут улучшить качество жизни пациента, допустим, на момент реабилитации. Вот, допустим, тот пример, который я привела. Или пациент уже прооперирован. Допустим, после воспалительного какого-то заболевания у него остаются обезображивающие рубцы, им никто не будет заниматься, потому что это не входит в стандарт оказания медицинской помощи. Его отправляют куда-то там, все. То есть вы можете либо смириться как-то с этой ситуацией и принять себя таким, какой вы есть сейчас, отныне и навсегда, либо вы можете за свои деньги найти какого-то доктора, либо пойти еще как-то изыскать, ну, то есть это уже ваша, ваш выбор.
Понятно. И ты не могла оказать услуги своему пациенту вот так, как тебе самой бы хотелось.
Как бы я хотела.
Ты поняла, что больше ты не можешь в этой системе медицинской, ты приехала в Москву. И?
Дальше я работала уже в частных организациях. Организация большая, в которой я работала «ОН Клиник», в которой я познакомилась со своими прекрасными коллегами, с которыми поныне и сейчас, уважаем безмерно друг друга за то, что мы умеем и делаем. И дальше, опять же, были много-много раз ситуации, когда ты, как наемный сотрудник, не можешь изменить примерно ничего. То есть тот, кто это придумал, он уже это придумал, он завел какой-то порядок. И это будет так. Когда ты приходишь и говоришь, я говорила в одной организации: «Давайте сделаем прям отличную историю, я буду заниматься, я готова развивать то-то, пятое-десятое, все будет у нас хорошо».
«Сколько это стоит?» — «Ну это стоит вот столько. Мы можем посчитать, когда это вернется, и что мы от этого получим». То есть составление стандартных каких-то бизнес-планов, но по каким-то причинам кто-то не хочет вкладываться, и так уже все нормально, как-то идет. Еще что-то, еще что-то.
СМЕЛОСТЬ
Ты устала стучаться в закрытые двери?
Вот эти рамки, понимаете, это закрытые двери. Да, это закрытые двери, которые, зачем я буду ломать мироустройство тех людей, которых… они уже взрослые люди, все сами понимают. В какой-то момент стало понятно, что я, пройдя какой-то свой путь, имея какой-то опыт, я, правда, знаю, как сделать так, чтобы пациент пришел и за свои деньги получил лучшее, что он может получить, воспользовавшись моим знанием, моим опытом и так далее.
Ну и что ты сделала? Сказала: «Все, увольняюсь» или что?
Ушла.
Так. И дальше?
Ушла. Есть, так получилось, мой бывший пациент, сейчас мой партнер, с которым мы тоже, мы просто поговорили.
Он поверил? Ты пришла, сказала: хочу сделать клинику.
Мы с ним разговаривали. Мы разговаривали о том, что бы я хотела. Он говорит: «Ну, как у тебя дела?». Я говорю: «Все, пошла я, все, - говорю, - отсюда. Наверное, я устала от того, что я, правда, умею, хочу и знаю, как сделать лучше, опять почему-то там нет». Он говорит: «А что ты хочешь?». И вот мы с ним поговорили о том, что мне очень хотелось сделать так, чтобы косметология, которая на тот момент, мне было понятно, как сделать человеку хорошо, не просто про деньги разговор - совершенно важно в этом моменте, потому что косметология в нашей стране в какой-то момент пошла по пути какого-то камуфляжа. Это какая-то была специальность только про то, что приходит человек и говорит: сделайте за мои деньги вот это. Это не про здоровье.
А ты?
Это не про здоровье. А мне всегда вопрос про то, что вот приходят пациенты, просят себе там: «Здрасте, у меня здесь сосуды, вот тут пигмент, а вот тут что-то еще». Мы начинаем разговаривать, почему он случился. Я могу сделать так, чтобы его не было. Но мы в этом месте ничего не говорим про причины. И человек не понимает. Он уходит, никак не изменив знание о своем организме. Мы начинаем говорить, почему это случилось.
