«Я не пойду общаться с RT и не буду избираться от „Единой России”». Егор Жуков — о том, почему удалял «пьяные танцы» в инстаграме, и смог бы работать с Собчак и Навальным

Синдеева: У меня в гостях Егор Жуков. Мы хлопнем, но мне надо все, пожалуйста! Егор, ты у нас буквально вчера был в эфире после, ну, программа выйдет чуть попозже, это было сразу в день подведения итогов голосования. И ты там сказал такую штуку, меня резануло, честно говоря, слушайте, я работаю сейчас на свое имя, на свой бренд, и бренд будет потом работать на меня. Что такое бренд «Егор Жуков», и почему ты так? Тебя самого не покоробило вот это?

Жуков: Я сказал там, по-моему, даже не «бренд», а «имя», но это то же самое. Тут, постольку-поскольку я понимал, что у нас там остается типа секунд 30, да, я пытался максимально кратко сказать, чем я буду заниматься, и чем я на самом деле занимался все это время, да? Раскрою сейчас. Дело в том, что это же имя, я же работаю не просто вот на себя, я Егор Жуков, как Егор Жуков. Я несу определенные идеи как раз, определенный принцип, определенные убеждения, которые ассоциируются. Потому что вот это условное имя, это не просто вот написанное имя и фамилия, да? Это определенная совокупность взглядов. Вот это, наверное, самое правильное слово. И как бы я, работая на условно там свои соцсети, которые мне сейчас нельзя администрировать, ну, и так далее, да? Я работаю на популяризацию этих идей. Потому что в политике Егор Жуков — это взгляды. Это не парень просто, которому 21 год.

Синдеева: Ну, давай так. Мне кажется, что надо быть все равно очень аккуратным в выражениях, потому что я знаю, что это покоробило не только меня, а еще какое-то количество людей, которые относятся к тебе с большой симпатией.  

Жуков: Я понимаю. Может быть, я не самым правильным образом выразился. Просто это несет в себе не меня как меня. Это всегда за собой что-то…

Синдеева: А ты не боишься, что ты станешь заложником потом этого?

Жуков: Ну, базовые принципы не будут меняться. Это самое главное. То есть, есть как бы…

Синдеева: Почему ты так уверен?

Жуков: Нет, ну, ок, хорошо. Никогда нельзя отрицать.

Синдеева: Перед тобой не стоял какой-то выбор серьезного компромисса, возможно.

---

Жуков: Ну, нет. Хорошо. То, что происходило со мной в том же уловном Следственном комитете, когда меня вынуждали сдать ребят, которые тоже были на митинге 27 числа, это очень похоже на подобного рода разговоры о компромиссах. Вот тебе, пожалуйста, конкретная выгода, ты поедешь не в тюрьму, а под домашний арест, но взамен ты должен сдать часть своих убеждений на самом деле, потому что, как я сказал, как я буду рассказывать людям о справедливости потом, выйдя из тюрьмы рано или поздно? Все равно я предполагал, что меня посадят, но, тем не менее, вот даже дадут мне 8 лет, я при этом кого-то сдал. Вот выйду я через 8 лет, как я буду людям о справедливости рассказывать, если я при этом кого-то сдал? Ну, это совершенно… Это отрицает не только мое, ну, доверие ко мне, но еще и те самые взгляды, которые я несу. Потому что нужно быть честным, правдивым. Если ты веришь во что-то, то это пусть они суетятся и пытаются тебя посадить, и пытаются каким-то образом выдумать доказательства, пытаются построить весь этот спектакль в суде. А ты, зная, что ты прав, сидишь и смотришь на это, и смеешься.

Синдеева: Почему есть такая расхожая фраза… Вообще все не так! Я хотела с тобой поговорить про секс вообще, и у меня первый вопрос знаешь, какой был? Когда у тебя был последний раз секс?

Жуков: Я думаю, что я должен оставить этот вопрос под дымкой такой таинственности.

Синдеева: Нет, а я хочу ответ конкретный!

Жуков: Потому что все равно… Я вот на какую тему переведу этот вопрос, причем, сразу скажу.

Синдеева: Я вернусь к нему!

Жуков: Я в самом начале своего политического пути. Это всем очевидно и понятно, и это нормально, я это не скрываю. Я сейчас относительно многих вопросов пытаюсь найти для себя какие-то вот, ну, те способы, с помощью которых я буду доносить свои идеи. И один из вопросов, которые меня волнуют, это как себя позиционировать. Вот есть два классических способа позиционирования политика.

Синдеева: Что за опять ужасные слова?

Жуков: Почему?

Синдеева: Ну, блин! Потому что зачем себя позиционировать? Ты просто должен быть тем, кто ты есть, быть человеком!

Жуков: Вот в том-то и дело, что можно оставаться собой, но в разных модусах. Потому что ты же, как бы это, не знаю, у тебя загорелась салфетка на столе, ты ее можешь погасить, просто чуть-чуть вылив воды из стакана, а можешь из огнетушителя. Это два разных способа, они приведут к одному результату. Салфетка будет потушена, но при этом разные будут последствия. Я просто к тому, что с помощью разных способов это можно делать. Можно пытаться, ну, не пытаться, а просто можно апеллировать к тем характеристикам себя, которые в тебе самом кажутся значительно более развитыми, чем во всех остальных людях, и таким образом быть неким идеалом, на который, пытаться, я имею в виду, строить из себя некий идеал для того, чтобы люди ориентировались на тебя как на образец. А можно быть типа «рилейтебл», таким чуваком, который и пива может выпить.

Синдеева: Да просто нормально, подожди секунду, надо быть просто человеком. У тебя стоит одна из задач поехать посмотреть на страну, это круто. А! Молочников же у нас в эфире сказал, послушай, да тебя там не поймут в Ижевске, понимаешь? Твою риторику, твои слова. И ты сказал: я тогда буду меняться. Меняться — что? Понятно, что ты не будешь менять взгляды, но ты поменяешь риторику вот.

Жуков: Вот я как раз об этом говорю сейчас. Именно поменять не сами взгляды, а форму. То есть, ты можешь идеи справедливости нести по-разному, ты можешь пропагандировать справедливость как ценность до принципов экономической системы, которую ты хочешь построить, ты тоже по-разному это можешь делать. И вот я для себя это выбираю, потому что это же не только какая-то политическая уловка! Это еще и тот способ, ну, существования в принципе. И вот что я хочу? Кем я хочу быть? Да, я хочу быть своим чуваком, свойским парнем, вот который вот парень с района, да? Как, не знаю, как Зеленский ходил в свитере все время всю кампанию. Или я хочу взывать к каким-то, к развитию? К некому идеалу все равно, к чему-то дальнему, к чему-то возвышенному.

Синдеева: Но ты же человек! Вот смотри, вот у нас есть уже один идеал…

Жуков: Я не думаю, что он строит из себя идеал. Он как раз свойского парня из себя строит.

Синдеева: Хорошо, свойского парня, но мы про него как про человека вообще ничего не понимаем. Мы не понимаем про его семью, мы не понимаем про его детей, мы не понимаем про их отношения. И ты сейчас отчасти говоришь: я тоже хочу создать образ, идеал, вот такой, свои ценности. Егорыч! Секс когда был последний раз? Будь нормальным человеком, понимаешь? Живым!

Жуков: У меня любимый сериал «Молодой папа». И главный персонаж там…

Синдеева: Первый сезон?

Жуков: И первый сезон, и второй. Вот там весь первый сезон именно про это, про то, что ты, строя некую мистику вокруг себя, удаляясь, ты, возможно, сначала вызываешь у людей вопросы отторжения, но потом они начинают тебя воспринимать как авторитет.

Синдеева: Подожди секунду. Ну, и когда ты собираешься выпрыгнуть из этой своей вот этой оболочки, которую ты себе придумал.

Жуков: Ну, в итоге у него получилось пробудить к церкви такой интерес, которого по сюжету, которого не было до того, как он пришел. При этом те ценности, которые у него были, они не изменились. И это просто способ донесения ценностей. Ты не меняешься, как, ну, то есть, твое ядро не меняется. Поэтому я и спокойно сейчас.

Синдеева: Ты можешь в какой-то момент поверить вот в этот самый образ уже. Я посмотрела миллион твоих последних интервью, и я тебе могу сказать, что я хочу увидеть Егора — человека, понимаешь? Хочу узнать, что тебя расстраивает, что тебя восхищает. Образ такого правильного, умного, ну, практически идеального чувака, он меня в какой-то момент начинает отталкивать. Когда ты последний раз, ну, я не знаю, плакал? Ладно, про секс не отвечаешь, хорошо, ладно, не буду тебя мучить. Плакал когда последний раз? Или мужчины не плачут?

