Noize MC: «Всем людям, которые не согласны с происходящим, нужно подумать над позитивной программой действий»

Синдеева: Программа «Синдеева» в бутике BORK, Смоленка, уже традиционное наше место уютное, где я встречаю гостей. Сегодня у меня в гостях музыкант Noize MC, Иван Алексеев. Вань, ты же Ваня, да?

Алексеев: Да, это самое комфортное ко мне обращение, если честно, для меня.

Синдеева: Да? Спасибо. Вань, мы не были никогда лично знакомы, хотя уже договорились перейти на «ты». Комментарий моего редактора, «Он очень хороший человек». И, когда я смотрела все интервью и что-то читала, и твои песни слушала, у меня родилось ровно такое же чувство.  Это такое начало для того, чтобы ты понимал, с каким отношением (хотя это, говорят, для интервью всегда плохо, когда ты к человеку заранее так уже хорошо относишься, у тебя никакого нет критического взгляда).

Алексеев: Ну, это большая ответственность, конечно. Нервно попью воды.

Синдеева: Да, сейчас я переложила часть своей ответственности на тебя. Сейчас теперь ты не должен разочаровать ни меня, ни аудиторию.

Хипхопера «Орфей и Эвридика»

Синдеева: Вань, я начну, собственно, с «Орфея и Эвридики». Это хип-хоп опера, которая выходит буквально на днях. Правильно?

Алексеев: Да, да. 31 мая будет доступен весь релиз.

Синдеева: Скажи мне, пожалуйста, как вообще все это случилось? Если я правильно понимаю, что там два года назад или сколько-то был единственный показ этой хип-хоп оперы. Почему он был разовый, который поставил Юра Квятковский, которого наши зрители знают тоже по его проектам. Почему это не развивалось дальше? И почему только сейчас выпущен этот альбом? И вообще, будет ли она на сцене?

Алексеев: На сцене она обязательно будет. Причем, я думаю, что не в одном варианте. Вот. А что касается истории двухгодичной давности, то это было очень, очень необычное мероприятие. То есть, на самом деле, изначально это был спонсорский проект. То есть, познакомили меня и Юрия Квятковского и спросили: «Ребята, вы не хотели бы сделать на основе первой советской рок-оперы свое собственное большое реп-произведение?» Я большой фанат Юры и его «Копов в огне», давно грезил созданием крупной формы, и тут вдруг предоставляются все возможности для прямой реализации этой идеи! Мы тут же ударили по рукам, и я отправился придумывать, собственно, первый трек. Сразу же. Мы еще не очень понимали, какая у нас будет концепция, все это потом рождалось в бесконечном обсуждении, порой в спорах. Но это было сделано очень быстро.

Синдеева: Ты и слова писал, скажи, и слова писал? И музыку, все полностью?

Алексеев: В первую очередь я писал тексты и музыку к первым самым произведениям, которые легли в основу этой большой истории. Потом, конечно, у меня появились уже соавторы и по музыке, и некоторые персонажи оперы писали тексты себе сами. Но основная работа здесь была моей, пожалуй.

Синдеева: Так а почему, скажи, вот это был всего один спектакль? Ок, он был спонсорский, почему дальше?

Алексеев: Изначально был такой проект. То есть, на самом деле, никто не ожидал, что получится полноценное произведение какое-то. Мне кажется, изначально был настрой такой, что нужно сделать нечто яркое и одноразовое, чтобы это просто…

Синдеева: Срубить бабла и получить удовольствие.

Алексеев: Ну, какой-то, да. Вроде бы идея сама по себе изначально была с таким настроем, но отличная подобралась команда, и мы все так вдохновились и друг другом, и масштабами воплощения. Плюс, к счастью, никто не пытался влиять на творческий процесс – мы просто делали, что хотели. И поэтому эта история получилась такой живой и настоящей. Однако то, что мы выпускаем сейчас, сейчас выходит альбом, состоящий из 30 треков, рассказывающий эту историю. Я переделал половину, если не больше. То есть, когда я…

Синдеева: Почему? Потому что ты…

Алексеев: Потому что когда я понял, что сейчас мне предстоит превратить то, что происходило на сцене, в альбом, сначала я подразумевал, что я просто перезапишу это все на студии, и у меня получится концептуальная пластинка интересная. Но я тут же обнаружил, что без диалогов, без актерской игры, без каких-то моментов, которые объясняются зрителю не музыкальными средствами, а иными, все это в аудиоформате перестает должным образом работать. Поэтому часть диалогов я превратил в самостоятельные треки, некоторые песни я полностью заменил, что-то выкинул совершенно, где-то появились некие сюжетные нововведения, иные трактовки. Ну, в общем, это была серьезная работа, причем, этот горизонт постоянно отодвигался от меня все дальше и дальше. Мне все время казалось, что мне осталось, ну, полгода максимум, но эти полгода повторились четыре раза. И только тогда я смог добиться уже в четвертой итерации результата, которым доволен.

