В гостях у Натальи Синдеевой — хореограф, актриса, режиссер, профессор Алла Сигалова. Она рассказала про то, как задержание мальчика за чтение стихов на Арбате отодвинуло историю с «Гоголь-центром» и Кириллом Серебренниковым на задний план, почему Россия не может измениться и важно говорить о том огромном количестве прекрасных вещей, которые есть у нас в стране. Также Сигалова рассказала о своих последних спектаклях, планах на будущее и любви к Дэвиду Линчу и «Твин Пикс».
Синдеева: У меня сегодня в гостях невероятная красавица, умница (какие-то ужасные банальные слова должна сказать, но…) Алла Сигалова. Балетмейстер, актриса, режиссер, профессор… чего только ни профессор, преподаватель школы-студии МХАТ и режиссер, который буквально недавно выпустил спектакль. Привет! Я очень рада. А еще эта женщина, про которую ходят легенды, потому что она строгая, она такая вся жесткая, она совершенно не дающая себе никакой слабости.
Сигалова: Но это все неправда.
Синдеева: Вот я тоже так думаю. Можно я с этого начну?
Сигалова: Да, конечно.
Синдеева: Почему такие легенды? Я даже сегодня своим говорю, что «придет Сигалова, смотрите, все должно быть четко». (смеется) Понимаешь?
Сигалова: Ну, насчет четкости у меня есть такой какой-то пунктик. Наверное, к психиатру пора немножечко пойти, потому что есть такое, что все должно быть вот так, вот так, все как прописано.
Синдеева: А всегда так было?
Сигалова: Всегда было, да. И оно с возрастом, извините, усиливается. (смеется) Что будет в глубокой старости, я просто боюсь предполагать. Но вообще о Сигаловой ходят такие легенды, что я сама удивляюсь на эти легенды, с удовольствием их выслушиваю и думаю «Господи, боже мой, кто это сочиняет?» Я думаю, потому что на репетициях я действительно требовательная, но я не знаю режиссера, который не требователен, поэтому я удивлена. Потому что у меня с артистами, со студентами абсолютная нескончаемая любовь и с теми, которые учатся, и с теми, которые вышли уже из-под институтов. И те артисты, которые были, с которыми работала, и с которыми уже давно не работала – как-то все в любви ко мне относятся и вроде бы они не похожи на людей, которые сочиняют эти гадости. Но, наверное, они и сочиняют, не знаю. А может быть сочиняют те, которые никогда не встречались со мной.
Синдеева: Скажи, а вот с детьми со своими, вот когда ты их воспитывала, ты какая была мама?
Сигалова: С Аней, старшей, одна, а с Мишей другая.
Синдеева: Почему?
Сигалова: Во-первых, с Аней мне было 25, ну это совсем что-то такой возраст, когда ты занят только собой, своим делом, и при огромной любви к ней я все время таскала ее с собой и, в общем, не так много уделяла ей времени.
Синдеева: Но если ты таскала ее с собой, может быть, вот говорят, что детям надо просто быть рядом, в поле родителей…
Сигалова: Сто процентов, но в какой-то момент я, вероятно, немножко отдалилась, когда она стала уже восьмой класс, девятый, т.е. в самый тяжелый период. А с Мишей…
Синдеева: А что потом случилось? Я просто подхожу к этому возрасту…
Сигалова: Ой, мне было сложно, у меня был сложный период общения с Анечкой.
Синдеева: И в какой-то момент, как говорят, переросла? Или это какая-то взаимная работа? Т.е. это ушло?
Сигалова: Я ходила к психоаналитику, к моему очень большому другу, другу моей семьи, я обратилась, и как-то мне помогли. В принципиальных вопросах поставили какую-то дорожку, и я попыталась по этой дорожке идти.
Синдеева: Именно в поведении?
Сигалова: В моем поведении
Синдеева: С дочерью?
Сигалова: Конечно, конечно. Я была не права во многом, потому что я слишком требовала, слишком приписывала ей те желания, которые, может быть, вообще к ней отношения не имели и не могли иметь, потому что это абсолютно другие люди. Не надо свою нереализованность в них пытаться воплотить. И это понятие, что к ним нужно относиться как к самостоятельным личностям, которые, в принципе, не имеют к тебе никакого отношения…
Синдеева: Это очень сложно принять.
Сигалова: Да, но я это приняла, и мне стало легче и сейчас я как-то очень правильно существую и с Анечкой, и с Мишей.
