Ксения Собчак: «Навальный отхлестал Золотова по щекам»

Синдеева: Ну, что? Мы в бутике BORK, и сегодня у меня необычный гость. Мы давно не видели в эфире телеканала «Дождь» Ксению Собчак, ведущую. Недавний кандидат в президенты. Ксения, привет!

Собчак: Привет.

Синдеева: Ну, собственно, в эту среду стартует новый проект на телеканале «Дождь», который называется «Собчак без правил». И я очень хотела поговорить с тобой до старта, задать тебе много вопросов, поделиться, в том числе своими там и переживаниями, и эмоциями, потому что я буду очень честна перед тобой. Аудитория наша, дождевская, разделилась на две половины. Одна считает, что возвращение Собчак – это предательство по отношению к телеканалу, телеканала перед телеканалом, предательство перед аудиторией; другая все время пишет и задает вопросы, когда вернется Собчак? И ты, как всегда, вызываешь совершенно противоположные мнения. И я тебе могу сказать, что, в общем, вопросов много. Поэтому часть вопросов, которые есть у аудитории, я сегодня буду задавать тебе. Ксюш, давай, начнем все-таки с проекта, потому что это важно рассказать. Это формат «Собчак без правил», это фактически такие дебаты, в которых ты приглашаешь людей на дуэль. Дуэль после, собственно, дуэли Виктора Золотова стала трендом.

Собчак: Ну, мне кажется, что просто в принципе это такой жанр, который я очень люблю, и мне всегда не хватало его на «Дожде». И ты знаешь, как мне нравилось, когда наконец-таки на «Дожде» происходили дебаты, Чубайс с Навальным, Киселев с Кожевниковым, какие-то там, Быков с Мединским. Мне кажется, это суперинтересный формат, формат, который очень сложно делать в таком вот постоянном режиме, потому что он весь завязан на, собственно, дуэлянтах.

Синдеева: Ну, и на людях, которые не всегда готовы дебатировать.

Собчак: Да! И здесь я постаралась придумать, ну, как бы такую форму, в которой как минимум один участник, он всегда известен. И приглашать людей, который по той или иной теме меня зацепили. Чтобы это была не история просто про интервью с тем или иным человеком – я это делала много, и, в общем, практически со всеми людьми, которые были мне интересны, уже поговорить успела. А с теми, с кем хочется, они пока недоступны. И здесь, мне кажется, история про то, чтобы говорить на темы, которые тебя цепляют. Вот ты смотришь ленту и понимаешь, что начинается какое-то интересное обсуждение, парадоксальное обсуждение, не знаю, высказываются мнения, с которыми ты не согласен. И высказываются от неожиданного человека. Мне кажется, это возможность пригласить его в эфир и поговорить с ним в формате спора, чтобы он мог задавать вопросы, отвечать, оппонировать.

Синдеева: Есть кто-то, кого ты очень бы хотела пригласить в этот формат? И кого ты никогда не пригласишь?

Собчак: Ну, я бы очень хотела пригласить многих людей, там в том числе, конечно, и Алексея Навального, и Виктора Золотова, включая последнюю ситуацию. И Володина, и Кириенко, и массу-массу всяких наших политиков. Но, опять же, давайте смотреть на то, насколько это получится, насколько это реально. Вот из реальных персонажей я бы очень хотела, из реальных в том смысле, из тех, кто может придти, и для кого эта аудитория важна, для тех, кто уважает аудиторию «Дождя», кому есть, что сказать, что не боится и так далее. Я бы очень хотела пригласить в программу госпожу Дмитриеву.

Синдеева: Оксану Дмитриеву?

Собчак: Оксану, да, которая...

Синдеева: Она очень жестко выступила по поводу тебя вот как раз в эфире «Дождя» у Фишмана.

Собчак: Имеет право, как любой человек. Мне кажется, что ее отношение связано с тем, что она не до конца просто понимает ситуацию, и, как у нас, все демократы, все боятся за свою позицию, за свое место. Она собирается бороться в Санкт-Петербурге, видимо, видит меня как своего соперника. Вот. Мне бы с ней было очень интересно поговорить, и я думаю, что для нее важна эта аудитория, важна поддержка этой аудитории нашей дождевской. Поэтому я бы с удовольствием ее бы позвала к себе.

Синдеева: То есть, это практически официальное приглашение сейчас было?

Собчак: Да, да.

Синдеева: Как ты планируешь приглашать людей, да? Потому что, в общем, во многом от этого тоже зависит. И шанс на то, чтобы человек пришел, увеличивается тогда, когда ты делаешь это личное приглашение. То есть, вот ты сама готова Оксане Дмитриевой, если вдруг она не увидит наш с тобой эфир?

Собчак: Да, конечно! Ну, как? Я сейчас уже звоню людям, там, в том числе господину Хинштейну. Я надеюсь, что он все-таки придет, я на пути к этому. Конечно, я звоню сама, когда это требуется. Я понимаю, что шансы увеличатся таким образом.

Синдеева: Ну, вот первая программа будет с кем?

Собчак: С Рашкиным.

Синдеева: Почему Рашкин?

Собчак: Ну, потому что КПРФ на волне пенсионной реформы усилилась, потому что у меня много вопросов, почему он все-таки такой видный представитель этой партии, с большим, мне кажется, партийным будущим, да и настоящим, собственно. Потому что это важная тема, и для меня удивительно, что, ну, как бы, левые силы в нашей стране так бездарно сливают такой шанс для большого протеста. То есть, я понимаю, например, что эта тема не совсем моя, я вижу, как вся оппозиционная общественность популистски ее использует, независимо от того, каких они ранее придерживались взглядов: правых или левых. Но понятно, что для коммунистов вот это прямо их тема. И у меня много вопросов, почему они ничего не делают на эту тему, такого серьезного, глобального и фундаментального.

Синдеева: Конечно, было бы идеально устроить дебаты действительно между Навальным и Золотовым, да? Где ты бы была бы тем самым модератором.

Собчак: Это да, это прямо. Но, может, еще будет.

Синдеева: Да, может быть, будут. А ты Золотову будешь звонить приглашать?

Собчак: Конечно! Послушай, мне кажется, он сейчас, Виктор Васильевич сейчас сам очень активен, занимает активную позицию, дает комментарии.

Синдеева: А вот, если к Золотову вернуться, в фильме о твоем папе Золотов, ну, в общем, наверное, он и Путин выглядят очень так уверенно. Очень многие выпали как-то из обоймы, да, герои фильма, а вот они остались. И вдруг вот он выходит с таким заявлением, с вызовом на дуэль. Как ты считаешь, это что было? Эмоция? Расчет? План Хинштейна? Может быть, ты знаешь? Или то, что ты понимаешь.

