Татьяна Буланова: «Я до сих пор еще робею перед Пугачевой»

Синдеева: Программа «Синдеева», бутик Bork, Невский проспект, 119. Сегодня у меня в гостях певица Татьяна Буланова. Таня, здравствуйте.

Буланова: Здравствуйте.

Синдеева: У меня ностальгическая сегодня будет программа.

Буланова: Пожалуйста.

Синдеева: Я когда готовилась к программе, подумала, наверное, я уже старею, потому что я все время вспоминала свою молодость. Моя подруга питерская, когда узнала, что у нас с вами будет встреча, мне говорит: «Ты представляешь, у меня был такой эпизод. Я ехала в поезде, из Мичуринска, откуда мы тоже родом, в Санкт-Петербург. Это был девяносто какой-то год. Проводник всю дорогу, а это практически сутки, он ставил песню…»

Буланова: Ставил кассету.

Синдеева: Нет, там была одна песня. «Не плачь».

Буланова: Ужас какой.

Синдеева: Тань, а вы можете сейчас спеть кусочек?

Буланова: Пожалуйста.

Синдеева: Давайте.

Буланова: Поет

Синдеева: Вот у меня почти слезы, потому что сразу какие-то воспоминания приходят в голову. Тань, а вот скажите, пожалуйста… Спасибо. Можно так сказать, что это какая-то главная ваша песня?

Буланова: Я думаю, что она, я бы так сказала, одна из главных, наверное, потому что если судить о зрителях, которые ко мне подходят и говорят, вы знаете, я вот помню вашу песню. Понятно, что все, кто ко мне подходят, все выросли на этих песнях, и кто-то говорит, для меня вот песня была «Море», для кого-то «Колыбельная», для кого-то какие такие вот. Я поняла, что есть какие-то песни, которые, не для каждого, конечно, но для определенных людей свою роль какую-то сыграли. А что касается «Не плачь», с нее все началось.

Синдеева: Да. Ведь после песни «Не плачь», после того, как вы в 1991 году получили Гран-при конкурса «Шлягер», вы проснулись знаменитой.

Буланова: Я бы так сказала, что, наверное, это можно сравнить с получением звания заслуженного артиста России. Хотя это так, условно, конечно, шуточно. Просто когда я получила звание заслуженной артистки, мне мой брат говорит: «Теперь уже никто не скажет, что я там непонятно кто, уже заслуженная артистка, уже не то что где-то там, с улицы». Так и тут, мы уже получили признание, не бог весть какой-то… Хотя, нет, приз-то был хороший, приз такой был, денежный, неплохой.

Синдеева: Просто это же песня еще такая, которую запели везде.

Буланова: Я даже больше скажу, я помню, как-то стояла в очереди в ювелирной мастерской, что-то мне нужно было там починить, и была очередь, причем такая, приличная очередь, круговая, полукругом.

Синдеева: В девяностых годах в ювелирную мастерскую очередь. Интересно.

Буланова: Да, представьте себе. Во-первых, мастерских было не так много ювелирных, это сейчас там, заходишь, и в каждом, везде можно. А тогда все это было очень мало, и если что-то сломалось, то это уже сродни катастрофе было, потому что нигде не починить, непонятно. И действительно была очередь. И я стою, и играло радио «Балтика», в Петербурге у нас такая радиостанция, не знаю, как сейчас, но вот она была, была первая. И вдруг заиграла эта песня. Я в принципе человек такой, сдержанный, и тут я прямо чего-то, я слышу «Не плачь»… Какая-то стоит тетка, я говорю: «Это я пою», она так на меня посмотрела, угу.

Буланова: Если говорить вообще о популярности. Мы выступали в очень красивом театре, по-моему, оперном, если я не ошибаюсь, во Владивостоке. И я помню, такая гримерка была, такая небольшая, какая-то лампочка, что-то такое, и это был уже то ли третий концерт, то ли четвертый, мы там второй день уже были, и я что-то так сижу, думаю, мысль такая, если мы проделали столько-то тысяч километров пролетели, и народ действительно ходит, полные залы, наверное, мы действительно популярны, что нас знают. Я живу там, а этот город находится там, и через это вот расстояние нас люди хотят и слушать, и идут. Вот это первый раз, это был 1993 год.

Синдеева: Когда вы осознали, да?

Буланова: Когда я осознала, что, наверное, мы все-таки популярны. И то у меня было «наверное».

Синдеева: Почему мне кажется еще, что этот конкурс повлиял, потому что его показывали, ведь тогда узнавали из телевизора прежде всего. Вас показывали уже тогда по телевизору? Как люди узнавали о ваших гастролях? Интернета не было…

Буланова: Нет-нет. Гастроли — исключительно афиши, исключительно.

Синдеева: Ну, как, ну вы, какая Татьяна Буланова, если я ее по телевизору не видела?

Буланова: Ну, слышали песни, наверное. Очень много участвовали в каких-то сборных концертах, в СКК, во Дворце спорта «Юбилейный», во всяких.

Синдеева: А программы тогда, не знаю, «Утренняя почта» еще, наверное, была.

Буланова: Какая «Утренняя почта»? Для нас это было просто как сейчас попасть, не знаю, куда-нибудь в Голливуд, к Стивену Спилбергу. Нет, конечно. Этого даже близко ничего не было. Первое мое появление было на Первом, или ОРТ он тогда назывался, Первый канал, это была новогодняя ночь с 1991 на 1992 год. И то благодаря тому, что мы, благодаря «Шлягеру» мы познакомились с одним таким замечательным бизнесменом, которого, по-моему, уже нет на этом свете, Игорь Попов такой, который устраивал, такие были программы «Фортуна», они были не то что там в режиме хоккейном, а именно в прямом эфире, по каналу «Россия», все это шло из концертного зала «Октябрьский». Там были сплошные звезды, Алла Пугачева, София Ротару…

Синдеева: Как вы себя там рядом с ними чувствовали?

Буланова: Я сидела, я в принципе такой человек, в себе не очень уверенный, нету у меня такого, что вот я сейчас приду и всех порву, я на репетиции себя чувствовала, что я прямо сидела, «Ой, там Пугачева вышла»…

Синдеева: А Пугачева на вас отреагировала как-то вообще?

Буланова: Тогда? Тогда нет. Она пришла ко мне на концерт в 1996 году. Было очень приятно, она посмотрела концерт, сказала, надеюсь, что искренне, слова какие-то приятные. И вот, собственно говоря, я просто цепочку эту длинную рассказываю, что благодаря Игорю Попову мы познакомились в Владимиром Матецким, который написал песню «Как бы не так», мы ее записали. И он позвонил, говорит, ты знаешь, хотят на «Огонек», на Первый канал. И вот мы поехали, первый раз в жизни, на новогодний «Огонек» Первого канала, там жили в гостинице. А все это было, «Огонек» был в прямом эфире, прямой эфир на Дальний Восток и уже в записи на европейскую часть страны. Все это снималось, три дня были обязательные репетиции, причем третий день, заключительный перед съемкой, он был в гриме, в костюме, как мы будем, потому что свет выставлялся, это очень серьезно было, Александр Файфман был тогда режиссером. И вот это все происходило, у меня, не знаю, если вы помните, у меня были такие белые волосы кудрявые…

Синдеева: Да, вы меняли образы.

