Лидер Therr Maitz: «Вся злость уже пережевана, я готов запеть по-русски, когда придет время»

Синдеева: Это аргентинское вино требует декантировать в течение полутора часов, если в обычном декантере. Но так как у нас Bork, у него есть специальная хитрость, и он делает это за полторы минуты. Обаятельный сомелье из бутика Bork только что мне рассказал, что декантировать, оказывается, можно не только красное и некоторые сорта белых вин, но еще и крепкие напитки, например, виски и водку. Я спросила: «Зачем?». Он сказал: «Ну, для того чтобы утром себя чувствовать лучше». Если бы я это знала, то, конечно, для сегодняшнего моего гостя, Антона Беляева, фронтмена Therr Maitz, я бы принесла виски. Ну, в следующий раз.

Синдеева: У меня сегодня в гостях музыкант, фронтмен Therr Maitz Антон Беляев. Антон, привет.

Беляев: Добрый, что там, обед, день?

Синдеева: Знаешь, я не знаю, что у нас сегодня, потому что у нас неплохая программа сегодня. Дело в том, что Bork, который нас здесь гостеприимно принимает…

Беляев: Подготовился.

Синдеева: Антон, ты участвовал на семилетии Дождя и произвел невероятный фурор на нашу аудиторию.

Беляев: Спасибо, что пригласили.

Синдеева: Ты знаешь, для меня это было удивительно, я признаюсь тебе. Потому что аудитория у нас достаточно взрослая, и семь тысяч человек зал, и это только подписчики, люди, которые приходят…

Беляев: То есть позвали нас поржать, как мы провалимся с треском?

Синдеева: Слушай, неправда. Мы так не думали, но мы хотели дать новое, совершенно новое звучание этому празднику, потому что до этого у нас был «Мумий Тролль», группа «Ленинград», после тебя выступала «Машина времени». И вот мы все посовещались и сказали, давайте уже модное, что-то такое актуальное и модное.

Беляев: Но это опасно, я понимаю.

Синдеева: Но ты видел реакцию зала?

Беляев: Вообще они молодцы.

Синдеева: Зал пел песни. Я специально спустилась вниз, потому что я хотела понять, люди знают эту музыку или нет.

Беляев: Это наши просто, мы просто позвали своих, раздали…

Синдеева: Все семь тысяч? Это было очень трудно. У тебя какие были впечатления?

Беляев: Я вообще к каждому… Каждый концерт для меня огромный стресс, на самом деле, потому что я до сих пор не могу поверить, что люди реагируют. Я выхожу и все время мне кажется — сейчас будет провал. И, в общем-то, часто, когда мы в новой такой, не будем называть ее враждебной, но…

Синдеева: Просто новой такой…

Беляев: В незнакомой аудитории работаем, конечно, первые минуты проходят в таком оцепенении. Сейчас тоже это случилось, я просто помню, что мне так неловко, я думаю, господи, наверное, им скучно, что-то нужно для них делать.

Синдеева: Это сколько длилось?

Беляев: Не могу сказать, для меня время по-другому начинает работать. Но в какой-то момент все начинает взаимодействовать, и все, я успокаиваюсь.

Синдеева: И энергия вся зала, она была просто…

Беляев: Да, они все сделали, это очень важно.

Синдеева: Да, я была, правда, потрясена, и мне это было очень приятно.

Беляев: Это люди, на самом деле. Я все равно склонен… Я имею в виду, когда ты стараешься, если ты не выходишь на сцену пьяный, уснувший и не ползаешь там…

Синдеева: Такое было?

Беляев: Нет, не в нашем случае. Я имею в виду, если ты стараешься, то, в общем-то, всегда дело в аудитории. Не то что она виновата или не виновата, она просто должна среагировать на тебя. То есть, если у нее есть возможность, то как бы она это делает. Концерт хороший не из-за ребят, которые дергают за струны, потому что они все время дергают, мы и дома то же самое делаем, я имею в виду. И тут ты приходишь, и они это создают.

Синдеева: Мне кажется, все равно, это не так, что музыканты не участвуют… Это же твоя энергия.

Беляев: Участвуют, но… В общем, это долгий разговор, если вы готовы предоставить нам пять часов эфирного времени, в следующий раз мы обсудим все целиком.

Синдеева: Антон, скажи, пожалуйста, ведь концерт — это всегда результат уже огромной работы, которая есть за кадром, в закулисье.

Беляев: Ну, какая-то есть, да, какая-то делается.

Синдеева: Вот что в твоей работе сложное самое? Потому что, смотри, со стороны, артист — это же сплошное счастье, выходишь на сцену, поклонники, девушки-фанатки, письма, фотографии, одно удовольствие.

Беляев: Одно удовольствие, беззаботность.

Синдеева: Но это же так?

Беляев: Для меня, конечно, не так, к сожалению. Я хотел бы это ощутить. Я думаю, это отчасти связано с тем, что я занимаюсь производством еще сам, в нашей музыке, она электронная, есть много технологических нюансов.

