Михаил Идов: ночь, когда победил Трамп, была одной из худших, я с 11 сентября так себя не чувствовал

Программа «Синдеева» вышла из отпуска наконец какого-то длительного и новогодних каникул. Сегодня первый гость, Михаил Идов, сценарист, писатель, музыкант, журналист, бывший главный редактор журнала GQ. Я должна об этом сказать, потому что многие тебя запомнили в этой роли, потому что это была яркая какая-то часть твоей биографии.

Вот скажи, ты для себя кто больше всего? Вот как ты себя можешь… Не знаю, если бы у тебя спросили: «Вы кто? Ваша профессия?». Что ты любишь больше всего в себе?

Это звучит как-то одновременно слишком скромно и слишком претенциозно, но, в принципе, всё, что вы перечислили, ― это всякие способы рассказывать истории. Наверно, сторителлер, рассказываю истории. Либо в литературе, либо невыдуманные истории в журналистике, либо какие-то более импрессионалистические истории, которые превращаются в песни, и так далее. Всегда хотел просто рассказывать истории.

А журналистика сейчас в твоей жизни хоть как-то присутствует? Или все-таки кино и сценарии поглотили сейчас?

За 2016 год я написал одну статью в New York Magazine.

В общем, можно одну написать.

Ну да. И она, собственно, была про то, как я стал сценаристом.

То есть это была твоя опять история, про тебя, да?

Да. Сейчас моя альма-матер New York Magazine меня попросил написать статью про жизнь в России.

Кого?

Мою жизнь в России как пример для трамповских времен грядущих. Это очень смешно, потому что они все там очень перепуганы. Статья реально… Я сначала даже не понял, чего они от меня хотят. Они такие: «Напишите, как там, у нас же сейчас всё так же будет!».

 «Расскажи, как там у вас».

«Может, у вас советы какие-нибудь есть? У нас же сейчас прямо как у вас всё пойдет, да?».

И что ты написал? Интересно просто. Можешь чуть-чуть рассказать, что ты написал? Про Трампа мы поговорим попозже. Расскажи, что ты написал, какие ты советы дал.

Я буду говорить как можно дольше, чтобы оттянуть этот момент ― разговор о Трампе.

Нет уж.

Я написал довольно банальную, но, на мой взгляд, очень важную вещь, что главное не степень либерализма в обществе, а степень силы институтов и доверия к этим институтам. Постсоветская Россия ― это очень интересный пример того, что бывает, когда вот любые институты оказываются под подозрением. На примере «скорой помощи», которую не пропускают на шоссе в пробке, потому что слышали, что на «скорой помощи» ВИПы путешествуют в аэропорт.

Вот такие вещи ― они, на мой взгляд, самые опасные, опаснее, в некотором роде, чем авторитаризм как таковой. Потому что доверие к институтам и функционирующие институты либо есть, либо нет. Они как Дед Мороз со Снегурочкой ― если в них веришь, они есть, а если ты в них не веришь, их нет, они перестают работать. В примере со «скорой помощью» не важно, правда это или нет. Если в обществе созданы условия, при которых можно поверить, что это действительно так, то это автоматически становится действительно так, потому что общество становится обществом, в котором не пропускают «скорую помощь». А правда это или нет, уже, как ни странно, оказывается за скобками.

В общем, самый простой совет, который я могу давать…

Американцам?

По этому поводу американцам ― это «берегите институты, не поддавайтесь конспирологическому мышлению», вот это.

Но раз уж у нас всё пошло не так, и про «Ла-Ла Ленд», с которого я хотела начать программу, а ты не смотрел этот фильм, поэтому еще и бессмысленно с тобой его, наверно…

Простите. Я только что «Одержимость» посмотрел, пару дней назад.

Да. Давай тогда уж ладно, коснулись уж Трампа и Америки, собственно. Когда выйдет программа, то уже состоится инаугурация Трампа, наши зрители ее уже посмотрят, и будет реакция понятна и мирового сообщества, и России. Поэтому мы не знаем с тобой пока к выходу программы, как отреагируют на инаугурацию, и он говорит, что он уже подпишет два указа в этот день, собственно.

Вопрос. То есть у меня несколько вопросов про то, что произошло в Америке. Первая твоя реакция, как только он в принципе выдвинул… не он, а когда его кандидатура попала в списки кандидатов. Какая была твоя реакция? Ты вообще мог допустить, что это вообще в Америке возможно и что он дойдет до финальной точки?

Да, конечно. Я радовался, разумеется, страшно.

Так.

Потому что я считал, что, вот, как здорово, это такой рак, разъедающий изнутри Республиканскую партию. Была эта Tea party, «Бостонское чаепитие», анархическая фракция внутри Республиканской партии, которая в 2010 году как реакция на Обаму начала появляться. По моим расчетам, это было от 10% до 20% населения. Я думал: «Вот здорово, эти активные, обозленные 10–20% сейчас сожрут изнутри Республиканскую партию, и она навсегда останется ― то есть на обозримое будущее ― партией меньшинства». Потому что с этим ничего не поделаешь, она компрометирует себя.

Ну то есть ты не допускал, да, что Трамп дойдет до точки? То, что он появился как кандидат…

Я допускал и хотел, чтобы он получил номинацию, разумеется.

