Рак. Нужно ли с ним бороться, как научиться говорить с врачом и почему не нужно жалеть людей с онкологическими заболеваниями?

Синдеева: Программа «Синдеева» вернулась с очень длинных каникул. В эфире не было уже почти полтора месяца программы, и вот мы начинаем новый сезон. У меня сегодня в гостях журналист, автор большого количества документальных фильмов, автор нескольких книг, благотворитель, мама четверых детей, жена – Катерина Гордеева.

Гордеева: И мать.

Синдеева: Жена и мать. Кать, привет!

Гордеева: Привет!

Синдеева: Кать, начну я с твоего последнего фильма про героев Афганистана. Я его не посмотрела, не успела просто физически. Вопрос: почему взяла сейчас эту тему? Почему сейчас Афганистан? Как это все вообще родилось?

Гордеева: Там дело в том, что фильм, во-первых, не совсем про Афганскую войну, неважно. Я объясню просто свою мотивацию. Мне ужасно важно понять про людей, которые в мирное время кочуют из войны в войну. Вот что это такое? Потому что мы всегда знаем, что как только начинаются какие-то боевые действия, всегда оказывается довольно большое количество людей, готовых в них участвовать. И мы знаем, что это не всегда люди, которых туда отправила Родина. Мне очень важно понять, и мне кажется, что это вдлинную важно понять, для того, чтобы как-то сообразить, в каком мире мы живем. Что у них в голове? Откуда они берутся? Почему они туда идут? И почему они берут в руки оружие в мирное время? А Афганистан, Афганская война – это первая в мирное время большая война. Да, до этого были военные конфликты, в которых участвовал Советский Союз, но Афганистан – это первая большая история, почти миллион человек в мирное время прошли за десять лет через Афганистан. Они оттуда вернулись. Они вернулись, чтобы жить здесь рядом с нами изо дня в день. Потом часть этих людей прошла через все конфликты, которые были в конце 80-х, начале 90-х. часть из них прошла через Чечню. И еще часть из них, мы понимаем, что самому молодому ветерану афганских событий приблизительно 60 лет. То есть, это уже немолодые люди. Но часть из них прошла еще через Сирию и через Донбасс. То есть, это люди, которых захватила война. Что с ними произошло? Почему так? И как они вообще адаптированы к мирной жизни? Ведь когда человек возвращался в 89-ом году из Афганистана, у него не очень много было выборов, куда деть вот эти свои военные навыки и свое представление о мире, которое делится на черное и белое. И вот есть по справедливости, там, где в основном можно решить что-то силой, и где всегда экстремальная ситуация, а есть вот эта сложная какая-то мутная непонятная современность, в которой уже есть там первые бандиты, последние комсомольцы, кооперативы, хрен знает, что, какие-то дискотеки и модные парни, значит, с магнитофонами. А я? А где это все у меня? Где у меня, я без ноги, а где у меня хотя бы квартира?То есть, получается, что их вот в это пекло толкнули, и они, конечно, каждый из них себе отвечает на вопрос, что они там делали, за что они воевали. И часто они употребляют мотивации, которые им предлагало советская пропаганда, защищали южные рубежи нашей Родины.

Синдеева: Они ее используют в первую очередь?

Гордеева: Ну, конечно, да! Им так, у них безвыходная ситуация. Ты же не можешь про свою жизнь сказать, что все было напрасно? Это можно сойти сразу с ума. Поэтому у них есть аргументация, и часто она позаимствована из советской пропаганды. Но если в Великую Отечественную войну люди совершенно точно защищали свой дом, своих детей, своих там, свою семью и свое право любить и быть любимым – это, наверное, самое основное. И трагедия там всех этих людей была, когда они вернулись и во многом остались у разбитого корыта. Да, они отвоевали мир, но никакой свободы там и счастья немедленного не наступило. То трагедия людей, вернувшихся из локальных конфликтов, которые были не на территории Советского Союза, она еще глубже.

Синдеева: Но в любом случае всегда как журналист, который начинает либо писать статью, либо писать книгу, либо снимать кино, он ставит себе какую-то еще такую сверхзадачу кроме собственного интереса? Мне очень хочется рассказать нашим зрителям, которые, может быть, как и я, не посмотрели, и чтобы они пошли смотреть на канал «Непознер», правильно?

Гордеева: Да, на «Непознере», да.

Синдеева: Лежит, да? И сейчас там уже 300 тысяч просмотров, вот мы с тобой до эфира обсуждали. Это очень круто, что такие сложные фильмы люди смотрят.

Гордеева: Смотрите, на самом деле, вот люди документалисты, мне кажется, делятся на две категории. Одна категория – это люди, которые на входе, и с ними, кстати, говорят, что с ними проще работать – которые на входе знают, что будет на выходе. Им проще составлять сметы, им проще составлять график локаций. Некоторые из них, что для меня вообще является каким-то мегауровнем там мастерства, они имеют даже сценарий. Я никогда не знаю на входе, что будет на выходе. И фильм «Человек, который не вернулся с войны» или «вернулся с войны», там у нас «не» в скобках, это как раз ярчайшее проявление всего этого, потому что для меня все начиналось с интервью с Русланом Султановичем Аушевым, про которого я знала две фантастические истории про Афганистан. Первая как он, они шли колонной, там загорелся бензовоз, была перестрелка, он был ранен. И они сумели столкнуть бензовоз и пропустить колонну. И он за это, собственно, был награжден. А вторая история гораздо более, ну, с одной стороны, поэтическая, с другой стороны, страшная, когда они шли ночью в разведку, и он оказался носом к носу с душманом, который в него выстрелил, выстрелил ему в сердце. И произошла, ну, если грубо говорить, осечка. Сейчас бы Аушев меня, конечно, поправил, он меня там несколько раз на интервью поправлял, вот что именно произошло. Ну, в общем, криво пошел патрон. И он не выстрелил, и Аушев остался жив. И он потом вынул у него, значит, он его убил.

Синдеева: Он убил душмана?

Гордеева: Да. Он вынул это ружье и положил себе патрон в карман. И до демобилизации носил его в кармане. Потом он отдал этот патрон в Музей Министерства обороны, он там сейчас хранится. Этот эпизод не вошел в фильм. Собственно, он меня к нему привел. И это было самое первое интервью для фильма, которое было записано. И в тот же день было записано интервью со вторым героем фильма Евгением Тетериным, который сейчас очень большой человек, он там в Общественном совете в Свердловской области, он и политикой занимается, и общественными делами. И он председатель Союза ветеранов боевых действий в Свердловской области. И вдруг винтервью с Тетериным, мы там разговариваем, как он попал в Афганистан, то-се, пятое-десятое. И вдруг в интервью оказывается, что он- прямой участник всех событий, описанных в книге Алексея Иванова «Ненастье». Эта книга, когда она вышла, произвела на меня огромнейшее впечатление.Я ее прочла один раз, потом прочла еще раз и страшно рыдала в конце, потому что мне казалось, что со второго раза она по-другому кончится. Но я была абсолютно убеждена, что Иванов все выдумал, что такого не может быть. Что история о том, как афганцы, бывшие афганцы, о которых советская власть, по сути, вытерла ноги и не дала им тех бесплатных квартир, которые обещала, льгот там и всего такого прочего, как они, объединившись, отобрали квартиры. Там ситуация была какая? Дома, квартиры, им должны были их дать, но в итоге город принимает решение квартиры не отдать бесплатно афганцам, а начать продавать по коммерческой стоимости, потому что у города нет денег. И афганцы приходят, 700 человек, занимают эти дома. И держат оборону. Они обносят колючей проволокой эти дома, они ставят там какие-то гранатометы, у них взрыв-пакеты – черт знает, что! Они полтора месяца держат настоящую оборону в центре города. И туда, кстати, приезжает Аушев, чтобы с ними поговорить, но ничего не удается. Ни один ОМОН, ни рижский, ни Московский, ни Тюменский – никто не смог ничего сделать, потому что в каждом ОМОНе были афганцы бывшие. И они победили. И когда друг, то есть, он говорит, рассказывает, а я ему се время говорю: «Да ладно? Да ладно? Да Ладно?!» И оказывается, что это реальная история. И весь фильм поворачивается вообще в другое русло. И дальше начинают появляться другие герои. Когда мы в первый раз были в Екатеринбурге, мы поехали, собственно, с Тетериным. Но там оказалось, что вот он взял в аренду какой-то бывший заводской цех, и теперь в нем какая-то спортивная секция военно-патриотического воспитания. Ну, что он так себе представляет благо. И в этой секции тренируется внук бывшего афганца, который погиб в самом первой бою в Афганистане. У этого внука есть дочь. И у дочери сохранилось его письмо. И так далее. То есть, это все вот одно цепляло за собой другое.

