Олег Меньшиков: «Меня трясет от политических шоу. Хочешь не хочешь, тебя заставляют это смотреть, а я не хочу!»

Синдеева: У меня долгожданный гость! Я очень давно очень мечтала, Олег, с вами встретиться. У меня в гостях актер, руководитель театра имени Ермоловой Олег Меньшиков. Олег, здравствуйте! Спасибо большое, я, правда, очень давно ждала. И я, мне приятно, что BORK нас здесь принимает.

Меньшиков: Да, я с удовольствием пришел бы и раньше, просто до меня не доходили слухи о том, что вы...

Синдеева: Ну, вот видите! Это все где-то заканчивалось на каком-то этапе. Олег, я сейчас вам расскажу одну короткую историю. Это было много-много лет назад, у меня мой друг оказался с вами на, в какой-то компании, была вечеринка, и он пришел, он говорит: «Ты понимаешь», - говорит, - «Это человек, в которого невозможно не влюбиться! Потому что что делал Олег за роялем, как он пел, как он танцевал!» С того момента я мечтаю с Меньшиковым станцевать. Потому что я видела, как вы двигаетесь. И поэтому будем считать так, что я сегодня использую служебное положение, и я очень надеюсь, что когда-нибудь мне такая возможность представится.

Меньшиков: Ну, будем надеяться, я с удовольствием.

Синдеева: Олег, скажите, вот вы действительно очень харизматичный, яркий, когда вы оказываетесь где-то, да, то все вокруг подчиняется вашей энергии. Я это наблюдала несколько раз. Это невероятно! Вы сами это чувствуете? Вот вы, вы питаетесь от этого всего?

Меньшиков: Я, безусловно, питаюсь. Я сначала, сначала мне рассказывали про то, что это происходит, сначала я не верил в это. Потом я начал верить, думаю, раз столько людей рассказывает, значит, есть какая-то правда в этом. Но это, скорее всего, знаете, привычка абстрагироваться. На сцене же на меня смотрит много человек. Сцена для меня единственное место, где я разговариваю сам с собой при наличии большого количества людей. Видимо, это перешло в существование такое вот повседневное, когда-то в советские времена в кухонное. Я все равно, видимо, оставался, один. Я не замечал никогда, как на меня реагируют люди. Вот мне было это... честно говоря, меня и на сцене мало волнует, как на меня зрители реагируют, равно как и в компаниях, видимо, вот это меня не очень... Наверное, чем-то другим занимался, не знаю, но не интересовало меня это.

Синдеева: Ну, хорошо, а давайте по-другому. А вот если рядом вдруг с вами оказывается не менее харизматичный человек, и вдруг он перетягивает это одеяло на себя, вы это чувствуете или нет?

Меньшиков: Я чувствую, но я не сражаюсь, вот честно, не потому, что я такой положительный, нет. Ну, перетягивает, и перетягивает. Это не значит, что мне это не нравится! Мне это нравится, что такое обо мне говорят, но сам, вот сам лично я никаких усилий к этому не прикладывал. В свое время, знаете, бытовало мнение, что я очень много делаю для самопиара. Вот то, чего я никогда, чем я никогда в жизни...

Синдеева: А почему так говорили?

Меньшиков: Очень много говорили, что вот, ну, практически, ну, лучший, кто занимается самопиаром, у нас не было лет там 15-20 назад, это Меньшиков. Но я никогда действительно этого не делал, никогда не занимался и не занимаюсь. Ну, вот так к слову.

Синдеева: А в связи с этим вот, вы сказали, вы провели только что совещание в театре. Как совещания проходят?

Меньшиков: Да обычно, как в любой организации. Я, вы знаете, понял, что это мало чем отличающаяся организация от других. Театр я имею в виду. Ну, то есть, поймите меня правильно, да? Она, я имею в виду, она требует тех же летучек, тех же собраний, тех же еженедельных разговоров, встреч, отчетов, поручений. Кто за это отвечает, кто по этому поводу доложит, и так далее, и так далее. Это как бы такое, это артисты могут себе позволить, там они такие все не от мира сего, такие все немножечко растерянные бывают, когда у них репетиции начинаются, могут себе позволить опоздать. У меня гораздо больше дел, поверьте, но я почему-то не позволяю себе опоздать. Но это уже другой вопрос. Но вот как они проходят? Нормально.

Синдеева: То есть, не танцуете на совещании, нет?

Меньшиков: Нет.

Синдеева: Олег, когда вам предложили возглавить театр, что вы вообще подумали? Ведь это на самом деле же огромная ответственность!

Меньшиков: Да, я подумал, что вовремя. Вот мне показалось, что это вовремя, это правильный... Понимаете, антреприза, которой я руководил, изжила себя. То есть, ну, как она изжила? Мог бы продолжаться достаточно успешно, который «814», да, потом театральное товарищество Олега Меньшикова. И я чувствовал себя, но мне что-то хотелось более масштабного. Мне хотелось, мне, конечно, не хотелось становиться чиновником, вот уж сто процентов! Но тут уж выбирай, значит, или ты чиновник, или ты антреприза с одним спектаклем в три года. А здесь все-таки фантазия работает, мозги кипят, и поэтому, поэтому просто захотелось. Ну, а потом очень умные люди говорят, что раз в семь лет нужно делать какие-то усилия, нужно делать какие-то шаги, может быть, даже противоречащие предыдущим семи годам, но у меня не противоречили, у меня мягко перетекло вот в такое. Хотя, вы знаете, противоречило, потому что я был абсолютно, ну, я говорил об этом, тем не менее, я был абсолютно в творческом да и в человеческом плане свободный человек! Я общался только с теми людьми, с которыми я хотел общаться.

Синдеева: Вот я как раз про это хотела, это же...

