Лекции
Кино
Галереи SMART TV
Юлия Ауг: «Меня снимали с ролей из-за моих высказываний, интервью, постов»
Актриса о «смутном времени» в Москве, документальном фильме про доктора Лизу и поцелуе Тарантино
Читать
49:07
0 23274

Юлия Ауг: «Меня снимали с ролей из-за моих высказываний, интервью, постов»

— Синдеева
Актриса о «смутном времени» в Москве, документальном фильме про доктора Лизу и поцелуе Тарантино

В гостях у Натальи Синдеевой — актриса и режиссер Юлия Ауг. Она рассказала о роли в документальном фильме про доктора Лизу, о том, как целовалась с Квентином Тарантино, из-за чего лишалась своих ролей и что думает об острой ситуации в Москве. 

  • «На видео, на основании которого арестовали Жукова, даже не он!» Юлия Ауг об абсурдности «московского дела» (Смотреть)
  • «За три дня до начала проекта я узнала, что меня сняли». Юлия Ауг — о том, как ее лишили роли из-за политических высказываний (Смотреть)
  • «Мальчики не ожидают, а я могу ответить. Ох, как мне это нравилось!» Юлия Ауг — о том, как отец учил ее драться, и почему решила научить самозащите собственную дочку (Смотреть)
  • «Полина прибегает и говорит: там Тарантино с тобой познакомиться хочет!» Юлия Ауг о поцелуе с Тарантино (Смотреть)

Синдеева: У меня сегодня фантастическая гостья – актриса, режиссер Юлия Ауг. Привет!

Ауг: Привет.

Синдеева: Юль, я хотела тебя угостить кофе. Какой ты будешь? У меня есть умная штука, которая вот я нажму кнопочку, машинка начнет делать этот кофе. Потому что компания De'Longhi, которая поддерживает нашу программу, вот сделала такую очень удобную опцию. Какой будешь кофе?

Ауг: Капучино. Спасибо большое.

Синдеева: Юль, ты невероятно неравнодушный человек, очень реагирующий на все, что происходит. Я, конечно, не могу с тобой начать наш разговор вообще с того, что происходит вокруг нас сейчас в Москве. Я читаю тебя в фейсбуке. Я вижу через эти слова скупые, сколько там эмоций. У меня похожие чувства, и я… я иногда даже ничего не пишу, потому что я понимаю, что у меня нет нормальных слов, чтобы писать. Вот давай про последний этот месяц жизни в Москве. Что ты вообще вот хочешь сказать этому миру?

Ауг: Понимаешь, вот ты очень точно сказала, что вот эти скупые слова. Я раньше значительно больше, больше вообще высказывалась, активнее и развернутее, чем сейчас. Потому что если я сейчас попытаюсь честно подобрать те слова, которые выражают то, что я чувствую, во-первых, это будет слишком эмоционально, это не будет на пользу делу, а, во-вторых, это будет больше похоже на какую-то истерику, что тоже совершенно неправильно. Поэтому я стараюсь себя ограничить очень сухими высказываниями и фактами. Потому что то, что сейчас происходит, на мой взгляд, это действительно ад. Притом, какой-то невероятно сгущающийся и концентрированный. Потому что каждый день и не только в Москве, каждый день приходят какие-то сообщения, которые, узнав о которых ты отказываешься верить в то, что это правда.

Синдеева: Да, вот у меня постоянно, ты знаешь, я даже иногда хочу, правда, себя ущипнуть. Думаю, вот это, ну, не может это быть с нами в 19-ом году в 21-ом веке!

Ауг: Я сегодня открываю фейсбук и читаю, что, оказывается, видео, на основании которого Егор Жуков был задержан, это вообще не его видео! На видео не он! Но при всем при этом Следственный комитет не хочет прекращать и не будет прекращать дело против него. Это как? Это вот в рамках? Я уже даже не про закон, я просто про здравый смысл. Это как?! Чего хотят добиться эти люди, которые сейчас создают такую ситуацию? Я имею в виду вот эти вот люди во власти. Вот чего они хотят вот такими своими шагами добиться?

Синдеева: То, что это эскалирует конфликт и его увеличивает, это же очевидно!

Ауг: Это очевидно! Именно они эскалируют, и именно они увеличивают. То есть, реально же не было…

Синдеева: Вообще, что такое выборы в Московскую городскую думу? Ну, правда?

Ауг: Это вообще смешно! Это вообще смешно! Зачем и кому понадобилось не допускать депутатов? Сейчас постоянно задерживать, держать под арестом? Вообще, каждый новый арест удивляет. Но то, что вчера задержали Юлю Галямину, которая, ну… Ну, нет уже слов! Это вообще непонятно! Это просто непонятно! А то, что происходит с Беглецом? Который вообще не имеет к этому отношения! Но это вот только часть, это только сегмент. Два дня назад мне написали люди, которые занимаются… я даже не знаю, как назвать. Попыткой отстоять экологию там в регионе Ивангород-Кингисепп. Даже не здесь, в Москве. И я узнаю, что там происходит то же самое, что здесь происходит под Москвой. То есть, строится свалка, рядом с которой никакого перерабатывающего завода не будет. Это будет просто свалка, которая уничтожит окружающую среду не только вот в регионе там Ивангород-Кингисепп, но это еще все пойдет в Эстонию, в Нарву. Именно поэтому мне написали, потому что я оттуда. И я изучаю сейчас эти материалы, и я понимаю, почему они вышли на меня. Потому что я могу хоть какую-то волну поднять. Потому что их просто не слышат! Их просто вообще не воспринимают. И вот так на каждом шагу. Вчера закрыли реабилитационный центр, в котором занимались в течение 10 лет дети с аутизмом, с умственной…

Синдеева: Я не знала.