Синдеева: Слушай, а сюжетная линия, она сохраняется?

Алексеев: Сюжетная линия очень вольно трактуется.

Синдеева: А, то есть?

Алексеев: Да, да, естественно. Вот. И порой некоторые персонажи, которые там участвуют, их роли в сюжете оказываются совершенно не такими, как в древнегреческом варианте.

Синдеева: Хорошо, что нету живого автора, который бы мог.

Алексеев: Это модерн, как он есть. Но было бы странно по-другому, мне кажется, пытаться прочесть столь древнюю историю, особенно в таком изначально постмодернистском направлении, как хип-хоп. У нас труппа претерпела изменения. Некоторые персонажи у нас, некоторых персонажей у нас играют не те люди, которые были на изначальной постановке. Поскольку переписана была и музыка, и слова, и многое поменялось, соответственно, некоторые ребята вот у нас будут…

Синдеева: А кто есть? Кто?

Алексеев: Мои давние друзья-музыканты, которых мы не привлекали к той постановке, но которые сейчас, с которыми мы записывали альбом.

Синдеева: Там среди них есть еще звезды?

Алексеев: Звезды. Ну, скажем так, каких-то супер-известных имен, пожалуй, здесь пока не найти, но, мне кажется, этот проект – отличная стартовая площадка. Я очень верю в происходящее.

Синдеева: Так как наш зритель точно любит театр, любит работу Квятковского, и точно это должно стать событием, я уверена, потому что вот мы сейчас до эфира с тобой обсуждали «Хамильтона» в Америке, это самый успешный сейчас мюзикл, американский хип-хоп мюзикл. И никто не ожидал, что будет такой феерический просто успех, и сейчас они поставили его в Лондоне. Поэтому мне кажется, что запрос аудитории на такое совершенно современное прочтение есть. Поэтому известна площадка, где это будет?

Алексеев: Нет, конкретную площадку я назвать пока не могу, мы рассматриваем несколько вариантов. Я думаю, что полноценная постановка потребует еще огромного количества труда, самых-самых разных артистов и специалистов сцены. Я думаю, что к 2019-ому году мы это обязательно осуществим, к весне. Вот. Но сейчас по конкретной площадке не могу дать конкретики никакой. Вообще мне еще представляется очень интересной идея экранизации происходящего. Ну, то есть, это кинематографичный сюжет, и мне было бы интересно, конечно, снять кино. Но это тоже гигантский труд и огромные деньги. Не все сразу.

Синдеева: Клево! Хорошие амбиции. С тех… даже не с тех, давай так. В интервью с Дудем, которое ты дал год назад, вы очень много говорите о том, о чем я не знаю. Там тебе дали по морде, тут ты с кем-то подрался, тут ты, значит, напился и не мог себя сдержать. И в какой-то момент финально там, что у меня осталось вот от этих эпизодов, что ты совершенно такой не сдерживающий себя молодой человек. Но почему-то мне казалось, что это уже осталось где-то в прошлом, и ты повзрослел, такое обостренное чувство справедливости тебя провоцировало?

Алексеев: Ну, это именно оно, да.

Синдеева: Но оно же не ушло?

Алексеев: Нет, оно не ушло.

Синдеева: И ты все также готов?

Алексеев: Я могу дать стране угля, безусловно, до сих пор. Ну, я могу копать, могу не копать. Конечно, я могу угореть до сих пор. Это, в общем, замечательно, когда время от времени ты уходишь в некий полет. Другое дело, что, долго летая, можно устать и разбиться неожиданно. Вот этого я избегаю.

Синдеева: Обостренное чувство справедливости, скажи, оно всегда было? Оно было с детства? Оно потом пришло?

Алексеев: Да, да. Это с детства было такое явно мною ощущаемое стремление. То есть, пытаться восстановить или хотя бы описать нарушенную справедливость, да.

Синдеева: Скажи, как проходило твое детство? Ты закончил школу с золотой медалью.

Алексеев: Да, но это детство уже закончилось в тот момент. Какой-то другой этап начался.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, нет, вот, смотри. Ты рос в небольшом городе. Ну, не очень большом.

Алексеев: Сначала совсем маленьком, потом в городе побольше, да.

Увлечение музыкой

Синдеева: А что ты делал? Что? Ты приходил со школы, чем ты занимался?

Алексеев: Я на самом деле был очень загружен. Я делал уроки, а потом шел в музыкальную школу и делал уроки из музыкальной школы. У меня очень серьезно была заполнена неделя.

Синдеева: Музыкальная школа, ты на чем?

Алексеев: Я – классический гитарист.