Да.

Потому что я, как все остальные люди, думал, что у него нет никакого шанса против Хиллари.

Не все остальные.

И поэтому я страшно радовался: да, давай, покажи истинную сущность американского консерватизма. Отлично, пусть партия, которая годами заигрывала с худшими инстинктами человечества ― расизмом, клерикализмом и так далее ― пусть она пожнет бурю. Но в результате ее пожали все.

Что случилось дальше, когда ты уже понял, что победа, скорее всего, неминуема? Или ты до последнего все-таки не верил, что это случится?

Ну как? Я сделал…

Ты голосовал, кстати?

Да, я голосовал по открепительному из Берлина, да. Ну как? Мы с моей женой Лили сидели всю ночь с восьмого на девятое ноября, упершись в компьютер, на котором на сайте New York Times эти чертовы, такие на одометр похожие стрелочки вот так дрожали: типа шансы Хиллари, которые к восьми вечера были на 84%, к девяти утра пришли к нулю. Просто сидели, бухали, плакали.

В общем, да, одна из худших ночей в моей жизни. Я с 11 сентября так себя не чувствовал, как чувствовал сейчас. Я сразу…

Ты можешь объяснить, почему? Объясни зрителям. Понимаешь, ты же долго прожил в Америке. То есть для тебя это…

Большую часть жизни.

Большая часть жизни, это твоя родная страна, которая, в общем-то, тебя в том числе воспитала, да? И понятно, что ты это воспринимаешь не так, как мы здесь. Потому что нам это интересно, мы за этим наблюдаем, мы понимаем, что на нас это точно как-то тоже повлияет, но мы не можем прочувствовать то, что чувствуют настоящие американцы.

Ну а что здесь объяснять? Это просто вопрос того, где… даже не в идеологическом, а в моральном спектре вы находитесь. То есть еще в 2008 году мы очень сильно вложились эмоционально, финансово, временем в кампанию Обамы.

Конечно, я совершенно его неприкрытый фанат, продолжаю таковым быть сейчас. Я считаю, что главной его ошибкой во время первого срока были вот эти постоянные поиски компромисса, заблуждение, что с республиканцами можно как-то работать, что можно нащупать общую какую-то позицию, в то время как Республиканская партия очень четко превратилась в партию тотального обструкционизма, где задачей было просто гасить все инициативы, не предлагая ничего взамен. Так же, как сейчас, например, миллионы человек останутся без медицинской страховки, и никакого альтернативного плана нет. То есть просто у них была страховка, а теперь нет.

Ты имеешь в виду, если они закроют проект  ObamaCare.

Который собираются закрывать в течение дней.

Собираются. То есть ты все-таки веришь, что это случится. Я знаю, что всё время есть какие-то такие опять же… про институты, понимаешь? Давай вернемся к институтам. Все-таки в Америке, в отличие от России, институты сильные. Насколько власть президента, насколько, скажем так, особенности личности именно этого президента могут повлиять на то, что институты американские начнут сдавать позиции?

Смотрите, в Америке есть прекрасная система сдержек и противовесов, но сейчас у республиканцев все карты. У них президент, Конгресс, Сенат и свободное место в Верховном суде. Это самый катастрофический вариант, который можно себе представить.

А те люди, которых он сейчас уже набирает в команду? Ты же следишь за этим, ты понимаешь, кого он набирает?

Нет. Это то, к чему я хотел подойти. Я не слежу за этим. Я превратился в человека, которого я всю жизнь презирал, в человека, который… Внутренняя эмиграция, внутренний «Ла-Ла Ленд». Девятого ноября я снес у себя с телефона фейсбук, твиттер и New York Times, отключил новости. Где-то недели три я вообще не знал, что происходит.

Я сказал… Причем Лили всё это смотрела и переживала. Еще недавно со слезами на глазах смотрела последнюю речь Обамы, речь Мишель. Я ничего этого не смотрел. Я сказал, что просто я не могу. Потому что единственный способ для меня сейчас продолжать функционировать, а на мне висят дедлайны, проекты и далее ― это находиться…

Просто закрыться.

Это застрять на стадии отрицании происходящего вообще. Когда-нибудь, когда у меня будет свободный месяц, я думаю, что я просто в какой-то момент посмотрю на часы и скажу: «Окей, сейчас можно», просто упаду на пол и буду там корчиться пару недель. Но сейчас я просто всё это закрыл.

То есть ты…

Я не слежу за новостями. Я превратился ровно в того человека, ровно в то, что я всегда не любил в российской интеллигенции ― вот это «Ах, политика ― грязное дело, мы выше этого, жизнь ума, знаете, я лучше на выставку Босха схожу». Я превратился в течение суток ровно в этого человека.

Я думаю, что когда-нибудь я оттаю от этого, но сейчас я ровно вот так. То есть я не готов с вами Рекса Тиллерсона обсуждать сейчас.

А ты летаешь сейчас в Америку? Тебе надо зачем-то туда летать?

В основном в Лос-Анджелес, в Нью-Йорк уже…

То есть по работе.

Да. Я думаю, что когда и если мы вернемся в Штаты, то это уже будет скорее в Лос-Анджелес, а не в Нью-Йорк. Мы сейчас продаем квартиру в Нью-Йорке, завязываем там какие-то хвосты.

