Певица Елка: «Я приехала в Москву с комплексом бедняка»

Синдеева: У меня в программе «Сиднеева» Лиза Иваньцив.

Елка:  Иванцив!

Синдеева:  Иванцив. Она же Елка и еще она же теперь «ЯАVЬ», но это уже какая-то отдельная от нее сущность. И поэтому, мне кажется, Лиза.  

Елка:  Да-да, я не в третьем лице.

Синдеева:  Лиза. Поэтому я ее называть буду Лиза, Елка.

Елка:  Смотри, я буду чесать нос не потому, что я вру. Потому что сейчас все: «Ага, она потрогала себя за ключицу, это значит, что она негативно настроена». Нет, у меня просто очень много животных и поэтому периодически я.

Синдеева:  У тебя аллергия?

Елка:  Нет, просто это шерсть, я вся в шерсти.

Синдеева:  А какие животные?

Елка: У меня два кота, и это те животные, о которых я разговариваю. И есть воображаемый друг, о котором я пока молчу.

Синдеева:  Так, подожди-ка.

Елка: Он у меня на испытательном сроке. Это самое большое счастье в моей жизни. Да! Я, по-моему, сказала об этом? Ну, то есть это абсолютный эксклюзив.

Синдеева:  Собачка?

Елка: У меня там гуляет собака сейчас, да. Она на испытательном сроке сейчас.

Синдеева:  Какая? Порода?

Елка: Давай так, если я ее отдам обратно, потому что если у меня очень.

Синдеева: Ты ее из приюта взяла?

Елка: Да, конечно. Ну, от волонтеров. Если у меня взросленький кот заболеет и у него обострится мочекаменная. У меня такие болезные все эти доходяги мои сладенькие, детдомовские, то мне придется его вернуть. Хотя я буду рыдать и, возможно, мы этого не сделаем, потому что мы это сделали на двоих с сестрой.

Синдеева:  Скажи, пожалуйста, а сколько ему, он молодой?

Елка:  Три месяца и он здоровый, крупный.

Синдеева:  Почему ты его?.. Ты же не оторвешься.

Елка:  Я не отдам его, нет.

Синдеева: Мы взяли из приюта Зайку, взяли тоже трехмесячную. Мы не знали, во что…

Елка: Кто, кто, кто Зайка, расскажи, покажи.

Синдеева: А вот фиг его знает!

Елка: У меня тоже «фиг его знает».

Елка: У меня завтра приезжает зоопсихолог, чтобы дружить котов с собакой. Ну чтобы ты понимала степень моего… Но я нормальная!

Синдеева: Ты очень круто выглядишь! Вообще.

Елка: Спасибо! Мне самой дико нравится. Я даже знаешь, бывает «да, спасибо, я не заметила». Я заметила»!

---

Синдеева: Что случилось, скажи, пожалуйста? Знаешь, обычно женщинам неудобно задавать такие вопросы, но я тебе могу.

Елка: Через сложную трансформацию, через, через, ну как бы это правильно сказать? Через непростые события в моей жизни я прошла. О которых я никогда не говорю, да. Но я дико рада этой трансформации.

Синдеева: Скажи, но это же не только наверняка внешняя трансформация?

Елка: Это в первую очередь внутренняя. А потом и внешняя. Это побочный эффект очень приятный. Пусть так всегда будет. Вот я не так давно, месяц назад, праздновала свой день рождения. Тридцать восемь лет мне исполнилось и я, во-первых, это так звучит! Тридцать восемь? Вы серьезно?

Синдеева: Знаешь, я сейчас тоже скажу! Сорок девять! А сорок девять?

Елка: Это невероятно! Я такая «не беси», мы не договаривались. Хотя, с другой стороны, вот я сегодня выложила фотокарточку в социальную сеть. И я сравнивала себя в 2017, 2020 годах. Если это и есть процесс старения, я согласна. Как бы реально. Вот если так, то, конечно, да!

Синдеева: Внутренние какие трансформации, расскажи.

Елка: Обретение себя, отстегивание себя от всего на свете, осознание своих сильных и слабых сторон, понимание того, что я очень много времени потратила на заслуживание чужой любви и ошибочно полагала, что это и есть любовь.

Осознать то, что я не умею любить, потому что я всю жизнь занималась тем, что я заслуживала одобрение и угодничала, — это удивительно. То есть я так пласталась, что мне казалось, что это и есть любовь. А в этом не было ни капли чувства собственного достоинства, уважения к себе.

Синдеева: Что случилось? Что послужило таким триггером, что ты в какой-то момент взяла и прекратила?

Елка: Ну это, пружинка сжалась. Я очень терпеливая, я слишком терпеливая. Это не хорошо.

Синдеева: Как тебя воспитывала мама? Тебя воспитывала мама или бабушки?

Елка:  Я с папой. Я после развода родителей жила с папой. А у меня достаточно прохладный отец. Был. При том, что он меня безумно любил, но об этом мы с ним поговорили гораздо позже. Поэтому все детство…

Синдеева:  Тепла не было?

Елка: Да, он не умел выражать свою любовь. Он меня безумно любил, но, так как он тоже воспитывался в таких сдержанных условиях, рос в такой интеллигентной музыкальной семье, где мальчик не плачет, несмотря на то, что он грудной ребенок. Понимаешь? То есть это такая сложная цепочка, когда ты понимаешь, что мы – жертвы жертв. И я долгое время, не осознавая этого, в закрытых и прохладных мужчинах искала ту глубину, которой обладал мой папа, потому что, несмотря на то, что он был сдержанным и достаточно прохладным, он всегда умел выражать свои эмоции. Он был безумно глубоким, очень любящим, очень добрым и очень чутким. И сейчас я прохожу очень непростой период. Я понимаю, что не все закрытые прохладные люди безэмоциональные люди обладают той добротой и глубиной. То есть мне не всех их обязательно разгадывать. Понимаешь? Распечатывать, оттаивать своей теплотой, укутывать.