Синдеева: То есть помимо написать музыку, надо еще…

Беляев: Да, я должен все это подготовить, чтобы это все работало, связывалось, чтобы здесь включалось что-то вовремя, реагировало, эффекты…

Синдеева: То есть это достаточно такая рутинная…

Беляев: Да, это сложный процесс, он… В общем, первые пять-шесть исполнений песни, в нашем случае, — это колоссальный стресс, потому что мне не всегда понятно, что работает. Тренируется звукорежиссер, потому что невозможно натренироваться на репетиционной базе, то есть он должен все равно это в зале услышать и понять, что здесь нужно открыть людям доступ. Это очень такая, с одной стороны, магия приятная и классная, с другой стороны, такая бесконечная математика, все время щелкает что-то. Все время страх, то есть ты постепенно учишься «держать мину», я имею в виду, такого беззаботного, притом, что у тебя внутри колотится, и ты думаешь «нет, не дай бог, что-то произошло не так», потому что зритель не знает об этом, но у тебя что-то внутри сломалось. Господи, этот момент, я готовил его какое-то время, и вот он не случился, ну не получилось просто. И ты расстраиваешься, еще минуту поешь песню радостно, а сам печалишься, то есть это такая гамма эмоций, на самом деле такой психоз. Мне не очень…

Синдеева: А когда вот этот катарсис наступает?

Беляев: Этого сложно, признаюсь, достичь во время таких небольших выступлений, это чаще происходит на сольных концертах, это один-два раза за концерт. То есть открываются какие-то скрытые возможности для тебя, ты расслабляешься по-настоящему, понимаешь, что все хорошо.

Синдеева: Попал в поток.

Беляев: Да, ты видишь, что там 100% все хорошо, что у тебя все хорошо, и в какой-то момент позволяешь себе сделать… Мне кажется, в этом и есть, почему концерты так ценны, потому что запись, я еще не совсем доволен тем, что мы делаем в записях, а на концертах нам удается выйти за рамки, то есть это очень важное умение, мне кажется. И вот когда я чувствую, что я смог выйти за рамки, я чувствую, что все получилось.

Синдеева: Слушай, а вот эта рутинная работа в студии, скажи, пожалуйста, за нее сложно садиться вообще? То есть тебе нужно себя заставлять?

Беляев: Садиться — нет, но через десять минут иногда хочется сбежать… Иногда это погружение мгновенное и глубокое, а иногда это такое, не знаю, как шкрябаешь стену, и ничего не выходит. Бывает такое, что какой-то полный тупизм происходит.

Синдеева: Слушай, но у тебя слава случилась достаточно поздно.

Беляев: В возрасте, да.

Синдеева: У тебя был такой тяжелый жизненный период, к реализации, к настоящей реализации, когда не только то, что ты делаешь, тебе нравится, а когда это оценили люди. Мы про жизнь твою в Магадане чуть-чуть поговорим, ты много об этом рассказывал, но это всем интересно. Вот я сама из маленького провинциального города, я помню, как я всегда мечтала вырваться из него, и наверняка у тебя такие же были чувства.

Беляев: Ну, честно говоря, я вспоминаю со смехом сейчас момент, перед тем, как я покинул Магадан, меня мама выгнала просто из города.

Синдеева: В Хабаровск.

Беляев: В Хабаровск, да, как бы в центр Вселенной. Я просто помню, что я был агрессивно настроен очень и убежден, что в Магадане мое будущее. Я ей доказывал, что я здесь, все будет у меня классно.

Синдеева: А ты кем хотел стать, джазовым музыкантом?

Беляев: Не знаю, джазовым музыкантом или бандитом… Я не знаю.

Синдеева: Но ты музыкой увлекался с детства? Подожди, бандитское твое детство, конечно, вызывает вопросы. Давай так, не будем в деталях, ты, правда, много об этом рассказывал. Скажи, а вот в какой момент, что случилось, когда ты осознал, что надо уже становиться приличным парнем? То есть что повлияло?

Беляев: Я думаю, как раз отсутствие гарантий рядом, потому что, когда мама меня отлучила от болота, в котором я кис, мне кажется, пришло осознание. Мама у меня учительница, у меня сестра жила в Хабаровске, которая иногда мне десять рублей давала, то есть это был финансовый, в первую очередь, коллапс, то есть я оказался просто парнем без перспектив. Были, наверное, попытки опять найти простой какой-то путь, примкнуть к какому-то объединению, которое быстро зарабатывает деньги с помощью перепродажи чего-либо, например. Но вокруг уже начинала складываться ситуация музыкальная, я познакомился с первыми свободными музыкантами вокруг себя.

Синдеева: Уже в Хабаровске?

Беляев: Да. Первый барабанщик какой-то на ступеньках института мне попался, потом бас-гитарист, и мы стали там собираться играть, в общем, это начало меня увлекать. Базовые знания какие-то накопил до этого момента, а вот превратиться в самостоятельную единицу, естественно, мне еще не удавалось ни разу. И тут, понятно, что есть эти насущные денежные проблемы бытовые, но меня очень увлекло, что я теперь могу стать творческой единицей, теперь эти люди со мной. Я понял, что я могу в какой-то степени управлять ситуацией, что у меня это получается.

Синдеева: А вот ты там стал арт-директором клуба «Русь». Звучит это ужасно, у нас тоже был…

Беляев: Потрясающе, и место было потрясающее. Хочу передать привет владельцам.

Беляев: Я устроился в клуб «Русь», это была просто работа для меня, какая-то смешная совершенно, по бумажкам я получал что-то там 2385 рублей, что вообще ни на что не хватало. Там была причина у этого всего, то есть за сценой в этом странном заведении, где очень странная музыка играла, странная была кухня, странный зал, все, что мы с вами не в состоянии понять, за сценой, это было историческое здание, я не скажу сейчас, какого времени, но, в общем, там были архитектурные излишества, там была башенка маленькая такая, в углу здания, башенка с окнами. И вот в этой башенке стоял маленький какой-то компьютерик, к нему какая-то аудиокарта подсоединена…

Синдеева: То есть у тебя был кусочек жизни вот в этой башенке?