Мне ужасно жалко всех людей, которые со мной работают, потому что это в целом, ну, невозможно. То есть, мы договариваемся на входе на одно, и потом я говорю: «Не, ребята, мы еще раз сейчас поедем в Екатеринбург, потому что мы с этой Олей не записали интервью, нужно вот сейчас вот туда. И нужно с Тетериным про вот это, про вот это, про вот это договорить. Давайте, вот туда поедем». Ну, конечно, это очень тяжело. И я думаю, что меня бы отовсюду выгнали, если бы я где-нибудь работала. Хорошо, что я не работаю.

Синдеева: А вот менеджерский, естественно, вопрос. Кать, когда ты работала на каналах, понятно, канал заказывает, ты делаешь. Сейчас этот фильм вышел на канале твоего мужа Николая Солодникова на канале «Непознер». Кто был заказчиком? Не так. Кто оплачивал все эти расходы? Это дорогое производство. Как ты планируешь это?

Гордеева: Нет, это не дорогое производство.

Синдеева: Но все-таки. Ну, как, вы сами?

Гордеева: Мы сами, да.

Синдеева: Вы сами. Но опять же, если, например, интервью Колины можно монетизировать, я понимаю, спонсорством там, да? Нативкой и так далее. То как монетизировать такой фильм?

Гордеева: Никак.

Синдеева: Никак. То есть, это ваш вот такой вот вклад? Как ты вообще с этой новой реальностью Youtube? С одной стороны, невероятная свобода, с другой стороны, с тем, что у тебя нету заказчика, а это значит, что у тебя нет…

Гордеева: У меня нет зарплаты!

Синдеева: Нет зарплаты, нету финансирования и так далее. Но тебе же надо было платить людям деньги, которые с тобой работали.

Гордеева: Многие люди, дай им бог здоровья, соглашаются со мной работать либо за очень небольшие гонорары, либо даже бесплатно. За идею, так называется. Я так работаю, ну, вот все фильмы, да, это за идею. То есть, я стараюсь зарабатывать в каких-то других местах, чтобы там, значит, заработать, а потом вложить. Это довольно безумный способ жизни, ну, да! Но, слушайте, если есть сейчас возможность что-то такое сделать, что тебе кажется правда важным сделать, мне кажется, что нужно делать. Ну, в конце концов…

Синдеева: Заработать можно где-то.

Гордеева: Ну, да, просто я совершенно не аддитивна к каким-нибудь там бриллиантам, я не знаю, машинам, еще чему-то. То есть, единственное, что я страшно люблю, я люблю путешествовать. Но я же не путешествую бизнес-джетом.

Синдеева: У вас прекрасный был проект как раз семейный.

Гордеева: Вот да! Путешествуем мы как раз за счет телеканала «Пятница», тоже дай бог им здоровья.

Синдеева: А закончился проект? Он будет еще?

Гордеева: Нет, он еще будет.

Синдеева: Он еще будет? Кайф. А детям тоже нравится?

Гордеева: детям страшно нравится! Детям нравится много больше, чем нам, потому что дети не устают.

Синдеева: Кать, а популярность, вот ощущение популярности изменилось после проекта «Пятницы»?

Гордеева: У нас нет. А у детей да. Дети, да. Мы не живем в Москве, и это во многом спасает детей от того, чтобы у них там крыша поехала. Но если мы приезжаем в Питер или в Москву, или там куда-то они идут, их часто узнают, особенно в аэропорту. Если ты идешь по аэропорту, то тебя сразу, значит, ну, дети, детей узнают. И смотрят же не на нас, а на детей. И детям нравится, они не устают. Они вот уже привыкли к тому, что нужно, что это работа, что они не могут капризничать, у них не может быть плохого настроения и «я не хочу сниматься», там вот это. С Гошей была супер-история, Гоша до съемок в «Орле и решке», он ел в основном, значит, картошку фри, кетчуп и сосиски. Или наггетсы. Это, в общем, был весь его рацион. И мне написал один мальчик, что, пожалуйста, поговорите с Гошей, потому что я так хочу узнать вот продукты, которые вы встречаете в разных странах. Я смотрю ваши передачи, мне действительно важно вот.

Синдеева: Чтобы Гоша перестал рассказывать про картошку фри?

Гордеева: Я говорю, послушай, сынок, вот, посмотри, вот письмо. Ты понимаешь, что это такая большая ответственность? Что на тебя смотрят дети в нашей стране, которые никогда там чего-то не ели? Ты должен за них все попробовать. И он взял себя в руки, и теперь он даже может…

Синдеева: То есть, он теперь нормальную ест?

Гордеева: Да. Он не ест, но он пробует. Он не ест в обычной жизни, но ест на съемках. Ему надо попробовать там, не знаю, сырую мидию, которую он в жизни не потрогает. Он ее мужественно пробует и что-то там говорит.

Синдеева: Кать, ну, а соблазн не появился сделать собственный проект на Youtube все-таки?

Гордеева: Ну, у Коли же есть.

Синдеева: Нет, подожди. Это Колин проект, авторский, между прочим.

Гордеева: Нет, я думаю, что если в одной семье будет два Youtube-канала, то это уже какая-то шизофрения. Нет, у Коли, слава богу, есть, и слава богу, что он меня туда к себе пускает, когда мне уже совсем приспичит. По-моему, это идеальная такая атмосфера.

Синдеева: Да, Коля молодец. На самом деле, я очень люблю его программу, хотя объективно это человек, у которого нет вот этой совершено телевизионной харизмы. Ну, вот которую мы обычно представляем.

Гордеева: А мне кажется, есть.

Синдеева: Вот эта потребность людей в умном разговоре сейчас, которую дал им Youtube, это огромное завоевание там и Коли.

Гордеева: Во-первых, когда мы с Колей познакомились, он в Санкт-Петербурге вел одну из самых популярных передач. Он был телевизионным ведущим.

Синдеева: Да? Это я пропустила.

Гордеева: Да, вот. То есть, он как бы этим жанром владеет. Во-вторых, он совершенно по-другому просто строит интервью, чем мы привыкли. И он сам все время говорит, что я не интервьюер.

Синдеева: Ну, да, это разговор.

Гордеева: Это разговор. Он разговаривает. Я иногда тоже там, мне кажется, а вот, а вот тут. Но это его абсолютно, и он делает, и в итоге то есть смотришь, и оказывается, что как будто ты там у кого-то посидел в гостях и подслушал чей-то разговор из-за занавески. Мне это страшно нравится.

