Писатель и бывший главред Дождя Михаил Зыгарь объяснил, почему не станет заниматься проектами на бюджетные деньги и стоит ли государству финансировать культуру в целом.
Полную версию программы смотрите здесь
Бомбический проект, конечно, «1917», у которого год срока. Ты привлекал деньги разных людей, в том числе ты привлекал деньги Сбербанка, если я не ошибаюсь, да?
Три спонсора. Сбербанк, «Яндекс» и Дмитрий Борисович Зимин.
Вот! Вот у меня, конечно, тоже возникал вопрос. Понимаешь, Сбербанк, с одной стороны, это банк вроде, с другой стороны, это государственный банк. Плюс на фоне ситуации с Кириллом Серебренниковым, когда были деньги государства.
Вот у тебя нигде не скрежетало, что это правильно или неправильно?
Ты знаешь, я не брал деньги у государства и никогда…
А для тебя Сбербанк ― это…
Я не оказывался в ситуации… Сбербанк ― это частный банк, там есть всё-таки государственный пакет.
Всё-таки это государственный банк.
А есть и акционеры, которые не являются государством. Всё-таки Сбербанк ― это не государственная казна и не бюджет.
Более того, я как раз считаю, что вообще идея государственного финансирования культуры порочна.
Это, в принципе… Я согласна с тобой, да.
Это другой вопрос, но мне кажется, что эти восклицания: «Боже мой, государство должно давать деньги на документальное кино, на мультипликацию»… Да ничего не должно. Государство должно содержать, не знаю, пенсионеров. Это большой вопрос ― на что государство должно тратить деньги. Но, на мой взгляд, оно не должно тратить деньги на культуру, особенно… Потому что всякий раз, когда государство берет на себя ответственность за культуру, оно начинает думать, как Владимир Мединский: это мои деньги, поэтому я буду тратить на культуру, как я её понимаю.
Поэтому не надо вообще. Вполне возможно делать осмысленные, важные, классные проекты, которые при этом находят аудиторию. То есть это не сложно ― найти доступ к аудитории.
Ну хорошо, а если бы возникла такая дилемма? У тебя просветительский исторический проект. Приходит к тебе Военно-историческое общество, понимаешь, и говорит: «Миш, клевый»…
Не приходит.
А если придет? Ну искушение же есть. Вот бюджет, вот делайте. Это историческая история, никакой здесь тебе как бы политики, идеологии даже.
Понимаешь, мы, во-первых, с тобой знаем, что такого искушения на самом деле не бывает, что если к тебе приходит кто-то, за сотрудничество с кем ты думаешь, что будет стыдно, то, как правило, и даже если ты начинаешь переговоры, то, как правило, ты понимаешь, что ты не сможешь делать то, что ты хочешь. Тебе будет стыдно не только за лейбл, но и за контент. Потому что эти люди влезут в контент, они всё испоганят.
А если не влезут?
Да влезут.
Говорят: «Не влезем».
Обманывают, значит. Смотри, стыдно может быть, потому что у людей плохая репутация.
Хорошо, на этапе предложения ты сразу бы отказался?
Ну да.
Вот то есть как ты это чувствуешь?
Я, наверно… Знаешь, я, во-первых, ты знаешь, не супер… Я обычно называю это «я не талиб», но я не знаю, поймет ли тонкий образ наша аудитория. Я не суперпуританин, я против коллективной ответственности. Я не считаю, например, что все люди, которые работают на телеканале каком-нибудь, который мне дико не нравится и кажется преступным, например, я считаю, что многие сотрудники государственных телеканалов несут личную ответственность за гражданскую войну на востоке Украины. Я думаю, что их нужно судить, потому что если люди виноваты в гибели людей, журналисты ― в гибели людей, которые были обмануты…
Да.
Поехали в качестве добровольцев и погибли. То вина лежит на конкретных журналистах конкретных программ российских телеканалов.
Я за персональную ответственность, но я против коллективной ответственности. Я не думаю, что все уборщицы в «Останкино», я не думаю, что все гримеры, а также все журналисты, которые работают в «Останкино», несут в равной степени ответственность. Я за очень… за чуть более разумный подход к этому.
Поэтому в этом смысле я не черно-белый человек.
Понятно. Хорошо, а вот смотри…
Понимаешь, я не хочу, конечно же, чтобы мне было стыдно за то, чем я занимаюсь.
Понятно.
Для меня это очень важно. Единственное ― у меня нет ничего, кроме репутации и кроме моего удовлетворения от того, что я делаю. Я это делаю всё для себя, я это делаю всё, чтобы мне было интересно и аудитории. Если мне будет не интересно, я боюсь, что аудитории тоже будет не интересно.