Я говорю о том, что, если вы принесли мне вот эту проблему, значит, в вашем организме есть причины для того, чтобы она случилась. Конечно, я сейчас включу дивный лазер, и все будет хорошо, но это никак не изменит причину, поэтому давайте мы начнем…
И это философия твоя, извини, я буду вставлять…
Обязательно.
Эта философия убедила вот этого твоего пациента, который сейчас является твоим партнером?
Он сказал: то, что я слышу, пока я не слышал нигде.
Хорошо. Дальше ты считала бизнес-план? Ты это умела делать?
Нет. Это было на коленочке на самом деле. Это был такой разговор больше по душам, кому нарисовать цифры, я…
Ну, хорошо, а сколько денег, тебе же надо было посчитать…
Деньги, ну, конечно, нужно было. Я в частном здравоохранении работала какое-то время, конечно, мне понятно, сколько стоит аппарат, сколько стоит помещение, сколько стоит сделать в нем ремонт, сколько стоит сделать, закупить расходные все…
Секрет, сколько денег было вложено?
Нет, не секрет.
Сколько?
В эту клинику — порядка 30 млн.
30 млн. рублей на оборудование, на все, которое есть. Я могу сказать, это очень спокойная, очень рациональная клиника. Вот я туда когда пришла, что мне понравилось, что там нет никаких понтов, пафоса, вот этого вот красивого интерьера, в который ты приходишь, и тебя он просто, во-первых, либо он тебя сразу убивает, либо ты начинаешь считать в голове, сколько стоит процедура для того, чтобы поддержать такой интерьер.
Я, опять же, я со зрителями очень, всегда, честно. Хотя зрители иногда все равно задают вопросы: а почему у вас был такой гость, может быть, это был пиар какой-то? Вот я могу сказать, это не рекламная кампания клиники Юлии Щербатовой. А это совершенное удивление от людей, с которыми ты встречаешься, и опять же, 100% клиник много, есть не хуже, наверняка где-то есть лучше, и есть разные врачи и доктора. Но вот этот вот твой пример, когда, в общем, это ответственность огромная, понимаешь,— начать свое дело.
Мы начинали с небольшого формата. Потом через полтора года он изменился, мы переехали, потому что у нас появилась возможность арендовать вот это помещение, в котором мы сейчас живем. И у нас есть маленькая радость, такое достижение, что за два с небольшим года мы полностью окупились.
Вы окупились?
Совсем.
А ты большой партнер? Средний, маленький?
Пополам.
Пополам, да? Прям ровно пополам? А если конфликт возникнет какой-то?
Ну, я думаю, что, ну, мы знакомы порядка 10 лет. Я, надеюсь, что ничего не возникнет.
Разное бывает.
Конечно, разное бывает. Да, у нас есть, конечно, юридически прописанные какие-то наши взаимоотношения, но, наверное, это тот случай, когда чем больше мы знакомы, чем дольше мы знакомы, тем больше друг другу доверяем.
А сейчас скажи, вот если вы уже сейчас получаете прибыль, это делает тебя таким обеспеченным человеком? То есть насколько…
Насколько обеспеченным?
Насколько твое сейчас финансовое положение отличается от того, когда ты была нанята сотрудником хорошей клиники, с хорошей…
Отличается колоссально на самом деле.
В разы.
Да, в разы. Это честно. В разы, потому что, допустим, сейчас мое материальная обеспеченность как каждому, наверное, здравому человеку дает, во-первых, уверенность и понимание в том, что я делаю это правильно, что я не ошиблась и не погорячилась, я не запутала всех на свете, не взбаламутила там куда-то не туда и завела всех не туда. И в тоже время хорошая заработанная плата моих докторов – это прям отдельная для меня история, потому что когда они радуются, что у них зарплата более чем…
Она отличается по рынку среди платных клиник?
Отличается по рынку и среди платных тоже.
Ну, я почему задаю этот вопрос. Потому что недавно были опубликованы официальные зарплаты главных докторов московских государственных больниц, ну и все немножко так офигели. Там зарплаты, по-моему, от 1 млн. в месяц и так далее.