Беляев: Да, это было их оборудование, я тогда себе не мог позволить свое, и я ради этого оборудования остался там работать, и начал там писать первую какую-то осознанную музыку. То есть у меня был опыт еще до этого, в Магадане, но тут я уже думаю, вот оно, вот оно все есть, есть мини-диск, на который можно скинуть. То есть как бы Вселенная.

Синдеева: А как ты решился на переезд в Москву? И вообще, куда ты поехал, кто тебя ждал?

Беляев: Я никуда… Никто меня не ждал.

Синдеева: Сколько у тебя было денег, когда ты приехал в Москву? Это был 2006 год, в общем-то, время было еще такое жирное, но при этом если ты уже состоявшийся музыкант. А если ты вообще никто, и звать тебя никак…

Беляев: Это был опять нырок такой серьезный. То есть там я, в Хабаровске, на Дальнем Востоке, я до какого-то статуса локальной звездочки дожил, вот оно телевидение какое-то местное, вот еще что-то, какие-то концерты. Однажды даже мы летали…

Синдеева: Еще Therr Maitz не звучало, как название.

Беляев: Нет, Therr Maitz уже звучало.

Синдеева: Нельзя говорить «группа», это я помню. Мы учили перед Днем дождения не говорить «группа», запрещено.

Беляев: «Группа» говорить можно, ну ладно, окей.

Синдеева: Это такие фишечки ваши, знаешь, очки, несмотря на то, что у меня хорошее зрение, «группа» произносить нельзя, что такое Therr Maitz, хрен его знает, когда мы это придумали.

Беляев: Мы защищаемся. Это было с нуля, но с другой стороны, там, создав себе некое пространство, то есть уехал я в таком состоянии — я мог уже быть арт-директором нескольких одновременно клубов, и во Владивостоке в том числе, и какие-то хозяева этих заведений говорили — слушай, давай, сейчас возьмем ипотеку, тебе все будет классно, вот строится тут шестнадцатиэтажечка, все будет здорово. Я в таком состоянии, такого жирка, я понимаю, что все как-то складывается, все будет хорошо. И совершили со мной… то есть у меня была девушка, которая пожила в Москве, вернулась назад ко мне во Владивосток уже, я уже был там. У меня был гитарист, Дмитрий Павлов, который сейчас работает в «Мегаполисе», играет на гитаре, это тоже часть Therr Maitz, он уже тоже переехал в Москву. И в общем, они меня как-то…

Синдеева: То есть крючки уже появились.

Беляев: Какая-то была смута, я боролся с тем, что у меня здесь благополучие, и там совершенно непонятная какая-то…

Синдеева: Неизвестность.

Беляев: В общем, в итоге я взял подмышку компьютер, собачка у меня была Пак…

Синдеева: Еще и собачка?

Беляев: Да, была собачка, я ее взял и переехал.

Синдеева: И куда ты переехал? Куда ты вышел и пошел жить?

Беляев: Просто приехал, по-моему, это было Шереметьево, прилетел, встретили меня гитарист и бас-гитарист мой, сказали, ну все, мы поговорили тут с риэлтором, давай поедем, посмотрим квартиры. Мы поехали смотреть какие-то жуткие совершенно квартиры, каждый из хозяев и риэлторов смотрел в паспорт и говорил — слушай, прописки-то нет. Потом кто-то из ребят пошел, купил мне местной, московской еды, купил мне «Крошку-картошку», и я в одной из квартир просто…

Синдеева: Остался.

Беляев: Остановился. Я устал, потому что мы смотрели одну за другой, это была Первомайская какая-то, 15-я Парковая, еще чуть-чуть, и МКАД. И все.

Синдеева: И дальше? И ты стал аранжировщиком?

Беляев: А дальше клаустрофобия и агорафобия, в смысле, все вместе. Меня убивал город.

Синдеева: То есть Москва тебя накрыла?

Беляев: Да. Милиционеры постоянно, то есть я, видимо, в состоянии жертвы абсолютной находился в течение года, может быть, меня все время обирали на «бабки». К метро подошел — хлоп, по Красной площади пошел — хлоп, везде.

Синдеева: Ненадежный товарищ.

Беляев: Да. То есть очень все было напряженно. Потом как-то, я не помню, в какой момент, случилась реформа.

Синдеева: Твоя?

Беляев: Моя, внутренняя, она произошла. Я сперва очень сильно боялся и ненавидел этот город решительно, то есть он меня пугал и мучил. А потом я стал его любить потихонечку, то есть когда я понял, что я переехал туда, и напротив Парк Горького. Моя жена, настоящая, мне сказала: «Парень, ты живешь напротив, ты не знаешь, но там напротив Нескучный сад».

Синдеева: А ты уже к ней переехал?

Беляев: Нет, я снял квартиру и с ней познакомился, она меня просто просветила.

Синдеева: Она москвичка?

Беляев: Можно сказать так, да. То есть она родилась в Чебаркуле, куда метеорит упал, в Челябинске. Но она меня начала вводить в какие-то…

Синдеева: До такого громкого признания в «Голосе», собственно, с этого началась твоя популярность, прошло практически шесть лет. У тебя был момент отчаяния, когда тебе хотелось все бросить?