Собчак: Слушай, ну, у меня противоречивая информация, то есть, насколько я знаю из таких серьезных источников, и для меня это было удивительным, что он не согласовывал это свое выступление. И я прям не могу в это поверить, но мне это несколько сказало очень серьезных человек, что это для всех стало шоком, что Виктор Васильевич с Путиным не согласовал ни в какой форме вот этот выпад против Алексея Навального. В моем представлении о том, как устроена эта система, это вообще невозможно. То есть, ну, как бы он понимает психологию Путина, он понимает, что система жестко выстроена, вот то, что любая подобная вещь делается с санкции первого лица, что Навальный – это особая фигура. И в моем понимании это было как-то вот из серии «Владимир Владимирович, ну, он меня вот совсем достал, ну, можно я что-то вот как-то отвечу?» - «Ну, ладно, давай». А дальше вот уже получилось вот это, на что, конечно, Владимир Владимирович посмотрел и сказал...

Синдеева: А вот как думаешь, он это сказал?

Собчак: Конечно!

Синдеева: Потому что ты знаешь?

Собчак: Я уверена в этом. Нет, я этого не знаю, но то, что он сказал, ну, как-то вот повсюду мне прилетает.

Синдеева: Но Навальный прекрасно, мне кажется, ответил ему, очень достойно.

Собчак: Слушай, он не просто ответил прекрасно, он просто... То есть, это был такое избиение младенцев, это прекрасный ответ! Отхлестал по щекам. Но, ты понимаешь, я, честно говоря, я смотрела на это видео, я даже об этом написала в телеграм-канале у себя, я смотрела это видео, как вот, знаешь, смотришь там, человек в волну в какую-то входит на серфинге, 40 метров, и ты понимаешь, он сейчас, не дай бог, что-то с ним случится. Золотов – очень жесткий парень. Это как бы дико унизительно для него было, весь этот ответ, все это высмеивание. Он не всегда может как-то принять, и даже с каким-то запретом унять вот это ощущение. Я, честно говоря, сильно переживаю за Алексея Анатольевича после такого.

Синдеева: Мне кажется, он тоже отдает себе в этом отчет. Вопрос, были ли у него варианты. Знаешь, в этой ситуации не ответить и ответить именно так, а не по-другому.

Собчак: Слушай, ты знаешь, история же, она как раз так и делается, что ты идешь, идешь по какому-то пути, а дальше у тебя просто нет других вариантов. Ты уже делаешь выбор, исходя из тех вариантов и из той точки, в которую ты пришел. Думаю, да. Но какая точка становится роковой в этом пути, никто никогда не знает.

Синдеева: Ну, дай бог. Будем надеяться, что все будет нормально.

Собчак: Я тоже на это надеюсь, да.

Синдеева: Смотри, мы будем перескакивать, конечно, потому что все время в другую сторону куда-то заруливаем. Алексей. После той памятной ночи, когда ты пришла к нему в «Навальный-лайф», вы после этого общались? Виделись? Были ли попытки у тебя, у него какие-то?

Собчак: У меня было много попыток до, но, мне кажется, совершенно понятно, что Алексей занял некую позицию, и вряд ли он ее поменяет в ближайшее время.

Синдеева: Но ты все равно попыталась хотя бы поговорить?

Собчак: Слушай, я считаю, что ее надо делать и по отношению к Путину, и по отношению к Навальному. Я считаю, что вообще попытки поговорить, найти компромисс, найти точки соприкосновения – это вообще важнейшая вещь в политической деятельности. Ну, поэтому я считаю, что я буду в любом случае к этому стремиться. Просто на сегодняшний момент это бессмысленно и бесполезно. Ну, надо, наверное, подождать, надо дать время этой ситуации. Алексей Анатольевич имеет свою позицию. Он в этой позиции вот такой вождь.

Синдеева: Ты сейчас как чиновник такая стала, знаешь? Алексей Анатольевич, Виктор Васильевич.

Собчак: Ну, Леша. Мы не находимся сейчас уже в таких отношениях, чтобы я называла его Леша, хотя, конечно, для меня это более естественно. Я не думаю, что ему это будет приятно из моих уст слышать, что он Леша. Он меня таким правом уже на сегодняшний момент не думаю, что наделяет. Я к нему отношусь, еще раз, с большим уважением. Я считаю, что это такой путь самурая, путь камикадзе. Это очень горделиво, это подвиг, на это мало кто способен.

Синдеева: Ты делала попытки выйти с ним на контакт, поговорить, ты считала, что важно в этой ситуации объединиться, что ты можешь стать рупором. Но вот этого не произошло, случился конфликт. Более того, аудитория, конечно, Навального в большей степени тебя тоже не приняла, и ты этот электорат, может быть, навсегда его потеряла, да? Вот ты сейчас попыталась, может быть, спустя время, понять, почему же у него такая была реакция?

Собчак: Да, послушай, мне кажется, даже не спустя время. Это было понятно мне и тогда, и сейчас. Я своего мнения не изменила. Это, конечно, история про справедливость в его понимании, и про обиду на несправедливость. Он, конечно, был достоин стать лидером протеста на голосовании, стать одним из кандидатов гораздо больше, чем я. И эта несправедливость, что ты вот столько сделал, да? Но это понятно, мне кажется, любому человеку. Это как ты работаешь там в какой-то компании, трудишься десять лет, а потом приходит какой-то другой человек, не знаю, полгода что-то поработало, и его поставили на какую-то должность выше, чем ты, а ты знаешь, что ты этого больше достоин. И это действительно так. И несправедливость этой ситуации, что его не допустили, а меня допустили по понятным причинам.

Синдеева: А вот, смотри.

Собчак: Ну, как бы, его боятся, меня – нет. Понятно, что то, что является твоей слабостью, это в какой-то момент, так в жизни часто происходит, является и твоим преимуществом. Понимаешь, очень часто, извини меня, это в политике происходит везде. Мог ли думать Хрущев после всего, что происходило вокруг фигуры Сталина, после того, какие монстры были вокруг Сталина, что вот этот слабый, не самый яркий человек в Политбюро вдруг станет главой страны? Но он, поэтому и стал. Была ли в этом справедливость? Были ли люди там гораздо сильнее, ярче, чем Хрущев? Конечно. А можно ли сравнить вообще, например, Троцкого и того же даже Ленина? Понимаешь, история, в этом смысле нет никакой справедливости. И, конечно же, по справедливости революция 1917 года – это революция Троцкого, на мой взгляд. Но она осталась революцией другого человека. И в этом вся политика. Ты не всегда самый сильный человек, самый яркий человек, самый прошедший сложный тюремный или какой-то еще путь, становится в итоге победителем.