Синдеева: Увлечение музыкой, ну, кроме того, что это музыкальная школа, оно встречало сопротивление со стороны близких, я не знаю там, или это?

Алексеев: Мама очень переживала, что я стану, вернее, хочу стать профессиональным музыкантом.

Синдеева: А ты хотел с самого детства?

Алексеев: Ну, лет с 13, нет, не с самого детства. Сначала я хотел стать ученым.

Синдеева: Каким?

Алексеев: Ну, что-то связанное с кибернетикой или космосом. Ну, такое нечто романтично-наивно-футуристическое. Меня очень вдохновлял научпоп всевозможный, и я был большой поклонник Кира Булычева и до сих пор считаю, что это один из лучших писателей для школьников как минимум. Все это меня дико вдохновляло, и я, в общем, хотел связать свою жизнь с чем-то таким. Но потом я начал играть на гитаре, увлекся музыкой по-настоящему. Эта новая страсть победила довольно быстро.

Синдеева: Скажи мне, а вот в самом начале мама заставляла, родители заставляли тебя ходить в музыкальную школу?

Алексеев: Нет, я сам пошел туда.

Синдеева: То есть, это был тогда уже твой выбор?

Алексеев: Более того, там была такая история. Я в музыкальную школу попал с середины года. Мой папа вообще музыкант, он до сих пор музыкой занимается, но вот с мамой они расстались, к сожалению, когда мне было 9. Это была грустная история. Наверное, в этом есть причина того, что мама не одобряла мое желание стать профессиональным музыкантом, потому что у нее картина была, ну, вполне конкретная. И этот образ не могла она перебить, видимо, ничем, хотя потом впоследствии, когда я уже добился каких-то успехов, она, конечно, это ей нравилось, да. Так вот, я, когда увлекся игрой на гитаре, я ездил к папе на его официальную работу в ДК города Ярцева, где учился играть на гитаре. Потом оказалось, что я, мама узнала, что папа меня приглашал к себе домой, а там его новая жена, и мама очень болезненно восприняла и, в общем, сказала, если хочешь идти учиться играть на гитаре, иди в музыкальную школу. На дворе был то ли ноябрь, то ли декабрь. Дети уже диктанты по сольфеджио писали, и тут я пришел. Вот. Это было непросто.

Синдеева: Скажи мне, мама не одобряла, но она все-таки все равно убедила, видимо, тебя поступить в РГГУ на факультет информатики. Это как бы было твое?

Алексеев: Нет, это был мой выбор.

Синдеева: То есть, мама все-таки не одобряла, но и не давила?

Алексеев: На самом деле, несмотря на все неодобрение, вообще долгое время в нашей семье существовал план, что после 9 класса я иду в музыкальное училище. Мой преподаватель Евгений Алексеевич Олешников был настроен на то, чтобы я стал его студентом, потому что я занимал места на областных конкурсах и вообще подавал надежды всяческие. Потом все-таки я это решение переменил. Мама была довольна, что я собрался все-таки поступать в Москву в обычный человеческий ВУЗ, ну, а для меня это было скорее принятое решение, что если уж добиваться чего-то в музыке, которую я люблю, то ехать надо в столицу конечно же! То есть, для меня это была некая многоходовочка, а для мамы облегчение, что я все-таки решил идти в ВУЗ, а не связывать жизнь с музыкой. Вот. В 2002, да, я поступил в Москве. И информатику я выбрал потому, что, как мне тогда казалось, компьютеры это единственное, что мне может быть интересно кроме музыки.

Но курса со второго я полностью переключился на музыку, и только чудом меня вообще не исключили, я доучился до самого конца, если честно. Наверное, как-то мне это помогает. Программировать, до сих пор, наверное, если я полистаю какую-нибудь книжку, я смогу написать программу на каком-нибудь С++. В моей повседневной жизни никак мне это не помогает, если честно, абсолютно.

Чувство справедливости

Синдеева: Вот обостренное чувство справедливости, о котором ты уже сказал, оно в наше время, ну, в общем-то, скажем так, неудобное для жизни. Как только ты занимаешь какую-то позицию, ты в итоге в какой-то момент обязательно получаешь по башке. У тебя был период, когда тебе запрещали концерты, когда у тебя отменяли гастроли. Было у тебя, зачем я туда полез? Ну, вот зачем? Вот там сидел бы потише, и у меня бы не было этих проблем.

Алексеев: Такого ощущения не было, было только ощущение, что, наверное, можно было бы сделать потоньше. Это было бы то же самое высказывание, но таким образом меня давить было бы сложнее. Вот если что-то только в таком духе как максимум.

