«Это накроется медным тазом»: Парфенов, Дудь и Познер об итогах года – новом сроке Путина, «школоте», Собчак, мате в Youtube и секретах «вДудя»

Синдеева: Ну, что? Мне кажется, вообще ради такого случая стоило открывать телеканал Дождь семь лет назад, потому что за сегодняшним новогодним праздничным столом у меня сидят три самых крутых тележурналиста страны на сегодняшний день: Владимир Владимирович Познер, Леонид Парфенов и Юрий Дудь, новое поколение.

Парфенов: Я понял. С новым поколением.

Дудь: А когда можно вставлять, не соглашаться? Отпускать?

Парфенов: Неандерталец, кроманьонец, хомо сапиенс и богиня.

Дудь: Сняли с языка. Я так и хотел.

Синдеева: Владимир Владимирович, ну, давайте, вам открывать шампанское. Я буду шампанское. Юр, ты все-таки со мной, да?

Дудь: Бегал за ним я, просто надо это сказать.

Синдеева: Молодежь бегала. Вы знаете, вообще 2017 год, мне показалось, стал таким рубежным, если так можно сказать.

Парфенов: Семнадцатым просто, семнадцатым был, семнадцатым и стал.

Синдеева: Мне кажется, что в этом году общество в России разделилось не на правых и на левых, на своих там и чужих, а разделилось на людей бывшего такого, прошлого, и нынешнего. Случилось, возможно, это, сейчас вы можете оспорить этот тезис, я об этом думала, случилось это, возможно, после того, как вышли школьники и студенты на несогласованный митинг Навального 26 марта, и все вдруг увидели, что, оказывается, есть другая молодежь. Оказывается, есть ютьюб, а не телевидение. И вдруг все поняли, что как-то мы пропустили вот это поколение, где оно?

Познер: Извините, конечно.

Парфенов: Это из настоящего хлопок, из настоящего.

Познер: Наливать?

Синдеева: Да, мне, пожалуйста.

Познер: Дайте мне ваш бокал, поскольку наливать надо под углом.

Дудь: Сколько я узнаю за сегодня полезной информации! Да.

Синдеева: Так вот, если подводить итоги года вот в такой компании, хочется начать вот именно с этого. Сегодня утром я готовилась к программе когда, моя 8-летняя дочка лежала рядом со мной, тихонечко на диване, а я смотрела интервью Юрия с тобой, Леня, и с вами, Владимир Владимирович. И вот она лежала рядом. На что дочка моя говорит: «Ну, это Дудь, а вот это кто?», — говорит мне дочь. Я говорю: «Это Владимир Владимирович Познер». Ну, Леню-то она помнит по…

Парфенов: Дома видела.

Синдеева: Дома видела.

Парфенов: Не по эфиру же.

Синдеева: И она вдруг замерла, и она с интересом смотрела ваши разговоры, то есть, она не отвлекалась, она не хватала телефон в этот момент. На мой вопрос к ней и к моему старшему сыну, а почему вы смотрите Дудя вот с этими прекрасными героями, а не смотрите, например, программу «Синдеева» с этими же прекрасными людьми? Они говорят: «Мам, ну, ты же уже вообще… Ты кому интересна?», — говорят мне мои дети. Это такое вот начало для разговора.

Парфенов: Юрий, передавайте вино, а то мы там останемся так совсем.

Познер: Вы будете пить шампанское?

Синдеева: А вы не будете, Владимир Владимирович?

Познер: Я предпочитаю красное вино.

Синдеева: Мы не будем обманывать зрителей и говорить, что мы сейчас сидим за час до того, как случится Новый год, конечно, мы снимаем это заранее, но программа выйдет ровно перед самым либо поздравлением президента, либо его отсутствием, я бы так сказала, потому что мы еще не решили, будет ли у нас поздравление.

Дудь: А почему у вас может не быть?

Синдеева: Ну, вот в том году не было.

Дудь: А как вы это объясняете?

Синдеева: Ой, потому что нам его не дали.

Дудь: Что значит — не дали?

Синдеева: Ну, потому что кому-то дают поздравление президента, а кому-то не дают.

Дудь: А если бы дали, вы бы показали?

Синдеева: А мы показывали все время, потому что это как рефлекс, который очень…

Парфенов: Ну, собаки Павлова, ну, чего ты стесняешься?

Синдеева: Да, собаки Павлова. Ну, что, давайте, просто? Извините, я не выпила. За…

Парфенов: За 17-й.

Синдеева: Ну, ты, может, хоть глоток?

Дудь: Ну очень тяжело. Ну, до 2 ночи пил самогон, поэтому я прошу прощения у всех зрителей, и все остальное.

Синдеева: И так!

Парфенов: Вот видите? Человек будущего косит под человека прошлого и рассказывает, что пьет он самогон.

Синдеева: По законам мы не можем показывать бутылку шампанского, извините, не из-за рекламы, а по закону. Просто я ее пока вниз поставлю, вот такие правила.

Парфенов: Отлично! Это вот совсем по-советски. То есть, там держим между щиколоток, чтобы случайно ногой не сбить, потому что приносить и распивать принесенные спиртные напитки запрещается. В кадре — запрещается! Вот весь прогресс наших лет по сравнению с советскими — это вставочка в кадре.

Синдеева: Так что вы скажете по поводу такого тезиса, что чувствуете ли вы себя, Владимир Владимирович, вы, Леонид, вот я, Наташа Синдеева, к тебе пока не обращаюсь, людьми из прошлого, которые что-то вот упустили?

Познер: Вы меня спрашиваете?

Синдеева: Да.

Познер: Нет, совершенно не чувствую себя человеком из прошлого. Более того, все эти разговоры, что я не смотрю телевизор, в основном говорит о глупости или о снобизме, на мой взгляд. Хотя смотреть мало что можно на нашем телевидении, и, к сожалению, не только на нашем. Но я довольно много и по стране шастаю и выступаю.

Синдеева: Смотрят все-таки, да?

Познер: И моя аудитория, к моей радости и к моему удивлению, в основном, совсем молодая, студенты. То есть количество седых голов очень мало в этой аудитории. Я искреннее говорю, что я удивляюсь этому, потому что все-таки мой возраст таков, что вроде бы мне давным-давно вообще надо быть не здесь, а где-то в доме для престарелых, по возрасту. Значит, видимо, то, что я говорю, интересно людям, которые являются, ну, отстают от меня на три поколения, пожалуй, да? И поэтому я совсем себя не чувствую прошлым.

Иногда я себя чувствую, как вам сказать? Человеком, который видел все то, что другие вообще не видели, и они рассуждают на эту тему, на самом деле не зная, о чем они говорят, кроме как по книжкам. Они не испытали. И тогда начинаешь чувствовать себя старым-нестарым, но, в общем, есть это ощущение. Но совсем не, как вам сказать, не выпавшим из жизни, скажем так.

Синдеева: А вот после интервью у Дудя, вот вы не почувствовали изменения вашей популярности? Потому что 4,5 миллиона просмотров! Какая аудитория у программы, вы понимаете в цифрах?

Познер: У моей?

Синдеева: У вашей программы?

Познер: Вы знаете, никогда не интересовался.

Синдеева: Не знаете. Ну, наверняка большая. Первый канал и так далее.

Познер: Честно и, скорее всего, смотрели из-за Дудя, которые необыкновенно популярен у этой аудитории. Вероятно, я к этому чуть-чуть прибавил, вот. А я, я не могу сказать, что я почувствовал увеличение моей популярности. Вообще, я популярен особенно у гардеробщиц, я вам честно говорю, в театре, у милиционеров, почему-то меня узнают сразу. Вот. И у продавцов на рынке.

Парфенов: Это нужнее всего, я вам скажу.

Дудь: Никаких контактов больше не надо в жизни!

Синдеева: Владимир Владимирович, сейчас от вас перейду к Леониду.

Дудь: А можно вопрос уточнить? Владимир Владимирович, смотрите, вы сказали, что когда люди говорят, что они не смотрят телевизор… Ну, вы сказали, что не смотреть телевизор — это показатель некой глупости…

Познер: Нет, говорить об этом. Вот я не смотрю телевизор! Понимаете?

Дудь: Но при этом вы сами сказали, что вы не смотрите интернет вообще. То есть вам вообще не интересно, что там происходит.

Познер: Нет, вы помните наш разговор? Нет, я не сказал это. Я, наоборот, пользуюсь интернетом, чтобы читать какие-то газеты, которые я не могу иначе читать, журналы, которые я не могу читать, слушать радио, которое я не могу слушать иначе, как через интернет. Например, National Public Radio — лучшее радио, которое есть в Америке. Этим пользуюсь. Я не пользуюсь интернетом, чтобы читать, ну, фейсбука у меня нет, блогов я не читаю, это правда.

Синдеева: Но вы пишете при этом.

Познер: Я не пишу. Я на свой сайт, который не я веду, иногда что-то высказываю. И потом это появляется. Но это вот только на сайте.

Дудь: А чем это вызвано? Ведь разве можно соответствовать 

времени, разве можно оставаться актуальным и следить за тем, чтобы выигрывать конкуренцию, не изучая новые сферы, где ваша потенциальная аудитория?

Познер: Можно вам сказать, что, во-первых, я ни с кем не конкурирую. Я вам искренне говорю. Не конкурирую! И, когда перестанут меня смотреть, значит, перестанут. И все. Я не буду бороться за это. Я делаю определенную работу, я знаю, почему я ее делаю, и что меня в этом смысле, что ли, поддерживает. И я не считаю, что, читая блоги, я что-то узнаю. На самом деле, там мнения, зачастую (я так кое-как иногда смотрел), довольно много злобного, довольно много глупого, довольно много безответственного. И каждый, который там пишет, считает, что он, ну, если не гений, то около того. Мне это неинтересно.

Дудь: Под конкуренцией я имел в виду не…

Познер: Я сказал, что мне это неинтересно. Послушайте, в нашей стране с вами, в нашей с вами стране, блогеры занимают совершенно не то место, которое они занимают во Франции, в Америке.

Синдеева: А с чем это связано?

Познер: Они там вообще неизвестны. Вот сказать здесь «блогер» — это определенное, так сказать, имеет значение. В Америке даже не говорят этого. Это у нас, на мой взгляд, на безрыбье они появились.

Синдеева: Да, то есть это, наверное, в нашем королевстве СМИ…

Познер: А то жуткое телевидение, которое у нас существует, а оно жуткое, конечно, какую-то замену надо было найти. Те люди, которые делали телевидение невероятно популярным не так давно, в том числе сидящие напротив меня, они больше на телевидении не работают! А вместо них пришли совсем другие. Так в этом смысле, конечно, я лучше буду блогера смотреть, чем то, что мне предлагают ныне. Но это не есть общее явление в мире. Это не то, что в мире постепенно это побеждает. Не побеждает. Это у нас вот такая ситуация, потому что на телевидении вы действительно кроме пропаганды, я не говорю о шоу, но кроме пропаганды вы ничего не получите. Там нет журналистики. Ну и все.

Синдеева: Ну вот тогда я передам, сейчас, Юра.

Дудь: Последняя реплика, извини, Наташ. Просто когда я говорил про конкуренцию, Владимир Владимирович, я не имел в виду Ксению Собчак, Алексея Венедиктова или других людей, которые претендуют на то, чтобы считаться лучшими русскими интервьюерами. Я имел в виду другое. Каждый из нас конкурирует, в первую очередь, сам с собой. И наша конкуренция заключается в том, чтобы в 2018 самому быть лучше, чем ты был в 2017. И просто в моем представлении без тренировки это невозможно. Мне казалось, что как раз изучать новое, то, что подступает, то, что окружает, — это и есть тренировка, это и есть тот самый жим лежа, тот самый пресс, то самое упражнение на трицепс.

Синдеева: Да не нужно уже Владимиру Владимировичу отжиматься, понимаешь?

Дудь: Как не нужно? Он моложе всех нас!

Синдеева: Так в том-то и дело, понимаешь? Он остается молодым. Я согласна, кстати, что Владимир Владимирович себя чувствует молодым, ему не нужно. Леня! Я хочу передать тебе слово.

Парфенов: Я считаю, что я упускаю время, потому что у меня до сих пор нет блога, видеоблога.

Синдеева: И даже ютьюб-канала.

Дудь: Хотя мы придумали вам название.

Парфенов: Как это говорили в фильме «Маленькая Вера», «налаживайте, Сережа, салат». Всякий раз, когда я вижу огромную лоханку с этим оливье, от названия которого сам Оливье, который работал на Трубной площади, наверное, вертится в гробу, когда он видит, какой…

Синдеева: Между прочим, это шеф-повар BORK приготовил.