Синдеева: То есть прошло много лет для того, чтобы тебе это все осознать и понять, да?

Елка: Очень много. Я не хочу сказать «слишком много», нельзя так говорить. Просто столько времени, сколько мне понадобилось.

Синдеева: Скажи, а почему, если, опять же, это удобно задать такой вопрос. Почему мама не была, почему ты воспитывалась папой?

Елка: Ты знаешь, так получилось, что там череда очень сложных событий. Я, конечно же, маму винила. Естественно.

Синдеева: Винила за развод?

Елка: Я вообще, у меня так интересно устроен. Я думаю, что я не эксклюзивна в этом плане. Полагаю, человеку свойственно сглаживать углы. И я жила абсолютно, я всегда говорила, что, как же здорово, что развод моих родителей.

Синдеева: Я точно также.

Елка: Никак меня не тронул. Так здорово! Потому что мы действительно очень полюбовно расставались. Мы все вместе сидели за круглым столом. Мне было одиннадцать лет, мы разговаривали. Они мне рассказали, что они перестали любить друг друга как мужчина и женщина, но очень уважают друг друга и дружат. И это действительно минимизировало травму. Но это не нанесло мне ее. Я была уверена, что все, «нет», «нет!». Вот. И они приняли решение, так как там был очень сложный квартирный вопрос. Они тяжело, они все равно тяжело разводились. И этот развод пришелся на тяжелый уход бабушки. Она умирала тяжело, медленно. Все мы прекрасно понимали, что она уходит, и она прекрасно понимала, что уходит. Никто не хотел этого. И нам пришлось ее перевезти к себе. Ну то есть там с квартирным вопросом еще было связано. Вот.

Но на этом странном событии случилось невероятное: мама встретила свою первую любовь, после того, как они приняли решение разводиться с папой. Она встретила свою первую любовь. Они счастливы до сих пор. И от этого удивительного союза у меня есть лучший человек в моей жизни — это моя сестра. Это абсолютно точно, потому что я вымолила себе эту девочку. Вымолила.

Синдеева: Она насколько младше?

Елка: На 16 лет. Она может быть моей дочерью.

Синдеева: Да ты что!

Елка: Да, я врала, что это моя дочь, когда раньше ходила с коляской и говорила: «Это моя малая». Ну это действительно моя малая. Это лучший человек в моей жизни, это самый близкий человек.

Синдеева: Слушай, а когда ты поняла, что ты спрятала эту обиду на маму?

Елка: Не так давно. Когда я начала в принципе работать над тем, почему я оказалась в той ситуации, в которой я оказалась.

Синдеева: Почему у нас у всех так все похоже? Понимаешь почему?

Елка: И мы такие эксклюзивные. «Ни у кого такого не было, это моя боль только моя!». И когда ты начинаешь разбирать эту боль, ты понимаешь, что вот, пожалуйста, здравствуйте, приехали. А у меня все то же самое.

Ты прописываешь какую-то. Ну то есть, когда я начала делать какую-то письменную работу, когда начала все эти вещи в себе разбирать, я поняла, что. Ой ну здравствуйте, ой как здорово, ой как интересно! Поэтому мне пришлось на какое-то время остаться с папой. И именно тогда мы с ним стали лучшими друзьями. И это уникальное великолепное время. Вот.

Я, конечно, затаила на маму обиду. Мамочка, я люблю тебя безумно. Пусть она знает. Я думаю, что ей не всегда приятно слышать с каким теплом, трепетом и придыханием я говорю об отце. Но просто отца нет семь лет и я в принципе склонна его идеализировать. Хотя, с позиции взрослой женщины, которая разбирает сейчас свои ошибки, я понимаю, что это всего лишь человек. Но как маленькая дочь, у которой не стало папы. Самого авторитетного. Полубога в ее жизни, конечно, я с придыханием о нем разговариваю. Всегда рассказываю о нем с каким-то трепетом. Вот. Но мама — волшебная женщина, волшебная. И я очень не сразу узнала, что, я даже не помню, кто мне об этом рассказал, потому что мама никогда не кичилась этим. Когда мы все приняли решение, что я поживу с папой, чтобы, в том числе, не менять квартиру, которая досталась потом мне, потому что это был действительно важный вопрос тогда. Это был важный вопрос, где будет ребенок жить, когда вырастет. Мама приезжала каждую ночь под моими окнами реветь. Я не знала. Да, поэтому…

Синдеева: Когда ты потом с мамой в первый раз поговорила по-настоящему?

Елка: Ты знаешь, мы с мамой стали очень быстро лучшими подругами.

Синдеева: Ну это «быстро», когда?

Елка: В мои тринадцать-четырнадцать лет.

Синдеева: На самом деле, ты уже вошла в сложный возраст.

Елка: Да, я была очень сложным подростком. Ну я не перестала им быть. 

Синдеева: И сейчас?

Елка: Да, я моментами очень сложный подросток. Я когда впадаю в детство, в инфантилизм, я становлюсь тем самым проблемным сложным подростком, который брыкается, который говорит «нет» лишь бы сказать нет.

Синдеева:  Ты говоришь, что именно в этом возрасте вы с мамой стали подругами. Что мама?.. Почему я с тобой об этом сейчас говорю? Потому что у меня самой дочь входит в возраст такой подростковый, и я вот думаю, как…

Елка: Как правильно?

Синдеева: Вот я, например…

Елка: Я тоже всегда задаю этот вопрос. Во-первых, не бывает никогда «правильно». Мне кажется, что не бывает правильно. А во-вторых, нет, во-первых, правильно только так, как я делаю. Вот. Это правило моей жизни. Все, что я делаю – правильно, потому что я не могла в эту секунду поступить иначе. Я не могла.