Синдеева: Да, мне тоже нравится. Это как раз именно разговор, а не интервью. Кать, конечно, сегодня, у меня сегодня будет заявление в нашей с тобой программе. И я неслучайно после длинных каникул позвала именно тебя в первую программу, потому что там у Кати очень большой проект, связанный с раком. И эта книга, которая сейчас вот, скажем так, обновленное переиздание книги «Победить рак. Правила ведения боя». Это большой фильм, который когда-то ты сняла для НТВ еще, да?

Гордеева: *****, сколько времени уже прошло! Ну, не так уж и много на самом деле, 8 лет.

Синдеева: Мне в декабре поставили диагноз «рак». Рак груди. Значит, я долго не могла произнести это слово, и, собственно, почему мне хотелось сегодня об этом говорить, потому что когда я столкнулась с этой проблемой, естественно, я побежала читать всякие книжки. И я поняла, что из-за того, что большинство людей об этом не говорит и молчит, это ужасно неправильно. И я долго думала. Вернее, не так, я не думала. Первое, что я пришла, когда мне поставили диагноз, я пришла домой, рассказала это детям. Ну, Саша уже знал, потому что мы обсудили и решили, что об этом нужно говорить с близкими людьми. Мы рассказали это в семье. Я сказала это на работе. В какой-то момент я собрала сотрудников и сказала им обо всем об этом. Потому что я поняла, что это очень важно. Но когда я начала читать твою книжку, когда я прочитала книжку Шрейберга «Антирак», я поняла, что столько людей молчат. Более того, я столкнулась с тем, что когда, собственно, у меня этот диагноз подтвердился, и об этом стали узнавать какие-то люди, то, ну, я не знаю, каждый третий мой какой-то знакомый оказался, что сталкивался, ну, он или там в семье, близкие, там друзья и так далее, с этой проблемой. Но это все живет под каким-то таким колпаком. Я стала об этом думать. И я для себя, хотя, например, мой муж со мной не согласен. Он говорит: «Ну, слушай, это так… Ну, как бы это такой немножко твой пиар». Я говорю, да нету здесь никакого пиара, просто об этом надо говорить, потому что это психологически снимает большое количество проблем, когда ты начинаешь об этом говорить.

Гордеева: Тебе стало легче, да?

Синдеева: Да. Но ты знаешь, ну, скажем так, мне повезло, у меня не так все ужасно, мы вовремя все поймали, мы быстро удалили. Сейчас я поеду на радиацию. Я вдруг просто поняла, что к этому надо отнестись как вот ты столкнулась с проблемой. Вот они бывают разные. Вот у тебя еще одна проблема, с которой ты столкнулась. И надо просто постараться ее быстро решить, да? Вот не потеряться, не растеряться и так далее. И в том числе вот этот вот разговор и открытость, она, конечно, помогает. Она помогает, потому что ты, как только видит тебя человек, и ты ему говоришь спокойно про свой диагноз… Хотя первое время мне было тяжело произнести слово «рак», я все время говорила: «Ну, вот, у меня в груди что-то нашли там», ну, что-то так.

Гордеева: А волшебное слово «онкология»?

Синдеева: Знаешь, мне ни то, ни другое слово не нравилось. Но я поняла, что нет, важно произнести это слово. Потому что именно это слово многих вводит в ступор. Извини, сейчас пока говорю я, потому что…

Гордеева: Мне очень интересно.

Синдеева: Потому что, когда я прочитала твою книжку, я поняла, господи, сколько людей сталкиваются ровно с тем же самым! С теми же мыслями, с теми же переживаниями.

Гордеева: А что дети сказали?

Синдеева: Знаешь, старший отнесся к этому, ну, как бы глубже. Ему 17 лет. Он понимает. То есть, ему не надо объяснять, и слово «рак» для него…

Гордеева: То есть, он испугался?

Синдеева: Он испугался, но он видел мое спокойное состояние, и поэтому… Но я видела, что у него как-то так, он съежился в этот момент. Дочке 10, она, знаешь, она слышала, что слово «рак» это какое-то плохое слово, но она до конца еще все равно не понимает. Знаешь, какие могут быть у него последствия. Но мне было важно не замыливать им. То есть, мы сказали, что, да, это проблема, да, это не самая лучшая болячка.

Гордеева: А на работе?

Синдеева: Ну, мне было важно сказать это именно потому, что, ну, это же про открытость. Твои сотрудники – это близкие люди, с которыми ты каждый день, больше, чем со своей семьей, понимаешь? Поэтому вначале я сказала небольшому кругу людей. Потом я поняла, что в любом случае в курилке начнется все это обсуждаться. Поэтому в целом, видя мое состояние, мое спокойное к этому отношение и мой такой, знаешь, рациональный подход, что, да, надо сейчас быстро решить эту проблему. Мне кажется, это, даже если у кого-то был шок, то он как бы притушился моим отношением к этому.

Гордеева: Но они повели себя, они стали сразу сочувствовать? Или что они?

Синдеева: Нет, ты знаешь, как-то все очень, все очень как-то правильно себя повели. Не было, вот опять же, о чем ты пишешь там, чего неприятно, когда люди начинают, ах, бедная, и так далее.

Гордеева: Да, да, да, за что тебе такие испытания?

Синдеева: Да! Между операцией там и диагнозом мне нужно было обязательно выступить, танго станцевать. И я об этом говорила, мне было одно сообщение: «Я знаю, что ты борешься с раком». И я поняла, что слова «бороться с раком» мне не нравятся, да? И я вообще с ним не борюсь. Я его приняла внутрь себя, поняла, что, чувак, нам надо как-то с тобой пожить и разобраться. Я не готова тебе так вот быстро сдаться. Мне вот почему не очень нравится название этой книжки, да, «Правила ведения боя», потому что сразу встаешь в агрессивную как бы позицию, да? А я поняла, что нет, надо это принять внутри себя и начать с этим как бы договариваться, самой вот с этой твоей там этой штукой, которая же не просто так появилась. Она зачем-то появилась. Я не знаю, по какой причине, но для меня это тоже было важно. Я думаю, это тоже для меня какой-то поинт, ну, там остановись, да? Вот остановись и подумай, да, зачем эта штука тебе прилетела. Ну, что не страшно об этом начать говорить, да? И это как минимум может часть проблем твоих решить. С одной стороны, психологических, с другой стороны, практических. Когда об этом узнавали какие-то мои знакомые, то тут же включалось очень клевое такое, знаешь, сарафанное радио, когда тебе помогают. Когда говорят, так, есть такие, такие врачи. Есть такое-то. Вот еще. Обрати внимание на это. Вот эту книжку надо прочитать, да? И это очень полезно, потому что это никто у тебя не сидит на голове, но тебе дают подсказки. И я думаю, как же это здорово. А если бы я носила это сама в себе, я бы, значит, начала себя загонять во все это, разбираться в этом, неизвестно, как я себя чувствовала бы. Вот поэтому.

Но в то же время говорить просто об этом недостаточно, потому что людям нужны советы, нужны инструкции. Вот в этой твоей книжке, здесь я хочу просто порекомендовать всем. Ну, две книги, которые я прочитала. Это «Антирак» Шрейбера, потому что эта книжка очень заряжает. Несмотря на очень сложные там случаи, несмотря на то, что этот человек там все-таки все равно умер, этот доктор, но он умер через 20 лет, а не через там 17 месяцев, сколько там ему отпускали. И твоя книжка, потому что там есть практические советы. Что в этой ситуации делать. И возможно ты здесь мне тоже поможешь. Есть сейчас идея сделать большой такой портал. Ну, неважно, это будет отдельный портал или он будет в каком-то СМИ лежать. Дорожная карта, где надо все собрать. Потому что, начиная разговаривать с людьми, которые через это прошли, все столкнулись с тем, что а как бы было здорово, если бы я об этом знал там чуть раньше. Я бы точно не сделала такой ошибки, да? Мне кажется, это очень полезно. В связи с этим вопрос. Наверняка ты тоже об этом думала, потому что ты столько лет этим занимаешься, этой проблемой.

