В гостях в авторской программе Натальи Синдеевой — режиссер, актер и сценарист Юрий Быков. Поговорили об авторском и коммерческом кино, об извинениях за провал фильма «Завод», о творческой трансформации после работы в индустриальном кино, о том, почему Быков принял решение снять «Спящие», вызвавший хейт со стороны «либеральных» зрителей, о компромиссах, нонконформизме и будущих проектах.
Синдеева: Программа «Синдеева». Нас опять пустили в «Искру», в этот раз на веранду, идет дождь. Вернее, все-таки дождь не идет, и я надеюсь, что он не пойдет. Сегодня у меня в гостях режиссер, актер, сценарист Юрий Быков.
Быков: Много всего.
Синдеева: Что, неправда? Я могу еще дальше перечислить все, что было в вашей жизни. Юра, спасибо, что пришли. Я посмотрела много ваших интервью, я много чего о вас узнала, и конечно, я с вами уже сроднилась, пока я готовилась к программе. Я честно скажу, я получила огромное удовольствие, слушая вас, и у меня возник такой странный вопрос, никогда у вас не возникало желания писать и стать публицистом? То есть высказывать не только своими фильмами о том, что вы чувствуете и думаете, и не только в интервью, куда вы приходите, вы очень круто и ярко формулируете, а вот просто сесть, не знаю, посмотреть какие-то колонки куда-то.
Быков: У меня был другой соблазн, гораздо больший — в какой-то момент стать оратором, или это называется спикером правильно.
Синдеева: Спикером. Вот, второе у меня было, да, или читать лекции.
Быков: Но вот я себя все время от этого как-то отодвигаю, ограничиваю, потому что мне кажется, что в тот момент, когда я всерьез пойду по этой дорожке, скорее всего, мне это понравится гораздо больше, чем то, чем я сейчас занимаюсь.
Синдеева: А почему?
Быков: И чисто технологически, просто один наедине с самим собою, мысли и какие-то высказывания, в каком-то смысле артистическая даже подоплека в этом во всем есть, вообще сценическая, если так сказать, потому что я езжу на встречи со зрителями и так далее. А, поскольку у меня актерское образование первое, скажем так, не самое удачное, я имею в виду, в смысле, не образование, а дальнейшей судьбы актерской, я в какой-то момент принял решение, что мне нужно все-таки эту тему держать на дистанции, потому что соблазн велик, а мне пока кажется, что заниматься можно только одним делом хорошо. И как-то превратиться в какую-то личность, работающую на собственный фейс-бренд, в каком-то смысле и соблазнительнее, и проще, но мне кажется, это ненадолго остается. Или, по крайней мере, не настолько долго, насколько может жить удачная картина, который у меня было, может быть, немного, но по опыту я понимаю, что четко сформулированное высказывание художественное, в кино, допустим, оно живет чуть подольше, и если ты можешь это делать, надо заниматься этим. Хотя поиски иногда годами бывают, и правильной темы и правильного решения, и наверное, за все эти годы я бы давно уже сколотил, не знаю, не миллионы, конечно, подписчиков, но…
Синдеева: Вы бы точно неплохо бы зарабатывали, это я знаю.
Быков: Дело даже не в зарабатывании, а дело вот в этом соблазне в медийном, когда ты видишь, насколько популярны могут быть те или иные люди, которые, в общем если не начинали рядом с тобой, то, по крайней мере, в обозримом прошлом, в обозримой ретроспективе сопоставимы были по вводным, по ресурсам. Мне кажется, я себя пока от этого дистанцирую сознательно именно для того, чтобы заниматься кино, а вот что дальше будет, черт его знает.
Синдеева: Но это точно неплохая будет история, если что, для пенсии, потому что я посмотрела вашу встречу со студентами одну, это, конечно, огромное было удовольствие, потому что вы там просто раскрылись всеми красками: и реакция, и видно было, что вам нравится аудитория, и видно, что аудитория вас любит. И это, конечно, очень круто, это правда большой соблазн, но знаете…
Быков: Как говорят, оператор не оратор, режиссер не каскадер, в смысле. Меня мучает эта дилемма очень сильно и долго, потому что нутро, внутреннее ощущение себя, оно, конечно, больше артистическое, чем режиссерское, потому что режиссеры исконно, из тех эталонных примеров, которых я знаю, очень скромные люди, они действительно заэкранные, они закамерные, они, как сказать, демиурги, в худшем случае — авторитарные руководители, но все равно это про Карабаса-Барабаса. А я в этом смысле сразу, когда у меня есть возможность, начинаю становиться артистом, и постепенно, если это ставить на поток, можно просто превратиться в рок-н-ролльщика, а это…
Синдеева: А потом в состарившегося рок-н-ролльщика…
Быков: А потом просто не захочется идти на площадку, не захочется приходить в студию каждый день, вешать эти фотографии, эти планы разбирать, сидеть с цехами, это же жопная, извините за выражение, работа, режиссерская. И вообще, авторская работа, режиссерская, она еще, как сказать, заключается в том, что ты не так часто снимаешь, и, в общем, и площадка не является таким непосредственным местом присутствия постоянно. Ну, снимаю я сорок смен в году, дай бог, где действительно общение с людьми, с артистами, и то это в каком-то жутком стрессе, в напряжении. То есть, честно признаться, сам процесс технологический того, чем я занимаюсь, он, конечно, мне не органичен, но результат… Вот ради результата я, собственно, пока и терплю все эти издержки.
Синдеева: Вот мы про результат, про фильмы, чуть-чуть попозже поговорим.
Я хочу вернуться немножко в то, откуда вы, в детство. У нас очень смешно, я читала, вы из Новомичуринска Рязанской области, я из Мичуринска Тамбовской области, мы практически земляки, это совсем рядышком.
Быков: Это правда. Ничего себе, там 120 километров, по-моему.
Синдеева: Ну совсем рядом, да. Я не была в Новомичуринске, но я была в Рязани.
Быков: Но вы проезжали мимо, 100%.
Синдеева: Да-да. Вы знаете, все ваши фильмы, в общем-то они, конечно, рождены вашим детством во многом. Я сейчас про основные ваши фильмы, это то, что вы переживали и то, что сейчас, может быть, вы отрефлексируете. Я честно скажу, Юра, я все ваши фильмы, самые крутые, и «Дурак», и «Завод», и «Майор», мне очень тяжело их смотреть, потому что я, так же как и вы, знаю эту жизнь, я ее видела, я ее вижу. Я очень, наверное, эмпатичный человек и очень сильно это все переживаю, я знаю, что это есть, и когда я смотрю фильмы, я могу сказать, я впадаю потом в депрессию, мне все это…То есть этот фильм не заставляет меня, условно, задумываться, потому что я не жила в каком-то другом мире, мне не надо было сейчас бы подумать: «Ах, оказывается, есть еще и такая жизнь».
Быков: Ну да, что-то вроде аттракциона такого.
Синдеева: Нет, я понимаю, что это так и есть, и когда я это вижу, я думаю: «Господи, зачем мне опять это говорят». И я уверена, что достаточно много людей…
Быков: О, да!
Синдеева: Особенно те, которые выросли как бы в маленьких городах, которые наблюдали это, которые видели такие сюжеты рядом, у них может быть такая реакция.