Твой круг, твои друзья ― как они там? Живущие, оставшиеся там. Понятно, у тебя есть возможность, ты в России сейчас живешь и в Германии. Но люди там живут, многие, наверно, не имеют возможности взять и уехать, закрыться. Что они, как они переживают?

Как? Они протестуют. Очень многие из них сегодня в Вашингтоне. Я не знаю, к чему это приведет. В 2001 году, 20 января 2001 года я стоял в Вашингтоне на Пенсильвания-авеню с плакатом «Не мой президент».

Буш?

Да, во время инаугурации Буша, который сейчас, конечно, кажется просто ангелочком.

Просто ангелом.

По сравнению с тем ужасом, который Америку ожидает.

Опять же, смотрите, я прекрасно понимаю, что я веду привилегированное существование. Я действительно могу жить в Штатах, в Евросоюзе, в России. Я прекрасно понимаю, что отмена ObamaCare не коснется меня лично, вот. Вполне возможно, что еще и налогов меньше платить буду. Я осознаю это всё. Но это вопрос гордости за свою страну и стыда за свою страну.

То, с чем мы тоже живем.

Да, конечно.

Ну давай вернемся к кино тогда.

Ура!

Всё, я не предполагала, что это настолько болевая точка. Извини.

Ничего.

Конечно, мне очень хотелось с тобой как с профессионалом обсудить успех «Ла-Ла Ленда», потому что удивительным образом фейсбук разделился. Российский фейсбук даже на таком фильме, казалось бы, приятном, красивом, музыкальном, теплом фильме разделился просто совершенно на антагонистов. Кто за то, что ничего лучше, ярче за последнее время не было сделано. И на тех, кто не понимает вообще, в чем, значит…

Но ты его не смотрел, поэтому нам сложно это обсуждать. Но при этом ты посмотрел фильм этого режиссера…

«Одержимость», Whiplash.

 «Одержимость». Ты, понятно, всё равно как человек, который имеет к этому прямое профессиональное отношение, так или иначе наблюдал за тем, что происходит в индустрии. Все-таки, хорошо, даже не видя этот фильм, ты можешь объяснить вот этот совершенно какой-то феноменальный успех, который… Опять же мое мнение как зрителя, который посмотрел это кино. Мне понравился фильм, но именно просто понравился. Очень простой, очень теплый, очень светлый фильм.

Я уже допускала, может быть, очень важно иметь внутреннее какое-то состояние, не знаю, влюбленности какой-то очень острой для того, чтобы он в тебя проникал. Не знаю. Но бурные эмоции… Или были завышенные ожидания после всего того, что было прочитано. Я не знаю, да. Но для меня это тоже всё равно загадка, какой-то феерический успех, в том числе и по наградам, которые он получил.

Можешь как-то все-таки дать профессиональный какой-то взгляд, почему такое случилось?

Вы знаете главное правило Голливуда ― никто ничего никогда не знает. Я могу какие-то банальности сказать, которыми всегда профессионалы объясняют успех того или иного фильма: публика была готова… То есть это может быть опять ответ про Трампа, это может быть, что это чистый эскапизм, нужно что-то светлое. Но задним числом можно объяснить всё, что угодно, мы понимаем.

Мне кажется, острота реакции в российском фейсбуке, я думаю, связана с тем, что вот этот ажиотаж вокруг «Ла-Ла Ленда» естественным образом накапливался в течение более чем полугода в Штатах. Это началось еще с фестивалей. Я помню, что я впервые услышал про этот фильм еще где-то весной 2016 года, что вот, есть такой маленький миленький фильмик, он сейчас всех порвет. И это набиралось, набиралось и достигло критической массы.

Мне кажется, когда он вышел в России, он вышел уже на огромной волне, уже на гребне волны этого ажиотажа, который обычно всегда вызывает обратную реакцию ― отторжение, backlash и так далее. Так что это естественный совершенно процесс. Я думаю, что чем сильнее вот эта волна…

Интересно, какой бэк-офис. За эти несколько уикендов, которые фильм идет в прокате, я что-то… не знаю, интересно посмотреть, хотя «Викинг» всё убил, понимаешь.

В российском именно прокате.

В российском, да. Интересно в российском прокате, но «Викинг» никому не дал шансов в принципе.

Мне скорее интереснее посмотреть, что с российским в том числе кино будет через год-другой. Не получим ли мы пару, например, мюзиклов? Я всегда болею за возрождение мюзикла как жанра.

Тогда подойдем сейчас к сериалу, в котором ты принимаешь непосредственное участие как автор сценария и, как ты сейчас сказал, как автор музыки. Это «Оптимисты», да? Это сериал для России, сериал о романтиках-дипломатах 60-х годов.

Скажи, почему опять шестидесятые годы? Знаешь, это какая-то… Я не знаю. Оглушительный успех был у «Оттепели», какая-то ностальгическая история. Все опять же соскучились по какому-то тому времени периода условной «оттепели», и ты невольно считываешь с тем, что происходит сейчас, и ждешь этого как-то внутренне? Или потому что какой-то сюжет такой закрутился? То есть почему вдруг родилась такая идея вообще? Почему про это время? Красота опять же, картинка красивая, красивые наряды.