Все, что я натворила со своей жизнью, я натворила, потому что я не могла поступить иначе. Это важно мне. Это очень важно понимать. Что сделала моя мама? Моя хитрая любящая мама. Она поняла, что я начинаю. Я всегда была очень покладистым ребенком! Я всегда была открытой книгой. Я всегда была наивная, открытая, восторженная. Я была очень счастливым ребенком. Я была немного оторвана от реальности и даже капельку. Ну то есть можно было обеспокоиться моим развитием. Кроме шуток. Потому что я могла опоздать на урок, потому что я рассматривала облако и придумывала ему имя. Я слушала музыку, внутри меня играющую. Я рассматривала руку на просвет. То есть я такой…

Синдеева: Аутичный чуть-чуть?

Елка: Ну вот я обхожу это слово, чтобы никого, потому что я его несколько раз употребила, потом поняла, что я могу кого-то этим, кроме шуток, я могу кого-то этим задеть. Но я была немного вот таким отстраненным от социума ребенком. Но при этом я была очень мамина, очень папина. Я была открытой, у меня не было тайн, секретиков.

Синдеева: И что мама сделала?

Елка: Потом у меня вдруг стали появляться секреты, тайны. Я вдруг очень резкой стала. У меня появились вредные привычки. Я стала делать всякое разное. Все, что мне было доступно, я с радостью стала делать. Вот.

И моя мама очень резко сообразила, что что-то не так, потому что я поменялась резко. Меня вдруг стало очень напрягать то, что я очень правильная. Меня все ставят в пример другим детям. Я и так с ними не лажу, а это еще больше нашу дистанцию увеличивает. Все говорили: «А вот Лизочка». Я была, знаешь «сыном маминой подруги». Я ездила на все Олимпиады, я все выигрывала. Вот биология, английский у нас, пожалуйста. Еще на математику. И я такая: «пацаны, мне бы дружить со всеми!» А мне все такие: «да иди ты, слышишь». И я такая «хлоп-хлоп» поменялась и такая уже нормальная.

Что делает моя Эдуардовна любимая? Она приходит ко мне с очень честным спичем. Во-первых, она нашла у меня сигареты в кармане. И она такая: «Вольдемаровна, это что?». А я такая: «Знаешь, что? А это ничего, потому что ты лазила у меня в карманах. А это мое пространство! Это мои карманы».  Говорю: «Ты чего туда лезла? Давай ты еще…». Ну я такая сразу типа в позицию встала. Она говорит: «Упокойся, ничего такого, ну сигареты и сигареты, но что ж ты говно такое куришь, дочь моя?» Я такая напряглась, ушки на макушке.

Синдеева: Немножко начала отползать?

Елка: Да. И моя любимая мать сварила мне кофе, достала. Возможно, это очень непедагогично, это дико не по-матерински. И сейчас все скажут «ААА!». Она достала «More» сигареты великолепные, вкусные, красивые. Ментоловые. Сварила кофе и говорит: «Давай так. Ты приняла решение курить? Кури нормальные сигареты. Но если ты уже куришь, то давай ты не будешь ныкаться в туалете. Я же чувствую, что ты куришь. Ну кури со мной.»

Синдеева: Как это круто, когда так мудро поступают родители.

Елка: И я такая, и она мне сказала, что моя любимая дочь, я могу тебе нравиться, могу тебе не нравиться. Я могу тебя напрягать, потому что ты все-таки вывалилась из меня однажды. Ты понимаешь, в чем дело? Поэтому у меня очень сильные материнские инстинкты. И наверное, я не смогу быть тебе только другом, потому что я сильно за тебя волнуюсь и мое сердце за тебя болит. Но я хочу тебе рассказать вот что. Донести до тебя главную мысль. У тебя сейчас есть очень очень-очень много близких подруг. Но случись что, любая ссора, маломальская, они пойдут о тебе говорить все, что ты им вывалила. В самых сокровенных ваших разговорах. Как бы я ни обиделась на тебя, как бы я ни хотела приложить тебя тяжелым предметом, — не в моих интересах идти и у тебя за спиной обсуждать твои тайны. Поэтому, я очень тебя прошу, если у тебя действительно страшная тайна, которую ты не сможешь рассказать никому, приди ко мне. Мы сначала решим твою проблему, а потом, если что, я тебя поругаю.

Ну, то есть она расставила приоритеты так. Она всегда была на моей стороне. Она понимала, что я не права. Я начинала прогуливать уроки, ее вызывали в школу. Она всем говорила: «Моя девочка лучшая в мире», а дома мне говорит: «Лизок, я уже не вывожу. Ты может пойдешь на химию?». Я говорю, что нет, не пойду. Она такая: «Ну пожалуйста, хоть разочек». То есть она всегда была моим союзником. И она мне это доносила. Каждый день доносила.

Синдеева: А как вот ты жила с папой и с мамой виделась? Она приходила потом?

Елка: Мы, слушай, я уже потом была то тут, то там. Потом, слушай, у меня все равно это взросление было и никуда не делось. И я чуть-чуть привирала и туда, и туда. Я маме говорила, что я у папы. Папе говорила: «Пап, я с мамой». А сама черти где была. Это неважно. Но они сделали все. Со своей стороны они сделали все, чтобы меня уберечь. Уберегли ли они меня? Честно? Мои грабли меня ждали.

Синдеева: Как у всех.

Елка: Конечно, конечно.

Синдеева: Лиза, ты в музыкальной семье росла, ты рано пела. У тебя потрясающие вокальные данные. Ты очень хотела петь, и у тебя была группа, в которой ты пела в Ужгороде?

Елка: В Ужгороде, да.

Синдеева: Но ты очень хотела на большую сцену, мечтала.

Елка: Да. А потом я запретила себе об этом мечтать.

Синдеева: Да, и вот я удивилась. Как ты себе запретила? Ты же хотела петь, ты себя видела там. Что случилось?