Быков: Слушайте, это очень правильная корреляция, потому что на самом деле именно те, кто жили такой жизнью, именно те, кто это испытывали, именно те, кто не во многом, как сказать, но значительно испытали на себе эту жизнь, они, в общем-то, дистанцируются от такого контента в принципе. Я это помню еще по той «новой волне» кинотавровской, когда были выдающиеся там и Сигарев, и Попогребский, и Хлебников, и Бакурадзе, в общем, я помню этот зал, наполненный яркими интересными людьми, не только артистами, кстати, говоря, продюсерами, режиссерами, а просто посетителями сочинскими. Туда же очень трудно попасть, это вообще знаковое такое какое-то светское событие, и люди заходили в таком ощущении события, а выходили с желанием быстро убежать на пляж. И в этом смысле, конечно, не только про Сочи, вообще про Россию в целом. У меня есть какая-то аудитория…
Синдеева: Вот она какая, вот кто? Смотри, когда вы снимаете фильм, это для кого?
Быков: Вот я действительно, понимаете, когда я снимал вот те фильмы, которые вы перечисляете, я, честно говоря, этим вопросом не задавался. Я вам скажу вещь циничную и прагматичную: для меня факт фиксации времени, темы во времени, и факт фиксации того, как это время сложилось, как оно устроено, как в нем взаимодействуют люди, обстоятельства и события, для меня гораздо важнее. Вернее, даже скажем так, качество и честность фиксации этого факта гораздо важнее, чем то, как воспримется фильм. Хотя я очень часто рефлексирую по поводу, так сказать, я до сих пор не смирился с тем, что авторское кино…
Синдеева: Что авторское кино плохо смотрят.
Быков: Не просто плохо смотрят, оно практически не собирает. Это кино иждивенческое во многом, это все прекрасно знают, это отношения импресарио-художник до сих пор. Во многих случаях, в большинстве случаев, это — дайте, пожалуйста. И ты чувствуешь себя не, условно говоря, не будем называть фамилий, не режиссером, который собирает кассу, и к нему действительно приходят продюсеры, если не на поклон, то по крайней мере, с серьезным уважением и предложением работать, потому что понимают, что от этого режиссера зависят конкретные сборы, то есть деньги, прибыль и так далее, товар-деньги-товар, а ты находишься в позиции как бы ожидания. Кто-то, может быть, считает тебя художником, а кто-то, может быть, не считает. И вот тот, кто считает, тебе в какой-то момент дает деньги, и ты все время находишься в ощущении, что вот сейчас он перестанет так считать и скажет тебе, братец, слушай, а что это ты за мой счет, или не только за мой счет, но отчасти за мои деньги, занимаешься вот такой вот ерундой, чернухой и пугаешь людей. Поэтому как-то трудновато. И что касается аудитории, я для себя этот вопрос закрыл достаточно давно. Приятно, что она есть, безусловно, и это не пошлое слово, действительно, это лестно, это приятно, но я прекрасно понимаю, что гораздо больше людей, которые, может быть, соприкасались с тем, что я делаю, с тем контентом, который у меня получается, они действительно проходят мимо.
Синдеева: Например, земляки, вы сейчас прожили какое-то время в Новомичуринске во время карантина, вот как они воспринимают?
Быков: Слушайте, ну там по-разному. Земляки, все-таки они больше относятся как к человеку, который пробился, вот это знаменитое периферийное слово — пробился. Чем он, собственно говоря, во что он пробился, чем он пробился и куда он пробился, их не сильно интересует, как бы это наш. И то, надо вам сказать, что когда тот же самый «Дурак» стал популярным, а я отчасти, я «Майора» снимал в Новомичуринске, и это уже был первый звоночек, когда картина, как сказать, прошумела, скажем так, и вдруг оказалось, что я у себя дома снимал в общем про беззаконие, тем более про беззаконие силовиков…
Синдеева: Другое было, ах ты предатель?
Быков: Да нет, как сказать, обыкновенные-то люди, наверное, нет, так не реагировали, но в целом те, кто помогали, в том числе и полицейские, они как-то были в шоке от того, что вроде как кино у себя дома наш человек снимает, и вроде должно получиться интересно, и сам процесс действительно увлекательный, а в итоге выходит то, как сказать, чего они, конечно…
Синдеева: То есть, чего они, конечно, не знали…
Быков: Стесняются или да, не знали, или этого у нас нет, не важно. Короче говоря, конечно, если мы говорим о доме, то какая-то, может быть, элита местная, и то, может быть, не вся, не могу за всех говорить, но многие отреагировали — зачем ты нас выставляешь в таком свете, зачем ты нас так «чернишь». И это не только, кстати говоря, чиновники, или полицейские, или какие-то там люди власть или деньги имущие, а это и обыкновенные люди, которые говорят, а зачем, собственно, про нас рассказывать такое, если можно снять что-то жизнеутверждающее, веселое, о любви. Вот все время говорят — комедия или о любви.
Синдеева: Кстати, о любви, тоже можно же снимать.
Быков: Да, можно, но я, наверное, если сниму, то это будет грустно. Кстати говоря, вот недавно об этом задумался. Поэтому аудитория дома, вернее, публика дома, она воспринимает меня как интересную такую диковинку местную, как человека, который пробился, и относится крайне по-разному. И это, кстати, считывается и по тому, когда я приезжаю домой, и по тому, как относятся к моим родителям, которые там живут: кто-то с ними общается, а кто-то не общается, кто-то обижается, кто-то не здоровается даже и так далее. Поэтому я, например, никогда не был ни на каких ключевых мероприятиях вообще в Рязанской области, даже не был на юбилее города. То есть, не то чтобы не был в смысле…
Синдеева: То есть, тебя не зовут?
Быков: Не зовут, да.
Синдеева: Я на «ты», сорри.
Быков: Да-да, все, можем уже на «ты», ради бога. То есть сказать, что в Рязанской области, скажем так, какие-то ключевые люди, которые организуют, условно говоря, культурную повестку, не знают, что я существую. Они знают. Но они делают вид, что меня не существует, потому что и позиция моя достаточно острая, критическая по отношению к системе, да и сам я, собственно говоря, наверное, неудобный персонаж. Я просто думаю, что как бы, если заканчивать отвечать на этот вопрос, родина, она пока реагирует на мое явление, в смысле на мое появление, на мое существование, достаточно сложно, неоднозначно. Что касается аудитории, аудитория в целом, если так можно сказать, по России, а я могу так сказать, пусть это небольшое количество, 100-200 тысяч человек, в целом на удаленке, как ни странно, относится максимально положительно.
Синдеева: Ты уже дал мне несколько пасов в своем этом монологе, я немножко вернусь как раз к авторскому кино и к тому, что оно не приносит денег, не приносит, условно, славу или приносит фестивальную славу.
Быков: И то не всегда.
Синдеева: «Завод», ты почему-то решил вдруг извиниться перед людьми, которых ты в это вовлек, хотя ты сам тоже вложил в это деньги, ты вдруг начинаешь как бы в этом случае извиняться, а в случае, например, того же «Майора»…
Быков: «Дурака».
Синдеева: «Дурака», они тоже же были коммерческие…
Быков: Не успешные абсолютно.
Синдеева: Не успешные, они тоже классическое такое авторское кино. Почему в случае с «Заводом» ты вдруг…
Быков: Я скажу очень просто.
Синдеева: Я хотела вопрос задать, почему все названия такие?
Быков: Во-первых, ожидание «Завода» было достаточно длительное, у меня был большой перерыв, связанный со многими перипетиями, коллизиями, в том числе и «Время первых», откуда меня уволили, со «Спящими», со всякими делами, и «Завод» ждали как некий возврат к тому Быкову, который, собственно, был на «Майоре» и на «Дураке». Я, наверное, все-таки скорректирую, я извинялся прежде всего за то, что этого ожидания не случилось, то есть это ожидание не оправдалось.
Синдеева: Ожидание у кого было?
Быков: У аудитории было очень много ожидания. У меня была группа ВКонтакте, кстати.
