Павел Табаков: «Иэн Маккеллен и Кевин Спейси на сцене — это бомба. Но наш театр получше будет»

Синдеева: Программа «Синдеева» перебралась в прекрасное место. Это новый наш партнер — компания Bork. И в одной из программ недавних, когда мы были в Nespresso, я рассказывала про кофемашину, которую Bork специально сделал для Nespresso. И мне очень приятно, что Nespresso передали эстафету Bork, потому что я очень люблю эту технику, и очень здорово, когда появляются партнеры у программы, которых ты рекламируешь от души. Nespresso я тоже очень люблю, и я всегда делала это искренне. И сейчас то же самое, я про технику Bork могу рассказывать очень долго и много, но сейчас у меня в гостях Паша Табаков. Паша, привет!

Табаков: Здравствуйте!

Синдеева: Я спросила у Паши разрешения перейти со своей стороны на «ты», потому что…

Табаков: Не дорос пока.

Синдеева: Нет, не потому, что не дорос, потому что я, когда готовилась к программе, я все время с «вы» переходила на «ты» и поняла, что так будет честнее с моей стороны, несмотря на то, что мы вот первый раз, фактически, познакомились здесь. Ну, Павел Табаков, сын Марины Зудиной и Олега Павловича Табакова, (наверняка вы все знаете), хотя он все время говорит про себя, что он еще пока еще не звезда, и на улицах не узнают, автографы не берут. Это на самом деле так?

Табаков: Да, и хорошо.

Синдеева: Или уже начали узнавать?

Табаков: Не-не-не.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, знаешь, как я, когда тоже писала, думала, это такой как бы «аромат славы» или «горький привкус славы»? Вот какой, как ты думаешь, больше подошел бы потом в комментарии? Как ты думаешь, вот в славе есть такое очарование аромата, или это все-таки усложняет жизнь немножко?

Табаков: Ну это как две стороны одной медали. Я думаю, это есть и сладкий аромат, но всегда есть и горечь.

Синдеева: Я прочитала очень много интервью с тобой, и несколько было материалов, когда ты интервьюировал, собственно, свою маму и своего папу. И, мне кажется, что я уже вообще очень хорошо тебя понимаю и чувствую. И вот первый вопрос, который я тебе все-таки задам — это вопрос, который ты задал своей маме. Ты ее спросил: «Мама, а какой я был? Тебе было со мной сложно в подростковом возрасте? Вообще вот как ты, как ты со мной там, типа, справлялась?» Вот скажи ты мне, пожалуйста, ты был сложный? Вот оно как на съемке! Скажи, пожалуйста, у тебя были сложности в подростковом возрасте? Ты вообще был такой сложный подросток?

Табаков: Да нет, я думаю. Ну, нет, у меня как бы родителей в школу не вызывали, и проблем, я думаю, особых не было.

Синдеева: Ну, а у тебя было, вот это, знаешь, такое чувство протеста, нигилизма, которое бывает в подростковом возрасте по отношению к близким?

Табаков: Нет, я всегда говорил и говорю, что я рос в атмосфере любви, и не было желания какого-то даже протестовать. Вот. Ну, и вдобавок, я понимал, что у меня родители — слишком занятые люди, и было бы нечестно по отношению к ним добавлять им и каких-то домашних проблем.

Синдеева: То есть, ты это прямо понимал? Вот ты сейчас говоришь уже все-таки с позиции… Да?

Табаков: Нет, неправда, я понимал.

Синдеева: А скажи, тебя обижало, расстраивало, что родители, может быть, недостаточно уделяют тебе внимания?

Табаков: Мне всегда хватало.

Синдеева: Хватало?

Табаков: Да.

Синдеева: Опять же, как? Меня эти вопросы волнуют, потому что у меня растет сын, он как раз в подростковый период вошел, и я все наблюдаю. Пока, у нас, тьфу-тьфу-тьфу, все неплохо. Я очень переживаю, что нас ждет. Скажи, ты вот прямо тогда осознавал, что не надо вносить в и так сложную жизнь родителей…?

Табаков: Да, да. Я думаю, да.

Синдеева: Круто! А скажи, пожалуйста, ты можешь сказать, в твоем воспитании были какие-то, не знаю, моменты, не знаю, ритуалы, какой-то особенный подход, который был у мамы и у папы, который закладывал вот эти какие-то очень важные ключевые вещи?

Табаков: Ну, я не знаю, просто родители никогда меня не воспитывали методом «вот это хорошо, а вот это вот плохо», все как бы шло через рассуждения, и как-то я при помощи этого приходил, собственно, к тому, что хорошо, и к тому, что плохо. И, не было… Как это сказать? Не было… то есть родители как-то в воспитании дошли, со мной, по крайней мере, до такого уровня ,что, во-первых, мы не спорили почти никогда. Правда, вот не было.