Меньшиков: А это тут меня могут, оказывается, вызвать! Я, значит, должен кому-то в чем-то отчитаться! Ну, и потом, понимаете, 220 человек под твоим руководством, каждый может придти со своей проблемой. И я сначала не понимал, чего они ко мне идут? А почему, а что я? Я им кто? Родственник? Папа? Мама? Почему они идут ко мне с проблемами со своими? Сейчас я понимаю, почему они идут, потому что порой идти не к кому, а порой... Я стараюсь помогать, сначала не понимал, почему я должен, и, тем не менее, помогаю и считаю, что, наверное, вообще при возможности всегда нужно помогать. В общем, первые два года для меня были, в общем, достаточно серьезным кошмаром и достаточно серьезным испытанием. Я научился потом говорить «нет», конкретно и сразу, и четко, даже если я понимал, меня о чем-то просят, а я понимаю, что я этого не сделаю, и вот это «нет - да», «да - нет», вот это вот такое лукавство, оно мне всегда в самом себе мне было противно. Сейчас я понимаю, что если я говорю «нет»... Когда-то, знаете, Михаил Иванович Царев (был такой художественный руководитель Малого театра, который взял меня в свое время в Малый театр, я недолго прослужил, но тем не менее), вот про него говорили, что если Царев говорит «нет», значит, это «нет» навсегда. Но если Царев говорит «да», то это такое «да»! Что это вот можно просто забыть про эту проблему, и она будет решена. Вот я думаю, что руководитель должен обладать в том числе и...

Синдеева: Но не сразу получилось, то есть, нужно было время?

Меньшиков: Нет, нет. Мучения, и Капкову заявление об уходе писал, причем, достаточно быстрый период. Он мне позвонил...

Синдеева: А что Капков сказал?

Меньшиков: Капков сказал, я не знаю, кого он имел в виду, он сказал: «Олег Евгеньевич, что, надоело с мудаками общаться?» В общем, но уговорил меня остаться, и я не жалею. Я не жалею и благодарен ему, что он пошел тогда на тот шаг, и ему, и Владимиру Алексеевичу Андрееву, потому что достаточно, в общем, достаточно неожиданно это...

Синдеева: А вот кто это, кандидатуру? То есть, как вообще этот выбор случился?

Меньшиков: Вы знаете, оно как-то было, мы с Владимиром Алексеевичем говорили...

Синдеева: Он же там столько лет! И никого не пускал к себе.

Меньшиков: Да, и не пускал. А вы попробуйте пустите, когда тебе там, тогда ему сколько было? Ну, там, 80, да? И где гарантии, что придет тот молодой (я, собственно, не молодой, но неважно), придет и под задницу ногой не даст, и скажет: «Все, спасибо, до свидания, всего доброго!» Нет таких гарантий. А он хотел, он и сейчас работает, ему 80 сколько? 89? 88 лет, да? Выходит на сцену, преподает в ГИТИСе, и так далее, и так далее. Но так получилось... А он понимал, по какому поводу мы встречаемся. Мы раза два с ним встречались. Но не шел на это. Опять-таки, наверное, из-за боязни. Я ему написал один раз письмо. Я ему написал: «Владимир Алексеевич, что мы крутим? Вы понимаете, о чем речь идет, прекрасно. Давайте, отдадим себе отчет и я, и вы. Давайте, договоримся об условиях, давайте, вот сделаем это. Я вам обещаю это, это, это; вы мне обещаете это, это, это и это». Он мне звонит и говорит: «Я такого письма никогда в жизни не читал, я вам так благодарен». Что такого? Я написал как думал! Но вот это письмо решило в результате все, и он позвонил, по-моему, сам Капкову тогда, и Сергей Александрович, надо отдать должное, по-моему, через полтора часа приехал в театр и...

Синдеева: Но вообще очень быстро все решалось. А что-то изменилось вот с уходом Капкова в работе и во взаимодействии с московским?

Меньшиков: Вы знаете, я никогда так особо не был посвящен в департаментские дела, но я понимаю, что Сергей Александрович, он очень много внимания отдавал театру. Александр Владимирович, у него, ну, как? Не знаю! Потому что Капков, наверное, все-таки больше театральный человек.

Синдеева: Ну, да, он любит театр.

Меньшиков: А Кибовский, у него есть интересы, как говорится, в другой стороне, да. Поэтому тут очень сложно. Но ведь это он сделал там и меня, и того же Киру Серебренникова. То есть, он, он болел за театр. Если я говорил, что какие-то проблемы, он всегда приезжал. Он говорит, Олег Юрьевич, давайте, завтра, сегодня, через два часа я приеду. То есть, в этом смысле с ним было достаточно легко, и он был достаточно рискованный человек как руководитель. А почему был? Может, еще и будет, я не знаю, я имею в виду в департаменте, где-то, может быть будет. Поэтому риск в нашем деле же дело такое, в творческом. Я думаю, что Сергей Александрович-то творческий человек. А рисковать надо! Рисковать надо! Я все время говорю, а чем заниматься в театре? В театре можно только рисковать! В театре нужно играть и рисковать. Это, как это? Игорный дом такой, такое казино. Ну, это как? Риск и игра.

Синдеева: Вот у меня недавно прям буквально Андрей Могучий был, руководитель БДТ. И мы с ним как раз затронули тему ответственности художника, и он сказал две противоречивые вещи. Первое: он сказал, что художник обязан быть безответственным. Он безответственный! Тогда у него есть новые идеи, тогда он может экспериментировать, тогда он что-то открывает там новое, да, для зрителей? При этом должна быть очень внутренняя большая высокая ответственность, такая внутренняя самоцензура. Я говорю, а как это соединяется?

Меньшиков: Ну, я тоже не очень понимаю, как это можно соединить.

Синдеева: Вы придумали что-то такое или пришел к вам автор, или пришел какой-то режиссер и принес какую-то невероятную идею. И вот вам творчески интересно, но вы понимаете, что за этой идеей, например, может последовать, ну, что-то...

Меньшиков: Я понимаю, о чем вы говорите. Никогда у меня этого не было, никогда не был. И плюс, вы знаете, поскольку меня политика в принципе как человека не интересует, не только политика там нашей страны, меня вообще в принципе политики, они не интересуют. Потому что, ну, по многим причинам. Во-первых, мне их жалко, потому что они все зомби. Ни все люди навсегда, они прекрасно знают свою жизнь, вот что будет в течение 10, 15, 20 следующих лет. Мне кажется, это страшно, потому что...

Синдеева: Мне кажется, не знают, это им так кажется, что они знают.

Меньшиков: А от этого еще страшнее, что не знают! Потому что в нашей стране представить, что с тобой будет, если ты на верхах власти, безусловно, очень сложно. От этого, черт его, я не знаю, мне кажется, что это просто несчастные люди. А что касается, пугать может что? Вы имеете в виду, вот когда?