Буланова: Ну, это в основном, начальное это было, белые кудрявые волосы, красные обязательно губы, какая-то короткая юбка, которую я не помню, где-то купила, какая-то кофта, которую кто-то мне дал, потому что все это с миру по нитке собиралось. И уже непосредственно в день съемок, 31 числа, у нас время стояло 17.00, то есть начался Новый год в стране, уже шла вся вот эта история, я встречаю Аллу Духову в Останкино.

Синдеева: Да, руководителя балета «Тодес».

Буланова: Она говорит: «Ой, привет. А ты как, вот так будешь?» Я говорю: «Да». — «Давай, поехали к Рафу, сейчас быстро». Раф Сардаров такой был талантливый модельер, как-то сейчас его мало слышно. Я говорю: «Алла, я не могу, я уже как-то». — «Да ладно, поехали, сейчас хоть он накрасит тебя». Ну, поехали. А он там недалеко жил. Мы приехали, приходит Раф такой, «Так, вот это все сломать. Надо стричь». Я говорю: «Я не дам волосы, это вообще мое богатство». И вот я не знаю, как это меня на это все, как-то загипнотизировал, заворожил. Я помню, что я очнулась только уже под краном, когда уже все. А уже съемка идет, два часа у там есть, до наши пяти часов.

Синдеева: Файфман, наверное, удивился, неожиданно.

Буланова: Это отдельная была история. И когда, в общем, он постриг меня, такое короткое каре, выстриг виски, выбрил, вернее. Если найти эту съемку, там видно. То есть я была такая вот такая, а тут вообще а-ля Патрисия Каас. Надела какой-то комбинезон, лосины, с какой-то модели, там девочки у него были, снял какой-то пиджак модный, модное это, то. И я бегу в «Останкино», все, у нас уже время, потому что ужас вообще, страшно, первый раз, да еще взять вот так не явиться, это было бы круто. Как будто показать, что я немножко другая, причем не узнавал меня вообще никто. И никого вообще не нашла, то есть я честно искала, но никого не нашла. Все, уже там пошли первые.

Синдеева: То есть на сцену вы вышли…

Буланова: Да. Пошли там вот эти первые «пам-пам-пам», я спускаюсь вниз… Говорят, Файфман, там такой мат стоял…

Синдеева: А Файфман, наверное, орал в это время, я представляю — кто это выходит, кто это?

Буланова: Это просто другой человек был. Ну, что делать, ничего. Потом мне Татьяна, не помню, как ее фамилия была, редактор, она меня отзывает, в чем дело, почему костюм. Я там что-то пыталась соврать, типа у меня там что-то порвалось. «А прическа почему так? Ладно, иди, нормально». Съемка прошла, хорошо.

Синдеева: Тань, вы так рассказываете, вот у меня сейчас родился такой образ, вы такая Золушка от шоу-бизнеса. Нет такого?

Буланова: Наверное, отчасти. Золушка все-таки…

Синдеева: Когда вы почувствовали себя уже не Золушкой? Вот был такой момент, когда вы перестали робеть Пугачеву…

Буланова: Да мне кажется, я до сих пор еще робею перед Пугачевой.

Синдеева: До сих пор, да? Я условно, Пугачева это как образ.

Буланова: Нет, ну я понимаю. Все равно я вижу, знаете, когда прихожу, вижу какого-то артиста, которого я бесконечно уважаю и люблю, меня прямо вот так вот, хотя мне уже самой без малого пятьдесят лет, и я все равно, вот я вижу «Ой, а это…». Это все равно осталось, и мне кажется, чем дольше это будет во мне оставаться, тем дольше я буду как-то живой такой артисткой, не то что я вот, знаете…

Синдеева: Вот я могу сказать, вот здесь у меня питерские мои подружки, и я с ними, в том числе, обсуждала, о чем вам было бы интересно поговорить с Булановой и какие у вас ощущения, впечатления. Знаешь, у Тани нету совершенно вот этого какого-то пафоса, снобизма. Оно вам мешает или помогает?

Буланова: Если так вот прямо честно сказать, наверное, оно мешает. Потому что если бы я была более уверена в себе… Не то что уверена, в принципе, я уверена, я выхожу на сцену, я знаю, что сейчас произойдет, если говорить о концерте, я знаю, с чего начнется и чем закончится по эмоциям даже, я могу. Но это уже за столько лет, уже просто понятно. Но вот нет такого, я помню, с Киркоровым в каком-то концерте участвовали, для меня это «здрасьте-до свидания», спела и убежала.

Синдеева: Даже сейчас пригнулась, понимаете.

Буланова: Ну как, так и есть. Я помню, я вбегаю за кулисы, стоит Филипп, такой весь, мне такой, глазами — «Иди туда, иди, поклонись, люди». Он прав, нужно вот это увидеть, смотрите, я вышла, какую-то паузу держать. Я не знаю, что это такое, это какая-то неуверенность в себе, хотя я не могу сказать, что я неуверенная, я, честно, говоря, и по матушке, и по батюшке приложить могу, если достанут, но вот какое-то ощущение все время, что я лучше «недо-», чем «пере-», вот это про меня.

Синдеева: Понятно. 1990 год, у вас папа был подводником.

Синдеева: И вот в девяностые годы он уволился из армии, и это пришлось на самый такой тяжелый период, девяностые годы.

Синдеева: Вот как папа это переживал?

Буланова: Не потому, что девяностые, а потому, я так думаю, что он почему переживал, потому что, во-первых, он безумно любил работу свою. У него это просто было, работа — это второй дом, это вторая жизнь, это твоя, не знаю, часть жизни огромная. Может быть, я вот сейчас, с высоты своих лет, думаю, может быть, он думал, что закончилась какая-то, не знаю, пока он работал, он не чувствовал возраста, а тут молодость закончилась, несмотря на то, что шестьдесят лет. Я не знаю, честно говоря. Я ему говорила: «Папа, чего ты переживаешь? Тебя что там…».

Синдеева: А вы бедно жили или нет? Или все-таки папа…

Буланова: Нет, папа хорошо зарабатывал.

Синдеева: То есть у вас не было вот этого периода голода.

Буланова: Нет. Голод был у всех в девяностые.

Синдеева: Ну да, но просто у кого-то он был совсем такой тяжелый.

Буланова: Вот в этом вот безденежье, и ничего не было, действительно, были талоны. Я помню, у нас была кошка, которую, там отоваривали какое-то мясо, что-то такое, нам хватало только на кошку. Мы почему кошке отдавали, мы сами могли бы это мясо, к тому же был период, когда я была беременная, это был уже 1992, 1993 начало, потом что я в марте родила, и потом еще пару месяцев. Это сейчас там интернет, выложил и все. А раньше как делались концерты? Корпоративов не было, клубов не было, то есть такого, чтобы объявил, спел хоть что-то, чтобы с голоду не умереть. Нужно было отправлять запрос, грубо говоря, в филармонию какого-то города, тебе оттуда приходит ответ, потом говорят, да. Ты отсылаешь туда афиши, рулоном свернутые, там эти афиши расклеивают. Представляете, сколько это времени нужно? И когда афиши расклеили, понятно, что это пару месяцев, тройку, как минимум, пока народ купит билеты, пока вот это все. И вот это все занимало месяца четыре, это самое маленькое. Поэтому у нас был период, у нас последнее было выступление в январе, когда у меня уже был такой живот, я скрывала его, пыталась, тоже во Дворце спорта, в Белгороде, и потом следующее у нас было выступление только в июне. И вот эти вот полгода мы сидели просто…

Синдеева: Сосали лапу.