Вы знаете, я мог бы как раз подвести очень красивый базис под это, если бы не один неудобный факт, что идея этого сериала была придумана и первая серия была написана семь лет назад.

А это кто придумал? Ты?

Я и Миша Шприц придумали на двоих идею этого сериала в 2010 году и написали его осенью 2010 года.

А «Оттепель» вышла уже позже?

В 2013 году, совершенно верно. Возможно, ноги у всего этого росли в некотором количестве от Mad Men, не знаю. Я недавно посмотрел на первую заявку, которую мы написали для этого сериала, который изначально на СТС отнесли, потому что мы никого больше не знали, мы знали только, собственно, Алексея Геннадьевича Казакова, который в тот момент работал на СТС. Отнесли ему, потому что я больше никого вообще не знал.

А Казаков работает на телеканале Дождь уже два года.

Да-да, я знаю.

Зрители просто его не очень знают, да.

Да, вот тогда он работал на СТС и был единственным человеком вообще в телеиндустрии, которого я знал, поэтому мы отнесли ему.

В этой первой заявке ― я ее недавно перечитал ― есть очень смешные слова. Помимо всего прочего, там были такие bullet-points: этим он хорош, этим он хорош. «И это будет первый сериал на российском телевидении, который осмыслит 60-е годы, визуально прекрасное и духовно прекрасное время, которое еще никак не было отражено в телевидении». Это очень смешно сейчас, потому что вышло примерно 600 сериалов про 60-е годы с тех пор.

Но я надеюсь, что одно не связано с другим, потому что люди не смотрят на период больше, чем первые пятнадцать минут. Дальше их должна увлечь история, их должны увлечь персонажи. Мне кажется, и то, и другое у нас есть с лихвой. Поэтому то, что он опять проходит по этой территории, не так страшно. Тем более что все-таки именно отношения СССР и США, которые лежат в корне коллизии сериала…

Сейчас это достаточно актуально оказалось.

Да, они как раз в других сериалах про 60-е никак, в общем, затронуты не были.

А вы актуализировали, когда писали уже сейчас, условно? Там же был синопсис?

Нет, там было довольно много сделано.

То есть все-таки практически все, что было написано в 2010 году…

К 2012 году уже… Шла постоянная работа.

Всё предугадали, да?

Это действительно шесть лет работы. Некоторые буквально реплики, диалог оттачивался бесконечно. У нас есть серии, которые в пятнадцатом варианте сняты и так далее.

А когда выйдет?

Я думаю, что очень скоро. Этой весной. У меня есть основания полагать, что март-апрель. Очень-очень скоро. Мне даже очень жаль, что мы сейчас говорим, а не через пару недель, потому что у меня ощущение, что очень скоро появятся трейлеры уже наконец этого дела.

Да? Ну ничего, давай сделаем затравку.

Ну хорошо.

Да. А скажи, пожалуйста, ты же музыку еще написал. Ты же затронул, что появится российский мюзикл. У меня тоже есть какое-то чувство. Это непохоже на мюзикл? То есть там музыка…

Нет, это не мюзикл, конечно. Просто да, действительно так получилось, что я, поскольку это такой незакрытый гештальт, параллельно с работой над сериалом я писал какие-то музыкальные зарисовки и песни, каким-то боком относящиеся к нему. И потом, поскольку мы в очень тесной связке работали с режиссером Алексеем Попогребским и с продюсером Валерием Тодоровским, я начал делиться этими зарисовками с ними.

И как-то постепенно действительно произошло какое-то чудо, в какой-то момент одна из этих мелодий стала главной темой для титров, другая мелодия появилась еще где-то. Потом в кадре появился… у нас есть такой выдуманный ресторан «Журавли», в который наши персонажи все ходят, и в этом выдуманном ресторане есть выдуманная сёрф-группа, советская группа, трио, которое играет советский сёрф-рок, называется «Трио „Прибой“». Они играют в кадре многие композиции, которые я написал для этого дела. В кадре, собственно, их играют, этих музыкантов играют музыканты, которые на моем альбоме это и записали. Так что там такие сложные связки.

Короче, во всё это играть было очень…

Слушай, а почему Тодоровский продюсер? Понятно, всё равно какая-то есть связка, хотя бы эмоциональная, картинки с «Оттепелью». Вы пошли сами к Тодоровскому?

Нет, это через «второй» канал. В какой-то момент «второй» канал.…

То есть потом ты отправил заявку после СТС, где после ухода Казакова это всё как-то не пошло.

Это всё очень сложная история, которая заняла годы буквально. Но в какой-то момент он был куплен «вторым» каналом, переписан по лекалам, которые традиционно ассоциируются со «вторым» каналом другими людьми.

Да?

Да, настолько, что мы, основные авторы, даже как-то отошли и забыли про этот проект, потому что ощущение было, что это…

Уже не ваш проект.

Что это уже что-то вот такое. И там он лег на полку, где и пролежал… Собственно, «Оттепель» его и спасла. Потому что выход «Оттепели», мне кажется, напомнил всем, что есть интерес к теме. Есть интерес не просто к теме, а к очень качественному воплощению этой темы, без каких-то компромиссов и так далее. Мне кажется, просто между Антоном Андреевичем Златопольским и Валерием Тодоровским возникла идея как бы отдать должное самое идее этого сериала и переписать его еще раз, уже так…

Так, как вы хотите.

