«Белорусы против интеграции, они этого не позволят»: Светлана Тихановская о партизанской Беларуси, информаторах во власти и трибунале для Лукашенко

Программа «Синдеева» переехала ненадолго в Вильнюс и как я уже обещала нашим зрителям, еще один разговор со Светланой Тихановской у нас случится. И спасибо Светлана, что вы согласились и мы опять с вами встречаемся. Мне очень приятно. 

Спасибо большое. Зачем пообещали?

А пообещала, потому что мы тогда с вами очень коротко поговорили. Вы тогда были очень уставшая, но очень воодушевленная. Вот прошло уже 3 месяца, как вообще у вас состояние, расскажите? Вы вообще сейчас уставшая?

Такая же уставшая и такая же воодушевленная. 

Почему уставшая?

Потому что жизнь не жизнь, жизнь — борьба. Забирает много энергии и много сил каждый день.

Как, скажите, с детьми вы успеваете общаться? Как они?

Не успеваю. Урывками. По вечерам стараюсь хотя бы один урок подготовить со старшим ребенком, провести время. С младшей дочкой спать ложусь — на этом все общение. Выходные, как и раньше, стараюсь посвящать им: выйти куда-то в парк, хотя бы дома мультик рядом посмотреть, подремать. 

А с кем они, когда вы с нами?

С няней.

А скажите, кто-то остался сейчас в Беларуси? Ваши родители?

Да, мои все в Беларуси.

Их возможно сюда привести? С бабушками, дедушками все-таки приятнее.

Возможно, наверное. Но так вопрос никогда не ставился, потому что их жизнь там. И дедушка пожилой, и родители, надо присматривать, и все друзья, знакомые. Родители не должны менять свой образ жизни только потому, что мне нужна помощь.

Им не страшно?

Ну, а чего им бояться?

Ну, я не знаю. Вот со стороны нам кажется, что уже в принципе жить страшно в Беларуси, если ты хоть что-то, если ты хоть как-то думаешь иначе. А это ваши родители. 

С этой точки зрения да, страшно всем, независимо от того родители они мои или нет. Не можно быть не страшно в стране, где ты попадешь под эту репрессивную машину независимо от того, участвовал ты в демонстрациях или просто в соцсетях высказывал своё мнение, либо просто случайно проезжал мимо на велосипеде. То есть жертвой сейчас может стать каждый. И люди это понимают, осознают и люди не хотят так жить. Да страшно, но люди держатся, люди активны. Пускай подпольно, пускай сейчас люди не могут доверять большому кругу людей, потому что могут быть внедрены сотрудники спецслужб в их окружение. Но каким-то образом удается, потому что люди понимают, за что они борются. Именно потому, что они не хотят так жить.  

А как сейчас вообще эта борьба? То есть что происходит внутри?

Что могут люди делать внутри Беларуси — это участвовать в разных инициативах. Там существуют дворики, которые были организованы спонтанно после августовских событий. Они общаются между собой, они распространяют листовки, они обозначают свое присутствие, наклеивая символику, либо развешивая флаги. Это не так повсеместно. Люди должны делать что-то, чтобы…

Ну хорошо, люди будут делать, их будут арестовывать, их будут сажать, их будут пытать и так далее. В какой-то момент страх все равно победит. Внутри должно что-то произойти? Внутри, не знаю, чиновники начнут уходить, все равно должно что-то конкретное произойти. 

Нет, не обязательно. Это не может быть какое-то одно событие, которое все перевернет: это цепь. И чиновники должны уйти, и бизнесы должны отвернуться, и люди должны продолжать свою борьбу. Санкции, изоляция, ошибки режима — это все учитывается, все как пазлы складывается.

А люди, чиновники, уходят? 

Чиновники не уходят сейчас, потому что сейчас это не нужно. Лучше ты оставайся на своем месте рабочем и по возможности, например, предоставляй информацию — какие настроения среди твоих знакомых. Хотя на самом деле сейчас такая среда и  все боятся даже общаться. Если раньше в курилках, на корпоративах все спокойно общались, то сейчас думают: «Ага, а если за мной следят, а если это кто-то засланный». То есть никакого спокойствия.

Это же может долго длиться?

Может и долго. 

Представим, что вдруг ситуация дошла до такого сценария, когда Лукашенко готов уйти. Вот такое может быть?

Теоретические да.

И условие: отпустите меня и всех, кто был рядом со мной, без каких-либо судебных преследований и так далее. Такое вообще допускаете вы?

Ну что значит отпустите?