Ауг: Я тебе пришлю ссылку!

Синдеева: Где? В Москве?

Ауг: Здесь, в Москве. Я пришлю ссылку.

Синдеева: Как мне назвать время?

Ауг: Смутное время. Мне кажется, что есть очень точное определение, такое пушкинское определение – смутное время.

Синдеева: Скажи, а вот тебе никогда не бывает страшно? Мы же ведь наблюдаем разные сейчас примеры, разных людей, которые каким-то образом сумели с собой договориться, и которые совсем недавно были вроде как с нашими представлениями о жизни, о прекрасном, и вдруг что-то происходит. Я иногда пытаюсь объяснить поступки этих людей, вот честно. И при этом мне кажется, это не был такой страх там, не знаю, потери семьи, свободы. Это такое удобное существование. Вот ты все время делаешь неудобные вещи. Ты все время реагируешь. Вот у тебя хоть когда-нибудь бывает страх, что ты можешь потерять работу, что тебя не будут брать в кино? Ну, это же правда страшно, мы же тоже такие примеры знаем.

Ауг: Конечно, у меня такой страх есть. Более того, у меня есть живые примеры, когда я теряла работу, и когда меня снимали с ролей.

Синдеева: Из-за этого?

Ауг: Конечно. Когда меня снимали.

Синдеева: Как они объясняли? Они объясняли это, или ты понимала?

Ауг: Нет, они не объясняли, я просто понимала, что это следствие там определенных моих шагов, высказываний, интервью, постов или еще чего-то. Я не могу сказать, что это часто было, но это было! И я абсолютно точно знаю, что это возможно, это реально. Один раз это было очень для меня такой трагический момент, меня сняли с роли в одном проекте, который я очень ждала.

Синдеева: А можешь рассказать?

Ауг: Да, я могу рассказать. Но на самом деле, он ни о чем, этот проект, сейчас не говорит, он не вышел в конечном итоге.

Синдеева: То есть, все-таки есть справедливость какая-то в жизни!

Ауг: Он правда не вышел. То есть, он снимался, но он не вышел. Это была очень такая в моей жизни тяжелая ситуация, жив еще был мой муж. У нас были страшные кредиты, связанные с тем, что он разорился и потерял бизнес. И, чтобы отдать долги, я кредиты брала на свое имя, да. И у меня был такой период в жизни, когда я должна была все время работать. Вот все время я должна была работать.

Синдеева: Да, я видела по твоей хронологии. Я просто не понимаю, как ты это успевала.

Ауг: У меня один проект должен был заканчиваться, другой начинаться, там параллельно 3-4 проекта. И вот у меня как раз был период, когда мы снимали «Ученика» с Кириллом Серебренниковым. А с Кириллом изначально была договоренность, что вот когда мы работаем над этим проектом, никаких проектов параллельно. Вот чтобы полностью погрузиться туда. Мы жили в Калининграде и никуда не уезжали, и действительно создавалась не только атмосфера вот в кадре, но она создавалась вообще в процессе. И я знала, что вот я сейчас заканчиваю этот проект, возвращаюсь домой, и у меня буквально через три дня начинается новый проект. И что-то наверное за неделю до окончания съемок «Ученика» мне звонит мой агент и говорит: «Юль, я уже несколько дней это знаю, я не могла вам позвонить, просто не знала, как это сообщить, но вот «Синей розы» не будет. Вас сняли».

Синдеева: А это был?

Ауг: Это был сериал.

Синдеева: Это сериал, и он делался на деньги Министерства культуры?

Ауг: Ну, да, канала там.

Синдеева: Извини. Я просто пытаюсь понять логику принятия решения. Это позвонили сверху? Это перестраховался сам?

Ауг: Я не знаю таких механизмов, я не знаю таких механизмов. Но я знаю, что это было. Более того, я единственный раз в жизни, вот правда, единственный раз в жизни решила воспользоваться там какими-то своими близкими знакомствами с продюсерами, которые производят этот продукт. И я сначала позвонила одному продюсеру, потому мне дали телефон и дали контакт продюсера, который конкретно производил этот фильм. И все равно я ничего не смогла сделать. И потом был такой случай, когда один очень уважаемый продюсер… И, кстати, мое уважение не уменьшилось от этого разговора ни в коем случае, потому что он-то как раз меня продолжает брать. И я с ним работаю, это никак! Но он меня предупредил. Он подошел ко мне на одном из фестивалей и сказал: «Юль, ты еще хочешь, чтобы мы с тобой вместе сотрудничали? Чтобы вот мы что-то делали вместе? Я хочу. Но я тебя очень прошу. Если совсем не можешь писать, пиши поменьше, иначе я не смогу с тобой сотрудничать».

Синдеева: Но это же все равно тебя не остановило. И ты не можешь, это же видно.

Ауг: Надо сказать, что и он не прекратил сотрудничество со мной. То есть, это такой непоказательный случай.

