Анна Меликян: «Мы тут все сидим, наблюдаем, пьем кофе и говорим — посадят, не посадят»

Когда у меня в гостях режиссер, то вот этот хлопок, мне хочется сказать, ну, что, как это? Камера, мотор.

Начали.

Начали, начали. У меня сегодня в гостях Анна Меликян – режиссер, кинопродюсер. Не первый раз в гостях программы «Синдеева». И когда мы с тобой в последний раз встречались в программе, мы говорили с тобой про фильм «Про любовь». И вот сейчас опять фильм про любовь.

Опять про любовь. Пожизненно будем встречаться и говорить про любовь.

Два, только для взрослых. Сейчас идет прокат. Я тебя поздравляю, потому что, ну, вначале я – добрый зритель, как ты уже сказала, я поделюсь своими впечатлениями. Значит, буквально несколько дней назад у меня было ужасное состояние, просто ужасное, знаешь, когда мне хотелось плакать, я нервничала, у меня такой, знаешь, был внутренний мандраж, и я не могла найти обо что опереться. И тут я думаю, фильм же идет! Тот, который точно сейчас снимет все эти мои переживания и проблемы.

Да ладно!

И я бросила все, я позвонила мужу и пригласила его в кино, притом, что там у нас были какие-то встречи, там дети дома ждали. Я говорю, нет, вот никуда, мы с тобой идем в кино. Мы плакали, смеялись. И, когда я вышла, то реакция моя была, мне хотелось обнять весь мир, и я поняла, что я правильно пошла. Я тебя поздравляю вот с такой зрительской реакцией.

Спасибо. Да, реакция невероятная какая-то. Действительно, мы это все ощущаем. Мне звонят все актрисы. Там Аня Михалкова с утра позвонила, Вика Исакова, Равшана. Что происходит? Или только у меня так или у всех? На всех так реагируют?

А они видели фильм?

Они видели, но просто у всех же есть теперь обратная связь со зрителем, у всех есть фейсбуки, инстаграмы. И им пишут люди! Причем многие пишут в личные сообщения. И они говорят, что такого не было никогда, такой вот открытой реакции, потому что… Я им говорю, потому что произошло что-то хорошее, мы с вами вместе выплеснули в мир кусок добра, радости, любви, и нам это возвращается.

Ну, и такой запрос, мне кажется, очень сильно сейчас есть…

Да, это тоже верно, конечно.

 … в том, как мы живем, в агрессивной очень среде. Попала. Второе, с чем я хочу тебя поздравить, значит, я позвонила сегодня в газету «Ведомости» - наши коллеги, Ксении Болецкой, я говорю, так, рассказывай, какой, значит, какая касса у фильма. И она сказала, что у фильма шикарная касса, типа, за второй уикенд 81 миллион сборов, и что это очень круто, и вот если первый фильм, к сожалению, коммерческий не случился, хотя это прекрасный тоже фильм с теми же эмоциями. Это хороший результат для тебя?

Ну, он хороший результат. Мы ждали еще лучшего результата, потому что все-таки это второй фильм, и ему есть уже, на что опереться. Был первый фильм. Но в любом случае это уже в два раза лучше, чем как шел первый фильм, да, предыдущий, поэтому мы этому рады.

Но это еще цифры только по России, это не по СНГ.

Конечно. И потом, прокат еще идет. Все-таки он еще идет. Мы надеемся, что у этого фильма будет длинный сарафан и какая-то длинная история. Может быть, уже не такая яркая и активная, но пока что это капает, и капает. И мы посмотрим, еще окончательной цифры нет.

81 миллион. Ок, 100 миллионов, допустим, прокат, желаем больше. Правильно, что половина, там 50 миллионов забирает кинотеатр?

Да, ужасная несправедливость. Я не понимаю, почему мы производим, производим, они только показывают, и половину забирают.

И при этом у них, да, у них же уже стены все построены, у них нет никаких вложений. Я тоже не понимаю. Но это общемировая практика?

Это, видимо, мировая практика, потому что иначе, я думаю, уже взбунтовались бы отдельные какие-то страны.

50 миллионов остается продюсерской компании. Что дальше происходит?

Нет-нет, не совсем так. К сожалению, это тоже не совсем так. Из этой второй части забирается, прокатчик забирает бюджет, который он потратил на рекламу.

Да, а прокатчиком является, как правило, не продюсер, а кто-то?

Нет, конечно. В нашем случае это компания «Дисней». Они забирают ту часть, которую вложили в рекламу. Это большая часть.

То есть, это не проценты, это именно столько, сколько они вложили?

Нет, нет, это конкретная сумма, которую они вложили, да.

Ну, например, можно я так очень грубо, да? Забрали еще 20 миллионов.

Это да, даже больше.

Даже больше.

Конечно, да. Они забрали эту большую часть.

При этом при этом в производство фильма вкладывается продюсерская компания?