Синдеева: Подожди, что, им не понравился фильм?
Быков: В целом аудитории фильм остался очень непонятным, его восприняли крайне не, скажем так, крайне ровно. Хотя гораздо ровнее потом восприняли «Сторож», если так вообще можно формулировать. Но восприняли как картину, которая не оправдала ожиданий, в смысле прорыва, или, как говорят, второго «Дурака» не случилось, второго «Майора» не случилось.
Синдеева: Правильно я понимаю, извини…
Быков: Это что касается именно аудитории.
Синдеева: Правильно я понимаю, что ты попытался усидеть на двух стульях?
Быков: Вот, а второй момент…
Синдеева: Авторский как бы совершенно сюжет, условно, для авторского кино, но при этом попытался его упаковать.
Быков: Да-да. При этом как бы вторая часть марлезонского балета — это, собственно, то, что мы попытались, я не буду перекладывать ответственности, в конечном счете я принимал решение, это прописано даже в договоре, в том числе эстетически и творчески, и действительно я попытался упаковать эту историю, скажем так, как гонконгский боевик, или корейский боевик, с претензией на сборы в кинотеатре. Даже действительно был эстимейт, по-моему, в 150 миллионов и так далее. Но когда картина вышла в прокат, стало очевидным, что ни какое-то резкое, яркое, харизматичное изображение, ни динамичный сюжет, ни перестрелки, ни брутальные мужчины, в общем-то, уже давно на широком экране не нужны, потому что это все предмет архаики как таковой. И все эти «крепкие орешки», все эти «смертельные оружия» и так далее, вот эта упаковка, в которую мы попытались вложить эту историю о таком частном бунте в локальном месте России, это оказалось ненужным именно в этой упаковке. И если бы, мне кажется, это было в той, более настоящей, более такой «артовой», как сейчас принято говорить, или если говорить более просто, в какой-то естественной для этой темы, в естественном формате, то наверное, даже бы восприняли, именно та аудитория, которая эти фильмы смотрит, даже лучше. Сошлись два компонента, так я прагматически скажу, два печальных компонента. Первый — это то, что не случился в принципе второй «Дурак», и для меня это было, во-первых, ощущением того, что я потерял искру, потому что мне казалось, что наоборот, за эти годы попытки работать в коммерческом кино, с продюсерами, в кино, которое контролируется, вы не забывайте, что «Метод» был после «Дурака», у меня была достаточно длинная дистанция попытки работать в индустриальном кино, мне казалось, что я накопил такое количество энергии, которое бы мне позволило сделать действительно прорыв. А оказалось, что я, на самом деле, в попытке стать коммерческим режиссером, работая в индустрии по ее правилам, на самом-то деле подсдулся, то есть получил профдеформацию, которая потом и сказалась в эстетике «Завода».
Я считаю, что это явление гораздо более печальное. Это четкое осознание того, что ничто не проходит бесследно и ничто не проходит даром, что если ты занимаешься чем-то, допустим. Я бы хотел сейчас назвать несколько примеров очевидных, когда люди тоже уходили в коммерческое, и у них это не получилось, но я думаю, что в индустрии эти примеры знают прекрасно, там вообще подряд было несколько таких попыток увести «фестивальных», авторских режиссеров в коммерческое, и, по-моему, ни одна из них практически не удалась, или по крайней мере, не увенчалась кассовыми сборами. И оказалось, что и в моем случае это не увенчалось сборами, но не это главное, а главное, «Дурак» снимался в 2014 году, почти за пять лет я просто потерял именно авторскую форму. То есть тот язык, которым я научился разговаривать, работая в индустрии, это язык ярких красок, бешеного ритма, колоритных персонажей, эффектных ситуаций, а за этим потерялась вот это какая-то такая почти неуловимая тонкость.
Синдеева: А страх появился, что ты сейчас это не…
Быков: И уже в «Стороже» как раз был перегиб, и я ушел опять же в такую…
Синдеева: Я «Сторожа» не посмотрела, поэтому ничего сказать не могу здесь…
Быков: Ничего страшного, я могу и сам покритиковать. В «Стороже» я наоборот, попытался перегнуть палку в абсолютно другую сторону, но она не выгнулась обратно, она не распрямилась, то есть это получился такой абсолютно несвойственный…
Синдеева: Как же тяжело быть художником вообще!
Быков: Да, несвойственный мне арт, который, наверное, хорошо бы получился, если бы эта тема вообще бы там была интересна, например, у Звягинцева, у него бы этот наполненный эстетизм вышел гораздо более профессионально и гораздо более многогранно. А поскольку это не в моей органике, а я вдруг испугался того, что я снял коммерческий «Завод», попытался сделать, я решил сделать картину сугубо, как это называется, когда клаустрофобия, сугубо такую…
Синдеева: Инвертную.
Быков: То есть да, инвертную, абсолютно замкнутую, в которой практически нет ничего, кроме воздуха и так далее. И тут опять не вышло то, что хотелось. Вернее, как сказать, с точки зрения эстетики, с точки зрения профессионального построения всех процессов я понимал, что я делаю, но что получится в результате, фильм же это все-таки…
Синдеева: Вот сейчас, знаешь, я тебя слушаю, очень много рационального в том, что ты говоришь, вот знаешь, точно. И я как раз на встрече, по-моему, со студентами, ты тоже говоришь: «Я рассматриваю это как проект, вот проект, потому что в этот момент эта тема социальна, она должна зайти, я подхожу к этому как к проекту». «Дурака» и «Майора» ты делал вообще не как проект, вот что-то там бурлило, и ты это сделал. А дальше, смотри, начал думать: ага, сейчас я попробую вот тут совместить, тут попробую пойти в коммерческую историю, здесь я попробую опять вернуться в этот арт. Я неправильно сейчас говорю?
Быков: Нет, абсолютно правильно. Дело в том, что есть люди, у которых это работает, которые конструируют таким образом проект, мало того, что снимают, они еще его продают по определенной схеме. Упаковывают, продают и это работа.
Синдеева: То есть это не про тебя.
Быков: А это получилось не то что не про меня, я могу сказать так, что если бы, например, я не написал то обращение в фейсбуке, то извинение после «Завода», наверное, сборы там, очень небольшие, порядка 35-40 миллионов, они бы прошли незаметными. Ну был бы такой внутрииндустриальный вопрос, на который можно было бы не отвечать, был бы вопрос аудитории, собственно, о чем фильм-то, это что, про революцию, не про революцию, на который тоже можно было бы не отвечать, и повисла бы вот какая-то такая пространная непонятность, «Я так вижу, я пошел». А я поскольку человек, как сказать…
Синдеева: Импульсивный.
Быков: Импульсивный, я сразу решил расставить все точки над i сам. И была же ведь неприятная история с Lenta.ru, с этого же началось. Вот на самом деле и даже пост бы остался незаметным, если бы Lenta.ru не вырвала из контекста, а я же всегда, пусть даже импульсивно, но пишу такие в литературной форме посты. И там одна из фраз звучала «каким же мудаком нужно быть, чтобы просрать накопленные ожидания за такое количество лет». Здесь цензуры нет, да?
Синдеева: Нет, но мы записываем ввиду закона.
Быков: И тут же на следующий день выходит огромный…
Синдеева: Заголовок.
Быков: Заголовок, да, «Юрий Быков назвал себя мудаком после фильма «Завод». И вот тогда это все начало тиражироваться и так далее. Но это хороший урок, я стал понимать, что моя страница — это публичная страница, то есть там я уже ничего не могу написать, чтобы меня не использовали в определенном качестве. Но в целом ты права, да, я очень рационально, и это опять же шлейф вот этой, я называю это профдеформацией, но, на самом деле, это не в негативном смысле, а это изменение сознания, изменение органики за то количество лет, которое я посвятил именно индустрии, когда ты работаешь с продюсерами.