Парфенов: Я считаю, что я упускаю время, что я старперствую, упорствуя в том, что я не делаю видеоблога, для того, чтобы быть, наконец-то, не только телепроизводителем, но и телевещателем, поскольку так у меня телевещателя нет, я никаким контрактом ни с каким каналом не связан. И это надо, наконец, не только из технологических соображений, а просто из соображений профессиональной прагматики.

Я, конечно, себя тоже утешаю тем, что я ни с кем не конкурирую и, в конце концов, делаю самые дорогие и самые сложные документальные фильмы, и они огромные, и бла-бла-бла, и вышел восьмой том «Намедни», и прочая, и прочая. Но это я тоже знаю, что это отговорки. И с чем я не согласен, что вот эта так называемая школота, которая вышла весной, впервые заявила вдруг о себе, а потом стала выкладывать, самое главное было вот не то, что они на демонстрации вышли, а то, что они потом завучей, военруков, директоров школ стали поучать.

И вдруг мы услышали голос гражданского общества. Они единственные отстаивают свои права перед взрослыми, которые для них олицетворяют власть, поскольку являются бюджетниками, находятся на содержании у государства, получают зарплату от власти, в нашей ситуации, поскольку у нас власти и государство — одно и то же. Вот. Так вот, они — будущее, на самом деле. Они — не настоящее. Настоящее вот, в лучшем случае — это Юрий.

А они — будущее. Может, им не Юрий и понадобится, и не Навальный им понадобится в их будущем, когда они там, пройдет там пять лет, и будет вообще другой виток. Может, они сами себе будут навальными и дудями. Мы не знаем, кто будет их медийным выразителем и политическим. Конечно, как ты сказала, «нам дают». Я же знаю, что на каналы дают на носителях. И сам президент, который говорит, что он фильм Оливера Стоуна о себе смотрел — внимание! — на кассетах!

Дудь: Он так говорил? Это странно.

Парфенов: Да! Он так сказал, что он видел на кассетах, когда его спросили, что видели ли вы фильм. Ну, он, имея в виду, что не в эфире же я смотрел и ждал, когда там сейчас меня будут показывать, а я смотрел на кассетах.

Познер: На DVD он смотрел, наверное.

Парфенов: Мы бы с вами так бы не смогли оговориться.

Познер: Нет-нет.

Парфенов: Это показывает человека 90-х.

Познер: А он же пожилой.

Парфенов: Конечно! Нет. Это же по тем мелочам, знаете, по этой косточке мы построим остальной скелет динозавра: человек, который в 2017 году говорит, что он что-то смотрел на кассетах!!!

Синдеева: Лень, вот твои фильмы последние, например, «Русские евреи», в прокате так же, как и другие документальные фильмы, посмотрело, не знаю, 20 тысяч человек, условно.

Парфенов: Чуть побольше. Я надеюсь, будет эфир, будет выложено в интернете.

Синдеева: Слушай, Лень! Я сейчас вообще, нет, это шикарное кино! А фильм Юрия Дудя про Бодрова-младшего…

Парфенов: Да, который сделан вполне себе как диафильм, но оказывается, не в этом дело.

Синдеева: …посмотрело 4 миллиона 600 тысяч человек! Как он его сделал? Он сделал его на коленке, черт-те как.

Дудь: Это не фильм, это выпуск. Это не фильм.

Синдеева: Никакого там нет монтажа, красоты, графики — ничего этого нет. И это смотрят. Что с этим делать-то?

Парфенов: Нет, конечно, что интервью, что если я прихожу к Юрию, и это смотрят 2,5 миллиона — это, в общем, некоторый щелчок по носу. С другой стороны, они могли смотреть первые три минуты, потом сказать «ой, да ладно, ну, рубаха у него прикольная, а так ладно». Вот.

Дудь: Ютьюб-статистика показывает, что это не так.

Парфенов: Значит, а что там, не знаю там, «Глас божий», в который мы вбухали 28 игровых ролей от Олега Табакова и Евгения Миронова до Игоря Владимировича Кваши и Владимира Владимировича, который…

Познер: Играл.

Парфенов: …был Пикассо после Второй мировой войны, поскольку Пикассо перед Первой мировой войной — это был Петр Налич еще. Нет, это выходит на Первом канале, бла-бла-бла, но потом в интернете это собирает за все годы, не знаю, может быть, полмиллиона на всех ресурсах вместе.

Синдеева: Лень, давайте, попробуем понять, почему это происходит?

Парфенов: Это нормально, потому что здесь мы… Это, опять-таки, я тоже могу тебя успокоить: потому что мы беседуем в формате «все звезды». Знаете, вот эти журналы, которые висят при входе в метро? Ну, где угодно.

Дудь: Казанский вокзал.

Парфенов: Где угодно, в подземном переходе.

Познер: Вы пользуетесь метро?

Парфенов: Нет! В подземном переходе, я же сказал «у входа». До входа я дохожу, да. Вот. Подловил. Ну, ничего такого я в этом не вижу. Это другой жанр.

Синдеева: Скажи, а зависти вот к Дудю нету? Вот у меня есть человеческая зависть к Дудю, есть, знаю.

Познер: Потому что ему 30 лет?

Синдеева: Ну, и это тоже, кстати.

Дудь: 31.

Синдеева: Вот я возвращаюсь к своим детям: «Ты все, ты уже прошлое, а вот это будущее». Я смотрела когда ваши программы, я получала невероятное удовольствие, и мне казалось, что вам тоже было интересно разговаривать.

Познер: Интересно было, конечно.

Синдеева: Интересно, я это видела. Бывает же, когда приходишь на интервью, и типа засыпаешь.

Парфенов: Наташ, успокойся, это был Юрин год. И больше у него такого года не будет.

Синдеева: Он — герой года?

Дудь: Абсолютно! Я абсолютно уверен, что не будет.

Парфенов: Такого года не будет. Мне это когда-то рассказывал Олег Иванович Янковский. В жизни бывает один твой год. Ну, иногда у каких-то гениев бывает больше, говорит, но я их не встречал. Он говорит: «У меня был 1983-й». Я говорю: «Почему?». — «Представляешь, здесь выходит "Тот самый Мюнхгаузен", а я его даже не смотрю, потому что я весь год снимаюсь у Тарковского в "Ностальгии" в Италии. И такое бывает в жизни один раз».

Синдеева: Когда у тебя такой был год?

Парфенов: Когда ты чувствуешь, что через тебя проходит время. Ну, что-то надо соображать. Нет, ну, наверное, тогда, когда были эти вот еженедельные «Намедни».

Синдеева: Вот «Намедни»?

Познер: Конечно, «Намедни», ну, конечно, «Намедни».

Парфенов: Ты тогда чувствуешь, что ты делаешь самое актуальное, и все тебе про это говорят.

Познер: Отдача же совершенно другая.

Парфенов: И ты по любому чиху понимаешь, что это оказывается вдруг, так сложилось, ты это сам не конструировал, что…

Синдеева: Это до 2000-х?

Познер: До 2004 года.

Парфенов: До 2004, да. Это сезоны второй-третий, третий-четвертый. Вот что-то такое.

Синдеева: А у вас?

Познер: У меня странная история. Ведь меня не пускали на экран, мне было 52 года, когда меня впервые выпустили.

Синдеева: Владимир Владимирович, вы такой молодой! Я честно говорю сейчас.

Познер: 52! Уже люди думают о пенсии, так сказать, в принципе, о том, как это будет. А меня только, мне только разрешили. И вышел я с телемостом. И меня никто в Советском Союзе не знал до этого. Вообще я был неизвестный никому, потому что я был пропагандистом, чем я не особенно горжусь, но был им.

Синдеева: Это мы помним, ваши рассказы.

Познер: И меня знали в Америке, потому что в Америке я часто появлялся на экране, ну, по спутниковой связи, естественно. И там я был очень даже известен, а здесь нет. И вот я вышел с Донахью, и за ночь я стал известнейшим человеком. Сказал ли бы я, что это был тот год, который не повторился? В каком-то смысле да, но я вам должен сказать, положа руку на сердце, что у меня нет ощущения, что за прошедшие годы, с 1986 (потому что он вышел в эфир в 1986), я что-то потерял — у меня нет этого ощущения.

Я чувствую себя востребованным, мне нравится то, что я делаю. Я понимаю, что я часто хожу по тонкому льду. Я готов к тому, чтобы меня уволили, что отказались бы от моей программы — я к этому готов. Слава богу, я не буду на паперти просить милостыню. Ну, и хорошо. Сказать, что у меня был какой-то, с журналистской точки зрения, особый год? Да я, пожалуй, не могу. Я, пожалуй… Может, вообще не было? Может, еще будет?

Синдеева: Нет, но вот это, видимо, когда популярность случилась неожиданная, вдруг.

Парфенов: Потому что тогда был в таком тренде, что Америка не ест живых детей на завтрак, что они тоже такие люди, что давайте, наконец, все уже так устали от этого противостояния, от империи зла с той стороны, что люди, благодаря которым, то есть Донахью и Владимир Владимирович, значит, вот эта седая падающая челка, и вот этот человек, который вот так вот говорит: «Секунду, я вам дам слово. О! Как вы тонко, корректно, холодно срезали!». И, конечно…

Ну, кстати сказать, это буквально было год назад, я был свидетелем, как Михаил Михайлович Жванецкий начал произносить тост при частном таком вполне праздновании дня рождения Владимира Владимировича. Это была импровизация, было видно, потому что сначала он искал тему, потом говорит: «Володя! Когда мы тебя все полюбили? 86-ой, 87-ой? Ну, то есть, когда вот Америка, она не это, и не с тремя они глазами. Послушай, это снова пора проповедовать! Ты опять впереди».

Синдеева: Это надо вернуть. Мне тоже кажется, что это надо вернуть.

Парфенов: «Стой на месте, и твоя родина всегда тебя догонит сзади!», конец цитаты.

Синдеева: Как он умеет, да? Как он умеет сказать, а ты умеешь запомнить! Запомнить ведь тоже важно.

Познер: Ну, он умеет сказать…

Парфенов: Я думаю, любой человек, который там был, ну просто вот, что называется, все в салат и рухнули просто на этих словах: «Стой на месте, и родина догонит сзади».

Синдеева: Так как я очень хотела бы, чтобы мы все вместе все-таки поговорили про твои годы, и перед тем, как мы к ним перейдем, у меня есть вопрос к тебе, Юра. Ты в интервью самому себе для журнала GQ сказал…

Дудь: Я не знал, кстати, что это так будет, потому что это такая степень самолюбования получилась, я серьезно не представлял, что они подставят мои вопросы. Никаких претензий, но получилось нескромно.

Синдеева: Ой, ну пожалуйста, перестаньте кокетничать. Значит, так. Ты в этом интервью самому себе, у меня тоже был такой опыт, и ничего страшного, ты говоришь: «Мне повезло, я 6 лет (или 5 лет) работаю в издании, в котором не может прийти ко мне кто-то — мой начальник, генеральный директор — кто-то, который скажет: "Сними это, убери", или на черное, там, типа, на белое скажи, что это черное. И я счастлив!».

Леня и, собственно, вся судьба Ленина за последние несколько лет говорит о том, что он с этим сталкивался и впрямую получал по башке. Владимир Владимирович с этим сталкивается, и точно так же говорит о том, и вся эта история с запретными людьми, о которых сам Владимир Владимирович рассказывает.

Познер: Я неоднократно говорил.

Синдеева: Да, и он не стесняется и говорит, да, это есть. Юра, у тебя совершенно недавно на sports.ru вышло блогерское большое, большой материал. Я его прочитала в Google, в кэше, как это сейчас называется. Про Кадырова. И вдруг ни с того ни с сего совершенно быстро материал исчезает с сайта, его нет. Он, конечно, где-то остается. И комментарий Навоши, генерального директора sports.ru, в общем-то, был такой неубедительный. Вот ты, наверное, первый раз за эти 5 лет…

Парфенов: Что было в этом комментарии про Кадырова?

Синдеева: Это не комментарий был, это был большой текст про Кадырова. Там в заголовке стояло, что я убивал русских в 16 лет или там когда-то, я убивал русских. Что случилось? Ты первый раз столкнулся с этой историей. Что произошло и как?

Дудь: Ну, история очень простая. Поскольку мы — пользовательская платформа… Подожди, я сейчас ни в коем случае не хочу сравнивать, ну, как бы, прямого сравнения sports.ru равно фейсбук, Навоша равно Марк Цукерберг, но мы — пользовательская платформа, такая же, как фейсбук. И, строго говоря…

Синдеева: Нет, вы… Ну, окей, у вас есть лицензия СМИ, да.

Дудь: А у фейсбука есть лицензия СМИ?

Синдеева: Хорошо, хорошо, нет.