Гордеева: Я, во-первых, как бы просто мои аплодисменты и мое восхищение. И мне кажется, действительно, это страшно важно, когда человек находит в себе силы. То, что вы нашли в себе силы посмотреть этому в глаза и дать возможность другим это посмотреть. Это же еще огромный страх, как они отреагируют? Как я буду в глазах? Не будут ли они меня жалеть?

Синдеева: Ну, конечно. Конечно. Прям не хочется, чтобы тебя, ах, ах, ах.

Гордеева: Да, мне хочется сидеть и восхищенно смотреть.

Синдеева: Я продолжаю танцевать и вообще.

Гордеева: Нет, это круто! Во-вторых, удачи, пусть все будет хорошо, пусть все хорошо сложится. Все предпосылки для этого есть, и рак груди – это, ну, вот тот рак, который…

Синдеева: Ну, вот сейчас, да, да.

Гордеева: Который, в общем, в 99 процентах случаев правильно поиметь, чтобы потом с этой темой закончить. То есть, мы учимся кататься на велосипеде, мы учимся там что-то, мы что-то прошли, и мы прошли вот в такой вот форме. Это прям круто. Что касается отдельных порталов, их довольно большое количество. Мне кажется, что эта система не работает. Сейчас, если все хорошо сложится, то создан фонд Андрея Павленко, известного онкохирурга петербуржского, в который собрали огромное количество денег. Насколько я знаю, одна часть этих денег будет отдана семье, а другая будет отдана на гранты в СМИ на русском языке, которые будут вести просветительскую деятельность о раке, о способах борьбы с ним, о способах жизни с ним. Вот, наверное, о способах жизни с ним.

Синдеева: Да, это точно. О жизни лучше с ним.

Гордеева: О жизни с ним. Ну, на самом деле, забегая вперед, все то, к чему стремится современная медицина, связано со способами жизни для людей, имеющих онкологические заболевания. То есть, есть такие болезни, которые прежде вообще считались неизлечимыми. Сейчас найдены способы с ними жить, жить качественно и жить достаточно долго. То есть, перевести их в хроническую болезнь, с которой человек живет, то есть, он по жизни принимает какие-то препараты. Но это качество жизни. Это нормальная полноценная счастливая жизнь. Так вот, мне кажется, никакие специальные порталы в этом смысле не работают. Человек в здравом уме, ему тяжело идти в какой-то портал, в котором все будет про рак.

Синдеева: Ты понимаешь, да. Вот давай с тобой про это.

Гордеева: Если будет рубрика на «Дожде», допустим.

Синдеева: Есть несколько же форматов. Один формат – это разговор. Вот такие разговоры, я хочу, например, в своих программах сейчас, раз уж такое случилось, действительно поговорить с разными людьми, которые с этим столкнулись, которые через это прошли, для того, чтобы подсказать и помочь, да, да, для других людей.

Гордеева: Берите грант у них, чтобы это было. Я совершенно серьезно говорю. Чем больше будет просто СМИ вот базовых там, не знаю, газеты, журналы. Особенно провинциальные газеты, телевидение и так далее, в которых будут в режиме ежедневном адекватно рассказывать о раке, адекватно без вот страшилок и без вот этих ложных надежд на то, что израильские ученые обнаружили супер-таблетку. Чем больше этого будет в ежедневной нашей жизни, чем больше этот рак будет входить просто в язык. Вот мы говорим сейчас, да, и нам тяжело все равно как-то формулировать.

Синдеева: Тяжело, потому что, например, я прочитала у тебя в книжке, я этого не знала, что американцы говорят: «Поздравляем с днем рождения, у вас рак». Знаешь, я вот сейчас столкнулась с врачами, слава богу, я могла себе позволить, у меня страховка есть, кстати. Тоже я потом про это как-нибудь расскажу. Ты понимаешь, это очень круто, как спокойно и ровно к этому относятся люди. Но опять же, вот я все-таки вернусь, да, к этому единому некому порталу.

Гордеева: Они есть такие. «Рак победим» есть, есть «Онко.ру». Поскольку я в теме, их много. Но люди туда не ходят, потому что… там все собрано, на самом деле. Есть, например, специальный сайт, который делает прекрасная женщина Катя Башта, которая занимается фондом помощи женщинам с раком молочной железы. Которую поддерживает Полина Дерипаска.

Синдеева: Да, вот Полина, они как раз нет. Они хотят на этом сайте…

Гордеева: У них есть Женскоездоровье.рф.

Синдеева: Да, но они вот сейчас, я просто с Полиной не согласовала это, но раз уж мы затронули, да. У них как раз идея попробовать по женскому раку, чего не хватает. Хорошо, мы сидим с тобой в Москве, да? Более-менее мы тут все понимаем и много кого знаем. А если ты там из моего родного города Мичуринска, и ты столкнулся с этой проблемой, и у тебя нету финансовой возможности, ты не звезда, и никто, и не можешь узнать, к какому доктору ехать.

Гордеева: Я считаю, что в Мичуринске должно быть, в мичуринской какой-то самой главной газете, в «Мичуринской правде», да, там раз в неделю должны выходить материалы, они тоже должны складываться. И мичуринские журналисты вместе с мичуринскими врачами должны создать (ну, я вообще просто страшный сторонник дефрагментации и так далее). Постольку поскольку реальность в Мичуринске отличается от реальности в Уссурийске. И в Мичуринске есть один там алгоритм. То есть, он, в принципе, единый, но он с очень большими ответвлениями.

Синдеева: Но я боюсь, что в «Мичуринской правде», условно, где-то никто ничего этого не сделает, понимаешь?

Гордеева: Вот хотелось бы, чтобы они нас посмотрели, узнали о том, что существует этот грант, пошли бы на него, подали, получили бы эти деньги, а то там все боятся, значит, учредители этого фонда, они боятся о том, что не хватит журналистов, чтобы, значит, поощрять их деятельность с помощью этого гранта. Что у гранта деньги останутся, а журналисты не придут. Так вот, чтобы они пришли. Или искать их и говорить о том, что давайте мы в Мичуринске зададим вот эту мичуринскую маленькую дорожную карту, по которой вы будете там у себя ходить. Потому что у нас в стране что происходит? У нас человек. Либо он, значит, заболел в городе Асбесте, выпил с горя рюмку и решил, что, значит, к онкологу в очередь он не досидит никогда, а в Свердловскую областную больницу уж точно не доедет, потому что там три часа на электричке, то-се, на химию не намотаешься. И спокойно умирает. Либо человек, у него есть деньги и желание бороться, и тогда, значит, все поднимают чемоданы и едут в Москву или в Петербург.