Жуков: Нет, кстати, я спокойно на этот вопрос отвечаю. Я честно не помню, но это было совсем недавно при просмотре чего-то, какого-то…

Синдеева: Вот что тебя может так расстроить?

Жуков: Я честно скажу, я реально не помню, когда это было, именно в какой конкретной ситуации, то есть, что я смотрел. Но я могу сказать, когда это происходит. Это, например, когда я смотрю, знакомлюсь с каким-то произведением искусства, которое явно меня возвращает к какому-то опыту собственному, связанному с какими-то ситуациями, которые вызывали во мне ощущения, не знаю, грусти или преодоления чего-то, да? Я вполне спокойно чувствую в себе вот эту потребность, и я ей абсолютно (потребность в том, чтобы поплакать), я абсолютно ей не сопротивляюсь. Я наоборот чувствую себя словно чище после этого, словно как-то…

Синдеева: А ты заплакать можешь в присутствии людей? Вдруг. Тебя может как-то что-то задеть?

Жуков: На меня люди так не влияют. То есть, я вообще не очень эмоционально реагирую на других людей. То есть для меня какие-то истории, условно, с которыми я знакомлюсь, искусство и так далее, оно влияет на меня значительно сильнее, чем другие люди. То есть, меня вообще невозможно вывести из себя. В том смысле, что даже я сейчас вот это вот думаю, об этом, я не могу вспомнить ситуацию, когда меня кто-то вывел из себя.

Синдеева: Ну, не вывел, хорошо. А чувство сострадания? Вот у вас сейчас был проект «Помощь» большой.

Жуков: «Взаимопомощь».

Синдеева: «Взаимопомощь».

Жуков: Это другое. С этим я согласен. Я подумал, что вопрос именно про некую обиду, когда кто-то тебя обидел.

Синдеева: Разные! Где твои эмоции?

Жуков: Здесь, действительно, здесь забавные ситуации происходят иногда. Я сейчас об этом вспомню и поясню, почему. Недавно совершенно случайно гулял в районе Китай-города, там недалеко от одного из кампусов вышки. И как-то вот прохожу и вижу, ну, такой дворик, такой очень-очень модный, с какими-то, значит, заведениями, барами, тыры-пыры. И вот такая прям толпа зумеров. Все, значит…

Синдеева: Притом, Егор сам считает себя бумером. Бумеры — это, наверное, даже не я? 35-летние бумеры.

Жуков: Бумеры — это старше еще. Ну, вот Путин — бумер, условно. В такой одежде из цветного, все дела. Там все наверняка с аккаунтами в «Тик-Токе», тыры-пыры. И я, когда прохожу, первое воспоминание, которое у меня просыпается, когда я на них смотрю, это воспоминание о поселке Вагай, в котором я недавно был. Это Тюменская область. Мы там снимали для одного из наших фильмов, который скоро выйдет, отца Рамиля Шамсутдинова, который расстрелял солдата-срочника. И вместо того, чтобы во мне появилась некая потребность пойти к этим ребятам, потусоваться и так далее, я сразу же вспоминаю об этих покосившихся домах, о вот этой абсолютной бедности, о вот этом отсутствии дорог. Мне там приходилось вот в этих самых ботинках.

Синдеева: Вот в этих красивых ботиночках, да?

Жуков: И пофиг как бы на эти ботиночки. Ну, то есть, действительно они были все заляпаны. И ты видишь, а так люди живут, да? Абсолютно одноэтажные…

Синдеева: А ты как разговаривал с этими людьми? Как они тебя восприняли?

Жуков: На самом деле, хорошо. Понятное дело, что сначала тебя воспринимают по первому впечатлению. Как я? Московский мальчик, очевидно, и так далее. Но потом, когда мы с Салимом Шамсутдиновым разговорились, я почувствовал, что вот сходит этот скепсис, потому что я искренне сочувствую ему, и я искренне, ну, то есть, для меня, хотя я сам как бы в армии не был…

Синдеева: То есть, ты нашел даже слова для этого? Извини. Нашел слова вот эти искренне эмпатичные для отца?

Жуков: Тут… Большую часть времени говорил он. Это было интервью. Но все равно как бы я, даже несмотря на то, что у меня была маска на лице, потому что это еще было во время пандемии, которая все еще идет, но тем не менее. Я не пытался какие-то приемчики использовать, чтобы его к себе расположить. Я действительно сочувствовал тому, что он говорит, потому что вот, я говорю, я в армии не служил, но мне кажется, это одна из самых громаднейших вообще несправедливостей, которая существует в настоящий момент в России, потому что мы как-то все согласны с тем, что молодые парни после 18 лет превращаются в рабов на один год для государства, строят дачи для ребят, там для офицеров и так далее. И просто, если они там умирают, то дело либо не возбуждается, либо возбуждается по тем статьям, которые совершенно ни коем образом не вредят всей устоявшейся системе. У нас по статистике, если верить статистике фонда «Право Матери» (Вероника Марченко его возглавляет), около 2000 человек умирает так или иначе в армии каждый год! К ним обращается в районе 2000 человек! То есть, у нас с 2009 года Минобороны засекретило количество потерь в мирное время. Но при этом к ним каждый год, в фонд «Право Матери» (фонд занимается исключительно погибшими в армии людьми) обращается по 2000. Все равно я ощущаю, что каким-то образом это вот то, что случилось с Рамилем, оно как-то очень близко вот было. И, возвращаясь к этим зумерам, да? Почему-то я об этом думаю. Видимо, это можно к этой самой эмпатии отнести.

Синдеева: Я вернусь, ты начал про компромиссы. Смотри, есть такое расхожее, ну, мнение, да, что политика — это все равно так или иначе поиск компромиссов. И потом вторая фраза о том, что политика — это грязь часто, потому что все равно нужно где-то с кем-то как-то договариваться, и так далее. Что ты по этому поводу думаешь?

Жуков: Политика — не грязь. Политика, я сейчас вербально отойду на две минуты и просто попытаюсь…

Синдеева: Ты все время отходишь куда-то, я знаю. Я уже обратила внимание.

Жуков: У меня так мозг работает. Мне очень важно сначала определить все понятия, о которых идет разговор. Ну, так он работает.

Синдеева: Главное, мы не коснемся феминизма за сегодня.

Жуков: За счет этого такого мозга, я не знаю, олимпиаду в свое время по обществознанию взял. Потому что у меня так мозг работает.

Синдеева: Отошел в сторону. Политика. Грязь.

Жуков: Что такое политика вообще? Вот если очень просто, если максимально. Политика — это процесс поиска и осуществление решения проблем, возникающих при совместной жизни людей. Ну, вот такое определение. Это поиск и осуществление решений проблем, возникающих при совместной… Ну, так это же все проблемы! Это любые проблемы! Это от государственного управления до того, кто сегодня пойдет мусор выносить. Все вот это вот так или иначе связано с проблемами, возникающими при совместной деятельности. И поэтому я в этом смысле поэтический фундаменталист. Я как политику называю вообще всю человеческую деятельность. И поэтому она для меня не может быть охарактеризована каким-то одним словом. Политика разная, как и люди разные, как и деятельность разная. Поэтому с этим я не согласен. А то, что это поиск компромиссов… Компромисс — это средство, да? Очевидно, что компромисс, он выступает как бы как средство, с помощью которого ты можешь достичь чего-то, к чему ты стремишься. Очевидно, что если ты идешь на компромисс, то ты достигаешь не полностью того, к чему ты стремился, не в стопроцентном таком варианте, но, тем не менее, ты получаешь быстрее хоть какую-то часть. И как бы это скучно сейчас ни звучало, просто в каждой конкретной ситуации действительно рационально нужно просто взвешивать. Вот ты сейчас в этой ситуации действительно ли поможешь самому себе и людям, которые рядом с тобой? Или, может быть, сейчас ты на компромисс идти не должен? Ты подождешь какое-то время, ты будешь еще сильнее усердствовать, бороться за это, но ты все-таки добьешься полностью, чего ты хочешь? Если ты понимаешь, что полностью не добьешься, очевидно, только компромисс.

Синдеева: Хорошо. Давай, я тебе задам тот вопрос, который вы, в том числе, обсуждали с Навальным. Когда ты ему сказал, что, ну, вот Собчак же тебе предложила стать доверенным лицом, и у тебя была возможность выйти на федеральные каналы, озвучить любую точку зрения, позицию и так далее. И там Алексей ответил достаточно внятно, понято, почему он этого не делает. Пришла к тебе Ксения Собчак, да, и сказала: все, становишься моим доверенным лицом, и вперед.