Синдеева: Скажи, вот я верю в справедливость. Знаешь, это часто звучит наивно, я часто слышу аргументы: ну, как же так, вот, да, мы наблюдаем все это, где она, справедливость? Может быть, она не сиюминутная и так далее, я верю. Ты веришь вообще?

Ауг: В справедливость?

Синдеева: Ну, и в торжество все-таки добра?

Ауг: Торжество добра. Очень сложный вопрос, потому что если верить в бога и если верить в некую высшую справедливость, то, как мне кажется, да, тогда можно на это надеяться и можно рассчитывать. Потому что справедливости, которая происходит здесь и сейчас, и которая прямо вот у нас на глазах настигает кого-то, кто совершил какую-то вопиющую несправедливость против других людей, против животных, против природы, и вот поплатился за это? Нет, не верю. Потому что я как раз вижу абсолютно противоположные примеры, что люди, которые творят очень много несправедливости и приносят колоссальный вред, вполне благополучны.

Синдеева: Да, вполне благополучны. Вот у меня сейчас тоже было интервью, я говорю, понимаешь, мне хочется орать иногда, но я не знаю, что. Нет, я делаю свое дело там, телеканал Дождь, слава богу, имеет сейчас большую аудиторию. Мы стараемся об этом рассказывать обо всем, потому что видим свою, в том числе, миссию максимально об этом, ну, рассказывать людям, да? Ты ходила на все суды по делу «Седьмой студии». Это очень важно с точки зрения поддержки ребят. А вот с точки зрения результата? Вот сейчас вроде идет какое-то (кстати, неплохая новость, да?) что вдруг, оказывается-то вообще-то ребята потратили меньше, чем должны были потратить, да? И вдруг какой-то идет откат. Или вот ситуация с Ваней Голуновым недавно, да? Вот как ты, кстати, думаешь, вот этот вот быстрый разворот в другую сторону, это результат чего?

Ауг: Ну, я думаю, что здесь есть несколько факторов. Естественно, я могу ошибаться, я могу быть наивной, я могу быть идеалистом и романтиком, но мне кажется, что момент общественного возмущения, освещения и неравнодушия играет свою роль. Вполне возможно, не главенствующую, но играет свою роль. Потому что когда общество молчит и замалчивает, это ведь не только вот эти вот случаи! Все случаи, связанные с арестом мам, которые покупали лекарства для своих детей! Если бы хотя бы один из этих случаев не был бы массово освещен в интернет-сети, на маму было бы заведено дело, и ее бы посадили. Это абсолютно точно, что вот такой вот массовый всплеск негодования делает свое дело. Относительно других случаев я тоже думаю, что массовое освещение и подробная информация тоже делают свое дело. Но кроме этого, конечно, есть какие-то подводные течения, о которых мы точно не знаем. Договоренности, переговоры и так далее. Но опять-таки, если бы этого не было, не было бы договоренностей и не было бы переговоров.

Синдеева: Максимальное освещение, да. А, кстати, фильм про доктора Лизу, он уже сделан? Снят?

Ауг: Он снят, но еще не сделан. Это разные этапы.

Синдеева: Ну, смотри. Я прочитала, ты в этом фильме играешь зав отделением или директора больницы?

Ауг: Директора больницы, главврача больницы.

Синдеева: Главврача больницы. И, в общем-то, являешься антагонистом к доктору Лизе. Ты как человек, как актриса, которая, ну, вживаешься в роль, пытаешься понять, ты смогла понять этого врача?

Ауг: Да, конечно.

Синдеева: То есть, я все время, ты знаешь, я все время пытаюсь их понять тоже.

Ауг: Конечно. Мне это всегда очень интересно. Мне правда всегда очень интересно встать на другую сторону. Я же очень часто становлюсь на другую сторону. Моя чиновница из интимных мест, еще ничего не было! Еще вот этого всего не было!

Синдеева: Вообще, как это вы угадали тогда.

Ауг: Это действительно совершенно удивительная история, потому что мы снимали это в 2012 году. Еще ничего не было.

Синдеева: Хотя тогда казалось тоже, все было ужасно. Ты понимаешь, казалось, что все уже, точка невозврата была тогда! А она вот сейчас, и она, мне кажется, еще даже не наступила.

Ауг: Да. Вот. Но я просто к тому, что мне это как раз интересно, потому что у актеров же есть такое приспособление: для того чтобы быть убедительным внутри своего персонажа, ты должен стать его адвокатом. Как бы он тебе ни нравился. То есть, ты можешь ненавидеть своего персонажа, но ты должен стать его адвокатом, ты должен его изучить и оправдать. И вот тогда ты будешь убедителен. Ну, конечно, я…

Синдеева: Как ты оправдала вот главного врача?

Ауг: Ну, как? У нее больница. У нее огромное количество подчиненных. У нее огромное количество больных. И вот то, что доктор Лиза просто крадет!

Синдеева: А это документальная история?

Ауг: Да, это документальная история, да. Крадет наркотики, чтобы спасти девочку! Чтобы обезболить — не спасти — обезболить девочку! Это ставит од угрозу вот этот огромный механизм, который называется больница. Конечно, я могу оправдать этого врача. Другое дело, как я, Юля Ауг, поступила бы в этот момент. Но оправдать я ее могу.