Синдеева: Но с Мишей, уже имея этот опыт с Аней, ты по-другому себя вела? Или потому что это второй ребенок, позже?
Сигалова: Во-первых, второй ребенок – он и ребенок был другой, Аня больше похожа на меня, Миша похож больше на Рому, и поэтому он такой солнечный зайчик: все его обожают, все его носят на руках, он ко всем открыт и вечная улыбка на устах. Еще одна важная вещь: Миша уже давно живет не в этой стране.
Синдеева: А вот как он туда уехал, как вы принимали это решение? Он уехал студентом учиться в университет или раньше?
Сигалова: Он уехал в школу.
Синдеева: А как вообще ты отпустила?
Сигалова: Во-первых, поскольку Рома преподавал много лет в Гарварде, был профессором (Роман Козак – муж Аллы Сигаловой), поэтому мы каждое лето проводили в Гарварде. И Миша первый раз приехал в Гарвард, когда ему было семь лет. И он не просто сидел в Гарварде дома, он ходил в лагерь и он влюбился в эту страну, ему там было просто хорошо. Когда Рома ушел в 2010 году, Миша по традиции поехал в лагерь и он позвонил мне и сказал «вот я сейчас в этой школе великолепной и директор этой школы предложил мне остаться и закончить школу».
Синдеева: Это сколько лет ему было?
Сигалова: Ему было 14. Ну, короче говоря, я ему позволила это сделать, он уехал и все.
Синдеева: И сейчас он живет в Вашингтоне, работает оператором на студии…
Сигалова: Он еще учится, кайфует, сейчас у него идет практика. Вчера он звонил, сказал, что снимал фантастический ботанический сад с невероятным количеством бабочек и я вспомнила Набокова.
Синдеева: А куда у него фокус: он больше хочет в кино?
Сигалова: Конечно, хочет в кино. На данный момент ему интересно все, что касается камеры. Мне нравится, что эта такая мужская, в общем-то, профессия и он таскает это все: железо, какие-то провода. Мне это очень нравится.
Синдеева: Скажи, пожалуйста, вот неожиданно пришла идея в голову: в России очень мало снимают танец и, с одной стороны, не умеют снимать. А вот не было идеи коллаборацию устроить? Ну если сын уже вырос, он оператор.
Сигалова: Мне кажется, что пусть выучится, а потом посмотрим, что он умеет, проверим. А, может, потом будем с ним разговаривать.
Синдеева: Вернусь к недавним событиям: конечно, обязательно хочу с тобой поговорить про ситуацию вокруг Кирилла Серебренникова, его коллег, как ты считаешь, что это было? От человека, который, с одной стороны, внутри этой театральной тусовки, с другой стороны, много лет живущий в стране. Это что – это акт такого устрашения, какой-то намек или какая-то несогласованная случайная фигня людей в погонах?
Сигалова: Значит, проблема в том, что я много знаю, это первое. И много знаю фактов из разных источников, которые не всегда сходятся, поэтому у меня своего мнения пока не сложилось, потому что, например, вчера, естественно, куда ни придешь, везде об этом заходит речь. А вот вчера я узнала какие-то новые факты. Я скажу так: прежде всего, конечно, было волнение очень сильное за Кирилла, за ребят, потому что там очень много моих учеников и наших учеников МХАТовских, и это, конечно, очень непростая ситуация. Я вообще не люблю кликушество, я вообще по своей природе не по-бабски истерична, я это все в себе гашу, если это рождается, но это даже не рождается. Я хочу понять, это для меня самое главное. Поэтому я встречаюсь с людьми, я из них вытаскиваю факты, чтобы попытаться сопоставить. Но пока это все разъезжается и чем больше я об этом узнаю…
После ситуации с мальчиком я поняла, что мы вообще почему-то очень хорошего мнения о себе, что на нас кто-то обратил там внимание, хотят нас припугнуть. Но когда это произошло с ребенком, все истории ушли на 228 план. Это переходит все границы норм человеческих, норм гуманитарных, норм международных, и я думаю, что сейчас люди подключатся, и будут разбираться с этим.
Синдеева: Да, Алла, но ведь ужас как раз этой ситуации в том, что это подтверждает, что мы как некое сообщество никакие не духовные, не сострадательные, не нравственные.
Сигалова: Абсолютно.