Синдеева: Ну, вот, например, смотрите. Сейчас мы наблюдаем, гонения были на Учителя за его фильм «Матильда», закрытие «Тангейзера».

Меньшиков: Перестаньте! Какие там это гонения?

Синдеева: Хорошо, общественность возмущалась.

Меньшиков: Общественность – это кто? Это вот эта дама в Госдуме? Ну, перестаньте, это общественность! Потом, вы знаете, при всем уважении к коллегам, я о коллегах никогда постараюсь не говорить, но фильм «Матильда» не стал художественным достоянием нашего кинематографа.

Синдеева: Да, но проблема-то была в том, что его еще никто и не видел, а уже, значит, устраивали...

Меньшиков: Ну, вот именно! Надо рассматривать это как несколько другое, чем, не знаю, чем попытка там запрета, и так далее, и так далее. Может быть, это, не знаю, мне кажется, что это что-то другое. У меня, вы знаете, когда мне сказали, что как ты вовремя нашел время поставить «Макбета»! Как же это! Я подумал, мама дорогая, вы о чем думаете? У меня вообще мыслей таких не было!

Синдеева: То есть, не было таких аллюзий, да?

Меньшиков: Да! Но это же такое, это же такое! Это же спектакль о власти! Я говорю, так, секундочку! Тогда и «Король Лир» - спектакль о власти, и «Гамлет» - спектакль, и «Ричард II», «Ричард III» - спектакль о власти, и «генрихи» все – все спектакли о власти. Наверное, Шекспир уж сто процентов не про это писал.

Синдеева: Но потому что зрители и аудитория, конечно, ищут все время ответы на свои вопросы. В том числе в спектаклях или в кино и так далее. И может так интерпретировать, конечно. Вы наверняка...

Меньшиков: Вы знаете, может, может, но мне кажется, что вот... мне не интересен зритель, который ищет какие-то, я ни на какие вопросы не дам никаких ответов. Мне хочется, чтобы зритель эмоционально подключился, чтобы он врубился в эту даже не в ситуацию, он погрузился в себя, чтобы он вспомнил себя, вспомнил свое хорошее, посмотрел на свое плохое, поплакал, посмеялся. Извините, что я говорю очень такие абстрактные вещи. Мне философы не нужны в театре! Мне, я вам, ну, как сказать, пусть приходят, welcome, так сказать, перед всеми все открыто. Но я, может быть, я по себе сужу, я не могу никогда, спектакль идет четыре часа, я не могу, я думаю, а как вот ты себе позволяешь, чтобы на тебя смотрели четыре часа? Мне это кажется даже не очень прилично, не очень удобно! Потому что в театре нужно рассуждать о жизни. О жизни нужно рассуждать ежесекундно! А в театр нужно приходить за чем-то другим. Я не скажу рецепт точно, зачем, но думать о жизни и что-то там – А! – вот это про это, а вот это про это – мне кажется, это такая скукотень! Ну, вот, мне кажется, мы этим театр можем и загробить в результате. Знаете, как говорят, раз кино не получилось, давайте, объявим его артхаусным. Все!

Синдеева: А, то есть, вот так думаете.

Меньшиков: Ну, такое может, нет, оно может существовать артхаусное, но это же не значит, что есть какая-то ахинея полная, когда концы с концами не сходятся, совершенно неинтересно – о-о, нет, это особо! Это для особых людей, которые понимают.

Синдеева: А вам что больше нравится, играть или ставить сейчас?

Меньшиков: Играть! Нет, ставить, я вам так скажу, у меня ж поскольку процесс репетиции для меня самое главное и самое интересное в театре, я ненавижу играть спектакли. Ну, то есть, я люблю, нет, я люблю играть спектакли, но за пять минут до начала я ненавижу. Потом приходит интерес, и потом происходят какие-то там метаморфозы с тобой, когда ты не знаешь, что там в следующую минуту от тебя... Не всегда, не на каждом спектакле, но, слава богу, когда это происходит. А процесс придумывания для меня самый интересный – самое, самое интересное! Что касается ставить и играть, но вот «Макбета» я не собирался ставить, вообще не собирался, ни сном, ни духом. Но так получилось, что вынужден был, действительно, вынужден был.

Синдеева: У вас несколько было там ситуаций, еще и актриса главная заболела, и стали играть все мужчины.

Меньшиков: И актриса заболела, и стали играть все мужчины, да. Но она не заболела, она ребенка ждет. Да, Даша Мельникова. И так она была распределена, да, потом попробовали одного, потом подумали, ну, раз Леди Макбет это роль, которая там такая – сякая, не сходятся концы с концами, там запутаться можно, если разбираться в психологической правде разработки характера. Я потом думаю, да пусть они все будут! Вот такая Леди Макбет, такая, вот она злая, вот такая порочная, вот покорная, и так далее, и так далее. И вот они все в голове Макбета существующие. Вы знаете, сложно ответить, что интереснее, сложно ответить, что интереснее, потому что я всегда, я, сколько себя помню, у меня всегда работал глаз со стороны. Я, играя, я замечал все. Я замечал, кто стоит за кулисами, я замечал, если свет не тот поставлен режиссером-художником, включается, я замечал неточные переходы. То есть, этот глаз со стороны, он у меня всегда работал. Я-то считаю, что, в принципе, это нормально - поскольку у меня так, я думаю, что у всех нормально. Но сейчас я понимаю, что это далеко не у всех и не для всех это нормально. Есть люди, которые действительно абсолютно погружаются...

Синдеева: В роль.

Меньшиков: Да, в роль, в себя, в свое существование. У меня так никогда не было, поэтому эта режиссура, так сказать, видимо, она была, была в крови. Хотя я как и в кино при всей безусловной поддержке режиссуры, с которой я работал и последние фильмы, и начальные мои... Ну, понятно, там Балаян, Михалков, Казаков, понятно! Они сделали, да, из меня то, что я сейчас есть. Не без моей помощи, но все-таки они сыграли очень большую роль в этом. Но и все последующие режиссеры, это все равно соавторство. Это все равно, оно по-другому и быть не может. Ну, не может.

Синдеева: Актер может на сцене сказать «вы мне неправильно говорите, не так играю, я так не могу играть», и так далее вообще такое.

Меньшиков: В смысле, не понял?

Синдеева: Ну, актер может режиссеру сказать?

Меньшиков: Да ну! Я вас умоляю! Знаете, что они говорят? Они что только не говорят!

