Актер Эммануил Виторган рассказал, как он решил уйти из театра Маяковского вскоре после назначения нового художественного руководителя Сергея Арцибашева.
Полную версию интервью смотрите здесь.
Фото: Евгений Люлюкин / Театр им. Маяковского
УХОД ИЗ ТЕАТРА МАЯКОВСКОГО
Синдеева: Вот почему было принято это решение и насколько оно было связано собственно с созданием этого культурного центра?
Виторган: Я последние годы работал в театре имени Маяковского, 26 лет, по-моему. Это хороший срок.
Синдеева: Такой, серьезный. В одном театре.
Виторган: Для пребывания в одном месте, безусловно. И бесконечно благодарен и своим коллегам, бесконечно постановочной части, ну и безусловно, конечно, шефу тогдашнему нашему. И наступил момент, когда из жизни уходит Андрей Александрович Гончаров. А он заболел и лежал на Каширке. И однажды я репетировал в театре там что-то, подошла секретарь и сказала: «Эммануил Гедеонович, Андрей Александрович хотел бы, чтобы вы к нему приехали».
Я поехал на Каширку, тем более, что это все-таки для нас Иришкой знакомое место, все там побывали. Я приехал к нему, он в палате, естественно. Ну, в общем, он говорит, я бы хотел (он называл по имени-отчеству всегда), Эммануил Гедеонович, чтобы вот после моего ухода театром заправляли вы, управляли. Я говорю: «Андрей Александрович, во-первых, вы скоро выйдете, вы будете продолжать управлять нашим с вами театром, поэтому я к этому не имею никакого отношения. Вот наступит когда-то какой-то период, вот тогда мы и поговорим. Но я абсолютно уверен, что вы обязательно будете здоровы, ибо мы вас все ждем». Он говорит: «Ну, хорошо-хорошо, давай тогда выпьем понемножку, по грамульке». Но действительно, была эта идея у большого количества сотрудников театра, чтобы назначить меня.
Синдеева: Возглавить.
Виторган: Я к этому не имел никакого отношения. Я некоторое время об этом даже не знал, что ребята ходят, какие-то подписи собирают и так далее. В громадном большинстве это было молодое поколение. Более старшее поколение, моего возраста, наши герои все, ребята были очень сдержанны в этом отношении. И они правы абсолютно. И я сам знаю, что, если бы, не дай бог, я дал согласие на это, меня бы через месяц не стало.
Синдеева: Вас бы съели? Съели или…
Виторган: Да я не знаю. Я бы сам себя сожрал, наверное.
Синдеева: Почему? Потому что огромная ответственность?
Виторган: Потому что ответственность колоссальная. Колоссальнейшая ответственность! Я видел многие жизни людей, которых удаляли из театра с приходом нового главного режиссера, и рассказы того же самого Георгия Александровича Товстоногова, предположим, и даже трагические истории. Поэтому это ответственнейшая профессия, просто уникальная в этом смысле, поэтому я там не мог быть, это точно, я бы никогда туда не согласился. Я еще хотел пожить, что и делаю, продолжая с вами разговаривать.
Синдеева: И вы принимаете решение уйти из театра.
Виторган: Да, и вот Гончаров уходит из жизни, и художественный совет, в который входил и я, мы все собираемся и просим управление культуры, чтобы они предоставили нам возможность, чтобы тот или иной режиссер приходил и ставил спектакль — этот ставит, другой ставит.
Синдеева: То есть не иметь постоянного…
Виторган: Чтобы мы имели возможность сказать, кого мы хотели бы. Сначала согласились, а потом вдруг под Новый год звонок директора — все, худсовет срочно собираем, позвонили из управления, что назначают нового. Назначили нового директора, и тоже при нашем согласии.
Синдеева: Директора или режиссера?
Виторган: Художественного руководителя, я извиняюсь.
Синдеева: А кого назначили?
Виторган: Это был Сергей Арцибашев. Он и ставил спектакли в Маяковке, и у него очень приличный театр, он небольшой, на шестьдесят мест, по-моему, и мы ходили даже там смотрели спектакли, чтобы сказать, что давайте его. Но как-то так случается, наверное, что, когда человек начинает занимать какое-то место в этой жизни, он, очевидно, начинает думать о том, что он может сократить жизнь и другим. Я имею в виду и жизнь, и профессию. И на наш, на мой взгляд во всяком случае, мне показалось так, что он очень не прав. А когда я вышел во двор театра, внутри двора, куда в цех я пошел, шел дождь, и вдруг я увидел валяющиеся на земле фотографии, все, которые висели на всех наших этажах в театре, уникальных людей совершенно, в этом же театре работали просто величайшие люди, величайшие артисты, режиссура какая! Все валялось в грязи и на дожде…
Синдеева: Это было его решение?
Виторган: И я не советовал бы увидеть, каков я был в тот момент. Я влетел к нему в кабинет, как дал по этому столу и сказал: «Ты с…».
Синдеева: Сказал все, как надо.
Виторган: «Моей ноги больше здесь не будет!». И ушел. Вышел из театра, прошло совсем немного времени…
Синдеева: Это же ужасно! 26 лет…
Виторган: И я вдруг понимаю, что у меня там пять или шесть спектаклей, где я играю главные роли, и никакой замены нет. И театр просто остановится. Тогда я прихожу в театр, возвращаюсь, ввожу на эти роли всех моих партнеров-артистов. Как только я закончил — я тут же вышел. И вот энное количество лет я вообще туда не заходил, хотя они к нам приходили, артисты, режиссеры, и Юра Иоффе и так далее. И вообще эта связь не прекращалась за эти годы совсем, я бесконечно благодарен, естественно, этому театру и людям, с которыми там прожил.
Синдеева: Но это очень такой тяжелый был поступок.
Виторган: Да, очень был. И я думал, что прошло вот первое время, а так как всегда в театре…
Синдеева: Конечно, 26 лет.
Виторган: Всегда, … репетиция, а там спектакль, а там… а там встреча. Ну, недолго я мучился, я вам должен сказать, и вдруг я понял, что ой, как славно, мне не надо идти к 11 утра, я могу встать в любое время дня. Я беру только ту пьесу, которая мне нравится, я приглашаю того режиссера, который мне нравится, я прошу прийти тех партнеров, которых я хочу, чтобы они были рядом со мной на сцене.
Фото: Евгений Люлюкин / Театр им. Маяковского