Синдеева: А вот я в последнее время очень много думаю и пытаюсь тоже понять ребят, которые выходят на улицу, вот тех так называемых «космонавтов» — Росгвардия, ОМОН. Прячут лица. Давай представим, у тебя роль. Ты — один из руководителей подразделения Росгвардии. Давай, попробуем. Их можно оправдать и понять?

Ауг: Оправдать?

Синдеева: Понять.

Ауг: Ну, я бы начала с истории жизни. Я бы постаралась понять, откуда этот человек. Какое у него прошлое? С чем он столкнулся там, допустим, 20 лет назад? А потом десять лет назад? Кто он? В зависимости от возраста. Он еще застал Афганистан или он уже оказался на войне в Чеченскую войну? В какую? В первую? Во вторую? Тоже очень разные вещи. И, исходя из этого, я бы постаралась бы замотивировать его поступки. У меня…

Синдеева: ТЫ подходила этим ребятам на улице?

Ауг: Да, подходила. Подходила, разговаривала. Разговаривала с этими ребятами. Кто-то очень легко разговаривает. А кто-то совсем не хочет.

Синдеева: От уверенности? Или им все равно?

Ауг: Им не все равно. Ну, по крайней мере, те, с кем я общалась, они все были напряжены. И там есть удивительные вещи. Там, например, есть совсем-совсем молодые ребята, я понимаю, что это, скорее всего, или срочники, или те, кто учится в училищах. Они совсем молодые! И они как раз не хотят разговаривать. И они как раз не идут, ну, по крайней мере, те, с которыми я пыталась разговаривать. Они не идут. И вот у меня здесь возникает вопрос, они не идут на контакт, потому что они действительно растеряны и они не понимают, что происходит, или же у них сформирована уже определенное четкое отношение к тем, кто вышел на митинг, к тем, кто вышел на эти гуляния, и они заранее, ну, как бы находясь в зоне ненависти, не позволяют в себя впустить что-то другое! Чтобы это было разрушено!

Синдеева: У меня был вот недавно такой опыт, кода был последний митинг на Сахарова, я была около сцены, и вдруг в какой-то момент просто за сценой выстраивается шеренга из «космонавтов»…

Ауг: Я была там точно в этом же месте! И я тоже это видела.

Синдеева: Я подошла. Я не разговаривала, они были все в шлемах. В основном опускали ребята глаза. Они, им было некомфортно. А кто-то стоял с вызовом, с вызовом и с наглостью. И я в этот момент тоже, я все пыталась, знаешь, понять. Потому что я понимаю, что вот, там многие это дети наши с тобой, понимаешь?

Ауг: Дети, дети.

Синдеева: И так хочется достучаться. Ты знаешь, вот у меня сейчас есть у нас мечта поговорить с этими ребята оффрекордс, не под камерой, поговорить! Я очень хочу понять, что там за всем за этим, да? Понятно, у каждого своя судьба там и так далее, но, так или иначе, попробовать, понять и почувствовать, да, что же происходит там, это тоже важно!

Ауг: Мне это очень интересно. Мне это тоже очень важно, потому что я после, по-моему, вот первых двух дней выступлений, то есть, я имею в виду после 28-го и после 3-го я даже задавалась этим вопросом. Я даже нашла стихотворение Паоло Пазолини. У Паоло Пазолини есть потрясающее стихотворение, посвященное карабинерам…

Их тогда побили. Их тогда действительно побили. И он сочувствовал этим ребятам из народа, из глубинки, которых отметелили. У нас другая ситуация. У нас другая ситуация! Я не сочувствую, но я действительно очень хочу разобраться. Мне всегда невероятно интересно, что происходит с другой стороны. Мне невероятно интересна мотивация их поступков.

Синдеева: Ну, потому что это еще сейчас и важно понять! Потому что как-то из этого все равно клинча вообще мы все должны выйти. Я не знаю, притом, опять, мы тут сидим и говорим «у нас есть желание выйти», я не понимаю, есть ли желание у власти выйти из этого клинча, судя по действиям, которые каждый день происходят.

Ауг: Мне кажется, что как-то нет. Ну, нет, ну, может быть, и есть, но я пока никаких шагов, да, намеков! То есть, я никаких конструктивных действий к желанию выйти из этого клинча не вижу пока. Ну, правда.

Синдеева: Юль, вот это вот чувство невероятной такой острой справедливости, вот это неравнодушие, оно с детства? Это вот как-то?

Ауг: Ну, с детства.

Синдеева: С детства. Я тут прочитала, что тебя папа драться научил.

Ауг: Да.

Синдеева: Потому что, в общем-то, сейчас это слово теперь раньше мы не использовали, буллинг в школе был. То есть, тебя, в общем-то, не очень там принимали. И ты научила дочь свою драться?

Ауг: Да. Я учила ее драться.

Синдеева: Черт! Вот я, знаешь, когда прочитала, я подумала, вот я свою не научила. Надо. Пора. 10 лет. Может, наверное, пора?

Ауг: Ну, я Польку учила чуть раньше, но вот я, я по своей психофизике, видимо, была к этому предрасположена, и мне это даже нравилось. Мне прям нравилось с папой…

Синдеева: В рожу дать?