Беляев: Нет, отчаяния — нет.

Синдеева: Но ты занимался не тем, что тебе нравилось, да?

Беляев: Иногда. Я имею в виду, что я все равно занимался музыкой, не всегда той, которой мне хотелось бы, но…

Синдеева: Я посмотрела состав музыкантов, для которых ты делал аранжировки, мне кажется, тебя что-то могло очень…

Беляев: Часто в контексте это преувеличено, мне все равно было интересно это делать. И даже какие-то совершенно странные, я имею в виду в контексте моей жизни, имена, все равно это принесло мне пользу, я учился в этот момент.

Синдеева: А как ты, смотри, ты был аранжировщиком, ты работал с другими музыкантами.

Беляев: Да.

Синдеева: А что ты делал в это время со своей музыкой? То есть ты продолжал ее писать, где-то собирались, где-то…

Беляев: Собирались, здесь происходил разлад. Что происходит с музыкантом из маленького города? Когда он уезжает, его очень бурно провожают. Все говорят — ну, ты скоро вернешься, там таких, как ты…

Синдеева: Не только с музыкантами, это со всеми происходило. Меня тоже…

Беляев: Да. Таких, как ты, там на твоей странице, была какая-то музыкальная соцсеть дальневосточная, там просто писали: «Ну, что они там?». «Да видел его во Владивостоке, шел по улице, что-то грустный был». Вот такое. И я, мы остались с ребятами дружны, собирались время от времени у меня дома, поскольку мы работали вот эту работу с другими артистами, нам нужно было как-то расслабляться. Мы, конечно, возвращались к своей музыке, просто когда у тебя некуда это отдавать, ты не можешь это довести до конца, то есть у меня там восемь тактов этого, шестнадцать этого, тридцать два, здесь фрагмент. И все это складывалось в огромную папку, которая и сейчас меня выручает часто.

Синдеева: Кормит.

Беляев: Да, там огромное количество этой энергии. Если мне хочется грустное что-нибудь, я там точно это найду, потому что там все время грустно было, в основном. Это не прошло даром, я считаю.

Синдеева: Скажи мне, пожалуйста, получается, что до «Голоса» у тебя не было ни сольных концертов, ничего?

Беляев: Нет, мы работали, в какой-то момент мы стали…

Синдеева: Ты прямо железный парень такой, понимаешь, шесть лет… Магаданский пацан.

Беляев: А какой может быть… Просто, мне кажется, что тут без вариантов. Если бы у меня был шанс на другую профессию, если бы я где-то в уголке сознания мог себе это представить, я бы, наверное, поменял бы курс, потому что, конечно, моментов было много таких, за гранью, уже пора, можно было бы и сдуться, может быть. Но поскольку я как будто на краю пропасти стою, и я должен в любом случае шагнуть, и тут вопрос уже…

Синдеева: А жена твоя, Юля, она тебе помогла? Она встретилась до твоего успеха, или когда? Или на успехе?

Беляев: Нет, это в момент, когда мы запустились, грубо говоря, успех внутренний случился до «Голоса» за год. Мы запустились за год, и были у вас тоже, на самом старте. И вы были юны, и в белой комнате играли музыканты. Это был один из первых наших эфиров вообще в принципе на телевидении, такой шоковый.

Синдеева: Вот Михаил Козырев наш, молодец все-таки.

Беляев: Вот так. И мы поняли, что это нужно, что это работает, и за год стало понятно, что нам просто не хватает ресурсов, поскольку такая музыка сомнительна для спонсорства.

Синдеева: Она такая, в общем-то, некоммерческая, я бы так сказала.

Беляев: Как бы да, никто не знал, что это станет приносить… что это превратится в бизнес такой, большой достаточно для нас. И мы очень скромно как-то, я не привык ни у кого просить какой-то поддержки, просто мы ходили, играли, потом поняли, что из ста человек это превратилось в тысячу. Мы собирали тысячную площадку, играли, здорово. Но дальше нужно видео, я начал занимать деньги у своих коллег, у музыкантов, занял на первое видео.

Синдеева: У кого?

Беляев: У Елки. У мужа или у Лизы там, не знаю, у них совместное. Занял что-то там порядка двух с половиной миллионов рублей, это для меня такая серьезная сумма. Мы сняли видео, которое сейчас в столе лежит, и мы его не использовали. Я тогда тоже только начинал понимать, как это происходит, и мне не понравился результат, то есть это были красивые картинки. Здорово, но истории не было, и для меня это было стартовое видео, для Therr Maitz, и я понял, что такое оно быть не должно, то есть это слишком как бы…

Синдеева: Не ваше.

Беляев: Мы спалимся, что мы не знаем, как тратить деньги. В общем, многие вещи, я пытался что-то сделать, но ресурсов просто не хватало.

Синдеева: Кто тебя сподвиг на то, чтобы пойти в «Голос»?

Беляев: Вот жена, в том числе.

Синдеева: Вот вы познакомились, и…

Беляев: Во-первых, она запустила этот процесс, который длился год, потому что она, просто через плечо заглядывая в мой компьютер, говорила, ну что ты, давайте… И я как-то так, внутренняя появилась уверенность, а давайте сделаем концерт, старым составом. Был очень смешной, какой-то play back, гитарист, я сидел вообще, лупила какая-то бочка, в смысле я сидел за клавишами, потому что я не танцую. Мальчики-пианисты, они не танцуют, они должны сидеть. Я что-то пел, я звонил всем своим друзьям, всю телефонную книжку, кто в Москве, сто человек мы собрали. И было похоже, как будто мы какая-то неплохая группа, а на самом деле все пришли по старой памяти, просто посмотреть, не умер ли, не скололся ли, не спился. Вот, с этого началось. Это сделала она, она ходила, поскольку она из…

Синдеева: Музыкальной индустрии, журналистка.