Елка: Ну, вот я в маленьком городе. Вот я спела на одном Дне города, на другом Дне города. Вот, это мой потолок в этом городе. Мы сгоняли несколько раз в Киев. Там никому это не надо. Я туда ткнулась, и туда, и сюда ткнулась.

Синдеева: Как ты стала в итоге звездой? Как ты оказалась в Москве?

Елка: Я похоронила свою мечту, вернулась в Ужгород работать в кофейне. И подумала, ну, по крайней мере, я попробовала. Ну и все. Грустная работа.

Синдеева: Сколько ты проработала в кофейне?

Елка: Больше года.

Синдеева: Чудо потом какое случилось?

Елка: Слушай, я до этого сгоняла на рэп-фестиваль в Москву в 2001 году.

Синдеева: Рэп? Прям рэп?

Елка: Да. У меня пацаны читали рэп, а я типа пела там припевчики. Вот. Ну и все. Ну, сгоняла и сгоняла, так же вернулась в свой КВН и в свою кофейню. И все.

Синдеева: Где превращение в Золушку случилось?

Елка: Я когда съездила на рэп-фестиваль, я имела неосторожность, будучи очень мнительным и очень скромным. Вот сейчас я не очень скромный человек. Ну то есть нет. Я стараюсь быть не притянутой за уши, не специально. Я наоборот стараюсь заменьшать и не преувеличивать. Трезво оценивать свои достоинства и свои недостатки. И признавать и то, и другое. То есть не это.  « -Ты очень хорошая певица! -Нет-нет, ну что вы, ну ладно, ну так, средненькой руки певичка». Или: «-У тебя очень плохо с ответственностью. - Ну нормально у меня с ответственностью, и никакая я не инфантильная». Вот, и знаешь, а где реальность тут? То есть я сейчас стараюсь очень трезво себя оценивать. На что я отвечала?

Синдеева: Как ты оказалась в Москве, и случилось это?

Елка: Несмотря на то, что я абсолютно была вне адекватной оценки себя, я вообще не понимала, где я и кто я. Я имела неосторожность дерзнуть и сказать, при Владе или при ком-то из его друзей.

Синдеева: Ну расскажи, кто это.

Елка: Влад Валов — это продюсер Rap Music — фестиваля, на котором я участвовала. И впоследствии мой первый продюсер музыкальный. При нем я дерзнула сказать, что «какие же вы тут все».. Я тогда другое слово сказала, но имела ввиду «душнилы». Просто дайте мне раскладушку, койко-место, я вам всем покажу, как надо. Как надо петь. Я не знаю, в каком типа…

Синдеева: Тааак.

Елка: Как я могла такое сказать.

Синдеева: И это зацепило?

Елка: Да, и это зацепило. И он вспомнил обо мне через три года.

Синдеева: А ты потом обсуждала с ним потом, как, почему он тебя вспомнил?

Елка: Ну, его именно эта фраза зацепила.

Синдеева: И что? Почему он три года ждал?

Елка: А у него случилась первая возможность заняться каким-то сайт-проектом, то есть не собой. Я так понимаю, у него случилась финансовая возможность заняться чем-то для души. И один из первых людей, кого он вспомнил, перебирая, каким проектом он может заняться. Он вспомнил меня. Конечно, с одной стороны меня это дико напугало.

Синдеева: Подожди, и что было? Вот ты сидишь в своем Ужгороде.

Елка: Я, мало того, я спускаюсь с гор. Натурально! Сижу в маршрутном такси и еду из села Усть-Чорна. Я работаю вместе со своей командой КВН аниматорами. Мы раздаем флаеры и веселим людей. Пьяненьких людей в ночном клубе вечерами за какую-то копеечку. И у нас закончился лыжный сезон. Я еду домой. Пять часов в ужасном холодном автобусе. А там нет связи.

Синдеева: Сколько тебе лет было тогда?

Елка: Двадцать два иди двадцать три. Вот что-то такое.  

Синдеева: Но при этом у тебя нормальное состояние, молодость? То есть ты не страдаешь?

Елка:  Нет, ты что, я дерзкая. Я наглая, дерзкая. У меня нормально все. Я — кормилица. Все нормально. Я не знаю. Мне очень сложно вспомнить, какой я была. Я помню, как я думала, какой я была. А какой я была на самом деле. Я так пыжилась в те годы, знаешь. Я все усилия тратила, все силы тратила свои на то, чтобы казаться. Я именно транслировала в мир обложку себя. Поэтому, кем я была внутри? Я только сейчас начинаю нащупывать, что я на самом деле. Что оно такое, что я за еж морской.

Так вот, еду я в ледяном запотевшем. Злая, уставшая. Домой сейчас приеду, свою ванную напущу, кошку поглажу, папу обниму, еды съем домашней, а не той турбазовской. Раздается звонок. Мне позвонила Танюша, секретарь Влада.

Синдеева: Мобильный уже был?

Елка: Да, да, я включаю. А связи не было в горах. Три месяца у меня не было связи. Я включаю телефон, мне раздается незнакомый московский. Я «але», она «але». И я такая, типа, у меня, когда я начинаю волноваться, погружаться в те состояния, у меня смешные слова паразиты из той жизни вырываются. Я очень хорошо помню, что я насторожилась. И мне стало очень сильно страшно внутри.

Синдеева: То есть она сказала, что это офис Влада Валова?

Елка: Да, да. «Лиза, помнишь меня? Танюша, Влад, 100%, Rap Music, Москва». Говорит, представляешь, появилась возможность. Какой-то такой текст, я уже, честно, не помню. Я придумала себе какую-то сказку, и, возможно, я рассказываю что-то из того, что я придумала. Но плюс-минус смысл был такой, что приезжай, есть возможность кое-что попробовать. Я внутри: «Ой мамочки, ой-ой-ой». А текст мой был следующий: «Послушай меня».   

Синдеева: Это ты?

