Софья Капкова: «Написала пост на „Снобе“, на следующий день позвонили из приемной Мединского»

 Программа «Синдеева» продолжает свою работу. У меня сегодня в гостях Соня Капкова, генеральный директор Центра документального кино, генеральный директор фестиваля CONTEXT, ну и, очень важно зрителю нашему сказать, прокатчик фильма  «Слишком свободный человек» Веры Кричевской и Михаила Фишмана, в том числе, и не только этого. Сонь, ЦДК в этом году 5 лет, CONTEXT 5 лет. Собственно, я очень хотела с тобой поговорить про то, как вы пришли к этим двум юбилеям, вообще что сделано, какие планы.

Но, конечно, я не могу с тобой не начать разговор с ареста Кирилла Серебренникова, потому что мы уже последнюю неделю все, собственно, все равно живем, и это не уходит из повестки, и все мы по этому поводу переживаем и думаем. ЦДК — это очень такой патриотичный проект на самом деле. Это делается на частные деньги, вы прививаете любовь к документальному кино, и, в общем-то, это такое достаточно сложное занятие, и вкладываете в это очень много сил, и такие совершенно энтузиасты этого дела. Кирилл Серебренников и современный русский театр — это одно из немногих, чем вообще страна гордится, и это тоже очень патриотично, и в своем выступлении Кирилл, как бы даже недоумевая, сказал: «Я думал, тем, что мы делаем, будет гордиться страна, а в итоге оказываюсь за решеткой». Скажи, у тебя от этой новости, от этого события, вообще руки не опустились? Насколько ты экстраполировала вот эту ситуацию на то, что вы делаете, в том числе?

Это хороший вопрос, потому что руки постоянно опускаются. Потом ты находишь в себе силы как-то двигаться дальше, потому что ты веришь, что и так победим. Мне сложно на эту тему отвечать, потому что, во-первых, я хорошо знаю Кирилла, и да, я никогда не была у него в квартире, но вот недавно у Ромы Супера в фейсбуке прочитала, что квартира 32 квадратных метра. Я говорю, у меня даже мурашки по коже, потому что я не могу представить, как творческий человек, настолько открытый может находиться в таком закрытом, замкнутом пространстве, это довольно сложно.

Без какой-либо вообще внешней коммуникации.

Ему нужен воздух, ему нужна энергия, потому что творческие люди, как раз про которых ты говоришь, люди-энтузиасты, они питаются, они из внешнего черпают эту энергию, которая дает им силы как раз, чтобы руки не опускались, и продолжать двигаться дальше. Это ужасно, это страшно. Я оптимист, мне легче жить, потому что я, с одной стороны, фаталист, а с другой стороны, оптимист, поэтому такая судьба, но я всегда верю, что она обязательно, знаешь, если сейчас не хорошо, значит, еще не конец.

Я тоже так, знаешь.

Потому что по-другому я не понимаю, как, потому что по-другому просто можно не просыпаться и чувство справедливости внутреннее и несправедливости, настолько остро ты его ощущаешь, что…

Ты читала открытое Ивана Вырыпаева, которое было на «Снобе», которое, правда, потом быстро?....

Да, я успела прочитать.

Это, конечно, был крик. Я, честно, я подписывалась под каждым словом, потому что я тоже за последние, наверное, года полтора, знаешь, я внутренне стала приходить к тому, что любые компромиссы сейчас, они уже, наверное, непозволительны. И собственно, его основное обращение было и главная такая боль, что эта игра в благородных Шиндлеров — это такая немножко двойная игра, что здесь, с одной стороны, мы поддерживаем власть для того, чтобы делать отличный проект, для того, чтобы помогать детям, в итоге и привела Кирилла к тому, где он оказался. Что для тебя этот тезис? Ты согласна с этим, как чувствуешь это?

Я неплохо знаю Ваню Вырыпаева, я очень его люблю, можно сказать, уважаю, и я его очень точно чувствую. Знаешь, есть люди, которых ты, может быть, не близко знаешь, но ты чувствуешь. Я могу себе легко представить, в каком душевном состоянии он был, когда писал такое письмо, письмо, безусловно, эмоциональное. Но если убрать эмоции и оставить только факты, то я не могу сказать, что я со всем согласна, но, опять же, мое мнение никто не спрашивает, я — человек маленький, Ваня Вырыпаев — большой. И мне кажется, что… понимаете, как, когда мы говорим, что не нужно идти на компромисс, то тогда это невозможно, тогда нужно собрать чемодан, уехать и идти на компромиссы с другими людьми, в другой стране. Вся жизнь — это компромисс сплошной. Да, наверное, если вы снимаете условное оппозиционное кино, глупо брать деньги у государства, но, наверное, это тоже такая непреложная истина, факт, с которым никто не будет спорить.

Но ты согласна с этим? Подожди, а почему?

С этим я, наверное, согласна. Если вы снимаете что-то оппозиционное, условно, тому или иному режиму, мы забыли сейчас про Россию, путинскую Россию — неважно, вообще в принципе. Если вы работаете в компании, не знаю, Toyota, вы не можете на деньги компании Toyota снимать фильм про компанию BMW. Да, есть какие-то негласные, это, скорее, какие-то внутренние законы. Для меня так. В то же время, я управляю двумя компаниями: одна компания — это культурный центр Дианы Вишневой, который создает фестиваль современной хореографии, на сегодняшний день это крупнейший фестиваль в России. И, в принципе, у нас есть амбиции выйти за пределы России, мне кажется, мы можем стать самым сильным конкурсом молодых хореографов в Европе.

Это частный фестиваль? Он поддерживается частными деньгами?