Синдеева: А вы себе такое позволяли? Когда были актером.

Меньшиков: Нет, никогда такого не позволял. Более того, я считаю, что даже у самого плохого режиссера можно чему-то научиться. Сто процентов! Было бы только желание. Нужно в мозгах просто иметь такой вектор, ты идешь, идешь и идешь. И слушаешь, да? Тут так что-то шелестит, шелестит листвой, тут в тебя попало, то, что нужно, взял, то, что не нужно, забыл, прошел мимо. Нет, мои артисты мне-то такого не позволяют сказать во всяком случае.

Синдеева: Что вы сделаете, если вдруг такое? А вы вообще такой тиран в театре?

Меньшиков: Ну, вы знаете, как? я-то считаю, что демократии в театре не может быть вообще в принципе по идее. Это неправильно, ее не может быть. Но я не тиран. Не-не-не, как вам сказать? Такая добровольная тирания.

Синдеева: То есть, они все согласны, да?

Меньшиков: Ну, согласны, по-моему, да, по-моему, да.

Синдеева: Мы коснулись уже, вернее, упомянули Кирилла. И это правда уже даже, может быть, неприлично, я практически в каждой программе говорю про дело «Седьмой студии», потому что оно меня не отпускает, потому что я все время наблюдаю за процессом, который сейчас идет. И каждый раз в ужасе задаю себе вопрос, что же будет? Чем же это все закончится? Вот что вы вообще про это думаете?

Меньшиков: Вы знаете, но вы же сами отвечаете на этот вопрос. Ну, что? Ну, все мы, все нормальные люди ждут, когда этот кошмар для Кирилла, ну, и, собственно, для других закончится. Понятно, что это не политическое дело. Понятно, что это не экономическое дело. Понятно.

Синдеева: А какое?

Меньшиков: Не знаю, не знаю! Это, может быть, знает Кирилл, могут знать еще какие-то люди. Мне кажется, это какие-то абсолютно личностные посредством Кирилла выяснения отношений между собой. Это никто не знает, и, на самом деле, я думаю, никто никогда не узнает. Единственное, что надеяться и ждать, что это закончится с наименьшими потерями для Кирилла. Хотя я представляю, что такое человеку его энергии, его...

Синдеева: Сидеть взаперти.

Меньшиков: Сидеть, да. А в то же время я думаю, представляете, сколько он придумал, если его это не сломает такое полуторагодичное сидение, ну, он может там гулять, общаться, но все-таки отрезанным от мира. Если он поборол эту ситуацию внутренне, то я думаю, что он может вернуться к нам таким, ну, будем надеяться без всяких тяжелых последствий, но таким обновленным в смысле с богатым багажом.

Синдеева: Но вот на фоне этого дела и вообще все этих вопросов, которые за последнее время возникли, конечно, все время обсуждается тема «власть и культура», «власть и искусство». И вы, как никто, оказались тоже, в общем-то, внутри этого всего, потому что вы до этого, как вы сказали, были свободный художник, свободный артист, своя антреприза, сам себе хозяин, и тут вдруг вы становитесь отчасти чиновником. Вот как вы считаете, вообще в принципе вот, у меня вопрос, вот институция, я не знаю, департамента Культуры, министерства Культуры – это вообще нужная вещь? Вот они нужны?

Меньшиков: Ну, интересно. Ну, как сказать?

Синдеева: Вот зачем они нужны вам?

Меньшиков: Вы знаете, тогда нужно вопрос задать, тогда нужно менять... Ну, что значит, они мне? Я выбрал эту, они ж меня не заставляли.

Синдеева: Нет, ну, вот, хорошо. На что они влияют?

Меньшиков: Не знаю. Ну, вот на репертуар они сейчас не влияют, на выбор пьес они не влияют. На того, с кем я заключаю договор, кого я приглашаю в театр, они не влияют. Они влияют на то, какие суммы выдаются в поддержку театру одному или другому – да. Сколько денег дать на ту или другую постановку, ну, помочь там театру – да. Но так я не могу сказать, что они особо на что-то влияют. Вопрос следует, а зачем?

Синдеева: Вопрос, да, а нужна ли вообще эта институция?

Меньшиков: А зачем нужно Министерство энергетики?

Синдеева: Ну, нет, как раз просто про Министерство культуры мне всегда интересно, потому что мне кажется, что это какая-то историческая искусственная надстройка, которая так вот родилась, что, может быть, она вообще не нужна?

Меньшиков: Ну, может быть. Нет, что касается театра. Но помимо театра есть музеи, есть библиотеки, есть архитектурные памятники, и так далее. Они сами по себе не могут существовать. Я не защищаю ни департамент, ни Министерство. Просто да. А что касается театров, я давно говорил, закрыть.

Синдеева: Про частный театр, да, вот что вы имели в виду?

Меньшиков: Закрыть как здание. Потому что закрыть все театры, отдать их в аукцион, в конкурс, да? Пожалуйста, покупайте здание. Оставить 3-4 театра национальных. Ну, у нас там, нравится, не нравится, но Малый театр, Большой театр, МХТ, еще там два театра на государственные. Остальное все продать в частные руки. И абсолютно...

Синдеева: Мне очень нравится эта идея, но я все время об этом...

Меньшиков: И абсолютно, ну, как, «Вэст Энд», «Бродвей», они так работают. Идет спектакль, имеет успех – он идет полгода, год.

Синдеева: Но вот эта вот ваша идея вообще, вы ее озвучили? Как вы думаете, у нее есть шанс когда-нибудь реализоваться? Потому что очень много людей...

Меньшиков: А никуда не деться! Она так и будет только жить в этом мире, тогда не придется ни мне, ни тебе. Но будем надеяться, потому что репертуарный театр как таковой, вот я говорю, если 4-5 останется, это мое глубочайшее убеждение, репертуарный театр на сегодняшний день – это гибель, да простят меня те, кто проработали столько лет в театре. На сегодняшний день это гибель, потому что невозможно обеспечить работой 90 человек, и невозможно в свете этого предвидеть, не то что их реакцию! Я не в том смысле, что я испугался их реакции, – нет! Но эта система уничтожает этих людей, портит.

Синдеева: Которые в штате работают.