Синдеева: Но так и есть, так и есть. Понимаешь, так оно же…

Гордеева: Во всех городах все по-разному. Вот, например, в Екатеринбурге (я очень люблю Екатеринбург), вот в Екатеринбурге, на самом деле, есть классная больница федерального уровня, в которой лечение может быть оказано абсолютно адекватное и сопоставимое с московским. Это невозможно решить, ничего этого нельзя из Москвы решить. Это абсолютно всегда местная история. В каких-то городах… То есть, это должны к этому быть подключены те врачи, которые работают на местах. То есть, я просто про какие-то регионы знаю получше, да, а про какие-то знаю похуже, а про какие-то вообще не знаю. И это никогда нельзя решить универсальным способом. Нет такого постановления Минздрава и нет такого подпункта там Положения «О здоровье граждан» в законе о том, чтобы три месяца проходило. Есть там странные подпункты о том, что у онколога на первичный прием должно быть 15 минут.

Синдеева: Да, это вообще.

Гордеева: Уникальная картина, но понятно, да, что ни один нормальный онколог 15 минут не тратит на пациента. И понятно, что первое, что должен сделать пациент – найти врача. И тут начинаются сложности. Потому что у нас же еще… Это большая, кстати, проблема. О ней не принято говорить, но мне кажется, что она довольно важная. Мы имеем дело с очень инертным обществом. У нас человек, который становится пациентом, он так вздыхает и покоряется судьбе в основном.

Синдеева: Так вот для этого мы об этом и говорим, что не надо покоряться судьбе.

Гордеева: Это ни в коем случае не тот случай, и вообще лучше не покоряться судьбе ни в каких случаях сложных. Никто не решит за вас вашу судьбу. Вообще никто. И особенно в том, что касается нашей российской медицины. Есть главная ложь российской медицины, которая заключается в том, что в России медицина бесплатная. Это неправда. Как только у нас Минздрав в этом признается, у нас очень многие вещи будут детабуированы, да, и о многом уже можно будет начать говорить, ну, как-то так предметно. Потому что у нас все бесплатно, все лечат. Ну, нет, конечно. Никакая квота не покрывает высокотехнологичное лечение от некоторых видов рака. А от некоторых покрывает. И опять же, зависит от региона. Где-то есть врач, где-то есть технология, а где-то нет.

Синдеева: Так вот что делать в том регионе, в котором нету, понимаешь? Вот я…

Гордеева: Ну, во-первых, нужно понять, есть или нету. Для этого нужно экспертное мнение. Вот сейчас, слава богу, в принципе, почти в каждом российском регионе есть более-менее вменяемый благотворительный фонд, который может экспертно оценить, что с вами происходит. В смысле, что с вами происходит в том месте, где вы находитесь. В каждом регионе есть хотя бы парочка врачей, которые в своём уме, онкологов. И вот это сарафанное радио, эти круги на воде, они от них расходятся. Этого врача нужно найти. Это самое первое. Нужно найти врача, которому верите вы, и с которым вы готовы идти дальше. Нужно получить второе мнение дальше. За этим можно съездить в Москву, и опять же, большое количество квалифицированных клиник московских оказывают сейчас так называемую дистанционную консультацию. Это не лечение по фотографии. Это запрашиваются все документы по болезни и выдается экспертное мнение. Если оно совпадает с тем мнением, которое вам дал ваш районный онколог, вперед. Дальше, чтобы понимать, на что вы рассчитываете. То есть, если понятно, что иногда бывает так, я очень хочу лечиться в Израиле, денег нет, поэтому сейчас я буду собирать. Это может занять большое количество времени. Онкодиспансеры и крупные больницы онкологические есть во всех крупных российских регионах, очень разного качества. Но они есть. Значит, нужно посмотреть, что происходит в регионе. Я знаю людей, которые, ну, я сейчас могу голословно обвинить какие-то регионы, я не очень хочу этого делать. Я знаю одну женщину, которая, имея возможность лечиться в Москве, она перенесла рецидив рака груди, и в перерывах между этими раками она работала волонтером в местной больнице. И когда у нее случился рецидив, я ей говорю: «Света, есть возможность, давайте я вот найду там деньги, я вас заберу в Москву, как-то будем вас лечить здесь». Она говорит: «Я не имею морального права. Почему? Она говорит: «Но я ж прихожу к этим женщинам в отделение, и я им говорю, как, значит, лечиться, как бороться и так далее. Я буду лечиться дома». Она вылечилась дома. Но ей пришлось купить катетеры, которых в областной больнице не было. Просто элементарные катетеры подключичные. Фигня, да? Но они стоили 120 тысяч. Поэтому у нас нет бесплатной медицины – это совершенно точно. У нас нет ровной медицины по всей стране, и уровень ее очень неоднороден – это совершенно точно. И в этом смысле давать универсальный совет, мне кажется заведомо такой…

Синдеева: Я нашла как раз у тебя в книжке во многом, да? Когда это не просто универсальные советы, а это как бы вот вполне себе некие практические шаги, да, что надо сделать.

Гордеева: Но первые эти два шага, я нахожусь до сих пор в большом потрясении. Вот поговорить со своими близкими. Это кажется, что это легко. Никто этого не делает никогда!

Синдеева: Но мне кажется, это же так важно. Это же самые близкие люди.

Гордеева: Это ужасно важно!

Синдеева: Я прочитала про историю Жанны, с которой мы дружили когда-то давно очень.

Гордеева: Жанна Фриске.

Синдеева: Фриске с Димой. И вот как он описывает, как они полгода это скрывали, и об этом знали только самые близкие. И сколько они могли бы, с одной стороны, получить любви! Рассказывая об этом, ты все равно получаешь поток любви и такой поддержки правильной, которая очень нужна в этой ситуации тебе для того, чтобы внутреннее договориться.

Гордеева: Тебе можно только поаплодировать, потому что и история с Димой Казниным, да? Это абсолютно выдающийся пример солидарности и пример человечности по отношению к коллеге, к другу, к товарищу, к тому, кто находится рядом, который оказался в этой ситуации.

Синдеева: Я помню, как это было, понимаешь? Дима был в полной растерянности. И то, что он, слава богу, пришел и не побоялся об этом сказать, и когда я ему сказала: «Дим, нет вариантов, давай быстро об этом говорить, потому что лечиться надо быстро». У него была очень сложная ситуация, и надо точно тебя отправлять куда-то за границу быстро. И Дима тоже пошел на это. И сейчас, кстати, кстати, у Димы идет сейчас опять несколько химий очень сложных. Я вчера с ним переписывалась. Собрал на основное количество химий денег, но сбор все равно продолжается, пожалуйста, давайте уже, эта программа, пусть она поможет не только психологически мне, но еще и Диме, и всем, кто сейчас нас смотрит.

Гордеева: Это очень здорово, это очень важно, что люди помогают людям, что люди не вычеркивают друг друга из своих записных книжек только на основании так трех букв рака.

Синдеева: Но оказывается, эта тоже есть проблема. Я не сталкивалась, слава богу, но я опять же…

Гордеева: И мы традиционно шагаем вперед, слава богу.

Синдеева: Да, да. Но это есть, такая проблема.

Гордеева: Но мы шагаем вперед, и это, еще раз, да, большое спасибо «Дождю». Я считаю, что дождевская история очень важная в этом смысле, да? И то, что люди так отреагировали, потому что они так воспитаны и находятся в таком социуме, где это уже было принято.

Синдеева: Ну, да. Это ответственное. Это, знаешь, это зрители, я, конечно, часто очень поражаюсь. Знаешь, наши зрители и подписчики, насколько они ответственные, да? И вот результатом с Димой.

Гордеева: И коллеги тоже.

Синдеева: И коллеги. И все вместе. Да, я хотела бы в какой-то момент тебя тоже подключить к этой истории, потому что мне кажется, что если уж так вот сложилось, то я готова там не бояться об этом рассказывать, говорить. Мне кажется, это очень прям…

Гордеева: И дай бог, чтобы это было продуктивно.