Ауг: …с папой заниматься. И очень нравилось, когда от меня мальчики не ожидают, а я могу ответить. Ох, как мне это нравилось! Полька совсем другая. Я когда вот только-только учила ее драться, и, по-моему, она…

Синдеева: А что значит научила? Вот ты ее учила драться. Это что?

Ауг: Вот, между прочим, ты очень хорошо и правильно сжимаешь кулак.

Синдеева: Да? Нормально, да?

Ауг: Да, ты нормально, хорошо. Потому что все начинается с того, как сжимается кулак, потому что девочки кулак сжимаю как угодно, но только не правильно. То есть, они вот так сжимают, вот так сжимают кулак, вот так сжимают кулак. А вот так, вот так это правильно. То есть, все пальцы должны быть сжаты, и этот палец должен быть внутри, чтобы ничего не выбить, чтобы ничего не выбить и ничего не сломать. Бить надо вот этими двумя косточками.

Синдеева: Но ты на папе тренировалась, а Поля?

Ауг: Конечно! На мне.

Синдеева: Ты терпела?

Ауг: Да, конечно. На мне. Но вот что удивительно, Полька, по-моему, один, ну, не один раз, она первый раз в жизни там дала сдачи, и вернулась домой и сказала: «Мам, я не знаю. Ты знаешь, может быть, ты предрасположена бить людей, я – нет. Я после того как ударила, мне было очень плохо». А мне было прикольно, мне было нормально. А ей было плохо. И ей это было очень тяжело. Это все-таки разная очень, очень разная психофизика. И Поля сейчас значительно…

Синдеева: Ну, она, может быть, другим способом умеет себя защищать?

Ауг: Нет, ну, она умеет, конечно, она сейчас умеет себя защищать, о чем разговор? Да и потом она уже нормально дралась. Я помню, когда я ее привезла в Москву, потому что это еще в Эстонии было. Потом я ее привела в Москву, и вот это буквальная история. Мы там перевели ее из одной школы в другую. Первый день в новой школе: Полина приходит с фингалом под глазом. Я говорю: «Поля, а ты ответила?» — «Да, ответила». Ну, постепенно ее жизнь тоже сделала не такой нежной и мягкой, хотя она правда другая. Вот мы вчера с ней разговаривали, какой-то был разговор о том, насколько живая природа, насколько мы это чувствуем. И она сказала тоже какую-то удивительную совершенно фразу, она сказала: «Мам, а ведь в детстве было время, когда я любила каждый листочек». И ей, кстати, невероятно тяжело, буквально очень тяжело воспринимать все, что сейчас происходит. Ей прям физически бывает больно. Вот потому что она каждый листочек любит.

Синдеева: Она с тобой тоже на митинги ходит?

Ауг: Ходит. Иногда я с ней.

Синдеева: Слушай, в «Юмористе» ты с Полиной на площадке. Как это?

Ауг: Ну, во-первых, я с Полиной не на площадке, потому что мы в разное время.

Синдеева: А, черт! Когда смотришь кино, думаешь, что это все вместе же происходит. Вы там все толпой.

Ауг: Это все-таки в разное время. А на площадку? У меня даже не было такого, чтобы мы с Полькой буквально были на площадке. Мы еще в «Небесных женах».

Синдеева: Я не видела просто.

Ауг: Это у Леши Федорченко вместе с ней. Да мы, на самом деле, много снимаемся вместе. У нас есть довольно много проектов, где мы играем или маму и дочь, или она в молодости, я уже в зрелом возрасте, или наоборот.

Синдеева: Скажи, это вообще сложно? Вы как-то друг другу, я не знаю, помогаете, мешаете, критикуете друг друга? Как?

Ауг: Ну, мы друг другу помогаем. Мы не мешаем, мы друг другу в основном помогаем. У Полины, на мой взгляд, есть очень такой четкий, очень острый ум критический. Она действительно умеет очень здорово анализировать. И я, кстати, если она какие-то делает замечания, я ее слышу.

Синдеева: Она тебе делает? Делает, да?

Ауг: Делает, конечно.

Синдеева: А ты как режиссер ее нигде не задействовала? Ты давно? Когда режиссером последний раз что-то делала?

Ауг: Когда делала последний раз как режиссер? Последний раз, ну, вот буквально две недели назад я на лаборатории на режиссерской театральной делала эскиз спектакля. «Перемирие». Это такая есть пьеса Алексея Куралеха, он сам из Донецка. Это история о российско-украинском конфликте. И мы делали на границе России и Эстонии эскиз этого спектакля, и я буду делать этот спектакль по итогам этой лаборатории.

Синдеева: В Москве сделаешь?

Ауг: Нет, в Питере. Это Театр на Литейном. Я работала с актерами Театра на Литейном.

Синдеева: Что тебе больше сейчас нравится, быть режиссером или актрисой?

Ауг: Или актриса? Мне и то, и то нравится.

Синдеева: Нравится, да?

Ауг: Я недавно участвовала в сценарном конкурсе, и я вошла в полуфинал. Это такая новая платформа для создания и трансляции сериалов в интернете.

Синдеева: Со своим сценарием?

Ауг: Со своим сценарием. Да. Но, к сожалению, я не оказалась в числе победителей этого конкурса, и я немножко расстроилась, потому что мне очень хотелось бы снять сериал.

Синдеева: А это большой метр или сериал?