Синдеева: Вот смотри, возвращаясь, вот «Метод», очень успешный сериал.
Быков: Да.
Синдеева: Конечно, это во многом продюсерский сериал.
Быков: Да, абсолютно. Я, кстати, извини, что перебиваю, вот сейчас второй пока еще не вышел, но я уверен, зная, какие люди там работали, я уверен, что он будет еще круче, чем первый.
Синдеева: При этом ты не стал снимать второй?
Быков: Нет-нет, я снимал «Завод» как раз-таки.
Синдеева: Ты потому что снимал «Завод»? Почему ты отказался?
Быков: В смысле? Я снимал «Завод».
Синдеева: Это же … хорошая…
Быков: Смотри, мне кажется, что здесь два очень важных момента. Первый — я не готов тратить время на такой объем работы, а это ведь надо понимать, что «Метод» — это вообще шестнадцать серий, сейчас я не знаю, как они там скомпилируют, но, скорее всего, меньше такого хронометража тоже не будет. Я не готов тратить два года жизни на то, чтобы сделать просто вторую часть чего-то, что даже как бы не является высказыванием, по сути. Потому что, пойми меня правильно, да простят меня и Эрнст, и Цекало, и…
Синдеева: «Метод» — это добротное кино.
Быков: Я имею в виду, что я брался за ту работу тогда, когда не было еще такого сумасшедшего бума по поводу моих авторских картин. Я только что, на секундочку, закончил «Дурака», или, по-моему, максимум, побывал в Локарно, я не помню, короче говоря, не было еще бума такого именно зрительского. А мне предложили работу в индустрии, после (внимание!) скандала, когда я ушел с сериала «Станица», и когда мне обещали, что я в индустрию в принципе не вернусь. А мне предложили Хабенского, мне предложили Паулину, мне предложили проект шестнадцатисерийный огромный.
Синдеева: Почему, кстати, они это тогда сделали? Давай про «Станицу» скажем, потому что «Станица» это сериал, куда, собственно, тебя позвали как режиссера. Продюсерский сериал, фильм о Кущевке.
Быков: Я прошу прощения. Я должен оговориться, мне не предлагали Паулину, как сказать, я в смысле, проект с Хабенским, а Паулина уже потом проходила пробы и так далее…
Синдеева: Смотри, ты вообще как бы импульсивный, резкий и проблемный режиссер, я бы так сказала, для продюсеров, потому что у тебя уже несколько было таких ярких опытов. Один из них, это когда ты со «Станицы» уходишь.
Почему ты ушел? Тебе пришлось выплатить штраф за то, что ты ушел.
Быков: Два с половиной миллиона рублей.
Синдеева: Это огромные деньги, да.
Быков: Для того времени, для меня. Просто я думал, что я уже никогда в жизни ничего подобного не заработаю.
Синдеева: Давай вот почему ушел, а потом все-таки про проблемность твою.
Быков: Ушел, потому что не справился. Потому что когда я попал действительно в классическую индустрию, когда артисты большие, во многом капризные, и к этому нужно и прислушиваться, и это нельзя игнорировать, когда, у меня есть такое понятие «выработка», когда выработка огромная, когда нужно снимать без каких-либо режиссерских поисков и изысков, никаких двадцати пяти дублей. Хотя, наверное, и в кино они, со временем ты понимаешь, не нужны, но все-таки, если у тебя есть возможность, ты их делаешь. Когда нужно просто быть бесконечно уверенным в себе, переть как танк и так далее, я понял, что я просто. Есть такая легенда, что я ушел потому, что по драматургии сериал «Станица» вроде как не совпал с моим видением истории о Цапках. Ради справедливости, действительно, эта история далеко ушла от, как сказать..
Синдеева: От реальности.
Быков: От истории с Цапками, да. Там даже такого, условного, «Крестного отца», может быть, и не могло получиться, потому что ну уж очень там такой мелодраматический сюжет. Вообще дело даже не в том, что к ним отнеслись как к людям, я думаю, что в принципе кино хорошее оно в том случае, если злодеи многогранны. Но это не было причиной. Причиной было то, что я не справился с производством, и испугался, и принял, как мне казалось тогда, единственно верное решение уйти. Но я не просто ушел, я сбежал.
Синдеева: Прямо сбежал, пропал со съемочной площадки?
Быков: Они перекрывали аэропорт, чтобы я, я ушел с площадки. Смотри, там была очень, раз уж мы в каком-то смысле триллер делаем.
Так вот, я пришел, на четырнадцатой, по-моему, смене на берег лимана Куяльник, там стояли артисты. Мне принесли вырезку, я ее до сих пор называю вырезка, на самом деле, называется разрезка, это вот как у тебя, количество листов, которые нужно снять. И в отличие от предыдущих дней, их там было порядка двенадцати или четырнадцати. Не удивляйся, это нормально для сериала.
Синдеева: Я не знаю.
Быков: То есть это 12-14 минут в день, в отличие от 3-4 минут в кино, например. И когда я подошел к артистам, не буду называть их фамилии, потому что один из них уже умер, с тем, что сейчас я вам поставлю задачу и объясню, какие здесь тонкости, один из артистов повернулся ко мне с очень грустным взглядом невыспавшегося человека и сказал: «Слушай, Юра, я тебя очень уважаю, но отойди от меня, пожалуйста. Мне сейчас все это надо хотя бы в камеру сказать». И я понял свою абсолютную ненужность в этот момент, именно я понял, понимаешь, это очень важно. Другой бы, наверное, профессиональный, как бы с набитой рукой режиссер, который снял пятьсот тысяч сериалов, сделал бы два-три хода, сказал бы два-три слова и пригодился бы, а я себя почувствовал крайне ненужным в этот момент. И до такой степени мне стало, как сказать, и обидно, и пусто, и больно, что я просто взял сумку и ушел. А потом меня хотели вернуть, но они перекрыли аэропорт.
Синдеева: Даже не сказал ничего?
Быков: Нет, я не сказал, я ушел просто. Я взял и ушел наверх, меня догнал один из исполнительных, сказал: «Ты что делаешь? Ты понимаешь, что это „Первый канал“, что это Эрнст?» Кстати говоря, вот заметь, что, несмотря на этот инцидент, потом все равно Эрнст разрешил сделать меня режиссером «Метода». Но на тот момент мне сказали, что все, ты больше никогда в индустрии. Не то что в индустрии, я помню, был момент, когда мы делали с Бачуриным, по-моему, такой проект, который потом не состоялся, «Живая вода», и его была презентация в Фонде кино, и когда меня представили как режиссера, Сельянов вдруг, по-моему, сидя в зале, сказал: «Слушайте, вы собираетесь с этим человеком работать? Он же только что, по-пацански говоря, кинул Игоря, а вы собираетесь его опять приводить обратно в индустрию?». На что выбежал Федор Сергеевич Бондарчук и сказал: «Но у парня только что вышла картина „Майор“, нельзя однозначно сказать, что он индустрии вообще не нужен». У меня всегда вот эти были качели.
Синдеева: А как ты себя в это время чувствовал, как невеста на выданье?