Синдеева: А, вот как это получается, смотри, не спорили, это потому, что, опять же, ты так всегда с пониманием относился или они с пониманием?

Табаков: Думаю, и они, и за счет того, что они с пониманием, я тоже как-то открылся и, как бы открывался постепенно, с периодами взросления, интеллектуального и просто возрастного. И, собственно, тоже последовал их примеру.

Синдеева: Ну вот ты, опять же, в разговоре с мамой сказал, что «вы мне дали много свободы, и я всегда чувствовал себя свободным». А вот в чем, опять же, ты можешь объяснить, что это, что значит свободным?

Табаков: Свободным? Ну, как свободным? Это, вот, опять же, к тому, что не было «дружи с этим, не дружи с этим», «это хорошо, это плохо», там все давалось постепенно, как у мальчиков всегда. Можно я переночую у друга, можно я задержусь попозже, можно мы еще поиграем побольше с друзьями во дворе. Это шло как-то постепенно, но я благодарен за то, что не было сразу, «делай, что хочешь», и тогда бы, я думаю, мне снесло в какой-то момент крышу…

Синдеева: То есть, как бы все-таки какие-то были, не знаю, там, после 10 вечера, не знаю, если ты… Какие-то рамки были?

Табаков: Да, это было, но с возрастом, все равно это отодвигалось и, наверное, за счет этого я понимал, и ко мне приходило понимание, что правильно, что неправильно, что можно, что нельзя.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, ты сейчас живешь с семьей?

Табаков: С родителями.

Синдеева: С родителями. И планируешь…?

Табаков: Ну, так…

Синдеева: Скажи, опять же, это такое, то есть тебе хочется все-таки уже такой самостоятельной жизни?

Табаков: Я же проучился в колледже при «Табакерке» 4 года, у нас там было общежитие.

Синдеева: И ты жил в общежитии?

Табаков: Да, ну правило, одно из правил колледжа, что все должны жить в общежитии. Там уже ближе к 4 курсу, конечно, можно и там, и там, потому что, больше курс — меньше занятий. Тогда я привык уже один, потом там я тоже отдельно почти полтора года жил. И да, я вот как то привык к какой-то своей…

Синдеева: Самостоятельности?

Табаков: Самостоятельности, да. Потому что, когда возвращаюсь домой, у меня, думаю: «Ну вот, я же дома, я же с родителями», поэтому можно, знаешь, стул-вешалка, стул-шкаф, все это складируется. Но когда я понимаю, что я один, у меня как бы …

Синдеева: Все по полочкам.

Табаков: Да.

Синдеева: То есть мне не бояться, что мой сын сейчас у себя в комнате не убирает, да?

Табаков: Да, абсолютно. Ну нет, правда. То есть, у меня до сих пор, я приезжаю домой и…

Синдеева: А родители по этому поводу не парились? Тихонечко убирали за тобой?

Табаков: Нет-нет-нет. Это потом мне высказывалось просто. Я понимаю, что я оттягиваю этот момент, что надо разобраться, и делаю только тогда, когда уже все.

Синдеева: Уже все накопилось, да? Не могу не задать очень банальный вопрос, но все равно, он всегда очень интересный. Вот ты актер, живешь с такой фамилией, и, конечно, дети известных родителей, особенно, если они продолжают ту же профессию, которая была у родителей, по-разному иногда себя чувствуют. Кто-то пытается дистанцироваться, кто-то, наоборот, понимает, как это важно. Вот ты, как ты с фамилией Табаков, как актер, тебе это помогает, тебе это мешает, тебе это дает привилегии или это, наоборот, это усложняет твою…?

Табаков: Ну, не знаю насчет привилегий, потому что в кино с привилегиями, я думаю, далеко не уедешь, раз прокатит, два прокатит, а потом уже, как-то я думаю, все поймут там, что ну куда там, Табаков и Табаков, но, мол, там плохо работает. Долго не протянуть на этом. И как-то я не считаю, что надо дистанцироваться и как-то стесняться этого, ну да, я вот родился в такой семье, я выбрал пока это дело, я не зарекаюсь, что я буду этим заниматься постоянно, потому что есть пример брата, который, да, в какой-то момент…

Синдеева: Ну, вот, у Антона-то почему такое случилось? Антон Табаков — старший брат Паши. Ему стало неинтересно?

Табаков: Ну, он сказал: «Я приходил, репетировал, думал, что я уже знал, что надо делать, и приходить, и рутину эту репетировать мне надоело, поэтому решил заняться другим делом».

Синдеева: То есть, ты тоже не знаешь как бы?

Табаков: Ну, мы же не знаем, где мы окажемся через пять, через семь лет, и чем будем заниматься.

Синдеева: А приход, например, твой в театр, в театральную студию, и Антона — это похожая ситуация или нет? Я так понимаю, что…

Табаков: Ну, тогда-то был «Современник» еще, и там, я думаю, да, все-таки. То есть, я учился у учеников, с которыми учился Антон. Поэтому, может, что-то в этом и есть похожее, что-то все равно разное.