Буланова: Что-то скопить не удалось, потому что там все ушло на оплату родов. И мы жили на пенсию родителей.

Синдеева: То есть ваша слава и популярность, она никаких денег в тот момент не могла принести.

Буланова: Особо нет. Нет.

Синдеева: Как папа, ну и семья, отнеслась к вашей карьере?

Буланова: Я очень благодарна своим родителям за то, что они в меня верили с самого начала. Потому что получилось так, что я поступила сначала, вернее, не поступила еще в институт, поступила на вечернее отделение.

Синдеева: В институт культуры?

Буланова: Культуры, да. Но я хотела, у меня был очень сложный план, институт культуры, окончить, потом в театральный, потому что я знала свою зажатость. План обрубился ровно на этом моем «срезе» на первом экзамене. Я поступила на библиотечный, но уже на вечернее, потому что я работала в библиотеке, у папы там же в Военно-морской академии. И я проработала, по-моему, два года, или три, запуталась уже. Три, наверное, не важно, и училась два года. И тут вдруг мне кто-то посоветовал пойти в Школу-студию при Санкт-Петербургском мюзик-холле. Мы ее между собой называли музыкальным ПТУ. Но дело не в этом, я боялась, а вдруг я не поступлю, а вдруг что-то еще.

Синдеева: Вы все время боитесь чего-то.

Буланова: Я все время чего-то боюсь, да. У меня иногда, так мне нужно, чтобы кто-то мне или пинка дал или что-то. Ну вот я все время, я как-то двадцать раз буду думать, прежде чем что-то сделать, надо-не надо. И в общем, чтобы поступить, нужна была характеристика с места работы, которую мне папа «липовую» написал, потому что меня моя непосредственная начальница, она бы не отпустила.

Синдеева: То есть поддержал. Он не говорил — дочь, куда ты идешь, зачем тебе это.

Буланова: Нет. Причем они понимали, что я закончу учебу в институте, который я благополучно, на третий курс перешла, и они понимали, насколько я это хочу, насколько мне это нравится, насколько это мое.

Синдеева: А вы пели дома, или как, выступали в школе?

Буланова: Я пела под гитару. Во-первых, у меня мама всю жизнь пела, и мы с ней на два голоса пели такие очень сложные партии, реально сложные, с канонами какими-то. Папа у меня, кстати, тоже музыкальным человеком был. Но учил первые аккорды на гитаре мой брат родной, и вот как это все, у нас всегда была музыка.

Синдеева: То есть все это было очень органично? Это не то что было для семьи неожиданно.

Буланова: Да. Я даже, знаете, могу сказать, у меня мама в прошлом году ушла из жизни, но я понимаю, до меня сейчас только дошло, наверное, что я в принципе стала артисткой потому, что хотела этого мама. И для нее это я очень много делала, для нее пела, для нее участвовала в каких-то программах, потому что она всегда очень так внимательно за этим следила. Короче говоря, все было для нее, и я так думаю, что благодаря ей или из-за нее, как сказать, я стала артисткой. Поэтому, конечно, меня родители поддержали.

Синдеева: А вот сейчас у вас двое детей, сын старший уже вообще взрослый, самостоятельный, 25 лет, младшему 11. Вам удается их поддерживать?

Буланова: Конечно. Я стараюсь всячески. Я, конечно, стараюсь быть мамой справедливой, но все равно, они знают, что они могут всегда рассчитывать на меня. Я могу как-то там иногда, у меня старший такой интроверт, он в себе, он будет молчать до последнего. Он бариста. По профессии вообще он технолог питания, он закончил институт, а так бариста, ему нравится. В принципе, я так понимаю, что он мечтает быть барабанщиком, потому что у него уже барабанная установка есть, осталось только группу найти.

Синдеева: Как вы его в этом поддерживаете?

Буланова: Вот, мы ему купили с его папой барабаны, причем хорошие барабаны, все, что нужно. Но не знаю, он в этом очень на меня похож, в какой-то своей нерешительности, ему нужно вот… Но при этом он упрямый очень, как во что-то упрется. А младший у меня такой — вау сразу. То есть если старший будет молчать до последнего, то этот «Мама!». И они вот такие вот, хотя оба по знаку Рыбы.

Синдеева: Все актрисы, с которыми я разговаривала в программе, они очень любят свою работу, но они говорят, это очень зависимая работа: от решения режиссера, от того, есть кино или нет. То есть ты не можешь сам выбирать, все время тебя выбирают. Вот в случае с певицей, вот можно сказать, что это такая работа, зависимая? И если она зависимая, то от чего?

Буланова: Нам проще. Вообще любая, наверное, работа все-таки, если ты даже, мне кажется, вольный художник, он все равно зависит от того, есть спрос на его картины, то есть какая-то зависимость есть. Но нам, мне кажется, в этом плане легче, но все равно, певцы зависят от репертуара. Если есть хорошая песня, все, там уже не важно, раскрутят тебя, будут тебя крутить или что-то…

Синдеева: То есть уже продюсер менее важен?

Буланова: Да. Хотя это, конечно, тоже, это важно, это очень важно.

Синдеева: А как песни выбираются, Тань? Вот как вы?

Буланова: А чисто интуитивно, наверное. Вот нравится-не нравится, на таком уровне.

Синдеева: Но вы могли предположить, сказать, что даже песня, например, «Не плачь»…

Буланова: «Не плачь»? Нет, не могла.

Синдеева: Не могли. То есть это же все равно невозможно просчитать заранее.

Буланова: Нет, конечно. Это только время показывает, наверное, что это действительно правильно или неправильно. И я даже могу сказать, что есть песни, которые были записаны, не знаю, лет восемь назад, они как-то вроде прошли, даже клип сняли. Сейчас проходит, не знаю, лет десять, и ты понимаешь, ты ее поешь, а оказывается, она очень нравится. Может быть, ее вспоминают, может, проходит время, сейчас вообще пошла какая-то мода на девяностые. Меня это очень радует.

Синдеева: А вот скажите, у вас сейчас начался опять такой гастрольный период, активный.

Буланова: Не сказала бы, нет.

Буланова: Самый активный период был в девяностые годы, когда многие…

Синдеева: Это понятно.

Буланова: Это был кошмар на самом деле, потому что мы уезжали, через месяц приезжали на два дня, на три. Я просто меняла вещи в чемодане. И опять уезжали где-то на две недели, это минимум, на три недели. Когда родился ребенок, то вообще просто у меня до слез какой-то был кошмар. Я помню, мы приехали на Дальний Восток, а это 1993 год, и как раз тогда был такой период, что не было солярки. Нет солярки, и всё, самолет не летит. Не знаю, вот в Москве как это, у нас в Питере так часто очень было.