А нет, не такие суммы, конечно.
То есть это здорово, что люди так зарабатывают, но это неконкурентноспособно, и частная клиника не может себе такого позволить.
Да, я понимаю, скорее всего, в чем дело. Но у нас мотивация следующая, как во всех, наверное, частных клиниках: чем больше мы заработали, тем больше у нас зарплата.
Когда ты приходишь в какую-то клинику, ну, неважно, или какое-то частное учреждение, и тебе пытаются навязать еще какую-нибудь услугу. И ты в этот момент понимаешь, что этот человек, который тебе пытается навязать, он точно в этом заинтересован. И здесь, конечно, ну, кто-то это делает более умело и талантливо, и ты покупаешься на это, кто-то делает это менее талантливо, и ты понимаешь, у тебя сразу возникает такое некое недоверие.
Вот как здесь найти этот баланс? Потому что, с одной стороны, действительно, врач и клиника заинтересованы в том, чтобы клиент больше делал, процедур проходил в его клинике, но, с другой стороны, как все-таки быть честным по отношению к пациенту и как это выстраивать? То есть, допустим, ну врач же…
Это самое прекрасное слово — быть честным по отношению к пациенту. Это весь рецепт. Если ты честен…
Как ты врачей контролируешь своих вот в данном случае?
С коллегами вот я так думаю, что нас все-таки спасают доверительные отношения. Потому что я точно знаю, что то, что сейчас происходит за дверью во время приема, если мы сейчас откроем двери, и все там будем присутствовать, ничего не изменится.
Доктор будет говорить то же самое. Будет объяснять человеку, зачем ему это надо, почему будет так, если вы будете делать по-другому, будет не так. Поэтому мы с вами сейчас примем вот это решение, да, оно стоит каких-то денег, но тем не менее это приведет к тому, что вы на долгие годы будете здоровы и счастливы. И вот здесь прям важный момент, потому что, да, мы не поскупились на зарплату врачей именно в процентном соотношении, мы, правда, приняли для себя такое решение, что мы не будем сейчас сидеть и рядиться за тысячу рублей. Да, у нас все будет как бы, может быть, чуть более щедро. Это наш выбор.
Это не потому, что мы были вынуждены так сделать, чтобы удержать какого-нибудь замечательного врача, нет, это было совершенно осознанно. Потому что я сама прошла этот путь. Я понимаю, когда я стою 14 часов в кабинете и работаю прям буквально не отходя от кассы, а в конце концов я получаю там 80 тысяч рублей — зачем мне это нужно? Ни за чем! Я понимаю, что…
А призвание?
Это безусловно, но у меня же дома тоже семья, у меня тоже есть какие-то материальные обязательства, у меня есть какие-то, в конце концов, нормальные желания, я там занимаюсь там приютами для животных, еще что-то. Я просто не могу на эти деньги позволить себе делать что-то такое, что мне бы хотелось делать. Просто как личности.
А вот я правильно понимаю, что многие доктора, которые у тебя работают, — это твои коллеги по прошлым работам?
Да.
Люди, с которыми ты прошла уже большой путь.
Долгий путь.
А вот скажи, не возникает здесь как раз вот этого такого момента ревности, может быть, зависти? Ты партнер клиники, ты получаешь прибыль. Да, у них хорошая зарплата, да, ты постаралась сделать так, чтобы условия их работы были комфортными
Ну, нет. Вот мне, я не знаю, что еще нужно добавить к этому. Может быть, потому что то, что они получают, да, мы стараемся обеспечить всем нашим докторам запись такую, чтобы они могли все-таки свои знания и умения применить на большем количестве пациентов, это наша забота, безусловно. Но, опять же, они же общаются с другими докторами, которые работают в других клиниках, и они понимают, что то, что они зарабатывают здесь и сейчас, это, правда, другие деньги, совсем, на порядок другие. И поэтому, нет, не возникает. Все хорошо.
МЕЧТА
Скажи, о чем ты мечтаешь дальше? Вот ты хочешь как-то масштабировать эту историю вообще? Ты как себя видишь через?..