Меньшиков: Которые работают, да, которые, они все время в ожидании, в ситуации ожидания, потом в ситуации претензии к художественному руководству, потом в ожидании, в претензии к жизни, к близким, к родным, к соседям по гримерной, и так далее, и так далее. И этот вот так. А потом, вы знаете, теряется же оценка, теряется, когда ты в одном коллективе, ты же ничего уже не понимаешь. Хорошо ты играешь, плохо ты играешь? Ну, где? Одни и те же люди вокруг тебя ходят. Отыграли год-полтора, разбежались, разошлись. И при этом у всех остаются потрясающие взаимоотношения! Никто не метит ни под кого.

Синдеева: А зачем вы YouTube-канал сделали?

Меньшиков: Для удовольствия.

Синдеева: Вот расскажите. При этом вы где-то сказали, что вообще не пользуетесь интернетом.

Меньшиков: Я не пользуюсь действительно.

Синдеева: Вас нету в соцсетях?

Меньшиков: Нету, нету.

Синдеева: А зачем тогда? Расскажите. Нет, я вижу, как вы получаете удовольствие от разговора с гостями. Это чувствуется.

Меньшиков: Нет, я такое кода-то предлагал, по-моему, Косте Эрнсту я предлагал. Да не по-моему, а точно. Такую систему, что я вот там, предположим, я приглашаю Юру Башмета, беру у него интервью, дальше Юра Башмет берет у того, кого он приглашает, и такая цепура пошла, значит. То есть, мне эта штука была интересна всегда. Вот не знаю, но построить, вот как мы с вами, мы же беседуем, да? Я не люблю, когда вот начинается допрос, вот допрос, тебя допрашивают, да? И все так, типа, сейчас я такое спрошу! Не знаю, не знаю. Потом ведь приглашаю людей, которые действительно мне интересны, с которыми действительно мне нравится. Ну, не знаю, почему это делать? Потому что влекло. Ну, вот хотелось.

Синдеева: Нет, просто для многих, для многих это, с одной стороны, возможность и реализации, и зарабатывания денег. Потому что...

Меньшиков: Нет, нет, у нас денег нет, вы что?

Синдеева: И что, не собираетесь зарабатывать? А там можно зарабатывать. Вон Юрий Дудь знаете, сколько зарабатывает денег?

Меньшиков: Я не знаю, это его любимый вопрос.

Синдеева: Много! Много! Нет, ну, это правда возможность. То есть, если программа становится популярной, если у нее много просмотров.

Меньшиков: Ну, слушайте, ну, Дудя, сравнили. У нас какая там? Мы такие, мелкая такая колхозная организация...

Синдеева: Ну, это же все набирается.

Меньшиков: В сравнении с теми масштабами, которые у них там. Нет, я говорю, это только для удовольствия. Только, только для фана для такого.

Синдеева: А скажите, а вы в интернете не бываете. А вы вообще что смотрите? Откуда новости узнаете? Вообще вы откуда узнаете, что в жизни происходит?

Меньшиков: Нет, но вообще интернет смотрю.

Синдеева: А, смотрите.

Меньшиков: Да конечно, конечно, смотрю. Но я имею в виду, что у меня нет потребности там в Фэйсбук соваться там, Инстаграм, вот это вот, для меня это...

Синдеева: На что последнее отреагировали, что-то было такое в национальных, не знаю, в новостях, то, что было вокруг, то, что вас прямо зацепило.

Меньшиков: Ну, не знаю, я реагирую постоянно, потому что у меня... я не... я просто, меня трясти начинает от политических шоу. Вот меня...

Синдеева: Это каких?

Меньшиков: Любых! На всех каналах.

Синдеева: Ну, это что? Это которые Владимир Соловьев и Дмитрий Киселев?

Меньшиков: Да на всех каналах! Да кто там? Там они на каждом канале! И это уже просто, ты хочешь, не хочешь, а тебя заставляют это смотреть. А я не хочу это смотреть! Вы почему меня заставляете? А ведь это же как сериал срабатывает, да? Ты посидишь, пораздражаешься, да, можно, вариант выключить, что мы с женой, собственно, и делаем, и ставим какой-нибудь хороший сериал. Но это посидишь, а эти там, да простят меня коллеги все эти... Ой, не буду я называть, а то еще все обидятся. Ну, правда, есть какие-то пределы! Есть нравственные, человеческие! Я выбираю там политические шоу, там тоже должны существовать. Но и то, что они делают на этих популярных передачах, ну, это просто ниже пояса, это безнравственно.

Синдеева: А вот вы почувствовали? Смотрите, Youtube, ну сейчас все как-то предсказывают смерть телевидения. Ну, понятно, это так будет всегда.

Меньшиков: Послушайте, сколько это предсказывают?

Синдеева: Да, сколько предсказывают, но там или иначе мы наблюдаем следующее, что действительно в Youtube появляются программы, большие шоу, и люди начинают вдруг понимать, что неожиданно тебя смотрит там миллион человек, и многие даже видят, что реакция на, например, появление человека в Youtube выше, чем на появление, например, на «Первом канале». Вот вы не заметили, когда у вас вышло шоу? Ну, понятно, что вас и так знают все и вся и так далее, что люди там уже знают вас по вашему шоу в Youtube?

Меньшиков: Знают, да, да, да. Именно вот прям целенаправленно подходят, я смотрю вас на YouTube.

Синдеева: Ну, это интересное вообще наблюдение сейчас.

Меньшиков: А потом, вы знаете, я все равно же они смотрят все. Вот все, которые шутят про телевидение, которые говорят, что мы телевидение не смотрим – все сморят! Потому что откуда же вы тогда цитируете-то все, если вы не смотрите?

Синдеева: Вот это удивительно, да. Я тоже каждый раз удивляюсь.

Меньшиков: Они всех ведущих знают.

Синдеева: Но я думаю, я думаю, что сморят в том числе в том же Youtube. Вот я могу сказать, что я...

Меньшиков: Да, нет! Это понятно! Конечно, конечно.

Синдеева: Никита Сергеевич сыграл огромную роль, мне кажется, все равно в вашей жизни. Сейчас Никита Сергеевич, ну, превратился в такого кинодеятеля, да? Он уже не так часто снимает кино, он такой уже большой босс. Вот вы наблюдаете за его общественной какой-то деятельностью? Вам интересно это? Вы вообще общаетесь?