Синдеева: Я выскажу предположение. Ты, на самом деле, яркий сильный харизматичный человек. У тебя все, в принципе, шансы на то, чтобы и придти в политику, были, есть и будут.

Синдеева: Мне кажется, претензия в том, что это все равно был тот самый договорной матч. Ну, не пустили бы тебя без определенной воли Путина, да?

Собчак: Естественно.

Синдеева: А, например, Наташу Синдееву, скорее всего, бы не пустили, да? Просто без какой-то...

Собчак: Пустили бы.

Синдеева: Почему?

Собчак: Тебя бы? Да, конечно, пустили бы. И это была бы, кстати, хорошая идея. Ну, потому что в этом, как тебе сказать? В этом и есть взаимный интерес. С одной стороны, постараться организовать и представить людей, которые хотят перемен мирным путем без радикализма, без вот тех вещей, которые, на самом деле, сейчас очень многих отпугивают от Алексея. Эта ситуация win-win, она поэтому и возможна. Она выгодна для власти, потому что они всегда могут сказать: «Ну, вот у нас есть люди, которые представляют оппозицию». И она выгодна для тех, кто представляет оппозицию, потому что есть некий другой путь решения этих вопросов.

Синдеева: Голосов было отдано немного, не столько, сколько ты планировала и сколько все вообще, да, там ожидали. Именно потому, что был факт альтернативного кандидата с другой позицией, и который, как теперь у них прекрасный козырь: ну, вот, посмотрите, у вас же все было! И где вы? Вы же не пришли.

Собчак: Нет, ну, во-первых, это же не проигрыш оппозиции. Этой мой личный проигрыш. И в этом эта ситуация тоже, мне кажется, прекрасно, что, знаешь? Победа – это общая победа, а проигрыш – это всегда проигрыш твой личный. Я это воспринимаю как мой личный проигрыш. Я совершенно не пытаюсь собой объять все оппозиционные силы. Это во-первых. А, во-вторых, да, послушай, так это произошло в том числе из-за бойкота. И то, что Путин имеет такой высокий результат на этих выборах, в этом тоже отчасти виновен этот бойкот. Это тоже факт, об этом я говорила много раз, математически могу еще раз это объяснить, но это совершенно очевидная вещь. Чем больше приходит... Мы же понимаем, в какую игру сыграл Кириенко на этих выборах. И эта игра в итоге получилась для них победой. Это игра не про массовые вбросы, как это было при Володине, вбросов было гораздо меньше, это все эксперты подтверждают. Хотя, конечно, были нарушения и так далее. Но это игра в высокую явку путинского электората. Всеми способами всех бюджетников, всех согнать на эти выборы, вот прямо в жестком таком порыве заставить их придти. И это удалось. И оппозиция вместо того, чтобы сделать ровно то же самое, понизив их явку своей явкой хоть какой-то, вместо этого сказала: «Мы тогда вообще не придем». И как бы еще усилила их процент. То есть, в этом смысле просто тут дальше спор может быть только следующий. Это факт – то, что я говорю. Спор может быть такой: Путин–76% и Путин–62% - это разные путины или одни и те же? Вот для меня абсолютно разные. А Алексей Анатольевич скажет: «Да какая разница?» Я просто считаю, что вот между Туркменистаном и как бы Россией, в которой он выигрывал 67% - это большая разница. И за эту разницу стоит бороться. В чем мое принципиальное несогласие с его позицией сейчас? Эта позиция уже не изменится никогда. Для Алексея Навального с его президентскими амбициями, с его прекрасной «Россией будущего» в данной ситуации (и это факт) чем хуже, тем лучше. А для меня чем хуже, тем хуже. Потому что я живу здесь сегодня и сейчас, и я не радуюсь каждому новому факту ада, который у нас происходит. Я не хочу, чтобы закупорилась последняя форточка, давайте, доведем это все до полнейшего абсурда, и чтобы это уже поскорее рухнуло. Вот я так не хочу.

Синдеева: Полгода прошло после кампании, вот ты для себя как сейчас оцениваешь твое то решение? Ты вообще никогда не пожалела об этом? У тебя не возникает иногда чувства, что это была все-таки ошибка для тебя?

Собчак: Ну, время покажет. Пока, видимо, не наступило еще, не прошло столько времени, чтобы я могла это оценить, там, да, через пять лет. Наверное, такое время первое подойдет, сейчас очень мало прошло времени. Но пока мне кажется, что это было правильное решение. Были какие-то ошибки внутри этого решения.

Синдеева: Что по итогам этой кампании для тебя оказалось самым, не знаю, важным? Успешным? И неуспешным? Как изменилась твоя жизнь после этого? Мне кажется, она должна была измениться.

Собчак: Она сильно изменилась. Ну, как, ты проходишь федеральную кампанию. Это вообще другой опыт, это другая жизнь. Эти полгода я не забуду никогда, потому что ты получаешь такой опыт ведения кампании федеральной, которого бы ты не получил никогда и нигде. Это огромное количество проблем, которые ты должен решать каждый день, это большой коллектив, это возможность управлять разными региональными штабами, отвечать за каждые слова, которые ты сказал где-то на дебатах или где-то в каком-то городе. Это креатив каких-то ивентов, событий и того, чем ты занимаешь эту повестку. Это колоссальный опыт, за это я очень благодарна. Второе: моя главная задача была сделать эту кампанию такой, за которую мне не было бы стыдно, чтобы я могла сказать, что я вот сделала максимум возможного, и я провела достойную кампанию. И я это могу про себя сказать. Я сама себе ставлю, притом, я человек требовательный, достаточно высокий балл за саму кампанию, за то, что я говорила, за то, что я делала.

Синдеева: Ну, вот что ты чувствуешь? Сейчас ты опять головой, а что ты чувствуешь после этой всей кампании? То, где ты сейчас находишься. Ты говоришь, у тебя изменилась жизнь, она как изменилась?