Жуков: Я согласен с позицией Алексея. Поэтому я, собственно, и задавал ему те вопросы, которые меня интересовали. Мне было интересно, во-первых, узнать его взгляд.

Синдеева: Да, почему? Согласен с чем?

Жуков: Я согласен, вот как раз тут отличный пример, очень хорошо, что мы о нем вспомнили, да? Он идеально как раз отражает то, что я описывал сейчас своими общими словами. В этой ситуации Алексей явно потерял бы больше сторонников, чем приобрел бы. Потому что он связал бы свою репутацию с человеком, у которого (впервые я такое пару лет назад в связи с президентскими выборами заметил, и это сейчас продолжается). На самом деле, в России не у такого уж большого количества людей репутация в принципе есть. Вот некий такой шлейф, который за тобой закрепляется, и потом все время. Вот Собчак одна из них. Вот что бы она сейчас ни делала, где бы кем бы она ни работала, вот за ней есть вот эта репутация, которая за ней есть.

Синдеева: Какая? У нее есть репутация из «Дома-2», потом журналиста.

Жуков: У нее есть репутация только из «Дома-2», вот в чем суть. Репутация — это не то, как я сейчас ее характеризую. Репутация — это то, как ее видят люди в большинстве своем. Репутация — это не что-то, что человеку принадлежит. Репутация — это совокупность мнений других людей о человеке. И, если мы посмотрим на то, как на нее реагируют, в оппозиционной среде, не в оппозиционной среде…

Синдеева: Ну, почему? У нее много поклонников, понимаешь?

Жуков: Значительно больше людей, которые ее воспринимают негативно — вот о чем речь. У всех есть поклонники. Вот дело в том, что как раз такая ситуация невозможна. Потому что как только ты свою репутацию связываешь с ее, то она тебя поглощает полностью. Посмотрите на то, что происходит с Димой Гудковым сейчас. Он не может отмыться от этого. Вот абсолютно! Вот первое, что про Диму вспоминают люди, которые более-менее знакомы с его политическим, да, с его политической историей — это сотрудничество с Собчак.

Синдеева: Ты обсуждал с Димой эту ситуацию с Собчак до того, как он возглавил партию? Ну, в смысле, до того, как они сделали совместную партию?

Жуков: Там были причины. Он прямым это текстом, то есть, когда мы с ним это обсуждали, он потом то же самое говорил и в эфире у меня в программе, например, на «Эхе». Там были причины исключительно вот по типу партии, вот связанные с этим. Что, значит, Нечаев выдвинул Собчак от «Гражданской инициативы», значит, он также, если мне не изменяет память, он также пригласил Диму стать председателем партии. И одним из условий, если, по-моему, вообще не единственным, было то, что Собчак как бы в партии остается.

Синдеева: Ну, то есть, ты считаешь, это Димина ошибка?

Жуков: У Димы стоял выбор, да? Я не получаю свою собственную партию, но при этом я как бы никак не связываюсь с Собчак, и, с другой стороны, то, что и произошло, у меня будет своя партия, я буду председателем, но при этом Собчак будет рядом со мной. Уже сейчас очевидно, что Дима…

Синдеева: Ну, а тогда было понятно?

Жуков: Его все отговаривали.

Синдеева: Ты отговаривал?

Жуков: Я с ним не был знаком тогда еще. Я тогда еще не был с ним знаком, вот. Но как бы его все отговаривали, он, действительно, ну, я думаю, что он признает, что он совершил ошибку. Он просто не, ну, он такой натуры человек, он не хочет ни на кого нападать вообще, да? Я тоже не хочу ни на кого нападать особенно, но в ситуациях, когда все-таки тут уже не остается ничего сделать, как признать, что это была ошибка, на мой взгляд, да? Дима этого не делает, и имеет право на это.

Синдеева: Скажи мне, пожалуйста, на карантине вообще чем ты занимался? Ты жил один? В съемной квартире?

Жуков: Да, я жил один.

Синдеева: А, про деньги еще, кстати! На что собирается жить будущий президент и политик, если ты отказался от репетиторства и сказал, что не будешь этим заниматься? Деньги из донатов, которые присылают люди, на жизнь брать, ну, как-то не очень ловко.

Жуков: Вот тут в чем как раз момент, да? Пока у нас есть наши политические задачи, и пока мы собираем деньги исключительно которые, которых нам достаточно только на них, то мы все затягиваем пояса и тратим их на них. Но, в принципе, я воспринимаю то, что я сейчас делаю как работу, да? Все ребята, которые со мной работают, так же. Кто-то, не знаю, вынужден из университета, например, не уйти, а закончить бакалавриат, но не идти в магистратуру, да, там? Кто-то вынужден уйти с других работ, и так далее. Это все все равно работа. Мы все живые люди. И когда мы будем собирать достаточное количество пожертвований, часть из них будет идти на наше существование.

Синдеева: А как вы будете это людям рассказывать?

Жуков: Это будет…

Синдеева: В отчетности?

Жуков: Конечно, это будет в отчетности абсолютно транспарентно.

Синдеева: А сколько вы сейчас, если не секрет, собираете? Ну, так, не знаю, в месяц?

Жуков: Все открыто.

Синдеева: Это на «Патреоне» вы собираете?

Жуков: На «Патреоне», спонсорство на YouTube. Но просто дело в том, что когда у нас есть еще какой-то конкретный проект, мы хотим собрать что-то под проект, то мы собираем деньги на него. У нас вместе с пожертвованием Дурова, мы собрали на «Взаимопомощь» в районе 10 миллионов, а то, может, даже чуть больше. То есть, и эти деньги идут, они даже не идут на зарплаты. Вот что самое интересное, здесь у меня…

Синдеева: То есть, сейчас в твоей команде все работают бесплатно?

Жуков: Вообще абсолютно все абсолютно бесплатно, да.

Синдеева: Но вы долго так не протянете.

Жуков: Долго не протянем, но у нас и растут пожертвования тоже, в общем.

Синдеева: Почему ты не хочешь заниматься репетиторством?

Жуков: Я понимаю, что, по крайней мере, в настоящий момент, мне, ну, у меня слишком много вот задач политического толка, вот. И я уверен, что мы как бы быстро довольно сейчас дорастем до тех показателей, которые будут давать нам возможность существовать нормально.

Синдеева: А сколько нужно денег? Подожди, там был конкретный проект, вы конкретно на это собирали. Допустим, нет конкретного проекта, просто есть вот команда Егора Жукова, есть политическая амбиция. То есть, вы тогда на что будете собирать деньги? Вот Навальный говорит: мы собираем деньги на расследования в том числе, да? На создание большого количества…

Жуков: Ну, что входит в эти пожертвования на расследования? Это значит, на зарплату всем, кто делает эти расследования и там на другие технические расходы тоже.

Синдеева: Но вы на что будете вот как бы собирать?

Жуков: Сейчас мы, вот, ну, как бы следующее, на что мы будем собирать деньги, это, собственно, на тур по стране. Вот в августе, в сентябре как раз я хочу, такой будет первый тур с публичными выступлениями. Ну, и плюс я хочу познакомиться с людьми просто, которые там меня поддерживают в регионах, чтобы они, может быть, тоже показали, как люди живут и так далее. Это чрезвычайно интересно. На тур нам нужно в районе миллиона или полутора миллионов, вот.

Синдеева: И вы его собираете?

Жуков: Мы его, я уверен, что мы его соберем. Сейчас пока мы просто не объявили об этом еще, не объявили о сборе. То есть, как бы все знают, что я поеду в этот тур, просто мы о сборе не объявили, но объявим.

Синдеева: Я, конечно, сама увожу себя все время в этот околополитический разговор, хотя вообще я не хотела с тобой об этом говорить. Вернемся к карантину. Что ты делал на карантине? Только сейчас вот не про написание программ. Вот просто, во сколько ты просыпался? Как ты поддерживал форму там, я не знаю?

Жуков: Ну, например, во время карантина я начал правильнее питаться, условно. Я начал, теперь во время каждого приема пищи я ем сельдерей, огурцы и брокколи всегда. Во время каждого приема.

Синдеева: То есть, ты теперь ешь сельдерей, огурцы во время каждого приема пищи, а что?

Жуков: Как минимум.

Синдеева: А к чему это добавляется? К какой еде?

Жуков: Вообще у меня довольно скудный рацион, не знаю, почему, но вот как-то так с детства пошло. Это макароны, это обычная курица или гречка, вот. Болоньезе, у меня, например, мама иногда может сделать болоньезе.

Синдеева: Но ты жил вот несколько месяцев без мамы. Как ты готовил?

Жуков: Я ходил, покупал себе курицу, отваривал, ел.

Синдеева: Ты танцевать умеешь?