Не масштабировать, а развить.
А что значит развитие?
Развить, потому что у меня есть мечта.
Вот. Давай, про мечты я люблю.
У меня есть мечта, так же, как когда-то моя мечта привела меня из хирургии в косметологию, потому что я считаю, это неразрывно связано вообще, у меня есть мечта не масштабировать косметологию, мы хорошо умеем с коллегами делать то, что мы делаем, у нас тут все нормально, и масштабироваться там куда-то еще для того, чтобы там не полтора землекопа как-то было, а пять, например, нам так не очень хочется. Мы все-таки про качество, про персоналии, про вот эту вот радость общения с пациентами, потому что наши пациенты точно знают, я думаю те, кто услышат, они прям поддержат, они приходят к нам и поговорить тоже, и пообщаться, и вот это все.
Есть это, я могу подтвердить, ладно.
Это очень, про это история. Конечно, мы все понимаем, для чего мы собираемся в кабинете, но мы про качество. Правда, не по-другому, тут и не будет никогда по-другому, пока я жива и здесь вот я могу принимать какие-то решения, мы будем про любовь, качество.
А мечта?
А мечта у меня такая, чтобы следующая наша история, я думаю, будет про реабилитацию.
Какую? После чего? Потому что…
После…
Всего?
Всего, да. Потому что реабилитация — это отдельная история
Те, кто может себе это позволить, они везут своих близких, любимых, родных людей за границу. Но мы же не можем не думать о тех, кто остался здесь, кто нанимает сиделку на дому. Какая-то приходит массажистка, делает что-то для того, чтобы человек просто не получил пролежни, не получил проблем.
Клиника именно реабилитации?
Да, именно реабилитации. Реабилитации такого уровня, просто другого слова не найду, качественно другая, оттого, что в нашей стране сейчас могут получать пациенты за деньги, по государственной помощи и так далее, но государство нам здесь вообще не очень помогает. Чтобы это было доступным для тех людей, которые, да, понимая, они все равно платят эти деньги, в любом случае, ну на дому, мы же прекрасно все понимаем, человек не может позволить себе там…
А вот давай чуть-чуть про государственную медицину.
… вертикальный бассейн, гидролечение и так далее. Они не могут на дому себе это просто организовать ни за какие деньги, это невозможно. Мы хотим сделать так, чтобы это было доступно, чтобы человек мог себе позволить привести своего пострадавшего после инсульта, после травмы, после каких-то калечащих операций и так далее, чтобы это было возможно.
А это обязательно должно быть тоже в Москве, в центре? Или это может быть какой-то…
Если…
У тебя уже есть какая-то картинка, как ты себе это видишь?
Картинка есть.
Есть, да?
Мироздание, думаю, да, видит мои эти картинки прекрасные.
Да, и где это?
Я думаю, что это должно быть за городом, за Москвой, где-то в каком-то небольшом отдалении, чтобы можно было, все-таки город накладывает определенные ритмы жизни и так далее, чтобы все-таки можно было, человеку, которому и так досталось, вывезти куда-то.
А ты с этим приходила к своему этому же партнеру, которому ты доказала состоятельность?
Мы поговорили, и когда я сказала, что если вдруг…
Он же уже все, убедился, поверил. Он уже прибыль получил.
На низком старте. Сейчас на низком старте, потому что…
А он не профильный, то есть он не связан, да?
Нет, нет. Этот человек, вообще не имеющий никакого отношения к медицине в принципе. Зато в его жизни, у него большая семья, и в его жизни, в жизни его близких людей были истории, когда ну просто мы с ним знаем, о чем разговор, да, в Германию эвакуируются там…
Понятно. Он понимает.
… один, другой, третий. Он понимает, что это такое. Когда лично его это коснулось.
То есть мечта все-таки осуществится, я так понимаю.
Я вообще не сомневаюсь в этом ни капли. Когда мы, когда вот эта мечта оформляется в какие-то там мыслеобразы и так далее, становится потихонечку понятно. Я все-таки знаю, что нас слышат и все материализуется.