Ауг: Это сериал. Мне очень бы хотелось снять сериал на ту тему, которую я предложила. Но, кстати, я согласна с редакторами. Они даже объяснили, почему моя заявка не победила. Потому что она интересна как заявка темы, но драматургически она не докручена, она не разработана.

Синдеева: А о чем?

Ауг: О бытовом насилии и о равнодушии общества.

Синдеева: Но вот, собственно, то, что мы опять же наблюдаем.

Ауг: Но вот в том-то все и дело. Вот. И мне бы очень хотелось бы снять эту историю, потому что, как мне кажется, она действительно для интернет-платформы, потому что такое нельзя снимать ни для одного канала! Ну, нельзя! Потому что это не влезает ни в какие социальные клише, которые у нас сейчас есть. Потому что у нас самое главное социальное клише относительно этой темы – жертва испытывает стыд за то, что она оказалась жертвой. Как это изменить? Вот мне бы очень хотелось бы снять такую историю. И мне очень жаль, что…

Синдеева: А дорогая она в производстве, скажи?

Ауг: Да я думаю, что нет. Потому что я вообще там предложила такой ход как мокьюментари. То есть, помимо драматургически придуманной истории прямо снимать как будто это документальная камера, потому что у меня главная героиня – это ученица Московской школы кино, которая занимается расследованием. И она снимает эти людей, которые становятся героем ее рассказа. Потом сама попадает на крючок насилия. Поэтому нет, она недорогая. Мне кажется, что это как раз можно было бы сделать там чуть ли не на мобильный телефон.

Синдеева: Давай, подумаем? У нас нет на это денег, но я все время, это же так рядышком ходит. Мы все время пытаемся тоже сделать попытки, ну, мы делаем попытки тоже сделать какой-то диджитальный формат не очень дорогих сериалов. Вот мы, у нас был опыт с Володей Мирзоевым.

Ауг: Да, да, да, я видела это как раз.

Синдеева: Очень хочется. Ну, притом, что это… Ну, в общем, давай, знаешь как, это пустим в космос.

Ауг: Я уже несколько месяцев это пускаю.

Синдеева: Сейчас, сейчас, вместе. Слушай, у тебя был интересный такой факт в твоей биографии в контексте нашего вот этого сейчас разговора. Ты когда-то работала с Говорухиным на одной площадке.

Ауг: Не просто на одной площадке.

Синдеева: Значит, не все зрители просто об этом знают, я сейчас об этом должна рассказать. И когда Сурков его, значит, вот так вот соблазнил пойти в Государственную Думу как альтернативу Шендеровичу по какому-то округу…

Ауг: Дорогомиловскому.

Синдеева: Да? Говорухин тебе предложил возглавить его штаб. И ты тогда легко приняла это решение, у тебя вообще не было сомнений, потому что, как понимаю, ты, в принципе, вообще была далека от всего от этого, да? Вот расскажи, пожалуйста, как это было дальше, и почему тебя, что тебя уберегло от этой дорожки дальше?

Ауг: Это очень интересная история. Ну, как? Может быть, она и неинтересная, но для меня она очень интересная.

Синдеева: Она важная, мне кажется.

Ауг: Дело все в том, что я не просто на одной площадке там когда-то работала со Станиславом Сергеевичем, а я была на двух проектах вторым режиссером. Мы вместе сделали спектакль у Райхельгауза в его театре, в Школе современной пьесы. И я в какой-то момент стала практически его помощником. То есть, там он отдавал мне сценарии.

Синдеева: То есть, ты стала правой рукой?

Ауг: Да! И вот это был как раз период, когда закончился один проект, новый еще не начался, и Станиславу Сергеевичу предложил поучаствовать. Это как раз была PR-кампания перед выходом «Не хлебом единым» в прокат, и он опять был очень на слуху, и очень хороший фильм выходил – действительно, хороший фильм! – выходил в прокат.

Ему было предложено поучаствовать. Притом, это вот прям уже был такой вот последний уже этап. То есть, ну, последний вагон, в который можно было подать заявку на участие в предвыборной кампании. И нужно было поставить какую-то популярную и очень весомую фигуру…

Синдеева: Но это мы наблюдаем, да, как это все, да.

Ауг: …против Шендеровича. Это я сейчас понимаю все эти механизмы. Я тогда была вообще вне политики – вообще вне каких бы то ни было…

Синдеева: Это какой год был?

Ауг: Если я не ошибаюсь, это 2005.

Синдеева: Какой-нибудь 5-й, 4-5-й, да?

Ауг: Нет, не 4-й, 5-й. вот. И я работала тогда… Так как раз я тогда не, вот у нас один проект закончился, другой еще не начался, и был такой момент, ну, такой паузы. И Станислав Сергеевич мне предложил возглавить его штаб. Я? Какой штаб? Но мне казалось, что я все могу, мне все по плечу. Я сказала: «О! Круто! Ура! Супер!» Мой муж сразу стал делать сайт (он у меня был программистом). А нам в помощь были даны два таких профессиональных политтехнолога, которые, ну, как бы рулили. Но я должна сказать, что Станислав Сергеевич сам прекрасно знает, как и что рулить он их слушал, но в основном делал все, как он себе это представлял. И, с одной стороны, это был такой очень интересный опыт. Потому что нужно было издать определенные книги, определенные брошюры, инициировать…

Синдеева: А бюджет? Вам дали бюджет? Как это было? На какие деньги все это делалось?