Синдеева: Ты сказал, в одном из разговоров, что Серебренников, в общем-то, стал твоим фактически…

Табаков: Да, я пришел на его курсовой спектакль…

Синдеева: Ты не собирался в театральное поступать или как? Вот скажи, когда ты принял решение, что ты поступаешь в театральное?

Табаков: Да нет, не то что это было решение, мол, я хочу вот стать, пойти по стопам родителей. Нет, просто был колледж, и там уровень даже среднего образования был гораздо выше, чем в школе. Были более интересные предметы, то есть в школе бы меня не научили психологии, философии, этике, не знаю, ну, многим. Ну, танец, сценодвижение помогает с телом, развивать его, сценречь — с голосом и с дикцией. Поэтому, даже если бы я выбрал другой путь, все равно это были бы хорошие навыки, которые бы пригодились, я думаю, даже в других профессиях. Так, да, то есть я пришел и подумал, что…

Синдеева: Ты пришел на курс Серебренникова?

Табаков: Да, они играли на платформе, на Винзаводе, они играли «Герой нашего времени». Там было очень круто, то, что все постоянно переходили, там было четыре, в огромном…

Синдеева: Площадке?

Табаков: На этой огромной площадке было как бы четыре сцены и все… Было четыре действия, и после каждого действия все меняли, переходили как бы на другие места. Вот. И как-то меня это вдохновило, я подумал, ну, почему нет? Нужно же попробовать. Вот, поэтому, да, я думаю, Серебренников.

Синдеева: Ну, то есть это не то что он тебя подталкивал, говорил. Нет? Это то, что ты увидел?

Табаков: Нет-нет-нет. Я просто увидел то, что меня подтолкнуло.

Синдеева: А вот про Богомолова ты сказал, что он — твой духовный вдохновитель.

Табаков: Первый мой профессиональный режиссер.

Синдеева: А первый это на спектакле «Год, когда я родился»? Собственно, в этом спектакле ты сыграл с папой, на одной сцене. Вот расскажи об этом, это же тоже удивительный опыт, наверное, особенно первый раз.

Табаков: Ну, я думаю, мне было проще, потому что я его вижу, видел почти каждый день дома, на протяжении всей своей жизни…

Синдеева: Ну, и на сцене, собственно.

Табаков: Ну да, и как бы я так, ну папа и папа. И потом видел, как остальные немножко осторожно относятся.

Синдеева: Ну, это тоже как-то влияет, мне кажется? Нет?

Табаков: Ну, не на меня. Я же все-таки каждый день, он мне шашлыки летом готовил на даче, вот. Ну, это было, как бы спасибо Косте, что поверил в меня и взял на эту работу.

Синдеева: То есть, тебе не было страшно?

Табаков: Нет, абсолютно. Но я думаю, сыграл тот факт, что, правда, я рос под его как бы началом.

Синдеева: А скажи мне, Олег Павлович при этом вообще мог позволить себе сделать какой-то комментарий во время репетиции?

Табаков: Да, но как-то он сначала робко, робко, робко, робко. Потом, в какой-то момент сказал, вот. Я сморозил что-то вроде, мол, не ты же режиссер, правильно? Я вот режиссера буду слушаться.

Синдеева: Как бы чуть-чуть поставил на место, сказал…

Табаков: Не то чтобы, но просто я как бы дал понять, меня же человек выбрал на эту роль? Поэтому я буду, как он.

Синдеева: Ну, а скажи мне, как Костя в этой ситуации?

Табаков: Костя улыбнулся и…

Синдеева: То есть ему было приятно?

Табаков: И до сих пор мы плодотворно работаем и, надеюсь, будем еще долго работать.

Синдеева: Скажи, а ты все Костины спектакли любишь?

Табаков: Да, люблю, да. Но как бы, какие-то я могу не принимать, могу не понимать в силу возраста, вот. Но то, что я видел, то, что он привозил из Европы, «Ставангер» и «Лед», ну, может быть, «Лед» в меньшей степени, я принял, понял. Вот, остальные, да. Я, к сожалению, не видел там первую редакцию его «Чайки» в «Табакерке» с Хабенским и с Ворожцовым, и с остальными. Но да, то, что я смотрел, как бы Костю узнали все после «Идеального мужа» и говорили, ну, вот, как бы, «Идеальный муж». Я говорю, ребята, а я видел «Старшего сына», «Волки и овцы», «Отцы и дети». И там очень так интересно он развивается в плане какой-то свободы и идет…

Синдеева: То есть, он так щупал, щупал, щупал.

Табаков: Да-да-да. То есть, да, у него от спектакля к спектаклю проглядывается, проглядываются его шаги вот к нему нынешнему. И просто как-то так странно, вот все говорят про то, что он сейчас делает, но он же еще делал вещи до этого, и они, в принципе, идут. Можно сходить посмотреть, чтобы понять, от чего человек отталкивался, ну да.