Как он должен был, да, выглядеть, без поблажек и компромиссов. Нам страшно, невероятно повезло, что нам дали сделать именно это.

Неважно, что у нас курят в кадре и ругаются. Это приятный бонус, но главное, что…

Знаешь, сейчас это уже практически вызов.

Главное не это. Главное, что он написан с уважением к зрителю. Там не особенно какие-то вещи разжевываются для какого-то теоретического недалекого зрителя, которому все нужно как-то подавать под очень сладким соусом. Поэтому это огромная привилегия.

У тебя такой же был опыт, «Лондонград», сериал, который… Ты знаешь, опять же, я не профессионал, но его оценивали очень высоко профессионалы, что он очень хорошего качества, что он совершенно… он сильно отличается от российской продукции, да? Но он же не полетел с точки зрения цифр, понимаешь.

Как? У него прекрасные совершенно рейтинги были. Особенно у первого сезона, над которым работал я и моя команда. Второй сезон провалился, да, и поделом провалился.

Потому что уже вы не работали? Видишь, а всё равно шлейф-то остался, что в целом…

А откуда этот шлейф, интересно? У него общая доля, если я не ошибаюсь, вообще по всему сериалу ― 14,5%. Это гораздо выше доли средней телеканала СТС в этом таймслоте.

Может быть, понимаешь, это какой-то шлейф…

Это шлейф из двух с половиной людей в русском фейсбуке.

Нет-нет. Слушай, я даже залезла сейчас, когда готовилась, нашла, какой-то был обзор. Сейчас не могу точно сказать. Неважно, окей, шлейф остался. Было ощущение, что зритель оказался не готовым к такому. То есть это ошибка, не будем тогда?

Это действительно просто не совсем так, потому что… Просто я сам знаю, что по внутренним каким-то предсказаниям телеканал готовился к доле 8% по Москве у премьеры, премьерной серии. У него доля была 21%.

Тогда извини, значит, это что-то кто-то там.

Потом, конечно, он чуть-чуть подупал.

Может быть, этот провал второго сезона.

Второй сезон, действительно…

А почему тогда вы не делали второй сезон, если был такой успешный первый?

Это же известная история.

Расскажи.

Продакшн, который потратил все деньги на первый сезон, понял, что ко второму он уже не может себе позволить ни хороших режиссеров, ни столь частых поездок-экспедиций в Лондон, потому что у нас четыре отдельных экспедиции в Лондон были на первом сезоне, ни, собственно, нас ― меня, Лили Идову, Лену Ванину. И в разгар нашей работы над вторым сезоном нас довольно бесцеремонно уволили с него и заменили.

А чей это был продакшн?

Маленький продакшн под названием «Спутник Восток», который, к моему великому счастью, на этом себе серьезно убил репутацию. Нас уволили и заменили копеечными авторами.

А канал в данном случае почему не…

Нет, канал сделал ровно то, что я сделал бы на их месте. У меня как раз нет никакого зла на канал. Я бы ровно так же поступил. Увидев, что у меня на руках первый сезон, который… я не буду говорить «хороший», но качественный продукт.

Ну как, если были такие цифры и так далее, это же прямая корреляция.

Их сдали почти одновременно. То есть сдали первый сезон, сняли второй сезон, сдали второй сезон. И когда канал увидел, что первый сезон соответствует заявленной планке, а второй ― совсем нет, они сделали ровно то, что я бы сделал на их месте. Они притворились, что эти два сезона ― один, и дали их встык, надеясь…

Что второй на успехе первого.

Надеясь, что второй проедет на успехе первого, вообще не говоря, что второй сезон… То есть 16 серия и 17 серия, а не первая серия второго сезона.

Поэтому все-таки шли…

Они их ровно вот так пустили. И для меня это абсолютный хеппи-энд, потому что это указывает, что зритель не так глуп, как люди думают. Потому что с первой же серии второго сезона он рухнул в рейтингах.

И меня этот факт как раз очень радует, потому что это как раз говорит не о том, что зритель не был готов, а наоборот, что зритель гораздо умнее, чем мы думаем. Даже если скрыть от него факт, что эти два сезона были разными, он увидит потерю качества, он увидит потерю картинки, он увидит, что снимали по двенадцать минут за смену, а не по четыре, как в начале.

Собственно, цифры это всё показали.

Вот. Он видит, что вместо Лондона ему дают павильон «Амедиа» и так далее. Так что…

А вот ты немножко коснулся чуть раньше темы, что можно, конечно… критики могут объяснить, из чего складывается успех того или иного проекта. Но так или иначе, всё-таки, можно ли на этапе, скажем так, законченного продукта, но еще не выпущенного в свет, попытаться спрогнозировать его успех? Или все-таки это всегда какая-то химия, которую невозможно?

По-моему, нет. То есть есть какой-то комплексный рецепт для успеха, который связан с запусканием всех ресурсов и, наверно, участием Дани Козловского.

Ага. Молодец, тонко!

Других, наверно, рецептов стопроцентных нет.