Ауг: Ну, это был, конечно. Мы тогда заработали очень хорошие деньги. И, более того…

Синдеева: Как этот бюджет проводился? Вот мне интересно.

Ауг: Я его не проводила. Как он проводился, я тоже не знаю, потому что я не занималась экономической частью. Там был другой человек, который занимался. Я занималась именно организационной. То есть, встречи с этими политтехнологами, встречи с избирателями, выпуском наглядной агитационной литературы. Занималась тем, что инициировала определенные интервью, те же самые премьерные показы, на которых избиратели могли встретиться со Станиславом Сергеевичем. И это все было очень увлекательно! Потому что в этом был невероятный азарт – надо же было победить!

Синдеева: То есть, ты тогда вообще не задумывалась, да? Вот как бы что вокруг этого всего, да?

Ауг: Я задумалась в тот день, когда мы победили. Потому что поздравлять…

Синдеева: А вы прям по чесноку победили вот тогда? То есть, не было каких-то фальсификаций, то есть, вы благодаря этому, благодаря известности вы победили по чесноку?

Ауг: Да, по чесноку, абсолютно по чесноку. Мы реально…

Синдеева: А ты с Шендеровичем потом когда-нибудь встречалась?

Ауг: Да, конечно.

Синдеева: И что?

Ауг: Ну, он знает всю эту историю. Мы, я ему рассказала всю эту историю, он знает все это.

Синдеева: То есть, не держит зла на тебя?

Ауг: Нет, не держит на меня зла. Вот. Я задумалась в ту ночь после победы. Потому что пришли поздравлять два человека. Один был Иван Демидов, а второго я, честно говоря, уже не помню. Они были вот от молодежной фраки Единой России. И вот тогда мне стало страшно, потому что что Иван Демидов, что вот этот вот второй человек, это были люди с абсолютно мертвыми глазами.

Синдеева: Да, для них это же вообще не про жизнь.

Ауг: С абсолютно мертвыми глазами! И мне тогда на уровне вот прямо наблюдений за людьми стало страшно, потому что я поняла, что…

Синдеева: Что это вообще не то.

Ауг: Это вообще, это что-то мы не то сделали! Потом там еще была девушка, которая очень радовалась тоже победе, я очень хорошо помню, как она говорила, что очень скоро мы победим во всех округах и по всем фронтам. И вот этой вот либеральной чумы больше не будет. Но я тогда еще не понимала, что такое либеральная чума. То есть, для мен это словосочетание не значило, то есть, у него не было никакой модальности. А потом Станислав Сергеевич предложил мне, пока не начался проект, поработать его помощником.

Синдеева: Как уже депутата?

Ауг: Да. Как депутата. И я начала работать. И какие-то просьбы, какие-то запросы, какие-то заявления, которые приходили на его имя, он отправлял мне, и я начинала с этим разбираться. И я очень быстро поняла, что очень многие важные вопросы от людей, которые приходят к депутату, решить практически невозможно. То есть, я очень хорошо помню. Жители одного из домов, которые, там такой дом-точка был, который был построен на склоне засыпного оврага, то есть, это нестабильно, я еще до сих пор помню все это, нестабильная почва, по которому и так прошла трещина, то есть, он находился в аварийном состоянии. Рядом с ним стали строить подземную парковку. Что просто грозило разрушением дома. И жители этого дома просили провести экспертизу, прежде чем начать это строительство.

Синдеева: И ты как? Билась?

Ауг: Да! Да! И я стала биться за это. И вдруг я поняла, что это никому не нужно.

Синдеева: А что? Что тебе говорил Говорухин? Или что говорили в Префектуре?

Ауг: Мне говорили о том, что это нецелесообразно. Что оставьте заявление. Его рассматривали по нескольку месяцев. А потом Станислав Сергеевич мне сказал такую фразу: «Юль, ты что, ничего не понимаешь?»

Синдеева: Когда ты написала заявление?

Ауг: Я не написала заявление, я просто ушла. Но я ушла и как помощник, и как второй режиссер. Уже начался другой проект, и я… в общем, из проекта тоже ушла. Из проекта чуть позже.

Синдеева: То есть, это была прививка, которая…

Ауг: Да. Это прививка, которая сделала, по сути, из меня того человека, каким я стала.

Синдеева: Юль, совсем уже финал программы. Можешь мне рассказать, но это тоже очень интересная история, про поцелуй с Тарантино. Вот он недавно тут был в Москве, я тебе позавидовала, честно тебе скажу, потому что мне кажется, это интересный факт биографии. Это же не просто был поцелуй в щечку.

Ауг: Ну, это интересный факт биографии, но мне иногда кажется, что вот я умру, и об этом будут вспоминать. А я столько другого полезного сделала.

Синдеева: Ну, пожалуйста, расскажи. Ну, вдруг наши зрители об этом не знают?

Ауг: Ну, это был Венецианский кинофестиваль.

Синдеева: Да, с «Овсянками».