И мы сидим в Благовещенске, наша часть, московская наша группа улетела, а мы сидим, ждем. Моему ребенку восемь месяцев, я помню, в этом огромном каком-то жутком, страшном номере люкс, где там три ужасных, каких-то невероятных таких комнаты, которые никому не нужны, мне там страшно было. Я сижу, смотрю на эту реку Амур, которая Хуанхэ, там где-то Китай, темнота. И я сижу, у меня реально просто такая какая-то жуткая паника, думаю: я вообще когда-нибудь ребенка увижу своего? Потому что солярки нет, и когда она будет, неизвестно.

И нам тогда повезло, что какой-то бизнесмен, ему нужно было в Комсомольск-на-Амуре, ему сказали: «Если вот проплатишь до Питера, значит, тогда»… И вот мы, по-моему, через Комсомольск-на-Амуре, мне уже было настолько всё равно, куда лететь, лишь бы только вот в сторону дома.

Синдеева: А скажите, вот насколько вы чувствуете свою востребованность сейчас среди какой-то новой аудитории? Вообще ваши дети слушают песни ваши?

Буланова: Нет, конечно.

Синдеева: Что они говорят?

Буланова: Ничего не говорят, они не слушают. У меня и старший, когда был маленький, особо не слушал, и младший тоже так как-то. Иногда я: «Смотри, хорошая песня?». Он: «Да, ничего. А эта не очень». У меня, допустим, у старшего какие-то одни приоритеты…

Синдеева: А что слушают дети?

Буланова: Старший вот больше, кстати, как ни странно, слушает радио «Маяк». Я вот не знаю почему. Кстати, младший тоже, глядя на него, стал.

Синдеева: Да?

Буланова: Там же вот это «бу-бу-бу-бу»…

Синдеева: Владимира Соловьева слушают?

Буланова: Они слушают всё, что вот есть. Вот в машине «бу-бу-бу-бу», вот именно радио «Маяк», а потом там идет, допустим, песня, не знаю, какая-нибудь там «Просто тада-да-да-да», восьмидесятых годов. Я не понимаю этого.

Младшему нравится то, что сейчас модно, там всякие Feduk, Элджей, вот это всё.

Синдеева: А вы сами слушаете эту музыку?

Буланова: Я не очень, я как-то больше по ностальгии.

Синдеева: Что в вашем плеере, если послушать?

Буланова: В моем плеере Bad Boys Blue, если честно.

Синдеева: Да?

Буланова: Да. Мне просто очень нравится, видимо, наверно, вот восприятие того времени, как-то хочется окунуться в это. Не знаю, может, мне просто голос нравится, тембр какой-то.

Синдеева: Когда вы сейчас гастролируете, ездите по России и когда вы тогда ездили, аудитория поменялась вообще? Как люди?

Буланова: Люди, какие были, в принципе, такие они и остались.

Синдеева: А как вам кажется, в каком настроении сейчас люди? Вот вы же всё-таки выезжаете за пределы Москвы и Питера. В каком настроении? Что люди думают? Вы чувствуете вообще это?

Буланова: Как вот ни странно, мне кажется, что сейчас люди более как-то удовлетворены жизнью. Конечно, всё равно есть те, кому что-то не нравится, это всегда, это было всегда, есть и всегда будет. Но я, например, помню, когда мы ездили в девяностые, там очень было много вот… Кстати, про наркотики. Тогда у нас об этом мало говорили. А особенно в Казахстане, в северном Казахстане, там это был бич. Юг Сибири, ну как, вот Сибирь когда с Казахстаном граничила.

Синдеева: Да.

Буланова: И я помню, для меня это настолько было дико, что мне казалось, что такого у нас в принципе нет вообще. Об этом не говорят, этого нет вроде. У нас в подворотне тоже такого ничего не было. А там это действительно, просто умирали, не знаю, штабелями люди.

Синдеева: А сейчас не заметно это.

Буланова: А сейчас как-то, не знаю, мне кажется всё-таки, как бы ни было, жизнь всё равно лучше стала, по крайней мере, чем она была в девяностые. А города какие красивые! Вот мы сейчас проехали по Поволжью. Что было, какой был Ульяновск в 1997 году и какой сейчас ― это не сравнить.

Синдеева: Таня, а как вы узнаете? Вот ваши дети слушают «Маяк». Откуда вы узнаете новости? Что вы читаете, что слушаете?

Буланова: Интернет.

Синдеева: Интернет. Ну что там?

Буланова: Телефон утром.

Синдеева: Интернет ― это такая… Что, это лента фейсбука?

Буланова: Лента «Яндекс».

Синдеева: «Яндекс».

Буланова: Да.

Синдеева: А вы заходите специально на какие-то ресурсы?

Буланова: Нет.

Синдеева: Нет, да? Просто то, что попадает.

Буланова: Я просто открываю, ищу «Яндекс.Новости», когда вот там как это, дайджест идет, когда там коротенько, что сейчас произошло. С утра, да. Инстаграм, что там новенького у меня. В фейсбук я очень редко захожу, но есть я в инстаграме.

Синдеева: А федеральные каналы смотрите?

Буланова: Очень редко, очень редко. Я вообще в принципе телевидение так не очень люблю. Я люблю фильмы старые, старинные. Обожаю довоенные, обожаю про шпионов вот это, какая-то наивность, обожаю до пятьдесят, может быть, девятого года.

Синдеева: То есть современное российское кино не смотрите?

Буланова: Нет, вообще. Я не могу.

Синдеева: Почему?

Буланова: Я не говорю, что нет хорошего.

Синдеева: Не пытались?

Буланова: Я пыталась. Тут мне не хочется никого обидеть, я просто ехала в поезде, там показывали «Иронию судьбы» новую. Я не знаю, так скажем, я ничего не поняла. Точнее, я всё поняла, но мне не понравилось.

Синдеева: А сейчас сериалы новые российские очень многие хвалят, говорят, хорошо делаются.

Буланова: Мне очень нравятся английские сериалы, потому что там… Вообще если говорить о кино, я в принципе могу, тут недавно мы сидели в каком-то ресторане, там показывали черно-белый фильм, не помню, как этого актера зовут. Я понимаю, что это какой-то вот пятидесятых годов или сороковых. И я попыталась, там без звука было, мне интересно было посмотреть, понять, что это за фильм, чтобы потом, может быть, увидеть. Я стала искать в поиске какие-то…

Синдеева: Фразы.

Буланова: Я вспомнила имя этого артиста, где он, какие фильмы. И я вычислила, что это фильм 1947 года. То есть по картинке я могу понять, какой год. По картинке.

Синдеева: То есть вы не хотите открыть для себя новое российское кино.

Буланова: Я хочу. Вы знаете, мне вот нравится кино такое вот, авторское, так скажем. Я не понимаю вот эти ремейки, как это правильно называется?

Синдеева: Хорошо, а, например, какой-нибудь Андрей Звягинцев, «Левиафан» и так далее? Вы что-то видели из такого?