Синдеева: И вот с этих больших трибун звучащие слова о духовности русской нации – это так даже стыдно слышать, потому что вся жизнь, которую мы наблюдаем, доказывает обратное. И вот я в ужасе живу там на Остоженке, наблюдаю, значит…
Сигалова: Мы соседи.
Синдеева: Да? Ну вот, наблюдаю, значит, очередь круглосуточную к мощам Николая Угодника и слышу иногда обрывки фраз. Вот насколько у нас верующие люди. И вот эта ситуация с мальчиком. Эти прохожие, которые шли мимо, которые никто не остановились.
Сигалова: Наташечка, я думаю, что есть те, которые могут тащить за шкирку мальчика; есть те, которые приходят поклониться в храм. Есть разные люди, но просто я не знаю процент тех людей, которые способны вот так тащить ребенка, я не знаю. Но я вижу, что этих людей много, судя по всему. И это страшно. Да даже дело не в этом, мы говорим вообще не об этом. Вот эта расшатанность, распаянность законов – люди, которые милиционеры, полицейские, не знаю, как это называется, у них должны быть инструкции, которым они должны слепо следовать, они должны слепо следовать закону. Значит, где наш закон? Где эти инструкции, которые у этих людей должны быть? И что это за инструкции?
Синдеева: Более того, я вот читала очень интересный комментарий адвоката, он говорит: «Вы знаете, я думаю (это его предположение), что после волнений, которые случились 26 марта, когда очень много вышло молодежи, что идет такая серьезная промывка мозгов внутри всех правоохранительных органов про то, что дети ужасные, про то, что детей надо ловить, возможно, что на протяжении этих двух месяцев, когда велась эта работа (а она, судя по всему, ведется) дала еще, в том числе, такой результат».
Сигалова: Но это десятилетний ребенок.
Синдеева: Мне не говори, я просто пытаюсь…
Сигалова: Ну здесь нет никаких объяснений и не может быть никаких человеческих объяснений, потому что должен быть закон, как обращаться с детьми на улицах, не на улицах, неважно. Вообще правоохранительных органов к ребенку. Вот и все.
Синдеева: Возвращаясь к Серебренникову, вот весь театральный цех, ну и не только театральный, поддержал и выступил каким-то одним фронтом, это очень круто. И даже те люди, которые в общем-то в последнее время проявляли достаточно высокую лояльность к тому, что происходит, но даже и они уже включились в этот процесс. И ситуация, в которой мы все понимаем, что есть единственный человек, который может решить эту проблему, это наш Президент. И мы это понимаем. Когда с нами были проблемы, мы тоже это понимали, что нет никого больше, что есть один только человек, который, если до него достучаться, как-то ему что-то объяснить, может это поможет решить проблему. И ужасно, что мы это все прекрасно понимаем как данность, что это есть.
Сигалова: Да.
Синдеева: И вот Женя Миронов идет, передает это письмо. Я могу сказать, что когда с нами была ситуация, там тоже ходили люди, передавали письма в нашу поддержку. И в тот момент казалось, что никакого другого выхода нет. И, в общем, в этой ситуации то же самое - мы хотим помочь Кириллу и его коллегам. С другой стороны, это же он создал такую систему, да?
Сигалова: Ну, Россия – она такая страна. Вот мне кажется, что я это приняла как данность и я эту страну воспринимаю такой и никакой другой, и мне кажется, что она не может перестроиться. Ведь сколько сделано, чтобы она чуть-чуть была другой, и она действительно стала другой. Разве мы не имеем свободы? Разве мы не имеем права высказываться? Разве мы не можем свободно ставить то, что мы ставим? Нам все время кажется, что мы остались в 50-60-х годах, но нет, мы развиваемся. Но, по сути, эта страна связана с монархическим менталитетом, это так. Ну что теперь делать? И мне кажется, что это будет всегда. И православие этому способствует.
Синдеева: Т.е. ты считаешь, что вариантов другого развития у нас нет? Или должно пройти очень много времени?
Сигалова: Должно пройти очень большое количество времени, что-то должно поменяться очень радикально, но возможно ли это? Я думаю, что нет. Я считаю, что мы просто должны быть законопослушные все, это главное, к чему все должны призывать друг друга.
Синдеева: Ну, и желательно, чтобы закон не менялся, чтобы он не подстраивался и не трактовался.
Сигалова: Да, и главный девиз – это быть законопослушными.