То есть сеть просто клиник Юлии Щербатовой ты не хочешь построить?
Мне бы хотелось не этого. Мне бы хотелось все-таки про то, что человек — это удивительно созданное существо, потрясающей просто сложности устройство. И когда мы можем что-то сохранить то, что можем сохранить, да, можем улучшить что-то, да, жизнь, она бывает разной. Так вот если я конкретно, лично я могу что-то сделать лучше, сохранить…
Так а что мешает? У тебя будет там пять клиник, понимаешь? И ты в каждой из них будешь это сохранять.
Сохранять — да, но моя история, вот лично моя, те пациенты, которые проходят через мои руки, — это очень-очень такие личные истории, я вообще не думаю, что это можно и нужно масштабировать. Ни к чему это все. Это очень нежные, персональные, очень-очень иногда интимные истории, которые человек рассказывает.
Скажи, а вот когда ты тогда все-таки приняла решение, когда тебя поддержал вот этот вот партнер, были люди, которые вокруг, близкие люди, семья, ну, не знаю, которые говорили: «Ты что, с ума сошла, у тебя все хорошо».
Конечно.
И что?
Говорили: «Что делаешь вообще?».
Все были против?
Нет, не все были, конечно…
Что ты им говорила?
Ну, я немножечко вообще так решения в жизни принимала: встала и уехала из Казахстана куда-то. Меня никто не ждал нигде.
А родители?
С родителями у меня история отдельная, поэтому они наблюдали издалека немножечко и… потом расскажу.
Хорошо, ладно.
А те люди, которые окружали, допустим, коллеги, те, с которыми мы близко общались, да, были коллеги, которые говорили, что сейчас у тебя молодой пионерский задор, пожалуйста, поупражняйся, придешь назад потом работать, сядешь, успокоишься, будешь ходить на работу.
Кто поддержал?
Поддержали меня буквально, если честно, три человека, которые сказали: «Во, вообще!». Это все, для меня это был такой момент, вы знаете, как...
Вообще страшно было?
Страха у меня не было, у меня была эта точка накала ответственности, что я должна вырулить, у меня не было варианта «я не вырулю» вообще никакого. То есть иных вариантов развития событий просто не предполагалось. То есть я знала, что если я сейчас скажу: «Галина Борисовна, Марина Ивановна, давайте-ка возьмемся за руки, давайте, я знаю, как сделать, если вы мне поверите и пойдемте вместе, то у нас все будет хорошо». И это моя вообще реально отдельная радость и гордость — это мои коллеги, которые сказали: «Давай».
То есть это даже не разговор о том, что мы разговаривали три месяца: а может быть да, а может быть нет. Нет, нет, все, мы так встали и пошли. Может быть, это то, как сказали вышеупомянутые коллеги: «Слушай, такого нам никто пока не предлагал. А что я теряю? Ничего не теряю. Давай сделаем, давай сделаем». И это та история, когда мы с коллегами разговариваем со своими пациентами, наверное, как со своими родными и близкими людьми.
Был момент, когда вдруг ты поняла, что ты первый раз столкнулась с какой-то большой проблемой? Бывает же такое.
Конечно, да.
Проблема такая — привести, допустим, людей. Есть такие пациенты, любимые мои, родные, с которыми я 10 лет и больше, они за мной, наверное, куда только не ходили и опять пришли, опять поверили. Но когда вдруг мы создаем сетку расписаний и говорим о том, что у нас, пожалуйста, ко всем можно прийти, есть понятие заполненности записи докторов. И этот момент он прям, он такой немножечко тревожный, потому что когда же ты уже сказала коллегам, что мы идем, а мне надо им обеспечить запись, потому что они не должны этого делать. Они и так мне принесли свои руки, свои головы, свои знания, опыт.
То есть это не их проблема?
Нет, это не их проблема.
Это уже твоя проблема?