Синдеева: Вообще диапазон этого режиссера. А скажи, у Серебренникова ты не играл пока нигде?

Табаков: Нет.

Синдеева: А ты хотел бы?

Табаков: Хотелось бы. Ну конечно, да.

Синдеева: А почему? Скажи, не было просто еще какого-то... Вот мне просто интересно.

Табаков: Как? Он со своими занимается.

Синдеева: То есть здесь есть то, что это его студия и…

Табаков: Конечно, он как бы…

Синдеева: А ты смотрел его фильм «Ученик» и его спектакль «(М)ученик»?

Табаков: Смотрел. Фильм мне больше понравился.

Синдеева: Фильм больше?

Табаков: Да.

Синдеева: А мне спектакль больше понравился. Ну, может быть, потому что я спектакль первым смотрела.

Табаков: А мне вот фильм как-то все равно.

Синдеева: А скажи, а ты на спектакли родителей ходил регулярно вообще? Когда ты начал ходить в театр?

Табаков: Я начал ходить совсем рано. Я ходил на «Бумбараша» в «Табакерку», мы жили рядом. И я ходил там каждый раз, они играли там два или раз в месяц, я ходил каждый месяц на каждый спектакль. И начал, да, я рано, лет в шесть, в семь, я думаю.

Синдеева: Скажи, ты воспринимал папу, маму как родителей, или они для тебя в этот момент превращались в актеров?

Табаков: Я думаю, в шесть лет было сложно их воспринимать.

Синдеева: А потом?

Табаков: Но потом приходит это осознание, но все равно я не могу отделить маму-актрису, да, маму-актрису от мамы-мамы. То есть, для меня это невозможно, я думаю.

Синдеева: Вот мы сейчас вспомнили Кирилла Серебренникова, вот недавно был совершенно этот ужасный показательный процесс с обысками и, собственно, он продолжается…

Табаков: Мерзкая история.

Синдеева: Ужасная. А что ты испытывал в этот момент, когда ты узнал? И что ты чувствуешь, и как ты сейчас это время чувствуешь, то, что сейчас происходит?

Табаков: Ну как? Грустно, грустно это. То, что Кирилла старались мочить и до этого, когда там проверяли его спектакль «Человек-подушка» и другие, ну это мерзко, об этом даже как-то говорить… Есть люди, которые сидят и думают, что что-то понимают, и думают, что если они выделяют деньги, то, как сказали, как сказал один человек, если государство выделяет, оно вправе обозначить ту или иную тему. Тогда надо делать такие театры, где будут только люди, которые будут принимать это, и сказали им так сделать, ну мы и сделали. Просто надо будет сравнить посещаемость этих театров с «Гоголь-центром», с МХАТом.

Синдеева: В театре, на мой взгляд, сейчас это фактически одна из самых свободных зон, и то, что позволяет себе современный театр и современные режиссеры, это, конечно, удивительно. И мне кажется, это так надо беречь нам всем, потому что, смотри, кино тоже еще остается, там есть высказывания, но в театре это острее, и такая есть, знаешь, актуализация момента.

Табаков: Да, мы очень много говорили с родителями на эту тему. Все равно, да, государство выделяет деньги театру, и именно ругать государство, грубо говоря, в каждой постановке, я к этому… Вот, найдешь деньги сам, сделаешь на свои, грубо говоря, да? Тогда, я думаю, никто не вправе будет сказать: мы делаем, а вы нас поливаете. Просто можно, грубо говоря, да, но не постоянно. И все равно, должен быть момент, когда ты берешь деньги у людей и ругаешь их…

Синдеева: Ну, ты знаешь, вот мне кажется, в случае опять же с Кириллом…

Табаков: Нет, это не по отношению к Кириллу, это просто про…

Синдеева: Нет уже такого, театр не ругает государство, театр вскрывает какие-то, возможно, нарывы, которые художник, режиссер, сценарист, он же очень остро чувствует, да? Время и то, что происходит. Поэтому, знаешь, вот этот, знаешь, распространенный сейчас такой тезис, что если вы ругаете или критикуете, или вскрываете эти нарывы, которые есть в обществе, в государстве, во власти, то вы не патриоты. То есть патриот — это тот, кто принимает все, да? И идет, и голосует. Но это же нет так. Потому что, наоборот, патриотизм в том, что ты пытаешься как раз очень критично, объективно относиться к тому, что ты любишь. Потому что ты хочешь, чтобы это было лучше.

Табаков: Ну, у нас, к сожалению, не все так думают.

Синдеева: Да, но мы-то стараемся так думать.

Табаков: Но нас меньше.

Синдеева: А скажи, были ли ситуации в твоей жизни, когда ты о чем-то очень сильно жалел? Знаешь, вот как-то раскаялся и хотел бы это исправить? Можешь о чем-то таком рассказать, было?