Синдеева: Когда случилось… Вот я напомню, наши зрители просто тогда следили за этой всей ситуацией очень так как бы активно, когда случилась вот эта авария на Ленинском, где погибла женщина с девушкой. И, в общем, не установлен был, скажем так, виновник был не оправдан, он просто там не был признан виноватым, да? Ты написал песню, собственно, «Мерседес 666», да? А потом, когда суд не наказал виновного, как опять же, не нашли, ты написал там следующую песню.

Алексеев: Ну, есть сиквел, да, у этой песни.

Синдеева: Скажи, это была все-таки, ну, потому что это была какая-то личная история? Почему ты тогда так откликнулся?

Алексеев: НУ, это личная история, это личная история, очень и очень сильно меня задевшая.

Синдеева: Просто ты знал этих людей?

Алексеев: Да.

Синдеева: А, ну, твои песни во многом это такое яркое социальное высказывание. Не хочется тебе иногда там, не знаю, смягчить сои тексты опять же для того, чтобы избежать возможно проблем там, ну, просто даже в концертной деятельности? Я не говорю про другие какие-то проблемы.

Алексеев: Сознательно смягчать свои тексты, ну, это, знаешь, нельзя быть наполовину беременной, как известно. Если это некое высказывание по конкретной теме, то его нужно сделать определенным образом, иначе это высказывание просто не прозвучит. Оно не получится. Другое дело, что стереотип, который меня долгое время раздражал, что вот есть артист Noize MC, который отвечает за социально-политическую повестку, хотя таких песен у меня, если посчитать, ну, в общей массе, да, того, что я написал, занимают процент достаточно скромный. Просто для меня есть разные темы, разные подходы. И даже на уровне языка, стилистических решений это все абсолютно разные вещи. Я могу написать романтическую песню о любви, это будет абсолютно искренне. Я могу написать песню о том, что в стране происходит, или о какой-то конкретной ситуации. Это тоже будет абсолютно искренне. Но это два совершенно разных стиля и, может, даже жанра. И это нормально. Ну, то есть, было бы странно, если бы, я не знаю, кто-то из классических композиторов вдруг решил, что он будет писать вот только вальсы. Или там, я пишу сонаты и никогда не замахнусь на симфонию. Ну, это странно.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, когда ты понял, что политика, там, не знаю, вошла в твою жизнь? Когда ты откликнулся? Вряд ли там, учась в школе, думал про это.

Алексеев: Думал. Учась в школе, думал, конечно, да.

Синдеева: Думал? А о чем ты тогда думал?

Алексеев: Ну, тогда меня очень сильно волновала чеченская кампания.

Синдеева: 1996-го года?

Алексеев: Еще 1996-го, и вторая в большей степени. Но это уже был как раз рубеж, конец школы, поступление в институт. Это был очевидный такой момент, который касался напрямую огромного количества моих сверстников. Ну, то есть, тебя могли просто забрать в армию и отправить туда. И это подавалось все как операция антитеррор.

Синдеева: А ты в армии не служил?

Алексеев: Нет, я не служил в армии, у меня нет селезенки. Меня очень сильно избили в 11 классе.

Синдеева: В 11 классе? Это из-за твоего чувства справедливости?

Алексеев: Нет, это с чувством справедливости связано не было. Было связано с не очень хорошей компанией, да, и большим количеством алкоголя скорее.

Синдеева: А еще когда-то было такое, когда ты получал?

Алексеев: Да, неоднократно.

Синдеева: Не из-за чувства справедливости.

Алексеев: Не из-за чувства справедливости?

Синдеева: Да, не из-за того, что ты там, условно, не смог сдержаться, а вот так же бессмысленно?

Алексеев: Бессмысленно? Бывало. Во-первых, я был репером в Белгороде конца 90-х. за широкие штаны вполне можно было получить по лицу. С ноги просто так без предупреждения на улице, идя домой.

Синдеева: Скажи мне, а ты учился как-то защищаться, не знаю там, ходил на какие-то занятия по боксу или что-то такое вообще у тебя было?

Алексеев: В первом и втором классе школы, совсем будучи розовощеким пухлячком, я ходил на секцию дзюдо. Но я был толстым ребенком, меня на соревнованиях сразу ставили с 12-летними там лбами, которые меня укладывали тут же на обе лопатки, и это был демотивирующий момент. Через два года я полностью оставил эти амбиции.

Синдеева: Ну, то есть, и тогда уже даже, когда тебя там избили и так далее, ты не попытался пойти и, там, не знаю, освоить карате, чтобы защищать себя, учитывая твой характер?

Алексеев: Нет, нет.

Синдеева: А как ты сейчас? У тебя есть какой-то сдерживающий фактор, что вот можно же получить так, что… ты же не можешь нормально ответить, понимаешь? У тебя же нету этого?

Алексеев: Ну, почему? Я, во-первых, могу нормально ответить, несмотря на отсутствие какого-то опыта в профессиональных единоборствах или как их правильно назвать. Ну, не знаю. У меня в такие моменты падает забрало просто, что называется. И там уже не до этих всех размышлений.