Собчак: Сейчас я чувствую скорее опустошение какое-то. И вот только сейчас я начала возвращаться к жизни. То есть, я почему раньше не приходила и на «Дождь», и старалась как-то вообще выключиться из повестки на какое-то время, потому что меня это сильно опустошило, эта ситуация. Я была в таком дисбалансе внутреннем, мне нужно было опять собрать силы, опять их где-то взять, придти в себя. Поэтому я как-то отползла на какой-то момент и приходила в себя, восстанавливала энергию, восстанавливала силы и какое-то вообще ощущение жизни.

Синдеева: А как ты думаешь, эта опустошенность была от высокой нагрузки вот этой эмоциональной и физической?

Собчак: Это было какое-то, знаешь, у меня не было никогда в жизни, притом, что я много работаю, у меня никогда не было такой нагрузки. То есть, ты спишь по 3-4 часа, люди вокруг тебя падают в обморок.

Синдеева: Что изменилось в твоей жизни после кампании?

Собчак: Ну, как? Изменилось, изменилось примерно все. Я начала какой-то новый этап. Мы занимаемся сейчас в том числе Партией перемен. У меня появилась ответственность перед моими соратниками, перед людьми, которые за меня голосовали. Ты выходишь на какой-то другой уровень внутренней ответственности перед людьми, перед...

Синдеева: Что ты планируешь делать? Или что делаешь? В чем эта ответственность?

Собчак: Мы участвуем в выборах, мы строим сеть региональную, мы нанимаем членов.

Синдеева: То есть, просто в какой-то момент про партию вдруг...

Собчак: Ну, про нее перестали говорить специально, это же тоже мы понимаем, как работает эта повестка.

Синдеева: А почему?

Собчак: Ну, потому что это неудобно власти.

Синдеева: Может, поводов нет? Поводов нет?

Собчак: Да нет, мы как, мы вот недавно собирали пресс-конференцию в Питере, в Москве.

Синдеева: Ну, хорошо, что сейчас, расскажи, расскажи, что сейчас партия делает?

Собчак: Сейчас мы, например, в Питере, вот я там не так давно была, недели две назад, мы запустили программу «Объединенные демократы». Это программа по выбору муниципальных депутатов. Мы хотим повторить успех Москвы и сделать такую программу в Санкт-Петербурге для того, чтобы муниципальные...

Синдеева: То есть, для тебя партийная деятельность это не просто там.

Собчак: Для меня это важная часть жизни, конечно.

Синдеева: То есть, ты активно собираешься этим заниматься? Сама?

Собчак: Я сейчас этим уже занимаюсь достаточно активно, другое дело, что у меня есть внутреннее ощущение, я ему доверяю. Я считаю, что вот это время, особенно сейчас, когда ты находишься в оппозиции, когда ты имеешь очень ограниченные возможности участия в политической жизни, вот время просто политического деятеля, оно проходит. И, там, успех Трампа – неважно, он мне не очень симпатичен, но модель, в том числе медийная модель, которой он пользуется, показала свою мега-эффективность. И модель не зависит от самой личности в данном случае. Мне может быть несимпатичен Трамп, но я в восхищении от того, как он, как работает его повестка, как он работает со СМИ, каким образом он поддерживает внимание к себе и там забирает свою аудиторию.

Синдеева: Но это же такое про шоу-бизнес, получается. Понимаешь, фактически?

Собчак: Ты знаешь, мы живем в то время, когда все становится немножко про шоу-бизнес. И политика, это, конечно же, часть шоу-бизнеса, и была ей всегда. Это в нашей стране, где нет дебатов, где нету публичных выступлений, политика это что-то вот такое, сидят люди, чем-то разговаривают. Во всем мире, посмотри дебаты Хиллари и Трампа. Это чистый шоу-бизнес с прописанными тегами, с тем, как они вдвоем стоят, и видно, прописано друг про друга шутят. Потому что они понимают – они работают на избирателя. На то, чтобы люди пришли и проголосовали. У нас все время об этом забывается. У нас главное красиво выглядеть, ничего лишнего не сказать, что-то пробурчать. И ты сама общаешься с политиками, все это знаешь. И уйти. Я вот это хочу поменять. И в этом смысле я хочу заниматься более широкой деятельностью. Я понимаю, что вот сколько бы мне ни говорили там про мой инстаграм, про журналистскую работу, несовместимую с политической деятельностью – это все фигня! Я буду продолжать это делать, я считаю, что это правильно, я делаю это абсолютно осознанно. И я считаю, что за этим будущее. И политики будущего – это не люди, которые там вот себя ограничивают исключительно тем, что отчитываются, сколько дворов они посетили, сколько...

Синдеева: Хорошо. Но при этом, смотри, во время своей кампании ты как раз во многом так себя вела.

Собчак: У меня просто времени ни на что больше не было.

Синдеева: Ты занималась вопросами Дмитриева, ты ездила в Чечню, ты разговаривала, привлекала внимание к Сенцову, а что сейчас?

Собчак: Ну, я и сейчас этим занимаюсь.

Синдеева: А что сейчас делается? Сейчас ничего не про это не слышно, понимаешь, не видно.

Собчак: Почитай мои соцсети. Это не слышно, потому что, ну, как сказать? Это очевидная вещь. Не слышно, потому что раньше каждый день меня показывали по федеральным каналам. Были обязаны это делать в рамках агитационного периода. И, собственно, я шла на эти выборы, чтобы меня было слышно, я об этом много раз говорила. Сейчас я делаю все то же самое, никто это не показывает.

Синдеева: А что делается?

Собчак: Вопрос, например, с Кравченко я довела до конца, написала письма Собянину, на эту тему встречалась в мэрии. И этот вопрос решился, вот он решился там около месяца назад. Я горжусь этим, потому что я приложила массу усилий для того, чтобы он решился. По дому на улице Кравченко прекращено строительство. Это большой кейс, можно посмотреть, у нас везде есть материалы на эту тему. Я продолжаю заниматься какими-то вещами...

Синдеева: Что происходит в Чечне?

Собчак: ...которыми занимаюсь и сейчас. Я собиралась ехать туда на судебное заседание, но оно, было принято решение, чтобы оно было закрытым, туда никого не пустили, поэтому я отменила эту поездку. Ну, то есть, я...

Синдеева: Скажи, вот ты, когда передавала Путину, собственно, список политзаключенных, какая после этого, была еще какая-то реакция спустя какое-то время?

Собчак: Была реакция. Была, я знаю, что была разослана проверка вот по этим людям, он поручил это через Дмитрия Пескова. Дальше я не понимаю, чем закончилось. Пока ничем.