Буланова: Я не видела, но я слышала. Я понимаю, что… Например, я не смотрела «Титаник» принципиально. Тогда еще, сейчас, наверно, это уже не так будет. Я не хотела расстраиваться. Так же примерно я понимаю, о чем «Левиафан».

Я не смотрела многие фильмы Алексея Балабанова, потому что я понимаю, что он очень сильным был режиссером, но мне не хочется вот этого получать такого стресса какого-то негативного. Хочется… Кино всё-таки как сказка, посмотрел, всё хорошо закончилось.

Буланова: А в театр ходите?

Буланова: Тоже редко очень. Я, как Станиславский, не верю.

Синдеева: Нет? И театру не верите? А кому верите?

Буланова: Кино, когда хорошее кино.

Синдеева: Интернет, совершенно новая реальность, ютьюб. Для многих артистов это стало отличной стартовой площадкой. А вы открывали свой канал на ютьюбе и за последнее время вы как-то его забросили.

Буланова: Да.

Синдеева: Вообще что вы про это думаете? Артистам, вот скажем так, вашего, нашего поколения это помогает, мешает? Надо ли туда дальше двигаться?

Буланова: Нет, если есть желание, если есть силы и энергия, то почему бы и нет? Это всегда неплохо. Но я как-то к этому, не знаю, если кто-то будет заниматься ― ради бога. Мне самой, не знаю, мне как-то не то чтобы не хочется…

Синдеева: А зачем вы тогда его открывали, этот канал?

Буланова: Те ребята… Вот я просто вела как-то программу, у нас был такой канал «100 ТВ» в Петербурге. Я вела ток-шоу с моей подругой Оксаной.

Синдеева: А какое ток-шоу?

Буланова: «Не мужское это дело».

Синдеева: Так.

Буланова: Очень было классно. Нам так нравилось! Кстати, быть ведущей так здорово! Если бы у меня кто-то спросил, вот не певица, а ведущая. Это класс.

Синдеева: А вот феминизм. Смотрите, сейчас очень модное движение.

Буланова: Я не сторонница. Я считаю… Мне вообще кажется, что быть слабой женщиной ― это роскошь, и если есть такая возможность, такое счастье ― быть слабой, когда… Не слабой, что тебя все пинают, а вот слабой, о тебе заботятся, твой мужчина тебе подставляет руку, плечо, не знаю, как-то за тебя какие-то вопросы решает. Это здорово. А вот это, что я сама всё… Я сама всю жизнь. Это ужасно. Мне так хочется от этого уже отойти.

Синдеева: То есть вам не нравится.

Буланова: Нет.

Синдеева: При этом впечатление вы производите именно очень такой женственной, мягкой вообще.

Буланова: Это ужасно.

Синдеева: Да?

Буланова: Когнитивный диссонанс.

Синдеева: Вот хорошо, а движение #metoo?

Буланова: А что это такое?

Синдеева: #Metoo ― это когда… Хорошо, значит, надо экскурсию. Всё началось сейчас в Америке несколько лет назад, когда известные актрисы, очень популярные, сейчас не будем, их много, вдруг стали обвинять, например, известного…

Буланова: А, в домогательстве?

Синдеева: Продюсера Вайнштейна в домогательстве двадцать лет назад. И началось движение #metoo, что я тоже как бы присоединяюсь.

Буланова: А, вот это #metoo называется. Всё, поняла.

Синдеева: То есть очень многие стали об этом рассказывать. И, собственно, в России вот буквально был где-то год назад Слуцкий-гейт, это когда депутат Госдумы…

Буланова: Да, это я слышала.

Синдеева: Приставал к журналисткам, и журналистки об этом рассказали. Вот вопрос, как вы к этому относитесь?

Буланова: С одной стороны, если действительно какие-то были противные вот эти домогательства, грязные, неприятные какие-то такие, может быть, и неплохо, если кто-то об этом узнает. С другой стороны, а что ты молчала раньше? И всяко, наверно, раз ты промолчала, значит, ты за это что-то получила, то есть это не домогательство, это было обоюдовзаимовыгодное соглашение как бы. Потому что если бы, наверно, она не получила что-то, то, наверно, может быть, она пошла бы на него жаловаться.

Я не знаю. Мне кажется, что вот в данном контексте это, как у нас говорят, «кто прошлое помянет, тому глаз вон». Я не знаю.

Синдеева: А вот если сейчас, например, вот молодая девчонка, двадцать лет. Ее кто-то на вечеринке схватил за попу. Как-то так еще схватил и сказал: «А мне за это ничего не будет». Вот как к этому относиться?

Буланова: Это плохо, ничего тут хорошего нет. Я бы в глаз дала. Но это немножко другое.

Синдеева: Вот, это наше поколение.

Буланова: Да.

Синдеева: Наше поколение считает, что надо дать в глаз.

Буланова: Ну, конечно, да.

Синдеева: И не устраивать потом разборки.

Буланова: То есть сразу, да. А вот это ― прошло двадцать лет, она уже стала звездой. Может, она и стала-то благодаря Вайнштейну звездой, кто же знает? А теперь она решила отомстить или на этом новую популярность получить.

Синдеева: А вы видели один из последних клипов Киркорова «Цвет настроения синий»?

Буланова: Я, честно говоря, как бы, так скажем, не досмотрела. Поэтому я…

Синдеева: Не понравилось?

Буланова: Я не поняла. Я как-то… Такое немножко искусство, не очень меня как-то вот оно, честно скажу.

Буланова: Для меня это не стеб, для меня это немножко было пошловато, потому что стеб… У того же, не знаю, Шнурова, группы «Ленинград», там больше стеба, наверно, хотя там тоже как бы не так всё прямо кефирно и зефирно, всякие там есть крепкие слова и так далее.

Но мне кажется, что тут даже не Филипп сам Киркоров виноват, а режиссеры, потому что было снято бездарно, бездарно и пошло. А если бы это было снято как-то классно действительно, как вот… Вот тонко, вот эта как бы грань там не была соблюдена, поэтому…

Синдеева: Тань, вас зовут на «Огоньки», вы бываете на них?

Буланова: Бываю.

Синдеева: И что, как вам?

Буланова: Никак. Я к этому отношусь как к своей работе. Если меня не позвали, меня не позвали. Если меня позвали, я соглашусь, потому что как-то…

Синдеева: А у вас самой нет вот этого всё равно чувства, что двадцать лет назад…

Буланова: Не позвали?

Синдеева: Нет. Двадцать лет назад включил «Огонек», и у нас определенный набор. И сейчас ты включаешь, и тот же…

Буланова: Честно вам скажу, если у меня получается в двенадцать ночи быть дома, то я смотрю, вот, например, в позапрошлом, по-моему, году или в прошлом классная была по РЕН-ТВ дискотека то ли «Авторадио», то ли 90-х. Ретро.

Синдеева: То есть вас всё-таки в девяностые, да?

Буланова: Да. И там, по крайней мере, те артисты, которых я… Нет, я обожаю своих коллег, я их очень уважаю и люблю, но действительно как-то вот хочется… Просто, во-первых, это всё равно идет фоном. Я не очень понимаю во время застолья, какие-то там диалоги…

Синдеева: Понятно.