Синдеева: Но это опасно с твоим характером.

Алексеев: Безусловно.

Воспитание детей

Синдеева: Но у тебя двое детей.

Алексеев: Да, я помню.

Синдеева: Скажи мне, как ты детям объясняешь, что такое хорошо, что плохо? Как ты говоришь с ними о том, что происходит вокруг?

Алексеев: У нас живейшее обсуждение блокировки Телеграм дома происходит с детьми. Вот. Дети прямым текстом заявляют: «Папа, эти спецслужбы ничего не понимают, что же они делают!» Дело в том, что каждый вечер я рассказываю детям сказку. У нас есть такая традиция, этот сериал тянется уже, наверное, три года.

Синдеева: Ты сам придумываешь?

Алексеев: Да. Сказка про путников. Путники – это команда супергероев. Это семеро персонажей. Значит, это мышка Пипика, это главный их мозг. Она сбежала от ученого, который ставил эксперименты на мышах, она стала такой умной, что убежала от него. Значит, это Чужой как в фильме «Чужой», тот самый с несколькими челюстями и кислотой вместо крови, но только добрый. Значит, это Человек-Паук, Лесное Чудовище, робот Дробик – это что-то среднее между Валли и R2D2. Значит, мишка Коала и… Господи, кого-то я забыл.

Синдеева: Девушка какая-нибудь там, нет?

Алексеев: Нет, девушка у нас мышка Пипика, у нас вообще матриархат, да. У нас самый главный персонаж получается женского пола.

Синдеева: То есть, она девочка, мышка Пипика?

Алексеев: Да, да. Мышка Пипика, более того, у нее есть мышь Пипик, ее муж, вот, и дети пипинята: Пипиненок младший, Пипиненок средний, Пипиненок старший. Ну, в общем, не суть. В этой вселенной можно потеряться надолго, нам передачи не хватит, это надо отдельное делать интервью. Каждый вечер я рассказываю такую сказку минут на 20, я ее записываю на диктофон, и потом, чтобы все это хранилось в одном месте, отправляю ее сам себе в Телеграм. И вот сказки перестали уходить в Телеграм!

Синдеева: Кошмар какой!

Алексеев: Дети у меня спросили, почему? Я им подробно рассказал, и теперь они в неистовом гневе.

Синдеева: А как ты им рассказал?

Алексеев: Как я им рассказал? Что российские спецслужбы, которые следят за тем, чтобы, значит, плохие люди не делали плохие дела, вроде бы, в этом их главная задача, считают, что из-за того, что Телеграм надежно защищен от того, чтобы читать чужие сообщения, не хотят, чтобы таким образом вообще передавалась информация у нас в стране. Вот поэтому, дети, сказки у нас не отправляются сейчас. «Мы не хотим, чтобы какие-то спецслужбы слушали наши сказки!» - сказали мне дети. Вот.

Синдеева: А против кого борются эти супергерои все время?

Алексеев: Ну, конечно же, с космической несправедливостью бесконечной! Дети очень любят ярких антагонистов. В меньшей степени им нравятся сказки, где происходят какие-то катаклизмы или все попадают в какие-то обстоятельства, сложившиеся случайным образом. Больше их занимает, конечно, преодоление чьего-то злого умысла. Но это еще, мне кажется…

Синдеева: Надо записать тогда сказки, мне кажется.

Алексеев: …действие поп-культуры, конечно. Они любят всевозможных там ниндзя-черепашек и прочих.

Синдеева: А они твою музыку слушают?

Алексеев: Да, конечно. У них много любимых песен.

Синдеева: Да? Что еще они слушают? Что ты им ставишь?

Алексеев: Ну, в дороге мы сейчас слушаем альбом «Биттлз» «Хэлп». Им очень нравится Долорес О’Риордан, и в «Кренберриз», и сольные песни.

Синдеева: То есть, ты ставишь им ту музыку, которая тебя воспитала?

Алексеев: Ну, которую мы сами с женой слушаем, да. Земфира им нравится. Ну, мы не слушаем совсем какой-то адский тяжеляк или матерный рэп. Все это придет в их жизнь попозже, я не тороплю события.

Синдеева: У меня дочь 9-летняя наизусть, по-моему, уже выучила все альбомы Оксимирона. И я, ты знаешь, первое время как-то сопротивлялась, ну вот, ну, потому что, слушай, там много мата, несмотря на очень хорошую поэзию, сложную поэзию, которую в 9 лет, в общем-то, еще и понять сложно. Но у нее это прям легло, вот. И потом я, в конце концов, перестала сопротивляться. Я говорю, я тебя очень прошу, ты, когда приходишь в школу, ты не цитирую все песни Оксимирона, ну, то есть, цитируй, но выборочно.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, на выборы ходил? Ходишь вообще?

