Галерист Марат Гельман объяснил, почему 90-е были лучшими годами для российской культуры, но сейчас, во временя всеобщей лояльности и молчания, культура катится к полному отсутствию компетенции.
Полную версию программы смотрите здесь
Гельман: Девяностые годы, когда не занимались культурой, для культуры были самыми хорошими, самыми плодотворными.
Синдеева: Но он не имел в виду, мне кажется, заниматься культурой, в смысле, как Министерство культуры.
Гельман: Понимаешь, в культуру надо было пустить сначала частного человека. Вообще культура — это всегда многообразие, и всегда частный человек. Даже Третьяковская галерея, когда-то это был Третьяков, а потом это стало государственное. И если ты начинаешь заниматься активно культурой или использовать ее для каких-то утилитарных задач, например, пожалуйста, внедрить понимание, что богатый человек не всегда плохой человек. У Дани Дондурея была такая идея, он Чубайсу все время говорил, давайте сделаем сериал, покажем, что капиталист…
Синдеева: А, он хотел таким языком, да?
Гельман: То получится, что раз можно богатого человека прославлять, можно и милиционера прославлять, и прокурора прославлять…
Синдеева: Собственно, что мы сейчас в итоге и видим.
Гельман: То есть это и есть метод. Я всегда говорил о том, что культура самая немодернизированная сфера, это правда. Но главная задача, они не пускают туда личность, потому что человек, который придет в культуру со своими деньгами, он чего-то захочет тоже. Но таких людей много, и если ты принимаешь закон о меценатстве, который дает ему льготы, если ты закон о государственно-частном партнерстве строишь так, что я, например… Вот я сейчас обещаю сделать подарок Одесскому музею. До этого сделал подарок Центру Помпиду. Меня пускают в управление, понимаешь. То есть если ты этого не сделаешь, то культура будет действительно решать утилитарные задачи. И сегодня она будет решать великую задачу спасения от коммунистов, а завтра будет решать другую задачу. То есть на самом деле действительно у искусства есть задачи, которые оно очень важно решает. Образование должно решать. Не решает. Во всем мире сейчас так называемое тьюторство, когда вместо уроков рисования идут уроки искусства, потому что, зачем каждому…
Синдеева: Я так хотела про это чуть-чуть поговорить! Ну, ладно. Эх, нету времени.
Гельман: То есть зачем всех учить рисовать? Всех надо учить понимать искусство. Надо детей водить, то есть образование, есть дипломатия, есть много задач.
Синдеева: То есть, так или иначе… Подожди, может быть, Даня это так вот сформулировал, но ведь, по сути, ты говоришь о том же, только не о том, что давайте снимать сериалы и проповедовать идеологию, а давайте примем определенный закон, дадим возможность для развития культуры. Окей, снизу, но для этого обеспечим некую, условно, инфраструктуру и базу для этого. То есть об этом тогда просто тоже не думали.
Гельман: Да. Нужна была десоветизация, которая была, первое — в культуре в советское время не было человека, то есть коллекционер, если смотришь всегда советские фильмы, это всегда жулик какой-то.
Синдеева: Жулик какой-то, конечно.
Гельман: Не было человека. Второе, что у нас было, — это некритичное отношение к печатному слову. Марат, а вот это? Я говорю, мама, ну, врут. Ну как же, в газете, что они…
Синдеева: Да, вообще отсутствовала критичность.
Гельман: То есть вот это действительно нужно было… К сожалению, мы получили эту критичность через столько болей, и для какого-то узкого количества, а значительная часть людей эту критичность так и не выработала сегодня. А сегодня, я тебе скажу, что, ты приезжаешь в Европу, там все политики хотят тебя обмануть, соблазнить и так далее. Все власти пытаются использовать культуру в своих целях. Это не работает. И это не работает не потому даже, что деятели культуры не хотят, а потому, что публика не принимает этого, не верит этому. У меня есть как бы свое представление о вот этой модернизации культурной сферы, и я его кстати на следующем… Не знаю… Здесь нет площадок даже.
Синдеева: Вот на самом деле, вот был Экономический форум, как раз была бы прекрасная площадка для такого выступления.
Гельман: Это же, видишь, дело в том, что меня недавно спросили, вот вы, власть такая ужасная, вы же, наверное, не будете, откажетесь работать, если вам предложат, в государственном музее? Я говорю, вы знаете, если бы можно было работать в государственном музее, но при этом чтобы тебе не запрещали ругать власть, я бы работал. Просто когда условием является, что ты должен сохранять лояльность и молчать, для меня это, конечно, недопустимо. Потому что, если я вижу, что власть ведет себя ужасно, я должен это сказать, — власть ведет себя ужасно. Поэтому они сделали так, что люди моего, вполне как бы не политики, люди, которые готовы работать, умеют работать, но при этом граждане уважают себя и хотели бы оставить за собой право говорить все, что думают, эти люди будут уезжать или увольняться. И кто будет, потому что отсутствие компетенции — это то, что нас ждет завтра, кстати. Я считаю, что это угроза, еще пока угроза, но это начнет работать завтра, очень скоро. Кроме того, что они злодеи там, там и там, в некоторых местах там просто не будет компетентных людей.