Синдеева: Да. Просто хочется, чтобы за этим дальше были какие-то опять же там и действия. Я все время вспоминаю свой Мичуринск. Вот там такая девушка как я столкнулась с этой проблемой. Что дальше? Вот прям пройти этот путь.

Гордеева: Я все время возвращаюсь к этому гранту, такое ощущение, что я его рекламирую – нет. Его семье совершенно точно нужны деньги, тут даже не обсуждается.

У него было две важные вещи, которые он очень бы хотел сделать. Первая важная вещь – это Кансерфонд, который он создал. Это программа, касающаяся профессионального обучения хирургов-онкологов в нашей стране. Наиважнейшая программа! Я очень верю, что она будет реализована, что все те люди, которые али слово в ней участвовать, это слово не возьмут назад в связи с тем, что Андрея больше нет. И это программа системного обучения врачей из модуля в модуль. То есть, у нас сейчас обучение в медицинских институтах находится, в общем, на доисторическом уровне.

Синдеева: Мне кажется, деньги фонда вот туда важнее потратить, нет?

Гордеева: Это два разных фонда. Это две разные истории. Вот там будут одни деньги, здесь другие деньги. Это профессиональное обучение врачей. И это огромные деньги, они системно там даются донорами. Это никакой крауфаиндинг не решит. Это важная штука, когда вот выходит доктор, он умеет оперировать аппендицит. А дальше его берут под крыло лучшие онкохирурги страны и мира и учат его не где-то там в какой-то аудитории там 400 человек, а в операционной, где проходят операции. Они учат его сперва оперировать там одну часть человека, другую, третью, пятую, десятую. И через три года, если человек проходит трехгодовой модуль, это высококлассный онкохирург. Он возвращается к себе домой и там работает. И мне кажется, это мега важная история, потому что уровень образования врачей в России оставляет желать лучшего.

Синдеева: Это институциональная такая помощь.

Гордеева: Конечно. Поэтому это совершенно отдельная вещь. Вторая вещь касается просвещения общества. Я начала про пациентов говорить, тут как-то откатилась. Значит, у нас пациент считает, что вот он заболел чем угодно, неважно, раком там или свинкой. И в этот момент, значит, пока эта медицина, как крестная фея бесплатная, берет его и куда-то там несет на крыльях к здоровому счастливому будущему. Если этого не происходит, пациент впадает в отчаяние и проклинает, значит, врачей, Министерство здравоохранения и Путина лично. Значит, ну, как бы тут не совсем все так устроено. Так бывает только в высокоразвитых странах с супер-классной страховой медициной. Это не наш случай, тут придется побороться. У пациента должна быть ответственность. И то, что там в книжке, а книжку я писала, как бы я писала ее, но ее консультировал Михаил Ласков – один из лучших онкологов нашей страны. И там все прописано, ответственность пациента в том числе. Пациент, который приходит к доктору, он должен очень четко понимать, что он хочет от него получить. Он хочет получить у него ответ на вопросы? Понятно, что у нас пациенты нервничают очень, когда к врачу идут. У нас людям кажется, что они отнимают время у врача какое-то там. Что они там здесь нежеланные гости, там вообще еще очередь впереди, а у доктора дома там котлеты, дети, там, не знаю, жена в плохом настроении. Ну, что-то такое. Вот, значит, нет. Это ваша жизнь, ваше здоровье. Сядьте дома, напишите список вопросов. Волнуетесь одни? Идите с кем-то. И по этому пункту вопросы, пока он, блин, вам не ответит, не уходите из его кабинета. Это трудно, но это взаимный процесс воспитания нас друг другом, да. То есть, врачи должны понять, что пациенты имеют право задавать вопросы и должны получать на них ответы. А врач обязан на них отвечать. Врач обязан потребовать от пациента выполнения его предписаний. Это очень важный процесс, от этого зависит успех лечения. От этого сотрудничества. Это не то, что вы пришли, врач сказал, значит, дальше случилось чудо. Или не случилось, и тогда все виноваты. Тут важно очень сотрудничество. Важно компетентное сотрудничество. Если там, ну, обычно врачи не любят, когда пациенты всякую фигню в интернете читают, но не вредно почитать.

Синдеева: Но почитайте точно Катину книжку «Правила ведения боя», потому что там правда очень много полезного, и «Антирак». «Антирак», я считаю, вообще надо прочитать всем независимо от того, столкнулись вы с этой проблемой или нет, потому что там про образ жизни, про то, что лучше есть и чего не есть, пить или не пить и так далее.

Гордеева: Про здоровый образ жизни.

Синдеева: Да, да, про жизнь. Не то, чтобы получается идеально следовать этому, но на меня она произвела сильное впечатление, эта книжка. И я какие-то коррективы в свою жизнь начала вносить.

Гордеева: Она очень светлая.

Синдеева: Да, она очень дает надежду. Но при этом надежду не ложную, вот это очень важно, да? Когда я думала про, делать свою эту историю публичной или нет, одна из причин, которая меня могла остановить, я об этом думала, чтобы не дать вот эту ложную надежду. Ну, вот у тебя, слава богу, все так получилось, и ты так быстро со всем типа разобралась, да? А не всегда так бывает. Знаешь, как у меня было? Когда мне поставили диагноз, ну, вернее, когда увидели на УЗИ совершенно случайно (это опять же к вопросу, как надо регулярно ходить все-таки, проверяться и делать всякие тесты и так далее). И последний раз я делала маммографию, может быть, полгода назад. Ну, вот. Но случайно. В общем, когда узист увидела, и ей не понравилась очень эта опухоль, ну, тень какая-то, вот, я говорю: «Хорошо, а что делать?» Пришел врач-онколог, он говорит: «Ну, хорошо бы сделать пункцию, гистологию взять». И так аккуратно говорит, знаешь, так, боясь. Я говорю, так давайте сделаем. Когда? Говорю, если можно, прям сейчас. Он говорит: «Ну, прям сейчас вот не можем, потому что это все-таки время, а там у вас заканчивается прием». Я говорю: «Ну, хорошо, когда, завтра? Завтра я приду завтра». Знаешь, и он, конечно, немножко так обалдел, потому что я еще ни с кем ничего не обсудила, мужу не рассказала, вот. Но я уже на следующий день пришла и пошла делать эту цитологию.

Гордеева: Обычно самый тяжелый момент – это момент взятия пункции до момента ее прихода. Две недели обычно.

Синдеева: Хотя у меня в семье этого не было, это не моя болячка, мне всегда казалось, что это точно не про меня, и вообще у меня может быть другое, но не это. Но я как бы внутренне уже с собой договорилась, что если, ок, будет такой диагноз, ок, ладно, надо просто только быстро все дальше сделать правильно. Вот. И настроиться я настроилась, но, конечно, когда мне позвонил доктор и сказал, да, все подтвердилось, точно никаких уже там иллюзий нет, это плохие клетки, это рак. Саша был рядом. У меня потекли слезы. Я его обняла. Вот это был единственный момент, Саша просто, который меня окружил в этот момент вообще всей любовью, поддержкой, почему важно об этом говорить. И он боялся мне это предложить, я говорю, давай, пойдем говорить детям сразу. А он говорит: «Я об этом подумал, но я даже как-то боялся тебе это предложить». Ну, нет, конечно, конечно, мы должны прямо сейчас пойти и с ними поговорить. И был еще один момент, опять же, я почему этим делюсь, потому что мне кажется, что это для людей важно. У меня мои близкие, вся семья, папа, тетя моя, они не в Москве. Им не очень хотелось по телефону говорить. Я понимаю, что я трубку положу, я-то нормальная, а что там будет, да? Как они будут переживать? Я обо всех шагах им все рассказывала. Так, мы поехали, мне подтвердили диагноз. Все нормально. Клетки такие-то, протокол такой-то. Вначале мне сделают это, потом сделают это. То есть, я их…

Гордеева: Это значит, что еще был врач, который все это рассказывал.