Алексеев: В этом году не пошел.

Синдеева: Почему?

Алексеев: Ну, во-первых, я находился в Гранд Каньоне без связи в походе, в сплаве, в руках сжимал весло и греб по Колорадо-ривер. Так сложились обстоятельства.

Синдеева: Ну, а если бы находился, пошел бы?

Алексеев: Честно говоря, даже не знаю. Настолько было ощущение какой-то предрешенности и бессмысленности происходящего, что я даже тебе не могу ответить на этот вопрос. Ну, наверное, пошел бы, если бы ничто этому не помешало. Эти выборы – это стыд просто. Он вызывает чувство какого-то стыда и безысходности. Вот какие-то такие эмоции.

Синдеева: Скажи, а как у тебя вообще это ощущение сейчас от жизни еще на 6 лет? Вообще как ты чувствуешь?

Алексеев: Я думаю, что всем людям, которые не согласны с происходящим, нужно подумать над позитивной программой действий. Потому что все это рано или поздно закончится, как минимум, чисто физически. Путин не вечный. Вот. И очень важно, чтобы в момент, когда будет осуществляться вот этот принцип преемственности, не отдать это все в руки людей, взращенных этим всем. Очень легко противопоставлять себя злу и заявлять это как свою повестку. Но просто когда зла не становится, что из себя представляешь ты в этот момент?

Синдеева: Скажи, желание сбежать куда-нибудь, когда-нибудь уехать было?

Алексеев: Ой, я не вру себе давно уже. Желание отдохнуть как-то, сменить обстановку, оно появляется, конечно, периодически. Но у «Кровостока» есть песня хорошая про бег от себя, не буду цитировать, послушайте сами.

Синдеева: Там много слов. Вот я опять про ощущение настроения. У меня в гостях был Миша Зыгарь. Ну, он был пять лет главным редактором телеканала «Дождь», и мы как раз с ним тоже говорили о том, что очень много журналистов, например политических, ушли в образовательно-просветительскую деятельность. Они ушли из политики, ну, во многом потому, что опять же ты понимаешь, что что бы ты ни делал, ни на что это не влияет, ничего не меняется, да? И есть такое мнение, что вот именно надо себя поберечь, что рано или поздно все равно что-то изменится, да? И хочется придти к этому времени не выжженным.

Алексеев: Да, совершенно верно, я полностью согласен. Просто вот, кстати, образование – это очень важный момент. Я не буду этого утверждать, за что купил, за то продаю, как говорится. Но вот мои друзья, родители уже заканчивающего школу молодого человека, сказали, что грамотность в нашей стране упала настолько, что на экзаменах по русскому языку разрешается пользоваться орфографическим словарем. Но вот я не понимаю тогда, в чем заключается экзамен по русскому языку. Я подробно эту тему еще не изучал, но услышанное меня глубоко шокировало.

Синдеева: А у тебя не возникало желания, например, как раз в эту сторону что-то еще сделать? Вот ты сейчас начал рассказывать сказку, и у тебя загорелись глаза. Ну, совершено. Знаешь, тебе стало интересно.

Алексеев: Я очень хочу сделать однажды детский проект. Но пока что, видимо, я еще не созрел. Делаю взрослые пока что.

Синдеева: Но детский, что ты имеешь в виду? Музыкальный проект? Может быть, сказки записать?

Алексеев: НУ, я музыкой занимаюсь все-таки, да. Может быть, это каким-то образом будет связано с литературой, да. Меня очень радует, кстати, что происходит конкретно в детской литературе сейчас. Потому что огромное количество существует детских поэтов совершенно замечательных, и, ну как минимум в Москве можно найти целую кучу интереснейших книг. Мне очень нравится Михаил Яснов, Алексей Шевченко. У Веры Полозковой замечательная детская книжка вышла. Вот как раз для детского возраста, для дошкольного и для начальных классов огромное количество великолепной сейчас литературы существует.

Синдеева: А как ты планируешь решать проблему образования для своих детей? Куда они у тебя пойдут учиться?

Алексеев: Ну, у меня, во-первых, старший ребенок закончил первый класс. Вот. Школу я называть не буду, но найти ее было непросто.

Синдеева: А домашнее образование? Дотягивать дома?

Алексеев: А домашнее образование очень тяжело, на мой взгляд, для ребенка, особенно в начальной школе, учиться дома. Очень тяжело. Потому что когда он находится в неком процессе со своими сверстниками, там и соревновательный момент присутствует, что не нужно отставать от одноклассников, что кто-то сделал, а я еще нет, нужно немножко подсобраться. Проблема с концентрацией внимания в таком возрасте очень серьезная. То есть, ребенку одному сложно очень сидеть и сосредотачиваться долго на чем-то одном. Поэтому домашнее образование, возможно, уместно для детей постарше, но для детей там до 12-13 лет, ну, это точно очень-очень тяжелый труд.