Синдеева: Скажи, пожалуйста, вот когда была тогда встреча Путина после выборов со всеми кандидатами, что ты чувствовала тогда, когда сидела у него за столом?

Собчак: Ну, ты знаешь, я чувствовала... Да ничего особого я не чувствовала. Я чувствовала, что надо решить вопрос, что надо сделать так, чтобы он действительно прочитал этот список, чтобы он обратил внимание на этих людей, донести вот эту информацию важную до него. Мне кажется, что это... Мне было интересно, это был интересный опыт опять же общения в таком формате.

Синдеева: Скажи, когда ты брала для фильма у него интервью, да? Опять же, что ты, я все время хочу с тобой сегодня про чувства, потому что ты девушка разумная, у тебя хорошо соображает голова, что ты чувствовала, когда ты долго с ним разговаривала? Что ты наблюдала?

Собчак: Ему было очень интересно, ему очень нравился разговор, я это видела. Это было приятно. Но я, с другой стороны, понимала, что так должно быть, потому что, понимаешь, нам всем приятно вспоминать сове детство, прошлое и так далее. Дело даже не в геройских поступках. Ему просто было, ну, как? Я тебя сейчас буду спрашивать про 90-ые. Это время молодости, ты будешь вспоминать, как вот вы начали строить «Серебряный дождь», как вот, там, Наташа, расскажи, а как вот первый эфир? И глаз начнет гореть. То есть, я задавала ему вопросы, потому что мы делали фильм про папу, и для меня именно этот период был самый важный, про его, по сути дела, молодость, становление. И он хотел об этом говорить, и было видно, что его эта тема очень интересует. У нас было 15 минут. Вместо этого интервью продлилось больше часа, и уже там Дмитрий Песков, говорил все, вам надо заканчивать, он говорил: «Да нет, подожди, я хочу еще поговорить». И как-то так.

Синдеева: Вот ты допускаешь ситуацию, что, например, если бы тебе удалось до него достучаться, сесть с ним, не знаю, за бокалом вина, никуда не спешить и так далее, рассказать ему все, что происходит вокруг, чего он не знает, скорее всего, а, может, и знает, ну, или знает из каких-то докладных бумажек. Как ты думаешь, он способен еще это слышать?

Собчак: Ну, я вот не верю в миф, что он вот ничего не знает. Честно могу сказать, я в это не верю. Я думаю, что, конечно, есть вещи, о которых он не знает, это какие-то там перегибы на местах, но система ему понятна. Как она работает, ему тоже ясно. Про самые яркие кейсы он в курсе, и в курсе достаточно глубоко тех или иных вещей. Я думаю, что у него просто точно есть свой ответ на это на все. И, кстати, эта встреча с кандидатами это очень хорошо показала. Потому что начинаешь говорить с ним там про экономику, как Титов, например, или про геополитику, как это делала я и Явлинский. У него есть на это, просто это надо понимать, что есть другая правда. Вот она у него такая. Нам может это не нравиться, но не надо исходить из того, что там сидит человек в облаках, ничего не понимает, и вот он такое творит. У него просто есть свое понимание, что там европейский мир, западный мир, скажем так, играет против России, что они хотят разорвать страну в клочья, что они всегда играли против, хотя он долго пытался найти с ними общий язык. И он реально пытался, мы можем это по фактам посмотреть, поэтому в его голове там желание вступить в НАТО, желание там упрочить с ними отношения экономические, оно было в какой-то момент. Он считает, что его обманули, он считает, что его кинули. Он считает, что Запад повел себя непорядочно. И сейчас он просто отвечает им тем же, что они не понимают по-хорошему, ну, значит, нас вынуждают поступать плохо. И в итоге, понимаете, рай наш. Поэтому у него есть своя логика этих событий. На каждый момент, что ты скажешь, а как же вот свободу Сенцову, он скажет...

Синдеева: А фильм посмотрел в итоге?

Собчак: У меня попросили флешку для просмотра.

Синдеева: Но ты не знаешь реакцию.

Собчак: Пока нет, но, если будет возможность, я обязательно спрошу.

Синдеева: Ходили упорные слухи, собственно, почему и Оксана Дмитриева, наверное, так резко выступила в твой адрес, что ты будешь участвовать в губернаторских выборах в Санкт-Петербурге. Правда?

Собчак: Ну, смотри, это же всегда люди ищут, что если вот человек там участвовал в выборах, значит, какая-то должна быть выгода от этого. Либо он станет губернатором Петербурга, либо пост какой-то получит, либо, действительно, деньги в мешке. То есть, люди всегда подозревают тебя в каких-то невероятных мотивах. И это всегда забавно наблюдать, потому что это, конечно, абсолютная неправда. По поводу Санкт-Петербурга, мы будем там проводить большую работу, я буду об этом говорить, но пока на сегодняшний момент...

Синдеева: Но в выборах губернатора будешь участвовать или нет?

Собчак: У меня пока такого решения нет, скажу так.

Синдеева: Хорошо. Вот представь, что через два месяца мы тут все узнаем, что ты идешь на губернатора. Как ты думаешь...

Собчак: Нет, так это точно не будет.

Синдеева: Как у людей? У них такие же возникнут вопросы, понимаешь?

Собчак: Я уже сказала на эту тему, что я буду это решать как раз вот с теми людьми, которые будут претендовать на этот пост. Я считаю, что должен быть единый кандидат, и я точно, даже если такая идея у меня возникнет, я точно всегда буду готова уступить тому, кто сильнее, у кого выше рейтинг и так далее.

Синдеева: То есть, если, допустим, вдруг есть ты, есть Оксана Дмитриева, ну, и кто еще, например?

Собчак: Ну, Артемьев.

Синдеева: Вот, смотри, как.

Собчак: Я свою цель сейчас вижу в другом. Я вижу свою цель не в том, чтобы участвовать в этих выборах, а в том, чтобы заниматься отменой муниципального фильтра, помогать муниципальным депутатам заниматься отменой муниципального фильтра, в том числе в Санкт-Петербурге. То есть, мне бы хотелось в этом смысле поработать не на себя, а на некую важную цель.

Синдеева: То есть, через два месяца мы не услышим, что ты пошла на губернатора?

Собчак: Думаю, что нет.

Синдеева: Если бы, опять же, извини, я все время возвращаюсь к той ситуации, потому что я тоже очень много думала про твою кампанию. Даже не про кампанию, про результат. Многие говорили о том, что вот сейчас Собчак получит либо пост, позицию. Кстати, «Первый», «Второй» канал приглашали?

Собчак: Ну, мы до как раз вели переговоры с Константином Львовичем, до кампании.