Это моя задача — сделать так, чтобы это было,
А скажи, все-таки основное — это сарафанное радио
Дело в том, что реклама для нас, наверное, даже странно звучит, но просто это так принято называть, потому что мы рассказываем о том, что мы знаем и умеем, возможно, это можно еще как-то перенастроить, еще как-то переделать, это, в конце концов, работа. Но мы бы хотели объяснять пациентам то, что мы делаем, то, что они, может быть, не знают. Действительно ко мне приходят и говорят: «А почему этого никто и нигде не рассказывает?». Я говорю: «Я не знаю, я рассказываю, например». Поэтому мы про рассказ, про то, что мы можем делать и делаем
Юль, государственная медицинская система, ты в ней долго работала, в ней что-то меняется.
Почти ничего.
Вы, как, опять же, уже представитель частного бизнеса и понимающий изнутри какие тут проблемы есть, и знающий, как это есть в государственной системе, пытаетесь ли вы как-то институционально что-то менять?
Есть группа коллег, конечно, безусловно, которые понимают, что происходит, что мы можем изменить, но вы понимаете, это система. Я не понимаю, как сейчас можно изменить эту систему, я не вижу никаких инструментов воздействия на государственную машину, которая устроена так, как она устроена.
А что вам, что нужно как-то кардинально главное поменять было тактически? Коротко, или это коротко не скажешь?
Отменить стандарты, те, которые есть сейчас.
Стандарты лечения?
Оказания медицинской помощи, та, которая сейчас прописана. Это наследие все-таки давних времен. Мир меняется, меняются технологии, меняется наука. Да, мы понимаем, что сейчас появляются исследования, пять лет назад мы не думали о чем-то таком, что есть сейчас. Меняется лабораторная диагностика, меняется фарминдустрия, меняется очень много всего вообще, что относится к организму человека. Это, в конце концов, единственное свое, что у нас есть — это наше тело и здоровье, нам другого никто не выдаст, но ничего не меняется в этих подходах. Это прям плохо.
То есть правильно ли я понимаю, если, допустим, тебе сейчас, представь, так пофантазируй, тебе делают предложение возглавить какую-нибудь крупную московскую больницу и говорят: «Ты такая молодец, ты доказала, что ты можешь. Потому что ты понимаешь, что ты могла бы оказать большему количеству людей помощь, что большая больница, этот масштаб.
Это большой соблазн, да, это большой соблазн, но, опять же, в том смысле, как у меня это устроено в голове, я бы рискнула, я бы рискнула, потому что если, правда, я могу что-то изменить…
Ух ты, и что, оставила бы клинику свою?
Да ничего бы я не оставила, есть, в конце концов, доверительные отношения, да, с коллегами и так далее, это всегда было силой.
То есть ты бы рискнула, пошла бы?
Я бы рискнула только из-за того, что, возможно, я бы могла что-то изменить здесь. И опять про это: если я могу что-то изменить и кому-то помочь прям по-настоящему, я бы это сделала.
Все-таки поэтому не все, понимаешь, твои коллеги, например, рискнули и пошли делать частную клинику. Почему-то кто-то делает этот шаг, пытается, а кто-то никогда не делает и, может быть, ему и не надо этого. То есть ты, понятно, но раз ты готова так.
Я бы пошла, и я ни о чем не пожалела ни в одну секунду. Да, было, правда, очень трудные были моменты всевозможные — и связанные с финансами, и с организацией, и с помещениями, и с закупкой оборудования, и с налаживанием отношений с дистрибьюторами. То есть это действительно не бывает гладко, правда, нигде. Но если относиться к этому как к проблеме, наверное, это, правда, будет проблемой, будет трудным путем преодоления. Но если относиться к этому как, наверное, к части пути, да, так, да, сложно, но ничего страшного, завтра встану, сделаю по-другому, придумаю, кому позвонить, с кем пообщаться, и все будет хорошо.
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Юль, недавно, вообще следила ли ты за процессом над Еленой Мисюриной? Можешь прокомментировать что-то? Потому что, с одной стороны, мы, как люди далекие от медицины, наблюдая за этим процессом, очень сильно радовались, что медицинское сообщество так, если грубо, отбило врача. С другой стороны, параллельно, правда, был слабый такой голос, но он все равно звучит — это как раз голос пациентов, что все равно есть врачебные ошибки и, может быть, это не в этом случае, но они есть.