Да, безусловно. Не совсем так, сейчас расскажу. Это, безусловно, частная инициатива, эта идея принадлежит Диане, была ею придумана, реализована. Реализует это команда. Деньги, поскольку всех интересует денежный вопрос, у фестиваля есть субсидия на поддержку творческих проектов от Министерства культуры. И, в принципе, я считаю, что это правильно. Почему? Потому что бюджет фестиваля довольно большой, и у фестиваля есть разные программы. Мы, например, не просим у Министерства культуры денег на поддержку, предположим, для того, чтобы провести ту или иную кампанию, то или иное выступление. Но так как мы проводим, фактически, мы единственные, кто это делает, конкурс молодых хореографов — это важно, это тоже дорогостоящая история, то мы подаем ежегодно на субсидию, в этом году субсидия 6 млн. рублей. Это небольшая доля от бюджета фестиваля, но, мне кажется, правильно, чтобы, во-первых, и молодые ребята-хореографы тоже знали, что государство их, так или иначе, поддерживает. Да, понятно, что, в принципе, опять же, если мы создаем такую иллюзорно идеальную картину миру, то было бы здорово, чтобы Министерство культуры проводило, какая-то ассоциация, может быть, большой крупный театр проводил конкурс молодых хореографов. Но так как это никто не делает, они очень заняты, нам показалось, почему мы не можем этим заниматься, но нам нужна поддержка. Поэтому я не вижу в этом ничего, и когда я прочитала письмо Вани, у меня не было желания сразу бросить, побежать к своему исполнительному директору, сказать: разрываем контракт, не работаем.

Но тут же, понимаешь, ведь он же имел в виду, в том числе, и вторую грань этой медали. Давай представим ситуацию, что Диана — это звезда мирового балета, мирового уровня, известна во всем мире. И вот Министерство культуры в какой-то момент, потому что как раз Министерство культуры и наши государственные чиновники, они так считают. В чем, мне кажется, здесь конфликт-то основной? Они говорят: ну мы же вам дали денег, то, пожалуйста, условно, либо отрабатывайте, либо не делайте оппозиционное. Это не они дали, это не Мединский дал.

Да, это деньги налогоплательщиков.

Это мы дали деньги: ты, я — мы все, которые платим налоги, понимаешь? И в этой ситуации, если запросы общества есть на такое, то причем здесь ты? Ты в данном случае — функция. Поэтому если вдруг Мединский звонит Диане и говорит: «Диан, извини, мы вас поддерживаем (собственно, о чем пишет Вырыпаев?). Давай-ка вот сейчас у нас выборы, давай-ка ты становись доверенным лицом Владимира Владимировича». И вот творческий человек оказывается перед этим сложным выбором. Что делать?

Мне сложно ответить на этот вопрос, я перед ним никогда не вставала и, надеюсь, никогда в такой позиции не окажусь, и мне сложно предположить, какое решение примет Диана, это все-таки вопрос к ней. Я говорю о том, что с точки зрения управления, я управленец, я  менеджер: я, с одной стороны, креативный человек, я придумываю как продюсер, с другой стороны, моя задача — реализовать задуманное. И когда у тебя есть огромное количество заявок, когда тебе нужно проект довести до конца, то для меня здесь не возникает никакого конфликта интересов, что мы получили субсидию от Министерства культуры на проведение конкурса молодых хореографов. И у нас, безусловно, мы отчитываемся. И отчитаться Министерству культуры, я хочу сказать, если никто никогда не пробовал, то это…ну, то есть тяжелее в жизни, наверное, ничего не было. Это довольно сложная процедура, и, конечно, когда вы получаете эту субсидию, вы точно так же пишите, в официальных бумагах это все есть черным по белому, на что вы конкретно эти деньги будете тратить. То есть мы не можем взять субсидию Министерства культуры и потратить ее в рамках фестиваля на что-либо еще. Это сложная тема. В ЦДК, поскольку ЦДК принадлежит мне, это частная инициатива одного конкретного человека, так вышло, хотя у истоков у организаторов, когда все это только начиналось, идеологов — их было несколько.

И когда же это начиналось? Со Светой Миронюк, РИА «Новостями»?

Да, это начиналось 5 лет назад, я была директором дирекции документальных проектов в холдинге РИА «Новости», и в тот момент был первый проект холдинга, открытый показ, модератором которого была Катя Гордеева, в принципе, это, по большому счету, ее проект. Но так вышло, что мы делали это вместе, я была директором или продюсером — я уже не помню, как это тогда называлось. Да, параллельно, я ушла с телевидения, на котором я прожила почти 15 лет. Мне очень хотелось сделать, я много езжу, я много путешествую, я очень люблю кино, и вот любовь к кино, в том числе неигровому, она была с давних времен. У меня был замечательный педагог в университете, когда я училась, Георгий Владимирович Кузнецов. Я до сих пор помню, как он мне носил на vhs-ках фильмы документальные: и американские, и наши. «Кучугуры и окрестности». И когда я видела историю про бабулек, казалось бы, где я и бабульки, деревня — невозможно оторваться. Но это какой-то…есть тяга. И когда был открытый показ, было понятно, что запрос есть зрительский, что это можно трансформировать, это можно разрастать, и мы обсуждали, что давайте сделаем такой интеллектуальный клуб, куда будут приходить люди с улицы. За искусство нужно платить, кино — это искусство. Они будут покупать билеты. Обсуждали мы все это совместно, но потом, все знают, что события развивались так стремительно, как часто в этой стране… Светлана Миронюк и РИА «Новости» — все это, в общем, схлопнулось, а идея осталась, и да, я стала ходить, собирать деньги. И Музей Москвы в тот момент, опять же, мы вели переговоры еще заранее. В тот момент Сергей Капков, будучи министром…

Сергей Капков — муж Сони, по фамилии можно догадаться.