Табаков: Я думаю, нет. Может быть, не знаю, но пока нет. Я, может быть, еще не сделал ту гадость.

Синдеева: Слава богу, слава богу! И, может, никогда не сделаешь! Смотри, в разговоре с мамой ты сказал, что иногда ты сделаешь какой-нибудь выбор и уже даже в процессе понимаешь, что неправ, что неправильно сделал выбор, но все равно вот, как упертый, доведешь его до ума.

Табаков: Это мужская логика!

Синдеева: Ты считаешь, что это мужская или это особенность просто характера, может быть?

Табаков: По большей части, если это, как если мужчина пообещал что-то сделать и не сделал этого, то ему лучше не напоминать об этом, потому что это будет его…

Синдеева: То есть это отсюда, ты думаешь, рождается?

Табаков: Еще больше.

Синдеева: Что уж если я сказал, то я, даже если ошибаюсь…

Табаков: Абсолютно!

Синдеева: Что потом происходит? Вот ты сделал, ты понял, что это было неправильно, ты потом как-то пытаешься…?

Табаков: Потом как-то, может быть, исправить красиво.

Синдеева: А как? То есть признаться в этом? Потому что, понимаешь, признаться…

Табаков: Себе, главное — себе, я думаю.

Синдеева: То есть, не людям все-таки?

Табаков: В ситуации с мужским полом, в ситуации… А если ты себе признаешься, то это будет видно, и, я думаю, этого будет достаточно, потому что требовать от человека, который сделал что-то не так, требовать, мол, раскайся, извинись, это глупо. Это, наоборот, отобьет желание всякое раскаиваться, исправлять и захочется, ну, сделал я что-то неправильно, и все на меня давят, и хочется бросить это дело.

Синдеева: Опять же, ты задал маме вопрос, что в мужчине главное, на ее взгляд, и она тебе ответила «ответственность» на первом месте. А что ты думаешь? Что для тебя в мужских качествах важное и главное?

Табаков: Ну, я думаю, то же. Потому что ответственность, забота за родителями, за близкими, за детьми.

Синдеева: Когда ты первый раз осознал это чувство ответственности? Ты можешь это вспомнить, когда ты понял, что вот ты ответственен?

Табаков: У меня была история. Меня в пятом классе забрали в полицию.

Синдеева: Как? Подожди, зачем? Что ты сделал?

Табаков: Мы шли большой компанией, и из ребят кто-то шел с открытой бутылкой шампанского.

Синдеева: В пятом классе?

Табаков: Нет, там я дружил с ребятами постарше. Ну, вышел сотрудник, говорит, пройдемте, я такой: «Ну сказали — надо идти». Хотя нас там было человек десять, можно было спокойно убежать.

Синдеева: И ты пошел один или вы все пошли?

Табаков: Нет, мы все пошли, что уж. И в результате за мной приехал Олег Павлович, меня отпустили, мы сели в машину, он обернулся и сказал: «Я был в милиции второй раз в своей жизни. Первый раз я не мог товарища бросить». И после этого я понял, что надо как-то быть…

Синдеева: Что уже это не только твоя жизнь?

Табаков: Да!

Синдеева: Не только…

Табаков: Что там, где, грубо говоря, ты облажался, придется убираться, возможно, пока что, на тот момент, еще родителям. И я понял, что я максимально буду делать все, чтобы не пришлось этого делать.

Синдеева: Скажи, вот у тебя младшая сестра растет. А по отношению к ней ты как? У тебя уже есть чувство, что ты старший брат, ответственный или так пока?

Табаков: Пока еще немножко… Я приду годика через три-четыре, когда ей будет 14-15, тогда да!

Синдеева: А вы, когда росли, моложе были, у вас были конфликты?

Табаков: Нет. Никогда.

Синдеева: Какие-то идеальные, вообще. Все у вас идеально.

Табаков: А у нас все по любви, поэтому!

Синдеева: У нас тоже вроде все по любви, но у меня дети постоянно что-нибудь между собой задираются.

Табаков: У нас же разница, получается, 10 лет.

Синдеева: А, то есть вы уже, наверное, побольше. У нас меньше разница.

Табаков: Я в тот момент, с меня, грубо говоря, убрали это пристальное внимание, переключились на нее. И я в какой-то степени хотел, чтобы уже поменьше за мной присматривали. И сестре был благодарен за то, что она появилась.

Синдеева: То есть ревности уже никакой не было?

Табаков: Нет. А за что мне ее ревновать?!

Синдеева: Ну, почему? Такое же бывает, когда разница меньше, что внимания меньше.

Табаков: Ну, ну я же мальчик, я же мальчик, мне как-то ревновать из-за внимания глупо.