Жуков: Ну, я нередко танцую даже один, да.

Синдеева: Нередко?

Жуков: Нередко, совсем нередко.

Синдеева: А ты как танцуешь? Ну, как?

Жуков: Я не знаю, как я могу показать сейчас, как я танцую? У меня было вообще, смешно.

Синдеева: Давайте, музыку включим?

Жуков: Да ну зачем? Я не буду.

Синдеева: Под какую музыку танцуешь?

Жуков: Я расскажу лучше историю. Зря я об этом рассказал! Это обстановка должна быть соответствующая.

Синдеева: Я тебе составлю компанию.

Жуков: До того, как я начал избираться в Мосгордуму, у меня Instagram был прям наполнен, причем, максимально те вещи, которые, наверное, не для политика, хотя, кто его знает уже в наше время? У меня Instagram был посвящен исключительно моим пьяным танцам, вот исключительно!

Синдеева: Пьяным? Подожди, стоп! Ты же практически непьющий, и пьешь только пиво! Когда это все было?

Жуков: Они все были исключительно из-за пива, все эти танцы.

Синдеева: А сейчас ты позволяешь себе что-нибудь?

Жуков: Я недавно с ребятами встречался, вот с одноклассниками моими, с которыми я там уже давным-давно общаюсь.

Синдеева: Как часто?

Жуков: Ну, до пандемии мы до этого встречались.

Синдеева: Подожди. То есть, ты только по пьянке станцевать? Но ты же говоришь, дома иногда танцуешь. Ты же вряд ли дома один выпиваешь пиво?

Жуков: Многие любят. Я не выпиваю, действительно, дома один, это правда. Многие люди, мне кажется, танцуют дома одни. Это такая…

Синдеева: Ну, хорошо, а девушку ты можешь на танец пригласить? Вообще танцевал с девушкой? Где? Когда?

Жуков: Конечно. Вот есть перед Кремлем где-то, по-моему, недалеко от Кремля, бар. Называется «Маяк».

Синдеева: В нашем возрасте был, как это, в нашем детстве, юности, «Маяк» был, он уже закрыт там.

Жуков: Вот там есть бар, я не помню. По-моему, недалеко от Кремля. И там, в общем, самые разные истории происходили.

Синдеева: Какие? Какие? Что это за бар такой? Он сейчас работает?

Жуков: Это абсолютно обычный бар. Там забавно, потому что вот опять же мы тусовались там с ребятами из, одноклассниками моими, с которыми я продолжаю общаться. И там просто это место, в котором постоянно что-то смешное происходит. То какие-то, значит, то мы там выпиваем, ребята, подходит какой-то человек, у которого прическа очень похожа на Молчаливого Боба из «Симпсонов», такая большая закрученная. И мы говорим, типа, классная прическа, чувак! Он такой: «Серьезно? Мне никто давно не делал комплименты», и покупаем просто нам всем выпивку за свой счет. Ну, и так далее. Место очень забавное, там постоянно что-то происходит. Я бы не сказал, что я какой-то очень правильный, я о себе так не думаю совсем.

Синдеева: Ну, производишь впечатление именно такое.

Жуков: Ну, я не знаю, хорошо это или плохо.

Синдеева: Вот у тебя в команде (я уточнила у Дениса Катаева, ничего ли не поменялось), у тебя в команде только парни. Мы не про феминизм, не вот про это все. Почему?

Жуков:  Ну, потому что просто так. Во-первых, это не всегда так, потому что у нас, например, на звонках во «Взаимопомощи» одним из таких менеджеров является, в общем, девушка. Она из компании, из команды, вернее, Димы Гудкова. Но через Женю Овчарова, это руководитель команды, с которым я и познакомился, когда познакомился с Димой, вот. Собственно, через Женю абсолютно у Ксюши…

Синдеева: То есть, девушка одна есть, уже можно ее как флаг выставить.

Жуков: А мы не выставляем ее никуда как раз. Ксюша сидит спокойно там на звонках.

Синдеева: Ну, почему так получилось? Понимаешь, ты не задавался?

Жуков: У меня двое ребят — это ребята, которые ходили ко мне, вот когда я репетиторствовал, ходили ко мне на уроки.

Синдеева: А что ты преподавал, кстати?

Жуков: Я преподавал олимпиадное обществознание. То есть, я сам призер Всероссийской олимпиады по обществознанию, вот. То есть, двое ребят — это мои ученики. Женя, с Женей я познакомился во время, значит, кампании Димы Гудкова. Ну, то есть, раньше, конечно. Соответственно, Лешу, его привел Женя, а вот, и Денис Катаев, ну все знают Катаева.

Синдеева: Ну, то есть, вариант, что в команде может появиться девушка?

Жуков: С радостью абсолютно. Я не по этому принципу выбираю. Мне совершенно неважно, парень, девушка, если человек компетентный, если человек может войти в команду так, чтобы всем было комфортно, вообще пофиг. То есть, мне кажется, что люди, которые обращают на это внимание, значительно больше сексисты, чем я. Мне совершенно фиолетово – парень, девушка. Если человек может помочь моему делу, да вообще отлично!

Синдеева: Скажи, пожалуйста, на тебя обижаются родители когда-нибудь? Мама?

Жуков: Я бы не сказал, что мы прям очень много общаемся, особенно да, там, наверное, последние года 4, может быть, 3.

Синдеева: Ну, как? Ты живешь в семье.

Жуков: Ну, да. Но я преимущественно своими делами всегда занят. Поэтому я бы не сказал, что есть какие-то обиды или что. Нет, мы в хороших отношениях. Если бы мы были в плохих отношениях, я не уверен, что они бы так яростно помогали моему освобождению.

Синдеева: Нет, даже если бы вы были в плохих отношениях, поверь мне, родители помогали бы яростно твоему освобождению.

Жуков: В общем, все очень мирно, никаких.

Синдеева: То есть, у мамы нет обид на тебя? Что ты там, не знаю, невнимательный? Но ты же сам говоришь.

Жуков: Может быть, это есть, но я недостаточно внимателен, чтобы это заметить, наверное. Может быть, вот так, наверное. Никаких серьезных конфликтов нет, у нас хорошие отношения абсолютно.

Жуков: А скажи, у вас есть какая-то традиция в семье? Не знаю, там вместе ужинать? Собираться? Ну, что-то такое есть, что надо делать вместе?

Жуков: Ну, вот из тех вещей, которые обычно вместе, это, например, поездка на кладбище к дедушке. Вот это обычно всегда происходит всей семьей. Там, когда годовщина смерти, например, или день рождения. Вот такого рода вещи. Ну, понятное дело, что во время каких-то праздников, тот же самый Новый Год условно. Я обычно его в семье провожу.

Синдеева: А с братом как ты?

Жуков: С братом офигенные отношения у меня.

Синдеева: Что вы делаете? Сколько ему?

Жуков: Ему, брату, он в 2006 году родился. В сентябре 2006 года.

Синдеева: 14.

Жуков: Ну, да. 13, по-моему, если я все правильно посчитал. Вот. Брат плавно входит в тот возраст и уже преимущественно в него вошел, когда мне с ним интересно просто даже пообщаться бывает. То есть, брат начинает шарить, что называется. Брат шарит.

Синдеева: А скажи, он такой же умный, как ты?

Жуков: Ну, он явно может спокойно достичь в академическом смысле всего того же, чего достиг я. Я совершенно в этом глубоко убежден. Может, это гены, я не знаю.

Синдеева: А вы похожи? Не внешне, а вот вообще? То есть, у него тоже есть перспектива стать политиком?

Жуков: По-моему, брат сейчас хочет стать экономистом. По-моему, он в эту сторону сейчас двигается. Ну, я в его возрасте не помню, кем я хотел стать. По-моему, не знаю, комиксы рисовать я хотел в его возрасте, что-то такое. Поэтому это уже значительно в этом смысле он как бы ушел вперед по серьезности своих желаний. Вот. Я думаю, что у него большие перспективы. Он реально смышленый чувак.

Синдеева: А чем он увлекается?

Жуков: «Фортнайтом» он увлекается. Он очень любит играть в «Плейстейшн». Обожает просто.

Синдеева: А ты?

Жуков: Я купил «Плейстейшн». Самое смешное, что тот «Плейстейшн», на котором играет брат, его купил я. Это были как раз те самые тучные времена, когда я занимался репетиторством, зарабатывал под сотку, значит, в месяц, или иногда больше. И просто мне в какой-то вечер стало скучно, я просто поехал и купил себе «Плейстейшн». Это было то время, когда вышла вот эта вот игра от «Рокстар» очень известная. Купил, поиграл, по-моему, где-то минут 40 и забил абсолютно на нее. И в итоге я ее прошел во время только домашнего ареста. То есть это примерно через два года я ее прошел, вот, когда уже совсем делать было нечего. Но после того как я поиграл 40 минут, началась просто эра игр моего брата, потому что он как будто вообще. И, в общем, мой брат очень любит.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, а спорт? Ты что-нибудь делаешь? Зарядка? Отжимаешься?