Быков: Ну, ты знаешь, я на самом деле, я очень долго, у меня была самооценка достаточно заниженная. То есть, пока, наверное, не случилась GoodComedian, вот у BadComedian все время выпуски BadComedian, а у него была одна GoodComedian по поводу «Дурака», и вот тогда взорвалось. То есть меня того, кто я есть сейчас, по сути, сделали Дудь и Женя Баженов. Вот если бы они не отрефлексировали потом на картину «Дурак», я думаю, что как бы интернет-общественность, которая и является моей целевой аудиторией, она бы, скорее всего, обо мне не узнала. И в этом смысле я им благодарен, действительно, сейчас не говорю пафосно, по гроб жизни, но они сделали ключевую вещь, они сделали меня известным. И в этом смысле, пока этого не происходило, я, конечно, чувствовал, что да, мне есть что сказать, у меня есть какие-то навыки.
Синдеева: Хорошо, а как теперь сейчас с продюсерами-то дальше работать? Случились «Спящие». Я после этой истории пошла смотреть «Спящих», потому что я боялась, мы ― либеральная общественность немножко что-то перегибает палку, как обычно, свой, не дай бог, что-то оступился, ему больше всех и начинают.
Быков: Таким образом закончился Игорь Волошин, насколько я знаю, после «Олимпиус инферно», тоже ему сильно там. Да.
Синдеева: Много примеров. Но я пошла смотреть. С желанием тебя оправдать, просто потому что я думаю: почему так несправедливо? Почему начинаем своих фигачить сразу все? Мы не мы, а люди, которые вроде бы думают и что-то.
Быков: Критически думают.
Синдеева: Критически думают, да. Но я поняла, почему, ты знаешь. Я посмотрела не весь его, до конца не посмотрела, но поняла почему. Я поняла, почему нельзя было оправдывать этих прекрасных, умных, красивых эфэсбэшников, когда ты знаешь, и ты, и я, мы все знаем, что рядом они сажают в тюрьму, они пытают. То невозможно здесь оправдывать». Я к этому не готова.
Поэтому я в данном случае согласилась с этой волной критики, и мне кажется, это тоже…
Быков: У меня было обращение, в принципе.
Синдеева: Почему ты сделал это обращение?
Быков: Я такой реакции не то чтобы не ожидал, я ее ожидал, но я не ожидал, что она меня так. Как сказать? Не буду называть фамилию, у меня был звонок с одним из исполнительных, который большую, серьезную, так сказать, лепту внес в то, чтобы этот фильм появился. Я сказал примерно следующее: «Нам это никогда не простят». Мы это знали. Но я думал, что…
Синдеева: Проскочит.
Быков: Мне это проскочит. Потому что тогда…
Синдеева: Скажи, почему ты знал это? Вот объясни мне.
Быков: Я тебе объясню.
Синдеева: Это как раз ответ на вопрос, на который ты, мне кажется, не отвечал еще.
Быков: Смотри…
Синдеева: Почему ты принял это решение?
Быков: Я принял это решение. На самом деле, и это, мне кажется, очень важно проговорить, по двум причинам. Одна причина ― это, я расшифрую потом, да. Это глупость. А вторая ― это все-таки убежденность. На тот момент события, происходившие на Украине, особенно то, что произошло в Доме профсоюзов, меня очень…
Синдеева: Ты поверил.
Быков: Не то что поверил, я был убежден, что если это произойдет здесь…
Синдеева: Но ты поверил, что это…
Быков: Это первый момент. Но самое главное все-таки ― это то, что к тому моменту, понимаешь, мне показалось, что ведь настолько, действительно, вообще, так сказать, к кинопродюсерам, кинозвездам, режиссерам относятся с точки зрения ― как сказать? ― необъективной, то есть не стараются, так сказать, судить по общим правилам, что если я просто скажу, что я снимал шпионский триллер, да, а меня на тот момент все-таки уволили с «Время первых», да, и опять же вот этот момент, что опять, так сказать.
Там без скандала, правда, было, но опять у меня ощущение страха, что я больше никогда не получу работу, что я никогда не получу, собственно, никакого проекта, где я смогу заработать деньги и так далее. И тут мне предлагают большой проект, опять для «Первого канала», так сказать, студия Art Pictures. И я, взвешивая для себя, ты, наверно, все-таки понимаешь, да, что и Федор Сергеевич, и Сергей Минаев ведут себя полулиберально, я бы так сказал. Мне эта позиция, мне показалось, что я смогу так же, как они. Они, по сути дела, люди, прямо скажем, рукопожатные везде.
Синдеева: И они давно в этой, конечно.
Быков: Притом что они, в общем, и Сергей, я видел, что они с Долиным сидели в «Гоголь-центре» и обсуждали протесты. Например, тот же самый Кукушкин, так сказать, задавая вопросы Сергею, говорил, прежде всего преамбула была: «Сережка, я тебя очень люблю, но вот давай с тобой поразмышляем». И мне казалось, что когда с Кириллом произошла история, пришел Федор, да, что можно быть, условно говоря, державным, отстаивать какие-то внешне геополитические позиции такие и при этом быть абсолютно рукопожатным.
Мне показалось, что мне это простят. А ситуация-то в том, что им это все-таки действительно простили, не просто простили, на них это не прилипло, а прилипло на меня.
Синдеева: Мне кажется, ты сам понимаешь почему.
Быков: Потому что я до этого снимал крайне критические картины.
Синдеева: И ты никогда не был, условно, рукопожатным.
Быков: Нет-нет, даже дело не в этом. Я до этого был крайне… Как сказать? Определенным с точки зрения позиции.
Синдеева: Певцом, собственно, боли.
Быков: Да, антисистемности. И тут, так сказать, сошлись две вещи. Ты пойми, я ведь почему сказал, что есть два полноценных момента? Первое ― это то, что, я не хочу говорить, что меня убедили. Я сам принимаю решение, я сам несу за это ответственность. Но на тот момент сошлись именно такие два фактора, что то, что происходит там, ― это геополитика, да, это все-таки Оранжевая революция при поддержке и так далее. Слушай, я очень был увлечен Оливером Стоуном, у которого вообще на эту тему…
Синдеева: То есть ты продукт пропаганды все-таки.
Быков: Даже не пропаганды, а даже конспирологии скорее, да.
Синдеева: Как так могло быть?
Быков: Слушай, такое же, они же ведь… Мы говорим сейчас о людях, которые тоже критически мыслят, да? Почему Лимонов стал таким, почему, так сказать, вроде бы Захар?
Синдеева: Сейчас Прилепин.
Быков: В Hard Day's Night, я сказал, что после того, как я написал это обращение, обратной дороги нет. Все, что там написано, я так ровно и считаю сейчас. Другое дело, что опять же надо понимать. Как сказал у вас один из журналистов, говорит: «Предателей не любит никто». Поэтому, в конце концов, итог вообще всей этой истории ― это то, что я оказался в изоляции, по большому счету, и там, и там.
Эта позиция, не позиция, это положение крайне, скажем, неприятное. Но ощутив вот этот фидбек, который был, и причем не от либеральной общественности, поверь мне, мне приходили просто письма на почту как раз таки от тех людей, у которых тоже, кто-то там, так сказать, и так далее. После этого я вдруг осознал, что, наверное, если и надо было снимать эту историю, то с абсолютным противовесом, так сказать, позиции либеральной в том числе. Если бы вот такой полноценный продукт вышел бы на «Первом канале», когда есть правда эфэсбэшников и правда либералов, тогда, наверно, это было бы. А поскольку все-таки там есть определенные ограничения, не цензурные, а именно политические, да, это и есть цензура, по большому счету.
Синдеева: Это и есть.
Быков: Я думал, что там же, понимаешь, опять же, и эстетика такая, и актеры такие, и даже есть какие-то линии, потому что, опять же, Сергей, будучи все-таки прогрессивным по факту человеком, главным редактором журнала Esquire, он все равно там написал много вещей, связанных с тем, что мы здесь тоже, в общем, не лаптем щи хлебаем и знаем, так сказать, что здесь есть проблемы, что есть вороватые чиновники, что есть хамы, что есть глупцы.