Дудь: Нет, мы — пользовательская платформа, где публикуются материалы, и где есть правила того, где редакция может… Те, кто платформой управляет, могут удалять материалы, если считают по каким-то причинам это нужным. Материал, который состоит из перепощивания сайта compromat.ru, материал, в котором в заголовке стоит цитата, которая не произносилась никем, и даже из текста она переврана, в общем…

Синдеева: Почему Навоша так не ответил? Вот как только возникает недосказанность, возникают вопросы. Навоша ответил… Сейчас нет, дай мне договорить, он сказал, что у нас это анонимный типа блогер. Я не поленилась, я залезла на sports.ru, все блогеры, которые публикуются, они все анонимные под какими-то странными названиями. Но они при этом публикуются. То есть, ты сейчас объясняешь…

Дудь: Да, но давай считать как бы то, что… Я чуть лучше это сформулирую, вот. Смешно, что я держусь за палец, если мне кто-нибудь салфетку принесет.

Синдеева: Порезался?

Дудь: Я порезался до того, как ты стала формулировать.

Познер: И я, видите? Эти ножи очень острые.

Синдеева: Вы тоже порезались?

Познер: Я в крови весь.

Дудь: Да, это какая-то странная штука.

Синдеева: Это удача, вы знаете, телеканала Дождь! Владимир Познер и Юрий Дудь порезались в программе, кровь.

Дудь: Так вот, кровь и любовь на телеканале Дождь в новогоднюю ночь!

Парфенов: Вновь и морковь!

Дудь: Так вот. И, извините, я в фейсбуке, я как человек украинской крови, я называю сам себя хохлом и совершенно не считаю это ни оскорбительным, никаким. Но в фейсбуке я не могу написать слово «хохол»! Меня сразу же забанят, и в месяц…

Синдеева: Я знаю, тебя забанят. Подожди, не надо к фейсбуку, давай, я про тебя и про sports.ru.

Дудь: Это пользовательская платформа! Это пользовательская платформа!

Синдеева: Юра, ну, почему ты сейчас вот здесь не хочешь быть честным? У вас же много таких.

Дудь: Еще раз. Это перепостинг с compromat.ru.

Синдеева: Почему тогда Навоша так не объяснил?

Дудь: Ну, потому что я не Навоша.

Синдеева: А ты тоже так не объяснил.

Дудь: Как?

Синдеева: Что это перепощено с compromat.ru, ты тоже так не сказал!

Дудь: Я говорю тебе сейчас. Я ждал… Нет, ты сейчас хочешь в чем меня…?

Синдеева: Я переживала, потому что ужасно, что ты тоже оказался перед этим выбором.

Дудь: А знаешь, сколько раз я удалял посты до этого, которые были, ну, содержали какие-то, прям юридические, когда там человека называли вором, преступником, убийцей, хотя юридически, ну, это как бы невозможно доказать. Извините, я…

Познер: Мы полностью независимые, знаете, где? Дома. Хочешь писать, пиши стенгазету и повесь.

Синдеева: Хорошо. Итоги года ваши? Ваши, вот лично ваши.

Познер: Для меня год, он разный, как всегда, бывает. Есть какие-то очень симпатичные для меня вещи, например, когда я стал актером. Вот да, да, в зале Чайковского я играл в этой милейшей вещи Стравинского. Для меня это интересный опыт. Год тяжелый из-за, скажем, смерти моего друга Хворостовского. Самые разные вещи, да. Что касается профессионального, то, главное, что мне ни за что не стыдно. Вот это очень для меня важно, но это не только в этом году.

Понимаете, я прошел очень сложный путь. Я был пропагандистом, сначала верующим, и поэтому очень эффективным, потому что, когда человек верит, это передается, а потом все меньше и меньше верующим, но все равно делающим. И все тяжелее было вообще, так сказать, с собой даже жить. Это было довольно давно. И пришел момент, я вспомнил, как один человек мне сказал, был очень близок мне, друг моего отца, который 17 лет отбухал в лагерях. И он мне сказал, он был со мной на «вы», сказал: «Вы знаете, я вам желаю, чтобы никогда не случилось так, что утром вы встанете, пойдете в ванную комнату, чтобы побриться там, почистить зубы и, увидев свое лицо в зеркале, чтобы вам захотелось плюнуть. Вот не дай вам бог». И я подошел близко к этому краю.

Слава богу, как мне кажется, не переступил эту черту и дал себе некоторые обещания. Это было все давно. Что я никогда не буду врать в эфире, что я никогда не буду говорить полуправду, что я никогда не буду членом никакой партии, что я никогда не буду работать ни на какое государство, и постараюсь даже не работать в компании, только по контракту и быть независимым в этом смысле. Может быть, если бы я так себя не испоганил тем, я бы не смог принять эти решения, кто его знает? Но я их принял, и я знаю, что я их придерживаюсь. Я ни слева и ни справа, я ни с теми и ни с этими. Я не желаю, чтобы меня кому-то приписывали. Я делаю то, что я считаю нужным. Не нравится? Меня это не интересует.

Знаете, Линкольн когда-то сказал, обожаемый мной человек, что если бы я должен был отвечать, не то чтобы читать, письма всех моих недоброжелателей, пора было бы закрыть эту контору. Я буду делать все, что я могу, как я могу, пока я могу. Если в итоге окажется, что я был прав, значит, все эти слова не имеют значения. А если итог будет другим, то 10 ангелов, поющих мне славу, тоже ничего не изменят. Для меня это абсолютно принципиальный подход, понимаете?

И главное для меня, что в этом году я смог дальше работать так, как я хочу работать. Это итог этого года, и не только этого года, но он для меня очень важен. Наверное, было много всяких других вещей. Но и тоже год для меня крайне неприятный, как для гражданина Соединенных Штатов, потому что выборы президента меня не то что огорчили, а просто привели на самом деле в состояние некоторой растерянности. И люди, мне кажется, не понимают, насколько это опасно. Но это чуть-чуть из другой области. Все.

Синдеева: Спасибо, Владимир Владимирович. Леонид Геннадьевич?

Парфенов: Знаете, я как-то не могу отделаться от… Не то, что я такой уж прям общественно-политически зацикленный, но все-таки это год, который подтвердил продолжение застоя, и он у меня тоскливые оставляет ощущения в этом смысле. Вот еще когда мы разговаривали с Юрием, когда это был типа октябрь, еще Юрий на полном серьезе расспрашивал меня: «Вы уверены, что Путин пойдет снова на новый срок?»

Дудь: Ты серьезно думал, что это на полном серьезе было?

Парфенов: Ну, я не знаю, но вы спрашивали. Вы считали возможным делать бровки домиком. Ну, я, делая бровки домиком, говорил, что а что еще может быть? Нет, спасибо, уже красное. Спасибо. Да, и, конечно, когда ты вступаешь в сознательную жизнь при Брежневе, а клонится она к закату при Путине, это ощущение застоя, оно такое тяжелое, да? Ведь это уже 24 года, притом, что, когда начинался мандат, предполагалось, что может быть максимум 8. И то, как…

Познер: Подряд.

Парфенов: Да, да, да. Вместо двух сроков подряд, два срока по два срока не подряд, два раза по два срока не подряд. Зашибись, отличная арифметика. Вот. И мне уже много раз как-то все время это приходит в голову, потому что вот когда эта школота, вышеупомянутая, в марте вышла с вопросом, вот когда 16-17-летние ребята говорят: «Я что, так и умру при Путине?». Ну, потому, что ничего другого не было, и явно, что не будет, вот. Я очень вспоминаю, конечно, вот мы сидели с Башлачевым в Череповце, когда кончился Андропов и начался Черненко. И мы жестоко надрались по этому поводу, обсуждая, что так будет, что они заедят всю нашу жизнь.

Синдеева: Сколько прошло? Два года прошло?

Познер: Даже меньше.

Парфенов: Что ничего, что они все…

Синдеева: Меньше двух лет прошло, Лень, значит, есть какая-то надежда. После Черненко.

Парфенов: А! Нет, ну, не в этом дело! Слушайте, вон Владимир Иванович Долгих жив до сих пор, из того последнего состава Политбюро. Так что у меня тоскливое в этом самом, вот так глобально, потому что я понимаю, что новый срок опять, как и в 2012 году, начнется с нового закручивания гаек. Никакого другого сценария нет, и никакой новизны быть не может, и нужна будет новая лояльность на ближайшие там 6 лет, которые…

Познер: Вы так полагаете, да?

Парфенов: Да, я уверен в этом. Я не вижу никакого другого сценария. Каким он может быть? Нужно опять подтвердить лояльность на будущее, что все было хорошо, все правильно, и опять со слезами на глазах надо будет сказать, что это победа. Ну, над Зюгановым, очевидно.

Познер: Что победа?

Парфенов: Ну, так в 2012 году Путин говорил, что это победа.

Познер: Ну, это давно прошло уже.

Парфенов: Ну, а сейчас?

Познер: Тогда была реальная борьба.

Парфенов: Сейчас будет победа. С кем? С Зюгановым, который был на втором месте?

Синдеева: Ксения Собчак.

Парфенов: А, ой, сегодня, это сегодня будет, подождите, да.

Познер: Ну, вы знаете, что нет, я понимаю ваш взгляд, у меня просто другой. Как вам сказать? Во-первых, я понимаю, что бывают неожиданности всякие. У меня когда-то было ощущение, что Советский Союз — это навсегда. Ну, я заблуждался, и не только я, но многие другие. И потом, понимаете, насчет лояльности, я даже не понимаю, о чем идет речь. То есть, я понимаю, что это…

Парфенов: Как общественно-политическая ситуация, как норма того, что должно наполнять официальное общественно-политическое пространство, какая борьба с какими матильдами должна звенеть вокруг в воздухе для того, чтобы в тонусе держать подведомственные…

Познер: Тонуса-то давно нету.

Парфенов: Это да, вот в том-то и дело. Конечно, это раздрачивание, что называется по-русски.

Познер: Вот именно.

Дудь: Какое слово интересное.

Парфенов: Нет, конечно. И то, что действительно… Но опять-таки, это опять зависит только от одного человека, так же, как и вернуться 24 сентября 2011 года зависело только от него, а не от чего больше, так и это. Дальнейшее продление опять-таки зависит только от одного. А то, что это накроется медным тазом, как это у меня на родине говорят: «пришла кончина, дак нашлась и причина». И она будет для нас совершенно неожиданной. Точно так же, как мы не верили, что советская… И вдруг он неожиданно. Это было навсегда, пока не кончилось. Да, это да.

Синдеева: Юра, ну, давай, твои итоги года. Сейчас мы про личные. Ну, хотя, понятно, эти личные, они замешиваются на…

Дудь: А это были личные итоги? По-моему…

Синдеева: Ну, слушай, они замешиваются на настроение, потому что невозможно себя отделить все равно от того, что происходит.

Дудь: Ну, я очень не люблю говорить о себе, но так или иначе это все-таки часть, которая имеет отношение к профессии. Я в 2017 году оказался внутри состояния, про которое я часто раньше высказывался сам, будучи спортивным журналистом. Значительная часть моей работы заключалась всегда в том, чтобы объяснять, пытаться понять, почему, и объяснять людям, почему в русском футболе все так плохо. Генерально все плохо. И там самые разные причины.

В разные годы они разные, но всегда более-менее одна, что у нас талантливые футболисты есть, но в какой-то момент что-то происходит, и идет не так. И, как правило, у нас просто придумана система, в том числе человеком, о котором Леонид Парфенов очень много говорил сегодня, придумана система довольно губительная, лимит на легионеров и прочие, прочие вещи. В общем, система такая, что молодой футболист…

Синдеева: Ты про Путина сейчас? Про Путина?

Дудь: Да, про Путина.

Синдеева: А ты боишься фамилию произнести? Почему?

Парфенов: Путин не произносит фамилию Навальный, Дудь не произносит фамилию Путина. Так они…

Дудь: Ну, вот я хотел такое алаверды сделать, но вы просто меня раздели! Просто раздели!

Парфенов: Так они договорились между собой, и слово держат.

Дудь: Короче. Это решение Путина было несколько лет назад, ужесточить еще лимит на легионеров, а Мутко это просто выполнял, но не суть. Дело не в конкретно лимите, а в системе, что молодые русские футболисты очень рано начинают получать деньги большие, и у них ломается вся мотивация. И все рушится. Я всегда их за это клеймил, как же тяжело выражаться, ну, в общем, ругал и все остальное. И сейчас я оказался внутри этого положения, когда неожиданная известность, неожиданная малинка, скажем так, к тебе пришла, и не сойти с ума невозможно. Ну то есть, это сложно, когда тебе 31, это невыносимо сложно. Я всем говорю, что я реально сижу сейчас на героине. То есть, как бы у меня все-таки…

Синдеева: Сейчас, подожди, давай, уточни все-таки.

Дудь: Я действительно, реально, ну, по сути, я как бы употребляю героин сейчас.