Синдеева: Ну, социализация, конечно, необходима. Вопрос, что дальше.

Скажи, а у тебя бывает состояние потерянности, не знаю, депрессия, наверное, резкое такое слово, но вот когда ты в растерянности, когда ты не знаешь, что делать, когда у тебя не пишется, не сочиняется? Вот это бывает?

Алексеев: Ну, у всех бывают тяжелые периоды, конечно, у меня тоже бывают.

Синдеева: А они с чем связаны? Они связаны с событиями, или это вот такой творческий процесс?

Алексеев: Бывают связаны с событиями, чаще так, конечно. В противном случае это просто некое плохое настроение, которое проходит быстро. Я думаю, что о периоде стоит говорить только если он идет дольше месяца. Как бы в противном случае это просто…

Синдеева: А, ну, то есть, такого не было? Ты не уходил куда-то так вот?

Алексеев: Нет, ну, я довольно долго находился на самом деле в подавленном состоянии, да. Самый долгий такой период длился, наверное, в общей сложности с переменным успехом года 2,5-3.

Синдеева: Это еще до рождения детей?

Алексеев: Нет, после.

Синдеева: После?

Алексеев: Да.

Синдеева: И даже дети тебя из этого состояния не?..

Алексеев: Это не значило, что я ничего не делал, сидел в заколоченном бункере и бросался из-за пазухи уличными кошками, как персонаж мультфильма «Симпсоны», нет. Но был сложный период, когда мне тяжело было и творить, и какие-то вещи делать просто жизненные, непрофессиональные. Но, тем не менее, я все это делал, вывозил, и это закончилось.

Синдеева: Смотри. Я знаю, что тебе, мне кажется, это не очень нравится, но, может, не то, что не нравится, может, надоело. Непроизвольно все равно тебя сравнивают с Оксимироном. Судя по тому, что я наблюдала, ты очень удачливый оказался, знаешь? Начал заниматься музыкой, да, там не так, может быть, все сразу, но все равно ты быстро подписал контракт с хорошим лэйблом, ты, у тебя было много гастролей, у тебя были премии, для музыканта в хип-хопе, мне кажется, это была такая очень быстрая и очень успешная карьера. Так можно сказать? Вот я…

Алексеев: Ну, для меня это, конечно, так не было. Потому что перед стремительным взлетом с поверхности существовал все-таки длинный подземный путь.

Синдеева: Сколько лет? Сколько лет был вот этот путь до того?

Алексеев: Ну, для меня этот путь стартовал, когда мне было 13 лет, если честно.

Синдеева: Ну, это не считается, подожди.

Алексеев: Ну, при этом к 15, к 16 у меня уже были первые крупные выступления, мы ездили с гастролями по Белгородской области, были локально известными артистами, насколько это могло быть на тот момент.

Синдеева: Ну, да, вы да.

Алексеев: Ну, то есть, и я всегда воспринимал это очень серьезно. Потом, когда я переехал в Москву, это был очень активный период где-то года с 2002 по получается, ну, когда я там, в 2006 году подписал свой контракт. Сейчас, конечно, кажется, что 4 года это ерунда, я вот сейчас понимаю, что на 4 года вперед я что-то могу планировать, как-то выполнять этот план и так далее. Но сейчас мне 33. А когда тебе 17, а потом через 4 года тебе 21, это два разных человека и огромный путь! Вот. Сейчас, оглядываясь назад, да, я понимаю, что в абсолютных величинах все это произошло очень быстро.

Синдеева: У Оксимирона, если опять же я правильно понимаю, у него был такой длинный, гораздо более длинный путь что-то около 8 лет, когда вообще никак.

Алексеев: Нет, ну, во-первых, он был в отрыве от языковой среды, находился в эмиграции долгое время и не мог здесь вести дела. Это тоже повлияло, конечно.

Синдеева: Вот. Но потом вдруг совершенно вот такое, вдруг – для обывателя, раз! И откуда-то взялся из табакерки, и – ах! И вот тебе Олимпийский, да? Я была на этом концерте и видела, как он. Ну, я понимала, насколько это для него важно, и он сам даже не мог в это поверить, мне кажется, да, что он видел, что перед ним сидит 20 тысяч человек.

Алексеев: Я был тоже там, да.

Синдеева: Но было чувство такое?

Алексеев: Ну, я был рад за него, да. Это его большая победа.

Синдеева: Ты знаешь, я тоже очень рада, потому что я представила, сколько нужно было трудиться для того, чтобы наконец вот это вот получить. А у тебя не было Олимпийского. 