Меньшиков: Нет, мы с ним никогда, собственно, помимо фильмов и не общались, а уж сейчас тем более, потому что он давно не снимает, и я давно у него не снимаюсь. Да я бы не сказал, что он какой-то общественный деятель, деятельностью занимается.

Синдеева: Запустил программу «Бесогон» вот, кстати.

Меньшиков: Я не смотрел ни разу.

Синдеева: Зря, посмотрите!

Меньшиков: Ну, хорошо, а что там?

Синдеева: Ой, ну, надо посмотреть вам, правда,

Меньшиков: Ну, надо посмотреть, да. Нет, ну, во-первых, Никита Сергеевич может красиво говорить, это я знаю. Поэтому черт его знает. Я правда не видел фактически ни одного выпуска. А что касается другого, я знаю, он влиятельный человек, и я думаю, что он может там влиять на каких-то людей, которые влияют каким-то образом на культуру. Но подробности я вот, правда, вообще мимо кассы.

Синдеева: Я не буду вас мучить. А вот вы отказались сниматься в фильме «12», это был ваш прям выбор? Почему?

Меньшиков: Прям да. Ну, потому что... моя единственная ошибка в той ситуации была, что я сделал это поздно. Потому что мне не понравится сценарий, и мне не хотелось. То, что я делаю через силу, через не нравится, это у меня никогда не получается, я это знал. У меня единственный был, потому что это был Михалков. Ну, как можно отказать Михалкову, который так столько сделал для тебя? И то, что вы говорите, в «Утомленных солнцем», ну, и так далее, и так далее. Но мне он очень не понравился, сценарий. Ну, вот, собственно, и все.

Синдеева: А он обиделся?

Меньшиков: Я думаю, что да. Я думаю, что Никита Сергеевич очень обидчивый.

Синдеева: То есть, не обсуждали это, да. Вот смотрите, новое поколение молодых актеров. Я сейчас смотрю на вас, вы не меняетесь. Ну, не знаю, ну, то есть, понятно, что мы меняемся все, но так или иначе вот эта энергия такая же, мне кажется, как там 20 лет назад. И вдруг вот сейчас пришло новое поколение актеров, и в вашем театре, и Саша Петров, и, ну, я даже сейчас запутаюсь во всех фамилиях, чтобы не ошибиться. Они какие-то совершенно удивительные. Они приходят очень светлыми, да?

Синдеева: Олег Табаков назвал, нет, вот это уже поколение «непоротым поколением». Вот. Вот это, которое пришло.

Меньшиков: Это как в плюс или как в минус?

Синдеева: Олег Табаков... Не знаю. Непоротое поколение. Но это такая яркая фраза, мне кажется, характеризующая это поколение. Вот а как вы их видите? Данила, вы с Данилой играли.

Меньшиков: Слушайте, откуда мы знаем, поротые они или непоротые? Может, еще поротые больше чем мы. Вы знаете, я, поскольку они, у них есть такое ощущение, что они во всем мире, ну, в смысле, поскольку вот это да все. И чем больше это ощущение, тем меньше на самом деле, и тем больше, как мне кажется, это поколение, которое хочет обрести себя не поколением, а каждый индивидуально. Мне кажется, что это в них очень сильно, это очень мощно. У нас не было такого. Вот в нашем поколении этого сто процентов не было. Вот куда-то там что-то загружаться там в себя. Может быть, какие-то были там, я даже не знаю, какие-то условия определенные в смысле там стабильности, и так далее, ничего, раздражающих факторов там и так далее, и так далее. Там сидел, сидел, повезло, повезло, выскочил. Ну, и не выскочил, и что, собственно? Жизнь от этого не намного хуже была. Сейчас не выскочишь – можешь вылететь и из профессии, можешь многое потерять. И вот, мне кажется, погружение в себя и попытка вот тех ребят, которых я знаю, там Саша, Данила или Илья Маланин, Даша Мельникова, Кристина Асмус. Люди, это артисты театра, я исключаю Данилу, которые сознательно занимаются собой. Они культивируют в себе человеческие, профессиональные, моральные, нравственные качества.

Синдеева: Но это правда. Они очень все морально какие-то светлые, это правда.

Меньшиков: Есть, есть такое. И мне кажется, что это делается сознательно. То есть, может быть, бессознательно, но из-за того, что, а дальше троеточие. Но мне кажется, вот это погружение в себя, желание раскопаться, опять-таки, на бессознательном уровне. Что это такое я и что это такое вокруг меня? Мне кажется, это сильно характеризует сегодняшних молодых.

Синдеева: Вот буквально сегодня мы пишем программу, и сегодня состоится концерт, я уточню сейчас, знаете вы или не знаете. Значит, есть такой репер Хаски. Его буквально несколько дней назад арестовали, предъявили ему обвинение.

Меньшиков: Это я читал в этих самых.

Синдеева: Да, это вы читали в интернете. Вот. И музыканты очень быстро объединились, Оксимирон, Баста и Нойз МС сегодня собирают концерт, с одной стороны, в поддержку Хаски, с другой стороны, против регулярных сейчас отмен концертов, которые мы наблюдаем по всей стране. Не только реперов, а разных артистов. И это, конечно, удивительно. Они собрали этот концерт за три дня, договорились, и это какая-то невероятная цеховая такая солидарность, да? Ну, прям с уважением смотришь за этим. Вот как вы считаете, в театре есть эта ваша такая вот цеховая солидарность? Вообще она, это...

Меньшиков: Не знаю. Но это пример-то хороший, поскольку... Что сказать? Молодцы ребята!

Синдеева: Да, они правда молодцы.

Меньшиков: Тут, не знаю... Нет, в театре... В едином, ну, в одном отдельно взятом организме, наверное, может что-то такое произойти. Не знаю. Да и потом, вы знаете, мне кажется, что то, что происходило, ну, мы же с вами говорили, это же вот это вот «заставь дурака богу молиться», я имею в виду тех, кто отменял эти концерты. Это же вот, это же вот на всякий случай.

Синдеева: Да. Скорее всего, просто на всякий случай, чувствуем просто тренд.

Меньшиков: А вдруг что-то такое будет, за что потом может влететь? Но это такие... Не знаю, не знаю. Это должна быть какая-то... Ну, они отдельно существующие личности, тут в этом смысле чуть проще. Потому что театр это все равно коллектив. 200 с лишним человек, тут они все равно одним дыханием не дыхнут.