Беляев: Да, из журналистики, она ходила, где-то предлагала, говорила, вот, у меня муж пишет музыку, послушайте, может быть, на мероприятия позовете, он там неплохо играет.

Синдеева: То есть она продюсировала?

Беляев: Да, она пропихивала нас. Это, конечно, где-то дало результаты, где-то не дало, и потом вот появился «Голос». Он появился как раз параллельно с нашим стартом, первый сезон, и мы все так с подозрением смотрели на это, потому что я никогда не хотел быть внутри телешоу, мне это немножко… «Фабрика звезд» точно не мое, жить с кем-то, делать вид, что я пишу музыку, это для меня такое… не мое совершенно. И я с опаской все это изучил, прошел, кстати, кастинг на первый сезон, я приходил. И потом испугался, понял, что надо подождать. Посмотрели первый сезон, и на второй я тоже, меня пригласили продюсеры, «давай, попробуй, приди». И жена тоже «ты ничего не потеряешь, хуже не будет». Я пришел с таким отвращением, с такой губой…

Синдеева: Так себя вел?

Беляев: Да, защитная, мне кажется, реакция, я так очень надменно, и до первого выступления мне, конечно, было очень тяжело. Я просто не мог никак себя почувствовать там, мне все казалось супервраждебным каким-то, какой-то средой чужой совершенно. И потом случилось вот то, что случилось, и я стал…

Синдеева: И что почувствовал?

Беляев: Меня отпустило, потому что это был, конечно, страх. Первое, что управляло мной, это страх, потому что когда ты так долго находишься в заточении, в этой безвестности, при этом делая такое количество работы, ты уже зол на всех, ты уже…

Синдеева: То есть вот это состояние есть?

Беляев: Конечно, ты злишься, уже неважно, на всех поп-артистов, на всю музыку, что производится в России, на законы бизнеса, на любое телевидение, на все каналы. То есть все плохие, буквально. Ты в таком стрессе, это неприятно. Это вот был момент, не знаю, слава богу, что меня заставили туда пойти, и что я это пережил.

Синдеева: Понимаешь, на самом деле сценарий мог бы быть совсем другой, представляешь, если бы не повернулись члены жюри. Представляешь?

Беляев: Был бы коллапс.

Синдеева: То есть ты себе такой сценарий рисовал, ты как-то себя готовил?

Беляев: Естественно. Это главный мой сценарий.

Синдеева: Как ты готовил себя?

Беляев: Это сценарий, с которым я не спал всю ночь перед… Я просто видел, я пытался прожить то, как я ухожу со сцены с неповернутыми креслами.

Синдеева: Скажи, а у тебя были в жизни какие-то, условно, как это назвать, допинги, которые для тебя могли бы быть опасны, если бы ты вдруг провалился? Ушел бы ты в наркотики или еще куда-то? Такого не было?

Беляев: Мне сложно сказать. В общем-то, это было бы очень ярким и публичным провалом, но в общем, таких провалов, наверное, было достаточно в моей жизни. И я, пока во всяком случае, склонен это превращать, эту злость, трансформировать…

Синдеева: В какую-то дальнейшую работу?

Беляев: Да, потому что по-другому я не представляю себе. Не думаю, что это было бы уходом. Мне было бы приятнее уйти алкоголизм после того, как они повернулись.

Синдеева: На тебя упала эта слава, и ты так долго к этому шел. Скажи, тебе в какой-то момент стало от этого страшно или, наоборот, восторг? Вот ты говоришь, ты отпустил, но ведь дальше за этим пошла действительно, во-первых, другая ответственность.

Беляев: Другие ужасы совершенно, другие.

Синдеева: Другие же ужасы. Ну и потом все равно, слава это такая штука, с одной стороны ужасно приятная, с другой стороны, опять же невероятно ответственная, потому что ты оказываешься под микроскопом, твоя жизнь под микроскопом, за тобой следят, смотрят, что ты пишешь в соцсетях, где ты появляешься, в каком виде и так далее.

Беляев: К этому… Вот мы коснулись того, во сколько это произошло для меня. Мне было 34 года.

Синдеева: Да, ты уже такой состоявшийся.

Беляев: И я думаю, что это очень важный фактор для меня, то есть поэтому я цел, поэтому я готов с этим жить, поэтому я понимаю, что это, возможно, сейчас исчезнет, а через год опять наберет новые обороты, с приходом еще какой-то активности в моей жизни, то есть я понимаю, что это все равно волнообразная история, я не мню, что все уже случилось в моей жизни, то есть я все равно в страхе продолжаю, спокойно совершенно, жить в том же страхе, в котором я жил до этого, то есть я как-то взвешено. Поэтому я читаю хорошие какие-то слова о себе с удовольствием и почти с таким же удовольствием читаю плохие.

Синдеева: Гадкие.

Беляев: Да-да, которых тоже очень много, то есть я как-то спокойно. Мне кажется, острее реагирует моя жена на это все.

Синдеева: Да?

