Политолог Екатерина Шульман о том, какие шаги следует предпринять новому президенту России, чтобы нормализовать жизнь в стране, и что простые граждане могут сделать уже сейчас.
Синдеева: Давайте помечтаем. Что-то такое случилось, вы решили уже так серьезно заняться политикой, и вы становитесь президентом России. Ну, давайте, вот очень интересно, первые пять шагов, которые вы бы сделали.
Шульман: Нет, слушайте, так нельзя.
Синдеева: Почему нельзя?
Шульман: Я не становлюсь президентом России. Для того, чтобы сформулировать первые пять шагов, нужно для себя эту перспективу хотя бы рассматривать как реальную. Давайте я вам на другое отвечу.
Синдеева: Что бы сейчас должен был сделать новый президент России? Первые пять шагов. Вот так можно?
Шульман: Смотрите, да, вот это хороший вопрос. Это хороший вопрос, он правильный. И в ответ на него хочу я сказать следующее.
Синдеева: Про себя не хотите.
Шульман: Ну, слушайте, ну это какие-то глупости.
Синдеева: Хорошо.
Шульман: Хорошо, если хотите, то человек с такой биографией, как я, и с такой сферой интересов, он естественным образом, скажем так, стремится к… Не то чтобы стремится, даже не делает ничего для этого, его как-то заносит в сторону парламента. Опять же, если бы у нас была политическая система здорового человека, то разумеется, что опыт парламентской деятельности, скажем так, был бы полезен и интересен человеку моего типа. Но для этого должен быть парламент и парламентаризм, а этих я лучше изучать буду, чем в этот зоопарк записываться.
Синдеева: Это сейчас?
Шульман: Это сейчас. Поэтому, мы говорим о ситуации сейчас. Что касается первых пяти шагов или пятидесяти пяти шагов. Великая тайна Российской Федерации состоит в том, что она не так далека от нормы, как она сама о себе думает, и с точки зрения социального ее устройства и состояния социума, и даже с точки зрения устройства государства. Мы все-таки, по счастью, имеем еще конституционную, скажем так, базу достаточно здоровую, ее нужно подкручивать, но ее не надо ломать, то есть мы на полтора оборота гаечного ключа от гораздо более эффективной и вообще человеко-сообразной и адекватной состоянию развития общества политической системы. Это знание, если ты его, так сказать, носишь в себе, оно, может быть, больше способно свести с ума, чем ощущение, что страна катится в пропасть. Она не катится в пропасть, в том-то и ужас, мы тратим историческое время на всякую ерунду, в то время как мы могли бы жить гораздо лучше без каких-то революционных усилий. Нам не нужно массовых расстрелов, нам не нужно, прости господи, люстраций даже каких-то особенных для того, чтобы не выстроить тут райский сад, это невозможно и не надо к этому стремиться, а чтобы меньше заниматься людоедством, меньше тратить ресурсов и меньше всякого вот этого вот, федеральную целевую программу «Меньше ада» как все-таки реализовать. Еще раз повторю, это гораздо больше бесит, это близко.
Синдеева: Да, но который новый бы пришел, вы говорите, он может в той существующей системе чуть-чуть подкрутить, и все будет нормально.
Шульман: Да. Не то чтобы чуть-чуть…
Синдеева: Так что подкрутить-то?
Шульман: Ой, господи, понимаете, еще в чем ужас, это все известно. Все эти планы написаны, все эти сценарии есть, люди, которые знают, как это делается, существуют. Целые институции существуют, научно-исследовательские, которые имеют план судебной реформы, реформы системы ФСИН, реформы уголовного законодательства, уголовно-исполнительного, уголовно-процессуального. Все это делается, и есть страны, которые этот путь прошли, и все это абсолютно реализуемо. Вот в этом-то ужас, понимаете, пока мы тут сидим в экзистенциальной тоске и говорим, наш исторический опыт, наша колея, наша ментальность нам там чего-то не дает, а время зря уходит. Оно полностью никуда не уйдет, понимаете, конца света тоже не планируется, поэтому все это будет, как бы со сменой поколений это неизбежным образом произойдет. Не можем мы…
Синдеева: Ну а что мы должны сейчас делать? Вот вы говорите, вместо того, чтобы экзистенциально мечтать или рассуждать, что вот, вы говорите, вот мы сидим и …
Шульман: Да если бы мечтать. Мы экзистенциально убиваемся, что гораздо более тлетворное занятие. Мечтание это еще неплохо, а вот это вот бессмысленное заламывание рук, вот это меня очень сильно раздражает, потому что вот это чистая трата времени и ресурсов. Почему так все ужасно, а дальше будет еще ужаснее. Ну и вот составление расписания конца света, это тоже популярное чрезвычайно занятие, и люди, которые это делают, лучше бы делали что-нибудь полезное. Например, что полезное можно сделать.