Буланова: Во-первых, никто не слушает. Ой, а можно я буквально в сторону расскажу историю одну?

Синдеева: Да.

Буланова: Меня позвали, это был где-то год, не знаю, наверно, 2012, может быть, позвали на Первый канал в «Огонек», «Не плачь», потому что была посвящена девяностым годам, что-то такое, отсылка в девяностые. Я отснялась, значит, «Не плачь», правда, там сказали не всю песню, потому что она очень длинная. Там было несколько дублей, всё, сняли.

Идет реклама «Огонька», вот реклама, представляете. Я себя вижу, себя вижу, себя вижу, реклама «Огонька», реклама «Огонька». Наступает Новый год, «Огонек», моего номера нет.

Синдеева: Так.

Буланова: Я говорю: «Ничего не понимаю». Просто до 31 числа я себя видела каждый день! Ничего не понимаю. Причем у меня мама просто записывала и я просто посмотрела. Мама говорит: «Я тебя не видела». Я говорю: «Да не может быть».

Потом Старый Новый год, та же история. Опять реклама «Огонька», я опять себя вижу в рекламе, в рекламе. На самом деле это даже для артиста лучше, потому что ты снялся в этой рекламе, а «Огонек» ― всё равно там никто не видел, была ты или не была.

Синдеева: Но вы не поняли, почему вас не было?

Буланова: А я думаю, что это и было снято до этого. Не знаю, это какая-то задумка была режиссера, какая-то своя. На самом деле…

Синдеева: То есть вас это не обидело?

Буланова: Мне, наоборот, здорово было. Я себя видела, я себя даже видела, хотя я не смотрю телевизор, чаще, чем, не знаю, обычно.

Синдеева: Понятно. Тань…

Синдеева: Тань, вот при каком раскладе вы вообще могли представить себя уехавшей из страны? Такое может быть?

Буланова: Думала об этом. Вообще не представляю, вообще. Наверно, если бы я только вышла замуж по большой любви, только так. А, или если бы мне предложили там какой-то контракт по работе где-то вот там, и то временно.

Синдеева: А скажите, как вы себя вот сейчас чувствуете в стране? И вообще что вы думаете по поводу того, что происходит? Страна изолируется, мы там в кругу врагов. Мне кажется, еще чуть-чуть, и скоро закроют границы. Вот у вас нет этого чувства вообще?

Буланова: Может, это наивность какая-то. Мне всё-таки кажется, что всё равно… Всегда были недовольные и будут. Поэтому мне сейчас…

Синдеева: Но люди же не абстрактно недовольны. Если есть причины, они недовольны.

Буланова: Всегда недовольны были, всегда. И при Ельцине, и при Горбачеве, и при Брежневе, если брать. Господи, при Николае II революция-то. Всегда. И дальше потом будут недовольные. Кому-то что-то нравится. Мне, честно говоря, я считаю, что, не знаю, может, я ошибаюсь, но, в принципе, любая смена власти чревата всегда какими-то последствиями.

Синдеева: То есть вы за монархию, которая без?..

Буланова: Я, кстати, за монархию. Я за монархию.

Синдеева: Вот такое бессрочное.

Буланова: Да. За монархию, за именно монархию. Не за генерального секретаря, которого поставят и он будет 80 лет править, а за монархию. Но, к сожалению, сейчас, наверно, это уже невозможно.

Синдеева: Но Путин, мне кажется, уже почти монарх у нас, нет?

Буланова: Почти не считается. Всё-таки нет, это выборная должность, это президент. Пройдет…

Синдеева: Выборы ― это же условно.

Буланова: Хорошо, всё равно пройдет сколько… Дай бог ему здоровья, но всё равно через тридцать лет, да, будет другой какой-то президент, которого не воспитывают как правителя. У него не будет… Хотя я не знаю, но, в принципе, да, у нас все правители, их не воспитывают как правителей изначально. Мы все в обычных советских школах воспитывались, сейчас в российских.

Синдеева: А как вы думаете, если бы воспитывали правителя, то чему бы нужно было учить?

Буланова: Ответственности за поступки, за слова, за то, что ты не можешь взять и пойти там, купить виллу, не знаю, какую-то или там яхту, не знаю, 370-километровую и там с девочками. Я образно так говорю.

Я не думаю, что… Всё-таки, как мне кажется, государи в нашей стране всё-таки думали о народе.

Но я за монархию хотя бы потому, что, по крайней мере, у королей есть вот это чувство достоинства, не знаю. Даже королева Англии не может себе позволить там что-то, принц это не может себе позволить. Вот какое-то, не знаю, какое-то определенное воспитание.

Синдеева: А у вас бывают вот сейчас вопросы к власти? Вот у вас лично.

Буланова: Нет, у меня нет. Я вообще аполитичный человек, я ничего в этом…

Синдеева: Да дело же вообще, тут дело не в политике.

Буланова: Я в этом ничего не понимаю.

Синдеева: Это же вопрос, что вы там чувствуете, что вы видите вокруг.

Буланова: Единственное, что мне не нравится, ― это когда там какие-нибудь депутаты или что-то пользуются полномочиями своими чересчур. Или когда вот эти с мигалками едут. Почему ты не едешь, как обычные? Ты же такой же служащий, как и все, в общем-то, мы. Почему ты позволяешь себе право? Я не говорю про президента и премьер-министра, но когда ты чиновник, обычный служащий Госдумы или еще кого-то, какое ты имеешь право ехать с мигалками и задерживать обычных людей, твоих, в общем-то, людей, которые тебя избрали, твоих налогоплательщиков?

Синдеева: А это разве не система, которую построил, условно, президент и тот же премьер-министр?

Буланова: Подождите, это система, которую построил еще…

Синдеева: Да, но они же могли это поменять всё.

Буланова: Я не знаю. Если бы я имела доступ к власти, наверно, я смогла бы ответить на вопрос. Я не знаю.

Синдеева: А вас звали когда-нибудь группы поддержки на выборах?

Буланова: Нет. Единственное, когда это было, ― выборы в 1996 году, но там были все.

Синдеева: Когда Ельцин.

Буланова: «Голосуй, или проиграешь», да. Но я честно скажу, я тогда искренне абсолютно участвовала в этой акции, потому что я очень боялась, что вернется вот в коммунизм.

Синдеева: Но тогда все искренне участвовали, это правда. Вот я себя тоже помню.

Буланова: Я просто боялась, что не дай бог, потому что я как вспоминаю детство свое без игрушек, так образно говоря, мне не хотелось этого.

Синдеева: Таня, о вас было огромное количество за последнее время, вернее, уже несколько лет назад, публикаций о вашем разводе с футболистом Радимовым. И у меня вопрос: а как вы вообще это всё переживали? Просто это был какой-то ад, мне кажется.

Буланова: Как, у меня уже такая наросла не то чтобы броня, но защитный такой какой-то, не знаю, какая-то одежда, потому что любая публикация не очень приятная ― она всегда ранит. Любого человека, вот про любого человека. Я сейчас понимаю, что, допустим, о Путине сколько пишут, если он всё это читает или ему докладывают…

Синдеева: Он не читает, не переживайте.