Нет, я буду у себя там на даче, я ничего не буду делать, только вы мне должны дать гарантию, что и со мной и со всеми, кто чинил эти преступления, ничего не случится. 

Это решение белорусов, я не могу сейчас говорить за всех. Есть законы, есть честные суды и простить то, что произошло – точно нельзя. Возможно, преступления, которые были совершены режимом, будут делиться на особо тяжкие, тяжкие, легкие, но не думаю, что это вариант – просто идите, живите своей жизнью.  

Вы же сейчас все равно фактически представляете белорусский народ и встречаясь с руководителями других стран, вы этот голос, вы это лицо. 

Да, я лицо мамы Бондаренко, сына которой убили. Вот скажите, как она в моем лице ответит на этот вопрос. Должна ли я простить убийцу своего сына?

Что конкретного произошло после того, как вы встретились с большим количеством первых лиц мира? Насколько санкции те, которые были уже введены, они работают? Насколько это все эффективно? Что изменилось? Что-то изменилось?

Ну, как минимум был введен 4-й пакет санкций, который достаточно массивный, хотя там остались лазейки для режима и достаточно много. Санкции США ввели довольно сильные, и, я думаю, они даже большую угрозу для режима представляют. Потому что там есть такое понятие, как вторичные санкции. И мы получаем информацию с  заводов, что с ними (с отдельными) не хотят контракты продлевать, не хотят работать. И владельцы заводов-пароходов вынуждены эти санкции обходить и после введения американских санкций, с нами связывали бизнесмены, которые рядом с режимом, с вопросом: а как мы можем помочь, как мы можем выйти из-под санкций? 

То есть близкие к режиму бизнесмены пытаются с вами вести диалоги?  

Да, то есть режим не монолитный, как бы они не хотели это показать. Там тоже идут процессы. И бизнесы понимают, что они могут потерять все в таких условиях. И не могут правительство и министерства нормально работать. Санкции были введены, значит, Беларусь ставят на повестку дня во всех обсуждениях. Да это казалось бы немного. Но с другой стороны, это очень много. Потому что как только Беларусь уйдет с повестки, к сожалению, так работает политика, это страшное слово, все забудут. Надо постоянно ездить, напоминать, что у нас все еще тысячи людей в тюрьмах. Вы транслируете заботу о правах человека, это для вас ценность.

И как вам кажется, реакция запада все-таки адекватная на то, что происходит в Беларуси? Или недостаточная? 

Поймите, это сейчас наши белорусы в тюрьмах. Без свежего воздуха, без нормальной еды, гробят свое здоровье, и нам никогда не будет достаточно. Потому что это нам больно, и мы хотим, чтобы европейцы, живя в комфортных условиях, тоже почувствовали эту боль. Боль за других. Беларусь в ОБСЕ, и как член ОБСЕ, они обязаны реагировать на запросы, чтобы отправить специальную комиссию в тюрьмы, посмотреть на условия содержания, чтобы членов ОБСЕ допускали на суды, посмотреть правомерность процесса. Этого не происходит.

Ничего же не происходит…

Да, не происходит, и это вопросы к организации, прежде всего. 

Я поэтому и говорю, что очень много лицемерия, когда они говорят про свободы, про то, как важно ценить человека, про то, как важно ценить человеческую жизнь.

И организации и другие страны, наверное, так не красиво говорить, но так есть, прикрываются тем, что очень много всего происходит в мире, и нас на всех не хватает. Но наша задача быть настойчивыми, наша задача, как горилла Маша Колесникова, долбить, долбить не только режим, не только захватившую в стране власть, но и также и международные структуры.

Трибунал какой-нибудь международный ждет Лукашенко?

У нас множество инициатив и правозащитных организаций, и структур, которые собирают свидетельства преступлений. Видят как следующий этап — это международный суд. В народе да, трибунал. И это нужно доводить до конца, чтобы те международные организации, которые должны этим заниматься, должны это делать, взялись за свои обязанности. Потому что хорошо, мы собрали преступления режима, которые продолжаются, но много дел уже есть, и что — они просто так лежат? 

Они уже переданы, да?

Они переданы…

И реакции пока нет?

И нужно их расследовать. Для этого нужно собирать адвокатов. То есть это задача Евросоюза организовать этот процесс. Для Евросоюза, наверное, сложности дополнительные. Понятно. Но опять же, мы призываем… Это для нас, для многих, может быть, мне кажется, даже в Беларуси слово демократия не до конца понятно, потому что мы никогда не жили при демократии. Это для нас просто красивое слово, за которым не стоят такие ценности, которые продвигают в Европе. Но для них это на самом деле важно. Поэтому мы на это и давим. 