Синдеева: Но тогда, когда ты уже была заявлена?

Собчак: Уже после этого. Нет, у нас были с ним в июне месяце переговоры о программе. И как раз наоборот они заглохли, когда я начала делать кампанию. Поэтому, мы должны были запускаться до кампании. У нас был проект, который мы обсуждали. И это все пф-ф.

Синдеева: А хорошо, а если завтра к тебе придут с проектом на «Первый» канал – пойдешь?

Синдеева: Конечно. Я вообще всегда пойду, потому что я считаю, что это важно. Если это будет проект, который...

Синдеева: Независимо от того, какой проект?

Собчак: Нет, конечно, зависимо. Ну, то есть, это, в «Дом 2» я не пойду. Но если это будет возможность сделать политический проект или возможность сделать какой-то важный социальный проект.

Синдеева: Нет, а если тебе не социальный, не политический, ну, не знаю, развлекательный. Ток-шоу.

Собчак: Смотря какое. Если это там то, что мне будет интересно, условно, «Вечерний Ургант» или там какого-то такого формата, где ты можешь делать что-то творческое, яркое и в той или иной форме себя реализовывать, ну, я, наверное, рассмотрю. Но я еще раз говорю, у меня в этом смысле очень чистая позиция, я всегда ее придерживаюсь. Меня запрещали на каналах. Я при этом всегда была готова там делать то, что я хочу, там и на MTV, и на «Первом» канале, на «НТВ». У меня не всегда была такая возможность. Я просто не исхожу из того, что вот есть там некие нерукопожатные люди, и поэтому давайте сидеть в нашем Фэйсбуке, и только там выступать. Надо использовать любую возможность.

Синдеева: Фильм про папу. Кто-то из федеральных каналов вообще рассматривает показать?

Собчак: Я очень хотела, но пока мне все отказывают. Я послала и Добродееву.

Синдеева: А ты сама? Ты сама?

Собчак: Да, я сама. Я показала лично Константину Львовичу, я показала, ну, послала Добродееву.

Синдеева: А что они говорят?

Собчак: Ну, как бы они не говорят ни да, ни нет, но я понимаю, что все как-то.

Синдеева: А если тебе кто-то из них скажет, ок, покажем, но с купюрами с определенными.

Собчак: Надо обсуждать, с какими. Какие-то вещи мне крайне важно, чтобы остались. Какие-то вещи, ну, я готова обсуждать.

Синдеева: А это компромисс или важнее?

Собчак: Конечно, компромисс. Ну, смотрите, во-первых, у нас есть договоренность с Верой. Я без ее согласия тоже...

Синдеева: С Верой Кричевской, с режиссером.

Собчак: Да, я ничего делать не буду, и для меня важно, что это наш совместный фильм. Это может быть только наше совместное решение. Смотря какие купюры, вот опять же. Можно вырезать потому что просто хронометраж очень большой, или нам не хочется долго показывать людей, которых никто не знает, там, расследуя какие-то мелкие кейсы по там квартире. Это один вид цензуры. Вырезать, например, там сцену очень важную для меня про царя горы, это другой вид цензуры. Вот на это я, конечно, не пойду. То есть, смысловые вещи вряд ли возможно убрать. А какие-то хронометражные вещи, так какая-то фактура, которая не так, может быть, важна – почему нет?

Синдеева: Если вдруг Навального посадят, что ты будешь делать? Извини, что ты, вроде как ни при чем.

Собчак: Ну, его, мне кажется, и так как-то сажают периодически.

Синдеева: Могут опять слепить, собственно, дело. Может быть, поэтому сейчас и были вот эти все его временные посадки.

Собчак: Ну, слушай, мы же понимаем, что его могут посадить в любой момент. Это вопрос одного звонка, одного решения. Просто нет такой задачи сейчас. Задача его маргинализировать максимально, приучить людей к его посадкам, сделать так, чтобы люди привыкли к этому, как к дождю осенью. Что, ну, Навального опять на 30 суток, опять, еще раз посадили. Чтобы он был таким персонажем, который бесконечно попадает в какие-то злоключения с полицией, все время сидит свои 30 суток – такое вот мелкое хулиганье. Это то, что пытается сделать из него власть, и в чем, надо сказать, в общественном сознании таком глобальном она преуспевает, потому что мы же видим, как раньше встречали Алексея на выходе, и как сейчас. И мне жалко, мне печально это наблюдать. Потому что это очень, ну, как сказать, это такой иезуитски коварный план. Они его осуществляют. Алексей борется. Я не знаю, кто выиграет эту борьбу.

Синдеева: Скажи, что в твоей кампании опять же президентской для тебя было самым тяжелым? Были моменты, когда тебе было там, не знаю, слезы в подушку?

Собчак: Да, да. У меня был самый тяжелый... Ну, я дальше как-то с этим стала свыкаться, общаться с людьми, которые очень нуждаются в твоей помощи. Ты не можешь ничем помочь, потому что, ну, у тебя нет таких возможностей, таких ресурсов. Они тебя просят об этом. Это ужасное ощущение, потому что это такое... тяжелая вещь.

Синдеева: А что ты в этот момент говоришь этим людям?

Собчак: Ой, ну, это... Ну, что-то говорю, но это все... Я себя ненавижу в этот момент, их жалею невероятно, и мне больно, и я не понимаю. Им всем не помочь, им нельзя объяснить. То есть, ты стоишь, и ты вынужден объяснять людям, что вам надо сменить власть для того, чтобы, там, вы не жили в трущобах. Ты не можешь взять и построить или всех их переселить в нормальные условия. Ты понимаешь, что люди живут просто как бомжи. Что люди, не знаю, крайне бедствуют.

Синдеева: Да, это мы все знаем хорошо.

Собчак: Это все по провинции видно так, как... И они при этом терпят, и они все равно надеются. Это ужасно. Честно говоря, это ни с чем нельзя сравнить.

Синдеева: Как относилась мама к твоей кампании вообще? Вот что она тебе говорила?

Собчак: В чем-то поддерживала, давала какие-то советы. Ну, я старалась ее в это как-то не пускать.

Синдеева: Ты знаешь, вот в этом фильме о папе у меня возникло чувство, когда я посмотрела на ваш вот этот вот диалог, ну, мне в какой-то момент показалось, что это был, не знаю, чуть ли не первый ваш такой откровенный разговор друг с другом. Мне правильно это показалось?

Собчак: Да.