Конечно, да. Дистрибьютор – только вот прокат, выход в прокат.

Да, и все риски несет продюсерская компания? За деньги привлеченные…

Да это вообще! Быть продюсером – это невыгодно совершенно. Это самая невыгодная история в нашем кино – быть продюсером и производить кино.

А скажи, пожалуйста, а дальнейшая продажа прав? Например, диджитал-прав, международных?

Это все продюсерские, конечно, да. Это, конечно, уже не такие большие деньги. Основная сумма – это вот первый выход в прокат и продажа на телеканалы. Дальше все не очень большие суммы, но можно вот так по чуть-чуть чего-то там набрать.

Вы сейчас говорите про этот фильм, сколько вы вложили в него? Это коммерческая тайна или это открытая цифра?

Ты знаешь, я вот не знаю. Нет, я знаю, сколько бюджет. Бюджет фильма – 80 миллионов. А можно ли говорить про рекламный бюджет, я этого не знаю, поскольку это не моя история.

Ну, понятно, раз они много забирают уже.

Да, там очень много забирают.

Но бюджет фильма – 80 миллионов. Для того чтобы тебе покрыть твои расходы как продюсеру, тебе надо в прокате собрать, не знаю, 200 миллионов, да? И тогда есть шанс, что ты вернешь свои деньги.

Ну, да, ну, там есть какие-то невозвратные деньги Фонда кино, конечно. Да. Короче, когда ты начинаешь все это считать, то ты понимаешь, что ничего хорошего, к сожалению. Чтобы действительно зарабатывать в кино, надо, чтобы прокат был раза в три больше как минимум, чем та сумма, которая есть на сегодняшний день. Поэтому, в общем, я как-то, с одной стороны, радуюсь, что это лучше, чем второй фильм, с другой стороны, посмотрев цифры, я поняла, ну, хорошо, ну, значит, это все-таки не моя история про деньги, но зато столько любви вокруг!

Но при этом, понимаешь, ты же выступаешь в этом фильме вообще не как режиссер, а ты выступаешь, как продюсер.

Конечно! И мне кажется, что я сделала все для того, чтобы он стал коммерчески привлекательным.

Ты привлекала очень разных режиссеров. Ну, во-первых, у меня вопрос первый: почему ты отказалась от себя как режиссера?

Ну, потому что, потому что я очень люблю этот процесс – съемки фильма – и я очень серьезно отношусь к своей профессии, как режиссера. Я считаю, что нельзя делать то, что ты уже умеешь. Что, когда ты входишь в новый проект, тебе всегда должно быть немного страшно, ты должен всегда немного не понимать, как это будет. И это хорошее ощущение, когда тебе страшно. А когда ты все знаешь, ты уже через это проходил, это неправильно. Там не будет этого чуда. И я подумала, что будет вернее, если я приглашу хороших режиссеров, они вольют туда какую-то новую кровь, но при этом я буду над ними, и как-то я буду это все собирать в единую историю. И выходила я только на два съемочных дня: я сняла вот лекцию с Малковичем. Но и то у меня было ощущение, что я все знаю. Просто стояла Рената, а теперь стоит Малкович, а вот схема та же: 4 камеры, там, значит, артиста отбиваем, массовку отбиваем. И я подумала, что это ужасно, когда ты все знаешь, и ты выходишь просто повторяться. Нельзя! Поэтому это было очень правильное решение мне не выходить.

А как же вот режиссеры, которые снимают там второй, третий сезон сериалов?

Я не знаю, это надо спрашивать у этих режиссеров. Мне кажется, это путь в тупик. Там нет развития. И, если ты хочешь развиваться, то тебе должно быть страшно и страшно интересно.

У тебя всегда отличный кастинг, и не только на этих фильмах, но и на всех других. И все твои актеры, актрисы иногда просто становятся звездами, иногда уже звезды, и они совершенно по-другому раскрываются. В этом фильме не было Ренаты… Ну, то есть, вернее так: в этом фильме часть актерского состава сохранилась, часть нет. Это опять же, вот это как было? Это была твоя концепция?

Концепция, конечно!

Режиссер сказал, вот этих оставляем, а вот этих нет? Или режиссеры сами выбирали?

Это была концепция. У меня была идея, что главные герои из первого фильма появятся где-то, мелькнут просто в эпизодах. И это нам удалось сделать. И еще я хотела, чтобы эпизодические герои из первого фильма расцвели в полноценных новеллах. Но все получилось, в итоге расцвела одна Равшана, которая играла полицейского. Там должен был расцвести, как я говорю, Юра Колокольников – не получилось. И вот эта голая девушка, которая лежала в постели у Ренаты, это замечательная актриса на самом деле Кристина Исайкина, и я хотела тоже для нее придумать отдельную новеллу вот этих маленьких персонажей. Но не получилось родить какие-то талантливые сценарии, поэтому пока так.