А вы можете что-то рассказать, пояснить, я не очень про это хорошо понимаю, про миграционный  кризис, который случился на границе Беларуси и европейских стран, что очень много самолетов из Ирака. Это так и есть? 

Значит, по нашим источникам. Определенные турфирмы продают такую идею, что вы нам платите, а мы вас перевозим к границе и вы спокойно можете там пройти в Германию. 

Которые хотят уехать. 

Организуются спецрейсы. 

Они говорят, прилетайте в Беларусь. Мы дальше вам поможем?

Да. Мы вас довезем, как я понимаю, мы никогда не слышали, как с ними разговаривают. Поначалу это не был такой огромный поток, людей расселяли в гостиницы в Минске. Организовано в автобусах людей подвозили к границе. Сразу Литва попала под атаку. К литовской границе привозили, и мигранты массово переходили границу в неположенных местах. Не через пропускной пункт, а через лес, болото.

То есть, их просто привезли на автобусе, высадили и дальше типа делайте, что хотите?

Да-да.

А там семьи, дети?

Семьи, дети, да и в начале, конечно, Литва этих людей принимала. Но потом, когда стало понятно, что это организованная миграция, с этим начали бороться. Начали, во-первых, коммуницировать со странами, откуда везут этих людей. Чтобы там людям объяснять: вас везут, вы тоже станете жертвами этого режима. Мы не можем принимать столько тысяч мигрантов. Это массовая атака. Это все специально.

А это прямо тысячи?

Это тысячи.

И что сейчас?

Значит, потом уже сдерживали поток мигрантов тем, что их перестали пускать, потому что слишком много людей пускали: женщин, беременных, деток пускали, но основных людей сдерживали, чтобы они оставались на территории Беларуси, потому что стало очевидно, что это атака, что это не простой поток миграции. Люди не по своему желанию откуда-то шли и пришли. Потом стали больше привозить людей к польской границе. Основное объяснение то, что конечная точка для мигрантов не Польша, не Литва — это Германия и туда дальше. И сейчас там по 600-700 человек в день останавливают правительства Польши и Литвы. Не справляются с потоком. И понятно, что это угроза всему Евросоюзу. Они выбрали такую тактику — не пускать. Женщин, деток, беременных, подростков — их принимают, которым нужна медицинская помощь принимают. Основную массу сдерживают, но это не значит, что правительство просто этих людей выкинуло и все. Ну не то, что выкинуло. Они даже не переходят. Это проблема Беларуси, что сейчас с людьми делать. Это они этот поток организовали. Польша два раза пыталась отправить гуманитарную помощь, это фуры набитые теплой одеждой, спальными мешками, палатками едой. Белорусская сторона становится в позу и не принимает. Нам это не надо. И в тоже самое время они давят, скажем так, на международные организации, посмотрите, что там Польша нарушает права человека. И более того недавно в сторону польских пограничников со стороны белорусской стреляли холостыми патронами. Я опять же говорю, основываясь на СМИ. То есть это тоже эскалация, и они хотят какой-то ответной реакции от Польши, от Евросоюза. Давайте решать миграционный кризис, сядем, поговорим и тем самым, во-первых, отвлекая внимание от того, что происходит в Беларуси, и второе, чтобы вот меня признали, со мной сели решать конфликт на границе, который сами же и организовали. 

Раз мы уже про Машу Колесникову вспомнили, я хотела про нее поговорить. Огромный срок [11 лет колонии]. Понятно, что пока не поменяется режим – вряд ли что-то изменится. У вас есть какой-то контакт с Машей?

Через ее сестру

А сестра встречается с ней или через адвокатов?

Нет, сестра в Варшаве, и сестра в свою очередь через адвоката с ней общается. И последние новости узнаем, мы с ней периодически встречаемся на конференциях, либо когда мы встречаемся теми силами где-то. Вот она, сестра Маши, взяла сейчас такую функцию, амбассадор политзаключенных. Она ездит также из страны в страну, рассказывает, чтобы не забывали о политзаключенных. Организовывает такую программу, что парламентарий, любой политик может взять «шефство» над отдельным политзаключенными: писать письма ему или по возможности узнавать у режима: как там мой подопечный, что с ним происходит. Это тоже часть давления. 

Вы и Маша были номинированы на Нобелевскую премию мира. А вы знаете, кто вас выдвигал?