Да. Потом так случилось, что он стал мужем.

В этот момент, когда ты думала про… извини, я не собиралась тебе задавать личные вопросы, но ты сама начала.

Нет, это случилось позже на пару лет, я имею в виду замужество. Но я думаю, что да, понимаете, важно очень…на самом деле, в этом нет ничего зазорного, это, казалось бы… Я не люблю говорить на личное, и это совсем не про личное, но это про то, что часто так бывает,  когда человек влюблен, у него растут крылья, и ему хочется сделать что-то такое, и кажется, что у тебя вообще нет никаких пределов и границ. И я думаю, что во многом эта моя влюбленность в тот момент, она мне помогла, потому что очень многие говорили: «Глупость, идиотизм, кому? Никому не нужно, никто не придет, ты берешь денег, как ты будешь возвращать». А я вот так верила, с таким напором разговаривала, ведь первые фильмы, которые мы искали, я вот так ходила лицом к лицу с русскими документалистами, не знаю, с Виталием Манским, с Мариной Разбежкиной. Я им очень благодарна, что они меня поддержали. Они тоже же меня, в принципе, не знали, я пришла ниоткуда и могла уйти вникуда. Точно так же я приходила в крупные западные компании продюсерские, я летала на кинорынки, объясняла, говорила, что: «Смотрите, рынок есть, зритель есть, это интересно, никто это не делает, почему не я, я могу, я справлюсь, у меня получится». Я думаю, что, конечно, эта внутренняя энергия, она и помогла мне в тот момент не останавливаться, потому что были моменты, особенно когда случилась история с РИА «Новостями», когда ты просыпаешься утром и понимаешь: как, ты вот, кажется…

Все уже было построено…

А вот, что же делать. Так часто бывает.

Да, я знаю.

И я знаю, что программа «Синдеева» про это может сделать отдельную программу.

Да, про это отдельно можно рассказывать. Но смотри, все получилось. Как сейчас живется ЦДК, учитывая, что, с одной стороны, это частная инвестиция, с другой стороны, как бы по бизнесу. Это получается, то есть вам удается себя обеспечивать?

Да, это очень хорошо получается.

Потому что, в общем-то, все равно зал не очень большой, он очень современный, но он маленький.

Зал – всего 90 мест.

И я могу сказать, что когда бы я туда ни пошла, всегда полный зал, но он все равно маленький.

Конечно. Когда мы запускались…

И цена билета очень невысокая, что тоже, в общем-то…

300-400 рублей, плюс, у нас есть льготы для пенсионеров или студентов, плюс у нас есть некие спецсобытия, на которые мы, например, 1 сентября мы показываем фильм Кирилла Серебренникова, мы делаем его бесплатно.

Почему нет? Надо тоже…но это тоже вызов такой.

Ну, я не думаю, что это вызов, мне кажется, что это просто такая… Все в этой жизни можно расценить как вызов или как некое, то есть…

Или зов души.

Зов души. Я не знаю. Кто-то может сказать, что пиарится, человек сидит, а они... Невозможно предсказать реакцию и невозможно быть удобным для всех. Главное, чтобы у тебя внутри было внутреннее спокойствие, уверенность, что ты делаешь правильно, что ты веришь в то, что ты делаешь. ЦДК когда запускался, у ЦДК нет финансовой поддержки от Министерства культуры, у нас нет никаких субсидий. Единственные государственные деньги, которые были перечислены, это было перечислено, когда ЦДК входило еще в холдинг РИА «Новости, и это было не от Министерства культуры, а от Министерства массовой информации. Тогда это было. Там был незначительный взнос, но, тем не менее, он был, на заре. Потом, когда компания отделилась, никаких государственных денег не было — это моя принципиальная позиция, потому что нам для нашей деятельности, нам не нужно большое количество денег, мы понимаем, что это проект некоммерческий, тут нет задачи внезапно обогатиться.

А что значит «некоммерческий»? То есть вы все, что зарабатываете, тратите на свою работу? Ты, условно, не получаешь…

У меня есть зарплата, 110 тысяч рублей. Вся прибыль, которая есть, она идет обратно в развитие. Могу сказать, что когда мы собирали деньги, потому что когда ты приходишь к людям, у которых есть деньги, ты же не можешь как-то красиво улыбаться, ты должен объяснять: зачем, почему. И ты составляешь некий бизнес-план. И у нас есть бизнес-план, и я могу сказать, что мы этот бизнес-план уделали, то есть наши показатели…

Выполнили.

Не то, что выполнили, мы его…

Перевыполнили.

Да. Почему я говорю, что мы даже наши свои прежние надежды... Да, мы план перевыполнили. Но по зрителям, я могу сказать, потому что, предположим, бизнес-план был рассчитан на то, что в год у нас будет порядка, то есть бизнес-план можно считать успешным, если у нас в год в зале в 90 мест будет 10 тысяч зрителей. В первый год зрителей было 13 тысяч, в прошлом год у нас было 50 тысяч зрителей. То есть это мы перевыполнили его в 5 раз.

А масштабироваться не думали, чтобы открыть еще один зал или это уж сложно?