Но опять же, но у режиссеров стояла такая задача все-таки, да? Ты как продюсер направляла их? Говорила, вот этих бы хорошо было использовать?

Нет, ну, скорее мы уже, имея сценарий, мы уже вместе придумывали, мы знали, что мы должны использовать этих актеров, мы просто вместе придумывали, где они могут появиться, в какой новелле, да.

Рената была прекрасна в первом фильме, это было вообще потрясающей находкой – использовать ее в качестве лектора. Почему вот ты ее решила не оставлять? Потому что опять же казалось мне как зрителю, что как раз вот этот линк такой через Ренату мог бы быть в том числе, потому что продолжаем читать лекцию.

Ну, не знаю, мне показалось, что вот есть Москва, в Москве есть много разных интересных площадок. На разных площадках разные лекторы читают лекции. И это интересно, если вот так взлететь, сверху посмотреть на все это. Вот «Флакон», вот «Стрелка», вот «Эфимолл», которую мы снимали, вот еще какие-то там арт-пространства. И, может быть, как раз и для будущего какого-то, интереснее. Новых вводить персонажей, которые говорят о предмете любви с разных, там с разной точки зрения. Может быть, это медицинская, научная, философская, да? Просто исследовать этот предмет, потому что в общем все, что мы делаем – мы исследуем предмет под таким названием как любовь.

Смотри, Малкович… Ты уже отвечала на эти вопросы, но вдруг наши зрители не видели и не читали.

Да я повторюсь. Как вы взяли Малковича?

Нет, я знала. Я, когда увидела Малковича, Ингеборгу, я все понимала, как это случилось, потому что они дружат давно. Но расскажи, как вот, во-первых, в какой момент пришла идея, что это может быть Малкович?

Идея была сначала, Ингеборга сама предложила придумать новеллу для нее и Малковича, и мы стали думать просто как о новелле.

Как же это круто: приходит артист и говорит, придумайте для меня новеллу.

И даже не приходит. Мы просто стояли на премьере фильма, болтали, и она сказала: «А я? А почему вы обсуждаете фильм без меня? Вот придумайте под меня и под Малковича». И мы стали придумывать, и, пока мы придумывали эту новеллу, я подумала, что он мог бы быть и героем основным. То есть, он мог бы быть лектором. И так как-то вот и… А как он пришел? Ну, просто, конечно, звонок друга. Дапкунайте, да, позвонила, и он…

И вот никаких тебе там актерских агентств?

Не-не-не, никаких агентов, все напрямую. Просто прилетел, сыграл, улетел. Ну, вот.

Какой он?

Прекрасный! Нет, ну, он, если бы наши артисты все были такие, как он! Скромнейший какой-то, невероятно профессиональный. Вот я вижу у тебя от руки исписанный текст. И, когда он пришел на площадку с лекцией, исписанной о руки! Не просто пометки внутри сценария. То есть, он перелопатил всю эту лекцию, он все изучил, что это за факты, правильно – неправильно, было так или не было, где-то он был не согласен. Он мне, значит, объяснил, что он изучил вопрос, и это не так, как написано в сценарии, давай сделаем по-другому, значит, чтобы не опозориться перед зрителями. То есть, он очень такой вот пристрастный. Он не может просто взять текст и прочитать. Ему важно, если он открывает рот в кадре, чтобы он верил в то, что он говорит. Он какой-то невероятный, конечно. И такая степень концентрации! То есть, он, к примеру, не ел ничего в течение дня, видимо потому, что еда забирает какую-то энергию. А он знает, что если он на площадке, все, он находится там только для того, чтобы отработать, отдать все нам, ничего себе. И у меня было ощущение, что вот он здесь, чтобы мне было комфортно. И для меня это, честно признаюсь, что я со многими российскими актерами работала, новые ощущения. Потому что обычно приходит звезда, и ты себя чуть-чуть чувствуешь таким обслуживающим персоналом. Ну, не я, не режиссер, а вот люди вокруг, как будто все обслуживают звезду какую-то. А здесь вот ровно наоборот. Он пришел для того, чтобы костюмеру было удобно, гримеру – чтобы всем было хорошо. И это совершенно нетипично для российского актера, у нас такого нет. И вот я бы к нему на мастер-класс просто всех отправляла, потому что… И, конечно, когда ты видишь такое отношение, наоборот, тебе хочется все для него сделать! Чтобы ему было хорошо.

Как его люди встречали там, не знаю, на улицах? Пешком ходил?

Люди? Ну, как. Мы с ним выходили, у нас был один свободный вечер прогуляться там от «Ритца» до ресторана «Арагви», просто за нами шла такая толпа людей. Конечно, ему тяжело передвигаться, но он к этому как-то привык. Он не носит никаких темных очков. И он ходил по городу сам по навигатору. Вот мы заканчивали в «Москва-Сити», он брал навигатор без телохранителя и шел в свой «Ритц» пешком.

Рената не обиделась, что ты ее не позвала? Не знаешь?