Познер: Вот как будто. Это важный момент.

Синдеева: То есть количество денег, популярность…

Дудь: Дырок в моих венах нет, но очевидно, что эффект мутирующий, он ровно такой, как там мои знакомые, которых вывела жизнь каким-то образом в эту отраву и в этот ужас настоящий завела, которые действительно там долбили и кололи, и все остальное себе в вену. Вот эффект прямо такой же. То есть, сто процентов это оказывает мутации какие-то на организм, на мозг и все остальное. Я понял, что, ну, надо, безусловно, ругать 19-летних пацанов, которым вдруг в год неожиданно начинает прилетать мульт евро, их все хотят, с ними все фоткаются, они не могут уже ездить на метро.

Синдеева: Мульт — это что?

Парфенов: Это миллион. Я сразу же понял, что надо работать ссылкой.

Дудь: Сурдоперевод, да, такой. Я не должен их так сильно ругать, потому что я понимаю, что это сложно. Но эксперимент и то, что мне удалось находиться внутри и на себе самом проследить, как я мутирую, это очень интересно для того, чтобы потом на себя посмотреть.

Синдеева: Ну и что, ты выдержишь это?

Дудь: Я не уверен. Слушай, ну, во-первых, я живу в парадигме, что завтра…

Познер: Это судить будем мы, а не он.

Дудь: Да, безусловно. И есть маленький шанс, что мне удастся с этой иголки слезть, потому что я представляю, я живу в парадигме, что завтра все закончится. Ну, закончится, и я как бы должен совершенно…

Парфенов: Мульт прилетел, а второго не дождался.

Дудь: Да, и надо как бы нормально к этому отнестись. Это первый итог, это как бы личное. А генерально ощущение, вот мы с тобой перед эфиром говорили, ты сказала, что не буду с тобой обсуждать это в эфире, лучше про тексты на sports.ru поговорим. Просто мне кажется, эзотеричное начало эфира, просто люди не поймут, почему они должны оставаться на Дожде, а не переключить на «Голубой огонек». Но если переключат на sports.ru, будут правы.

Синдеева: А нервничает, чувствуете?

Дудь: Смотрите. Штука в том, что очевидно, что все плохо. Ну то есть, генерально, с точки зрения устройства государственного и все остальное, все чудовищно, все плохо и так, как наша прекрасная русская земля, безусловно, не заслуживает. Но!

И в одном из интервью ты мне предъявила, что я сказал, назвал журналистов телеканала Дождь людьми, которые не любят Россию. Я не говорил так, для начала. Я сказал совершенно по-иному. Я сказал, что настроение, с которым журналисты телеканала Дождь говорят со своими гостями, оно иногда имеет такую поднывающую интонацию. Я понимаю эту интонацию, потому что они действительно сидят на информационном потоке, где плохих новостей…

Синдеева: Ты сейчас уже мои слова говоришь.

Дудь: Ну, ты мне объяснила, я просто, чтобы мы опять на 10 минут чисто внутрииндустриальные вещи не размазывали, я чуть-чуть укорочу этот хроно-путь. Я понимаю, сидя на информационном потоке, невозможно не загрустить, просто от того, что страшных, глупых, нелепых, дебильных новостей гораздо больше, чем чего-то позитивного. Но вот в моем представлении, в 2017 году, может быть, это только в этом году, а дальше все будет совершенно по-иному, все равно есть возможность для движухи.

Есть возможность, чтобы, несмотря на очевидный застой, очевидные проблемы и все остальное, ты крутился. Все-таки вот эта возможность даже для того, чтобы что-то происходило, есть. Если ты актер в Новосибирске, новосибирского театра, но тебе приходит какая-то идея, ты запускаешь пародийное шоу…

Парфенов: Нет, тебе там могут закрыть оперу «Тангейзер».

Синдеева: Там закроют «Тангейзер», в Новосибирске.

Дудь: А, мы на телеканале Дождь, точно.

Парфенов: Новосибирск не очень подходящий случай.

Синдеева: Да нет, просто надо знать структуру.

Парфенов: Просто актер в Новосибирске — это не символ свободы. Ну, просто это неудачный этот самый.

Дудь: А все новосибирские актеры имеют отношение к «Тангейзеру»?

Парфенов: Нет, но я в принципе говорю, что если вообще говорить, что как будто бы с новосибирским актером ничего такого не может произойти, и, казалось бы, где он, а где большая политика, так она придет за ним.

Дудь: На каждый фильм «Крым», который смотреть, разумеется, без кровоподтеков невозможно, есть свой фильм «Аритмия». На каждую бездарную комедию, которую сделали люди, привыкшие ласкать власть и всех, кто дает им бабки, приходится отличный ромком «Гуляй, Вася». У людей есть возможность что-то производить, безусловно, вопреки, безусловно, это может продлиться недолго, но то, что люди понимают, что Москва сейчас — это главный город Европы, то, что Россия, к сожалению, сейчас не… Россия, к сожалению, это не только Москва, хотелось бы, чтобы таких городов было…

Парфенов: Москв.

Дудь: Чтобы «Москв» было полным-полно, а не ровно одна. Это мое ощущение. Возможно, я примеряю на себя, но я в данном случае вообще постарался вынести себя за скобки, а просто-просто подметить, подметить то, что, блин, даже Борису Хлебникову, режиссеру, который в каждом своем интервью приходит и включает политического эксперта, и рассказывает, почему Путин плохой, ему дают снимать фильмы, этот фильм побеждает на «Кинотавре», и все мы с удовольствием смотрим этот фильм. Что-то движется. И вот моя личная задача, я тебе говорил, что моя мечта — прожить долгую счастливую жизнь в России.

Так вышло, что в этом году я гонял по миру гораздо больше, чем раньше, и по работе, и по отдыху. И я просто вот понимал, понимал, насколько мне там тяжело, насколько я не могу без русской культуры, без русского языка, без русского климата, без всего. И для меня было бы трагедией когда-то переехать. А раз я планирую здесь остаться до тех пор, пока там мне не прострелят колено там или что-нибудь другое, или там не упадет что-то, не сломается, или не закроется железный занавес, тюремный я имею в виду, я должен жить бодренько. Я должен жить позитивно, и мне хочется искать эти источники бодрости — они точно есть. Их не так много, как хотелось бы, их прямо мало, но они есть.

Синдеева: Лень, ты хотел что-то?

Парфенов: Нет-нет. Я просто хотел сказать, что Владимир Владимирович говорил, что нет у системы тонуса, это действительно нет. Конечно, она не тоталитарная, конечно, она авторитарная, конечно, она может контролировать только какие-то главные вешки на поляне, она не способна влезть в жизнь каждого, везде погасить инициативу. Да она этого и не хочет, потому что она ренту извлекает, ей совершенно не нужно контролировать нас всех буквально, потому что с нас возьмешь-то? Шерсти-то с нас сколько можно состричь?

Они контролируют какие-то гораздо более крупные потоки. И в этом смысле, конечно, фильм Хлебникова, я согласен, это одно из тех, что… Притом, что это фильм, показывающий, в каком адском безвременье мы живем и до какой степени только первичные, какая-то первичная тяга людей друг к другу и какой-то честности перед друг другом, перед своим долгом ремесла…

Ну, и вообще какой-то внутренний инстинкт продолжения жизни вопреки всем общественно-политическим и даже бытовым условиям. Он в этом смысле даже беспощаднее, чем «Нелюбовь», на мой взгляд, и все прочее, потому что здесь еще огромная безыскусность, вот то, та культура съемки, то изумительное, когда они просто живут, и просто не веришь, что в полутора метрах отсюда проложены дорожки, стоят осветительные приборы.

Синдеева: Это правда. Да, это именно так сделано, да.

Дудь: Про фильм же сам говорят, что фильм, как сама жизнь: где-то скучно, где-то весело, где-то медленно, где-то быстро, и заканчивается ничем. А вот это как раз сама жизнь.

Парфенов: Но держит, но отойти нельзя.

Синдеева: Нет, нельзя.

Парфенов: Кстати сказать, Сейчас вспоминали, когда и ты говорила, и Юрий, по-моему, упоминал, даже эта часть, то, что сколько там, 26 миллионов просмотрели «Гнойного и Оксимирона», да? 26 миллионов.

Синдеева: Это событие.

Познер: Посмотрели что?

Синдеева: «Гнойного и Оксимирона», баттл. Вы видели?

Познер: Я не то что не видел, мне это неинтересно!

Синдеева: Владимир Владимирович, так нельзя!

Познер: Ну неинтересно!

Дудь: Вы имеете отношение к человеческому вниманию! Мне тоже было неинтересно смотреть фильм «Мир дикого Запада», это просто невероятное…

Познер: Ну, оттого, что вы посмотрели, вы что?

Дудь: Он невероятно популярен, это был главный сериал сезона. И для того, чтобы иметь какие-то смычки со зрительским вниманием, чтобы метафора была какая-то понятна, это для живости же речи! Для понимания!

Синдеева: Владимир Владимирович, посмотрите «Оксимирона и Гнойного». Это надо.

Парфенов: Ну, в общем, в общем, 26 миллионов, это уже, где-то я даже это прочитал. Мне сначала это пришло в голову, а потом я еще у кого-то примерно так же. Это, конечно, протестные голоса. То, что вот вы говорите, что это гипертрофированное внимание, это, конечно, оттого, что, ну, нечего смотреть!

Познер: Конечно, правильно.

Парфенов: 26 миллионов смотрят почти сплошной мат!

Синдеева: Но там поэзия…

Парфенов: Среди которого встречаются чудесные, относящиеся к sports.ru, кстати сказать, перлы, типа «ты — человек, измученный Рамзаном» — вот это, конечно, это самое…

Синдеева: Все-таки память потрясающая. При этом это все равно поэзия. Это новая форма высказывания.

Парфенов: И это опирается, согласитесь, на архетипы для всякой русской аудитории, для людей, измученных «Нарзаном».

Синдеева: Вы тоже не скажете про три события?

Познер: Нет, я могу сказать о событиях, которые я считаю чрезвычайно важными вот в этом году, могу сказать, конечно. Одно — это приход к власти Трампа, то есть, реально.

Парфенов: Ну, это инаугурация была, выбор все-таки еще в прошлом.

Познер: Он реально уже, так сказать, начинает управлять страной. Для меня это чрезвычайно важное событие. Второе для меня важное событие — это абсолютно неожиданное избрание во Франции Макрона, который вообще, 2 года назад никто его не знал.

Синдеева: Владимир Владимирович, вас разрывает, наверное, на части, на три страны.

Парфенов: Ну, и теперь в России-то? А теперь в России-то? И? Что в России?

Познер: А в России ничего.

Парфенов: А, в том смысле, что выдвижение Путина новостью не стало?

Познер: Все было известно.

Синдеева: А арест Серебренникова? Подождите, я прошу прощения, арест Серебренникова разве не…

Познер: Неприятная вещь. Но я не считаю, что это какое-то важнейшее событие. Это противно очень, это, я бы даже сказал, омерзительно, так же как и то, что произошло с Улюкаевым. Но для меня это не является вещью, ну, вообще очень-очень важной. Те чрезвычайно важные, ну, на мой взгляд, я говорю о персональных вещах. И третье, конечно, это то, что мы просто, может быть, незаметно для себя, продвигались в течение всего 2017 года все ближе и ближе к войне.

Синдеева: Вот это уже такой тренд года, это даже не событие. Вот это, мне кажется, это важно.

Познер: Это то, что происходит. Северная Корея, Соединенные Штаты, то, что сейчас происходит с Израилем. Я считаю, что это все приближение к реальной войне. Возможно, этого не будет, но для меня это абсолютно реальная вещь. В России я ничего такого важного для всех и для меня не нашел.

Парфенов: Ну, хотя Улюкаев и Серебренников, все-таки, мне кажется, что это были какие-то определенные сигналы, потому что… То есть, это тоже допустимо все было, но все-таки в том виде, как произошло, оно произошло впервые. Я не говорю, что это действительно прям важно, но это вешка, которая, вешки, они даже через запятую, что вот так.

Познер: Ну вот если Серебренников мне совершенно непонятен на самом деле, непонятно, что это и почему это, и для чего это.

Синдеева: То есть, вы не понимаете, не можете объяснить, да?

Парфенов: Этот арест, да? Смысл этого ареста?

Познер: Я не понимаю этого, то Улюкаев я прекрасно понимаю, что произошло, и почему произошло.

Дудь: А что произошло?