Наверное, несколько стран выдвигали, по-моему, Литва и ещё кто-то. Там было несколько номинаций: я одна, наше трио и белорусы все. Ну вот по-разному было.

Вы когда узнали?

Что я номинирована? 

Да, что вы номинированы 

Нет, то, что меня выдвигали раньше, я знала, но я так пропускала мимо ушей, потому что это для меня большого значения тогда не имело, потому что. Ну премия и премия, хорошо. Мне главное, что в Беларуси происходит, что с людьми. И я вообще не расстроилась, что премия мне не досталась, потому что премия — это премия, мы и так знаем, что мы достойны, белорусы достойны любых премий мира.

Это просто ещё один повод обратить внимание на Беларусь. То, что, например, получил премию Муратов, главный редактор «Новой газеты», у нас у всех было счастье, радость. Это самая положительная, прикольная новость за последние несколько лет, что касается СМИ. Потому что было понятно, что это была премия не Муратову, это премия вообще всей независимой журналистике.

Да, и нас она тоже касается. У нас такие же репрессии против журналистов, и мы тоже обрадовались, что он получил эту премию.

И как-то обратили внимание.

Абсолютно. Муратов будет говорить и о белорусской журналистике в том числе. 

Да. На что вы здесь живете? Вы же все бросили, уехали. Помогает правительство Литвы? 

В мире очень много добрых людей, так и живем.

Вы испытываете из-за этого какой-то дискомфорт? Вы же не получаете зарплату. 

Не получаю. Но я знаю, что люди, которые хотят помочь, делают это от чистого сердца. Ну как такового дискомфорта я не испытываю, потому что это не баснословные суммы, поверьте мне, это какой-то прожиточный минимум. Знаете, богат не тот, у кого много денег, а тот, кому хватает. Поэтому как-то выживаем.

А большая команда вас здесь?

Моя команда — это все белорусы. 

Хорошо. Вы сейчас, как политик, а как менеджер. Это же люди, которые тоже вокруг вас, которые уехали, бросили свои семьи. Их много?

Если говорить о каком-то, не знаю, самом узком круге, то нет. Я не могу разделять команду прям свою-свою… Что значит моя команда? Все инициативы, которые работают для белорусов, это тоже моя команда. Фонды, которые помогают белорусам и выехавшим — это тоже моя команда. 

Хорошо. Сколько людей, которыми вы управляете?

Я никем не управляю.

Хорошо. Вот у вас есть пресс-служба, в конце концов, кто-то выстраивает ваши графики сложные?

Есть у меня личный помощник, который выстраивает мои графики. Есть пресс-секретарь, есть служба коммуникаций, есть внешне политический отдел. 

Я об этом и спрашиваю. Сколько этих людей? Это уже такое правительство в изгнании. 

Нет, у нас не правительства в изгнании. Это не так называется. Это люди, которые друг другу доверяют. У нас бывает очень чувствительная информация. У нас все строится на доверии. Инициативы, которые с нами сотрудничают, всё на доверии строится. Я не могу сказать, что у меня команда 10-20-50 человек. У меня команда —миллионы. 

Детям как-то сейчас вы начали это объяснять?

Нет, маленькой не объясняю. Папа отправляет ей письма, подарки

А папа пишет письма? 

Папа пишет.

То есть доходят письма? 

Детям доходят. Мне нет, на мое имя.

То есть он пишет, но вам не доходят, скорее всего. 

Если он указывает на конверте, что это дочке и сыну, то они доходят, мне — нет.  Сегодня, мы узнали, что адвокат Сергея, мужа моего, отстранили от дела. Она с ним была весь год, и они прям сейчас в процессе и ее отстраняют, то есть у человека нет защиты больше. Это просто в судебной практике самое низкое дно. Это что-то невозможное. 

А другого адвоката не может уже быть?

Мы, конечно, из этой ситуации как-то выйдем, но в целом. Бывает так, что по окончанию процесса адвоката лишали лицензии, чтобы он не мог больше никому помогать, но в процессе... Она весь процесс с ним провела и вот сейчас, наверное, лишат лицензии, это в принципе уже становится какой-то ужасной нормой, что по надуманной причине адвокатов отстраняют и не дают возможность защищать людей. Это, конечно, такая вот новость. А ну еще новость, что на меня завели еще одно уголовное дело. 

Шестое уже уголовное дело?

Судя по новостям, шестое, я уже не считаю, но это просто тоже такой интересный шаг: зачем сейчас?