Жуков: Со спортом вообще у меня в жизни было много разных попыток начать ходить в зал. И, на самом деле, были продолжительные. И там у меня пик был, это, по-моему, что-то 74 кг. Не очень много, но при моем метаболизме, потому что у меня он просто очень быстрый, то есть, очень все пере… Это было довольно.

Синдеева: То есть, подожди, 74, это значит, ты был такой накачанный?

Жуков: Я был вполне себе, ну, да, да. И когда, там где-то был период, наверное, может быть, недель пять, когда у меня не росло, не росло, не росло, потом я начал уже подходить…

Синдеева: Не росли мышцы, ты имеешь в виду?

Жуков: Ну, да, это нормально, на плато выходишь. Это обычная история. И потом я начал уже подходить к 75, и тут меня задерживают, и как бы тюрьма.

Синдеева: А, то есть, ты что? В тюрьму пришел такой плотненький?

Жуков: Довольно плотный я пришел в тюрьму, да. Но я там я…

Синдеева: А сейчас сколько раз ты отжимаешься? Не знаю, можешь отжаться?

Жуков: Сейчас как-то спорт немного вышел из моей жизни. Но надо его возвращать.

Синдеева: Подожди, что тебя кроме политики и судьб Родины еще интересует? Что увлекает?

Жуков: Это мой драйв. Политика — это мой драйв. Это правда. Это, о чем я постоянно читаю, то, что я постоянно смотрю. Понятное дело, что для того, чтобы там, условно, отвлечься, я могу посмотреть какую-нибудь фигню на YouTube. Ну, то есть, грубо говоря, я до сих пор смотрю уже в течение многих лет PewDiePie. Вот прям постоянно, каждый день почти я все его выпуски смотрю, когда там ем, грубо говоря, да? Это прям стабильно. Но вообще для меня это сама жизнь и есть. Это то, из чего вот эта ткань, ткань человеческих взаимоотношений.

Синдеева: Так, ладно.

Жуков: Поэтому, я не знаю, вот я там слежу за протестами в США, как будто они происходят у меня просто на заднем дворе.

Синдеева: Что ты, кстати, думаешь? Давай так коротко. Причины этих протестов?

Жуков: Я вот так скажу. Несмотря на то, как устроено общество, как оно было устроено раньше и так далее, нужно бороться только с теми людьми, которые в чем-то виноваты. Когда у нас есть белый, который владеет каким-то бизнесом, который никогда в своей жизни ничего расистского не сделал, то его бизнес грабить не имеет никто права, будь хоть твои предки тысячу раз рабами. Это не оправдание.

Синдеева: Но вопрос был, как ты думаешь, причины? Вот что послужило причиной? Почему?

Жуков: Очень много причин. От действительно тех абсолютно невыгодных для афроамериканского населения последствий, которые являются последствиями рабства, потому что, и как потом их расселяли, да? И последствия сегрегации и так далее, это действительно, это действительно отвратительные вещи, которые происходили в прошлом, и которые сейчас именно с точки зрения своих формальных норм, формально они отменены. До того факта, что после того, как у нас была инициирована программа «Великое общество» Линденом Джонсом в 64-м или 65-м году. Это программа, которая, по сути, до сих пор к настоящему моменту, это программа, которая является основой социальных программ в Соединенных Штатах. Программа для бедных, по безработице и так далее. Вот в тот момент количество афроамериканских пар, даже нет, не так, количество афроамериканских детей, которые росли в семье с одним родителем, было 25%. Сейчас это 85%. Если мы посмотрим на социологию, в любой стране самый главный фактор, коррелирующий с тем, что человек потом ничего особенного в жизни не добивается — это количество родителей в семье. Так статистически происходит обычно. Это просто статистика в любой стране.

Например, одно из последствий, вернее, того факта, что человек растет в семье только с одним родителем — это то, что он будет заниматься криминалом. Корреляция очень высокая. И так далее. Вот систематический расизм. Люди, которые приезжают, например, из Кубы, из соседних стран, внешне никак от афроамериканцев не отличаются. И если у нас реально существует систематический расизм, то по уровню доходов, по уровню проживания, по уровню того neighborhood, в котором они живут и так далее, они должны быть примерно одинаковы, то есть, система к ним одинаково относится. Неправда. На несколько десятков тысяч долларов доход выше у представителей черного населения с точки зрения, темнокожего населения, которые приехали, это эмигранты первой-второй волны. Может, это культура? Может быть, это культура такая установилась? Может быть, это культура, я говорю, построенная на браках с одним родителем? Может быть, это глорификация насилия?

Синдеева: Мне кажется, что шире проблема. То есть, это что-то назрело в обществе? Что-то, какой-то нарыв, который был, вскрылся? Мне кажется, что важно понять, что это за нарыв?

Жуков: Любая идеология — это история. История о том, кто виноват, кто здесь потерпевший, кто пострадавший, и почему это неравенство существует. Это нарратив. И очень давно демократы и мейнстримные медиа продвигают нарратив, согласно которому во всех бедах афроамериканского населения виноваты представители белого населения. Из-за чего? Из-за наличия несправедливо полученных белых привилегий. И все! Это даже не ставится под сомнение никем. Это продвигается просто отовсюду. И нараттив очень легко сформулировать подобного рода, потому что он простой, он легко ложится. И потом этот же нараттив в итоге выводит людей на улицы. Никто же не отрицает, что существуют расисты. Конечно, конечно! Но задача в том, что действительно ли виновата некая обезличенная система в том, что существует это неравенство? Или все-таки существуют причины, которые нельзя объяснить просто наличием каких-то белых привилегий или истории? Никто, еще раз, никто не спорит, что было рабство, и это аморально. Никто не спорит, что сегрегация — это государственное угнетение, подкрепленное насилием. Но мы должны смотреть и на другие причины, на то, что приводит к этой ситуации помимо вот того, что нам говорят мейнстримные медиа.

Синдеева: Но мне поэтому и казалось, что как раз причина гораздо шире и глубже, чем то, о чем ты говоришь.

Жуков: Существует некий очень серьезный идеологический клеш — это правда. Он есть.

Синдеева: Хорошо. Закрыли, сейчас как раз спрошу про медиа. В прекрасной России будущего, где Егор Жуков будет президентом, будут, как будут устроены СМИ? Будут ли государственные СМИ?

Жуков: Ну, может быть, одно.

Синдеева: Зачем?

Жуков: Хороший вопрос.

Синдеева: Вот каждый раз. Я Соболь спросила, она говорит, ой, я об этом не думала. Я говорю, а почему вы не думаете об этом? Давайте думайте.

Жуков: Нет, нет. Я думал об этом в том смысле, что, конечно, нужна максимальная приватизация, абсолютно все в частных руках. Одно в том смысле, что, ну, что-то по типу, как это? РВС, по-моему, это в Соединенных Штатах? Когда вот образовательный контент или что-то еще. Понятное дело, что это все на самом деле, ну, я как либертарианец, могу сказать, что мне вообще государство как институт не нравится, и поэтому в прекрасной России будущего государства может и не быть. Я ни к чему не призываю, и так далее. Речь…

Синдеева: Мне нравится. Почему тогда в этой прекрасной России будущего есть президент?

Жуков: Его нет.

Синдеева: А что будет?

Жуков: Будет? Прекрасная Россия будущего, моя прекрасная Россия будущего, она невозможна без отмирания института государства во всем мире. Вот, если мы говорим сейчас о реально самой прекрасной России будущего. Если мы говорим о каких-то ближайших шагах, то это максимальная дерегуляция всего. Вот всего, до чего можно руки дотянуть. Социальные сферы.

Синдеева: Не-не-не, зачем президент тогда? Ты, ограничишь права президента? Что ты сделаешь? Зачем он вообще нужен?

Жуков: Ну, есть определенная система управления, правильно?

Синдеева: Вот, но они же разные тоже бывают.

Жуков: Я считаю, что президентская система, собственно, по типу Соединенных Штатов, например, она является лучшей в вопросе издержек и противовесов, в вопросе разделения властей. Потому что если мы возьмем парламентскую систему, про которую вот сейчас говорят, что это эталон демократии, в парламентской системе нет издержек и противовесов. Там власти не разделены. Там победитель, там председатель, лидер победившей партии становится премьер-министром. И это может продолжаться десятилетиями. И одна и та же партия, и один и тот же человек может быть лидером. Поэтому здесь же вот ещё о чем важно помнить. Демократия, абсолютная демократия  не является лучшей системой.