Это хороший вопрос, это на самом деле очень…как раз можно было выйти на так называемую рентабельность и на заработок при условии, что таких центров по стране было бы несколько, то есть если бы их было… Потому что у нас же очень высокая расходная часть. На что мы тратим? Мы тратим на права, дальше мы тратим, поскольку мы являемся фактически первоисточником, и мы очень хотим, чтобы все фильмы были с субтитрами, все фильмы, мы заплатим за перевод и за субтитры. Мы вкладываемся в промо и продвижение, потому что работа с документальным кино — это очень интересная на самом деле работа, очень интересный контент. Здесь не может быть какого-то такого продвижения общего. Здесь нужно продвигать конкретный фильм, потому что у каждого конкретного фильма есть конкретная целевая аудитория. И одной аудитории интересен фильм про сникерсы, другой интересен фильм про людей, страдающих аутизмом и так далее. И мы стараемся, у нас нет особых… вот как раз главная задача была, чтобы не было рамок: что мы рассказываем только о политике или мы рассказываем о чем угодно, только не о политике.

То есть любое хорошее документальное кино.

Да. Но в каждом конкретном случае мы стараемся вычленять эту аудиторию и работать с ней уже напрямую, находя конкретных партнеров, каждый раз разных.

 Да, но наше прекрасное Министерство культуры, даже которое не участвует в проекте ЦДК, сейчас приготовило для вас и для всех прокатчиков большой…

Ну вот министр Мединский выступил с разъяснениями, как я понимаю.

Ну и какие? Я читала 2 дня назад, были очередные разъяснения, только которые ухудшили картину.

Не совсем так. Там написано, что неигровое кино туда не попадает.

А, все-таки неигровое кино вывели.

Да, то есть изначально была история, заключалась в том, что…

Давай объясним зрителям.

Да, если вы приходите в кино, чтобы посмотреть кино на большом экране, вы должны знать, что у кинотеатра есть номер, это на билете всегда написано: номер прокатного удостоверения. Прокатное удостоверение выдается Министерством культуры.

Сейчас прокатное удостоверение стоит 3,5 тысячи рублей, а предложение, чтобы оно стоило 5 млн. рублей.

Да. Но на самом деле, действительно, проблема… Мне кажется, это вообще проблема нашего государства, если честно и Министерства культуры, в частности. Это проблема с тем, что люди не умеют разговаривать с людьми, они не умеют разъяснять.

Они не хотят даже, мне кажется.

Ну, может быть, не хотят. Когда случилась эта история, честно, я сама была в ужасе, когда я увидела про эти 5 млн. рублей, я понимаю, что это невозможно.

То есть это убьет просто ваш проект.

Это убьет все, в принципе, не только наш проект, а любое неигровое кино, артхаус и так далее. Они что придумали? Они придумали, что будет фонд, в который будет единоразовый взнос 5 млн. рублей.

При том, что 5 млн. рублей и для условно неигрового кино, артхаусного, например, и для блокбастера американского, у которого большой бэкофис.

Сначала было так. Сначала не было разъяснения, а было написано, что весь кинематограф. Сейчас в разъяснениях, поскольку внесен этот закон на рассмотрение, там написано, что туда входит только игровое кино и анимационное, а неигровое, включая документальное, под этот закон не попадает.

Но артхаусное кино — это игровое кино.

Да, и там есть опять, вот я говорю, это то, что мы можем только гадать, что же они хотят.

Понятно. Индустрия не очень принимала участие в обсуждении этого закона.

Я — нет, я не индустрия, меня точно никто не спрашивал, но у нас уже был такой момент с Министерством культуры. Фестиваль, про который мы планировали разговаривать, Центр, который начнется через неделю, в ЦДК проходит огромное количество фестивалей разных, то есть мы являемся площадкой для ММКФ, у нас был Артдокфест, Послание к человеку — глупо перечислять все. Единственный фестиваль, который мы производим от нуля сами — это фестиваль Центр. И он тоже получился довольно внезапно, у нас не было никаких фестивальных амбиций, не горела корона.

Это из-за прокатного удостоверения?

Да, несколько лет назад, а именно 4. В принципе, документальные фильмы могли демонстрироваться без прокатных удостоверений. И вот Министерство культуры точно так же внесло, быстро приняло закон о том, что теперь любой показ фильма должен быть показан с прокатным удостоверением. У меня началась паника, потому что это было лето, а у нас уже был полностью, ну то есть надо понимать, какой вообще кровью мне дались эти подписанные бумажки, потому что на каждый фильм, который мы показываем, я получаю разрешение правообладателя. И я редко так делаю, но у меня какой-то был крик души, и я написала пост то ли в фейсбуке, то ли я не помню где, на «Снобе», что как же так. И мне на следующий день позвонили из приемной Мединского. Реальная история.

То есть неплохо быть женой Капкова.

А я еще не была женой Капкова, я была еще под другой фамилией. Мне позвонили из приемной и сказали: «Вы знаете, вы тут написали такое письмо, не могли бы вы прийти к Мединскому?». Я не была с ним знакома. Я сказала: «Хорошо». Я нарядилась во все лучшее сразу, я пришла. Там действительно было совещание, на котором присутствовало несколько человек, включая министра, они сказали: «Ну что же вы, Софья, устраиваете такую панику, вы такой проект запустили недавно, мы, наоборот, так гордимся, что вы это все делаете, в чем же вообще проблема?». И тогда я им стала объяснять: «Ну, хорошо, вот смотрите, как я буду работать?».

И они меня, как ни странно, услышали, они сказали: «Да, кстати, правда, что-то мы тут не подумали, фестивали». И довольно быстро была введена, я могу ошибаться, как это правильно называется, поправка или что-то, что фестивальные показы могут… И так появился фестиваль Центр, потому что у нас было собрано уникальное… У нас есть партнер — Музей Москвы, и мы до этого придумали, что мы в рамках Дня города сделаем такие спецпоказы фильмов о городах. Поскольку мы все — жители большого города, интересно, как город меняется, как живут жители Нью-Йорка, Амстердама, Осло и так далее. И у нас уже была собрана такая коллекция фильмов про города.