Елка: Да, конечно. Говорю: «Неужели у вас там, у вас, там, слышишь, да? Вот на этой вашей огромной территории не нашлось молодой талантливой певицы, что вы мне сюда звоните?»

Синдеева: То есть ты такая была неуверенная в себе?

Елка: Все, ну все. Да. Я думаю, все, мне уже поздно начинать. В этом возрасте люди не начинают. Ужгород — это маленький город в Закарпатской области Западной Украины. В двадцать три ты уже начинаешь быть подпорченным товаром. Уже сильно надо выйти замуж, нарожать семерых по лавкам.

Синдеева: Тааак.

Елка: И я такая «неа». Она такая: «ты просто приедь, попробуй». А я очень-очень сильно испугалась.

Синдеева: Так, билет, побежала.

Елка: Мне выслали билет! Мне прислали билеты. Я приехала на пять дней. Мы тогда записали «Город обмана».  Я помню гостиницу, в которую меня поселили. Я помню, как за мной приезжали. Я помню вот такие вот большие глаза, а хожу на дерзком: коротко стриженая, сутулая, курит, матерится, харкает через зубы.

Синдеева: Да ладно!

Елка: Ну, я дитя девяностых, меня воспитали улицы. Я на тот момент была очень проблемным подростком-переростком, конечно. Я уже оторвалась от родительской опеки окончательно.

Синдеева: Так, и что было дальше. Пять дней.

Елка: Мы записали песни. Мне дали выбрать музыку! Мы записали «Город обмана» и записали «Последнее послание» с AL Solo. Я, конечно, вкусила, студийной работы. Я уехала домой. Мне сказали: «Мы перезвоним». Что-то вроде этого.

Синдеева: Что ты думала? Ты вообще рассчитывала, надеялась? Как ты?

Елка: Я не знаю. Я вроде такая себе вроде: «Успокойся, ну ты, по крайней мере, съездила». Мне очень долгое время никто не звонил. Ну, я приехала и сразу вернулась на работу, естественно.

Синдеева: В кофейню, да?

Елка: Да, я вернулась на работу и с каждым днем, работа, она засасывает. Рутина, рутина, рутина. И я подумала, что ну вот я попробовала и зато у меня есть где-то там песня. Кайфовая песня. Песня, которая была списана с меня. Влад ее писал, глядя на меня. Я выбрала музыку: «Вот эту хочу». Вот. И он на меня, озлобленного подозрительного зверька, смотрел и писал «Город обмана». Представляешь себе?

Синдеева: Иии?

Елка:  И я уехала домой, мне никто не перезвонил. И я думаю, ну и идите вы все, знаете куда. И потом, когда мне перезвонили второй раз через месяц. По моим меркам, вечность прошла. И Влад мне, я не помню, что-то они мне сказали: «Подсобери немного вещичек, ты на подольше приезжаешь и учи песни, мы будем снимать клип». Я помню, как я ехала в поезде и учила текст этой песни. И я не имела ни малейшего понятия о том, что песня уже играет на радио Maximum.

Синдеева: А как?

Елка: Вот так вот. Я уже после узнала.

Синдеева: Ты приехала в Москву. Где жить? На что жить?

Елка:  Я приезжаю в Москву и с поезда мы едем на радио давать интервью.

Синдеева:  Сразу?

Елка: Сразу! Вот как была, так и поехала.

Синдеева:  А пафос и дерзость, оно присутствовало?

Елка: Нет, это уже так. Там я, знаешь.

Синдеева: А вы на Maximum поехали, там Миша Козырев?

Елка: Ты знаешь, они меня не уничтожили, потому что они меня сразу очень сильно полюбили, мне кажется. Потому что, ну, они уничтожали, если что. Они, конечно, похихикали над тем, что я неправильно произношу Portishead. И я потом сгорала от стыда, честно. Ну, я сгорала от стыда, потому что, знаешь, я очень хорошо понимала, что я не соответствую Москве. Я очень хорошо понимала, что я не очень хорошо выгляжу, но я не знала, как выглядеть по-другому. И я в этом состоянии пребывала очень долгое время. Я знала, я видела, я чувствовала, что на меня поглядывают, и я не знала, что мне сделать, для того, чтобы чуть-чуть поближе к вам как-то. Я не хочу быть безликой и как вы, но я хочу быть читаемой.

Синдеева: И до конца не знающей пока как.

Елка: Да, и я очень хотела соответствовать. То есть я не чувствовала себя артистом, потому что я приехала в Москву с комплексом бедняка.

Синдеева: А у тебя сейчас все это прошло, скажи? Как ты себя сейчас чувствуешь в тусовке московской?

Елка: Я себя в среднем чувствую *******, если можно так сказать.

Синдеева: Запикаем.

Елка: Сейчас меня все опять.

Синдеева: А мы запикаем.

Елка: Спасибо. Я очень хорошо себя чувствую. Я стараюсь опять же не ходить с нимбом и комплексом непризнанного гения. И я себя чувствую ровно.  

Синдеева: Ты, с одной стороны, очень популярна внутри так называемой тусовки шоу-бизнеса, при этом ты всегда немножко в стороне.

Елка: Чик-чирик, я в домике. Притом, что я их очень люблю, надо понимать, что я очень их люблю. Если я входила в эту тусовку с нарочитым пренебрежением от лютого страха внутреннего. Мне так было страшно, что я…

Синдеева: Когда у тебя это прошло, когда ты выдохнула, когда ты успокоилась и сказала, что все?

Елка: Когда я поняла, что они такие же, как и я, что они точно так же боятся, просто они научились это тщательно скрывать, что они точно так же сомневаются, что они точно так же анализируют, что они точно так же рефлексируют по любому поводу.

Синдеева: А кто для тебя, когда ты приехала и только входила в мир шоу-бизнеса, кто для тебя был ролевой моделью, на кого ты смотрела с придыханием?

Елка: Тогда никто.

Синдеева: А сейчас?