Синдеева: Сейчас принимаются некоторые законы, которым ты не хочешь быть послушным, потому что они антигражданские, античеловеческие в разных случаях. И что, опять надо это принять?
Сигалова: Мы живем в этой стране, значит, мы должны принимать законы это страны. Я считаю, что так.
Синдеева: Хорошо, а какой шанс на изменения? Вообще он у нас есть?
Сигалова: Когда нами будут управлять люди, которые хотят этих изменений так же, как и мы. Но эти изменения происходят, разве они не происходят?
Синдеева: Нет, они знаешь как: в какой-то момент они были очень быстрые. Собственно, о чем ты сейчас говорила это все-таки наследие вот этой невероятной свободы 90-х, когда это все отпустилось, у нас всех появились крылья, и вот это наследие у нас, слава Богу, есть. Но мы же видим, как оно сужается, мы начинаем опять же откатываться назад быстрее, чем шли вперед. Знаешь, слава Богу, что еще театр держит эту оборону.
Сигалова: Держит, еще как!
Сигалова: Те люди, которые умели и умеют говорить о болях – социальных, гуманитарных – их всегда было не так уж много, если честно признаться. Это вообще очень сложно быть в этом смысле в тренде (такое дурацкое слово, но вот так), поэтому их всегда было мало и их должно быть мало, и мы их можем перечислить по пальцам.
Синдеева: Поэтому переживаем все за Серебренникова, да. У тебя идут премьерные спектакли: «Екатерина Ильвовна», правильно именно ИльвОвна, да? Это пьеса Лескова «Леди Макбет Мцынскго уезда». Вообще почему ты выбрала эту пьесу?
Сигалова: Ну, во-первых, пьесы у Лескова не существует, это был очерк. Для меня это – история любви, абсолютная история любви, которая ведет к убийству, убийствам, и это происходит и сейчас.
Синдеева: А ты свою героиню поняла, приняла, полюбила?
Сигалова: Я ее поняла, но оправдала для себя. У меня был период, когда я вообще хотела отказаться ставить этот спектакль, потому что я вдруг поняла, что я не могу к ней расположиться…
Синдеева: Да, а ты же должна.
Сигалова: Да, а я должна. Но вообще мне хотелось сделать на русском фольклорном материале, на таком замесе русском, и это было для меня самой главной приманкой. И самая главная приманка была, конечно, помимо Ирочки Пеговой и вообще артистов театра Табакова, с которыми меня связывает биография, прежде всего, это архивные записи русского фольклора, которые я нашла и которые вошли в саундтрек спектакля.
Синдеева: Вот как ты ее оправдала? Потому что это во имя любви?
Сигалова: Ну, вообще во имя любви убивать не надо (смеется). Нет, конечно. Ведь у любви большой спектр красок, и, если говорить о такой страстной любви, о такой мощной и пагубной любви, то, конечно, это диагноз, это отсутствие какого-то рационального мышления. Его уже нет, все, тебя несет, ты в черной воронке. Она попала в черную воронку. Слава Богу, если кто-то в нее не попал, в нее вообще попадают редкие люди, которые способны в нее попасть, это тоже дар, тоже надо иметь талант, чтобы так любить. Но, конечно, страшно попасть в эту воронку.
Сигалова: Я сейчас вообще люблю так этого персонажа, он у меня уже совпал с Ирочкой Пеговой, которую я люблю, обожаю, и сейчас я не могу их разделить. Я вижу, как этот персонаж страдает, и мне очень страшно за эту женщину. Я ее не принимаю, но я ей сочувствую.
Синдеева: А как приняли спектакль зрители? Всегда страшно?
Сигалова: По-моему, великолепно.
Синдеева: Рецензии, которые я читала, блестящие. Вот вопрос зрительский, ты же всегда чувствуешь зал.
Сигалова: Конечно, я чувствую, хотя он (спектакль – прим.ред.) не простой по форме, он особенный по форме…
Синдеева: Т.е. все-таки хореография?
Сигалова: Там мало хореографии.
Синдеева: А что – жесты, пластика?