 Мы не успеем, рассказывай, что будет сейчас на этом фестивале.

В этом году, опять же…

Что идти смотреть?

Что идти смотреть. Четыре программы: первая программа, очень интересная, называется В центре внимания, мы собрали фильмы-призеры, победители важнейших фестивалей последнего года. И, предположим, две фильма, которые точно нельзя пропустить – это фильм «Дина». Мы много показываем социального кино, а в прошлом году был совершенно уникальный фильм про парня с аутистическими проблемами. И здесь примерно та же история, главная героиня Дина, у нее тоже есть заболевание аутистического спектра, по-моему, это правильно так называется, и вот про ее взаимоотношения. У нее есть молодой человек, у них совершенно потрясающие отношения, все классно, все здорово, но у них нет секса, потому что секс является некой проблемой. Кино завоевало Гран-при на фестивале Санденс-2017, надо сказать, что это один из главнейших фестивалей, и этим критикам можно доверять.

Второй фильм лично мне очень нравится, он называется «Внутренняя работа». Вообще, внутреннюю работу, мне кажется, нужно каждому из нас проводить. Это фильм про таких насильников, преступников, которые отбывают наказание, многие отбывают его пожизненно, это в Америке все происходит, и у них раз в год проходят четырехдневные курсы такой психотерапии. И на экране ты видишь, как эти насильники, люди рассказывают про то, что было, как было. Они, в основном, рассказывают не про факты, а про свои  эмоции и чувства. И кто-то из них превращается в такую нежную Герду, а кто-то… Это завораживает, и ты видишь, как на экране происходит внутренняя работа, оператор это снимает так, что ты видишь изменения личности. Мне такое кино нравится.

А как называется?

 «Внутренняя работа». Еще один проект, он не входит… Да, еще один фильм, например, из программы Культура — для тех, кто интересуется искусством, обязательно стоит посмотреть. Да, сейчас расскажу про него. Есть такой современный художник, который, когда у него была первая выставка, он в галерее повесил табличку «Ушел, скоро буду». Вообще, мне кажется, мне иногда тоже хочется повесить эту табличку: «Ушел, скоро буду». Когда скоро — я не знаю.

Не можешь. Ответственность.

Да. Я очень хочу важное, пока не забыла, рассказать. У нас есть спецсобытие в рамках фестиваля, называется Yangpeople — про молодых людей. Это проект web documentary, в рамках фестиваля будет, это сейчас на слуху, многие про это сейчас говорят, многие хотят запустить web documentary. Это довольно сложный и трудоемкий процесс, его придумали две совершенно потрясающие девушки, они являются и сценаристами, и продюсерами, и режиссерами одновременно.

Суть в чем. Вот это поколение миллениалов, путинская Россия, мне это очень близко, у меня дочери 18 лет скоро будет, и она родилась в 2000 году. И этот web documentary о девушках, вообще о подростках, которые живут, как они живут. Про это многие сейчас говорят, многие говорят, что они выходят куда-то, и вдруг на них обратили внимание. И это очень правильное слово «вдруг», потому что, действительно, они живут в основном в онлайне, в группах, в снэпчатах — я, опять же, вижу это по своим детям. Для них их идеалами и людьми, которые формируют их вообще, и личность, являются люди, про которых мы вообще многие даже не слышали и не знаем. И вот девчонки задумали такую историю: они снимают героев, из этого будет сложен большой проект web documentary — как раз молодое поколение России, что оно из себя представляет.

То есть это на российский материал?

Да, это Россия, наши дни.

Это будет в рамках этого фестиваля?

Да-да, Young people — молодое поколение, web documentary. Мария Дудко режиссер.

А название так будет просто...?

Ну, мы не можем раскрывать всех секретов, потому что мы получили право первой ночи, они у нас на экране покажут первые шесть историй, и я знаю, что они ищут и набирают героинь. Помните, был фильм Костомарова и Расторгуева «Я тебя не люблю».

Да, я поняла, что это похоже.

Да, это что-то есть общее, потому что герой фактически сам себя, без чужих людей  раскрывается на экране. То есть это то, что, на мой взгляд...

Когда начинается фестиваль?

Фестиваль начинается 6-го сентября, он идет всего 4 дня,  у нас в этом году площадок, помимо ЦДК, открытие на «Стрелке», у нас «Гараж», у нас «Новая Голландия» в Петербурге, у нас «Корона» — в этом году поддержали.

То есть расписание, чтобы все понять, надо просто на сайте посмотреть.

На сайте Центра документального кино есть полное расписание, там довольно большое количество информации. Картин всего 12, поэтому можно найти точное время. И будут дискуссии в рамках фестиваля, поскольку мы стараемся каждое кино с неким разъяснением показывать, то есть либо есть привлеченные спикеры, либо есть режиссеры, либо есть дискуссии на эти темы.

Скажи, пожалуйста, вот мы чуть-чуть коснулись этой темы, что российского документального кино не очень много, и, в общем-то, опять же, это, к сожалению, объясняется экономически, потому что фактуры-то много, но снять хорошее документальное кино — это дорого. Все говорили об успешном прокате «Слишком свободного человека», что для документального кино это был успешный прокат. «Русский еврей», который сделал Леонид Парфенов, который тоже в прокате, тоже был успешный прокат. Но когда я узнала цифры этого успешного проката.

Да, я вам хотела сказать: а слышали ли вы про цифры?