Беляев: Да, потому что она стала соучастницей как бы, и она не может себя, естественно, отделить от этого, она все это связывает, и теперь вот еще появилась причина для дополнительного…

Синдеева: Да, у вас появился сын Семен.

Беляев: Да-да. Теперь мы все как бы обсуждаемы, и когда люди пишут какие-то странные… В общем, никакой такой грязи нет, но просто, мне кажется, это такая ментальность немножко российских соцсетей, она в принципе по миру такая, но вот эта защищенность интернет-пользователя, анонимность его, возможность сказать все, что угодно, почему-то их сподвигает, даже в самый светлый момент, даже под самой светлой фотографией ребенка написать, например, «господи, какой страшный», ну, что-то такое.

Синдеева: Да, вот скажи, пожалуйста, вы же пишете сейчас пока только на английском и выступаете только на английском.

Беляев: Да.

Синдеева: И вот у меня такой вопрос. Конечно, это ограничивает вашу популярность в нашей стране.

Беляев: Естественно. Да, мы осознанно, мы это знаем.

Синдеева: И как ты считаешь, вот на долгом сроке, это возможно? Возможна эта стратегия? Понимаешь, все-таки через 20 лет хочется прийти на юбилей Therr Maitz двадцатилетний, и вот все с теми же вашими…

Беляев: Да, осталось, кстати, 14 лет всего. Я думаю, что здесь не было… Вернее, конечно, в юношеском максимализме было табу.

Синдеева: Ну да, не поем по-русски.

Беляев: Сейчас этого нет, естественно. То есть все это прожито, вся эта злость уже пережевана, и я готов запеть по-русски в момент, когда я буду готов.

Синдеева: А что вот значит эта готовность? Надо набрать…

Беляев: Я не могу просто пока. Условно, я смотрю, поет Monatik замечательный, я так не буду делать. Поет Ваня Дорн, я так делать не буду, хотя мне нравится, но я так уже не буду. Не знаю, Егор Крид, Стас Михайлов, ну неважно, то есть формула чужая. В смысле, я не понимаю, то есть в Therr Maitz у меня есть формула, совершенно четкая, то есть я чувствую, что я делаю, и знаю, что я могу себе позволить. Но если я попытаюсь, ну это уже такой внутренний продюсерский разговор, если я попытаюсь сейчас к этому, как бизнесмен, приклеить русский язык, просто чтобы расширить аудиторию, мы получим с вами отвратительный продукт, как бы нечто, что не женится совершенно. Я не хочу этого, то есть вот такой Therr Maitz я не готов петь, поп-музыку…

Синдеева: То есть ты не нашел еще вот этого…

Беляев: Мне нужен коктейль этот, я должен его придумать. То есть когда я его придумаю, думаю, может, полгода, а может, год, то есть в принципе работа ведется, мы смотрим тексты, мы анализируем, что это может быть. Я уверен, что это будет совершенно другая музыка, то есть она не будет пытаться удержаться за тот звук и за манеру, посмотрим. Но важно делать это как бы не по зову кошелька, я понимаю, что, конечно, есть…

Синдеева: А вот про кошелек, скажи, много заказников у тебя? Вообще чем в основном музыканты сейчас зарабатывают деньги?

Беляев: Ну, концерты, безусловно являются одним…

Синдеева: Концерты какие? Которые открытые, с продажей билетов?

Беляев: У нас большое число открытых концертов.

Синдеева: Вы много гастролируете?

Беляев: Достаточно много. Я думаю, там… Мы постоянно находимся в туре, то есть это же вопрос объема залов. Конечно, мы не «Баста», условно, которая в каждом городе может собрать стадион или дворец, мы поскромнее немножко работаем.

Синдеева: А сколько вы собираете, ваш средний зал?

Беляев: У нас средние залы 1000-1200 человек, вот такие. То есть мы всегда работаем от входящих звонков, то есть мы никуда не звоним и ничего не ищем, но, бывает, люди выходят, а потом начинают сомневаться в ситуации, говорят, вот что-то нам страшно на гарантии это делать. Бывает так, что мы вкладываемся в какой-то таргетинг, рекламу местную, берем на себя всю ответственность и делаем концерт, в основном, успешно. То есть 99% у нас полный зал.

Синдеева: То есть гастрольная приносит…

Беляев: Гастрольная. Есть, естественно, корпоративный сегмент, я не чувствую никакой, не вижу никакой проблемы в этом, потому что это вопрос отношения, мне кажется, музыканта, в первую очередь, потому что часто… Я понимаю людей, который приезжают, нажимают на кнопку и в Новый год могут дать восемь концертов, я понимаю их усталость, я понимаю их отношение к этому, это сложно по-своему, психологически. Мы больше трех концертов в день дать не можем физически.

Синдеева: Ну, концерт это тоже серьезно.

Беляев: Это значит, что в 5 часов начнется первый саундчек, в 11 часов — следующий, в 4 часа — следующий, и первый концерт начнется в 6 часов, потом 9 часов и 12 ночи. Ну, это для всех просто бывало, но это ужас, то есть это, конечно, на качество влияет очень сильно.

Синдеева: А есть, скажи, кому бы ты отказал или отказывал? Вот к кому бы ты никогда не поехал?

Беляев: Пока не сталкивался с таким, честно говоря.

Синдеева: Ну а вообще можешь себе представить такую ситуацию?

Беляев: Ну к Гитлеру я бы не поехал, наверное.

Синдеева: Ну ладно, это сейчас так абстрактно, к Гитлеру.