Познер: Ну, вы меня ставите, я, так сказать, в данном случае не уверен, что я это должен все говорить. Просто потому, что это будет выходить в эфир. Ну, скажем так, если существовала, ну, не если, существовала (я говорю в прошедшем времени) такая практика, что когда государственная компания заказывала что-то министерству, что принято, министерство выполняло этот заказ, чем быстрее, тем лучше, то тем людям, которые сидели по ночам, полагался бонус, который платило не министерство, а платила госкомпания. И договаривались о том, сколько платить. И это общее явление, общее явление. Насколько я понимаю, в данном конкретном случае действительно делалась эта работа, и, когда дошло дело до решения или до разговора, а сколько, собственно говоря, было сказано — ну, 2 миллиона должно хватить. На что было сказано «хорошо».

Кто сколько должен был получать, я этого не знаю, но должен был получить и министр за эту работу — он же ее возглавлял. Значит, я себе представляю такую возможность, когда на самом верху говорят: «Слушайте, хватит, это мешает, такая система мешает, и надо сделать что-то, чтобы это прекратить». А что можно сделать? Надо напугать, чтобы всем было неповадно больше этим заниматься. А как напугать? А вот так, вот так напугать.

Синдеева: Оно правда так было, Владимир Владимирович?

Познер: А я вам говорю сейчас о том, как мне это излагал человек, находящийся на довольно высокой ступени. Я не сомневаюсь в том, что Улюкаев не будет 8 лет сидеть, но отныне эта система или эта практика, она, по сути дела, уничтожена, потому что все поняли: этого делать больше не надо, потому что нам грозит вот это. А это была практика всеобщая, принятая, понимаете? А когда сам министр берет! Причем, это в конверте дается, это налогом не облагается, это своего рода такая коррупция, причем такая, очень значимая.

Мы просто об этом мало что знаем или ничего не знаем. А иначе для чего? Для чего это делать? Ну и что? Ну, он взял два или не взял два? Сечину не все равно? Сечин что, займет его место и станет министром? Да ерунда это все! Тогда надо подумать, а для чего это происходило. Совершенно очевидно…

Синдеева: То есть Сечин сейчас был инструментом в этой ситуации?

Познер: Он был соучастником.

Синдеева: Соучастником и инструментом.

Познер: Путину, вы думаете, неизвестно, что это происходило? Что, без него решали вопрос Улюкаева? Конечно же нет! Конечно же нет!

Парфенов: Там говорилось, что предоставляли прослушку, еще Дворковича прослушивали, еще кого-то.

Познер: Это другое дело. Если у нас Путин решает вопрос о том, сколько можно иметь этих самых футболистов иностранных, то уж как-нибудь это он тоже решает? Поэтому я просто хочу сказать, что со мной соглашаться, не соглашаться, но это я понимаю, а то я вообще не понимаю. Для меня оно непонятно.

Парфенов: Зачем? У меня только одно приходит в голову. Вот если 

верна эта теория, что Улюкаев вез 2 миллиона бонусного вознаграждения топ-менеджерам Минэкономики…

Познер: И себе.

Парфенов: И себе. И принято было решение, что надо напугать, и тогда вот это провести. Понимаете, Сечин, которого считают чуть ли не вторым человеком в стране, должен был вот с таким вот микрофончиком, только под одеждой, выполнять роль подсадной утки, звонить и говорить: «Леш, ну, заезжай, давай, заезжай, дружок, там, ну, чего? Не сразу сейчас справились просто».

Познер: Давайте, не будем гадать, что должен был делать Сечин? Давайте, так сказать, исходить, вот существует такая теория. Договорились сделать вот так. 2 миллиона? На тебе, пожалуйста, бери, а дальше мы можем сколько угодно…

Парфенов: Я сейчас про мораль вот этого, про технику исполнения, вот этого наказать.

Познер: Я просто говорю о том, что если арест и то, что произошло с Улюкаевым, мне понятно, я понимаю, что происходит, потому что об этом зашла речь, то я абсолютно не понимаю, что происходит с Серебренниковым. Если это только не личные счеты кого-то с ним, кого-то очень могущественного. Я слышал, что личные счеты министра культуры. Я про себя думаю, министр культуры — не такая могучая фигура, что он вот может вот так справиться.

Синдеева: Не похоже, нет, не такая. Лень, а что ты думаешь?

Парфенов: Говорят, что личные счеты патриархии. Например, Тихона Шевкунова.

Познер: Это может быть.

Синдеева: Да, это тоже есть такая история. А еще говорят…

Парфенов: То же, что и говорил Владимир Владимирович, это ведь тоже одна из теорий. Мы же ничего… Мы при этом прекрасно понимаем, что официально предлагаемая версия в суде не имеет вообще никакого отношения к действительности!

Синдеева: А если не гадаем… Давайте отношение наше к этому.

Парфенов: Что в действительности может иметь отношение только вот такая версия, такая версия. И я задумался только об этой морали, при которой для вот этого «наказать», Сечин должен выступать подсадной уткой.

Познер: А еще я прошу не употреблять слово «суд», потому что его у нас нет.

Дудь: Спасибо, что рассказали историю, Владимир Владимирович, очень интересно. Спасибо, что ответили на вопрос.

Синдеева: А что ты, скажи, как ты отнесся к аресту Улюкаева и Серебренникова?

Дудь: Ты серьезно? Тебе интересно мое мнение после того, как такая глубокая экспертиза прозвучала?

Синдеева: Конечно. Да, интересно, у нас же поколенческие сегодня разрывы, понимаешь? Нет уж, давай, Юр.

Дудь: Нет, я не смогу рассказать ничего нового… Давай про 2017-й.

Парфенов: Вот без глума можно?

Дудь: Слушай, я не дам экспертизу глубже.

Синдеева: Да не надо экспертизу, мы же не про экспертное. Мы про отношение, про то, что ты думаешь, про то, что ты чувствуешь, и твое поколение!

Познер: А вот то, что он чувствует, я абсолютно разделяю, то, что он сейчас рассказал: насчет движухи, на счет возможностей, на счет всего этого я абсолютно разделяю эту точку зрения.

Парфенов: Конечно, надо трепыхаться и взбивать сливки в сметану.

Познер: И что вот когда начинают рисовать все черным цветом, меня это раздражает, потому что это лишает всяких сил! Тогда не надо вообще ничего делать! Тогда надо уезжать, или, я не знаю, что!

Синдеева: Я согласна, Владимир Владимирович, я здесь тоже согласна.

Дудь: Сейчас это будет выглядеть, как будто я тебя учу, можно, это будет выглядеть, как будто я тебя учу, но это не так.

Синдеева: Юрий Дудь сейчас учит. Третий раз сегодня.

Дудь: Это не так. Еще раз, можешь смело меня макнуть в салат сейчас, при помощи двух мужчин, которые…

Познер: Не-не, очень хороший салат, прошу не трогать.

Дудь: Я не буду портить своим рылом его. Но вот ты говоришь то, что дети тебя не смотрят, а кого-то там на ютьюбе они смотрят.

Синдеева: Не кого-то, а конкретно тебя.

Дудь: Ты просто подумай иногда, что они, возможно, не хотят смотреть тех, кто задает вопросы, тех, кто не оставляет самое интересное. Я не дам тебе экспертизу интереснее. Радуйся, что в этом эфире Владимир Познер, который не хотел рассказывать свою версию того, за что посадили Улюкаева, он ее рассказал! Мне нечего добавить! Это блестящая версия, которая точно глубже!

Синдеева: Да нет, подожди секунду, а мне как раз очень интересно, 

что думают 30-летние!

Познер: Ваши дети вас видят каждый божий день.

Дудь: Я думаю, что с точки зрения государственного устройства все очень плохо. Что суд над Серебренниковым, где есть путаные показания относительно того, что спектакля не было, который на самом деле был, это бред и иллюстрация того, что суда нет! Его нет! И что? Для меня здесь ничего нового! Когда собака, нас на журфаке учили, что если собака кусает человека — это не новость. Если человек кусает собаку — это новость.

Познер: Это американская тема.

Дудь: Да, это было на предмете международной журналистики. То, что сажают людей, хрен пойми за что — в этом нет новости! Поэтому я, и у меня отношение, это плохо, но в этом нет ничего особенного, к сожалению.

Синдеева: Я хочу вернуть нас к новогоднему столу. Три события, извините.

Дудь: У меня есть оно ровно одно, потому что как бы не хочется…

Синдеева: Как одно?

Дудь: Ну, оно делится на несколько подсобытий, тем не менее. Вот я особенно зацепился, когда Владимир Владимирович говорил про баттлы и все остальное. Вы знаете, на мой взгляд, в 2017 году вот все… Я просто как бы считаю себя тоже, в принципе, поколением уже взрослых людей, поскольку у меня есть дети, и не один ребенок, и все остальное. Понятно, что человечество на протяжении всего своего существования живет в жестком стыке тех самых отцов и детей. То есть поколенческий спор и поколенческие проблемы, они по степени извержения проблем уступают только каким-то сексуальным проблемам, то есть, если верить, что все из-за секса, или его недостаточности.

Познер: То есть или мало, или много.

Дудь: А вторая проблема в том, что те, кто старше, не понимают тех, кто младше. И мне кажется, что в 2017 году, по крайней мере, в нашей стране, все те, кто старше, получили невероятный ресурс для того, чтобы либо решить проблему поколений или отцов и детей, либо чтобы эта проблема значительно облегчилась. И как раз рэп-баттлы — это, вы не представляете, насколько это объединяющая на самом деле штука в том смысле, что это история, которая интересна и взрослым, и которая безумно популярна у молодежи. Никто из вас не смотрел, сейчас самый популярный ролик на канале, который мы ведем, это рэпер Face, его посмотрело уже почти 8 миллионов человек.

Синдеева: Почему же? 8 миллионов, я проверила.

Парфенов: Я смотрел.

Дудь: И этот репер Face с двумя татухами «love & hate» под глазами, он на 6-ой или 7-ой минуте произнес вещь, которую никто от него не ожидал. И, может быть, вы даже не услышали, но он сформулировал… Вопрос задавался, слушай, дружище, ну, ты поешь просто хрень, тебя слушают 13-летние девочки, которым до секса без презерватива еще жить и жить. И он сформулировал простую вещь.

Парфенов: Надо все-таки процитировать строчки, в связи с которыми я смотрел, с чего вы решили.

Дудь: А это же можно сделать даже…

Синдеева: Да мы запикаем, если что.

Дудь: "Я трахнул суку без гандона".

Парфенов: Нет. И дальше! "Мне *****"!

Дудь: А, и "мне *****", да.

Синдеева: Жалко, что не на ютьюбе.

Дудь: Так вот. Так вот, подождите, этот человек, который написал этот шедевр, очевидно, шедевр, который на века останется, он произнес то, что родители привыкли. Моя задача, задача родителя — это родить ребенка, ну, и технически его воспитывать, башлять за детский садик, башлять за школу, за университет, следить, чтобы он был одетым и сытым. Но этого недостаточно! Если ты хочешь, чтобы твой ребенок слушал не меня…

Синдеева: Это Face говорит?

Дудь: Да, это Face говорит. А чтобы он с тобой делился проблемами своими, а не со мной на моем концерте, так ты пойми, что у тебя есть допработа! Ты должен быть его корешем, а не только за него башлять!

Познер: Все правильно.

Дудь: И в 2017 году мы получили столько инструментов для того, чтобы нам было что обсуждать. Знаете, я крайне скромный человек, мне неловко вообще находиться за этим столом, я считаю, что это огромный аванс для меня.

Парфенов: Ты стейк-то ешь.

Дудь: Но я делюсь ровно одной штукой, которая вот долетала до меня из там благодарностей и респектов из этого года. Ровно одна! 

Потому что имеет отношение к этому отделу. Я доем, если что, потом. Спасибо. И штука очень простая. Ко мне на детской площадке подошел отец одной из девочек, с которой играют мои дети. Он подошел и сказал: «Юрий! У меня есть старшие дети от первого брака. Им там 20, около 20. И вы вообще понимаете, что после того, как я стал смотреть у вас Скриптонита, L'One, Face, нам есть, о чем поговорить!»

Синдеева: Я могу поддержать с ними разговор?

Дудь: И в этот момент внутри меня просто как будто динамит взорвали. Я впервые вот испытал внутреннее невероятное мягкое теплое удовлетворение. И таких вещей, таких точек сейчас немерено! Баттлы! Ютьюберы! Очень много взрослых ютьюберов — людей, которых интересно смотреть даже людям взрослым. И этих точек много. И если бы родители сейчас понимали, что надо ловить этот момент, это было бы круто. И для меня это главный итог 2017 года, если ты смотрела мое интервью GQ, ты знаешь, что я упорот на одну простую штуку, в том числе, я намеренно как бы рожал детей в довольно юном, молодом возрасте.

Синдеева: Намеренно? Это как?

