В гостях у Натальи Синдеевой побывала врач Юлия Щербатова. Она поделилась своим мнением по поводу нашумевшего дела Елены Мисюриной и рассказала, почему пациент в России защищен больше, чем врач.
Полную версию программы смотрите здесь.
Юль, недавно, вообще следила ли ты за процессом над Еленой Мисюриной? Можешь прокомментировать что-то? Потому что, с одной стороны, мы, как люди далекие от медицины, наблюдая за этим процессом, очень сильно радовались, что медицинское сообщество так, если грубо, отбило врача. С другой стороны, параллельно, правда, был слабый такой голос, но он все равно звучит — это как раз голос пациентов, что все равно есть врачебные ошибки и, может быть, это не в этом случае, но они есть.
Насколько ответственность врача все равно, условно, должна быть и должна ли она, в том числе, каким-то образом нести за собой что-то, эта ответственность?
Что касается ответственности, безусловно, это должно быть как-то юридически урегулировано. Отношения пациента и доктора — это, безусловно, просто… Если, допустим, мы знаем, что в Америке есть профсоюзы врачей, и там масса всевозможных контролирующих органов, которые независимо друг от друга рассматривают случай и понимают, ошибка ли это или не ошибка. И если доказано, что это ошибка, вот доктор не учел чего-то, недооценил и так далее — да, он несет какую-то ответственность, и это пропорционально, это правомочно. Но у нас, к сожалению, все настолько здесь, вообще мы не защищены, врачи не защищены от каких-то инсинуаций, к сожалению. И мы прекрасно знаем что такое...
А пациенты защищены?
На мой взгляд, пациент все-таки защищен больше, чем врач, честно. Да, он может пойти в Росздравнадзор, все такое, действительно поднять общественность и так далее. Что касается, допустим, этой ситуации, единственное, почему я очень осторожно высказывала свое мнение: никто из нас, никто из нас, кто слышал эту историю, не знает всей правды до конца, никто из нас. Это нужно отдавать себе отчет. Что конкретно там было, что случилось, почему это имело такой резонанс, почему родственники, пациенты и так далее, расхождение диагноза. В чем дело — там тайна, там однозначно что-то кто-то кому-то недоговаривает или умышленно скрывает, и мы с вами этого не узнаем до конца, честно. Поэтому говорить тут о врачебной ошибке невозможно, учитывая то, что пациент погиб спустя четверо суток после всего этого.
Когда ты говоришь, что пациент более защищенный, опять же, потому что...
Как потребитель наших услуг. А врач, который оказывает эти самые услуги, вы знаете, мы столько, я говорю сейчас как врач, мы столько оказываем на свой страх и риск, и никто-никто нас не поддерживает, нигде и никак. То есть либо ты сам, то есть какие-то случаи, они не могут не быть. Человек устроен так сложно и столько разнообразных сочетаний бывает факторов как организма самого пациента, так и воздействия на него каких-то препаратов и так далее. То есть это действительно прям каждый случай уникален, каждый случай — это отдельный космос.
И здесь в каждом конкретном случае врач один на один, только он принимает решение. Это настолько невозможно как-то говорить о том, что… Конкретных ошибок их единицы, их очень мало, потому что те врачи, которые попадают все-таки в практическое здравоохранение, не врачи отсеялись еще на этапе обучения, они отсеялись на этапе ординатуры, допустим, правда, это невозможно, это тяжелый труд, это действительно самоотверженный труд и ты...
А ты до сих пор так по 14 часов работаешь?
В основном да, ничего сделать с этим не могу, работа и...
Фото: Сергей Ведяшкин / Агентство «Москва»
