Режиссер и руководитель «Мастерской» Дмитрий Брусникин объяснил, почему театрам приходится брать государственное финансирование и как строится диалог искусства и государства.
Синдеева: Вот на фоне всех последних событий ярких, хотя этот вопрос не сейчас возник, но с арестом Кирилла Серебренникова, с высказыванием очень ярким, которое обсуждает театральная тусовка, Ивана Вырыпаева о том, что надо перестать заигрываться с государством и брать у него деньги, ну, с тем, что происходит вокруг «Матильды», понятно, возникает опять же вопрос, да? Играть с государством в эти игры или не играть? Брать у государства деньги или не брать? Может ли театр быть частным и существовать без госдотаций или нет? Я так понимаю, что для вас эти, они как раз ежедневные и насущные именно потому, что у вас нету театра, и наверняка, наверное, как любой труппе, хотелось бы его получить. Вы же наверняка об этом много думаете?
Брусникин: Ну, конечно, да. Но на данный момент мы являемся так называемыми резидентами театра «Практики», откуда взялось вообще это название? Это Департамент культуры, еще в период, когда…
Синдеева: Капков был?
Брусникин: Да, руководил Сергей Капков. И как раз Мастерская выпускалась в эти годы. И мы, у нас было несколько спектаклей, уже три, по-моему, спектакля, которые, в общем, каким-то образом имели какой-то резонанс в Москве, что, да, было понятно, что это, в общем, коллектив, который нельзя распускать, что им надо быть вместе. Мне кажется, вообще это зависит не от чьей-то воли. Мне кажется, что когда возникала Таганка, или когда возникал «Современник», или когда возникала «Седьмая студия» Кирилла, это какие-то, ну, так, не знаю, такие театральные звезды так встали, что было необходимо появление «Седьмой студии», что было естественным появление «Современника». Мне кажется, что и Мастерская – это какое-то логичное возникновение этого организма. В этом есть какая-то логика. Я не знаю причин возникновения этой логики, да, но это не только воля там моя или близкого ко мне окружения. Точно так же, как это не только воля Любимова или там Ефремова.
Синдеева: Но театра у вас нету?
Брусникин: Нет.
Синдеева: И что вы про это думаете?
Брусникин: Я думаю про это, что у нас нет театра, и нам трудно. И нам трудно. Мы ищем театр, мы играем на разных площадках, мы играем, мы используем любые возможности. Мы не отказываемся от помощи государства. Например, спектакль «10 дней, которые потрясли мир», нам выделен грант на этот спектакль. Он правда выделен не Мастерской, потому что мы не государственное учреждение, деньги выделены театру «Практика», и «Практика» выделяет эти деньги нам на постановку. Это довольно сложная конфигурация, но, тем не менее, другого выхода нет. Мы, да, обращаемся за помощью, нам помогают. Еще в этой постановке помогал Сбербанк, тоже выделил определенную сумму денег. Вот. Конечно, мы обращаемся за помощью.
Синдеева: Можно без этого обойтись? Вообще, может ли…
Брусникин: Можно. Можно же делать театр… В принципе, театр можно делать на коврике, да? В подвале на коврике.
Синдеева: Ну, как? На коврике не получается все равно.
Брусникин: Можно, можно делать. Это все зависит от того, где мы живем, и в каком времени мы живем, в каком состоянии мы находимся. Если будут определенным образом складываться обстоятельства так, то и театр также будет реагировать на эти обстоятельства. В результате он уйдет опять в подвалы. Он опять расстелет коврик в подвале и будет играть это для пятнадцати зрителей. Но он будет. Это будет. Это не закроешь. Этот кислород не перекрывается. Театр закрыть в этом смысле нельзя, он все равно будет существовать. И только дело в том, какой будет диалог вестись между театром, культурой и государством, и властью. Он всегда ведется, этот диалог, он разный всегда. Ну, вот сейчас он такой – жесткий, такой вот неприятный, чудовищный такой диалог.