Скажи, пожалуйста, можно узнать, я сейчас даже не про деньги, а про количество людей, которые посмотрели этот фильм. В этот момент становится просто страшно, потому что когда ты смотришь баттл Oxxxmyron c Гнойным, у которого 5 миллионов просмотров.

11, по-моему, или сколько там?

Уже 11 или уже 12, наверное, уже все выросло.

Это совершенно другие цифры, безусловно. Я могу сказать по «Слишком свободный человек», я надеюсь, что в этом году он побьет все рекорды, поскольку фильм еще, так или иначе, показывается. Например, вторая часть «Русских евреев», он получил такую громкую премию «Документальный блокбастер», считается, что фильм, который вышел в широкий прокат. Но вообще когда мы говорим широкий прокат — это 2+. Там на самом деле было 50 экранов практически, и фильм, например, заработал 4 миллиона рублей. 4 с копейками, что является довольно весомой суммой. Но я могу привести для сравнения, предположим, фильм «Эми Уайнхаус», мы тоже являлись его дистрибьютором, фильм «Эми», если я сейчас не ошибаюсь, заработал 8 миллионов рублей, поскольку имя, молодежь и такая история. Для сравнения, например, в Америке он заработал 8 миллионов долларов. То есть 8 миллионов рублей и 8 миллионов долларов — все-таки feel the difference, разные… А «Слишком свободный человек» — да, хорошо прокатывается, и мы очень довольны были. Вначале нам говорили, что у вас будут сложности. Мы легко получили прокатное удостоверение, у нас не было каких-то историй, что кинотеатры отказывались. Были какие-то, но это просто от дурости отдельно взятых людей. Но нет, ничего такого нет.

Из интересного опыта, поскольку мы сейчас хотим, пытаемся русские фильмы вывозить за границу, поскольку тоже мало кто это делает, и вот у меня был личный опыт, я возила «Слишком свободный человек» в Калифорнию, в Стэнфорд, и мне было самой интересно посмотреть, кто же будут эти люди.

Но это был бесплатный показ, то есть это была такая творческая встреча?

Нет, это не совсем так. У нас есть цикл, предположим, мы делали то же самое в MIT в Бостоне, люди покупали билеты. Я сейчас не скажу, какая сумма за билет, то есть была регистрация, продажа билетов. В Америке с этим нет проблем, то есть люди понимают, что если вы что-то хотите купить, вы должны за это заплатить. Очень много людей неравнодушных, интересующихся, даже они е знают, кто такой Немцов, многие спрашивали, задавали такие, казалось бы нам, глупые вопросы, но тем не менее была большая дискуссия, было очень интересно. Мы увидели, что действительно…

посмотрели «Слишком свободный человек»?

Я сейчас боюсь соврать в цифрах.

Условно, несколько месяцев назад я этот вопрос задавала, мы обсуждали, это было порядка 14 тысяч человек, которые физически пришли, купили билет.

У меня, честно, все цифры есть в телефоне. Если я могу посмотреть, но их действительно…

Опять же, я к чему? К тому, что когда мы говорим про успешный прокат, и выясняется, что 14 тысяч человек пришли ножками, купили билеты на всю страну, при этом ютьюб, который просто…

Знаете, это такая история, ну да, конечно, вся страна не придет. Но вся страна смотрит, я не знаю, «Первый канал» и живет совершенно другой жизнью, и они не понимают, что такое «Флакон», и есть телеканал Дождь, и они не знают, что такое Центр документального кино. И, в принципе,  если честно, пусть все цветы растут. Я не за… ок, смотрите, у меня есть моя грядка, я ее вскапываю, моя задача — то, что я произвожу, было хорошего качества, чтобы мне за это было не стыдно, чтобы это приносило удовольствие людям. Если моя грядка сейчас такого размера, значит, это такая моя сейчас история. Ну а что сделать?

Про телевидение все-таки. Ты 15 лет отдала телевидению, Соня была в команде, в звездной команде много лет Леонида Парфенова, Алексея Пивоварова.

Да, я был продюсером программы «Намедни».

Продюсером программы «Намедни». Ну, конечно, это золотой век.

Расцвет. Мы гордо ходили по Останкино, нам казалось, что круче нас вообще только звезды.

Ты вообще что думаешь, как человек, который много занимается телевидением и сейчас занимается кино, перспективы, куда, что будет, как будут потреблять наши дети? Это вопрос, который я задаю себе каждый день.

Я вижу по своим детям, у нас в семье на двоих пятеро детей, и дети не смотрят телевизор вообще, но когда они приходят домой, если они включают телевизор, первое, куда они нажимают кнопку — на большом экране смотрят ютьюб. У каждого есть свои блогеры.

То же самое, ты понимаешь, это невозможно. Они вообще не смотрят уже кино, даже большие формы, уже мультики.

Для меня, например, очень важен контакт с детьми, и я все время пытаюсь как-то…

Сесть рядом, посмотреть.

Да. «Расскажи мне, что вот этот вот известный magician, он показывает фокусы, а это…

Делает эксперименты какие-то.

Как это называется, мейкап. «Мама, ты что, не умеешь краситься? Вот смотри, тебя всему научат». Они живут в совершенно других… И это не плохо, то есть мы же тоже отличались от поколения наших родителей. Это развитие. Поэтому я говорю, вернуть вот так вспять невозможно, это никому уже не будет настолько интересно. Наши сюжеты были по 9-12 минут, и каждые пятницу-субботу Коля Картозия мучился с большими ножницами, потому что нужно было сокращать сюжеты, это же тоже определенный формат. Сейчас невозможно посадить ребенка, чтобы он посмотрел, или подростка интересные сюжеты. Это все-таки много.