Один раз она мне как-то написала: «Как там ваш сериал поживает?» Ну, нет. Я думаю, что она все понимает.

Новелла с Федором Бондарчуком. И вот все сюжеты мне были очень правдоподобны. Этот сюжет я никак не могла… 

Ну, да, есть такое, это правда, да.

Не рассказывай про сюжет.

Я не рассказываю. Он чуть-чуть просто в другом жанре сделан. Это такая буффонада немного. Отличается, я согласна, по жанру немного от других четырех новелл, но как идея она смешная.

Она очень смешная, но она какая-то…

Да, это очень смешная идея, поэтому она меня привлекла.

А кто снимал эту новеллу?

Ее снимал Евгений Шелякин, режиссер.

Да, я не знаю. Видишь, не знаю. А что он еще снял?

Он снял фильм с Даней Козловским, называется «Пятница», комедийный такой, и я его увидела в первый раз на «Кинотавре» фильм «ЧБ» с Маковецким и Чадовым. Очень такой веселый. Потому что я уже старалась брать режиссеров, которые все-таки имели опыт в жанре комедии, хотя не все. К примеру, вот Нигина Сайфуллаева, она, у нее так такого опыта комедийного кино.

Но Аня Михалкова там прекрасна просто! Я очень приглашаю вас в кино, потому что вы получите удовольствие. Аня быстро согласилась на эту роль?

Да что вы! Это были мучительные просто уговоры. Она мне сегодня утром звонила, и мы опять это вспоминали, обсуждали. Она не хотела, потому что она, ну, это страшно.

Это да, вы, когда увидите Аню в этой роли, вы поймете, почему у нее были сомнения.

Да, потому что она вообще очень серьезная, там, вдумчивая актриса. Ее на что попало не уговоришь. И тут вдруг такое! И она не до конца понимала тоже жанр, как это будет. Потому что там такая грань, вот чуть-чуть вот безвкусицы – и все, можно в такую пошлость скатиться. Поэтому она очень сомневалась и все время звонила, отказывалась. И я ее уже просто умоляла, я говорю, пожалуйста, кроме тебя... А это правда, кроме нее вот я не виду ни одну актрису. Вот потому, что, когда сложился этот дуэт, Федя Лавров и Аня, я поняла, что да, только Аня может в этой роли сыграть.

А вот если бы она все-таки отказалась, ты бы отказалась от новеллы?

Ты знаешь, я не знаю. Вот сейчас мне сложно сказать. Нет, обычно, когда происходят такие ситуации, я всегда себе говорю: значит, так и должно быть. И начинаю думать дальше. Но в тот момент я ее уговорила. Я ей обещала, что я буду присутствовать на площадке. И я приезжала, сидела. Нет, нет, там прекрасные режиссеры Меркулова и Чупов, я просто сидела. Но в какой-то момент уже даже Аня сказала «уходи», потому что стало ясно, что все хорошо.

А вот как она сегодня тебе позвонила? Она с чем? Вот она тоже получает этот фидбэк? Она благодарна в итоге, что ты ее уговорила?

Конечно! Она вот сегодня звонила с каким-то таким текстом благодарности, потому что она тоже об этом говорит, что никогда такой волны она не чувствовала.

Любви.

Да, такой волны любви, хотя, вроде, это маленькая новелла. Там 15 минут экранного времени. Но ее просто разрывают на улицах. А притом, что она говорит, что обычно ее не узнают на улицах. И, конечно, какой-то невероятный поток идет там просто комментариев в Инстаграме, в Фэйсбуке. Люди пишут и пишут, и она это чувствует. Но я думаю, что это очень приятно, конечно.

Но есть надежда, что значит все-таки касса будет в три раза больше, чем затраты на фильм.

Да, да, да. Мы надеемся.

Давай вместе надеяться, потому что этот фильм заслуживает того.

Смотри, за первый фильм ты сама этого не ожидала, получила премию от Собянина, от Москвы за то, что Москва была так представлена. И ты получила грант 50 миллионов. Ты вот эти деньги потратила на этот второй фильм?

Нет, нет. Этот грант пришел, во-первых, вот только сейчас. Фильм уже давно к этому моменту был готов.

У тебя не было моральных обязательств каких-то, уже понимая, что грант тебе там дали, даже если ты его не получила, что сейчас вот во втором фильме надо Москву еще лучше показать?

Нет, не, во время съемок мы этого не знали. То есть, грант к нам, вообще о том, что есть такой грант, мы узнали, уже когда фильм практически был, мы его даже показали на «Кинотавре». Конечно, нам вручили на Московском фестивале, а до этого фильм был готов к моменту, когда мы получили этот грант.

Но теперь надо второй получать.

Но теперь просто в Твиттере я читаю комментарии, опять все пишут, какая красивая Москва.

Но она правда красивая.

Но я думаю, второй раз уже не дадут.