Беляев: Ну я не знаю.

Синдеева: Хорошо, в Чечню бы ты поехал?

Беляев: Нет. Я думаю, что нет.

Беляев: Не хочу я в Чечню по причине того, что это очень четкий… Я знаю, что мы там не нужны, я имею в виду, что это просто другой вкус немножко, другие исполнители.

Синдеева: Ну, знаешь…

Беляев: Другие исполнители, другая аура. Я люблю очень… Ну, к примеру, мы не самая дешевая группа.

Синдеева: Можно говорить про гонорары?

Беляев: Ну, в принципе, можно. Запрашиваем мы 2-2,5 миллиона рублей за частное мероприятие. Не всегда это случается, но это планка, которая обеспечивает нам… То есть я, выходя на такое мероприятие, знаю, что люди меня хотят слушать. Редко, за всю практику несколько раз, может быть, три, было, когда я понимал, что нас позвали только для понтов, в том смысле, что мы просто, это Беляев, типа, тут у нас играет, здесь, а мы, типа, едим. То есть это гарантирует нам, что люди нас слушают. Я не хочу играть для людей, которые нас просто ради массовки туда…

Синдеева: Вот скажи, все равно ведь это же профессионализм, все равно ты артист, ты попал в такую… то есть ты все равно выкладываешься?

Беляев: Выкладываюсь. У меня нет вариантов.

Синдеева: Нет, я просто встречала на таких мероприятиях некоторых артистов, которые… Вот ты уже принял приглашение, ты получил гонорар, и ты всем своим видом демонстрируешь, как тебе противно вот здесь выступать. И это так ужасно за этим наблюдать.

Беляев: Это просто неумение работать, мне кажется. Это элементарно. Я вот не зря сказал про, я понимаю отчасти, есть у этого запас прочности, когда человек, например, работает «под плюс»» или «под минус», это все время одно и то же, представляете. Вот в 12 он выехал и поехал до 6 утра петь одну и ту же песню, свою главную, и еще три каких-то, и вот, конечно, ему, наверное, он не может скрыть, мышцы уже не работают, ему мерзко, то есть ясно. Наша работа, в смысле, это происходит все, то есть мы по-прежнему, устали мы или не устали, я все равно смотрю в глаза барабанщика, и нам нужно сделать это место, оно не произойдет само, то есть это не просто рот…

Синдеева: Понятно, то есть это особенность…

Беляев: Конечно. Это процесс настоящий. То есть, конечно, мы тоже устаем, конечно, нам бывает немножко того… но тут надо…

Синдеева: Слушай, а как ты относишься к музыкантам всея Руси, к Шнурову и группировке «Ленинград»?

Беляев: Я скажу так, мне в какой-то момент очень… То есть я считаю, что мат и частушки — это простой путь, с одной стороны. С другой стороны, в какой-то момент я увидел, как это, в какой упаковке подается это блюдо, и я, в общем-то, зауважал, то есть мне нравится, что происходит, плюс, в связи с постоянными гастролями мы стали чаще встречаться.

Синдеева: Да?

Беляев: Ну, мы все время, один город, то есть он видит наши афиши, мы видим его афиши. Мы внезапно в накопителе страшном, в аэропорту, в какой-нибудь Казани, чего угодно… Это, естественно, сближает, то есть ты начинаешь… Это, кстати, со мной вообще в целом произошло, потому что я очень дистанцировался сильно от бизнеса, я действительно никого не знаю, музыкантов, никогда не был в тусовке. Но когда ты начинаешь кататься, и с тобой все время здороваются люди, которых ты по телевизору, условно, только видел, то есть ты думаешь, блин, ну ладно. И как-то начинаешь с ними общаться. Например, я на «Голосе» познакомился с Димой Биланом, которого, в общем-то, который вообще для меня не существовал, то есть он оказался исключительно приятным молодым человеком, я просто с ним, я курил еще тогда, и мы там что-то встали и что-то три сигареты скурили подряд, то есть просто стало интересно. Вот со Шнуром, наверное, так же произошло, то есть я, конечно, не могу, положа руку на сердце, сказать, что это культура, это новое слово в искусстве. Да нет, конечно, это все развлекуха, и как бы с моей точки зрения такой однобитный подход немножко к людям, но, во-первых, это…

Синдеева: Ты знаешь, у него же есть, вот что меня совершенно восхищает в нем, у него, конечно, невероятная чуйка на то, что в воздухе, понимаешь.

Беляев: Безусловно, да.

Синдеева: И он очень быстро-быстро и точно реагирует на процессы.

Беляев: Опять же, это такое уже чуть глубже обсуждение, это вопрос формы. Он выбрал прекрасную, мобильную форму для этого, то есть форма искусства, в которой он работает, позволяет тут же менять направление, реагировать на все, она подходит подо все, потому что частушка может быть про все, что угодно сейчас. То есть я это к тому, что материи, с которыми мы работаем, это сложная какая-то инженерия начинается, там надо все уловить, придумать, выстроить, короче, длительная очень такая архитектура. А здесь раз, повернулся — и попер, то есть все очень классно. С одной стороны я понимаю, что это не мое, я не смогу так никогда, но с другой стороны, немножко завидую.

Синдеева: В детстве ты пел шансон какой-то?

Беляев: Да. Я и сейчас могу.

Синдеева: Можешь?

Беляев: Да-да, могу. Нет-нет, лучше не надо.