Синдеева: Понятно. Но в итоге это все равно общее.
Быков: Да, но общая картина сводится к сцене, где абсолютно убежденный государственник, я имею в виду в жизни, Игорь Петренко, и это, кстати говоря, единственный, как мне кажется, до конца искренний в этой позиции человек во всем этом проекте, к нему у меня вообще ни одной претензии нет. Он действительно до конца абсолютно убежденный государственник. Как он играет последнюю сцену в одной из последних серий, когда он говорит, они спорят там с главным, со своим другом, с главным героем, которого играет Дима Ульянов, который якобы засланный агент.
И он ему произносит монолог о том, как вы в девяностые разрушили все, разворовали, разокрали. Такое ощущение, что он настолько искренне от имени народа вам, либералам, и потом он встает и говорит: «И я приду, за тобой лично приду», и он это делает настолько убедительно, что, понимаешь.
Синдеева: Но ты с этой позицией тоже согласен был?
Быков: Ты понимаешь, я…
Синдеева: Условно, с этой ситуацией.
Быков: Я не могу назвать себя либералом в том смысле, в котором может назвать себя, я не знаю, даже кого в пример-то привести. Я, с одной стороны, и почвенник вроде как, потому что меня действительно интересуют, прежде всего, интересы этого государства. С другой стороны…
Синдеева: Так и нас тоже, слушай.
Быков: Да. С другой стороны, понимаешь, это ощущение. Я думаю, что у меня пока все по какому-то левацкому принципу, все есть классовая борьба, что мне кажется, что у меня все это находится на уровне. Вы здесь, я не знаю, богатые, сытые, знаменитые, какое вам дело до русского народа, да. На тот момент, по крайней мере. А если ему что-то угрожает, то в случае, если его гнобит собственная власть, я встану против власти, а если его гнобят условные американцы, я встану против американцев.
И вот из этого сформировалось мое убеждение самого себя, что я имею право в этом участвовать.
Синдеева: То есть ты все-таки понимал, что в этом есть какой-то твой компромисс, то есть…
Быков: Не какой-то, а вполне конкретный, конечно.
Синдеева: Да, то есть ты это понимал, пошел на это сознательно. Я посмотрела большое количество твоих интервью, там, где ты не даешь прямой этот ответ, показалось, что все равно главная причина, почему ты сознательно пошел на этот компромисс, понимая, да, что точно это не совсем все то, что ты хотел бы, наверно, сказать, это не точное твое высказывание, потому что был страх как раз после твоего увольнения еще с одного проекта.
Быков: «Время первых».
Синдеева: Да, с «Времени первых». Что ты не окажешься в индустрии, что ты не будешь снимать, что тебе не дадут эту возможность.
Быков: Я сформулирую чуть-чуть пожестче. Когда мне сделал предложение один из главных людей в индустрии, будем прямо говорить, одни из главных, скажем так, со стороны Art Pictures Федор Сергеевич, со стороны «Первого канала» Константин Львович Эрнст, то, конечно, я понял, что это шанс, который нивелирует полностью этот скандал с «Временем первых». То есть мне опять дают карт-бланш. Что бы ни случилось на «Времени первых», Быков ― это режиссер, которого зовут большие люди что-то снимать.
Это не было, может быть, прямо самой главной с точки зрения прямо принципиальных таких. Потому что, понимаешь, если бы это были только деньги, только, то я не снял бы тогда то, что я снимал до этого.
Быков: Нет, я абсолютно не про деньги.
Быков: Это был договор. Все-таки на тот момент я и с Захаром достаточно плотно общался, и я действительно считал, что есть эта геополитическая угроза извне. Честно тебе скажу, я и сейчас так продолжаю считать. Но, если не касаться конспирологов, допустим, есть замечательный режиссер Гейган, который снял фильм «Сириана», который о том же, изобличающий, так сказать, и цэрэушную номенклатуру, и чиновничью номенклатуру в Америке, которая захватывает Ближний Восток для того, чтобы высасывать нефть.
Я до сих пор остаюсь в каком-то смысле каким-то конспирологом, но ты права в том, что это в любом случае компромисс.
Синдеева: Конечно.
Быков: Компромисс. И то ключевое, что ты сказала: когда ты понимаешь, что те, про кого ты снимаешь, на самом деле, в большей степени тебя, скажем так на сленге, пасут, и ограничивают, и, условно говоря, создают вот эти условия жизни, и это главная деятельность, и по сравнению с тем, что они делают на внешнеполитической арене, это несопоставимо. Вот в этот момент, конечно, критически настроенному режиссеру, режиссеру с критической позицией, снимавшему…
Опять же, это очень важно. Если бы это снял любой другой.
Синдеева: Сто процентов.
Быков: Да, ремесленник, про него вообще бы разговора не было.
Синдеева: Константин Эрнст, Федор Бондарчук ― они обиделись?
Быков: Нет, официальная позиция была в том, что, то, что я услышал от них, по крайней мере, когда они пошли на РБК, Федору было, безусловно, тяжело, как продюсеру. Хотя я помню, что…
Там же еще какая была история, мы же пришли вдвоем представлять к Урганту этот проект. И я уже тогда понимал, когда переступал порог студии, что мы с Федором сейчас будем. А там еще они разыграли репризу, какие-то в черных очках, какой-то агент, все вроде бы смешно. А я уже понимал, что, наверно, день-два ― и все, и я сорвусь или что-то напишу, или что-то скажу, потому что уже пошли письма, это уже шел сериал, уже были отзывы, уже были отклики и так далее.
Но Федор, на удивление, вел себя очень корректно. И когда я написал, лично. Я помню, я сидел на площадке «Завода», я снимал «Завод» в этот момент. Мне поступило три звонка, я не буду говорить, от кого, но от очень больших людей, которые меня всерьез спросили: «Зачем ты брался за это, если ты сейчас пишешь такое? Потому что я за это брался, потому что я в это верил. А ты зачем это делал?». Ответа не было. Но я еще находился на площадке, на которой, условно говоря, была ночь, дождь, не все получалось, мне хотелось эту вообще тему от себя отодвинуть. Но было там три серьезных звонка.
И поскольку мне нечего было ответить, звонки, естественно, закончились положением трубки, да. И там не было оправданий с той стороны: «Извини, что мы тебя втянули». Или: «Ты взрослый мальчик».
Синдеева: Понятно.
Быков: Единственное, что, скажем так, через какое-то время мне было предложено снять второй сезон. Вот это меня удивило. То есть что это? Это попытка?
Синдеева: Проверка на вшивость.
Быков: Проверка, наверно, была: ты всерьез или ты действительно дальше хочешь, так сказать, работать, условно говоря? Тогда все эти твои высказывания нивелируются сами собой. И да, так вот, отвечая конкретно, я не знаю, расстроились они, обиделись или нет, но какого-то прямого общения сейчас. У меня, правда, никогда и не было. Даже когда я снимал «Метод», я видел Константина Львовича один раз, на премьере в «Пионере». Прямого общения с ним у меня не было. С Федором Сергеевичем на монтаже мы пересекались несколько раз. Я думаю, что для него это была неожиданность. Он был, наверно, в шоке, но поскольку предложение поступило, наверно, он к этому относится действительно как к рефлексии человека. Ты пойми, у нас вообще в индустрии.
