Режиссер Дмитрий Брусникин объяснил, почему он не поддерживает позицию Ивана Вырыпаева, которую он выразил в публичном письме, и как ситуация с Серебренниковым ставит его в тупик.
Синдеева: Хорошо. Иван Вырыпаев обратился к коллегам и сказал: «Друзья, хватит заигрывать с государством! Хватит его поддерживать, хватит таким образом легитимизировать, собственно, то, что они делают». Ну, так, да? И это вызвало достаточно бурную дискуссию внутри индустрии. И например вот Аня Меликян у меня в программе сказала: «Ну, это он может себе такое позволить, он не работает в России, он работает за границей. Он удачен, успешен».
Брусникин: Иван написал это письмо или воззвание, он же это написал как некое воззвание. Он понимал, что вот этот разговор, который Аня инициировала у тебя на передаче, конечно, возникнет. Конечно, он понимал, что те картошки или там бомбы, которые полетят, ну, Вань, тебе-то проще, всего-то там живешь в Польше, и живешь, и оттуда тебе легко говорить. Нет, я уверен, что это просто болезненная эмоциональная реакция художника. Он невероятно эмоциональный человек, Иван. Эмоциональная реакция.
Синдеева: Но вы разделяете такую позицию?
Брусникин: Нет.
Синдеева: Нет.
Брусникин: Нет. Я думаю, что диалог все равно нужно вести. Я убежден, что его нужно вести. И нужно переделывать в этом смысле власть, влиять на нее. Ну, влиять. Это все равно, это все равно наши коллеги тем не менее, понимаете? Или иначе просто открытая гражданская война. Дальше что? Какой следующий шаг? Что брать дальше, что?
Синдеева: Не знаю.
Брусникин: Диалог. Все равно нужно говорить. Нужно говорить, доказывать, убеждать в неправильности поступков власти. В ошибочности тех или иных.
Синдеева: Ну, вот как этот диалог-то вот построить? Вот у нас тут сейчас были…
Брусникин: Не знаю, посредством, как сказать, ну, посредством театра, в том числе и посредством театра.
Синдеева: Вот Капков раньше ходил на все спектакли, и на ваши в том числе спектакли. Я его там видела. А нынешний министр культуры ходит в московские?
Брусникин: Я его не видел, нет. Нет, не видел.
Синдеева: Или вот у нас сейчас был разговор Мединского с Быковым. И, когда они как-то коснулись телевидения, Мединский сказал: «Ну, а это к культуре не имеет отношения – телевидение». Это вообще!
Брусникин: Я понимаю, что этот диалог очень непросто вести. Я понимаю, что да. Но, даже если он абсурден, даже если он комедиен, все равно его надо вести. Все равно. Ну, нельзя закрыться и сказать: «Их нет».
Синдеева: Да, нельзя. А вот такой вопрос, который я не могу не задавать всем своим гостям. Вот можем ли мы сейчас что-то сделать, опять же, помочь Кириллу и его коллегам. Вот что мы должны? Вообще, вот что мы должны делать?
Брусникин: Ой, это, Наташ, очень правильный вопрос и очень болезненный. Я могу только думать. Я очень часто думаю об этом. Я заболел, я просто неделю лежал в деревне вне всяких информационных связей, я лежал и болел просто. Я просто физически заболел до температуры. Надо знать, надо как-то транслировать, через что? Не знаю, через что, транслировать Кириллу, что он, что о нем думают, очень часто думают, переживают о нем, сочувствуют ему, верят в него. Не просто там 10-15 человек ближнего круга его, а это огромное количество людей – огромное! Это не тысячи, это огромное количество людей! Просто ощущение того, что за тебя беспокоится такое количество людей, должно как-то вселять в него, ну, терпение. Не знаю, что делать. Я не знаю, что делать. Я в такой же растерянности, как и многие.
Синдеева: Да, растерянность. Я почему и задаю все время этот вопрос, потому что я тоже все время об этом думаю.
Брусникин: Я не знаю. И у меня нет никакого ответа. Это… Следующего хода я не знаю. Я знаю, что это честный человек, что это замечательный большой художник. Это я знаю. Я знаю, что с ним происходят несправедливая вещь. Это я знаю. Что делать с этим – не знаю.