Елка: Знаешь, в какой-то момент мне, во-первых, знаешь, Влад очень много со мной разговаривал. Очень много.

Синдеева: То есть у вас с ним все-таки, он твой крестный отец во многих вещах?

Елка: Какие-то вещи он мне рассказал. Потом, когда включилась в нашу работу Алена, она своим женским материнским.

Синдеева: Алена?

Елка: Михайлова. Она мне столько открыла.

Синдеева: Алена Михайлова — известный продюсер музыкальный.

Елка: И Влад в какой-то момент обратился к Алене, именно к Алене за помощью. Для продвижения меня как артиста и таким образом появилась она в моей жизни. И она какие-то вещи мне начала рассказывать именно с материнской позиции. Мы с ней очень много разговаривали и разговариваем до сих пор. Есть какие-то моменты действительно.  Это уже сто тысяч миллиардов раз мусолилось, но это правда, потому что разговор с Аллой Борисовной для меня.

Синдеева: Я хотела спросить, я это не знала, просто интуитивно догадалась, что наверняка Алла Борисовна сыграла тоже.

Елка: Да, я к ней съездила на радио и получила таких мотивирующих люлей! Хотя, я не из тех людей, кого мотивирует критика. Я против критики, я не принимаю ее. Но она задала мне несколько очень честных вопросов. И сказала, что я могу спокойно на них не отвечать, но внутри я могу ответить. То есть они были достаточно.

Синдеева: Какие это были?..

Елка: А она спросила: «Окей, хорошо, ты утверждаешь, что ты нишевая певица. Ты нишевая и тебе более, чем достаточно того, что у тебя сейчас есть. Но я, например, не хочу идти к тебе в подвал на концерт. Я не хочу пить чай в твоей съемной комнате. Куда ты меня пригласишь? А я хочу к тебе на концерт. Куда ты меня пригласишь? Тебе правда этого достаточно, то есть ты до такой степени не ценишь себя? Ты до такой степени не амбициозна?». И я такая: «Я не амбициозна». И она такая: «Это очень плохо, Лиза, очень плохо, что ты не амбициозна, потому что твой дар гораздо больше, чем прокуренный подвал на двести человек». И я такая ушки прижала, знаешь, как котик, ушки прижала и пошла. Я так ревела, я так рыдала, мне было так обидно, мне было так больно.  

Синдеева: Но при этом ты же понимала, что она говорит правду?

Елка: Я понимала, что она права и от этого больнее в тысячу раз. От этого больнее в тысячу раз! Вот. Но перед этим еще была история, потому что мне было, например, очень стыдно выступать на корпоративах. Ой, я сейчас расскажу эту историю впервые в жизни. И я причем не знаю, имею ли я право сказать, что я увидела другого артиста, своего кумира? Или я могу сказать, кто это был?

Синдеева: Ну скажи.

Елка:  Я не знаю, афиширует Илья Лагутенко, что он выступает на корпоративах?.

Синдеева: Мне кажется…

Елка: Ну то есть он не скрывает этого. Я стыдилась корпоративов, потому что когда-то давным-давно я еще работала в кофейне. И меня еще периодически привлекали к студийной работе и платили за это денежку. Однажды я очень зажиточному дяде пела бэк-вокалы, при этом он не был очень доволен моей работой и говорил: «Ты можешь это вот не блеять свое?». Мою божественную вибрацию — не меньше — потому что она не моя, она была мне дана при рождении, она невероятная. Говорил: «Ты вот это баранье свое можешь чуть-чуть унять?». Он нехотя мне давал денег, и эти деньги мне жгли руку, жгли руку! Я ее потом мыла и в душе, знаешь, как вот в этих фильмах, после некрасивых событий. Я просто отмывалась и ревела.

То есть для меня деньги всегда, я в советской семье росла. Деньги — тема табуированная абсолютно. Желание зарабатывать — постыдно. Фу! Фу! Позор! Позор! Позор! Знаешь, как голая идти и в тебя гнилыми фруктами кидают, — моя любимая сцена. 

Синдеева: Ну, и ты?

Елка: И для меня корпораты были чем-то таким же позорным. За уважение работать — это одно дело. А вот просить за это деньги, хотеть зарабатывать. И я однажды увидела, как, я не могу сказать слово «работает», как выступает, как растворяется в музыке, как благодарно, с чувством собственного достоинства выступает товарищ, на которого я все свое детство смотрела, не закрывая рта. Я восторгалась, я и сейчас очень уважаю Илью. А тогда я восторгалась, я не дышала. Мне кажется, когда я его увидела, и все, что он делал, для меня было абсолютно свято и неприкосновенно.

Елка: И я поняла, что он радует людей и он не делит людей на бедных, которые, условно говоря, для меня, сейчас меня опять осудит общественность, он не делит людей на тех, кто приходит на его публичные концерты в клубе и на супер-зажиточных богачей, которым он нехотя, нехотя, снисходительно поет свои песенки. Я поняла, что какое я вообще имею право делить людей по каким- то критериям? Если человек выбрал радоваться на празднике, на главном празднике часто всей своей жизни, когда, например, свадьба, представляешь? Когда люди, молодая семья, выбрали мои песни! Не какие-то, а мои! Для самого главного и самого трепетного дня в их жизни. Я сейчас без слез не реагирую. Я бегу женить людей, у меня это называется «женить людей». Я так за них радуюсь, как будто бы меня за стол пригласили праздновать главный день в их жизни. А тогда я немного, знаешь, не то чтобы брезговала, но я порицала себя за желание зарабатывать.

Синдеева: Песня «Прованс», она, конечно. Для некоторых артистов есть своя песня.

Елка: Да, каждый артист знает «до» и «после».

Синдеева: Вот расскажи о ней.

Елка: Это мой социальный лифт.

Синдеева: Как это случилось? Ты ее любишь, продолжаешь ее любить?

Елка: Я ее обожаю! Я ее не сразу полюбила.  