Синдеева: На самом деле, тоже…
Быков: Ты понимаешь, даже когда Даня Козловский ходил к Познеру, «А что вы думаете?», он говорит: «Я вне политики». Вот это «вне политики» ― оно почти по всей индустрии, а в некоторых случаях ― «я вообще доверенное лицо». Мы зависимые люди, не мы, а большинство тех, кто в индустрии. И поэтому обиделись или нет, я не знаю, но прямого общения. С Сергеем у нас было достаточно такое человеческое, дружеское общение во время создания сериала и так далее. Он мне очень много помогал, и в личном плане тоже. Потом это, естественно, все остановилось.
Но это надо понимать, потому что я для них, в общем. Я думаю, Лимонов правильнее всех сформулировал, хотя это было у Соловьева, но он сказал: «Про этого мальчика я вообще говорить не хочу, если уж взялся, то иди до конца, а это что за поведение?». И сразу, по-моему, такие были строки. Я, в общем, согласен с этим. А, еще было знаменитое стихотворение Дмитрия Быкова, которое я сам себе записал и до сих пор перечитываю.
Синдеева: Слушай, у нас получился какой-то разговор про все.
Быков: Каждое интервью про этих «Спящих», но что ж поделаешь.
Синдеева: Меня интересовал аспект твоего первого шага, решения, я хотела это понять, понимаешь?
Быков: Но я тебе честно скажу, что и то, что я написал потом, тоже было искренне.
Синдеева: Я не сомневаюсь.
Быков: Это ведь не оправдывает меня с точки зрения позиции «взялся ― держись». Тоже, на самом деле, как сказать? Не совсем, наверно, корректно вообще просто держаться за то, во что ты не веришь, даже если ты раньше согласился просто по каким-то прагматичным причинам. Но, понимаешь, я не оправдываюсь, но многие бы на моем месте вообще бы промолчали, вообще риторика была.
Синдеева: Ты скажи, а ты бы сейчас, если вернуться назад, все равно бы выступил так же?
Быков: Я думаю, что это единственное, что меня спасло в принципе.
Синдеева: Не от себя самого?
Быков: Нет-нет-нет, что меня спасло в смысле доверия аудитории. Я вообще не понимаю, как я до сих пор остался в зоне внимания аудитории, потому что до сих пор мне никто эту историю со «Спящими» не припоминает. Знаешь, прямо пять секунд. Первые, может быть, несколько месяцев, и то я думаю, что это какие-то специальные люди, но не тролли, конечно, а люди, которые действительно, хотя многие писали: «После этого для меня Быкова нет», хотя я не думаю, что для них он был до этого.
Но аудитория мне это почему-то простила.
Синдеева: Ты дал искреннюю реакцию, импульсивную, искреннюю, понимая, что за этим может быть со всех сторон.
Быков: И почему-то простили и наверху. Я не знаю, я до сих пор боюсь, честно говоря.
Синдеева: Смотри, я так понимаю, что после той истории ты уже вряд ли пойдешь на какие-то такие договоренности.
Быков: Во-первых, меня вряд ли позовут. Это 100%.
Синдеева: Даже если позовут.
Быков: Не позовут. Дальше только авторское.
Синдеева: Свое собственное, на собственные деньги, которые где-то как-то?
Быков: В пример. Нет, слушай, по-разному, все-таки я, во-первых, достаточно скромно живу, это раз. Я очень неприхотлив.
Синдеева: Ты так же скромно, скажи, живешь?
Быков: Я на съемной квартире на Пресне, да.
Синдеева: То есть ты не, я прошу прощения…
Быков: У меня ничего нет.
Синдеева: Ты как левацкий, понимаешь, не любишь капитализм, я так понимаю.
Быков: Уже и в этом у меня есть определенные.
Синдеева: Все-таки меняются взгляды!
Быков: Нет-нет, меняются не в смысле «хочу машину, квартиру и дачу», а в смысле, что хочется человеку быть капиталистом, есть у него такое желание. Мир устроен сложнее, чем просто, так сказать, разделение по классовой борьбе. Каждому свое. Кому-то хочется, так сказать, кому-то комфортно быть, я не знаю, слесарем, кому-то комфортно быть ученым, кому-то юристом, кому-то капиталистом. Это я начинаю понимать, причем с недавнего времени, наверно, взросление все-таки приходит.
Но дальше появилось удивительное явление, называется оно «интернет-платформы». А интернет-платформы заявляют себя как крайне отличающиеся по цензурным и контентым, так сказать, составляющим от телевидения. Чтобы ты понимала, интернет-платформа ― это не только сериалы, у меня же «Сторож» выходил на интернет-платформе.
Синдеева: Да-да-да.
Быков: И вот когда это явление появилось, я понял, что опять мне боженька помог, потому что на телевидение, я думаю, меня вообще никогда больше и не позвали бы после такого инцидента, потому что это просто опасно. А коммерческие блокбастеры я снимать, к сожалению, не умею, поэтому авторское. А авторское уже не финансируется государством, я имею в виду критическое авторское.
Синдеева: Да. Но я, знаешь, что хотела сказать? Что как раз благодаря платформам во многом сейчас и появляются сериалы, где уже на стыке, то есть это не совсем авторское, но это точно достаточно смелое, уже не подцензурное что-то.
Быков: Как «Чики». Собственно, у меня релиз и вышел, релиз «Ноля», это история, скажем…
Синдеева: На «КиноПоиске»?
Быков: На «КиноПоиске» это будет, да. Это история, скажем, с одной стороны, жанровая, такой граф Монте-Кристо, да, современный. Но это история о человеке, который отсидел очень серьезно за настоящее криминальное, так сказать, коррупционное преступление и, оставшись без ничего, без всего, получает предложение, так сказать, за деньги найти, скажем так. Это не спойлеры, я уже об этом говорил. Убийц человека, который очень сильно пострадал в 1999 году, при смене, так сказать, эпох, режима и власти, и пострадал, в том числе у него погиб сын.
Он этому условному следователю платит деньги, обещает, вернее, деньги за то, что тот едет куда-то в большой периферийный город и отыскивает убийц, тех, которые когда-то разорили его, посадили, подставили и убили сына. И герой вынужден сопоставлять два времени: что происходит сейчас, в наше время в большом провинциальном городе и что происходило в условном девяносто девятом году, когда уходили девяностые и начиналась эра нулевых, да, собственно, когда приходил Владимир Путин, приходили, условно, силовики вместо бандитов.
И он выясняет, что ничего особо не изменилось, что изменились цвета пиджаков.
Синдеева: Это твой сценарий?
Быков: Да, это мой сценарий. В смысле, мы пишем его совместно с Женей Богомяковой, молодым сценаристом. Это тот формат, в котором, условно, я могу и высказывание вроде как сделать, да, о том времени, которое меня окружает, о той реальности, которая меня окружает, но там есть определенные жанровые условия. Это уже не в чистом виде, знаешь, авторское высказывание от начала до конца.
Но все-таки возможность, опять же возвращаясь к платформам, к сути платформы, сказать критически о той реальности, которая тебя окружает, ― это пока то, что на платформе допускается. Сколько это будет продолжаться, возьмется ли это?
Синдеева: Пока ты там опять что-нибудь не напишешь.
Быков: Нет, дело не в этом. Дело в том, что если это начнет обладать каким-то большим потенциалом для аудитории, то это тоже возьмут под контроль, конечно.
Синдеева: Конечно, конечно. Ох, Юрочка, у нас с тобой вообще закончилось время. Москва стала родным городом?
Быков: Нет. Во-первых, я действительно много чего натворил. Смотри, мне кажется, очень важно, не знаю, кому это пригодится, но очень важно понимать, что Москва ― это все-таки про связи. И связи, в которых не допускается разделение по убеждениям, особенно по-политически, не знаю, как сказать, моральным и так далее.