Нет, она красивая, и дай бог, чтобы дали, и все эти деньги пригодятся на то, чтобы снять еще какое-нибудь прекрасное кино, но в связи с этим есть другой вопрос, которым мы сейчас все живем. Дело Кирилла Серебрянникова, письмо Вырыпаева и обсуждение о том, что сотрудничать, не сотрудничать с властью. Что как только ты начинаешь взаимодействовать с властью, в итоге рано или поздно тебе вот как-то это все возвращается вот в такой ужасной форме. Позиция Вырыпаева, в которой он обратился ко всем деятелям искусства, что нельзя играть в «благородных шиндлеров», собственно, это и приводит вот к такому результату. Какая твоя позиция здесь?

Ты знаешь, я с огромным уважением отношусь к Ване, но все-таки мне кажется, позиция человека, который не живет в стране и не работает в этой стране, указывать людям, которые живут здесь, и у которых нет другой возможности, чем вот эти вот несчастные копеечные гранты, но все-таки мы их получаем. Если бы мы их не получали, мы бы вообще не могли делать ничего! То есть, это, конечно, не совсем честно, мне кажется, с его стороны. Если бы он был один среди нас сейчас и сказал бы, давайте все дружно откажемся? Потому что для него этот отказ ничего не изменит – он прекрасно работает в театрах Европы, и у него все будет прекрасно продолжаться. А для нас это будет означать, что мы… Дело не в том, что мы останемся без работы, а в том, что ты же художник. Это какой-то физиологический процесс. Тебе нужно из себя выплескивать вот это творчество. И, поскольку мы связаны, мы не можем это делать без денег. Такое вот, к сожалению, кино, театр. Невозможно это произвести без денег. То есть, это означает просто закрыть нам всем рот в любом случае, перекрыть кислород. Поэтому я не согласна с этой позицией. Я думаю, что, может быть, от нас этого и ждут, чтобы мы наконец все замолчали. И это как раз очень удачная…

Типа отказались.

И это такой удачный момент – друзья, вы же сами все отказались? Ну, вот и все.

Как ты считаешь, дело, вообще вот этот процесс над Серебрянниковым, над его коллегами, вообще к чему это все приведет?

Мне вообще страшно думать. У меня какие-то нехорошие ощущения, и я просто даже боюсь в эту сторону как-то серьезно думать. Потому что это такой, ну, уже совсем страшный сигнал. Понятно, что сигнал для всех. И мы, с одной стороны, мы сейчас все наблюдаем за каким-то спектаклем, но когда ты на секунду пытаешься представить себя в его шкуре, что человек это проживает сейчас в этой маленькой квартирке. Человек, который невероятно деятельный. Он всегда меня поражал тем, как один человек может столько всего делать! Я там раз в несколько лет фильм снимаю и умираю просто, не понимаю! Он делает фильм, оперы, спектакль, театр. Это невероятная работоспособность. Видимо, он вот этим живет, и как-то он так устроен. И вот сейчас вот отрубить человеку все, посадить, в принципе, в эту изоляцию, в эти 44 метра – мне страшно представить, что этот человек сейчас испытывает! А мы тут все сидим и наблюдаем, и пьем кофе и говорим, ну, что, посадят, не посадят. И, конечно, вообще это все страшно, даже то, что мы это обсуждаем. Просто страшный сон.

Это опять про взаимодействие вот власти и ... Собянин идет на выборы, например, да, и приходит к тебе и говорит, стань моим доверенным лицом. Ну, понимаешь, да? У тебя был грант. И вот у тебя в этот момент возникает какое-то моральное обязательство. Оно возникает? Или это чушь?

Ты знаешь, вот вообще пока мне везло что ли. Никаким образом я ни с кем не связана. Вообще, я иногда об этом думаю, а вот что, если бы вдруг это ко мне пришло? Потому что на сегодняшний момент этого в моей жизни нет, и слава богу, потому что я абсолютно асоциальна, аполитична, по большому счету я вообще в этом ничего не понимаю и не хочу понимать. Я всегда говорю, что я маленький художник, маленький человек. Я экранизирую свои фантазии. И я не хочу в это вообще во все влезать. И конечно я думаю, что моя естественная реакция будет отказ, потому что я не хочу даже становиться вот каким-то публичным человеком, да? То есть, я даже интервью даю только в период промо фильма. Если это не промо фильма, то у меня невозможно найти даже никаких моих интервью, их просто нет. Мне не нужно, да? Мне не интересно. Но мне сложно ответить тебе на этот вопрос, что будет, если они начнут ко мне приходить. Я надеюсь, что не начнут. Мне бы вот хотелось.

Да, это вот это вот искушение, мы все надеемся, чтобы этого не случилось. Потому что…

А что будет, я не знаю. Будем по ситуации разбираться.