Алексеев: Ну, просто я еще не записал свой самый лучший альбом.

Синдеева: Но, я знаю, ты очень хорошо относишься к Мирону, и с уважением, и вы дружите. Было все равно чувство, ну, почему не я? Зависть мне не нравится слово, оно такое дурацкое. Но, блин, вот у него получилось.

Алексеев: Нет, ну, какое-то чувство, о котором ты говоришь, в какой-то мере оно, безусловно, присутствовало. Но без какого-то негативного оттенка. Более того, у нас в этом году концерт на площадке Мегаспорт на Ходынке 24 ноября. 15-летие группы. Это не Олимпийский, конечно, но это сравнимая площадка.

Синдеева: То есть, это все равно большая площадка. Ну, и слава богу. Самый сумасшедший какой-нибудь безрассудный поступок, который был в твоей жизни, о котором ты мог бы рассказать.

Алексеев: Я купал 3-месячного Васю в Индийском океане. И пришла огромная волна. И я вместо того, чтобы его обнять и нырнуть, решил его над ней пронести. Но она оказалась выше, чем я ожидал. Его вымыло на несколько минут у меня… Ну, не минут! Хотя для меня это были годы. А секунд. Вымыло у меня из рук, меня самого замесило в этой волне, вот я вылезаю из воды, а его нигде нет. Вот. Страшнее в жизни не было ничего.

Синдеева: Ой, кошмар какой.

Алексеев: Он барахтался, всплыл сам, он даже не понял, что произошло. Из-за того, что взрослые нервничали только, он расплакался. Вру, ему не три месяца было, пять. Это очень маленький ребенок.

Синдеева: Это уже, нет, просто у меня была похожая ситуация, у меня было, правда, сыну года три. Ровно такая же ситуация, океан. Но я правда умудрилась его прижать к себе, и нас крутило вместе. Но то, что ты сейчас сказал, у меня просто в это время останавливается сердце.

Алексеев: Ты мать. Ты его прижала к себе. А я балбес.

Синдеева: А самый необычный подарок, который ты делал, например, своей жене? Есть что-то такое?

Алексеев: Самый неожиданный подарок?

Синдеева: Необычный какой-нибудь? Ну, может, не подарок, может, какой-то сюрприз? Вообще, чем ты завоевал свою жену?

Алексеев: Ну, как-то я ее сюрпризом увез в Париж. Упаковал сам все вещи, отвратительно собрал чемодан, просто ужас!

Синдеева: Ты что, знал, ты знал, что взять? Какое платье?

Алексеев: Ну, я призвал консультацию женскую. Но у меня было мало времени, и консультация не помогла.

Синдеева: И что тебе жена в Париже сказала?

Алексеев: В итоге я был очень нарядный парень, да, со мной шла жена практически в моем свидшоте. Ну, в общем, это так и было, потому что это было единственное, что я взял, можно было надеть.

Синдеева: Что она тебе там сказала в Париже?

Алексеев: Смеялась надо мной много. А вообще ей понравилось.

Синдеева: Понравилось. Скажи, ты долго ухаживал за женой?

Алексеев: Да, очень.

Синдеева: Добивался?

Алексеев: Мы были друзьями долгое время, и у нас, как у пары, ничего не клеилось несколько лет, можно сказать.

Синдеева: Что, настойчивостью взял?

Алексеев: Ну, да, скорее настойчивостью. Такой довольно тупой причем. Не самой изобретательной.

Синдеева: Ну, то есть, работает. Хорошо. У нас программа закончилась, она получилась совсем не такая, как я думала.

Алексеев: Может быть, это к лучшему?

Синдеева: А ты знаешь, это всегда так. Это же не интервью на самом деле. Знаешь, я вот пишу себе какие-то вопросы, еще что-то, а потом начинаешь говорить на то, что откликается, а совсем не то, что ты задумал, вот. Потому я хочу тебе сказать спасибо. Я даже, знаешь, вот эта твоя тональность такая спокойная, вот этот твой взрыв, который где-то происходит там, то он здесь совсем не присутствовал. Вот оно меня тоже так вот, ты знаешь, придушило, и я начала говорить тихо. Обычно я размахиваю руками и говорю громко. Ваня, я хочу пожелать удачи, я очень хочу увидеть живьем «Орфея и Эвридику», я очень надеюсь, что это получится круто, и хотелось, чтобы это стало событием, и не разовым. Компания BORK тебе дарит вот такой прекрасный массажер для шеи.

Алексеев: Замечательно! Вот, я знаю, кто будет в восторге!

Синдеева: Да? Жена будет?

Алексеев: Да.

Синдеева: Ну, вот видишь, не зря сходил, понимаешь? Спасибо тебе большое. Удачи!

Алексеев: Спасибо! Спасибо большое.