Синдеева: Это в последнее время так стало, мне кажется.
Быков: Наверно, но я это ощутил однозначно, потому что я оказался… Для меня самоизоляция началась уже года полтора назад. То есть даже если в Москву приезжаю, у меня есть три-четыре товарища, с которыми я встречаюсь, а в целом. Вот я сижу, с тобой разговариваю, вроде на Дожде и так далее, но дальше я поеду домой на Пресню, буду смотреть кино, готовить лапшу.
Синдеева: Ты живешь один?
Быков: Я живу один. Я просто к тому, что…
Синдеева: Детей нет.
Быков: Детей нет. Какого-то большого интереса в своей собственной среде к своей персоне я не… Либо растерял, либо не сформировал. Мне тут бывает тяжеловато, да.
Синдеева: Ты говорил, что ты счастливый человек, да, это я где-то видела фразу и даже удивилась, думаю: «Точно ли ты?».
Быков: Это по пьянке, наверно.
Синдеева: Я как раз хотела уточнить. Мне кажется, что ты так о себе не думаешь.
Быков: Нет, я сказал бы так: я понимаю, почему я несчастлив.
Синдеева: Почему?
Быков: Еще раз: потому что, как мне однажды один специалист, да, с которыми люди любят общаться, чтобы в чем-то разобраться, сказал…
Синдеева: Коуч?
Быков: Или психолог, психотерапевт. Он сказал: «Я не могу». А, нет, это как раз таки был врач. Сейчас модные, эти популярные БАДы, ЗОЖ и так далее. Он говорит: «Слушайте». А у меня проблемы со сном большие. И он говорит: «Я не могу ничего сделать для вас, пока вы сами для себя не сделаете одну очень важную вещь». Я спросил: «Какую?». «Перестаньте вообще в глобальном философском смысле сопротивляться системе, успокойтесь».
Синдеева: Системе.
Быков: Да. Отпустить. Система ― имеется в виду не только власть или что-то, а имеется в виду вообще система, которую называют «конформизм». Станьте конформистом, примите это, отпустите и успокойтесь, грубо говоря. А я чувствую, что даже если я пытаюсь, а я пытался это делать много раз, это мне не свойственно, из этого получаются какие-то сумасшедшие вещи, скандалы. То есть я человек радикальный, я человек черно-белый, а в Москве не принято ни черно-белое мышление, ни черно-белое общение, ни черно-белые связи.
Синдеева: Ты наверняка понимаешь, что жизнь, как ты сам сказал, вообще-то сложнее.
Быков: Многогранна.
Синдеева: Многогранная и вообще не черно-белая.
Быков: Конечно. Я поэтому и говорю, что я до сих пор и остаюсь в этом максимализме, вернее, именно потому, что я остаюсь в этом максимализме, который почему-то, так сказать, из меня не уходит, да, и питает меня до сих пор.
Синдеева: Может, оно и хорошо. На самом деле, может, оно и хорошо.
Быков: Может быть, не знаю. Может быть, оно полезно просто для сверки, так сказать.
Синдеева: Но для тебя не очень, мне кажется.
Быков: Да, для меня нет. Но иногда мне кажется, что со временем я либо это приму, либо я оставлю этот город, действительно, причем я сейчас не пафосно говорю.
Синдеева: А куда уедешь?
Быков: Не знаю, просто я имею в виду, что ощущения того, что у меня здесь сложился круг общения, связей, в хорошем смысле человеческих, да, у меня нет. Сказать точно, что я вечером кому-то буду нужен, ― это большой вопрос.
Синдеева: А ты от этого страдаешь вообще?
Быков: Иногда да. Но сейчас постепенно начал привыкать.
Синдеева: Почему ты где-то сказал: «Я не хочу из-за этого детей»? Из-за чего?
Быков: Не из-за этого, я просто говорю про другое. Я говорю про то, что я не хочу, не став счастливым человеком, воспитывать детей, потому что я наглядный пример того, как несчастные люди воспитывали меня. Не то что люди, а в смысле я вырос в несчастное время, да, с людьми, которые меня любили и пытались, наверно, изо всех сил сделать так, чтобы мне было хорошо. Но поскольку они сами были несчастны и не понимали, что с этой жизнью делать, как от нее получать удовольствие, как в ней, как называется, расслабиться и отпустить, поскольку я сам нахожусь в этом состоянии, что я могу дать другому человеку?
Мне кажется, это несправедливо ― сделать другого человека несчастным просто ради того, чтобы не остаться одному.
Синдеева: Ты когда последний раз влюблялся?
Быков: Я не помню.
Синдеева: Может быть, просто…
Быков: Я думаю, мне это не свойственно. Я очень…
Синдеева: Ты любишь людей.
Быков: Я бы не сказал. Это миф. Не то что я не люблю. Самые превалирующие во мне чувства ― это жалость, сострадание и отчасти милосердие. Любви прямо, по большому счету, как говорят прямо, знаешь, когда почувствуешь, ты поймешь, что это она. Я не помню, чтобы я испытывал. Я, честно говоря, как раз таки этим и стал сейчас задаваться вопросом.
Синдеева: А что ты делаешь вечером? Прости. Давно не влюблялся, один, детей нет. Собака, кошка?
Быков: У меня бывают какие-то взаимоотношения, если без деталей, не обязательные, что называется. Но они отнимают очень много энергии. Как сказал мой товарищ…
Синдеева: Эгоизм такой.
Быков: Да. Если он позволит назвать его товарищем, Гриша Добрыгин. Он сказал, что нет большей, более негативной энергии, чем блуд. Я со временем стал солидарен, да, потому что, конечно, это ни к чему не ведет. Нет, есть какая-то социальная жизнь, но она абсолютно не отбалансирована, она не легка, она не в легкости. Не в смысле «ай, привет, где ты, что ты, а, пошли». Мне все время нужно… То есть я настолько, видимо, так сказать, разбросал людей, или не замечал их, или пропускал их, или не отдавал им должное, а их было много, что сейчас они уже про меня особо не помнят.
Синдеева: Хорошо. Ты хочешь менять это?
Быков: Я пока не знаю, как это меняется. Это меняется привлечением внимания, наверно, к себе, но иногда ― и чаще всего, я пытался так делать, это выглядит пошловато. То есть ты звонишь человеку: «Давай встретимся», а он не понимает, зачем ты ему звонишь, что тебя сподвигло. Люди же ведь на самом деле как собаки, они чувствуют, ты делаешь это специально, искусственно или от чистого сердца. Мне кажется, что в моем случае пока это, да, наверно, одиночество заставляет как-то двигаться к людям.
Синдеева: Бокал вина вечером, кино или что-то?
Быков: Да, так сказать, есть даже какие-то альтруисты, которые, я их называю «мои товарищи-альтруисты», которые готовы…
Синдеева: Терпеть.
Быков: Терпеть это. Конечно, они чувствуют, что я человек крайне замкнутый, закомплексованный внутри, который не способен искренне излучать.
Синдеева: Вы очень самокритичны, вы всю дорогу, Юра, я в конце на «вы» перешла. Всю дорогу вы себя критикуете, в чем-то уничтожаете, где-то признаетесь в своих ошибках.
Быков: Я не уничтожаю себя, я правда пытаюсь раскопать, что во мне настоящего, и пока я не докопался.
Синдеева: У нас подарок маленький от компании DeLonghi. Это кофе, зерна либо для кофемашины, либо для турки.
Быков: Ух ты!
Синдеева: Они нас поддерживают, это редкость ― спонсоры.
Быков: Спасибо.
Синдеева: DeLonghi, спасибо, что они с нами. Юра, спасибо большое.
Быков: Спасибо большое!
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