Сигалова: Вообще, слово «хореография» очень широко, потому что Пина Бауш, у которой в последних спектаклях практически не было хореографии, но все равно это был театр танца или театр движения, как у Саши Вальц и так далее. Мы должны понимать, что слово «хореография» – это не только тогда, когда люди танцуют; любой поворот головы, изменение движения рук – это тоже хореография, это тоже то, что ставится хореографом или режиссером. Поэтому сказать, что там пляшут с утра до ночи от первой минуты до последней – это невозможно. Там есть текст, есть мизансцены, есть очень мощные актерские работы, что самое для меня важное. И Яна Сексте, и Анечка Чиповская великолепная, и Саша Арбатов, которого мы пригласили из театра Вахтангова, и Наташа Качалова, и потрясающие молодые артисты, которые только что закончили колледж Табакова. Великолепно работает Саша Фисенко… вообще там потрясающие актерские работы, на которые стоит идти смотреть!
Синдеева: Скажи, пожалуйста, сколько готовится спектакль?
Сигалова: Два месяца. С момента, когда ты входишь в зал, – это два месяца.
Синдеева: Как начинается этот процесс?
Сигалова: У меня этот процесс начинается с того, что я прихожу уже абсолютно готовая, у меня готова фонограмма, саундтрек и мы уже сразу делаем. У меня нет времени это размусоливать.
Синдеева: Где ты в последнее время еще ставила? Ты же очень много работаешь за границей, расскажи про какие-то интересные работы.
Сигалова: У нас сложился совершенно потрясающий дуэт с Алвисом Херманис, с которым мы работаем много лет и не только в Риге, в Риге, кстати, мы не работаем.
Синдеева: Да? Т.е. вы оба гастролируете?
Сигалова: Да. И вот последние работы, которыми я точно горжусь – это в Гранд Опера «Осуждение Фауста» Берлиоза. На мой взгляд, Алвис придумал совершенно потрясающую концепцию спектакля, и все люди, его команда – это Глеб Фильштинский, я… в общем, нас было не так много, но во всяком случае мы отработали на славу, и это получилось очень сильное человеческое высказывание.
Синдеева: Эти спектакли становятся репертуарными?
Сигалова: По-разному. Те два спектакля, которые мы сделали в Скала, стали репертуарными.
Синдеева: Вы тоже их с ним делали?
Сигалова: Да. Часть спектаклей уходят после того, как прошли какое-то количество раз, а часть входит в репертуар. Вот «Баттерфляй» знали, что войдет в репертуар, и мы делали его как репертуарный спектакль, и так же было с «Двое Фоскари», знали, что он будет репертуарным спектаклем.
Синдеева: А скажи, есть ли разница в работе с артистами тут и там?
Сигалова: Для меня разницы нет, и мне кажется, что наши артисты – великолепные артисты. Конечно, и там, и здесь есть плохие артисты, но как-то мне в жизни везет, у меня сплошняком талантливые люди вокруг. Поэтому в этом смысле я считаю, что наша страна богата талантами.
Синдеева: Девид Линч, я вот прочитала в интервью…
Сигалова: Ой, любимейший!
Синдеева: …прочитала, что ты очень большой фанат и Твин Пикс, и Линча. И вот эта фраза мне понравилась, что «я готова была клопа сыграть».
Сигалова: Да, точно! Проползти где-нибудь (смеется).
Синдеева: Смотри, ну есть же мечты, а есть желания. Ты не пыталась как-нибудь помечтать или как-нибудь познакомиться с ним? Найти эту возможность, и может сыграть не клопа, а кого-то больше.
Сигалова: Ну, во-первых, он попрощался с нами как режиссер.
Синдеева: Но он сейчас же доделал эту историю.
Сигалова: Он доделал ее несколько лет назад. Накануне премьеры нового третьего сезона (Твин Пикс) я была в Бостоне, и была премьера документального фильма о Линче. Миша ко мне как раз приехал в Бостон из Вашингтона, и мы с ним пошли. Это, конечно, была сладость, потому что это бесконечный его монолог с таким юмором, самоиронией, и с такой фантазией это все. Он сидит у себя в мастерской, все время рисует, рядом с ним маленькая дочь прелестная. Это какой-то космический человек, и по третьему сезону мы можем об этом судить. Смотрели?
Синдеева: Я еще не смотрела, я первые два не могу посмотреть нормально.
Сигалова: Это первое, что я сделала. Я ждала этого столько, что я первая кинулась и стала смотреть на английском языке, когда это вышло в Америке.
Синдеева: Я недавно села с детьми смотреть, и мой сын просто потерялся для нас, потому что он как сел, так и посмотрел два сезона за полтора дня. А я просто не нашла такую возможность. И теперь я не могу перейти к третьему сезону.