Ауг: С «Овсянками». Это была победа фильма «Овсянки». Несмотря на то, что мы не взяли там главный приз, но мы взяли пять призов, включая приз ФИПРЕССИ, за лучшую операторскую работу, Золотую Озеллу мы взяли. То есть, это очень хороший результат для российского кино, потому что в то время был очень долгий период, когда российских фильмов вообще не было в программе международных кинофестивалей. Это сейчас практически каждый год российское кино в программе фестивалей А, класса А. А тогда этого не было, и это прямо была реально такая победа. И сначала я очень хорошо помню, что, когда мы показали этот фильм, весь зал встал и аплодировал там 15 минут стоя. И Тарантино вместе со всеми стоял и аплодировал. А потом уже, когда раздали все призы…

Синдеева: Тарантино был членом жюри?

Ауг: Да, он не просто членом, он был председателем жюри. И когда мы победили, когда мы получили все призы, после финального вот этого от награждения, церемонии награждения, всегда есть такая вечеринка закрытая. Она только для тех, кто победил. И на ней нет журналистов. Поэтому все ведут себя, как хотят.

Синдеева: Вот! И никто не сфотографировал? Нету кадра?

Ауг: Нет, есть. У Леши Федорченко есть эти кадры, да. Я думаю, что есть у Леши Федорченко, и мне кажется, что еще у Мэри Назари это тоже есть. Может быть, у Мишина тоже еще есть. Вот. Потому что мы все были на этой закрытой тусовке. Ну, и, в общем, так получилось, что сначала Леша Федорченко общался с Тарантино, и Тарантино спрашивал у Леши, а вот это вот твоя актриса, она же не актриса? Она же просто человек, да? Она же не актриса? И Леша сказал: «Да нет, она актриса». Вот. А потом вообще как бы познакомила нас моя дочь, потому что…

Синдеева: Она подошла за автографом?

Ауг: Она подошла за автографом. И Тарантино ей подписывал и спросил, в общем, как написать? И она сказала, что вот, значит, Aug Junior, моя мама «Овсянки». И он сказал: «Fuckin cinema family!» И, в общем, короче говоря, Полина прибегает и говорит: «Мама, там Тарантино с тобой познакомиться хочет!» Стоит такое услышать в жизни. И я действительно пришла. Там была еще Ингеборге Дапкунайте. И мы, что удивительно, если бы ему действительно было все равно, он бы, наверное, 40 минут не разговаривал.

Синдеева: О чем вы разговаривали?

Ауг: Мы разговаривали о кино, о том, что такое театр док. Ему было невероятно интересно, он слышал, что самое смешное, он слышал об этом. И он спрашивал, как это работает? В общем, мы как-то вот разговаривали, разговаривали, и вокруг нас собралась прям, ну, практически все, кто был на этой вечеринке, собрались вокруг нас. И мы стояли, и мы уже видели, что вот прям все люди смотрят, потому что у Тарантино невероятная энергетика. Невероятная! Когда с ним начинаешь общаться, ты понимаешь, почему он такой режиссер, и он добился такого уровня. У него, у меня ощущение, что если он захочет, он сквозь стену пройдет. Это вот как в «Чародеях». Преграды не вижу! Вот он реально такой. И подошел Марко Миллер, который сказал, что уходит последний трамвайчик, и, в общем, надо уходить. И мы стали прощаться. И вот эта, это совершенно такая актерская история и партнерская история. Когда ты прощаешься, и ты чувствуешь разочарование зрителей.

Синдеева: Что нету точки?

Ауг: Что нету какой-то точки. Ты это чувствуешь. И Тарантино это чувствует.

Синдеева: Режиссер с актрисой встретились на площадке и?

Ауг: И он говорит: «Ну, что, поцелуемся?» Я говорю: «Конечно!» Вот. Мы поцеловались. Но поцеловались как-то так коротко, коротко поцеловались. И прямо вот это разочарование такое, оно прямо аж возросло. И вот удивительная штука. Он такой оказался, то есть, я-то это чувствую, но и он это чувствует. Он говорит: «Ну, что, давай по-настоящему еще раз?» Я говорю: «Давай». И дальше мы уже целовались так долго.

Синдеева: Сколько вы целовались?

Ауг: Что зрители стали считать. Ну, в общем, досчитали до десяти.

Синдеева: Удивительно. Можно на поцелуе с Тарантино мы закончим эту программу? А вы потом не встречались?

Ауг: Нет, мы потом не встречались. И, кстати, вот когда он сейчас приезжал, то есть, был какой-то шанс там встретиться, можно было там на пресс-конференцию прийти, все это можно было. Но я просто подумала…

Синдеева: А вдруг не будет вот этого опять?

Ауг: Вот! Вот! Я подумала.

Синдеева: Все правильно, пусть останется поцелуй.

Ауг: Да! Я подумала, ну, ерунда какая. Я приду и скажу: «Квентин, я «Овсянки». И что? Вот. В общем, решила не портить историю.

Синдеева: Юлия Ауг у меня в программе. Мы в баре «Искра» на Flacon-е. Юлечка, подарок тебе от наших. Компания De'Longhi, супер бокалы. Они не нагреваются, красивые.

Ауг: Супер! Спасибо большое! А я вот уже второй раз пью кофе из этого бокала и думаю, боже мой, какие удобные бокалы.

Синдеева: Да, это правда. Но теперь они у тебя есть. Спасибо тебе большое.

Ауг: Спасибо.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.

Читать
Поддержать ДО ДЬ
Другие выпуски
Популярное
Лекция Дмитрия Быкова о Генрике Сенкевиче. Как он стал самым издаваемым польским писателем и сделал Польшу географической новостью начала XX века