Свет, как вы думаете, что сделал режим с Романом Протасевичем, который, собственно, в начале был один из лидеров протеста, информационных каких-то. Вы же наверняка понимаете, уровень давления какой был.

Ну, уж наверняка сильный, раз человека с очень понятными убеждениям по жизни вынудили говорить такое на камеру. Я думаю, что он, прежде всего, хотел защитить свою девушку, Софию. Поэтому говорил, что он говорил. Ещё раз говорю, никто ни в чем его не обвиняет. Все мы понимаем ситуацию, и его просто использовали, как и многих.

Вы не хотите на этот вопрос отвечать, я знаю, и, наверное, у вас даже есть основание, но все же, вот та ситуация в ЦИК, когда вы были, это касалось мужа вашего?

Это касалось моих детей. 

Простите, что я пришиваю 

Ну, ничего, мне уже задавали такие вопросы.

Ну, это тоже чтобы понимать весь ужас, на что способны люди, и это ужасно. Что сейчас, как вы думаете, в Беларуси люди думают о возможной более плотной интеграции с Россией, о которой все сейчас говорят?

Понятно, что белорусы против, они этого не хотят. На самом деле, это как-то искусственно подогревается, вот этот вопрос интеграции, потому что у меня такое ощущение, потому что все понимают, что этого не может просто быть фактически, потому что белорусы этого не позволят. Если это случится, я уверена, что этого не будет, если вдруг так получится, то в Беларуси не будет никакого спокойствия, как в регионе. Для белорусов независимость — это высшая ценность. Это не просто слова, это так и есть. О близких отношениях с Россией, торговых, дипломатических, да, это у нас уже все существует, никто от этого, наверное, не хотел бы отказываться, но независимость — нет.

Ну Лукашенко может сдать.

Тут тоже вопрос. Он манипулирует этой информацией. Это опять многолетняя игра между Западом и Россией, но, наверное, тут надо понимать может быть бывшего президента, как личность тоже, потому что он всегда гарант независимости. Для него это было, как звание такое и сейчас сдать ее, продать? Да, он этим играет. Информацию эту вкидывает. Но я не вижу, что так может быть.

Зачем, как вы думаете, он так часто с Путиным встречается?

Ну, потому что Лукашенко надо показывать поддержку. 

А кому показывать?

Показывать Западу и показывать своему окружению, потому что силовики тоже смотрят на развитие этих отношений и главное, что никто не знает. Я думаю, что и среди силовиков тоже, что там происходит на этих встречах, что обсуждается.

А скажите, как вы думаете, силовиков он держат только деньгами? Потому что, я так понимаю,  они сейчас одни из самых, скажем так,  условно, обеспеченных людей Беларуси. Или это тоже миф?

Деньгами, страхом и шантажом. На каждого, наверное, как минимум из высокопоставленных чиновников у него есть папочка. Там все друг друга могут подставить в любой момент и вот этот страх, он сковывает, и заставляет дальше прислуживать служить. 

Те люди, которые, собственно, выходят избивать людей на улице, которые пытают в тюрьмах? Это же простые люди. То есть это, условно, сосед. Что происходит с этими людьми? Люди же знают, что вот этот человек работает в милиции…или они прячутся?

Нет, куда же им там спрятаться? Все знают, конечно, но… презирают.

То есть, какого-то такого массового исхода из милиции не наблюдается?

Нет. Такие довольно массовые были после августовских событий. Мы тогда говорили силовикам: переходите на нашу сторону. Я уверена, что они понимали, что это было бы правильно. Не у каждого хватило смелости, не у каждого хватило духа. Но сейчас смысла уходить нет, сейчас больше смысла оставаться там и давать информацию.

Но это надежда, в том числе.

Это один из элементов надежды. Надеяться просто на силовиков, что кто-то у нас там есть, тоже не стоит. Все белорусы – это наша надежда. Пока мы вместе, тогда нас не разрушить. Поэтому, забирают самых активных, забирают самых ярких. Хотят лишить лидеров, если так можно сказать, потому что их сейчас тысячи в Беларуси. Посаженых тысячи, выехавших тысячи, но остаются еще тоже.

