Актриса Алиса Хазанова, которая недавно опробовала себя в роли режиссера, рассказала, почему считает отмену балета Кирилла Серебренникова «Нуреев» нонсенсом и почему, по ее мнению, спектаклю не мог быть неготовым.
Синдеева: Как он там организован внутри, этот процесс?
Хазанова: Я в этом театре работала все-таки давно очень, почти 20 лет назад я оттуда ушла. Поэтому в тот момент, когда я там работала, это было абсолютно такое тоталитарное государство в государстве, то есть это был свой такой микрокосмос с очень жесткими законами подчинения, распределения, принятия решений и всего остального.
Насколько это изменилось за это время? Честно говоря, я не могу сказать, что я знаю, потому что я сознательно от этого отошла очень-очень далеко и, в общем, сделала выбор быть фрилансером. Нелегкий, но я о нем не жалею. Что касается возможности отмены спектакля за три дня до того, как он выходит, по причине того, что он как бы плохо отрепетирован…
Синдеева: Вообще такое может быть? Вот я опять же, понимаешь, ну как? Эта же репетиция, это же не за три дня она случилась? Понимаешь, это же процесс?
Хазанова: Для меня этот нонсенс. Есть такое слово: «нонсенс», вот для меня это нонсенс. Дальше. Как откомментировал эту ситуацию Кирилл? Он сказал: «Театр принял такое решение, я это решение не обсуждаю». Потому что сам факт говорит гораздо больше, чем логика принятия этого решения, которое ни ты, ни я, даже люди, которые внутри театра находятся, они, в общем, не могут объяснить, что же на самом деле произошло.
То, что это решение было принято, на мой взгляд, ну, просто невероятно, как сказать… «Грустно» — неправильное слово, но это вот какая-то такая тоска. Тоска, потому что представить себе, что профессионалы, которые участвовали в постановке этого спектакля, как бы сказать, не довели бы его до состояния готовности…
Ну, понятно, что любой спектакль, все знают, что премьера — сырая вещь, и дальше спектакль догоняет и как-то входит в форму, это все понятно. Но этим же занимались профессионалы высочайшего уровня! И представить себе, что это не было доведено до какого-то там уровня, на котором это можно было показать зрителям, мне тяжело, честно. Дальше есть люди, которые принимают решения, и они за них отвечают, и все рассуждения на тему того, кто, зачем и почему…
Синдеева: Ну да, это очень, конечно, наше такое…
Хазанова: Какая цель? Чтобы что? Чтобы завтра все сказали: «А да, на самом деле было так! Ой, слушайте, давайте срочно сейчас мы вернем этот спектакль, и мы его сейчас вот всем покажем». Но это же невозможно по очень многим причинам. Поэтому цель расследования этого…
Синдеева: Но жалко, конечно, очень. И, ты знаешь, вот за последние какое-то количество, не знаю, времени, лет, ну, год, два, три, мне кажется, театр вообще это стал наш главный экспортный товар, ты знаешь? Ну, вот театр, наши режиссеры, наши спектакли. Там такая свобода! И появление, и проявление уже именитых режиссеров, и появление новых имен, и совершенно экспериментальные спектакли.
И, знаешь, я вот подумала, вот что сейчас нам можно предъявить миру? Ну так, глобально? Вообще-то не особо чего. В космос уже там все летают, в медицине нет, там нет, там нет. А тут есть! Все режиссеры востребованы, их приглашают по всему миру. И вдруг, понимаешь… Да, и мы все тихонечко радовались. Ну, так знаешь, что есть какой-то кусок свободы, такой творческой свободы. И тут «Дело седьмой студии», обыски, аресты, и закрытие этого спектакля. И ну, в общем…
Хазанова: Ну, видишь, к сожалению, что получается? Получается, что востребованность во всем мире не является гарантом востребованности в своей стране или свободы творчества.
Синдеева: Вернее, востребованность зрительская-то есть.
Хазанова: Да, но я имею в виду сейчас, скажем так, такую востребованность на официальном уровне. То есть это что значит? Это значит иметь возможность делать то, что ты хочешь делать, иметь свободу творческого высказывания.
И налицо, мне кажется, сейчас некое противоречие того, что вот как-то есть мир, который готов воспринимать человека по его творческим высказываниям и не по чему-то другому, и вот у нас отдельная какая-то территория, которая на сегодняшний день, к сожалению, по каким-то причинам находится в каком-то непонятном состоянии такой трясучки, когда меры, применяющиеся по отношению, скажем так, к художникам, к творческим людям, они никак не обоснованы.
И непонятно, зачем было действовать именно так, когда можно человеку просто задать вопрос и получить ответ на этот вопрос. Вот. Это странная очень ситуация. На эту тему сейчас очень много говорится, и остается надеяться только на то, что все высказывания, они не пройдут незамеченными, они просто обретут какую-то силу, энергию, что это кто-то услышит. Потому что соглашаться с тем, что мне плохо, я поеду куда-нибудь в другое место, — это, конечно, плачевно будет.
Синдеева: Я сохраняю все равно оптимизм, переживем и это.
Хазанова: Ну да, Optimistic Channel.
Синдеева: И очень, конечно, ужасно не хочется, чтобы произошло вот это выдавливание талантов. А мне почему-то кажется, что, знаешь, в ситуации с Кириллом происходит именно это. Я очень надеюсь, что выздоровеем мы все вместе с нашей многострадальной…
Хазанова: Все надеемся. И тут важна, мне кажется, поддержка. Надо друг друга поддерживать.