Синдеева: Да.
Шульман: Можно реализовывать всякие инструменты гражданского участия, то, что я всегда всем чрезвычайно советую. В наблюдатели на выборах записаться, чрезвычайно полезно. В работе НКО участвовать, найдите себе по вкусу какую-нибудь и ею занимайтесь. Если вам того мало, и вы желаете опять же пассивное избирательное право реализовывать, то, конечно, я, вы знаете, большой поклонник муниципальных собраний и муниципальных депутатов, всячески их люблю и поддерживаю по мере сил, потому что базовый этаж демократии — это муниципалитеты.
Синдеева: А сами? Пассивное?
Шульман: Нет. Так сказать, в пассивной форме.
Синдеева: Почему? Почему, Кать?
Шульман: Если я еще этим займусь, то уже совсем спать будет некогда. Потому что, мне кажется, что в качестве, прости господи, просветителя я больше пользы приношу, чем в качестве муниципального депутата. Давайте любить, поддерживать и рекламировать муниципальных депутатов. Худшая из политических реформ последнего времени была, это убийство прямых выборов мэров. Это преступление против русской политической культуры, которая росла-росла, поднялась и расцвела, а потом ее взяли и заасфальтировали, это ужасно. Прямые выборы мэров надо вернуть, во всех городах России, люди должны иметь возможность выбирать себе начальников. Это революционно изменит политическую ситуацию, потому что это, еще раз повторю, базовый этаж.
Синдеева: Вы опять все время говорите, какой-то идеальный мир, мне так все это приятно слушать, интересно. Вопрос, как это сделать? Когда это может случиться, чья воля должна быть на это, понимаете?
Шульман: Ну, вы меня спросили, что надо делать президенту новому. Новому президенту надо в первую очередь заниматься скучным делом, инициировать большое количество законопроектов. Большая часть этого большого количества законопроектов будет касаться не принятия нового, а отмены существующего. У нас напортили нашу эту самую правовую систему, которую я вам только что похвалила, ее, в общем, подпортили. Основная порча произошла в начале работы прошлого думского созыва, вот этот вот наш самый главный репрессивный период, это 2012, 2013, 2014 год.
Синдеева: Да, это когда вот «принтер», да?
Шульман: Да, когда вот «принтер» заработал, это было, надо сказать, довольно продуманная была эта кампания, в отличие от всего того, что происходило потом, и даже от какого-то там «пакета Яровой», который не особо как применяется, вот это было задумано нехорошим умом, потому что это было гармонично, всеобъемлюще, все политическое законодательство было изменено, все, что касается любых форм публичной активности, цена была резко повышена. И кстати говоря, собственно репрессивная часть всего этого законодательства содержится в КоАПе, Кодексе об административных правонарушениях. Сейчас у нас правительство пишет новый КоАП. Сегодня Медведев был в Думе, его про это там спросили, у них поручение до 1 июня подготовить базовый текст. Все штрафы и административные аресты будут там. Сейчас, может быть, вот до 1 июня, какое-то окно возможностей небольшое откроется, куда можно влезть и попробовать хотя бы микроинфлюенсингом каким-то заняться. Вот Совет по правам человека собирается это делать, чем можем, тем поможем. Мы, конечно, никого ни к чему не можем обязать, мы можем только рекомендации рекомендовать, которые никто не обязан слушать, ни один живой человек. Но, тем не менее, у нас есть некий инструмент публичности, поэтому разинуть рот и как-то заорать мы, по крайней мере, можем. Так вот, наш с вами гипотетический новый президент берет и меняет всю эту беду, меняет законодательство о выборах, о партиях, законодательство о СМИ. Кстати, закон о СМИ хороший, там чуть-чуть надо подретушировать.