Ну да, собственно, мы это сейчас наблюдаем, что «Викинг» побил просто все кассы.

Да? Здорово. Я еще не успел. Я только «Ледокол» посмотрел недавно.

Не будем сейчас, ладно, обсуждать это?

Я очень люблю российское кино и стараюсь его максимально смотреть.

Нет, смотреть ― да, но в данном случае я сейчас «Викинг» не хочу обсуждать.

Окей, хорошо.

Смотри, а вот очень сильно меняется потребление вообще, да? Я сейчас и про медиа, мы с этим каждый день сталкиваемся, что если мы начинали как телеканал обычный, традиционный, то потом мы становились диджитальным, интернет-каналом. А сейчас, в общем-то, уже есть бренд Дождь, у которого есть разные каналы дистрибуции.

Основное потребление медиа сейчас фактически в фейсбуке, собственно, что происходит и с кино. Если раньше основным заказчиком для кинопроизводителей, для студий, в общем-то, были либо большие залы, либо… не заказчиком… Либо это большие залы и это прокат, либо это телеканалы.

Сейчас, с появлением Netflix, собственно, эта модель всё дальше развивается. И, собственно, фейсбук и все соцсети смотрят в эту же сторону, собираются заказывать уже свой контент и размещать его внутри сети. То есть, в принципе, всё меняется, да?

Ага.

Вот ты вообще как человек, который достаточно так или иначе глубоко находится в этой медиа-среде, ты вообще думал, что там случится через пять лет, например? К чему мы придем? Это первый вопрос. А второй: что происходит, опять же, с тобой, когда ты думаешь над какой-то идеей сериала? Всегда ли ты думаешь сейчас, для какого канала мог бы быть этот сериал, или, например, ты уже рассматривал как некий новый канал дистрибуции, когда продается какому-нибудь онлайн-кинотеатру, да, и он является заказчиком для тебя?

Мне кажется, что, в принципе, сейчас просто очень много, действительно, каналов. У нас есть такое подсознательное желание или ожидание, что наконец через пять-десять лет нам дадут какую-то такую одну кнопку, или один ящичек, или одну какую-то вставку в глаз и скажут: «Вот теперь вы на этом все смотрите телевизор».

Но на самом деле этого не будет. Мне кажется, как раз очень хорошая такая цветущая сложность пошла, когда всё можно смотреть всюду, и остается в результате из-за этого сама квинтэссенция, остается история, остаются персонажи и истории. Всё остальное ― как-то уже разные заходы, материалы, разные виды оптики, через которые это можно смотреть. Иногда это, конечно, влияет на содержание. И интересно следить за тем, как это влияет на содержание.

Например, вертикальность сюжетов очень сильно упала. То есть сейчас… Я не знаю, зрители, наверно, знают. То есть горизонтальный сюжет ― это сюжетная линия, которая ведется через весь сезон, вертикальный сюжет ― это какие-то вещи, которые заканчиваются к концу каждой серии. Раньше у телесериалов было довольно жесткое требование, чтобы у каждой серии был для зрителя какой-то ответ «почему я именно эту серию посмотрел именно сейчас», чтобы там начиналась какая-то сюжетная линия и заканчивалась там же, даже если параллельно идет какое-то более долгое повествование.

Сейчас сюжетные арки, конечно, стали, в принципе, растягиваться на сезон, а не на серию.

А почему?

Потому что люди смотрят запоем. Особенно если это мини-серия, как какой-нибудь, например, «Сегодня ночью» или даже True Detective. Вы садитесь и просто смотрите, вы фигачите по три-четыре серии в день. И нет особенной необходимости запускать вот эти крючки в конце серии, чтобы вы обязательно ждали неделю до следующей и так далее. Потому что этот запойный метод просмотра начал влиять на содержание.

Но ты сейчас, с одной стороны, как зритель говорил об этом, что, пожалуйста, разные возможности. Но все-таки если вернемся к производству, да?

Да, я понял. Это вторая часть вопроса, да. Слушайте, я довольно редко думаю о том, что это ― для этого канала, а это ― для этого. У нас, кстати, был один интересный опыт, у меня с Лили и Леной. Мы, в принципе, втроем большую часть наших телевизионных вещей пишем. У нас был опыт, когда Лена к нам приехала в Берлин, и мы… Это был, по-моему, конец 2015 года.

Я просто тоже зрителям скажу. Лена Ванина ― сценаристка, которая в том числе писала вместе с Ромой Волобуевым…

Конечно, сериал «Завтра», да!

Да-да-да. Первую серию несостоявшегося пока сериала «Завтра», который, собственно, был придуман три года назад. Мне очень жалко, что мы попали прямо в период, когда это всё начало с нами происходить, и задвинули этот сериал. Сейчас не можем на него найти деньги. Но всё равно у меня эта идея…

Да?

Она меня не отпускает.

Это прекрасно.

Она актуальность не потеряла, понимаешь, вообще? Она чем дальше…

Я очень люблю эту первую серию. Даже при том, что Рома сейчас от нее открещивается.

А, то есть теперь он уже стал такой…

Он матерый режиссер теперь, да. То есть ему технические какие-то вещи теперь не нравятся. А мне наоборот, мне нравится там, в общем… Я ее реально люблю как образец такого странного британского подхода к очень сухому юмору, потому что я ее считаю комедией, просто очень сухой и тонкой. Нет, я большой фанат «Завтра».