Дудь: Я рано женился, и я понимал, что если я в 23 года стану отцом, то это ок. Это Азия, конечно, но это как бы нормальная осознанная Азия, потому что я хочу на выпускном дочери быть 40-летним привлекательным мужиком, на которого бы посматривали ее одноклассницы. Я хочу, когда ей будет 18, на Ибице быть не только с ее мамой, я хочу быть с ней! Я хочу ходить на концерты Ляписа Трубецкого, на драм-н-бэйс вечеринки. Вместе! Это моя мечта! Это сложно, это очень сложно, мало у кого это получается. Но если ставить какие-то челенджи, особенно в путинской России, в тяжелой, то такие. Вот и все! Поэтому 2017 год в этом смысле, несмотря на все говно, которое вокруг происходит, это великий год, потому что прогресс наконец-то выдал возможность! Если человек хочет каким-то образом с этим работать, он может сильно изменить свою жизнь внутри семьи. А ничего более отвечающего за твое настроение, чем жизнь внутри семьи, его не бывает.

Синдеева: Здесь я могу, конечно, тебя поддержать. У меня опять же мой сын, возвращаясь к детям, 15-летний, начал писать рэп-баттлы, вот эти панчи. И я, конечно, благодаря в том числе новой культуре, нашла с ним общий язык. Во-первых, потому что я могу поддержать с ним какой-то разговор.

Дудь: Не было лучшего времени, чтобы дать детям почитать Бродского, чем сейчас.

Синдеева: Это правда. У нас был диалог с ним…

Дудь: Никогда! А сейчас оно есть.

Синдеева: Лука начал сейчас читать Бродского, Маяковского. Ну, потому что до этого…

Парфенов: Ну да, это самое близкое.

Синдеева: И вот в этом смысле, конечно, я согласна с тобой, что это действительно дало нам невероятную возможность быть интересными своим детям.

Познер: Я, к сожалению, не могу разделить ваших восторгов или там…

Синдеева: А вы же не смотрели просто, Владимир Владимирович.

Дудь: Потому что вы не смотрели, Владимир Владимирович.

Познер: Нет, потому что моим детям уже за 50. Понимаете? Моим детям.

Дудь: А внуки?

Познер: А моим внукам за 30, понимаете?

Синдеева: А правнуки?

Познер: А вот правнуку еще три с половиной. Поэтому я никак не попадаю, вот при всем моем желании.

Парфенов: Тут рано, тут поздно.

Познер: Да, знаете, вот не получилось. Но вообще я с удивлением воспринимаю, что самое время, когда можно читать Бродского. Если моя мама мне с трех лет читала перед сном, начинала, в 4 года, я очень хорошо помню, «Приключения Тома Сойера», потом «Маленького принца», а потом «Трех мушкетеров», то мне уже потом не надо ничего, чтобы дальше читать.

Синдеева: Не всегда так получается, Владимир Владимирович.

Познер: Значит, это зависит от родителей.

Парфенов: Это значит, ты раньше не читала «Трех мушкетеров» и «Тома Сойера» на ночь.

Дудь: Он мог допустить ошибку и не начать это делать тогда, а ему надо ее исправить сейчас.

Познер: Кстати, меня вызывали на баттл.

Синдеева: Да, и что? Вы отказались?

Познер: Я сказал, что…

Дудь: Ах! Классный ответ!

Синдеева: А кто вызывал?

Познер: Вызывал этот замечательный человек, как его, который скачет, как… Ой, извините. Который у меня был в программе, я сказал, что он невероятно скучный, и он ответил, что со мной не интересно, потому что мне за 80.

Синдеева: Кто?

Дудь: Сергей Шнуров.

Познер: Шнуров.

Синдеева: Шнуров!

Парфенов: Владимир Владимирович не произносит «Шнуров». Юрий не говорит «Путин», Путин не говорит «Навальный». Все! Круг замкнулся!

Синдеева: Владимир Владимирович, а почему вы Дудя не приглашаете к себе в программу? Вам не интересно?

Познер: Во-первых, я считаю, есть две вещи. Он, конечно, мне интересен.

Синдеева: Я и чувствую, что он вам интересен.

Познер: Он мне интересен, иначе я бы не давал интервью. Кстати, это произошло благодаря Ване Урганту, который меня как-то спросил, знаю ли я, кто такой Дудь? Я сказал: «Кто?». Он говорит: «Ну, Дудь!».

Дудь: Сразу же новости про то, что вы за легализацию марихуаны, у вас всплыли в новости.

Познер: «Дудь», — я говорю, — «кто?» Он говорит, ну вот. Я говорю: «Нет, не знаю». — «Ну, вот, вы знаете, он очень интересные интервью берет. Посмотрите!». И мне прислал ссылки. И там было интервью с Ходорковским, интервью с…

Синдеева: Он взрослые прислал ссылки.

Познер: Как его? У него магазин вин.

Синдеева: Да, Чичваркин.

Познер: Чичваркин. И с кем-то еще, не помню, с кем. И мне было очень интересно, очень интересно, о чем я сказал Ване. Мне очень интересно, здорово, человек явно с большими способностями, готовится очень, понятно, и все. И так вот получилось. И я совершенно с большим удовольствием. Значит, вообще я считаю, что журналист у журналиста не должен брать. Это как-то странно. Это какая-то не совсем правильная вещь. Это первое. Второе, я думал об этом, естественно, и тут чтобы не было никаких сомнений, я не работаю на Первом канале. Первый канал покупает мою программу. Не покупает кота в мешке.

Синдеева: Вы думаете, он Дудя не купит?

Познер: Минуточку. Я должен, хочу я или нет. Не хочу, но я должен, правда, только Константину Львовичу Эрнсту сказать: «Я хочу пригласить такого-то». И он может мне сказать: «Нет, Владимир Владимирович, мы такого-то не хотим». Это может так быть.

Синдеева: Будете спрашивать?

Познер: Я, естественно, буду говорить, но я все не знаю. Понимаете, ведь, строго говоря, так, как я это понимаю, Дудь — не журналист.

Синдеева: Как не журналист?

Познер: Потому что мое определение журналиста, возможно, отличается. Ведь журналист, по идее, обязан отвечать за то, что он говорит или пишет. Он обязан отвечать. Блогер не обязан. Что хочет, то и говорит. Что хочет, то и пишет. Понятие ответственности вообще не существует у этих людей, никакой ответственности.

Парфенов: И вот напрасно вы не выпивали, я вам скажу! Сейчас бы легче все было.

Познер: Это их право, я не возражаю, но если ты журналист, ты должен проверять факты. Ты не можешь просто сказать: а кажется, а может быть. А при чем тут это? Ты же совсем другим занимаешься. Ты, по идее, как я это понимаю, сообщаешь людям информацию. Из этой информации они сделают какие-то выводы, и не ты должен говорить, какие выводы говорить, как нынче происходит, а ты им должен дать как можно больше, как можно честнее, потому что ты же все-таки не робот, как можно объективнее: вот, вот вам эта информация, и дальше, ребята, сами решайте. В блогах этого нет. Там совсем другой подход. Вот как вы должны думать, вот как правильно, вот, как я считаю. «Я», «я» и «я»! Блогер — это о себе. Какой я. Я закончу свою короткую речь.

Дудь: Просто панч просится! Но вы же ничего не смотрели! Вы сами сказали, вы блогеров не смотрите, а судите о том, как они… Вы противоречите себе сейчас.

Синдеева: Я в это время съем салатика, можно?

Познер: Вы знаете, вы правильно подцепили это. Я сказал, что я не смотрю, но я смотрел кое-что. Просто потом я понял, что нечего тратить на это время. Так, хотя это может быть очень любопытно, но я почему говорю насчет журналистики? Вот это я говорю, что это, ну, я вообще считаю, что журналист не должен заниматься тем, чтобы доказывать другим, что верно, и что неверно. Вот чем были для меня очень дороги «Намедни»? Я знаю, ну, я потом познакомился с Леонидом Геннадьевичем, он когда-то делал обо мне фильм. И мы тогда, в общем, много общались. Я как-то больше понял, кто это. Но при том, что «Намедни» — это не была попытка заставить тебя думать определенным образом. Это на тебе вот это все, со всеми делами. И это вот…

Или, скажем, был такой потрясающий американский ведущий, который вел программу, называлась «Ночная линия», Nightline, Тед Коппол. Я более блистательного журналиста не видел никогда. Так вот, никто не знал даже, за кого он голосует, за демократов или республиканцев. Вот нет! Это не мое дело, понимаете? Это мое отношение к журналистике. Я стараюсь этого придерживаться. И это для меня очень ценно. Теперь, возвращаясь к вопросу, приглашать или не приглашать, во-первых, он может сказать: «Я не хочу». Может вполне.

Синдеева: Ты пойдешь к Владимиру Владимировичу на интервью?

Познер: Зачем заранее говорить?

Синдеева: Почему заранее? Можно, я спрошу его?

Познер: Да, конечно. И, конечно, я должен буду спросить Эрнста. Конечно! Это компромисс? Да, это компромисс. Я это не скрываю ни одной секундой. А я могу сказать: «А! Мне нельзя Навального пригласить? Тогда я хлопаю дверью и ухожу!». И что? Это лучше для всех? Это, конечно, ты можешь оказаться таким крутым и потрясающим, и все будут писать, говорить: «Ах, какой он молодец!». Но программы-то больше нет. Мне не очень понятно, для чего это делать. А, ну вот, я скажу, я бы хотел. Я думаю, что при нынешней ситуации я не получу отказа, не думаю.

Синдеева: Тогда у меня, извините, два вопроса. Юра, первое: примешь ли ты приглашение Владимира Владимировича, если Константин Львович одобрит?

Дудь: А можешь второй задать? Я прожую просто.

Синдеева: Нет.

Познер: Это вы знаете, напоминает мне что? Я брал интервью у одного члена Каморры, который 11 лет отсидел в тюрьме, и по ходу интервью я его спросил: «Вы когда-нибудь кого-нибудь убивали?». На что он сказал: «Следующий вопрос?»

Дудь: Спасибо, что помогли, я прожевал за это время.

Синдеева: Ну так что?

Дудь: Мне вообще неловко об этом сейчас говорить и думать, потому что я считаю, что я не дорос до того, чтобы меня звали в программу «Познер». Это мой ответ. А если ты скажешь: «Ну, так все-таки, да или нет?». Ну, кто я такой, чтобы отказываться от такого?

Синдеева: Хорошо. И тогда второй вопрос: было ли предложение от Эрнста работать на Первом канале? Давай только по-честному! Мы договорились не врать.

Познер: А, нет, ну может человек сказать, что я на этот вопрос не отвечаю?

Синдеева: Может.

Дудь: А как, Владимир Владимирович, как чувак из Каморры сказал? Следующий вопрос! Следующий вопрос!

Синдеева: Юр!

Дудь: Наташ! Наташ, шампанское хорошее?

Познер: Следующий вопрос. А вино кончилось?

Синдеева: Хорошо. Тогда давай я тебя спрошу все-таки по-другому. Скажи, пожалуйста, если бы тебя пригласили сейчас работать на Первый канал?

Дудь: Я конечно же бы отказался. Я, даже не думая ни секунды, я бы отказался.

Синдеева: Почему?

Дудь: Потому что работать на телевидении… Я, во-первых, небольшой успех, который есть у нашего ютьюб-канала, он построен, там даже в первые месяцы был слоган: «Не телевизор же вам смотреть!», он построен на полной противоположности телевизору. Потому что там огромные бюджеты, там пять камер, одна ездит, а у нас будет DIY, у нас будет do it yourself, как в моем панк-детстве завещали многие из моих кумиров.

Синдеева: Да у вас просто два гостя, понимаешь, а у нас четыре.

Дудь: И после этого, когда ты тысячу раз сказал, что мы — антителевидение, тысячу раз произнес, что я не пойду на телевидение, по крайней мере, при нынешних условиях, при нынешнем режиме, когда на телевидении только одно мнение возможно, а не два, будет крайне глупым и непоследовательным это решение поменять. А у меня очень много грехов: я читаю мало книжек, мало умных слов знаю, и всего остального.

Синдеева: На Первый канал работать не пойдешь? И Познера не подсидишь?

Дудь: Ну, вот если сейчас мне его сделают, я, конечно, откажусь.

Познер: Он же не сказал «никогда», тут надо быть очень аккуратным.

Дудь: Я сказал «сейчас».

Познер: Он сказал: при нынешних обстоятельствах.

Синдеева: Я поэтому сейчас, сейчас нет?

Дудь: Нет, нет.

Синдеева: Ок.

Парфенов: Если меня спросишь, то я тоже нет. При нынешних обстоятельствах.

Синдеева: Скажите, Владимир Владимирович, а Леню вы тоже не можете к себе в программу позвать? Извините, просто для меня это…

Познер: Я могу только предположить.

Синдеева: А давайте попробуем в этом году со списком прийти к Константину Львовичу?

Познер: Предположить, что мне откажут.

Синдеева: Да?

Познер: Да.

Парфенов: Откажут?