Насколько ответственность врача все равно, условно, должна быть и должна ли она, в том числе, каким-то образом нести за собой что-то, эта ответственность?
Что касается ответственности, безусловно, это должно быть как-то юридически урегулировано. Отношения пациента и доктора — это, безусловно, просто… Если, допустим, мы знаем, что в Америке есть профсоюзы врачей, и там масса всевозможных контролирующих органов, которые независимо друг от друга рассматривают случай и понимают, ошибка ли это или не ошибка. И если доказано, что это ошибка, вот доктор не учел чего-то, недооценил и так далее — да, он несет какую-то ответственность, и это пропорционально, это правомочно. Но у нас, к сожалению, все настолько здесь, вообще мы не защищены, врачи не защищены от каких-то инсинуаций, к сожалению. И мы прекрасно знаем что такое...
А пациенты защищены?
На мой взгляд, пациент все-таки защищен больше, чем врач, честно. Да, он может пойти в Росздравнадзор, все такое, действительно поднять общественность и так далее. Что касается, допустим, этой ситуации, единственное, почему я очень осторожно высказывала свое мнение: никто из нас, никто из нас, кто слышал эту историю, не знает всей правды до конца, никто из нас. Это нужно отдавать себе отчет. Что конкретно там было, что случилось, почему это имело такой резонанс, почему родственники, пациенты и так далее, расхождение диагноза. В чем дело — там тайна, там однозначно что-то кто-то кому-то недоговаривает или умышленно скрывает, и мы с вами этого не узнаем до конца, честно. Поэтому говорить тут о врачебной ошибке невозможно, учитывая то, что пациент погиб спустя четверо суток после всего этого.
Когда ты говоришь, что пациент более защищенный, опять же, потому что...
Как потребитель наших услуг. А врач, который оказывает эти самые услуги, вы знаете, мы столько, я говорю сейчас как врач, мы столько оказываем на свой страх и риск, и никто-никто нас не поддерживает, нигде и никак. То есть либо ты сам, то есть какие-то случаи, они не могут не быть. Человек устроен так сложно и столько разнообразных сочетаний бывает факторов как организма самого пациента, так и воздействия на него каких-то препаратов и так далее. То есть это действительно прям каждый случай уникален, каждый случай — это отдельный космос.
И здесь в каждом конкретном случае врач один на один, только он принимает решение. Это настолько невозможно как-то говорить о том, что… Конкретных ошибок их единицы, их очень мало, потому что те врачи, которые попадают все-таки в практическое здравоохранение, не врачи отсеялись еще на этапе обучения, они отсеялись на этапе ординатуры, допустим, правда, это невозможно, это тяжелый труд, это действительно самоотверженный труд и ты...
А ты до сих пор так по 14 часов работаешь?
В основном да, ничего сделать с этим не могу, работа и...
Юль, конечно, нашим зрителям, в том числе, интересны такие практические советы как жить, потому что, понятно, что хочется как-то отложить этот возраст старения. Дай мне совет, что обязательно надо начинать уже делать в этом возрасте или заканчивать что-то?
В первую очередь, нужно понимать то, что мы объясняем не только персонально кому-то, а объясняем вообще пациентам: пожалуйста, помните, что старение начинается очень рано. Что такое старение? Старение — это процесс генетически детерминированный, он настигнет каждого из нас, он неостановим, но мы можем изменить качество этой жизни. Каждый из нас сейчас при современном развитии медицины, фарминдустрии, науки и так далее, понимаем мы все, что можно прожить жизнь по-разному, качественно по-разному. То есть те люди, которые, например...
Хорошо, мы это понимаем. Что надо делать?
Ходить к эндокринологу.
В каком возрасте надо?