Синдеева: Но вот когда началось дело «Седьмой студии», несколько, я слышала, известных достаточно авторитетных таких людей говорили о том, что вот, вот сейчас должны театры все просто объединиться, не знаю, прекратить играть спектакли. Ну, такие были разные версии.

Меньшиков: Я слышал, да. Ну, как сказать? Мне кажется, что в порыве, это было сказано в один там первый, два-три дня, это можно сказать это, я думаю, что человек, который сказал это, я не знаю, кто это сказал, все прекрасно понимают, что это невозможно. И, собственно, не очень целесообразно. Слушайте, бороться с властью дело там, ну, как сказать? Я сейчас имею в виду вот взять и закрыть, ну, во-первых, это нереально, вот так взять и сказать, договориться, а теперь мы никто не играем спектакли. Кто выиграет, я вам даже сейчас скажу. Вот кого не будет. Ни власти, а театров не будет. Будут другие театры, значит. И это не потому, что власть плохая или хорошая, как мы говорили, я достаточно далек от этого. Но я вот думаю иногда, вот у меня в подчинении 220 человек. И вдруг я узнаю, что какая-то группа людей, недовольная очень моим руководством, начинает где-то подпольно собираться, что-то такое репетировать, писать новую программу, заманивать к себе людей, и так далее, и так далее. Я думаю, Олег Евгеньевич, а твои действия какие? Я ведь начну этому сопротивляться.

Синдеева: То есть, мы все такие маленькие «путины», да?

Меньшиков: А я не знаю, «путины» ли это? «Наполеоны», «ленины», сталины»? Я не знаю, кто! Или наоборот там, эти «че гевары», я не знаю, кто. Но если на каждое действие есть контрдействие. Поэтому это же такая материя-то сложная.

Синдеева: То есть, а где демократия тогда может быть?

Меньшиков: Какая демократия?! Что, о чем вы говорите? Какая? Ее нет вообще! Она где? В Америке демократия?! Ее нету! Это понятие, которое придумали для того, чтобы успокоить нас. Я всегда говорил и говорю, чем дальше все антиутопии, которые мы читали, они все... Я, в меня – Во! Что меня потрясло недавно. Вы видели, как это, наращивают сейчас это, то ли из силикона, жабры такие искусственные. Ожерелья.

Синдеева: Нет, не видела.

Меньшиков: С брильянтами. Это, когда смотришь, это немножечко, а в этих книжках и фильмах фантастических вот там вот люди ходят, вот все идет, мы все постепенно идем туда.

Синдеева: Тогда мы скоро в машины превратимся.

Меньшиков: Да, мы по талончикам будем скоро ходить туда, туда, туда, трахаться по талончикам, есть по талончикам, сок пить по талончикам. Это так и будет!

Синдеева: Верите? Это будет так?

Меньшиков: Так и будет. Так и будет! Я не знаю, через 50, через 100 лет, но это так будет! Мы туда идем. Мы хотим, не хотим, мы давно уже ходим строем! Я это говорю абсолютно с улыбкой, потому что, ну, невозможно остановить движущийся на тебя каток. Ну, невозможно, потому что он тебя раздавит.

Синдеева: То есть, человеческая цивилизация в какой-то момент, ну, превратится во что-то совершенно другое, которое нам описывают в книжках?

Меньшиков: Да, да! И там будут счастливые люди. Вот они будут... Да, вы почитайте это вот, «Мы» Замятина. Вот они же там счастливы все. И они не понимают людей, которые чем-то там недовольны.

Синдеева: И что, вы думаете, не будет все равно какой-то группы людей, которая будет этому всему сопротивляться?

Меньшиков: Да и пусть сопротивляются. Причем здесь это? Я тебе про другое говорю.

Синдеева: То есть, надо принять эту данность?

Меньшиков: Слушайте, давайте, мы оборотим свой взор на новое наше поколение, которое говорит, давайте каждый заниматься собой? И все будет отличненько!

Синдеева: Скажите, как вы выходные проводите?

Меньшиков: А у меня их нет.

Синдеева: Ну, как нет?

Меньшиков: Ну, как? Вот так.

Синдеева: Ну, хорошо, но бывает, когда, ну, не знаю, отпуск?

Меньшиков: Ну, отпуск обязательно на море. Обязательно на море, потом...

Синдеева: Но так вот выходной в субботу и воскресенье вообще нет?

Меньшиков: Практически их нет, потому что и директор, и художественный руководитель, и снимающийся артист, и играющий по 10 спектаклей в месяц артист театра, ну, где они в выходные-то?

Синдеева: Есть какая-то мечта, которая не связана с театром и с кино? Ну, которую можно сказать.

Меньшиков: Да вы знаете, у меня мечта, я все одно и то же говорю, у меня мечта попутешествовать так вот прям, прямо вот сильно, сильно прям попутешествовать. Я брал на, мы разговаривали на канале на Youtube сейчас с Федором Конюховым. Он меня позвал в свое путешествие какое-то очередное!

Синдеева: Длинное?

Меньшиков: Он все планирует какое-то, там я не знаю, сколько времени, сколько месяцев.

Синдеева: А можете себе позволить? На сколько можете себе позволить уехать?

Меньшиков: Ну, отпуск там, если съемок нет, ну, месяц-полтора можно себе позволить.

Синдеева: То есть, можно на такое.

Меньшиков: Да, но путешествие это, конечно, это моя прям такая...

Синдеева: За какой поступок вы бы себе аплодировали в жизни?

Меньшиков: А что один-то? Я не за один!

Синдеева: Ну, давайте несколько, ладно.

Меньшиков: Нет, нет. Вы знаете, есть поступки. Я думаю, каждый может поаплодировать себе. Мы же помним не эти! Мы же помним, за которые мы себя корим, мягко говоря, из-за которых стыдно. Вот я-то их больше помню.

Синдеева: Скажете?

Меньшиков: Нет! Зачем?

Синдеева: А что? Сказали – отпустило, и все. И уже не будет стыдно.

Меньшиков: Нет, это уже не отпускает. Но есть, эти запоминаешь навсегда, на всю жизнь. А то, что доброе там, хорошее, на аплодисменты...

Синдеева: А вы азартный же человек?

Меньшиков: Азартный, да.