Синдеева: Когда ты на концерте, нет, вот сейчас там что-нибудь?

Беляев: Нет, стараюсь не палиться.

Синдеева: Да? Слушай, я прямо перед программой послушала колыбельную твою, Undercover. Правильно, Undercover?

Беляев: Undercover, да.

Синдеева: И она мне очень понравилась, потому что это очень красивая песня. Я, собственно, прочитала, что ты ее написал еще до рождения сына. И ждал, когда сын родится, и посвятил ее ему.

Беляев: Да, да.

Синдеева: И потом эта колыбельная превратилась еще в такой благотворительный проект.

Беляев: Ну, здесь все очень просто, то есть написав колыбельную сыну, я как бы адресую ее одному человеку, что для музыки вообще очень странно, какой-то эгоцентризм непонятный. Поэтому в общем-то появилась, я не помню, в процессе какого-то осуждения или что-то меня навело на мысль, просто щелкнуло и стало понятно, что нужно это сделать. Классно, когда с рождением нового человека, появляется какое-то хорошее дело, то есть плюс еще это не разовая акция, она просто живет и продолжает работать, то есть понятно, что она затухает.

Синдеева: Как? Вот расскажи.

Беляев: Ну это… Песня с каждой продажи, с каждой покупки этой песни деньги…

Синдеева: В iTunes или где-то?

Беляев: Везде.

Синдеева: Везде, где она лежит.

Беляев: Везде, где она продается, мы подписали отдельно эту песню с Sony Music, российским, которое занимается, она лежит, не знаю, в пятидесяти магазинах, и каждый раз, когда она покупается, оттуда переводятся деньги в фонд «Бюро Добрых Дел» (www.burodd.ru), это раз. Понятно, что…

Синдеева: Этот фонд чем занимается?

Беляев: Он поддерживает детские дома. То есть в данном случае с нашей акцией мы собирали на какие-то специальные, то есть это неважно в общем-то, я думаю, для каждого пользователя, что мы там делаем, но так, чтобы было понятно, в этот раз мы покупали, например, шприцы, для детей-грудничков, маленьких, отказных, у них я сам впервые…

Синдеева: А вы сами прямо этим занимаетесь? Или, скажем так, кураторство?

Беляев: Нет, мы просто, нас информируют, мы, естественно, не вмешиваемся.

Синдеева: То есть вы собираете, они отчитываются через какой-то период.

Беляев: Да-да. Мы просто передаем. Но, естественно, что песня не может собрать, это копейки денег, она больше, конечно, привлекает внимание на сайте фонда, и у нас есть на сайте специальная страница, с которой можно перевести любую сумму.

Синдеева: Не обязательно уже покупать песню, просто можно перевести.

Беляев: Да, есть просто пометки какие-то, и они переводятся на эти нужды. Ну, мне, в общем, фонд звонил, сказал, что рад. Вот, это все происходит.

Синдеева: Это, правда, очень хорошая и симпатичная идея.

Беляев: Классно, да.

Синдеева: Значит, что сегодня, когда я скачала песню, мои деньги тоже пошли…

Беляев: Да, все верно.

Синдеева: Отлично. Смотри, у нас уже заканчивается время.

Беляев: Да, и вино.

Синдеева: Да, и вино. Ну видишь, ты не пьешь, а я уже выпила. Вот у меня последний вопрос, как ты ощущаешь время сейчас, которое вокруг нас? Вообще, что ты чувствуешь? Оно тебя вдохновляет или прессует, или вообще что?

Беляев: Не прессует, нет. Очень много слова «время» в нашем разговоре. Я со временем, мне кажется, выстроил какой-то пузырь такой, надул, в котором я чувствую себя комфортно. Я, в общем, не сильно переживаю, что происходит во времени вокруг меня. Ну, это хорошо или плохо, я не знаю, но это так. То есть я перестал реагировать на прогнозы погоды и смену правительств, то есть мне это…

Синдеева: Тем более, что смены не происходит, погода не очень.

Беляев: Да-да. Мне кажется, что это неважно для единицы, одной, может быть, это конкретно в моем случае, но я, мне кажется, должен делать что-то вокруг себя, что-то создавать, в смысле, правильное. Надеюсь, оно как-то защищено от всех этих внешних изменений, но, мне кажется, мои ощущения неважны в данном случае, то есть какая разница, что я чувствую, правда, относительно этого всего. Вот очень важно, что я чувствую в отношении своего ребенка, в отношении — станет ли колыбельная благотворительной, сделаю ли я хороший концерт, уйдут ли оттуда тысяча или семь тысяч человек, с этого концерта, счастливыми и довольными. Вот это, мне кажется, важно. А то, что я буду переживать о погоде и всех остальных вещах…

Синдеева: Спрятался.

Беляев: Типа того. Не очень.

Синдеева: А у меня для тебя подарок. Вот этот декантер прекрасный, который сегодня помогал нам пить вино…

Беляев: О, господи!

Синдеева: Вот это тебе Bork дарит.

Беляев: Спасибо.

Синдеева: Смотри, какой он красивый.

Беляев: Ребята, ну на что вы меня…

Синдеева: Да, ну что, это же приятно.

Беляев: Следующий альбом будет в 2024 году.

Синдеева: Нет-нет, твоя жена тебя удержит от этого пагубного пути.

Беляев: Да, спасибо большое.

Синдеева: Антон, спасибо тебе большое. Мне было очень приятно. Спасибо.

Беляев: Спасибо.