А вот знаешь, еще, чтобы уже про Москву закончить, про кино. Москва действительно очень красивая. Это про Москву фильм, про жизнь в Москве и про героев, которые живут в Москве. Вот я как раз думала когда про кассу, про коммерческий успех, я подумала, ну, в России (я это точно знаю) не любят москвичей, не любят Москву. И возможно, возможно ты таким образом немножко сужаешь себе потенциальную, не знаю, кассу тем, что ты делаешь очень московское кино. Ты не думала про это?

Про это я не думала, но нет. Потому что я не думаю. У нас просто такой сложный прокат, что ты до конца точно спрогнозировать, что именно сработало, почему такая или другая касса, невозможно. Ну, да нет, мне не кажется так, что из-за того, что я показываю красивую Москву, и вот эта провинция меня меньше смотрит, думаешь? Наоборот, мне пишут…

Не знаю. Это вопросы, которые рождаются у меня, когда об этом думаешь.

Но я наоборот получаю кучу писем, а приезжайте к нам, снимите в Екатеринбурге, снимите в Ростове, а вы не хотите вот у нас сделать фильм?

Мне кажется, это вообще хорошая идея.

Может быть, вот мы кого-нибудь вдохновим? Потому что, во всяком случае, точно люди увидели, что город может быть героем фильма. Об этом вот в этом проекте «Про любовь» все говорят. Может быть, родятся какие-то идеи таких проектов, связанных с городами.

Может быть. Значит, в твоем фильме вот в этом особенным мне показалось следующее, что это очень такое женское кино.

Опять! Снимали уже, мужчины снимали!

Во всех практически новеллах более что ли несчастны, нет, не так, не несчастны – ищущие любовь, вот те, которые хотят, чтобы что-то поменялось – это женщины. Вот они ярче, активнее. И с какой-то совершенно невероятной любовью- всё это снято именно к женщинам и к их переживаниям. Но у меня вот как у зрителя есть это чувство.

Ну, видишь, я не анализировала, но, возможно, возможно, если ты это так увидела, это чувствуется, то это связано с тем, что, когда ты набираешь материал для сценария, все равно у тебя на что-то откликается, на что-то нет. Ты же выбираешь материал, да? Значит, во мне женское откликается сразу. Мне это понятно, близко. И я как материал для работы это беру. Возможно.

Ну, вот мне именно так и показалось. Потому что у меня также это откликалось, и я подумала, что, наверное, это все-таки твое здесь очень.

Ну, если даже это так, это, конечно, бессознательный процесс, просто вот он как-то идет.

Социальные сети, Youtube, блогеры, баттлы – вообще какой-то новый незнакомый мир, который мы сейчас быстро пытаемся все понять. Любое высказывание, любое кино – это изучение того или иного процесса. Не планируешь ли что-то ты такое про это сделать? Они там много ругаются матом. Вот в этой баттл-культуре главное, что является для тебя, там, не знаю, победой или успехом, да, это насколько больно ты обидел своего соперника. И вот, ты понимаешь, с одной стороны, хочется понять это и даже как-то оказаться внутри этого, да? А, с другой стороны, а как ты вот, я чувствовала себя уже такой взрослой теткой, которая типа это осуждает. Ну, как же так? И матом ругаются, и провоцируют на низменные чувства? Вот у тебя как?

Ну, ты знаешь, когда я смотрела этот баттл, я как раз старалась смотреть…

Как раз Оксимирона и Гнойного?

Да, Оксимирона-Гнойного, старалась не быть старой бабкой и попытаться вот это воспринять. И я находила в этом плюсы. Плюсы в том, что они невероятно все образованы - чтобы написать такой текст, безусловно, нужно образование. Даже меня смутил не мат, а то, что и это очень талантливо. Это было действительно талантливо. Но меня тоже, как и тебя, смутило то, что это построено на том, что ты просто обливаешь грязью человека, который стоит напротив тебя. То есть, весь твой талант, поэтический талант, образование, культурный пласт – все работает только на то, чтобы вот унизить прилюдно человека. То есть, причем, там начинаются такие унижения, касающиеся внешности, его возможностей.

Национальности.

С женщинами отношений – ну, то есть, всего! Там нет ничего святого. И это мне, конечно, как-то странно, что вот эта даже не агрессия… Агрессия в этом мире сегодня выплескивается, и ты понимаешь, почему. Почему у молодого человека так много внутри агрессии, он ее выплескивает? Но вот это шоу, построенное на публичном унижении друг друга – это странно. У меня нет до конца ответов, что таким образом они решают, какие свои проблемы. Почему это так востребовано. Ну, хотя, нет, почему востребовано, в общем, понятно.

Вообще ощущение, что это безусловное начало какого-то нового мира, а, может, уже не начало, может, это давно началось. Мне просто интересно, куда это все ведет. И, если бы была возможность вот так перескочить через сто лет, и просто оглянуться и посмотреть, куда это привело. Потому что это явно приведет куда-то, к какому-то измененному миру, который, видимо, мы не застанем, но мне все очень интересно, как будет.