Синдеева: Не знаю, за мамино! Опять же, мне очень твоя фраза понравилась. Ты сказал, что «Я вам с отцом должен больше, то есть сильно больше отдавать и отдать!». А почему ты так думаешь, как ты считаешь, в чем ты не додаешь?

Табаков: Времени, потому что я сейчас вхожу в более-менее взрослую жизнь, есть работа, съемки, все-таки, я понимаю, что и хочется быть с ними, но, опять же, все равно, надо работать, набирать какие-то мускулы в плане опыта, обрастать жиром, в этом смысле.

Синдеева: У тебя…

Табаков: Теряется как-то, ну, то есть, не теряется, я ухожу, я просыпаюсь поздно, когда они уходят, и прихожу поздно, когда они спят. Либо ухожу рано, когда они спят, и прихожу поздно, когда они тоже спят.

Синдеева: Понятно. То есть не хватает времени. А вы еще куда-нибудь иногда ездите вместе отдыхать?

Табаков: Мы на дачу выбираемся, к нам, к Антону, когда он прилетает.

Синдеева: Кто готовит? Вы же все любите готовить!

Табаков: Антон, Антон.

Синдеева: То есть не отдает бразды.

Табаков: Нет.

Синдеева: Но ты тоже любишь? То есть это такое семейное?

Табаков: Да, я люблю. Это от Олега Павловича нам передалось, я думаю.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, поколение, скажем так, Антона, Феди Бондарчука, Филиппа Янковского…

Табаков: Да, Ромы Прыгунова.

Синдеева: Рома Прыгунов. Вот это, Степа Михалков. Я просто помню, это вот все наш круг. И это была такая золотая мажористая молодежь. Вот прямо правда. Потому что, с одной стороны, дети известных родителей, которые совершенно вели такой, очень богемный образ жизни. Ну, в общем, все это было на глазах.

Табаков: Эти бандиты, да!

Синдеева: Ты понимаешь. И вот ты, опять же, в одном из интервью ты сказал: «А вот мы вообще не золотая молодежь». И привел в пример своих друзей — Никиту Ефремова и Ваню Янковского. И знаешь, я тоже подумала, что да, про ваше поколение так не скажешь. Или, может быть, мы уже старенькие стали? И не видим этого.

Табаков: Нет, просто время другое.

Синдеева: Какое оно другое?

Табаков: Мы, скажем так, нам будет аукаться, и нам будут припоминать гораздо больше, чем Антону, Феде.

Синдеева: Почему?

Табаков: А потому что все..

Синдеева: Все стало транспарентно?

Табаков: Сделаем какой-то косяк…

Синдеева: Все зафиксировано. То есть ты считаешь, с этим связано?

Табаков: Думаю, да. Просто как-то мы не… То есть у этой компании был прямо костяк, то есть они, да и, собственно, и было-то им, они были-то постарше, они до 30.

Синдеева: Ну нет. С 20, ну нет, подожди. Это все еще со студенчества началось. Учились почти параллельно все вместе. Они нормально зажигали, рано. А вот, давай, я тебя по-другому спрошу. Вот вы сейчас когда с ребятами встречаетесь, вы о чем говорите? Что является общим таким, что вас связывает? Интересы? О чем вы болтаете? Куда ходите?

Табаков: Всегда по-разному. Редко с Ваней получается видеться в силу занятости. С Никитой мы периодически видимся. Вчера мы были на дне рождения, виделись. За счет того, что нет возможности говорить долго, пока главное — обсудить все главное, планы, может быть, когда-нибудь куда-нибудь вырваться вместе или найти время для ужина.

Синдеева: А вы еще никогда не пересекались в работе?

Табаков: В работе, к сожалению, нет. Но хотелось бы.

Синдеева: Так интересно. Я когда читала, я думаю, вот был бы офигенный проект — собрать вас. Все еще талантливые такие.

Табаков: В шутку говорим, я говорю, надо что-то сделать. Давайте что-нибудь придумаем.

Синдеева: Ну так сделайте! Сами! Нет?

Табаков: Нам говорят, вы знаете, сколько вы стоить будете? Вы же дорогие!

Синдеева: Вы уже дорогие?

Синдеева: Я — нет.

Табаков: А давай про деньги? Скажи, пожалуйста, а ты вот полностью обеспечиваешь себя сам? Тебе хватает твоих денег на нормальную жизнь?

Табаков: Ну да. Ну то есть, я не шикую, я не покупаю бутылки «Кристалла», но хватает.

Синдеева: То есть девушку отвезти куда-нибудь на курорт, не знаю, на отдых?

Табаков: Смотря какую…

Синдеева: Девушку, понятно, хорошую.

Табаков: Ну, смотря сколько вместе, как говорится.

Синдеева: Ну, а позволить себе можешь это?

Табаков: Подкопить и можно.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, тебе еще приходится просить деньги у родителей?

Табаков: Нет.

Синдеева: Нет? А когда это случилось?