Да, но баттлы-то они вон смотрят по часу, по полтора.

Это другое.

Ты смотрела баттлы?

Я не смотрела баттлы, честно могу сказать.

Посмотри.

Нет, я посмотрела потом куски. Поскольку я увидела, что все вокруг обсуждают, я посмотрела. Честно, я… знаете, есть такое стереотипное мышление, когда ты заходишь утром в фейсбук и видишь, как люди у меня в ленте, у меня открытая лента в фейсбуке и довольно много разных людей, и когда ты начинаешь это смотреть, и ты понимаешь, что там что-то такое случилось, произошло, то есть в принципе если ты этого не знаешь, ты вообще мертвый, ты ничего не знаешь, все пропало. И срочно я побежала что-то такое смотреть. Я смогла посмотреть только, по-моему, на Culttrigger, есть такой канал, куски.

Именно Oxxximyron с Гнойным? То есть, собственно, о чем говорили все?

Да. Я не фанат ни Шнурова, ни… у меня сын, например, фанат, он слушает рэп американский и русский, я так с этим борюсь внутренне, потому что моему уху, на мое ухо это не ложится, я не люблю нецензурную лексику, это просто моя такая особенность. Может быть, мы слишком много ругались матом, когда работали на телевидении. А Oxxximyron, он… То есть это было интересно, это интересный эксперимент…

Но это и правда, это совершенно новая культура. У меня сын бесился от того, что, он говорит: «Ну что вы все проснулись, уже это типа вообще давно, вы вдруг»… он сам заходит в мою ленту фейсбук, он просто, он говорит: «Вы что, сошли с ума? На Дожде 500 репортажей, материалов про это, на «Первом канале», — он говорит, — остановитесь, это наше, чего вы лезете сюда?».

Мне сын, которому 11 лет, он мне вообще сказал: «Oxxximyron? Так это рэп для пенсионеров», — сказал он мне, и я поняла, что все, я уже опоздала, пропустила.

Такой совсем в сторону вопрос: ты же много лет бок о бок с Леней Парфеновым, который совершенный перфекционист и требовательный. Что осталось из того опыта?

Первое — если это не показывали мы, значит, это никто не показывал. Второе: у Лени есть потрясающее качество, которое на самом деле, я думаю, что в тот момент и программу привело к успеху, потому что он как раз из той категории людей, который очень верит в то, что он делает, и то, что он делает, это очень правильно, и по-другому совершенно неправильно, а только так и надо. Не знаю, рубашки в огурцы — это лучшие рубашки на свете. Мы когда работали — сколько это уже было 10 лет назад? Даже уже не вспомню, очень давно — мы над этим так посмеивались. Он труженик, он большой труженик, поэтому он успешен.

Слушай, а фестиваль CONTEXT, так как совсем мало времени остается, то есть фестиваль будет в ноябре?

Фестиваль — 11-19 ноября, это Москва, Санкт-Петербург, это пять площадок.

Билеты уже продаете?

Билеты начнутся, выйдут в продажу со второй половины сентября, после Центра, поскольку это одна команда, нам довольно сложно. Фестиваль юбилейный, 5 лет, опять же, просто такое совпадение. Первый год, когда фестиваль прошел, я была куратором только кинопрограммы, поскольку в рамках фестиваля есть кинопрограмма, со второго года я уже являюсь генеральным директором. Да, прирост есть, про него тоже часто спрашивают. За первый год к нам пришло 2 тысячи человек за фестиваль, это было всего три дня, а в прошлом году у нас было 10 тысяч проданных билетов. Это очень хорошая цифра, то есть это sold out задолго до начала фестиваля. Что интересного в этом году? В этом году сама Диана будет танцевать чуть больше, чем в предыдущие годы, у нее будет два номера.

И в Москве, и в Питере?

И в Москве, и в Питере. В Москве это будет три дня и два разных номера она танцует. Что еще из интересного? В этом году мы решили совсем так замахнуться, и мы попросили Гойо Монтеро, очень известного хореографа, поставить специально номер, это будет мировая премьера, поставленная специально для CONTEXT. Танцоры будут из Перми, из театра пермского, это будет очень интересно. Что еще? Еще из интересного: многим в прошлом году понравился номер «Топор», он действительно настолько чувственный и сильный… Так вот многие говорили про то, что взрослые танцоры на сцене, вообще каково это, пластика тела, насколько это эстетично, неэстетично. В этом году у нас будет гость — Алессандра Ферри, которая тоже, мне кажется, она в России была, может быть, лет 12-15 назад, в общем, она вышла, как мы называем, на пенсию и какое-то время не выступала, и потом после 50-ти решила снова завоевать и завоевала. Это будет интересный эксперимент, интересно будет посмотреть. Мы стараемся показывать, совмещать разную эстетику, разные культуры, разные школы для того, чтобы зритель сам как-то выбирал.

Еще раз для зрителя, это же не только показы и спектакли, это еще и конкурсы.

Да, в рамках фестиваля есть конкурс молодых хореографов, это конкурс для русских, хотя в этом году у нас есть уже участники даже кто-то из Европы, из стран СНГ.

Это дает какой-то старт? Расскажи, что дальше происходит?

Это дает большой старт, потому что, во-первых, полуфинал — его никто не видит, мы отбираем эти работы, дальше финалисты выступают в Москве. В прошлом году это был Электротеатр, в позапрошлом, в этом году это будет «Гоголь-Центр». То есть ребята получают большую, хорошую театральную площадку, на которую люди приходят, точно так же покупая билеты, и это не просто какой-то, знаете, междусобойчик для профессионалов, это зрители оценивают. Плюс у нас есть победитель, победитель выигрывает стажировку, и каждый раз это разные стажировки в ведущих театральных танцевальных компаниях. Предположим, Варнава был победителем фестиваля CONTEXT, в этом году в рамках фестиваля мы уже приводим его работу, которую он поставил для взрослых, не для нас маленьких, а для большой сцены. Конечно, это дает старт.