25 лет. Почему 25? Мы можем объяснить. Дело в том, что все изменения, которые начинаются в нашем гормональном статусе, а это то, что позволяет нашему организму функционировать так, как он функционирует, мы самые красивые, здоровые, замечательные, умные и активные, когда у нас пиковое значение гормонов всегда, так устроен человек после 25-27 лет, потом начинается потихонечку спад. Это ничего не значит, что: а, все развалилось, все умерло — это не так.
Грамотный эндокринолог — наш друг, товарищ и брат, как я говорю всегда. Это тот человек, который позволит на долгие годы сохранять примерно прекрасное самочувствие, хороший функционал наших клеток, активный, здоровый разум и так далее.
А скажи, ты веришь, что действительно фармакология, медицина и новые все эти научные разработки, которыми занимаются, к сожалению, в России в меньшей степени, а в мире в большей, которые прогнозируют нам, в общем-то, почти вечную жизнь, ну, может быть, не вечную, но точно сильно больше, чем мы имеем сейчас? Веришь в это?
Я думаю, что так будет, потому что на самом деле человечество научилось, давайте такое слов применим, «ремонтировать» некоторые вещи и следить вовремя за теми вещами, которые сравнительно недавно в прошлом точно приводило к смерти в большинстве процентов случаев. На самом деле наука то, что нам сейчас позволяет сделать — это содержать в порядке наше тело, наш разум. Поэтому мы вообще ничего не говорим про жизнь вечную и бесконечную — это не так, потому что, в конце концов, теломеразную историю никто не отменял, концевые участки. Хромосом отрезает теломеразы при каждом делении и, в конце концов, мы умираем.
Мы не про это, мы все-таки про то, что можно прожить, например, 100 лет в прекрасном совершенно здравии, в здравом разуме, в твердой памяти, в активности, и все хорошо, активное долголетие, мы про это как раз говорим. А можно в 50 лет превратиться в совершенно развалину и все, и жить еще 20 лет у себя, быть запертым в квартире и все плохо.
А ты наблюдала за какими-то клиентами, которые, условно, приходили уже такими развалюшками, но в достаточно молодом возрасте, и которые вдруг на ваших глазах, что с ними происходило?
Это наш любимый, наверное, случай, когда мы можем, применив знания, иногда это на уровне интуиции, иногда это просто восьмое чувство, что сделать так, чтобы пациент сейчас перестал прямо разрушаться, а стал хорошеньким. Отыграть то, что назад можно отыграть. Да, конечно, мы отдаем себе отчет, что мы не вернем вчерашний день никак, это невозможно. Но мы можем сделать за счет собственных ресурсов организма то, что сохранилось еще в резервах клеток, мы можем действительно сделать так, что человек перестанет день ото дня себя хуже чувствовать, у него будет теряться память, это много всяких неприятных вещей. Все, кто чуть-чуть постарше, знают, о чем разговор, да. Вчера не болело, сегодня болит.
Юль, у меня совсем нет времени. Конечно, хочется, понимаешь, практических советов уже, что делать, что пить, что не есть, что проверять, кроме эндокринолога.
Идти к эндокринологу. Понятно, что нужно понимать, что, пожалуйста, избитые истины — не пить алкоголь, не курить, двигаться и так далее.
Я курю, алкоголь пью, правда, сейчас взяла небольшой перерыв.
Это всегда наш выбор, это всегда наш выбор: пить алкоголь или не пить, или выпить чайку и пойти прогуляться — это выбор. Просто все хотят жить долго и счастливо, но только никто ничего не хочет для этого делать. Поэтому когда мы принимаем решение, глядя друг другу в глаза, что сегодня у нас не бутылка вина, допустим, а сегодня у нас вкусный чаек и мы пойдем-ка с тобой прогуляемся, поговорим о разных...
Мне так в этот момент захотелось шампанского.
Пусть будет шампанское, пусть будет шампанское, но пусть все будет разумно, расскажем.
У меня в гостях была Юлия Щербатова, главный врач и основатель клиники Юлии Щербатовой, под ее собственным именем. Это была не рекламная программа, это была программа восхищения настоящим предпринимательским духом, программа «Синдеева. Сделай сам».