Буланова: Ну всё равно, что-то доходит где-то до него наверняка. Это любому человеку неприятно, сколько бы про тебя ни писали. Это правда неприятно ужасно по-человечески, потому что у нас у всех есть нервная система, и так или иначе, у кого-то сильнее, у кого-то слабее, но она есть. У меня выработался с годами какой-то такой, так скажем, иммунитет. Я понимаю, что я что-то читаю неприятное, я знаю, что пройдет два дня, три, три максимум, и всё это вообще будет по-другому.

Но в первый вот этот момент, когда ты читаешь, аж током бьет, блин. И самое интересное, что если это неправда или какая-то вот несправедливая такая вещь, ты ничего сделать не можешь. Тут уже написано, я понимаю, что это миллионы читают, а я сижу с этой стороны и объяснить, что ты не верблюд, в общем, нереально.

И тут то же самое. Писали и писали. Но в итоге мы же развелись, поэтому, в общем…

Синдеева: Тяжелая была ситуация?

Буланова: Любой, мне кажется, развод и любой разрыв ― он всегда тяжелый. Любой. Даже если люди, как говорят, мирно расходятся. Только если, допустим, какое-то соглашение, там муж ― гей, жена ― еще кто-то…

Синдеева: Понятно.

Буланова: И всё, по договору мы всё. Вот только, наверно, вот это.

Синдеева: А сейчас общаетесь вы?

Буланова: Да, более того, мы уже вместе пока живем, под одной крышей.

Синдеева: Как это?

Буланова: Вот так. В разных комнатах, но так, бывает вот так.

Синдеева: Почему?

Буланова: Не знаю.

Синдеева: Вы не можете позволить себе разъехаться?

Буланова: Я живу у себя дома, а Владислав…

Синдеева: А он…

Буланова: Пока да, тоже живет.

Синдеева: Не сбегает? А у вас опять не хватает решимости его выгнать?

Буланова: Ему пока, он говорит, некуда идти.

Синдеева: Простите, извините, что я…

Буланова: Видимо, да.

Синдеева: Ну потому что…

Буланова: Ну, он живет и живет.

Синдеева: А вот вы говорили уже про то, что вы трусиха, нет решимости.

Буланова: Да.

Синдеева: А вот, хорошо, самый какой-то смелый поступок в вашей жизни был какой?

Буланова: Самый смелый? Я не считаю развод с первым мужем, потому что я была влюблена, причем я влюблена была как идиотка.

Синдеева: А вы были влюблены?

Буланова: Да, во Владислава Радимова.

Синдеева: То есть вы влюбились, когда еще у вас была семья.

Буланова: Когда я еще была замужем, да. И для меня тоже это было очень тяжело, и сам этот разрыв, я помню, что мне было тяжело от того, что Коле тяжело, и вот это вот всё, что я человеку делаю больно. Я не знаю, как это… Или я такая идиотка, или в принципе, да…

Синдеева: Нет, это всем тяжело.

Буланова: А тут как бы сейчас вот так всё хорошо, спокойно, мы, кстати, вообще практически не ругаемся. То есть раньше у нас были конфликты, а сейчас совершенно… Вот просто мы живем параллельно.

Синдеева: А что младший сын? Он как, он понимает, что вы так живете?

Буланова: Он всё понимает, да, прекрасно. Нет, всё понимает.

Синдеева: То есть это не вранье сыну. То есть он понимает, что вы…

Буланова: Нет, нет. Да, нет, у нас абсолютно честные, нормальные отношения. Если Владислав с кем-то будет встречаться, то, значит, он будет с кем-то встречаться.

Синдеева: Владислав, уже освободите квартиру! Дайте пожить спокойно Татьяне.

Буланова: Да мне нормально, мне спокойно. Да пусть живет, господи.

Синдеева: Тань, вы живете между Питером и Москвой. Что вы, какую разницу вы видите и вообще где вам больше нравится?

Буланова: Вы знаете, когда я приезжаю в Москву, мне нравится в Москве, особенно когда хорошая погода, особенно когда лето. Мне очень нравятся закаты такие, я помню, как-то недавно мы ехали по Тверской к Красной площади, такая красота просто, прямо красота! Я открыла окно, мне хотелось вот дышать этим воздухом, любоваться.

Я обожаю Петербург. Я не знаю, всё-таки на двух стульях не усидеть, но я выбрала пока всё-таки Петербург, потому что, во-первых, это мой родной город, я себя здесь ощущаю на 100%, это вот моя атмосфера, я как в океане своем.

Синдеева: Слушайте, а вам интересно, например, кого сейчас назначат или выберут губернатором Петербурга?

Буланова: Отчасти интересно.

Синдеева: А Полтавченко… Вот я не жила в Питере. Матвиенко была очень ярким губернатором.

Буланова: Да.

Синдеева: Вот если сравнить эти два периода, кто из них повлиял на город больше? Чья работа была заметнее?

Буланова: Вы знаете, просто Валентина Ивановна пришла как раз, когда это было перед трехсотлетием, очень много, действительно очень много, и город действительно сделали красивее. Вернее, он и так красивый, но просто его украсили.

Синдеева: Почистили.

Буланова: Подсветки какие-то, почистили, смотрю, дороги делают. Вот сейчас дороги… Раньше если дороги начали делать, то это жди год-два, сейчас буквально две недели ― всё. Даже если опять по новой перерывают, что-то там забыли выкопать, всё равно это сутки, и всё закрыто.

Поэтому мне трудно сказать. Что касается Полтавченко, простите, при всем уважении, я даже его имя-отчество не вспомню. Фамилия, да. Но он просто менее публичный, наверно, менее опять же яркий.

Синдеева: А заметно было что-то, что есть в городе начальник?

Буланова: Вот как-то… Как-то не очень. И, честно скажу, у нас почему-то большинство жителей, насколько я знаю, не очень были довольны его работой. Я правда, я не понимаю. Ну, дороги вроде делаются, что-то как-то. Конечно, при Валентине Ивановне всё это, прямо город расцвел, город ожил. То есть если раньше мы были какой-то, как говорили, мы провинция, что-то еще, сейчас, мне кажется, про Петербург сказать «провинция» язык не повернется.

Синдеева: Всё равно спрошу, так как очень всё-таки много лет мужем вашим был футболист. Недавно была вот эта история с Мамаевым и с Кокориным, да.

Буланова: Вы знаете, конечно, это просто безобразие, то, что они сделали, но то, что потом сделали журналисты, мне кажется, было еще хуже. Потому что в какой-то момент я поняла, что мне их жалко, что их просто затравили. Они уже сидели в СИЗО и сейчас сидят там, всё, они получили свое, причем получили, мне даже кажется, больше, чем в принципе положено, потому что в принципе за драку у нас… Там вот что-то семь лет уже хотят, еще что-то. Как правильно Розенбаум сказал, что тогда всех сажайте, сколько у нас драк этих бытовых и так далее.