Табаков: Это случилось, именно перестал, я думаю, вот когда меня приняли в стажерскую труппу.

Синдеева: Основные деньги ты получаешь от чего?

Табаков: Ну, именно по количеству, от съемок.

Синдеева: От съемок? От киносъемок?

Табаков: Кино, телефильмы. Но зато, есть всегда бэкграунд в виде театра, который стабильно, каждый месяц я получаю.

Синдеева: Как только ты вошел в эту труппу, ты перестал?

Табаков: Да!

Синдеева: Я все равно спрошу, ты в квартиру сейчас собираешься переезжать, это нет?

Табаков: Нет, не надо.

Синдеева: Не надо? Хорошо, не буду. Все, это мы вырежем, ладно.

Табаков: Ремонт сам, но естественно.

Синдеева: А ты как ухаживаешь за девушками?

Табаков: Не знаю.

Синдеева: Что, еще не ухаживал?

Табаков: Нет, ну почему? Ну, по-разному все. У меня были одни долгие отношения, где, собственно, периода ухаживания не было, как-то все получилось быстро. Не было цветочно-конфетно-букетного периода.

Синдеева: А цветы подарить?

Табаков: Ну, это нет, это было. Женщине всегда нужно дарить цветы.

Синдеева: Надо!

Табаков: В этом я был честен, я дарил, достаточно часто. Вот. Но не было именно вот этого периода перед. Вроде бы, мы все понимаем, что надо, надо погулять, очень долго, проводить, постоять.

Синдеева: А у вас случилось быстро?

Табаков: Да, как-то быстро это все получилось. Цветы дарил, дарил.

Синдеева: А кто дома готовил?

Табаков: Я.

Синдеева: Ты готовил?

Табаков: Да.

Синдеева: Все-таки не отпускает тебя это.

Табаков: Нет. Это то, что я никому не уступлю. Никогда.

Синдеева: А ты считаешь, что женщина, вот у нее есть какие-то обязанности, вообще, есть такая штука?

Табаков: Но не в 21 же год.

Синдеева: Ну в 35 уже надо что-то?

Табаков: Это же зависит от того, что связывает. Если есть дети, то, я думаю, да. У женщины есть какая-то все-таки обязанность по отношению детям, такие же ровно, как и у мужчины. Но они приходят в зависимости от обстоятельств. То есть если вы договариваетесь, мы просто дружим, тусуемся вместе, то какие обязательства?

Синдеева: Подожди, а вот сейчас, очень интересно сейчас с молодежью. Расскажи мне. Дружим, тусуемся вместе или все-таки это уже отношения, если вы живете вместе, или даже если вы живете вместе, то есть это уже отношения или дружба?

Табаков: У меня были долгие, длительные, где я жил с человеком. Для меня это был первый опыт совместной жизни, это было, это было, правда, очень круто. Я это буду вспоминать всегда, я буду как-то с отсылкой. Возможно, я там научился многому за счет этого, за счет этой совместной жизни. Ну, это были именно отношения-отношения. Просто вы сказали про обязательства, но в принципе, если вроде бы ничего не связывает, что вы там видитесь, нет регулярного общения, ну, какие обязательства друг перед другом? Никаких.

Синдеева: Опять же, я все время отсылаюсь к твоим интервью и к твоим разговорам. Вот, ты сказал, что актерство — 90% фарт, а 10% таланта. Меня это удивило. Почему?

Табаков: Ну да.

Синдеева: Ты понимаешь, какой я сделала вывод, прочитав эту фразу, что фарт, ты очень фартовый, у тебя прекрасные родители из актерской среды, у тебя вокруг и так далее, и ты считаешь, что твои успехи и то, что у тебя такой невероятный уже послужной список режиссеров, которые тебя пригласили в работу, от Ани Меликян, Прошкин, Богомолов, Сигарев, вот, понимаешь, это же, правда, очень крутые все режиссеры и почему ты считаешь, что это фарт?

Табаков: Ну, это, правда, фарт. Просто я так родился, мне подфартило родиться в такой семье.

Синдеева: То есть ты считаешь, что все-таки…

Табаков: Ну нет, естественно.

Синдеева: Какое-то есть противоречие. С одной стороны, ты говоришь, у меня нет привилегий, и тебя берут как актера, а не Табакова.

Табаков: Мы выпустили «Год, когда я родился», и на Камергерском стояли афиши. И у Ани Меликян был на Камергерском офис, и она долго искала исполнителя.

Синдеева: В фильме «Звезда»?

Табаков: Да. Очень долго. И как-то она шла по Камергерскому, как она, по крайней мере, мне это рассказывала, увидела меня на афише, на фотографии, и сказала «О!». Ну это же фарт, правильно?

Синдеева: Просто, мне кажется, это соотношение 90 на 10, если, опять же, как ты сказал, ты не талантлив…

Табаков: Это Олег Павлович сказал. Это Олег Павлович сказал.