Неважно, короче. Лена Ванина. Значит, она приехала к нам, и, по-моему, это была осень 2015-го, когда ощущение было, что экономика совсем разваливается, нам больше никто…

Не даст денег.

Не даст денег никогда ни на что. Мы так сели и как раз вот попробовали делать вот то, о чем вы говорите. «Ну давай напишем сериал для ТНТ». И мы где-то несколько дней промучались, придумали что-то по какому-то существующему у нас в головах вымышленному брендбуку «сериала для ТНТ», потом просто посмотрели друг на друга: «Давайте напишем то, что мы хотим писать. Вот ты что хочешь писать?». Лена такая: «Ну, атмосферный детектив». «Лили, ты что хочешь писать?». ― «Я хочу атмосферный детектив написать». ― «Странно, я тоже хочу атмосферный детектив писать. Ну, давайте писать атмосферный детектив».

Мы сели и его написали. Он никому пока не продан. Восьмисерийник, который у нас лежит, мы его нежно любим. Он написан вникуда, мы получили огромное удовольствие от работы. И вот так всегда, я не могу писать под бренд.

Я тебя спрошу. Мы, например, как телеканал, внимательно смотрим, опять же, на вот эти новые способы потребления. И как канал, который работает по подписке… собственно, нам кажется, что, скажем так, одно из направлений развития канала ― это все-таки съемка собственного… или заказ собственных сериалов.

Конечно.

Которые будут дистрибутироваться по подписке в сети.

В таком случае у меня есть для вас атмосферный детектив!

Он дорогой в производстве?

Да.

Черт! Мне надо попытаться всё это посчитать. Нельзя сделать этот атмосферный детектив, но недорогой?

Ну то есть понимаешь, например, мы всё время об этом думаем. И мы сейчас сделаем попытку такую, просто сериал «Завтра» ― там тоже как-то дорого всё получалось у нас.

Серьезно?

Окей, относительно бюджетов, наверно, телеканала.

Я понимаю.

Нам это было дорого. Но в принципе идея такая: попробовать вложиться в какой-то собственный такой проект и попробовать его монетизировать через собственную подписку.

И в этот момент интервью превратилось в питчинг.

Ну ладно.

Сейчас подумаем.

А у меня всегда такое, знаешь, я не просто так гостей зову в студию. Я обязательно что-нибудь пытаюсь от них получить.

У меня есть мой любимый проект «Рашкин», у которого был снят пилот для СТС, потом на СТС сменилось начальство. Просто там написан целый сезон, я его очень нежно люблю. Может, единственное, что произойдет с улучшением России и США, может, на него кто-нибудь взглянет. Потому что это шестнадцать безумных серий совершенно абсурдного юмора, который где-то похож скорее уже стал серии к пятой на сериал 30 Rock или на, не знаю, Bored to Death. Короче, герои там уже совсем потеряли человеческое обличье.

Есть первая серия.

Первая серия снята.

Лежит, да?

Да, лежит. Она прекрасная, в ней Федор Сергеевич Бондарчук великолепно сыграл.

Это дорого будет опять! Федя придет тоже к нам на программу, я с ним договорюсь!

Вы договоритесь, может быть, его возродить можно.

Ну давай, хорошо. Вот видите, практически сейчас получили…

Решили все проблемы.

Решили все проблемы.

Собственно, не так много времени остается. Я очень хотела тебя спросить, опять же, поскольку мы сегодня все-таки говорим о кино много. Опять же, невероятный успех «Молодого Папы» при том, что и бизнес-успех. Ребята сделали сериал и продали его сейчас просто как-то адски круто, на американский канал.

Я могу только как зритель его оценивать. Но я не досмотрел даже первую серию.

Это же интересно.

Ну, не мое.

И даже не сделал попытки.

Нет, ну я сделал попытку. Она просто быстро увенчалась поражением с моей стороны.

Я просто не фанат этого подхода к драматургии, когда за каждым кадром пляшет режиссер и говорит: «Смотрите, я режиссер, я всё это сделал. Это я сделал! Вот тут какие-то люди ходят по экрану, но это я их туда поставил!».

Он сам такой же, да.

 «Потому что я режиссер».

Я все-таки люблю чуть-чуть больше упора на персонажей. Я поэтому Уэса Андерсона не люблю, ровно по той же причине, по которой я не очень люблю Соррентино. Но при этом я каким-то образом оправдываю для себя любовь, не знаю, к Полу Томасу Андерсону, или Стенли Кубрику, или Марку Романеку, кому угодно, кого, в принципе, можно обвинить абсолютно в том же. Поэтому я сам даже не готов аргументировать, почему одни красивые фильмы для меня работают, а другие нет.

А какие тогда? Ладно, что нравится? Какие? Что ты зрителю…

Из последнего года?

Вообще порекомендовал бы.

 «Прибытие».

Можно я себе буду записывать?

Да. Он какое-то огромное на меня впечатление произвел.

А что это? Я вообще пропустила.

Это с Эми Адамс фильм, фильм Дени Вильнёв.

А он у нас был в прокате?