Сигалова: Это неправильно, да. Надо смотреть все подряд.
Синдеева: А какие-то другие сериалы стали для тебя такими же знаковыми? Что-то из последнего ты смотрела?
Сигалова: Я вообще сериалы не смотрю, хотя мой сын постоянно возмущается и присылает мне ссылки: «Мама посмотри, как тебе не стыдно, все цивилизованные люди должны это видеть». У меня тоже нет времени, но Линч вне очереди. Тем более, что я сделала спектакль по путешествию Твин Пикс в школе-студии МХАТ.
Синдеева: Я читала. Он до сих пор идет?
Сигалова: Он идет и будет идти еще год. Я заразила всю школу-студию любовью к Линчу, и я счастлива, потому что все теперь отслеживают все, что касается Линча, присылают мне ссылки. В общем, такая «линчемания».
Синдеева: А что ты любишь в театре? Куда сейчас ходишь, что успеваешь? И твои режиссеры сейчас любимые?
Сигалова: Я стараюсь ходить на все, что может быть интересно. Последнее, где я была, – это на премьере у Ренаты (Литвиновой – прим.ред.) «Северный ветер» во МХАТ. Поскольку я недавно приехала, неделю назад. Я, естественно, пошла смотреть все, что вышло за время моего отсутствия, а отсутствовала я девять месяцев. Поэтому я пытаюсь наверстать все, что я упустила, а упустила я очень много. У меня был короткий период, когда я приезжала в Москву в декабре, я тоже успела что-то посмотреть: в Большом театре видела премьеры современные (вечер современного балета).
Синдеева: А ты вот так можешь назвать режиссера, за которым тебе всегда интересно следить? Много таких российских, театральных?
Сигалова: Нет, их немного. Мне интересен Жолдак (Андрей Валерьевич – прим.ред.), мне интересна Галина Борисовна (Волчек – прим.ред.), мне интересен Кирилл (Серебрянников – прим.ред.), мне интересен Костя Богомолов, мне интересен Кончаловский. Это не значит, что у тех, кого я называю, мне нравится все, что они делают, но просто я интересуюсь, что у них в результате получается. Мне интересен Марк Анатольевич (Захаров – прим.ред.) и так далее, этих людей очень много. Я вообще стараюсь быть в курсе того, что делается в театре. И мне, конечно, интересны молодые гораздо больше, чем те, которых я назвала, потому что, во-первых, многие из них ученики, а, во-вторых, мне интересно, что делают те, кто идет за нами.
Синдеева: А ты сама сейчас бы мечтала сыграть у кого-то?
Сигалова: Я бы с удовольствием стала играть у кого-то, только надо понять, у кого. Это важно. Я бы не смогла отказать молодым, особенно моим ученикам. Сто процентов не смогла бы. Я бы назвала Миндаугаса Карбаускиса, которого я обожаю, который тоже мой ученик.
Синдеева: Может, боятся?
Сигалова: Да нет, может быть, это просто не нужно. Нужно, чтобы понадобилась эта данность.
Синдеева: Вчера я была на одном таком событии, и Костя Богомолов делал такой капустник с участием молодых артистов, и я не могла оторваться. Там и молодые, и не очень: и Даша Мороз, и Аня Чиповская, и Игорь Верник, и Паша Табаков. Такой был совершенный замес. Но какие все талантливые! Невероятные»
Сигалова: Все, что ты назвала, просто замечательные.
Синдеева: Они выступали, они пели песни, и я думала: «Какая красота, ум, талант во всем!» Конечно, удивительно. Я завидую так вам всем.
Сигалова: Ну, мы общаемся с талантливыми людьми
Синдеева: Да, это такое взаимное обогащение.
Сигалова: Вообще, у нас удивительная способность уничижать наши достоинства и наши успехи. Я имею в виду вообще в стране. И как хочется, чтобы больше говорили о том, что у нас действительно есть потрясающего, а не того, что плохо. У нас что, все плохо? Да ну это не так! Это не так. Какие красотки актрисы фантастические, какие потрясающие актеры, какие потрясающие музыканты. Но почему мы об этом не говорим?