Меньшиков: Я знаю, что люди, которые там, вот, он не смог докончить картину, заложил квартиру свою. Нет, я бы не стал закладывать, потому что я все равно считаю, что для меня личная жизнь гораздо интереснее, чем профессиональная. Ну, не стал бы я закладывать. Но хотя я очень люблю то, чем я занимаюсь.

Синдеева: Да? Скажите, пожалуйста, в детстве мне кажется, вот опять же, наблюдая за вами, вы были такой обласканный любовью своей семьи? Это мои наблюдения.

Меньшиков: Вы знаете, нет. Был нормальный абсолютно, судя по рассказам там мамы, папы, да и, собственно, я плохо-плохо помню там одноклассников, а детский сад и ясли вообще темный лес. Не помню просто. Но никаких особых ласк... Знаете, у меня иногда складывается, что я, было впечатление, что я такой своенравный какой-то, в какой-то степени капризный. Мне рассказала Настя, которая разговаривала с моей мамой. А я шел с мамой по улице и сел в лужу. У меня было плохое настроение. В лужу ребенок сел!

Синдеева: А сколько было?

Меньшиков: Не помню, но мало. И мама стоит надо мной. Я говорю: «Мама, а ты что, меня не поднимешь? Твой ребенок в луже сидит». Она говорит: «Нет». Я ей сказал: «Мама, какая же ты жестокая!» Вот у меня почему-то, я думаю, неужели вот я был такой маленький, такой вот сидящий в луже, и еще обвиняющий другого человека в том, что он жесток по отношению ко мне? Не знаю. Не знаю, ответил ли я на этот вопрос, но я не могу сказать, что я был обласкан. Нормальная родительская любовь, нормальное родительское воспитание, не более.

Синдеева: А вы сами в театры в другие ходите? Что смотрите? Что нравится?

Меньшиков: Редко. Но сейчас придумали такую акцию, мы сейчас каждый месяц будем в театре, где идут какие-то премьеры, будем ходить определенным количеством, там 20-30 человек, например, в другие театры. Потому что мы в принципе-то редко ходим в театры друг к другу, и я подумал, что вот мы начнем.

Синдеева: Но вообще это хорошая идея.

Меньшиков: Мне тоже понравилась. Это культпоход в театр раньше было, культпоход в кино.

Синдеева: Но, хорошо, а кто из режиссеров, сейчас которые ставят, вам нравится?

Меньшиков: Ой! Вы знаете, мне очень понравился Максим Диденко, который поставил «Текст» у нас. Прям очень понравился.

Синдеева: «Текст», я очень рекомендую всем пойти на этот спектакль.

Меньшиков: Да, я тоже, я тоже. Откуда я? Я тоже. Нет, действительно, потому что непонятно, как эти слова, эти буквы Глуховского можно было перенести на сцену. Он это сделал, и делал, ну, я считаю, каторжная работа ими была всеми проделана. Я считаю, что это замечательный режиссер. Ну, черт его знает, их много! То есть, нет, их мало.

Синдеева: Вот.

Меньшиков: Их мало, да. Но их всегда было мало, а когда их было много?

Синдеева: А часто от ролей отказываетесь?

Меньшиков: Да я только и делаю, что отказываюсь.

Синдеева: Да? Почему? Вам не нравится?

Меньшиков: Не нравится, да. Неинтересно. А в то же время, ну, вот, видите, как вот Егор Баранов. То, что я знал такого режиссера, вот который Гоголя всю историю затеял? Но я же не знал, ни одного фильма не смотрел. Но с удовольствием.

Синдеева: А что, что откликнулось? Почему вы откликнулись?

Меньшиков: Ну, понравилось! Понравилось. Азарт, авантюра своего рода. А потом еще плюс Сашка Петров. Они не звонили мне, они говорили: «Что ему звонить? Он откажется». А он пришел со сценарием, говорит: «Олег Евгеньевич, нате, почитайте».

Синдеева: Вот это тоже наша все время такая проблема, мы все время боимся, что нам кто-то откажет. Вот я читала, вы рассказывали про то, как вы Шнурова, Сергея Шнурова позвали в проект, и вам все говорили: «Да он откажется, вообще не ответит!» А вы просто ему написали, и он ответил. И то же самое с Аллой Борисовной, да? Просто вы все время письма всем пишете, я смотрю, кстати.

Меньшиков: Алле Борисовне я написал на бумаге от руки, да. С Сергеем мы созвонились, потом эсэмэсились, а Алла Борисовна, первое, что она сказала, она мне отэсэмэсила, сказала: «Олег, чем я могу помочь?» Я ей набираю, я говорю: «Алла Борисовна, это Меньшиков». А она говорит: «Слушай, какая у тебя бумага красивая хорошая, где ты ее берешь, а?» А у меня действительно была итальянская красивая такая шершавая бумага с обрезанными краями такими.

Синдеева: И что, красиво писали?

Меньшиков: Да, от руки, у меня красивый почерк. Когда я хочу, очень красивый. Но я считаю, что, ну, поскольку я ее безмерно совершенно уважаю, я считаю, что это неприлично, что-то из того времени нужно все-таки оставлять в нашем, это подчеркнуло мое уважение к Алле Борисовне – написанный от руки на бумаге хорошей текст.

Синдеева: Ну, вот, у меня появилась вторая мечта. Олег Меньшиков вдруг когда-нибудь напишет мне письмо кроме того, что мы еще станцуем. Олег, спасибо большое.

Меньшиков: Спасибо вам.

Синдеева: У меня для вас есть от компании BORK подарок. Смотрите. Я уже знаю, что вы не готовите, но у вас готовит ваша жена.

Меньшиков: Это да, но это такое чудо!

Синдеева: Посмотрите, это невероятная штука жарить мясо.

Меньшиков: Да с ума сойти! Да ничего жарить не надо, надо придумать костюм и ходить! Это же абсолютно же можно приспособить.

Синдеева: Судя по тому, какой у вас сейчас образ, это точно может подойти. Вот здесь это все в коробочке, это я вам показала. Нет, вот это вот, это он же.

Меньшиков: А, это вот. Все, понял.

Синдеева: Ну, это я просто вам показала, чтобы было понятно. Вот он здесь красиво упакован. Ну, клевый. Да?

Меньшиков: Да, обалденный. Правда, правда.

Синдеева: Вот какой-то получился такой странный симпатичный разговор. Спасибо, Олег.

Меньшиков: Спасибо.

Синдеева: Мне очень приятно.