Он был в прокате, более того, я его в Москве и смотрел, да. Он визуально немножко похож на фильм Федора Сергеевича Бондарчука «Притяжение», потому что он про прибытие, собственно, инопланетян. Он совсем другой, он камерный.

Ты же не видел еще «Притяжение» на экране.

Нет, еще не видел, хотя очень хочу посмотреть.

Да, во вторник премьера.

Во вторник? Я завтра уезжаю, так что придется…

Еще что?

Так, в этом году?

Ну, вообще.

А сериалы можно рекомендовать?

Можно, да. Мы сделаем потом подборку, рекомендации от Михаила Идова.

Хорошо. «Атланта». Великолепный совершенно сериал, такой гетто-Джим Джармуш в исполнении великолепного Дональда Гловера. Просто гениальный совершенно сериал, я огромное удовольствие от него получил. Он, конечно, такой специальный очень, но всем советую.

И из более мейнстримового ― за прошлый год я, конечно, просто восхищен сериалом «Корона» на Netflix, про, собственно, королеву Елизавету II. И драматургией, и картинкой, и игрой. Кроме того, он какое-то терапевтическое воздействие на меня возымел, потому что я его смотрел как раз после Трампа. А поскольку там монархия, вопросы чести, то есть я его смотрел с таким старческим умилением: «Вот было время, у людей была честь, достоинство…». То есть я как-то вот так на него смотрел. Но он при этом всё равно очень хорош.

Я не такой фанат сериала «Очень странные дела», как весь мир, кажется.

У меня появится время, может быть, посмотреть все эти сериалы.

Но посмотреть его 100% стоит. Очень интересный сериал The OA, тоже на Netflix. Я не знаю, как он по-русски будет называться и будет ли как-то называться.

OA?

OA. The OA. Я бы сказал, что это означает, но это прямо немножко спойлер даже. Там, кстати, героиню главную в детстве играет дочка Валерия Тодоровского Зоя Тодоровская.

Да?

Да. Она великолепна совершенно.

А как она?

Ей восемь лет. Это американский сериал на Netflix.

Да, а как она туда попала?

Она попала, да. И она играет на русском и на английском. Просто совершенно восхитительно играет. Это сложная роль. Так что вполне возможно, что через некоторое количество лет имя Zoey Todorovsky придет обратно уже в другом качестве.

Слушай, а театр ты любишь? Ты ходишь в российские театры? Ну ладно, не любишь и не ходишь, не успеваешь.

Знаете, он для меня немножко рыбий жир такой. Типа вот «надо, конечно, ходить в театр, Миша, больше ходи в театр».

Но есть и Богомолов, и Серебренников, которые экспериментируют.

В «Гоголь-центр» я хожу довольно регулярно.

Это к Серебренникову, а Богомолов?

Богомолова я ни одного спектакля не видел.

Тебе интересно должно быть, понимаешь, он такой экспериментатор.

Да я знаю, что мне интересно должно быть. Молочников. Я же соавтор пьесы «Бунтари», как раз второй пьесы Молочникова. Где-то процентов 20–30 я написал.

Да, точно, я помню тебя в титрах. В программке.

Даже один раз я пришел, меня даже на сцену вытащили на поклоны. В моем списке вещей, которые нужно сделать перед смертью, есть «вышел на поклоны во МХАТе», да.

Но при этом я действительно, несмотря на то, что у меня степень университета про драматургию, в том числе и театральную, я почему-то гораздо меньше хожу в театр, чем нужно, да.

В конце, собственно… Скажи, есть какой-то сюжет, живущий в твоей голове, может быть, даже написанный, который бы тебе очень хотелось снять в России, но ты понимаешь, что у тебя нет возможности его снять, потому что никто это не поставит или не захочет купить. Есть что-то такое?

Конечно, есть. Это тот самый атмосферный детектив, который мы написали, да.

А почему его не захотят купить? Вы просто его еще никому…

Нет, он просто довольно жесткий. Я прекрасно понимаю, что, может быть, это не тот момент, когда зрителя интересуют такие совсем уже мрачные стороны жизни.

Ну, и полный метр, который сейчас, я так понимаю, тоже готовится. Первый твой полный метр. Это что будет?

Ох.

Давай такой немножко все-таки анонс дадим.

Давайте. Это очень рано, на самом деле. Одна из вещей, которые я не люблю в современной русской поп-культуре, ― это вот эти громкие анонсы каких-то будущих проектов, которые потом очень часто заканчиваются каким-то в той или иной степени пшиком. Поэтому чем меньше скажу, тем лучше, мне кажется.

Скажу то, что было уже в общем доступе. Он называется «Юморист». Это маленький, камерный фильм про советского юмориста в последние годы Советского Союза. Действие происходит в Юрмале. То есть он в некоторой степени по каким-то моим воспоминаниям моего латвийского детства, вот этих всех эстрадных комиков, которые приезжали, играли во всех этих театрах под открытым небом и так далее.

Это такая картина из категории «художник и власть» с той разницей, что художник здесь промышляет довольно глупыми шутками. Поэтому эта битва личности и государства разворачивается на уровне шуток. При том, что фильм не комедия. Вот такой питч.

Хорошо. Миша, спасибо тебе большое. Мне было интересно.

Я надеюсь. Спасибо большое.