Синдеева: Для простого человека в Ижевске или Мичуринске, откуда я, вот сейчас у нас президент нам не нравится, но вот придет лучший президент, и мы за него проголосуем. Но, в общем-то, опять нам нужен условный пастух, который будет нас пасти, да? Вот как ты здесь?

Жуков: Не-не-не, я понимаю. Наверное, дело в том, что восприятие должности президента, оно какое-то вождистское. Это же может быть по-разному. Если государство…

Синдеева: Но вот как бы было у тебя?

Жуков: Мне нравится модель Соединенных Штатов, которая была написана умнейшими людьми своего времени.

Синдеева: То есть ты будешь менять политическую условно систему, если ты станешь президентом? Ну, как?

Жуков: Конечно, ее надо менять. Российская Конституция в настоящий момент суперпрезидентская!

Синдеева: Какая?

Жуков: И та, и другая. На самом деле, и та, и другая. Ну, как можно иначе как суперпрезидентской назвать Конституцию, в которой президент имеет право распустить парламент, если парламент три раза не утвердит им же предложенную кандидатуру премьер-министра? Вот. Поэтому она еще как бы с самого начала была такой, написана была под Ельцина, и понятное дело. России нужна система, при которой, как говорил, Джеймс Мэдисон, честолюбие будет останавливать честолюбие. Вот один из отцов-основателей США. Когда власти будут независимы друг от друга, политики будут хватать друг друга за глотки, останавливая друг друга, хватая за руку, по сути. В президентской системе независимый парламент, который имеет право преодолеть президентское вето, существует независимый суд, в котором пожизненно сидят судьи, которых президент не может отправить в отставку – это значительно более независимая система чем та, что существует сейчас в России.

Синдеева: А ты в «Тиндер» вернулся?

Жуков: Нет, потому что это администрирование сайта.

Синдеева: Нет, подожди. Значит, блог ты свой можешь писать?

Жуков: Я его не веду! Я записываю ролики, а выкладывают. А вот так и есть! Администрирование сайта — это техническая работа. То есть, я записываю ролик.

Синдеева: Но в «Тиндер» ты просто выкладываешь фоточку свою?

Жуков: Я же выкладываю! И я же свайпаю вправо или влево.

Синдеева: Почему не может твоя команда это делать так как в случае с видео?

Жуков: Как может делать? Ну, действительно.

Синдеева: Ты сказал в какой-то момент, что у тебя очень высокая планка с точки зрения там девушки. И даже сказал, она должна быть моего роста, например. Что еще должно быть у девушки?

Жуков: У меня нет типажа. У меня нет, правда. Мне всегда казалось, что мой типаж — это, условно, там, не знаю, загорелая голубоглазая блондинка, в итоге моей последней девушкой была брюнетка, бледнокожая и, в общем, совершенно не загорелая, скажем так. И поэтому, хотя голубоглазая. И поэтому я не ставлю для себя здесь никаких.

Синдеева: Она может быть с другими взглядами?

Жуков: Нет. Нет.

Синдеева: А вот как ты будешь себя регулировать? Ну, вот ты представляешь, ты познакомился с девушкой вот там, вот в этом баре. И вы даже станцевали. Но это же сложно, эти чувства определить. Понимаешь, в начале вот что-то такое зацепило, да? И вот не сразу даже понимаешь. Ты же не спросишь ее? Или спросишь?

Жуков: Спрошу. Это же не будет сразу такой вопрос, ну, просто об этом наверняка зайдет разговор моментально. Потому что если, ну, как бы один из самых типичных вопросов, которые задаются в начале, это чем ты занимаешься?

Синдеева: Ну, да. Она говорит: я, например, работаю, там, не знаю.

Жуков: А я ей отвечу, чем я занимаюсь. И все, начнется разговор.

Синдеева: Да, нет, ну, допустим, она нормально занимается, у нее есть уважение к чужим взглядам. Она тебе просто сразу, ну, даже ей в голову не пришло поделиться, ей парень понравился. И вот ты уже все, вы встречаетесь, у вас там роман. Ты влюбился по уши, все, уже там!

Жуков: Такого не может быть, если я не узнал ее взгляды. Ну, конечно.

Синдеева: Ну, послушай!

Жуков: Ведь это же не просто, сейчас скажу максимально феминистическую вещь, с которой я полностью согласен. Девушка же, которая будет рядом со мной, это не просто кусок мяса, правильно? Мне важно с ней разговаривать, мне важно, чтобы мы были похожи по каким-то самым базовым вещам, чтобы мы понимали друг друга. Ну, по-моему, это какие-то такие вещи, которые даже очевидны. У меня же тоже нету такого, что я стопроцентно убежден во всем, во что я верю. Единственная моя самая главная цель — это стремиться к истине, как бы это ни звучало пафосно, да? И если человек приводит аргументы, которые могут меня переубедить, то с радостью, да? То есть, у меня нет желания сохранить лицо, у меня есть желание стремиться к правде. И поэтому, если человек сможет меня переубедить…

Синдеева: К правде или к истине?

Жуков: Я это как синонимы использую сейчас. Вот. И, соответственно, если ни у кого не получится переубедить другого, то это значит, что несогласие по такому фундаментальному вопросу, да? Ну, то есть, если человек считает, что ради установки политической системы можно убивать десятки миллионов людей, то что-то как-то уже не туда совсем пошел разговор.

Синдеева: Скажи мне, пожалуйста, когда ты, сейчас. Когда к тебе пришел Навальный (и это правда было очень интересно за вами наблюдать), и когда выключились микрофоны условно, какие у тебя чувства остались от этого разговора?

Жуков: Хорошие. Мы потом сидели в кабинете Веника, пообщались. Вообще отлично, перешли на «ты». Ну, то есть, никаких проблем. Сфоткались, по его, кстати, инициативе.

Синдеева: А как ты считаешь, Навальный видит в тебе такую конкуренцию серьезную?

Жуков: Мне вообще неважно. Ну, то есть, меня это не волнует абсолютно.

Синдеева: Но ты при этом отвечаешь на его выпады в своих роликах.

Жуков: Конечно. Потому что я понимаю, что его слова видит большое количество людей. И если я просто не отвечу на это никак, то, возможно, у большого количества людей зафиксируется в голове именно та характеристика моей деятельности, которую дал он. И это реально.

Синдеева: А тебе сложно это делать? Тебе это нравится делать? Вот так вот отвечать?

Жуков: Это просто мне необходимо.

Синдеева: Необходимо.

Жуков: И я действительно, вот у меня возникал этот же самый вопрос, и потом мысль, соответственно, возникла в голове. У меня тут нет потребности ответить самому Навальному! Если бы у меня была потребность ответить Навальному, я бы ему написал, да? И никто бы об этом не узнал. Но он это сделал публично, что-то обо мне сказал. Значит, я отвечу ему публично, потому что мне не его мнение важно, мне важно мнение людей, которые увидели то, что он написал.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, вот эти три года условно из которых уже сколько?

Жуков: Ну, полгода прошло примерно.

Синдеева: Полгода прошло. Какие там ограничения ты на себе чувствуешь?

Жуков: Никаких. Ну, то есть, я…

Синдеева: А тебе надо куда-то ходить?

Жуков: Да, мне надо ходить отмечаться, но это один раз в месяц, и вообще никак меня не напрягает. Я не могу расплачиваться карточкой. Везде таскаю с собой наличные. Потому что я внесен в список мониторинга чего-то там, и считается, что, значит, если у меня будет карточка, то я буду спонсировать терроризм и экстремизм.

Синдеева: А скажи, а вот когда вы собираете деньги, например, на том же «Патреоне» и так далее, вообще важно происхождение денег для тебя? Вот на твою кампанию. Ну, то есть, насколько там открыто?

Жуков: Не открыто. Люди жертвуют.

Синдеева: А тебе вообще важно или нет? Давай, не так, по-другому спрошу. Происхождение денег для финансирования, например, твоей кампании политической, оно важно? Ну, вот, тебе…

Жуков: Я тут отвечу как Нюта Федермессер, которая говорит: «Пусть мне деньги даст хоть Бен Ладен или сам дьявол, я знаю, что я сам их потрачу значительно лучше, чем они».

Синдеева: То есть, ты так же? То есть, ты, ну, посмотри. Нюта говорит при этом про социальные…

Жуков: Я считаю, что моя деятельность является чрезвычайно полезной для страны.