Познер: Я думаю, что да.

Парфенов: Я думаю, да.

Синдеева: А почему? Ведь фильмы же показываете.

Познер: А я скажу, почему. Потому что за эти годы Леонид Геннадьевич все более и более стал восприниматься как оппозиционер.

Парфенов: Радикализировался.

Познер: Причем, такой реальный оппозиционер. И поэтому оппозиционеров на Первый канал не пускают.

Синдеева: А Собчак вы сейчас позовете? Она сейчас оппозиционер или нет?

Познер: Позову.

Синдеева: Подождите. Вот еще год назад вы не могли ее позвать.

Познер: Нет. А сейчас я думаю, что могу. И, наверное, в январе она у меня будет.

Парфенов: Потому что она не оппозиционер.

Синдеева: А что… Давайте, про выборы Собчак, это же тоже событие этого года? Нет? Или вы не считаете?

Познер: Я ее поддерживаю.

Синдеева: Вы поддерживаете в этом решении, что она…?

Познер: Да, я поддерживаю. Вообще, это я прекрасно понимаю, что никаких даже приблизительных шансов у нее нет, это я прекрасно понимаю. Но сама идея, против всех, мне она симпатична, эта идея. И вообще, некоторое оживление хотя бы. Я «за». Я абсолютно симпатизирую.

Дудь: Владимир Владимирович, то, что вам можно пригласить ее в эфир, означает то, что вот вся эта история — это часть договорного матча?

Познер: Я думаю, что… Во-первых, я не знаю, была ли какая-то договоренность. Сомневаюсь. Но я думаю, что есть интерес у Владимира Владимировича ныне получить некоторую поддержку у той аудитории, у которой у него поддержки нет. И несмотря на то, что у него колоссальная, и тут не придуманная поддержка вообще, так сказать, но есть часть населения российского, которую я считаю наиболее важной частью… Это знаете, вот как растение растет, есть точка роста, и только оттуда идет рост, не отсюда, а всегда вот так. Это как бывший биолог я вам рассказываю. Так вот, точка роста от этих людей зависит. И вот среди этих людей его поддержка не такая. И мне думается, что он пришел к выводу, что стоит немножко здесь обратиться к этим. Просто, что это было бы полезно. Так мне кажется.

Дудь: И обратиться через Ксению Собчак?

Парфенов: То есть это часть…

Синдеева: Нет, это не эта часть.

Парфенов: Нет, я апеллирую просто к вопросу Юрия, что это часть договорного матча? Безусловно. Потому что на федеральные каналы у нас пускают, это совершенно понятно, да.

Синдеева: Конечно, да. В этом смысле точно.

Парфенов: И 5,5 лет ее не пускали.

Познер: Не пускали.

Парфенов: Она педантично всегда этот подсчет вела. Вот.

Познер: Пять с половиной только? Мне казалось, больше. Я считаю, очень жаль, что не будет баллотироваться, не дают баллотироваться Навальному. Он мне совсем не симпатичен, но дело не в этом совершенно, а в том… И то, что я не могу его пригласить, это неправильно. Он все равно ньюзмейкер. Народ имеет право слышать, что он говорит. Это то, что я не могу этого сделать, лично меня это и оскорбляет, и, главное, расстраивает, потому что это плохо для страны, к которой я отношусь совсем не безразлично. Понимаете?

Парфенов: Зато в выборах будет участвовать Жириновский, который выдвигался вчера. Вы слышали, как это, цитата: «Что нужно делать кандидату в президенты? Трясти интеллектом». Конец цитаты.

Синдеева: Лень, а что для тебя выборы Собчак?

Парфенов: Я уже сказал, да, это договорной матч. Для меня это совершенно очевидно. Она для себя решает какую-то задачу.

Синдеева: Для себя. А для…

Парфенов: Я чувствую, что ее в этом кинут. Я ей даже это говорил, что 19 марта ее допуск на федеральные каналы прекратится. Но…

Познер: То есть после выборов?

Парфенов: Да, да, да. Что ее используют вот до этого времени, для повышения явки, то, что вы сказали. Потому что хоть какой-то бы молодняк пошел бы на…

Синдеева: А почему вы думаете, что Собчак — это герой вот этого поколения?

Парфенов: Я не сказал.

Синдеева: Я как раз хотела сказать, что она не их герой.

Познер: Она ничейный герой.

Парфенов: Я просто апеллируя к словам Юрия, что это договорной матч, просто используя эту терминологию. Да, это договорной матч, несомненно. И я не понимаю… Ну то есть, конечно, все участники договорных матчей всегда делают вид, что матч является не договорным. В этом смысле, конечно, ее отрицания этого…

Синдеева: Я немножко сейчас закольцую, вернусь назад, в начало нашего…

Парфенов: Но она не оказалась бы не только у Владимира Владимировича, но уж тем паче у Соловьева.

Познер: Она у меня не оказалась.

Парфенов: Не оказалась бы. Только «бы».

Синдеева: Но, возможно, окажется. Я чуть-чуть вернусь в самое начало нашего разговора. Вот как раз Собчак, на мой взгляд, демонстрирует то, что она, мы, это действительно уже немножко из прошлого. Ее ютьюб-канал на 1,5 месяца, наверное, работы набрал, не набрал еще сто тысяч подписчиков. Для меня это просто какой-то нонсенс, я честно скажу.

Парфенов: Ну то есть, это мало.

Синдеева: Да это просто ничего для ютьюба! Сто тысяч! Собчак с ее эпатажностью, с ее информационным присутствием везде, с ее как бы, ну вот…

Парфенов: Ютьюб и ее присутствие везде — это разные вещи.

Дудь: Разные везде.

Парфенов: Да, разные везде. Она сходила к Соловьеву и Малахову, но это не те, кто смотрит ютьюб.

Синдеева: Как раз ее эфир с Соловьевым в ютьюбе посмотрело 2 миллиона человек. За сколько ты набрал первый миллион?

Дудь: Миллион?

Синдеева: Да.

Дудь: За 3 или 4 месяца.

Синдеева: То есть, вот это какая-то удивительная, опять же, это удивительный показатель, что ютьюб, несмотря на возможности…

Дудь: Наташ, но ты про подписчики тоже, это не так важно. Важно, сколько смотрят видео.

Синдеева: Но я, слушай, просмотры Собчак в среднем, если это не эфир Соловьева и Собчак, который набрал действительно миллионы. Я не умаляю заслуг Собчак. Я про то, что новое, новая совершенно химия, новая реальность.

Дудь: Ну, новая химия, да. И просто пока в эту химию это не попадает. Но чем дальше, тем больше это будет попадать, просто потому что тем больше взрослых людей будут отказываться… Не отказываться, а также потреблять ютьюбчик, как это делают с этого года.

Синдеева: А можно всех нас от политики? Вот скажите, спектакль, фильм и кино этого года для вас. И что бы вы порекомендовали вот нам посмотреть или прочитать и так далее?

Познер: Ой, вы знаете, я в этом смысле совсем не гожусь как человек, который может… Я могу только сказать то, что мне было интересно посмотреть. Последнее, что я видел, это «Нуреев» в Большом театре. Мне было очень интересно. Я не могу сказать, что я в диком восторге, но интересно. Какие-то, какая-то форма совсем не привычная для балета. И вот это мне было интересно.

Синдеева: То есть это больше спектакль?

Познер: Пожалуй. Пожалуй, да. Но мне это было интересно по-настоящему. Что я в этом году еще увидел такого, что меня бы прямо захватило? Я не знаю, я в этом году или в прошлом смотрел сказки Пушкина в…

Парфенов: Ну, наверное, в прошлом, в «Театре наций».

Синдеева: Наверное, в прошлом, в «Театре наций». Как режиссера? У тебя память прекрасная.

Познер: Его зовут, его фамилия чуть ли не Смит.

Синдеева: Вилсон.

Познер: Вилсон, да. Но это, значит, если было тогда. Что-нибудь было еще, что просто я…

Синдеева: А книги?

Познер: Книги в основном не наши.

Синдеева: А какие?

Познер: Последняя, которая совершенно меня подкупила, это последняя книга Джона Ле Карре, которая называется по-английски A Legacy of Spies, «Наследие шпионов». Это феноменальная совершенно книга, о старом разведчике и о переоценке ценностей.

Синдеева: Про вас?

Познер: Про себя. Я хотел бы быть, но я не гожусь. Мне некоторые женщины говорили, что я во сне говорю на разных языках.

Синдеева: Какие женщины? Сейчас наконец-то к сексу перейдем.

Познер: Поэтому я не могу.

Дудь: А они вас понимали при этом?

Познер: Некоторые да. И другая его последняя книга, которая называется «Туннель голубей», или «Голубиный туннель». Это автобиографическая книга. А образ такой, что в начале прошлого века богатых охотников забавляли тем в Монте-Карло, что держали голубей в туннелях. И когда приезжали эти охотники с ружьями, со всем, открывали двери, и голуби вылетали, и в них шмаляли.

Дудь: Это Ельцин рыбу так ловил, говорят, в девяностые.

Познер: Но в тех, в которых не попадали, эти голуби по привычке возвращались в те же туннели. Образ такой, да. И это о себе он пишет, как о разведчике. И чем они занимались. Это просто вот мороз по коже.

Синдеева: Это непереводные книги, да?

Познер: Это переведена. Это вот две книги последние, которые на меня произвели очень сильное впечатление, просто очень! И потом, книга Зыгаря мне была очень интересна.

Синдеева: Да?

Познер: Очень. Ну, я ее читал насквозь, потому что он просил меня что-то написать по этому поводу. Это огромная работа.

Синдеева: Это просто колоссальная какая-то работа.

Познер: Это очень интересная книга. Ну, вот, пожалуй. Я много очень читаю. И, пожалуй, я перечитал «Мадам Бовари», и должен вам сказать, что Флобер-таки…

Парфенов: Человек. Голова.

Познер: И последняя книга этого англичанина, который о Шостаковиче написал «Шум времен».

Парфенов: А, да, да, да!

Познер: Поразительная книга!

Синдеева: Расскажите. Ну, Юра?

Дудь: Ну, по книжке я не буду, в общем, придумывать и врать. Я честно скажу, что книга, которая произвела на меня самое большое впечатление в этом году, это путеводитель по Исландии, в связке с самой поездкой в Исландию. Разумеется, нет, не просто я прочитал Lonely Planet и подумал: «Ах! Какой стиль и все остальное!». Я гонял по работе в Исландию на 4 дня. Обычно туда гоняют для того, чтобы посмотреть там северное сияние и все остальное, а я именно по делам ездил, но все равно посмотрел.

И я вернулся с ощущением, во-первых, вау! А, во-вторых, с ощущением невероятной тоски, потому что вот такой должна быть Россия. Люди живут на непригодном для жизни куске льда! Но они организовали свою жизнь так, что вот из каждой деревенской кофейни, из каждого аэропорта площадью сто квадратных метров, из которого я кукурузником на 18 мест (реально маршрутка с крыльями!) улетал на остров Западных людей — оттуда вот просто несется один простой месседж: ты — человек, и ты должен жить достойно! И вот это достоинство, оно просто там отовсюду. И поэтому ничего меня так не впечатлило.

А по фильмам я не раз говорил, что я довольно упоротый на предмет всего хорошего, что делается в России. То есть тот, кто пытается намеренно выискивать позитив, и даже в таком стиле веду Инстаграм. Я очень лоялен к русскому кино. Я смотрю много русского кино для того, чтобы среди, извините, говна натыкаться на какие-то хорошие вещи. Очевидно, «Аритмия», про которую мы все поговорили. Очевидно, я хлопал в ладоши и радовался, что первый русский ромком, романтическая комедия, действительно, классно сделана, это «Гуляй, Вася» с сумасшедшими молодыми актерами. «Нелюбовь», безусловно, хотя как бы у меня не так много восторгов.

Познер: Вам понравилась «Нелюбовь»?

Дудь: Мне показалось, что я давно не видел такого… Там есть, генерально все это запрещенный прием в моем представлении, когда вот дети вмешиваются, вызывается эмоция через детей, как в фильме Быкова, то ли в «Майоре», то ли в каком-то другом, но просто на первой же секунде убивают ребенка. Мне кажется, это запрещено. Потому что это слишком просто, это не может не вызвать эмоцию никак.

Познер: Конечно.

Дудь: Но в целом такого точного кино про … И они несчастливы потому, что они … И при этом там же стык. Ведь у нас никогда не было, я это зафиксировал, только когда у группы «Грот» вышел трек после этого, ведь это и про выдающихся …, и про выдающихся людей, про спасательный отряд. Это же фильм-ода, отряду «Лиза Алерт», потому что они пытаются ее спасти. Это не слишком фиксируется в фильме, а вот когда «Грот» выпустил совершенно сумасшедший трек про это с моментами нарезки в клипе, это как раз нарезки из «Нелюбови». Это же, ну вот это Россия, как она есть, где … соседствуют с героями.