Синдеева: А скажи, и я, можно тебе еще, я никогда тебе об этом не говорила, что я думаю про Ксению Собчак, почему я прощаю ей очень многие вещи, да? Потому что мне кажется, что в детстве случился какой-то надлом именно в отношениях с мамой.

Собчак: Ну, да, наверное, так и есть. Мне кажется, мы все по-своему травмированы, это нормальная ситуация. Ну, у меня была сложная ситуация с мамой, мне было тяжело. У меня было ощущение такой травмы. Но как-то с этим надо жить дальше.

Синдеева: А ты пытаешься это прорабатывать как-то? Не знаю, с мамой?

Собчак: Ну, пытаюсь.

Синдеева: Вообще, вот этот фильм, вот эта встреча, вот этот разговор, он что-то поменял в этих отношениях?

Собчак: Ты понимаешь, это, как тебе сказать, это... Вот когда папы не стало, я нашла его, я смотрела разные бумаги его в столе, дневники какие-то. Мне важно было с этим пожить. И я нашла его анкету какую-то, знаешь, журналист какой-то его спрашивает, какие-то дурацкие вопросы. Там ваш любимый цвет, ваша любимая книга? И в том числе он отвечает на вопрос «самый любимый фильм», он говорит «Осенняя соната» Бергмана. Мне 18 лет тогда было, его только не стало. Я не смотрела этот фильм. И я его посмотрела. Для меня это стало шоком. И таким событием, не просто встреча с великим режиссером, а событием очень личным, потому что я поняла, что папа очень многое понимал про наши отношения, про маму мою. И вот ты спрашиваешь меня, поменял ли этот что-то разговор? Это как в этом фильме, с моей мамой, к сожалению, невозможно, не может произойти никакого события, которое может поменять. Если ты помнишь концовку этого фильма, вот тебе кажется, что все вот это, на разрыв, что они наконец-таки объяснились, спустя эти годы, и вот все это происходит, и она садится в поезд, и дальше обсуждает также, куда она поедет, какой концерт, и как это все будет. Но вот это очень, мне это очень созвучная история. Мама такой человек. Это надо просто принять, принять это сложно. Но я работаю над собой в этом направлении. Это единственное направление, в котором, наверное, можно работать.

Синдеева: Какие для себя ты в воспитании сейчас Платона из этого сделала, не знаю там, извлекла уроки что ли? Я не знаю, как ты?

Собчак: Ну, вовлеченность другого человека такая неформальная, а реальная вовлеченность, когда ты живешь его проблемой, его жизнью, пытаешься понять его, пытаешься почувствовать это.

Синдеева: Ну, получается? Как ты думаешь, получится?

Собчак: Не знаю, не мне ж судить.

Синдеева: Ведь ты же тоже...

Собчак: Это, слушай, это мы все потом узнаем, когда наши дети пойдут или не пойдут к психоаналитикам рассказывать о том, какие у них были тяжелые родители. Не знаю.

Синдеева: Но ты на эту тему все-таки рефлексируешь, ты думаешь об этом?

Собчак: Да, для меня это такой очень важный вопрос, потому что я понимаю, что у меня от мамы тоже много. Я тоже деятельная, эмоциональная, ну, такая зацикленная на себе во многих вещах. Мы всегда продолжение наших родителей, это вообще самое ужасное, когда ты что-то в них не любишь, а потом понимаешь, что ты это и есть они. И это, конечно, чудовищная вещь, которая примерно лет в 30 тебя так как-то накрывает. Вот. Но я да, я борюсь с этим, стараюсь бороться. Я помню о том, что во мне еще много папы. И, в общем, достигаю этого баланса.

Синдеева: Как ты их между собой там.

Собчак: Достигаю какого-то баланса.

Синдеева: На этой достаточно эмоциональной ноте мы почти подошли к концу программы. Я спрошу, я тоже должна об этом обязательно сказать, потому что об этом и наши зрители знают, и сотрудники телеканала. Ты очень сильно обиделась на телеканал «Дождь», и в одном из интервью, ну, такое привела сравнение, я не хочу это цитировать, оно было жутко обидным.

Собчак: Ну, почему? Процитируй.

Синдеева: Ну, знаешь, я не буду точной, не помню. Но в общем-то там отчасти это было такое сравнение с фашистами.

Собчак: Ну, нет.

Синдеева: Ну, какое-то, ну, слушай, так все восприняли. Я почему тебе и говорю, не хочу цитировать, дабы не усугубить. Если ты помнишь, можешь процитировать, но всем сотрудникам телеканала было адски обидно, обидно, все разозлились. «Ну, как так она может?» А при этом в этот же день ты на форуме выступала тогда от телеканала «Дождь». Я, наверное, была единственным человеком, которая попыталась тебя как бы оправдать, да? У нее был повод обидеться на телеканал, на котором она проработала 5 лет, потому что, наверное, жестче, чем телеканал, Ксению во время кампании там критиковал, там задавал какие-то вопросы, наверное, никто так жестко этого не делал. Но это вот я, это моя позиция, да.

Собчак: Смотри, мне есть, что сказать. Там ничего, конечно, не было о фашистах, можно найти эту цитату. Это было про внутривидовую борьбу, которая самая жесткая. Я говорила о том, что, условно, к сожалению, так устроена человеческая природа, что если завтра к власти придет человек совсем других взглядов, то его будут меньше ругать, чем вот ты вырвался из нашей среды и куда-то пришел. Мне действительно было обидно, обидно, как сказать? Это не было связано с самим телеканалом «Дождь», это было связано с конкретными людьми, там работающими. И мне было обидно, что эти люди, вот ты даже сейчас говоришь: «Наша аудитория разделилась, как тебя воспринимать». Слушайте, а то, что там Невзоров у вас работает, это как, нормально воспринимают? Они как-то с этим живут? Вы знаете, что делал Невзоров? Вы слышали его разговоры с Березовским? Вас ничего это не оскорбляет, что этот человек ассоциируется с телеканалом «Дождь»? И это такое страшное лицемерие. Понимаешь, меня мало что в жизни так заводит, как лицемерие. Когда Анна Монгайт, которая сильно парится по поводу своего внешнего вида, и как у нее там платье с цветом волос сочетается, но при этом пишет комментарий: «Ну, да, Ксения так переживает по поводу своих платьев в инстаграме». Это мне говорит Паша Лобков, который может действительно там, не знаю, одеть один и тот же костюм? Или Анна Монгайт, которая два часа, подожди, делает себе прическу?

Синдеева: Но Аня Монгайт девочка, слушай! Она же девочка тоже, понимаешь?