Ну и вообще когда… фестиваль делится, аудитория фестиваля, мы работаем на две аудитории. Первая аудитория — это просто зритель массовый, кому интересно, кто хочет посмотреть, что происходит в мире современной хореографии, кому просто нравится пластика, эстетика. Есть профессиональная аудитория, и это как раз туда относится конкурс молодых хореографов, поскольку это важно как для хореографов, так и для танцоров. Мы проводим мастер-классы, и все крупнейшие компании, которые приезжают, у них всегда есть своя школа, они проводят мастер-классы, на которые люди регистрируются. В 9 утра в прошлом году мне было интересно, как толпы людей приходят, им интересно попробовать прикоснуться, поработать с мастером напрямую. Мы проводим ворк-шопы, в прошлом году у нас было несколько ворк-шопов. Предположим, чтобы снимать фотографии, снимать танец или чтобы работать с гримом, или чтобы писать.

Вот у меня сейчас режиссер, она давно мечтает снимать фотографии.  

Это совершенно другая… значит она точно знает...

Иди на ворк-шоп.

Да, это совершенно другая, вообще это другая техника. У нас как раз проблема, это можно опять закольцевать, вернуться к документальному кино, когда мы говорим: «Почему у нас так мало производится, деньги». Но деньги — безусловно, это большой фактор, в то же время сейчас есть многие фильмы, бюджет которых не превышает, я не знаю, мобильного телефона, и эти фильмы тоже смотрят. То есть есть некое стереотипное, опять же, мышление. Да, безусловно, на Западе крупнейшие все блокбастеры, если мы говорим о блокбастерах документальных, конечно, это большие бюджеты, и игровые концерны вкладывают в них деньги, потому что они понимают, что они их отобьют и так далее.  Но есть и различные другие продюсеры, которые действительно ищут деньги. Потом, документальное кино — это же, понимаете, как, это же не вопрос заработка и денег в том смысле, что ты не можешь снять кино документальное про то, что тебя в эту секунду не волнует. Знаете, как умру, если не сниму, не расскажу. Это личный всегда вызов, посыл, это всегда субъективность. Поэтому какие-то…

У нас очень много, мы часто, у нас есть такой проект «Мастерская», когда к нам приходят, предположим, у нас был Учитель, Разбежкина, то есть приходят мастера и приносят дипломные работы своих студентов, приходят студенты, и мы собираем просто зал, обыкновенные люди приходят  и обсуждают. Это всегда очень интересно. Я помню, что один раз люди говорили: «Господи, зачем же вы такое снимаете? Чему же вас учат, государство на вас деньги тратит, а вы снимаете какую-то ерунду». И в принципе это классно, это здорово, потому что вот он, зритель, вот он, прямой контакт. У нас очень часто есть такая история, что я снимаю документальное кино, я режиссер, я так вижу. Я снял и все, а вы дальше бегите за мной. Это неправильно. Это ремесло, безусловно, есть люди гениальные, есть талантливые, но это ремесло. И у этого продукта есть конкретные зрители, и зрителя нужно уважать, зрителя нужно любить, за зрителем нужно бежать и поддерживать его, потому что зритель тоже находится в контексте всеобщего контекста, и ему нужно помогать. И я не вижу в этом ничего плохого, мне кажется, что залог успеха во многом — именно правильная работа со зрителем, будь то фестиваль современной хореографии, будь то фестиваль Центр, кино о городах и людях. Мне кажется, так.

Фестиваль CONTEXT будет в ноябре. Давай сразу нам…

Да, он будет в ноябре, 11-19 ноября, Москва, Санкт-Петербург. Несколько площадок: театр Станиславского — открытие в Москве, Мариинка, историческая сцена — закрытие в Питере.

Ну все, финал программы, последний вопрос, не могу его не задать, он меня мучает невозможно. Можешь не отвечать. Слушай все равно, с чего начали, к тому вернулись, потому что это все равно боль. Почему Сергей Капков, который принимал… Я понимаю, что это ему надо задавать этот вопрос, но я его не вижу, вижу тебя, понимаешь, ты с ним все равно живешь, обсуждаешь это. Все ждали его высказывания по поводу Серебренникова, потому что не просто он его принимал на работу, а он всегда с огромным уважением относился, и помимо личных каких-то симпатий, есть еще уважение к творчеству, и вообще Капкову в этом смысле, конечно, все очень благодарны, потому что он дал возможность не только Кириллу, а большому количеству режиссеров работать, дал театр. Не он дал, дала, понятно, Москва, но Сережа стоял у истоков и драйвером был этого всего, понимаешь? И он молчит.

На самом деле мне на него, как ни странно, очень легко отвечать. Я Сергея очень люблю, я его безмерно уважаю, я считаю, что он действительно один из самых замечательных людей нашего поколения, и поэтому у меня не возникает таких вопросов, я думаю, что если он чего-либо не сделал, то он исходил из принципа «не навредить». А то, что он помогает — это факт. Просто он не всегда делает поступки, которые на виду. Не все, про что пишут в фейсбуке, все правда.

Понятно. Хорошо. Соня, спасибо тебе большое.  

Спасибо, что пригласили.

Я желаю удачи, бегом в кино, в ЦДК, на фестиваль CONTEXT.

Спасибо.