Синдеева: Немножко, да.
Шульман: Опять же, убрать наслоения. Понимаете, у нас не то что дом сломали, у нас на обоях написали много нехороших слов и, конечно, намусорили страшно. Поэтому выглядит это жутко, но, по сути, несущие конструкции, как в Нотр-Даме, они стоят. Поэтому соскрести вот эти все обои, мусор выкинуть, побелить, и можно жить вообще неплохо, крыша не провалилась пока у нас еще. А из базовых вещей у нас, конечно, диспропорция ветвей власти, есть такое, мы суперпрезидентская республика, и мы слишком суперпрезидентская республика.
Синдеева: Но вот это надо менять?
Шульман: Надо, надо. Переходить к парламентской нам, может, и рановато, хотя по социологии мы видим, что люди начинают склоняться к этой форме и говорить о ней с симпатией, притом, что уровень доверия Государственной Думе гораздо ниже, чем уровень доверия даже правительству, а уж тем более президенту, но тем не менее.
Распределение полномочий будет поддержано обществом, скажем так, оно будет понято. Это не будет реформа, которую надо будет проводить как-то насильно. Но она не будет понята администрацией президента и, собственно, остальными структурами исполнительной власти, потому что, конечно, нам нужно правительство, ответственное перед парламентом, но это может идти только в связке с гораздо более свободным избирательным законодательством, потому что то, что у нас сейчас, это беда.
Муниципальный фильтр должен быть уничтожен, порог прохождения в парламент снизили с 7% ― 7% было вообще, ошалеть! ― до 5%, но нам и 5% много, потому что у нас очень разная страна, не гомогенная. Поэтому у нас в парламенте должен быть представлен широкий спектр политических партий. У нас не может быть четыре партии, у нас не Финляндия. В Финляндии и то больше.
У нас этническое разнообразие, у нас разнообразие укладов и форм жизни, все имеют право быть представленными: националисты, ортодоксы, либералы, сторонники вступления в Европейский союз, их больше, чем вы можете подумать. Это все у нас запрещено под предлогом измены родине, да, но по опросам мы видим, что эти люди есть. Они не представлены нигде вообще никак. Имеет право на существование националистическая партия, имеет право на существование партия ортодоксов, опирающаяся на РПЦ, какие-то мусульмане должны быть как-то представлены. Избирательные блоки должны быть возвращены и разрешены, НКО должны иметь возможность участвовать в выборах, общественные организации. Барьер надо снижать до 3–3,5%. Опять же я сейчас не буду уходить в детали.
Синдеева: Да.
Шульман: Это все, еще раз повторю, не революция и не бином Ньютона, это известные вещи. Сложнее, более сложная часть ― это даже не судебная реформа, потому что ее рецепты известны, а реформа спецслужб. У нас с вами есть такая проблема ― наше сословие опричников, которое многочисленно, раскормлено и никому не подконтрольно. Всякие влажные мечты про люстрации я бы оставила.
Синдеева: А почему?
Шульман: Они сами кого хочешь люстрируют.
Синдеева: Почему?
Шульман: Потому что для люстрации нужна революционная ситуация, у нас ее нет и не предвидится. Нужен слом для того, чтобы предыдущую организацию объявить преступной и тех людей, которые там работали, наложить им запреты на профессию, на политическое участие. У нас такого исторического момента что-то пока не ожидается. И кроме того, нам это не надо. Нам не надо создавать сословие лишенцев, да, которых мы типа выгоним на улицу, а дальше зарабатывайте как хотите. Вы знаете, как они захотят зарабатывать, да. Нам этого не надо.
Нам нужно нежное инкорпорирование всех в гражданскую жизнь, но нам нужно снижение, конечно же, аппетитов спецслужб и их полномочий. Это делается реформой уголовного, уголовно-процессуального законодательства для того, чтобы не так было легко завести уголовное дело, посадить человека в СИЗО. Потому что они же этим инструментом работают, да. Они же не то что по лесам кого-то закапывают, они действуют инструментом закона. Они тоже такие же постсоветские конформисты, как и все остальные. Сказать, что у нас в обществе какие-то овечки, а во власти, понимаете, свирепые волки ― нет. У нас везде овечки, просто некоторым овечкам разрешается больше, чем другим.