Синдеева: Ты знаешь, врачей было много, то есть, сразу могу сказать.

Гордеева: Была картина мира, было, что пересказывать.

Синдеева: Да, было. Я поняла, что очень важно их информировать прям вот, чтобы вообще не было никаких пятен неизвестных, чтобы они там что-то думали, переживали.

Гордеева: Просто если мы говорим о пациентах, да, других людях, для того, чтобы рассказать кому-то, что с тобой происходит, ты должен сам это четко знать. Для того, чтобы самому четко знать, должен врач проартикулировать. То есть, куда вы едете, какой будет анализ, что может быть, вот какой вот это, а какой вот это. Что будет потом. Ну, то есть, какая-то маршрутная карта.

Синдеева: Ну, да. Это, конечно, очень важно, потому что опять же есть же въедливые пациенты, понимаешь? Я не въедливая. Нет, я нет. Я – да? Да. Хорошо. Да вы не волнуйтесь! Я говорю, да я не волнуюсь. Вы мне расскажите. Вот. Поэтому, в общем, Кать, я тебя приглашаю присоединиться, еще я не придумала до конца, как все это сделается.

Гордеева: Я сразу согласна.

Синдеева: Да, потому что мне кажется, это прям очень важно. У нас совсем мало времени осталось, но, извини, я правда знала, что я с тобой должна просто про это поговорить.

Гордеева: Мне очень важно. Я потрясена.

Синдеева: Но именно опять же потому, что когда я начала читать твою книжку, я поняла, что, господи, мне откликается все, понимаешь? Вот все, о чем я думала, то, с чем я столкнулась, все там описано.

Гордеева: Я, кстати, правда считаю эту книжку, ну, вот одним из самых важных того, что я сделала в своей жизни, потому что мне правда кажется, что она должна людям быть в помощь. Ну, вот как справочником что ли.

Синдеева: Почему ты врачом не стала? Вот ты мечтала быть врачом. И получается, что всю жизнь ты как-то с болью этой соприкасаешься всю свою жизнь.

Гордеева: Я очень горюю, что не стала врачом. Да. Никогда не отправляйте, если у вас ребенок хочет быть врачом, никогда не отправляйте его…

Синдеева: В больницу?

Гордеева: Да. Маленького.

Синдеева: Расскажи про этот опыт.

Гордеева: Я очень маленькая пошла работать санитаркой в больницу.

Синдеева: Потому что ты хотела быть врачом? Не потому, что хотела подработать, а потому что?

Гордеева: Нет, я хотела заработать деньги.

Синдеева: Но это понятно, ты могла и в другом месте.

Гордеева: Да, но это было как бы важно, я хотела быть врачом, и я пошла работать санитаркой. Мне было 12 лет. И я сначала там мыла полы в отделении патологии беременности, а потом в отделении патологии новорожденных. И та сторона медицины, которую я там увидела, совершенно не рассказывала мне про важность того, что могут делать врачи. Она мне рассказывала, возможно, это было такое время, да? Эти 90-ые и так далее. Возможно, я просто так неудачно попала. В одном месте у меня была начальница там нянечка отделения, которая мне все время рассказывала про сексуальные связи Льва Толстого. Я столько узнала. А еще, значит, мы с ней сажали какие-то розы. А еще на день медика они запекали поросенка в стерилизаторе. Вот это все, что я узнала про медицину в этом месте. А в другом месте там было целое отделение с отказничками, и там приходили студенты, тренировались ставить катетеры на отказных детях. То есть, это абсолютно вот переломало мне голову. Я увидела задник медицины, но я передника не увидела. Я не увидела врачей, которые что-то там делают. Я знаю миллиард теперь, по-моему, больше Веллера знаю медицинских анекдотов. Рассказывать не буду. Но я не увидела важность этой работы. И я ничего не поняла про врачей. И поскольку там случилась эта история с отказными детьми и с совершенно очевидной вопиющей несправедливостью, связанной с ними, то я про это написала заметку. И, собственно, и туда меня уже утянуло, да. И я не стала врачом. Я страшно жалею об этом всю жизнь. Я еще года три назад думала о том, чтобы пойти получить второе медицинское образование. Но мне сказали, что нормальный врач учится лет 12. И как раз, значит, видимо, к пенсии я войду в зенит своей врачебной карьеры, тут придется уже ее и заканчивать. И поэтому я этого не сделала, очень жалею. Я не говорю с детьми про это, хотя, конечно, я мечтаю, чтобы каждый из них, хотя бы один из четверых, ну, шанс же есть, чтобы стал врачом.

Синдеева: Но а как ты думаешь, кстати? Такое может быть? То есть, как-то?

Гордеева: Они же чужие, ну, в смысле, чужие, они же самостоятельные люди. Я не знаю. Пока никто из них не хочет быть врачом. Ну, идеи пока у них довольно завиральные, поэтому.

Синдеева: Кать, как вам удается с Колей, живя на три города практически, воспитывать четверых детей?

Гордеева: Мы их воспитываем вахтенным методом.

Синдеева: А как? Правила какие устанавливаете?

Гордеева: Ну, когда мы едем в командировки, мы ездим не вместе.

Синдеева: Нет, это про вас понятно. Вы себе там организовали жизнь. А про них?

Гордеева: Про детей? Они очень скучают. Поскольку у нас еще дети такие, они, я не знаю, с чем это связано, короче, они не очень обучены телефонам. Они не любят звонить.

Синдеева: И не сидят в телефонах? Фантастика какая-то!

Гордеева: Мелкие сидят, во что-то там играют, старшие и не играют даже. И заставить их позвонить мне, это значит я должна звонить там Коле или няне, и звонить вот, пожалуйста, подойдите все, поговорите с мамочкой. А так, чтобы они звонили ли переписывались, это прям чудо какое-то, если вдруг они…

Синдеева: То есть, нету семейного чата, где вы там все вместе? Вообще удивительно.

Гордеева: Они создают их и удаляют. То есть, я не понимаю, почему это. И чудо, если там кто-то из них зарядил свой телефон вдруг и вспомнил, что есть мамочка, значит, написал ей, позвонил. А так нет. Они скучают, конечно. Мы много про это разговариваем. Они очень много знают и про мою, и про Колину работу. Они понимают, что мы делаем, как мы делаем, для чего.

Синдеева: А что есть такое, что вот, когда вы вместе все собираетесь, вот какие-то, знаешь, такие поинты, традиции и так далее?

Гордеева: Мы ездим часто на каникулы или на выходные, мы ездим в деревню. Мы очень любим обедать. Мы там снимаем дом, мы обедаем в деревне.

Синдеева: В смысле, вы готовите сами?

Гордеева: Конечно, я всегда готовлю сама. Я довольно люблю готовить. Но я не готовлю сложных блюд, но я готовлю. Я в новый год научилась делать «Наполеон». К вопросу о здоровом образе жизни. Мои блюда не занимают больше 20 минут. И еще в силу своего довольно странного характера я не могу готовить одно блюдо. Если я готовлю, то я готовлю там вот такую кастрюлю борща.

Синдеева: Так и что? Вы едете в деревню, снимаете дом.

Гордеева: Да, и я, готовим обеды, разговариваем. Мы что-то смотрим. Мы любим, у нас старший сын такой мыслитель, он говорит: «А давайте мы за чаем во что-нибудь поиграем? Мне кажется, лото – это очень чайная игра». Мы играем, что-то собираем. Мы гуляем по лесу. Какие-то такие вещи.