Синдеева: Приходит к тебе господин Малофеев. И дает тебе денег, которые финансировал в том числе…

Жуков: Если господин Малофеев ко мне приходит, это значит, что он совершенно точно чего-то от меня хочет.

Синдеева: Вообще ничего не хочет, все изменил, поменял взгляды.

Жуков: Вот в том-то и дело! Это невозможно. И причем, кстати, самое интересное, что, ну, тот же самый вопрос. Если «Единая Россия» не будет выдвигать никаких условий, например, и просто даст тебе свой бренд условно. И ты понимаешь, что, возможно, твои шансы повысятся, если ты пойдешь от «Единой России». Но я не хочу собой отмывать бренд «Единой России»! И если я буду помогать бренду «Единая Россия», значит, я свою же собственную цель отодвину. И вот об этом и речь. То есть…

Синдеева: Ты говоришь, Малофеев значит что-то от меня, да не надо ничего! Просто у него проснулась.

Жуков: Не будет такой ситуации!

Синдеева: Почему не будет? Послушай, у него, ну, что-то его достало, понимаешь?

Жуков: Если его что-то достало, значит, он это сделал публично, значит, у него изменились взгляды, значит, он покаялся.

Синдеева: То есть, надо публично тебе дать денег?

Жуков: Нет. Если он публично даст мне денег, а до этого он изменился, он извинился, он заплатил семьям погибших, он покаялся и так далее, то тогда это совсем просто другая ситуация. И еще не факт, что я у него возьму, потому что, может быть, это все не отмоет его репутацию настолько. Потому что в конечном счете, возвращаюсь к самому началу разговора о компромиссах, да? Нужно понимать, ты, пойдя на этот компромисс, все-таки своей цели добьешься или не добьешься? Я не хочу отмывать бренд Малофеева, не хочу отмывать бренд «Единой России», здесь слишком высоки риски. Я знаю, что я потрачу деньги лучше, чем Малофеев, если он мне их даст. Конечно. Но при этом как бы помимо этого я потеряю огромное уважение, огромного количества людей.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, после того, как уже тебя выпустили, состоялся суд, были ли какие-то звонки там, не знаю, из Администрации президента?

Жуков: Нет.

Синдеева: Ну, давай уже, ладно, последний такой вопрос. Про будущее прекрасной России. Гей-пары будут? Гей-браки в будущей прекрасной России?

Жуков: Конечно. Вообще не дело государства кому-то устанавливать, что делают добровольно люди в своей спальне. Ну, как бы это, по-моему, настолько очевидная вещь.

Синдеева: Нет, нам с тобой — да. А им нет. Ну, ладно. И последнее, вождизм. Вот смотри, Навального там часто обвиняют в вождизме. И не боишься ли ты, что у тебя появятся вот эти опять же нотки вождизма?

Жуков: Тут вопрос, над которым я сам размышляю. И у меня скоро ролик на канале выйдет, завтра-послезавтра, наверное. В своей части, посвященной и этой теме тоже. Это реально очень важный вопрос, нужно ли оппозиции объединяться. Это все в эту сторону. На самом деле, вождизм — он про это. Ну, когда бы мы назвали Навального невождем? Если бы он стремился к объединению, собственно. И это действительно очень-очень непонятно. Потому что, с одной стороны, очевидно, вот понятное дело, у нас у всех одна цель, мы объединим свои ресурсы, вот наш оппозиционный кулак мощнее стал. Но, с другой стороны, а вдруг у кого-то из там лидеров оппозиции есть вот свой план, который в чистом виде самый эффективный, самый правильный, наиболее верный? Наиболее способный привести к этой самой цели? И этот план, если этот человек начнет с кем-то объединяться, размоется? И начнутся склоки, начнется разноголосица, и в итоге все останутся на том же месте, на котором и были? Это правда вопрос, и я правда не знаю на него ответ. Потому что как бы so far для Навального отлично работает его история с вождизмом, он лидер оппозиции, и никто с этим пока не может поспорить. И самый популярный оппозиционер в стране.

Синдеева: Ну, я тоже как раз хотела с тобой на эту тему поговорить, но я поняла, что мы уйдем в дебри — как раз о возможности объединения, да? И ты тоже не ответил, ну, до конца для себя, наверное?

Жуков: Я просто, да. Тут же вот еще что важно, важно осознавать свои собственные ресурсы, потому что ты можешь наоборот выиграть что-то от объединения. Вот я нахожусь сейчас опять же в начале политического пути. У меня есть большое уже количество сторонников, определенные ресурсы и так далее. Но возможно, например, от совместной деятельности с кем-то из оппозиции, я даже не могу сейчас, я не знаю, с кем, но с кем-то. Возможно, я только приобрету, да?

Синдеева: Но если бы вот Навальный тебя позвал к объединению?

Жуков: Ну, на равных только. Все равно только на равных. Это никогда не будет «Навальный и ко».

Синдеева: Еще один вождь растет. Ну, давай, давай.

Жуков: Это нежелание, по сути, предавать тех людей, которые верят в меня и те ценности, которые несу я. Потому что если я начну идти на компромиссы, даже с глобально сторонниками, то это значит, что я буду отходить от того, за что меня люди поддерживают. И поэтому это не только вождизм и даже не столько вождизм. Это просто верность твоим сторонникам.

Синдеева: Вот у меня нет пресс-секретаря. И у меня даже помощника сейчас нет. Ну, ладно, помощник был, пресс-секретаря нет. У тебя, не успел ты сделать команду, у тебя уже есть пресс-секретарь. У Навального есть пресс-секретарь.

Жуков: Честно скажу, мне было лень общаться с прессой первое время, вот и все.

Синдеева: Ну, как? Вот и Путину лень общаться с прессой.

Жуков: А что такого в пресс-секретаре? Ну, вот есть Стас, которому было не в падлу делать эту работу. Нам, как только я вышел, звонило по несколько просто СМИ в день, очень много.

Синдеева: Ну? И что?

Жуков: Ну, так отлично! Они пишут Стасу. Стас, во-первых, постольку-поскольку он человек, с которым мы постоянно на контакте, он понимает, с кем я буду общаться, с кем не буду, кто мне близок, кто мне не близок. Он сразу же выстраивает календарь.

Синдеева: А как вот здесь, кстати? Близок — не близок, буду — не буду.

Жуков: Ну, с RТ я не пойду общаться, грубо говоря. По той же причине, почему не буду избираться от «Единой России» или брать деньги от Малофеева. Я не хочу отмывать бренд RТ. Ну, и вот из такого рода вещи. С большей частью СМИ мы, конечно, общались. «Царьград ТВ» мне не писал.

И тут еще есть вопрос, во-первых, личных отношений. Если ты не хочешь портить отношения с человеком, очевидно, что ты с ним лично пообщаешься. Поэтому я как бы в этом проблем не вижу, именно чтобы лично пообщаться. Но, с другой стороны, просто это может речь идти о том, что у меня пресс-секретарь делает расписание, просто можно с ним или с ней связаться. То есть, это технически, может быть.

Синдеева: Ок. Если технически, все понимаю. И последний вопрос, Серебренникова дело. Дело «Седьмой студии». Недавно, собственно, был суд, слава богу, условно, хотя понятно, как и в твоем случае, так и в этом, это все несправедливо и все должно быть, конечно, оправдано и отменено. Но ок, мы радуемся уже этому. Возможно, я не увидела, но я много чего пересмотрела за последнее время. Я не видела твоей позиции по этому поводу. А самое главное, что я вообще надеялась тебя увидеть у суда, когда был день приговора. Потому что мне кажется, что это очень резонансное дело, что оно там условно очень похоже на «московское дело», на твое. И мне было грустно от того, что я тебя не увидела. И не услышала твоей позиции.

Жуков: Ну, по-моему, я что-то снимал в тот день, то есть, я занят был. А относительно позиции, ну, тут, по-моему, понятно абсолютно.

Синдеева: Понятно, она высказывалась публично в твоих блогах? На твоем канале?

Жуков: По-моему, нет, по-моему, публично я…

Синдеева: Почему? Вот Навальный тоже про дело Серебренникова ничего не говорит. Извини, что Навального вспоминаю, потому что тут у вас это…

Жуков: Хороший вопрос. Потому что очевидно, ну, то есть, я сочувствую Серебренникову, сочувствую всему этому комьюнити, и многие из них, Кукушкин, например, Никита…

Синдеева: Но вот Оксимирон пришел к суду, знаешь? Ну, я сейчас опять же не потому, что он такой крутой и так далее. Очень важно — количество людей, которые туда придут, количество людей, в которых есть опять же доверие аудитории, репутация.