Собчак: Это лицемерие! Наташ, я же не против, чтобы меня критиковали, не любили! Я вообще за свободу слова. Или там обсуждали мою кампанию. Я против лицемерия. Как наша, подожди, как наша, дай мне договорить!

Синдеева: Но подожди, она же тоже в том числе тебя за лицемерие обвиняет.

Собчак: Невзорова нормально они воспринимают? Или Белковского? Или вообще, кто там у нас еще был, или Кашина? Или многих других людей, которым очень, кого-то из них я люблю, кого-то нет, но это люди каждый со своей судьбой. И Невзоров здесь, наверное, самый яркий пример.

Синдеева: Ксюш, ну, там, смотри, я не помню сейчас этого поста...

Собчак: И то, что эти люди, вот этот условный, ну, как бы, скажем так, определенная часть либерального сообщества, которая начинает тебя клеймить просто за то, что ты вот выступил с какой-то своей позицией. Не пошел против них – многих из этих людей я уважаю – а просто ты вышел и сказал: «А я тоже хочу! А я тоже хочу попробовать»...

Синдеева: Ксюш, но мне кажется, вот ты знаешь, я сейчас здесь заступлюсь за Аню, я помню этот пост опять же не детально, но там как раз, она как раз в том числе не про платья, а про лицемерие, что, с одной стороны, тут платья, юбочки и, там, не знаю, сумочки и так далее, а, с другой стороны, защита…

Собчак: И что? А у нее нет лицемерия в том, что она с красивой прической тоже рассказывает о Керченской трагедии? И что, это тоже? В этом есть лицемерие? Или в этом есть просто желание хорошо выглядеть в эфире? Или там, не знаю, носить модную одежду, интересоваться модой? Здесь есть какое-то противоречие? То есть, нельзя одновременно ненавидеть режим, ненавидеть, там, вороватых чиновников и бороться с коррупционной властью, и при этом любить «Шанель» и «Кристиан Диор»? Я не считаю, что в этом есть противоречие. Я люблю моду, я люблю это как искусство, я люблю носить красивые вещи. Я не вижу, в чем здесь противоречие с тем, что я искренне считаю, что многое в нашей стране происходит несправедливо. И это ханжество – считать иначе. Это ровно про то, что секса в нашей стране нет. Это ровно то же самое. Как связано то, что есть секс или нет, и то, как ты относишься к делу Кирилла Серебренникова? Это дичайшее лицемерие, которое происходит только в нашей стране. Это лицемерие связано с тем, что вот люди любят ненавидеть тех, кто, по их мнению, относится к твоему кругу, но пошел куда-то дальше.

Синдеева: Ну, хорошо, но ты, вот, смотри, вот ты в этом интервью все равно обидела всех, да? Вот ты, ну, то есть, ты считаешь, это правильно? Вот ты об этом не жалеешь?

Собчак: Там не было ничего сказано, там не было никаких сравнений с фашистами. Там была абсолютно понятная фраза про внутривидовую борьбу.

Синдеева: Но там, знаешь...

Собчак: И я почувствовала это от «Дождя», то есть, меня действительно так как на «Дожде», меня мало где критиковали.

Синдеева: Навальный, между прочим, считает по-другому. Считает, что, и, собственно, поэтому практически вообще перестал давать интервью «Дождю», не ходит на «Дождь», потому что он считает, что телеканал всяческими всеми способами поддерживал тебя, что мы были твоим телеканалом, который освещал твою кампанию, и так далее. С одной стороны, меня это успокаивает. Смотри, меня это успокаивает, потому что мы правильно работаем, если такие две противоположные точки зрения.

Собчак: Ты пойми, я же не обижаюсь на новости, которые, я обижалась, и я приводила там в примеры эти факты.

Собчак: Когда ты знаешь, что приходит на открытие мемориала сын Бори Немцова, ну, я просто считаю, что это прямо мерзость, понимаешь, когда ты вместо этого пишешь: «Семья Немцова отказалась придти на мемориал». Ну, это прямо грязная грязь, и делалось это, конечно, сознательно. Таких заголовков было очень много. Таких специальных коверканий...

Синдеева: Да нет, я не думаю, что сознательно, но, конечно, конечно, повышенный интерес к твоей персоне, к тому, что делается, и определенное отношение у всех, да, и у аудитории, и у журналистов, конечно, так или иначе влияет в том числе на то, как сформулировать это.

Собчак: Ну, это да, но это устроено именно так. Но просто представь, что какой-нибудь там журналист «Фоксньюз», ведущий журналист с большой там, не знаю, праймовой аудиторией пойдет куда-то, и все начнут злобно на него шипеть. В интересах телеканала будет по-разному обсуждать кампанию, прикалываться, критиковать, но делать это так, чтобы еще больше на этой волне к себе вызвать интереса, там, не знаю, идти в фарватере этой кампании. Это логика любого бизнеса, любого телеканала. Но у нас в России все по-другому устроено. Это же, как тебе сказать? И тут никто не говорит о том, что надо хвалить! Ну, просто очевидно, что если уже сложилась такая ситуация, то любой телеканал, любое медиа к этому причастно, и может в фарватере этой истории выйти куда-то дальше. Не значит, поддерживая, но играя в это, прикалываясь над этим, веселясь, не знаю, делая какие-то, не знаю, нападки, но делая это интересно, весело и так далее. Вместо этого все стали дико шипеть и, значит, ядом там вот это вот все писать.

Синдеева: Ксения Собчак, «Собчак без правил» в ближайшее время на телеканале «Дождь». Мы эту программу покажем, в том числе, в «Ютубе», она будет открыта, мы тоже учимся работать с этой сложной для нас аудиторией.

Собчак: Лучше мою программу откройте в «Ютубе», чтобы она была.

Синдеева: Нет, подожди, нет, мы не можем. Нет, мы не можем, потому что подписка – это то основное, что дает нам жизнь. Поэтому я приглашаю всех подписываться на телеканал «Дождь». Так, тебе подарок от компании BORK. Ты девушка, любишь за собой ухаживать, следить, хотя вряд ли это делаешь сама. Но это очень удобный фен. Я знаю, у тебя много всего BORK.

Собчак: Ну, все, теперь Анна Монгайт точно обзавидуется. У меня будет самая красивая прическа.

Синдеева: У Анны Монгайт там целый Ашот вокруг нее колдует.

Собчак: Спасибо большое, Наташ.

Синдеева: Все, спасибо, до встречи в эфире.