Но при этом вот, например, появление Дудя на этой арене, да, которого мы тоже теперь все с удовольствием смотрим, ему 30 лет. Он к этому моменту, как стал известным блогером, он – главный редактор очень успешного портала Sports.ru, он очень успешный как главный редактор именно, и известен этим был. И вдруг он нашел этот общий язык! И, когда я его посмотрела, например, с Роднянским, я ему сказала, ты знаешь, ты просто Эйнштейн в этой среде, и ты просто обязан вот эту вот всю махину, которая сейчас есть там, как-то, ну, попробовать вести за собой. Потому что мой сын посмотрел Роднянского и узнал про какие-то фильмы, о чем говорит Леша, благодаря Дудю. А так, например, мои интервью с Роднянским он не смотрит, понимаешь? Ему не интересно. И вот мне кажется опять же, правильно ли навешивать это на Дудя, вот эту ответственность такую, типа, Дудь, ты должен, значит, теперь просвещать.

Мне кажется, он это сам чувствует, ничего не надо навешивать, да. Мне кажется, он это прекрасно понимает, и поэтому так держится за свой формат и не идет на федеральные каналы, хотя я знаю, что у него масса предложений делать шоу.

Не, он мне сказал, что для меня телевидение не нужно никакое.

А зачем? У него свое телевидение. И это удивительно! Это и есть вот этот новый мир, когда, в принципе, любой человек может сделать, открыть свой youtube канал, пожалуйста! Просто главное, чтоб ты был интересен, то, что ты предлагаешь, было бы интересно. Но это вот удивительный мир.

Да, и главное тоже, это как в кино, это химия, которую, главное, не предсказать! Потому что, например, есть примеры известных таких же людей, ярких, казалось бы, очень таких youtube-овских, и у них ничего не получилось.

Ничего не получается, да. А у этого получается, и можно сидеть, анализировать, почему, что там. Ну, вот просто получилось.

Я не знаю, будет ли принят этот закон, но у него какое-то очень такое активное лоббирование. О пяти миллионах за прокатное удостоверение для всех фильмов, кроме там, по-моему, они вывели документальное кино и что-то еще.

Ну, и какие-то, которые выходят меньше ста копий, по-моему, да.

Что вообще получается, что все. Вот ты как продюсер, ты вообще, что, как жить-то будешь, если они примут?

Никак. Не буду снимать кино. Ну, как я буду жить? Никак я не буду жить. Но мне кажется, сегодня мне кто-то с утра объяснял, что там не все так вот прямолинейно, как об этом пишут в прессе, что там все-таки есть какая-то система возвратов. Они еще сами до конца не поняли, мне кажется. То есть, пока он не принят, и пока разбираются еще с этим законом. Но я надеюсь, что все-таки…

А как-то индустрия пыталась там, не знаю, стучать, кричать?

Я пока не вижу, нет. Пока, вроде, никто не стучит. Уже вообще скоро никто вообще не будет стучать ни по каким поводам.

Ну, а ты знаешь, сегодня ужасно просто…

Все привыкли.

Слушай, привыкли, но все равно мы каждый день сталкиваемся с тем, что невозможно привыкнуть. Вот, например, скандал с «Матильдой». Вот я буквально, у меня в предыдущей программе была Юля Пересильд, и мы с ней это обсуждали. Я говорю, ты понимаешь, что когда это было на уровне глупости Поклонской и всякой ерунды, а поджог вначале киностудии, потом врезался чувак на машине, значит, в кинотеатр, и сегодня взорвана или подожгли машину адвоката Учителя. Как делать премьеру в этой ситуации?

Страшно.

Ну, реально же страшно.

И даже страшно туда идти, конечно.

Страшно туда идти и страшно делать.

И страшно делать, да. Это страшно. Причем, это же не, уже не госзаказ. Это же люди, которые поджигают, это вот на уровне просто людей происходит. Вот это самое страшное!

Вот сейчас мне многие продюсеры так вот кулуарно жалуются, что каналы, ну, то есть, вообще очень мало денег стало, и каналы очень тяжело платят. Более того, многие должны продюсерским компаниям. Вот ты как с этим справляешься?

Я справляюсь, но у меня все-таки не, жалуются в основном те, у кого большой поток, и они это ощущают. У меня мало проектов, это какие-то точечные такие работы для каналов. Наверное, поэтому мне пока как-то легко, но мы справляемся.

А какие сейчас сериалы? Либо в работе, либо в эфире.

В эфире сейчас е идет. Мы сейчас готовим для канала СТС очень интересный проект, он называется «Гимнастки». И в нем играют реальные девочки-гимнастки, прям вот олимпийские чемпионки. Это очень интересная история. Есть у нас проект, мы готовим для канала НТВ. Это проекты, где мы уже сняли пилоты. В сериалах такая же система: сначала ты снимаешь пилотную серию, потом выпускаешь уже. И есть ряд проектов, которые мы пишем для Первого канала – два проекта.