Синдеева: Ну вот расскажи, потому, что это, конечно…

Елка: Сначала она меня зацепила, потом она меня задела, потом кое-кто из моего окружения сказал: «Только через мой труп». И я такая думаю, что значит точно надо попробовать. Знаешь, она меня резанула, чем-то меня зацепила, и я поняла, что пою ее неделю. А я всего один раз слышала демку. И я подумала, что, блин, что-то в этом есть. Надо попробовать спеть демоверсию этой песни. И когда я ее спела, я думаю, что я хочу такую песню! А потом, когда я начала ее петь, я поняла, что это слишком попсовая попса для меня. Я начала ее стыдиться.

Синдеева: Да ладно? Притом, что с этой песней ты получила миллион всяких призов, премий.

Елка: Это было за полшажка до, там была первая премия и мне было немного неловко. А потом меня пригласили Аленочка и Лианочка на разговор. И, знаешь, мы просто пошли вглубь этой темы. Они сказали: «нам показалось, ты немного извиняешься за эту песню». А я не осознавала, это все такое из более неосознанного. И я поняла, что да, я действительно испытываю какую-то неловкость. Вместо благодарности, за то, что тебе пришла песня, которая открывает сейчас. Просто я еще не осознавала, что это, что это за вещь. Потому что сейчас десять лет «Провансу».

Синдеева:  И ты поешь ее каждый раз?

Елка: Я пою ее каждый раз! Песня «Прованс» навсегда останется. И не только «Прованс», что меня сейчас радует, но именно с нее все началось.

Синдеева: А вот, когда ты говоришь, что с нее все началось. Это что? Осознание себя нишевой артисткой, что ты теперь можешь.

Елка: Это осознание пришло ко мне через сто лет. Она дала мне возможность разговаривать с огромным количеством людей, делиться тем, что меня наполняет, тем, что меня тревожит, что меня беспокоит с огромным количеством очень разных людей. Эта песня примирила на моих концертах людей, которые раньше не могли оказаться в одном помещении. И они в принципе не должны были слушать и слышать меня. Но они почему-то слышат до сих пор.

Эта песня дала мне, что немаловажно, нет, это очень важно. финансовую возможность набрать коллектив моей мечты. Платить невероятным музыкантам хорошие зарплаты, чтобы эти ребята были вокруг меня и чтобы мы с ними начали делать по-настоящему интересную музыку. Настоящие музыкальные эксперименты. «Негромкие концерты», где мы действительно постарались и сделали очень странное и необычное прочтение поп-песен. Именно эта песня дала мне финансовую возможность записать двухвинильный альбом «#2», где мы продублировали все мои песни в живых аранжировках. В том виде, в котором они звучат на живых концертах. Это совершенно бесполезные с точки зрения коммерции альбомы, но такие нужные для меня, как для музыканта, альбомы. И этого всего у меня, как у музыканта, этой сатисфакции меня как многогранного музыканта не случилось бы, не появись в моей жизни поп-шлягер. За который меня и хвалили, и ругали, но все-таки.

Синдеева:  Все поют и танцуют!

Елка: Но все-таки больше хвалили. Знаешь, я сама тоже говорила: «Ой, ну что вы, ну ради бога». А меня хвалили такие люди за эту песню, такие, которые вообще не должны были обращать внимание на поп-шлягер. А они обратили, и они отметили, и они хвалили, и хвалят до сих пор! И эта песня, именно эта песня, дала мне вот эту табличку месяц назад «Артиста десятилетия».  

Синдеева: А что это, расскажи, пожалуйста?

Елка: Это топ-хит, это статистика, это не решение какого-то дяди.

Синдеева: Количество прослушиваний?

Елка: …дяди, который сильно меня любит, у которого есть музыкальный канал или радиостанция. Это статистика по количеству ротаций.

Синдеева: Класс! Расскажи мне немножко про «ЯАVЬ», потому что у нас немного времени осталось и я тебе очень благодарна за этот разговор.

Елка:  Я так тебе благодарна, что мы можем про музыку говорить! Ой, я сегодня сентиментальная такая! Я, правда, сегодня сентиментальная, потому что мне иногда прилетает: «Ну Лизок, ты не освещаешь свою личную жизнь, ты не впускаешь внутрь себя, о музыке говорить интересно только тебе. Это как играть на губной гармошке, особенно, когда ты не умеешь это делать. Интереснее всего тебе, а людям — не всегда». Спасибо за то, что тебе так интересно! Про «ЯАVЬ». Она пришлась на тот самый период, о котором я не говорю, но это тот самый разлом. Это опять же мое «до» и «после». Это мой внутренний эксперимент. Эта музыка появилась ровно тогда, когда. Я не признавалась себе в этом, но я действительно заржавела, забронзовела немножко, когда я уже состоялась и у меня все получилось. 

Синдеева: То есть появилось это чувство, да?

Елка:  Да, у меня это было и я только сейчас, знаешь, вот когда у меня есть эта возможность переживать опыт. Смотри, у меня есть опыт этот десятилетний, да, я — «Артист десятилетия». Но когда я выхожу с новыми песнями и с новым именем, это опыт знаешь, куда летит? В тартарары.

Синдеева: Это такой смелый эксперимент! Ты же скрывала сначала и ничего не говорила. Голос узнаваемый, конечно, все поклонники поняли.

Елка: До сих пор очень многие спорят! И там под клипом до сих пор есть комментарии свеженькие типа «не охренел ли молодой артист так явно слизывать манеру вокальную с Елки?». И я смеюсь.

Синдеева:  Так, ну расскажи.

Елка: Радуется Лизочка сильно, я радуюсь, потому что я хулиганка, я маленькая хулиганка опять. Во-первых, как началось все. Сложно опять перематывать, потому что там много-много-много много историй намешано. Но началось все с того, что мне Алена Михайлова, казалось бы, человек, который очень заинтересован в том, чтобы я была коммерчески-успешным проектом. Но у нас про другое. У нас любовь. И это моя самая большая внутренняя победа. Мои продюсеры, мой Velvet Music.  