Синдеева: Слушай, герои твоих фильмов, как правило, очень тяжелых фильмов, на самом деле, как правило, проходили через что-то очень сложное. Скажи, как ты, да и вообще, все твои работы очень всегда сильно эмоционально вовлечение. Как ты с этим, я не знаю, живешь? Как тебя отпускает? Вообще отпускает? Вот ты все, закончила фильм, закрыла книжку. А герои-то остаются, остаются люди. Как ты с этим живешь, с ними потом дальше?

Гордеева: Как-то живу. Иногда я дружу с героями. У нас случилось чудо, мы выложили на канале «Непознер» фильм «Голоса», который был про блокаду. Про людей блокадного Ленинграда, который мы сняли с Сережей Нурмамедовым и ребятами очень хорошей командой. В 2014 году он вышел. И так получилось, что оказалось возможным выложить этот фильм на наш канал. А до этого накануне вот в выходные я встречалась с одним из героев этого фильма. Я вместе с ним приходила на «Дождь», когда было про блокаду. Вот. И мы дружим до сих пор, мы дружим прекрасно. Там когда были памятные мероприятия в Петербурге, с Витольдом Петровичем и с детьми мы ходили там на марш бессмертного полка, там еще куда-то. Мы гуляли.

Синдеева: Ну, то есть, с кем-то дружишь. Как потом их судьба складывается?

Гордеева: Про кого-то я знаю, кто-то пишет, кто-то нет. Не знаю. Ну, как бы я не… У меня все время спрашивают про какое-нибудь выгорание там или еще про что-то. Я совершенно, у меня нет про это истории, я с этим живу. Но я не думаю каждую секунду, ой, это очень тяжелая тема, я не буду об этом думать. Ой, это очень такая тема, я не буду об этом думать. Нет. Но вот с Афганом была история. Когда фильм уже вышел, и прошло сколько-то времени, мне написала Оля как раз, вот эта вот дочка погибшего афганца. Она мне написала довольно трогательное письмо. Я расплакалась. Я в аэропорту как раз сидела и расплакалась. И оказалось, что какая-то эмоциональная там, заряд, что он до сюда дотянул, а тут уже нет, тут уже нужно было прорваться. Как-то так.

Синдеева: Я сейчас вот о чем подумала, что, к сожалению, в нашей стране. Мое мнение, за несколько лет совершенно был убит институт журналистики. И когда происходят вот такие ситуации, как у тебя (письмо), или когда там у нас выходит какой-то репортаж или сюжет, и после этого что-то изменилось. Или когда недавно Желнов спросил Путина про дело Котова, и сейчас это дело пересматривают. Ты хочешь людям кричать, ребята, вот для этого нужны журналисты, для того, чтобы хотя бы иногда у одного человека что-то поменялось в жизни, да? И, написав там, может быть, одну какую-то заметку, да? Это кому-то помогло. Почему важна журналистика, почему важно, чтобы это было.

Гордеева: Ой. Ну, у меня вообще, то есть, можно я не коротко скажу?

Синдеева: Вообще можешь не коротко.

Гордеева: Я хочу сказать, что, во-первых, конечно, журналисты во многом сами виноваты в том, что получилось.

Синдеева: Я вообще не про то, что на нас там в смысле.

Гордеева: Да, у кого-то хватило мужества, сил, терпения и в том числе там, ну, финансовой скромности остаться в профессии в этой, да? И как-то сохранить, ну, профессиональную какую-то честь. Это прям супер, такие люди есть. Кто-то ушел. Очень многие люди вообще в принципе ушли из профессии, которые были блестящими журналистами. Я считаю, что журналистика – это способ оказаться в другом месте и в другой шкуре, чем ты находишься дома. То есть, я считаю своей обязанностью все-таки информировать людей о том, что происходит. Информация может быть разная. Информация может быть, рассказать им, что вот прямо здесь как это горит или как гниет, или как это льется, или что происходит. Или дать возможность почувствовать, что чувствует этот человек. Потому что обычный не журналист, он может быть кто угодно: врач, пожарный, космонавт. Он может заниматься самой замечательной профессией на земле, но не знать, как там, например, в Австралии горит лес. Журналист, который на этом месте находится, он ровно затем туда и поехал, поэтому на него потратили эти деньги, чтобы он рассказал, как это происходит. Или как люди полетели в космос. Или как люди вошли танками в чужую страну. Он обязан рассказать, что происходит и дать возможность чувствовать сопричастность и присутствие. В этом смысле, когда журналист врет, он предает эти два главных принципа. Там что такое хороший интервьюер? Это интервьюер, который задает вопросы, которые у тебя где-то здесь были, но ты их не мог сформулировать, и ты никогда бы с этим человеком не встретился. Для этого интервьюер и нужен. Что такое хороший репортер? Он дал тебе возможность побывать там, где он оказался, где ты хотел бы или не хотел бы, для тебя это важно понять. Что такое там хороший финансовый аналитик? Он дает тебе представление о движениях финансов. Но почему-то биржевых журналистов, которые врут, не так уж и много, да?

Есть блестящая спортивная журналистика. И, кстати, спортивная журналистика у нас, притом, что я в спорте, я с большим интересом читаю спортс.ру, потому что мне нравится, как они пишут. Я вообще не понимаю, чем биатлон от триатлона отличается. Но мне очень интересно, ка заметка построена. Журналистика – это профессия, да? Тут нужно, наверное, месседж такой, что попробуйте просто поверить в то, что журналистика – это такая же профессия, как и ваша профессия, которой вы занимаетесь. Кем бы вы ни были, менеджером, продавцом игрушек, балериной или спасателем. Это тоже профессия. И этой профессии люди учатся всю жизнь. Они обеспечивают ваше знание об окружающей действительности. И за это в каком-то смысле вы платите деньги, если покупаете газету или какую-то подписку. В каком-то смысле вы платите временем, потому что вы тратите время на журналистский продукт. Это очень ценно. Я все никак не могу поверить в то, что есть какое-то количество тысяч там, сотен тысяч людей, которые посмотрели мои фильмы. В телевизоре-то это было непонятно, сколько.

Синдеева: Да, а здесь все понятно. Вот такая у нас получилась необычная программа. Спасибо, Катерина Гордеева, за то, что оказалась слушателем.

Гордеева: Спасибо большое за то, что мне такая честь выпала. Я очень…

Синдеева: Но я немного переживаю, «вот они пиарятся на какой-то проблеме».

Гордеева: Дорогая цена для пиара.

Синдеева: Да. Мне кажется, просто это важно. Спасибо. Смотрите телеканал «Дождь», оформляйте подписку, дарите подписки. Мы работаем на деньги наших зрителей. Это очень сложно в этой модели жить. Вообще очень непросто делать то, что мы делаем. Мы остаемся все такими же независимыми, поэтому приходите, покупайте. Делайте донейт.

Гордеева: Делайте пожертвования.

Синдеева: Пожертвования, да. Делайте пожертвования. Но на самом деле для нас гораздо важнее, когда покупают подписки, когда об этом рассказывают, когда дарят подписки, потому что жить подписной моделью в России адски сложно. Но мы стараемся. Екатерина Гордеева у меня в гостях. Спасибо большое. Нас, кстати, приютило вот это прекрасное место «Дом 16», это наши друзья. В офисе идет ремонт, поэтому мы сидим здесь. Все, это была программа «Синдеева» вот в таком новом его преломлении.

Гордеева: Спасибо!

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.