Это всё понятно, почему это происходит, но дело не в этом. Наверно, для них это полезно, потому что нельзя себя так вести. Ты не король, если говорить, да, вот монарх… Из грязи в князи, когда человеку крышу… Знаете, как испытание медными трубами. Они не прошли. Сейчас у них такие медные трубы идут, что, я думаю, им на всю жизнь этого хватит.

Буланова: Это самое сложное испытание, его далеко не все проходят. Там деньги есть, власть, а вот это вот всё… И деньги, и кажется, что и власть, что ты всё можешь. Плюс какая-то глупость, хотя они, в общем-то, немолодые ребята-то уже. Тридцать лет ― это, в общем…

Синдеева: Ну да, уже взрослые.

Буланова: Но, если честно, то потом, что устроили вот эту травлю какую-то, мне кажется, что это совсем не красиво. Да, пусть они получат по закону, что полагается, не больше и не меньше. А вот это вот всё, там просто действительно разрывать их на части, не знаю, четвертовать на Красной площади ― это уже как-то…

С помощью СМИ это. Я помню, мне звонили со всяких каналов, я уже, честно, вот почти послала кого-то.

Синдеева: А вам звонили как…

Буланова: Мне звонили просто как футбольному эксперту.

Синдеева: Понятно.

Буланова: И я когда уже…

Синдеева: А вы чувствуете себя, кстати, футбольным экспертом?

Буланова: О да. Как-то тут какой-то, не этот чемпионат, а какой-то предыдущий там был. Мне позвонили: «А что вы скажете о работе»… Господи, Гуса Хиддинка, что ли? Я говорю: «А вы понимаете, кому вы?.. Может, вы ошиблись номером?». ― «Нет, ну вот вы всё-таки…». Я говорю: «Я вообще ничего не понимаю в футболе». ― «Но вы же, вот у вас муж футболист». Я говорю: «Ну и что?». ― «Ну вот вы можете?». Я говорю: «Молодой человек, как-то вы не понимаете, наверно. Я ничего не понимаю, так же как и вы. Что я могу сказать?».

Буланова: Благотворительность. Я знаю, но не детально, что вы участвуете в благотворительности.

Буланова: Да, я очень стараюсь, да.

Синдеева: А можете рассказать немножко?

Буланова: Например, есть несколько благотворительных фондов. Я просто сейчас названия могу неправильно, как-то слова перепутать. В одном даже, «Шаг навстречу», это точно я знаю. Я член попечительского совета, я постоянно участвую в каких-то мероприятиях, связанных…

Синдеева: Вы лицом в первую очередь работаете.

Буланова: Да, наверно.

Синдеева: Это нормально, многие же так артисты.

Буланова: Да. Какие-то благотворительные выступления, какие-то благотворительные конкурсы.

Буланова: Это, знаете, как мне кажется, вот мне Бог дал что-то, и чтобы Бог не отобрал, надо чем-то поделиться. Особо делиться, у меня денег нет особо, а так вот хотя бы каким-то своим, не знаю, присутствием, порадовать кого-то чем-то.

Синдеева: Вот вы сейчас сказали: «Денег нет». Как вы вообще финансово чувствуете?

Буланова: Никак вообще. Это ужас какой-то.

Синдеева: Почему?

Буланова: У меня нет этого, как это вот, ограничителя какого-то. У меня деньги как приходят, они так же, так же всё и уходит.

Синдеева: И куда вы их тратите?

Буланова: Вообще вот. Я сейчас смотрю, мне вот уже кофеварка нравится, хотя я кофе не пью. Что-то. Оп, понравилось!

Синдеева: То есть копить не умеете.

Буланова: Вообще абсолютно. Это ужасно, это на самом деле ужасно. Я тут что-то посмотрела «Секс в большом городе», серию, когда Кэрри Брэдшоу выгнали из квартиры. Ей подруга говорит: «Ты покупала, смотри, у тебя там сколько пар туфель». Она говорит: «Это четыре тысячи долларов всего!». Ей говорят: «Это сорок тысяч». Она говорит: «Я квартиру просто вот так вот, просто всю протратила». Это примерно про меня. Туфли можно, я не знаю…

Синдеева: А какой вам самый большой, дорогой подарок делали?

Буланова: Самый дорогой? Наверно, машину.

Синдеева: Тот муж или этот?

Буланова: Тот. В смысле, ну как, они оба уже все бывшие. Который вот…

Синдеева: Который, какой бывший?

Буланова: Из последних. Нет, последний ― нельзя говорить. Из предыдущих.

Синдеева: Слушайте, а скажите, вы хотите еще замуж?

Буланова: Я бы хотела. У меня вот первый муж женился.

Синдеева: Так.

Буланова: Сейчас, да, я так сейчас посмотрела, мне тоже как-то хочется. Кольцо поносить, как-то, не знаю… Я всю жизнь была замужем.

Синдеева: Слушайте, пока ваш этот футболист будет жить с вами, вы никогда не выйдете замуж!

Буланова: А зачем вы говорите? Он не живет со мной.

Синдеева: Нет, как? Он живет с вами в квартире, правда.

Буланова: И что? Он никому не мешает, он живет в соседней комнате.

Синдеева: Так уже пора рубить. Да нет, вы никогда тогда не выйдете замуж, Таня.

Буланова: Велкам, велкам!

Синдеева: Вот, начинается нормальная женская программа!

Буланова: Я-то, может, и хочу замуж. Не за кого пока.

Синдеева: Нет-нет, подождите. Пока у вас мужчина живет в квартире…

Буланова: Во-первых, об этом особо никто не знает. Все знают, что мы развелись.

Синдеева: Ну, теперь уже все узнают об этом. Давайте уже выгоняйте его.

Буланова: Черт! Не смотрите канал Дождь! Да нет, тут дело даже не в этом. Просто опять же, когда я была замужем, я встретила Владислава. И не помешало никому, что я замужем была, причем я была абсолютно замужем.

Синдеева: Испытывали чувство вины?

Буланова: Ужасное, просто невероятное.

Синдеева: Долго от него?..

Буланова: Долго. Вот пока он не женился сейчас. У меня так как-то ― фух!

Синдеева: Ну вот, нужно было всю программу говорить о женском.

Буланова: Конечно.

Синдеева: А мы всё о чем-то не том. Тань, спасибо большое. Я вам желаю удачи. Выходите замуж, выгоняйте своего этого футболиста.

Буланова: Спасибо.

Синдеева: Нефиг сидеть ему у вас дома. Спасибо большое.

Буланова: Спасибо.

Синдеева: У меня есть для вас подарок и у компании BORK. Значит, так как вы хоть и нечасто, но гастролируете, это индивидуальный массажер для глаз.

Буланова: Ух ты!

Синдеева: Очень удобно с собой в дорогу. Он маленький, компактный.

Буланова: Спасибо большое.

Синдеева: У него есть несколько режимов.

Буланова: Спасибо!

Синдеева: И буквально двадцать минут. Это для нас, для девочек. Всё очень полезно и приятно.

Буланова: Спасибо. Спасибо большое.

Синдеева: Всё, спасибо, Таня.

Буланова: Спасибо!

Синдеева: Счастливо! Татьяна Буланова была в программе «Синдеева».