Познер: Леонид Геннадьевич, а когда погибла доктор Лиза?

Синдеева: Год назад. 28 или 29 декабря.

Парфенов: Ровно год назад.

Дудь: В последние дни декабря прошлого года.

Познер: Это вот прям пережить невозможно. Просто из-за этого я вспомнил, спасение людей, я ее вспомнил, да.

Дудь: И, на самом деле, даже фильм «Притяжение». Это, очевидно, плохой фильм.

Познер: Это очень плохой фильм.

Дудь: Сценарий, ну, то есть, даже студент ВГИКа не имеет права написать такой слабый сценарий. Это провал. Но!

Синдеева: Он собрал миллиард двести миллионов.

Дудь: Нет, ну, молодцы, что они собрали, там, правда, была ковровая бомбардировка по всем каналам, рубрика «Что думает Верник». Вот эта вот классика, когда Верник выходит из кинотеатров после всех премьер и говорит, что вау! Просто кровь вскипала! 39,9! Ну, вот эти вот классические вещи. Но они хотя бы попытались. Вот я должен сказать, фильм «Притяжение», разумеется, плохой. Вопрос ксенофобии, поднятый Федором Бондарчуком, — это уже плюсик.

И вопрос того, что деньги при снятии это фильма сто процентов не воровали, а пытались снять модную летающую тарелку, модные эффекты — это тоже факт. То есть за то, что попытались — клево. Ну, и финальное, я в самолете как раз летел из Исландии, смотрел фильм «Гоголь» двухсерийный. И вот, мне кажется, для всех, кто любит жестокость и хочет посмотреть, как это делают в России, мне кажется, это очень круто.

Синдеева: А ты видел этот фильм?

Дудь: Потому что сцен, сцен, где так сняты круто пулевые ранения ведьмы в голову, топор, который втыкается в череп.

Парфенов: Я трейлер посмотрел и решил, что не буду.

Дудь: И это классно сделано. Вопросы по части как бы глобального значения, вряд ли оно какое-то есть у этого фильма. Там вопросы к гриму некоторых героев и всему остальному, но вот какие-то элементы они тоже хотя бы попытались, и местами это было прямо неплохо.

Синдеева: Леонид?

Парфенов: Мы, действительно, столько говорили про «Аритмию», что выбор ясен. Он для меня больше, чем «Нелюбовь», потому что… в смысле, как высказывание о России. И как вообще, очень долго русский кинематограф не занимался своим прямым делом, он не снимал кино про современную Россию. Он все время бежал в какие-нибудь «Елки» и еще чего-нибудь, «Иронию судьбы 2».

Познер: И палки.

Парфенов: И палки, да. Не знаю, чуть ли не вплоть до «Географ глобус пропил» не было какого-то высказывания — вот она жизнь, вот мы живем, и нам интересно смотреть, потому что это зеркало поднесли к нам. «Аритмия» мне очень понравилась вот этой безыскусностью того, как сделано было. Для меня было это очень важное высказывание. Из каких-то таких эстетических вещей? Мне очень понравилось, это, наверное, странно звучит, я как-то в последнее время очень полюбил оперу, которая всегда мне раньше казалась нафталинным таким жанром. Но вот эта модерново поставленная опера, я вдруг понял, как мне не так нужны слова, как нужны интонации, вот драйв, какое-то сценическое решение.

Познер: Потому что понять слова бывает сложно.

Парфенов: Да, да. Вот. И вот «Милосердие Тита» я увидел.

Познер: А, ну как же!

Парфенов: И, может быть, я подошел к тому возрасту, когда ездить в Зальцбург и смотреть оперу — это хорошо. Я совместил там с чем-то, я как-то там заворачивал по маршруту.

Познер: А вы в следующем году поедете? И мы поедем.

Парфенов: Да, собираюсь, да. Я собираюсь, потому что я понял, что на это нужно тратить деньги, потому что другое перестает на тебя производить впечатление.

Познер: Слушайте! Вот, что произвело на меня в этом году! Это выставка щукинская в Париже. Я опупел! Такого количества прекрасных…

Дудь: Другое слово усматривалось.

Парфенов: Конечно, оно и было другое.

Познер: Я именно опупел, а не *****. Я обычно, когда в музей хожу, я хожу на что-то, на две-три картины. Я потом не могу, больше не воспринимается. А тут такое количество! Великого! Я просто был сражен! Я такого никогда не видел! А потом я, честно говоря, мало зная о Щукине, стал просто о нем читать. Как он тогда мог понять! Вот как он это угадал! Абсолютно гениальный был, конечно, человек. Но эта выставка — это эпохальная вещь!

Парфенов: Миллион двести тысяч человек.

Познер: Миллион двести тысяч!

Парфенов: В центре трижды продляли, я даже не знаю, сколько она в общей сложности длилась. Да, вот в Центре Луи Витона.

Дудь: А стояли, как в бургерную Тимати, да?

Парфенов: Надо было записываться на сеансы. Впервые выставка, притом, что там репродуцирован на плакате Матисс, но выставка называется по фамилии коллекционера, а не по именам художников.

Синдеева: Ты тоже видел эту выставку?

Парфенов: Да, даже дважды. И даже водил экскурсии. Кого, у меня же фильм был, где вот Владимир Владимирович был тот Пикассо, которого уже напокупал Щукин! Вот, он — более позднего Пикассо. А того, в которому Щукин приходит в 1908 году, играл Петя Налич. Все играли по-французски при этом. Вот, это маленькое промо. Особенность заключается в том, ну вот Владимир Владимирович может произнести, как во французской фонетике должны читаться эти слова, потому что никто не может выговорить, на какую они выставку идут!

Познер: Они говорят либо Чукин, либо Шукин.

Парфенов: И все говорят: «Ну я понял, что!» Потому что я сам не могу сказать.

Дудь: А кто смотрел спектакль «1917»?

Синдеева: Я смотрела.

Дудь: И как?

Синдеева: Молочникова.

Дудь: Ну, это не ответ на вопрос.

Синдеева: Мне очень понравилось, потому что это даже не спектакль, это такой большой перформанс театральный.

Дудь: Есть маленький тест. Первая часть, я как понимаю, называется «1914»?

Синдеева: Нет, «1914» это другой спектакль. Они не похожи. Это и то, и другое кабаре, такое современное кабаре. Но «1917», оно невероятно «визуальнографичное».

Познер: Что меня удивило в этом году, что так я думал, что будет этот 1917 год, ну, просто с утра и до вечера, и без конца!

Синдеева: Нет. По крайней мере, на государственных каналах…

Парфенов: И никто не знает, что с этим делать. Зыгарь производит впечатление человека, который, по крайней мере, что-то знает для себя, как он справляет. Он был чем-то занят. Вся остальная госкомиссия по празднованию столетия Великой Октябрьской социалистической…

Познер: Ничего. Прямо поразительно.

Парфенов: Кстати сказать, а то уж как-то все очень такие, за исключением «Аритмии»… Но ее сейчас ты все равно тоже нигде не посмотришь уже. До февраля еще в Эрмитаже будет выставка под названием, кажется, «Здесь творилась история» или «Здесь делалась история». Ну, в общем, она одна там такая, потому что уже Иорданская лестница завешана красными плакатами «Вся власть — учредительному собранию!» и прочее. И вот про переворот, про механику переворота, очень смело дизайнерски по эрмитажным меркам сделана, потому что это вот просто, представляете, стены залов Эрмитажа, которые затянуты черной фанерой, и внутри нее находятся экспонаты! Это, по крайней мере, ответ, чем был штурм Зимнего.

Дудь: Да, я дико извиняюсь, «1917» надо просто, мне кажется, как человеку, который пытается просто рассказать вам про движуху. Надо учесть, что режиссеру, который поставил этот спектакль, 25 лет!

Синдеева: 25 лет. Это правда. Александр Молочников.

Дудь: Это 1992 год. И с 21 года он ставит в МХТ.

Синдеева: Это третий спектакль.

Дудь: Наверняка, сто процентов, он — тиран! Наверняка, человек, который в театре ведет себя как просто диктатор, может быть, даже африканский. Но, тем не менее…

Парфенов: А какие бывают еще режиссеры?

Дудь: Вот! А какие бывают еще режиссеры…

Познер: Африканский обычно ест тех людей.

Дудь: Но то, что в 25 лет человек может это делать не потому, что он там кем надо перекрещен, а потому что есть талант — это тоже повод кайфануть. Саша, прости, что я так и не дошел! Я не дошел до сих пор!

Синдеева: Александр Молочников был в программе «Синдеева». Дорогие мои гости, спасибо вам большое! Через несколько минут либо будет выступление Владимира Владимировича, которое нам привезут на кассете, либо его не будет, но в любом случае куранты пробьют 12. И вот в этот момент, мне кажется, гораздо важнее для нашей аудитории услышать ваши поздравления.

Парфенов: Потому что в Новый год что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается!

Синдеева: Паясничает Леонид Парфенов. Ну?

Дудь: Я куда-то должен это сказать, да?

Синдеева: Да.

Дудь: В камеру, да?

Парфенов: Я решил, что вот та работает. А самом деле — та.

Дудь: Именно зрителям телеканала Дождь. Я правильно говорю?

Синдеева: Да. У нас будет эфир открыт на Яндексе.

Дудь: Дорогие зрители телеканала Дождь! Я убежден, что мы живем в лучшей стране на свете, мы живем на прекрасной русской земле, но так сложилось, что и карьера, и жизнь на этой земле может оборваться в любой момент. Это лучшая иллюстрация того, что жить нужно, накапливая впечатления. Потому что единственное, что мы берем с собой на тот свет, — это впечатления. Карманов нет, деньги не поместятся, сколько бы ни падало в 2017 году на ИП, а вот впечатления об «Исландиях», о Борисоглебске, о Владивостоке, Шаморе и других местах мы с собой заберем. Поэтому, как бы ни было тяжело вокруг, я всем желаю накапливать впечатления, и чтобы они все были с улыбкой на глазах.

Познер: Хотел бы вам сказать, что на том свете ничего не будет, потому что его просто нет. Поэтому жить надо сегодняшним днем. Надо каждый день полностью жить и не думать о завтра, о послезавтра. Завтра может не быть, не говоря о послезавтра. Я вам желаю вот помнить об этом. И, кроме того, всегда пробовать, не бояться ничего. Есть случай — беритесь! Получится, не получится — вопрос другой. Но не стесняйтесь! Живите полной жизнью, чтобы потом не жалеть о том, ах, как же я этого не сделал!

И еще вот что. Для совсем молодых. Интересуйтесь своими родителями. В один прекрасный день их не будет, и вы не сможете спросить их, как тогда было? Что у вас было? Я с этим лично столкнулся. Так вот хочу вас предупредить. Желаю вам, чтобы в этом новом году вы как следует поинтересовались теми, которые произвели вас на свет. Счастья вам!

Синдеева: Ну, добавь, Леонид! Добавишь?

Парфенов: Нет, все хорошо.

Синдеева: Хорошо. Я тогда. Я хочу сказать, что в следующем году я больше всего для себя хочу пожелать себе, своим близким, своим друзьям, своим зрителям не болеть. Я недавно это поняла очень прямо серьезно, что это невероятно какая-то важная штука, потому что как только начинает кто-то болеть, все рушится. Все, о чем вы говорили, все летит в трам-тарарам. И вот чтобы вот это состояние жизни, любви к жизни, к интересу, о котором сейчас мы все говорили, он никогда не уходил, потому что как раз во время вот этих болезней это все уходит. Поэтому я всем желаю нам здоровья. Извините за такую совершенную банальность.

Познер: Правильный тост, правильный.

Дудь: Вот это была хорошая банальность!

Парфенов: В Новый год что ни пожелается.

Синдеева: С Новым годом! И за секунды до того, как начнут биться куранты, у меня для вас есть подарки.

Познер: Да ну ладно!

Синдеева: Компания BORK, которая целый год была с программой «Синдеева», которая поддерживала нас целый год, несмотря на то, что это не так просто и не так легко, они вам дарят мой любимый гриль BORK. Вот каждому из вас.

Познер: Что такое?

Синдеева: Гриль. Я уже три года фанат этого гриля, я его дарю всем, я езжу за границу, привожу этот гриль. Он невероятный! Компактный, очень удобный. От него не идет запаха.

Дудь: Сколько он стоит?

Синдеева: 50 тысяч.

Дудь: Спасибо…

Познер: Это большая такая…

Синдеева: Не большая, не так, как стоят ваши корпоративы новогодние.

Синдеева: Слушайте, я правда, я искренне, от души. И компании BORK говорю спасибо. Спасибо вам большое. С Новым годом!