Синдеева: Я могу ответить на этот вопрос. Как руководитель СМИ, у которого повестка за последние полтора года очень негативная в целом. Вот у нас летучка, мы собираемся. Я не участвую, но я знаю, как это все проходит в редакции. Они условно смотрят основные темы, которые сегодня, сейчас являются самыми важными, актуальными. Есть определенный набор и ты выбираешь. Про это никто не скажет, надо это взять: условно, сажает суд мать пятерых детей за репост. Про это никто не расскажет, и ты берешь эту тему.
Сигалова: Естественно.
Синдеева: Дальнобойщики, условно, которые приехали. Ну, кто? Никто. Ты берешь эту тему. Но эфир, новости, лента – они не безграничны, и ты в какой-то момент выбираешь, что важно, что действительно важно влияет на нашу с тобой жизнь, а не попадает. Второе – кто никто не расскажет. И вдруг доходит новость о детской сборной карате, которая заняла, условно, первое место, получила все медали и вообще это очень круто. Ну, условно, да? И это правда круто, что у нас есть талантливые дети. Но эта новость уже в этот контекст не попадает, потому что если ты ставишь эту новость, надо убрать что-то другое. И я могу сказать, что когда я слышу иногда такие критические комментарии, что вот, вы же optimistic channel, где же этот optimistic, я говорю: «Ну вы же понимаете, что мы не искусственно создаем этот optimistic, мы являемся зеркалом, мы отражаем то, что происходит, и так как нас не очень много таких, действительно отражающих эту картину, то мы вынуждены брать на себя иногда функцию жалобной книги». К нам приходит постоянный запрос, что «кроме вас никто это не расскажет». Понимаешь? Поэтому, когда ты сейчас об этом говорила с такой болью, я понимаю, что часть претензий и к нашей работе…
Сигалова: Нет, нет.
Синдеева: Нет, я понимаю, что ты имела в виду. Я имею в виду, что мы так же это понимаем, что хочется рассказывать иногда о хорошем тоже.
Сигалова: Да, потому что этого много.
Синдеева: Вот я стараюсь, наша программа заканчивается, я стараюсь своей программой эту нишу заполнять. Поэтому я приглашаю людей, которых люблю, которые мне интересны, и именно с желанием, что вот через этих людей, через таких, как ты, рассказывать про то, что есть у нас хорошее.
Сигалова: Потому что помимо всего, с чем мы должны бороться и что мы должны исправлять, мы должны в себе воспитывать и культивировать гордость за нашу страну. Потому что есть вещи ужасающие, которые ввергают в катастрофу в понимании того, что такое наша страна, но есть вещи, про которые думаешь: «Господи, боже мой, ну как же? Ну вот!» И об этом надо говорить.
Синдеева: В конце можешь просто пригласить куда-то зрителей, что ты считаешь важным и нужным им показать?
Сигалова: Сейчас начинаются выпускные в хореографических училищах…
42656 Синдеева: Они открытые?
Сигалова: Да, они проходят в Мариинском театре, на сцене Большого театра и в других городах, где есть крупные хореографические училища. И надо смотреть на молодых, потому что это всегда позитивное и радостное событие. Надо ходить в театры, надо ходить в консерваторию, у нас потрясающее количество великолепных музыкантов, которые востребованы во всем мире. К сожалению, здесь они менее востребованы, чем там. И это вообще становится нормой, что там деятели нашего искусства более востребованы, чем здесь. Это тоже неправильно, с этим тоже надо работать, это тоже надо изменять. Нельзя посоветовать то, что ты любишь, потому что у каждого абсолютно свои предпочтения. Надо просто быть открытым и приходить, смотреть, наслаждаться, и ходить по нашим улицам, хотя ходить уже стало почти невозможно (смеется). У меня есть какие-то зоны. Я где-то вчера ехала, неизвестно, где, Аня, дочка, была за рулем. Я говорю: «Аня, что это за район такой великолепный?» Какой-то парк, пруды. Аня говорит: «Это Раменки». Я говорю: «А где это вообще?»
Синдеева: Как вы там оказались?
Сигалова: Я не знаю, мы запутались, потому что мы ехали с Троекуровского кладбища, запутались и вынырнули там… Т.е. какие-то положительные вещи существуют и о них надо говорить. Невозможно жить в негативе. Это очень неправильно и тяжело, очень тяжело.
Синдеева: Это правда. Алла, спасибо большое! Я желаю удачи. Не буду рассказывать зрителям свою мечту, но, может быть, она реализуется и вы все об этом узнаете.
Сигалова: Спасибо огромное! Я рада.