Скажи, пожалуйста, а ты своими деньгами рискуешь?

Нет, нет.

Никогда как продюсер?

Ну, я, в общем, нет.

А на своих фильмах? Вот таких своих авторских?

У меня таких денег нет! Это огромные суммы! Как правило, это всегда привлеченные какие-то деньги. Это часть государственных денег и часть каналы. Бывает так, мы, вот как в фильме «Про любовь» втором, мы заранее продаем на канал.

А кому вы продали?

Первый, а потом СТС. И на эти деньги и снимаем кино. Предпродажи такие на уровне сценария даже бывают, да. Ну, и это всегда какие-то инвесторские деньги, потому что вот без них невозможно снять кино.

Учитывая, как теперь устроен механизм, мы сейчас объяснили зрителям, сколько остается продюсерам.

Да, и вот из того, что остается, ты еще должен вернуть инвесторам. Так что там до продюсера не дойдет ничего.

Молодые режиссеры. Из яркого последнего, что на тебя произвело впечатление, может быть, даже подскажу, потому что у меня опять же в программе был Кантемир Балагов. 

Да, вот я хотела про него сказать. Да, наверное, это единственная фамилия, кого я могу назвать из последних, потому что фильм «Теснота», конечно, поразил. Я была на премьере в «Пионере». И меня это просто вот удивило, какая-то невероятная простота. И это как раз пример того, как в общем за две копейки можно выйти и снять большое кино. Когда есть режиссер, когда есть материал, когда вот здесь болит, и это настоящее. Это не просто там какая-то компромиссная коммерческая история. Но когда появляется автор. Все очень просто - появился автор. Вышел, пошел, за две копейки снял.

Знаешь, он мне в интервью рассказал, что за полгода до того, как все это случилось, весь успех, ну, собственно, когда он пошел в производство, он говорит: «Я готов был покончить жизнь самоубийством». Сказал мне так спокойно, и было видно, что это не позерство, и просто он говорит, а я потому что не видел себя, я не видел, что мне дальше делать.

Сняв фильм, он?

Нет, нет, до того. Он говорит, мы закончили Сокуровские курсы, мы приехали сюда совершенно окрыленные тем, что мы учились у такого мастера, а дальше это никому не нужно! И мы тыкались везде, и это никому не нужно, он говорит, я был вот там, ну, а зачем я нужен? Меня это конечно поразило, и я говорю, слава богу, что такой успех.

Да, так мы с ним, когда я написала ему, нет, я не написала, я написала в Фэйсбуке какой-то пост, и он мне написал. И, когда он мне написал, я вдруг увидела, что оказывается, он мне писал. Он разослал всем, видимо, продюсерам в начале пути, он пытался искать деньги. И я ему, значит, ответила, что это не мой формат. И, когда я увидела, ну, вот.

И мне писал. А мне он писал, как он хотел придти работать на «Дождь», работать либо монтажером, либо режиссером. И я тоже это увидела спустя вот как раз два года или сколько-то, я говорю, надо же! Потому что это попало в непрочитанные эти сообщения.

У меня было прочитанное, но я не могла ему и сейчас не могу. Яне знаю, что делать с молодыми талантливыми режиссерами. Они приходят, но, значит, Минкульт им даст две копейки. На эти две копейки я не знаю, как снять фильм. А инвесторские деньги, это для инвестора непривлекательный формат. Поэтому мне непонятно. И я не знаю, что они делают, но у них только один путь – вот так, как Кантемир, находить группу энтузиастов и практически бесплатно снимать кино. Это возможно. Я верю в то, что это возможно. И путь только вот этот.

Но ты же тоже сама прошла этот путь, когда там училась во ВГИКе, когда ты снимала все эти короткометражки?

Снимала на свои деньги, конечно. Я помню, я не ела, всю стипендию копила, чтобы вот снять, купить эти бобины пленок, тогда были, чтобы снять фильм. Это нормально, я считаю, что это нормально для молодого режиссера. Для старого тоже, но…

Я желаю огромного большого проката кино. Что сейчас у тебя зреет или созрело из такого твоего?

Ну, из такого моего, ты знаешь, у меня есть некое суеверие, что нельзя рассказывать, потому что фильм, о нем можно говорить, когда он готов. Когда его нет – его нет. Поэтому я думаю, что о своем не буду говорить, а так, ну, как продюсер, что-то делаю, что-то произвожу.

Ань, спасибо большое. Удачи. У меня есть подарок. Мы же, видишь, в прекрасном магазине BORK. И у нас здесь блендер, собственно, вот эти смузи, которые мы сейчас с тобой пьем, приготовлены этим отличным блендером. Поэтому тебе вот так вот, чтобы тебе было приятно, ЗОЖ, утренний.

Да, да, очень знакомо и любимо. Спасибо!

Спасибо!