С одной стороны нет возможности в Беларуси, и нельзя там быть. И у нас есть яркий пример Навального, который вернулся, и, собственно, где он сейчас. И это, кстати, затормозило протесты очень сильно. Я думаю, что если бы он был вне страны, это все было бы, как мне кажется, по-другому. При этом ужасная боль за то, что происходит. Но есть еще, понятно, пропаганда, которая обвиняет постоянно оппозицию и вас в том, что это вы виноваты в репрессиях, это вы виноваты в том, что все это происходит. Насколько люди в Беларуси уже не подвержены пропаганде? Получаете ли вы какой-то хейт со стороны людей, которые говорят: жили себе спокойно и жили, а теперь вот у нас здесь такой беспредел?

Есть люди, у которых такие мысли, но мы должны понимать, что большинство людей понимают, кто на самом деле виноват. Не может домохозяйка быть виной репрессий. Режим виновен в репрессиях. Не может выехавший человек пытать людей в тюрьмах. Режим пытает людей в тюрьмах.

А, люди сейчас в массе своей белорусы понимают это? 

Конечно, понимают. Большинство людей знают, как находить альтернативные источники информации. Tut.by никуда не делся. Да, как организация в Беларуси она уже не зарегистрирована, но организация — это не регистрация, это люди. Люди выехали и продолжают работать. YouTube никто запретить не может.

Это пока, подождите. Слава богу.

Появляются очень много блогеров интересных, которые вещают, и это никто не прекратит. С этим, наверное, нет способов бороться. Те же телеграм-каналы, вообще телеграм-сообщество очень активно используется и внутри страны, чатики, в которые можно очень быстро подключить большое количество людей. Мы должны быть креативными сейчас. 

(В октябре одна из структур МВД Беларуси сообщила: подписчикам телеграм-каналов и чатов, признанных «экстремистскими», грозит до семи лет лишения свободы. Но позже в МВД уточнили: подписка на такие каналы «пока не наказуема». В отличие от подписки на телеграм-каналы, признанные «экстремистскими формированиями» — прим. Дождя)

Вот еще один такой вопрос. Я, честно, про это ничего не знаю. План «Перамога» — телеграм-бот. Можете рассказать про это? Что это такое? Это же открытая информация?

Ну, частично, да. Все, что есть в доступе, могу вам рассказать. Есть группа людей, бывшие сотрудники силовых структур, которые не смогли смотреть, что творит режим. Силовики и заявили об этом в августе, в сентябре. Сложили свои полномочия, скажем так, понимая, что их тоже будут преследовать, они выехали. Это люди, для которых совесть и честь оказались выше, чем приказы. Замечательные люди. Они организовали здесь команду, которая называется BYPOL. 

Они открыты? Они о себе говорят? 

Да-да. Конечно. Это очень чувствительная информация. Есть те, кто публичные и есть не публичные, потому что у людей тоже семьи остаются и по своим причинам. Они разработали план «Перамога». Он сейчас выглядит, как чат-бот, куда записываются люди, что готовы участвовать в плане «Перамога». Это в какой-то определенный момент, когда, это уже ребята с BYPOL сами определят, например, когда будет национальная забастовка, либо когда будет по какой-то причине опять волна массовая демонстраций, они запустят этот план, там у каждого своя роль и каждый будет четко знать, что делать. Записываются тысячи людей.

Если опять не секрет, известно, сколько людей туда записалось?

Это секрет.

Но это десятки тысяч людей, которые туда записались?

Это десятки тысяч.

И BYPOL активно сотрудничают. Появилась новая, если это можно называть, инициатива — киберпартизаны, которые используя свои знания, умения, навыки достают информацию изнутри режима, из силовых структур и так далее. Вот эти BYPOL практически каждую неделю выдают ролик, где записи разговоров между сотрудниками силовых структур во время демонстрации, какие-то личные переговоры с интересными фактами. 

Где это все происходит? Это в YouTube? Это в телеграм-канале каком-то?

Это в YouTube. Да, телеграм-канал здесь дублирует. Все используют любые источники информации, чтобы как можно больше людей это увидело. Невозможно сейчас работать в силовых структурах, потому что все подозревают каждого. Ты боишься сказать лишнее слово, ты боишься уже по телефону обсудить что-то, везде прослушка и так далее. Это невыносимо морально так работать. Это просто разлагается все изнутри.

А вы за это время отдохнули хоть раз?

Ну я в выходные с детками отдыхаю. 

Ну так вот чтобы поехать условно на море, я прошу прощение, поплавать и позагорать? 

Все еще впереди. 

То есть вы не можете себе морально это позволить?

Я хочу отдохнуть, поплавать с мужем. 

Света я желаю вам и Беларуси, что бы все получилось, мы все этого очень хотим и все этого очень ждем, и надеемся, что все это получится и что все это будет бескровно и спокойно.