Жуков: Мои чувства, мое сердце условно, оно полностью на стороне Серебренникова и всех осужденных, абсолютно. У нас так устроена система работы с государственными деньгами, что там просто невозможно человека не посадить при желании. Поэтому я не знаю.

Синдеева: Просто у тебя же, смотри, уже есть твоя большая аудитория, у тебя уже есть поклонники.

Жуков: По-моему, все, ну, я глубоко убежден, что все люди, кто меня поддерживают, понимают, что это за дело.

Синдеева: Но вот может оказаться, что не так.

Жуков: Ну, это не знаю, по-моему… Просто оно очень долго длится, про него все знают. Длилось. И всем очевидно, как оно устроено.

Синдеева: Это вот, ну, извини, что я, я просто про это тоже думала, и это меня очень сильно, кстати, расстроило. Ну, расстроил сам факт того, что нам кажется, нам, вот в нашем этом кругу, что, ну, это же очевидно, это же понятно, да? Давно идет.

Жуков: Люди, которые меня смотрят, они условно входят в тот самый круг. Они читают те же СМИ.

Синдеева: Ну, слушай. Я не знаю, смотри. А если это не так? Потому что, например, у меня был яркий эпизод, когда люди, которых я хорошо знаю, ну, у нас очень много общих знакомых. И когда я сказала, что я иду на суд к Серебренникову, они сказали: «А что, еще дело идет?» Понимаешь? Я говорю, ну, да. Они говорят: «А мы думали, уже давно все закончилось».

Жуков: Ну, наверное, я вот сейчас подумал, наверное, объяснение заключается именно в уверенности, что все об этом знают.

Синдеева: Что все все понимают.

Жуков: Да.

Синдеева: У меня был Егор Жуков. Но я все-таки надеюсь, что когда-нибудь, хорошо, мы где-нибудь случайно встретимся в баре и станцуем.

Жуков: Отлично, в баре можно.

Синдеева: А у тебя еще в Instagram есть танцы твои?

Жуков: Нет, они были все удалены перед кампанией в Мосгордуму.

Синдеева: Почему? Все равно в интернете где-нибудь это можно найти, наверное. Нет?

Жуков: Не знаю. Ну, может быть. Вот сейчас я бы, наверное, не стал это удалять. Ну, это же тоже, это все-таки первые шажки. Мне тогда казалось, что…

Синдеева: Знаешь, я когда увидела танцующим Медведева вот в том ролике, помнишь?

Жуков: Вот! Это мы возвращаемся к нашему первому или там второму разговору. Речь о том, что в итоге, если мы посмотрим, какое прозвище привязалось к господину Медведеву во время его президентства, это прозвище «жалкий». И…

Синдеева: Не потому, что выложили танцы. Ну, правда. Ну, нет. Поступки определяют это. Если бы он тогда взял и не сдал эту историю 24 или какого-то сентября, не было бы такого, понимаешь? Ну, слушай, поступки определяют, а не…

Жуков: Это тоже один из поступков. Это то, как ты себя позиционируешь.

Синдеева: Так круто, что я увидела его человеком, понимаешь? И это, ну, это вызывает симпатию. Ну, то есть, если бы он еще у себя видео такое выкладывал. То есть, я не понимаю, зачем прятать себя-человека из…

Жуков: Я бы не сказал, что это ты прячешься. Ты просто…

Синдеева: Это как два лица у тебя получается.

Жуков: Вот я как раз пытаюсь это донести. Это не два лица! Ты не то, что ты надеваешь на себя какую-то маску, потом возвращаешься домой — нет! Задача, когда я говорил про выбор условного пути — это не про то, что я выбираю, как себя только лишь позиционировать. Это как я жить буду.

Синдеева: Но ты же танцуешь дома! Зачем же ты! Или в баре!

Жуков: Я могу перестать это делать, если я пойму, что меня не будут воспринимать серьезно. А ведь это очень важно для политика, особенно в России, чтобы тебя воспринимали серьезно. Меня уже в связи с моим возрастом не воспринимают серьезно, да? Возраст, конечно, недостаток, который быстро проходит, но все равно. Я быстрее хочу добиться тех вещей, которых я хочу добиться.

Синдеева: Но при этом ты же тоже где-то сказал: а я не буду, я буду ездить на метро и как там премьер-министр. Кстати, тоже хотелось бы посмотреть.

Жуков: Я буду ездить на метро, потому что мне просто нравится ездить в метро. Я думаю, что это как раз…

Синдеева: Но здесь же ты хочешь остаться этим человеком, понимаешь? Поэтому я не понимаю, почему, если ты любишь танцевать… ну, я привязалась к танцевать, потому что…

Жуков: Ну, ок. хорошо. Пример с метро в ту же сторону, я согласен, да. Может быть, а, может быть, и не надо ездить в метро. Спасибо. А, может, надо. Я поэтому и говорю, я не выбрал еще. Потому что я же вот говорю, постоянно к этому возвращаюсь и не зря я таким образом объясняю, почему этот разговор, он не то, что я открываю какие-то закрома своих размышлений. Нет, это реально, я вот искренне просто рассказываю. Я сейчас выбираю способ достижения своей цели. Цель одна. И с этой стороны, и с этой. Просто как к ней эффективнее двигаться? Строить? Даже не строить, а быть, быть, стремиться самому к какому-то идеалу? И говорить о вещах возвышенных и серьезных, и быть выше, быть выше, чтобы на тебя люди смотрели и стремились к тому, чтобы быть такими же как ты.

Синдеева: А хотят люди так? Может, они хотят просто…

Жуков: Или наоборот быть свойским парнем со двора?

Синдеева: Даже не свойским, а просто человеком, понимаешь? Может быть, не надо рисовать этот образ-идеал? Меня это отпугивает немножко. Меня, как человека, который очень эмпатичен, который хочет увидеть наконец-то новое поколение политиков, которые будут открыты.

Жуков: Тут возникает один самый-самый простой вопрос. Я тоже очень бы хотел на самом деле видеть таких политиков. Это прикольно в том смысле даже, что это уменьшает разницу, уменьшает расстояние между властью и простым человеком. Это очень важно для того, чтобы вот это самое ощущение независимости и самостоятельности появлялось в каждом. Потому что я же не зря сейчас использовал эту фразу «смотреть наверх». Потому что когда ты становишься кем-то, то на тебя уже смотрят, и люди ощущают себя меньше. Поэтому конечно для того, чтобы в людях появилось вот это самое пушкинское самостояние, нужно, чтобы разрыв между властью и человеком уменьшался.

Синдеева: Но вот! А ты говоришь, смотрите наверх на меня!

Жуков: Но! Но может ли сейчас прийти к власти в России такой человек? Вот почему это все возвращается к этому. Я бы очень хотел, чтобы отношения, я вообще хочу, чтобы государство не было, ни к чему не призываю, я либертарианец, очевидно, это следует из моей… Но! Может ли человек, который не является идеалом или не воспринимается так, прийти к власти в России? Может ли? Может быть, нет? Может, как раз вот этот лидер, сильная рука?

Синдеева: Идеал же это же тоже не абсолютная категория. Понимаешь? Для тебя один идеал, для меня другой. Для кого-то третий. Это же тоже не абсолют!

Жуков: Ну, конечно, это не абсолют, согласен.

Синдеева: Значит, это какой-то идеал, который ты себе придумал.

Жуков: Ну, вот, например, премьер-министр Канады Джастин Трюдо кажется мне максимально жалким человеком. Вот я его очень не люблю. Он именно за счет вот этого всего, вот такого рода вещей. Вот здесь я, значит, схожу там на протестик, здесь я там засучу, как я, но только еще больше, еще более комично и неестественно засучу рукава, что я типа ваш свойский и так далее. За счет вот этих носков, которые опять же в его… мне 21 год! Это естественно выглядит! Я не строю из себя ничего, потому что вот это я реально такой. А там видно, что это работа политтехнологов, которые говорят ему. Он за этот счет мне кажется максимально слабым. Вот мне кажется слабым, бесхребетным. Вот такое он на меня производит впечатление.

Синдеева: Так, может быть, и нужен такой? Понимаешь? Ты говоришь, не нужно государство.

Жуков: Я не думаю, что такой человек в России, в такой стране как Россия, может прийти к власти.

Синдеева: Опять же, вот ты живешь стереотипом. Все, у нас закончилось время, вообще дайте подарок мне! У меня для тебя есть зерна, они специально сделаны. Компания «Делонги» специально их как-то отбирает. Они правда очень вкусные. Это в ваш штаб, я не знаю, у вас есть какой-то? Офис, где вы там собираетесь, или дома? Ну, то есть, в любую кофе-машину заправляется. Лучше, конечно, в кофе-машину «Делонги». Егро Жуков — человек, политик, пароход.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.