Синдеева: Это он сказал?

Табаков: Да. Это он, а я мог повторить.

Синдеева: Я поняла. Ну, уже практически заканчивается программа. Вот я немножко все-таки, знаешь, вернусь к нашему времени, вот к тому, как мы его чувствуем. Скажи, пожалуйста, вот у тебя были когда-нибудь желания, вот был момент, когда ты вот сказал бы «не хочу здесь, не могу, потому что хочу себя попробовать где-то. Хочу, чтобы мои дети жили в другой стране».

Табаков: Мы говорили на эту тему с Филиппом Янковским, год назад, может быть, может, чуть больше. После Нового года, там 2-3 января было, мы были в Греции. И что-то мы так разговорились, я говорю, а вот ты? И он сказал такую вещь, которая меня очень тронула. Он говорит, ну а что вот я, ну да, да, актер, есть деньги, можно поехать. А что там-то делать? То есть мы все равно ментально, в какой-то степени, отличаемся, не ментально, как это сказать-то?

Синдеева: Культурно, наверное.

Табаков: Нет. Эмоционально мы отличаемся чуть-чуть от Европы. Какими бы мы себя европеизированными не чувствовали. И он говорит, ну куда я уеду, даже если тут что-то начнется. У меня тут могила отца и всех остальных.

Синдеева: И все корни.

Табаков: И что? Я поеду в Америку, буду таксистом работать?

Синдеева: То есть это наша страна, и мы с ней и будем все это переживать.

Табаков: Ну да. Мы, как бы, можно уехать, переждать что-то, но как бы там. Да, я люблю театр. Я не думаю, что где-то есть более прогрессивный и более интересный драматический театр, чем у нас. Правда.

Синдеева: А следишь за иностранным театром, успеваешь что-нибудь?

Табаков: Нет, у меня были моменты, когда я несколько лет подряд на месяц уезжал летом в Англию, язык учить. И ходил, естественно, там на мюзиклы, на спектакли. Да, есть отличия. Там, естественно, когда ты видишь там игру Иэна МакКеллена и Кевина Спейси, это бомба. Но, там это другое. То есть там нет того, что делает Костя, как мне кажется. Либо я ходил не на то, что вполне возможно. Но наш театр, я думаю, получше будет.

Синдеева: Что из ближайшего нам ждать? Осенью? Вообще когда, что премьерного мы ждем?

Табаков: Мы премьерного в театре пока не ничего. Мы, как бы, с Костей будем что-то придумывать во второй половине следующего сезона. Где-то после января начнем что-то придумывать, репетировать. И вот уже ближе к концу будет у нас, ну, по крайней мере, как он говорит, две истории интересные. Может быть, он еще демонтирует кино, которое мы сделали по году. Может быть.

Синдеева: У нас тоже один проект с Костей, мы уже полгода обсуждаем и никак его не запустим.

Табаков: Да, он так положил, я думаю, на полочку и ждет.

Синдеева: А в кино?

Табаков: А в кино. Тут тоже пока, но мы сейчас с Ромой Прыгуновым, мы снимали там пилот, писал сценарий, один из авторов сценария, это пилот и непонятно. Это Илья, по-моему, Стюарт идет?

Синдеева: Да, да, да. Он следующий наш гость.

Табаков: А да, черт, я думал, вдруг он мимо идет.

Синдеева: Нет, он сейчас к нам заходит.

Табаков: Вот. И сейчас мы работаем, там огромнейший проект, он называется «Тобол» по книге Алексея Иванова. Снимает господин Зайцев, который работал с моими родителями на нескольких картинах, сейчас вот со мной. Там, ну это будет и полный метр и, как я понимаю, восемь, по-моему, серий.

Синдеева: Сериал?

Табаков: Это будет нечто грандиозное.

Синдеева: А Илья Стюарт, который будет у меня следующий гость в программе, еще не приглашал в проект?

Табаков: Там была одна возможность. Пока, как бы…

Синдеева: Чего-то, да.

Табаков: Но мы ищем, мы ищем возможность.

Синдеева: Паш, мне очень приятно, ты совершенно прекрасный, талантливый, аплодирую тебе, очень стараюсь сейчас ничего не пропускать то, что ты делаешь. Спасибо тебе большое!

Табаков: Спасибо большое!

Синдеева: Так, стоп, сиди, у меня же подарок. Сейчас это мы все, подожди. Мы же не просто так в компании Bork. Смотри, это, я тебе уже рассказывала все прелести этой компании, это тот самый чайник, которым очень удобно пользоваться. Он из коллекции «Платинум», у него пять режимов температурных, но он очень простой. Нажимаешь просто там несколько кнопок, думать не надо, думает за тебя. Так что держи!

Табаков: Спасибо большое!

Синдеева: Вот! Мне очень приятно.

Табаков: Спасибо.

Синдеева: Спасибо, Паш, ура!