Синдеева:  Девчонки — молодцы, да.

Елка: А все остальное вот здесь. Любят! «Мать» мне присылает песню, говорит послушать, он какая-то дичь, странная.

Синдеева: Мать?

Елка: Ну я ее называю «мать», Алена — «мать», да. Она — мать всея Velvet. Присылает мне песню и говорит, что она какая-то дичь, странная дичь, но мне почему-то захотелось тебе ее показать. И присылает мне песню «Вылечи мою любовь». И я ей: «Мать, это какая-то дичь, но я очень хочу ее спеть». Причем я не хочу другую аранжировку, она уже была вот почти такой. Она говорит, что ну давай возьмем и потом, ну пусть лежит. Мы взяли, спели. Даже нет, не спели. Мы ее просто взяли и она лежала. И, мне кажется, вот когда я это поняла. А я очень давно с ней разговаривала на тему того, что когда у меня будет много времени, много денег, я знала это точно, что я буду экспериментировать. Но мне почему-то казалось тогда, как дочери Вольдемара Мироновича, который растил меня на джазе, что я создам какой-то джазовый легкий проект, где я буду баловаться. Вот получилось так, что я не могу себя назвать джазовым исполнителем, как ни крути, потому что я в это не умею. Но мои музыканты умеют, поэтому я в это балуюсь. Они делают это красиво и профессионально, а я делаю вид, что я умею, и они все делают вид, что у меня получается. Вот так, знаешь, мы балуемся. «Лизка рада, так что пускай». И мне казалось, что именно таким будет мой эксперимент. Но мы договаривались уже очень давно, что у меня будет какой-то секретик от всех на свете, где я буду баловаться. И, наверное, это так работает. У меня появилась странная песня, и она начала притягивать странные песни, которые я внутри себя не могу спеть после условного «Шара». Сложно спеть. Там просто секс сочится. Она именно что не про чувства, она про секс. И там очень много дичи, животной, первобытной, плохо скрываемой. Там очень много боли, секса, там очень много. Ну я не могу себе, там очень много всего. Ко мне на концерты приходят дети!

Синдеева: Ну почему ты все равно решила поменять имя? 

Елка: Чтобы люди не спотыкались об имя. Люди такие, ты знаешь, ты знаешь, я не такая! Нет, я как представитель человечества мыслю стереотипно. Если я слышу имя Елка, я думаю, что сейчас вот эта вот сутулая с херней на башке придет мне петь. У людей я воспринимаема. Мне больно об этом говорить, но меня очень часто воспринимают как фриковатую певицу с херней на башке. То есть я уже три года не хожу с херней на башке, но каждый раз, когда я выкладываю фотографию с распущенными волосами, мне пишут: «Ой блин, ты без этой херни на башке?». Злюсь очень.

Я, например, когда иду в кино, то хочу посмотреть сюжет. Если я вижу в главной роли Тимати, то он не будет для меня принцем Уэльским, он не будет для меня кем угодно, он будет Тимати.

Синдеева:  То есть стереотип сработает?

Елка: У меня сработает! Почему я хочу, я требую, я настаиваю, чтобы люди не думали, что это Елка поет? Но там будет написано Елка. Как я могу этого избежать? Я могу поменять имя. И тогда люди будут слышать музыку, они перестанут слушать Елку. Плюс я внутри себя разграничиваю эти песни. И я не спою их на одном концерте.

Синдеева: Не споешь?

Елка:  Нет. 

Синдеева: Насколько я поняла, ты это пока как коммерческий проект не очень рассматриваешь?

Елка: А он не будет коммерческим проектом никогда.

Синдеева: И Алена, как «мать», согласилась тоже, да, на такое?

Елка: Она так меня поддержала, ты знаешь, когда я писала, а я же не пишу песен, нам сыпет — все! Когда мне стало очень херово и у меня этот надлом внутренний случился, во-первых, я поняла, что какое-то время я не смогу. Я не могу призывать из мира счастливые песни. Это правда. И мне насыпало туда боли. И мне надо эту боль как-то прожить. И это — моя кушетка.

Синдеева: Она у тебя продолжает оставаться «ЯАVЬ» эта рядом с тобой?

Елка: Да, да, да.

Синдеева: А боль уходит? Ты же лечишься?

Елка: Слушай, боль всегда будет во мне. Мне всегда немножко больно, тебе всегда немножко больно. Я не эксклюзивна в этом. То есть, я не видела, я не встречала в жизни человека, который «я исцелилась, теперь мне ничто не будет доставлять». Вот, я жила так, я была уверена, что я такой человек. Но все это внутри складировалось и прорвало потом. Теперь у меня есть «ЯАVЬ», если мне больно, я пошла туда, поскулила и вернулась в счастливую, по-настоящему счастливую. Не в имитацию счастья, а в счастливую Лизочку. 

Синдеева: У нас закончилось время.

Елка: Нет! 

Синдеева: Я получила невероятное удовольствие, правда, спасибо тебе большое за открытость. У меня для тебя маленький подарок от нашего спонсора компании De’Longhi, это кофейные зерна, вари кофе.

Елка: Как гипотоник, я благодарю тебя, как гипотоник!  

Синдеева: Лиз, спасибо большое. У меня в гостях была Елка, спасибо ISKRA, которая нас здесь принимает.

Елка: Спасибо огромное, спасибо.

Синдеева: Мы поставим твой клип из «ЯАVЬ». После. Сразу, когда программа закончится. И я не знаю, может, в ротацию. Не знаю, Козырева надо спросить.

Елка: Слушай, ну он один из первых взял у меня интервью о том, как это произошло, как это случилось вообще. Оно случилось ровно тогда. Я ревела в студии.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.