Мария Миронова: «Отец говорил — чтобы жить в нашей стране, надо умереть»

Программа «Синдеева» продолжает свои эфиры из бутика Bork. И сегодня у меня в гостях актриса Мария Миронова. Добрый день.

Очень приятно.

Мне тоже очень приятно. И вообще у меня такой цикл сейчас красивых молодых актрис. Мария, буквально на днях состоялся запуск Falcon Х, который запустил Маск в космос, весь мир за этим наблюдал. Вы сумели это посмотреть, увидеть?

Нет, к сожалению, нет.

Потому что мне очень хотелось с вами об этом поговорить, потому что буквально недавно вышел, собственно, фильм «Салют-7», где вы играете жену одного из главных героев, нашего летчика-космонавта. Вы буквально совсем недавно, готовясь и снимаясь в этом фильме, переживали, возможно, эмоции, которые переживала тогда вся страна, наблюдая за тем, как происходит это в космосе. Но вы не видели?

К сожалению, да. Я теперь посмотрю точно.

Но это невероятно, потому что мы же наблюдаем, что за последние уже много лет интерес к космосу как-то вообще исчез. Если раньше в Советском Союзе мы, во-первых, этим гордились, во-вторых, за всем этим наблюдали, то, в общем-то, сейчас: ну где-то летают космонавты, мы не знаем уже ни имен этих космонавтов. И тут вдруг весь мир прильнул к ютьюбу и наблюдал за тем, как эта ракета полетела.

У нас была фантастическая премьера в Кремле. Но такая, она для меня была основная премьера этого фильма, потому что там весь зал Кремлевского дворца сидел Роскосмос. И первое, кому мы показали фильм, вначале это посмотрел президент нашей страны, и следом была премьера для них. И это, конечно, была основная премьера, я считаю, потому как их оценка, тех людей, которые… я со многими пообщалась, и действительно у меня была первая мысль, что мне очень жалко как-то, что вот эта тема, которая составляла нашу гордость, как балет…

Шоколад.

…шоколад и космос, она как-то почему-то канула на время в забвение.

Мне кажется, Илон Маск сейчас вернул этот интерес. И я сегодня по радио слушала эксперта, как раз инженера космического института, и он просто с болью говорил, что нам уже никогда это не догнать. То, что делают сейчас ребята, и делают на частные деньги, не на государственные, и как происходит взаимодействие между государством и частным бизнесом для того, чтобы запускать…

Почему? У нас есть люди, которые этим занимаются, я даже знаю.

Есть. Вопрос, что уже технологии…

С технологиями в том числе. Просто другое дело, что на любые такие проекты, об этом даже писал журнал Forbes, к примеру, это Андрей Петрович Вавилов, который сейчас плотно очень занимается этой космической темой. Другое дело, что как-то не происходит интереса для того, чтобы это поддерживать, вот это обидно.

В Советском Союзе, как вы уже сказали, была у нас гордость. Были какие-то реперные такие точки, где мы точно гордились. Сейчас такой какой-то объединяющей людей нет идеи, как и нет этой национальной идеи, о которой все говорят, что бы объединяло нас. Я каждый раз задаю себе вопрос: вообще она нужна, эта идея?

Мне кажется, очень важно. Вот я не думала, потому что любое обозначение какой бы то ни было идеи, идеологии, я с этим очень на «Вы» и аккуратно общаюсь, потому как идея и идеология может завести очень далеко, и тому много примеров. И не всегда она позитивна в результате. То есть как было во время революции, люди шли изначально за прекрасную идею, потом это превратилось…

… во что превратилось.

Да. Я аккуратно с этим. Но в то же время я понимаю, что что-то позитивно объединяющее, именно какие-то сферы даже не политические, потому что я боюсь этих идей, которые вдалбливаются, и потом за счет этих идей возникает какая бы то ни было манипуляция над сознанием. А вот именно позитивная идея, мне кажется, нужна.

А какая она могла бы быть, вот так вот?

Мне кажется, что любое дело, объединяющее людей — спорт то ли, космические какие-то истории — любое дело, которое объединяет и которое потом становится, объединяются усилия, потом это становится гордостью какой-то. Когда огромное количество сил позитивных в это вложено — это важно. Не разъединяющая идея. Потому что я, с одной стороны, конечно, человек достаточно критически настроен, но в то же время я понимаю, что момент критики очень часто является неким таким, семечкой, от которого потом возникает разъединение.

Но быть не критичным совершенно невозможно, потому что это, в общем-то, тогда надо просто ничего не видеть, не иметь ни к чему никакое отношение и жить, наверное, в каком-то своем мире. Но идея нужна, мне кажется.

ПАТРИОТИЗМ

Но сейчас очень такое модное, используемое слово такое — патриотизм. И патриотизм для многих людей стало таким неприятным словом, хотя патриотизм — это же, правда, здорово, когда ты гордишься своей страной, не государством, а страной, где ты живешь.

Касательно нашего фильма, как раз то, что он рассказывает, -- события просто, так скажем, без пафоса, ежедневные события. Вот человек сделал то, то, то, то и он не мог иначе, а в результате подвиг.

Это что, какое-то чувство двигало? Скорее всего, это невозможность сделать иначе. Эти люди сделали определенный ряд действий, то есть они не могли оставить этот корабль, они доделали свою работу до конца, и в результате мы говорим и о подвиге, и о патриотизме, смотря на это со стороны. Для меня это важно. И самое главное, что на премьере там, когда мы показывали для космонавтов, ко мне подошли люди, и я говорила на эту тему, и мне было дико радостно, что я именно так это поняла, потому что они отвечали: «Мы иначе не могли».

Это не вопрос какой-то эмоции, неслыханной любви к Родине или чего-то, просто человек иначе не может, он сделал до конца свое дело, все. Это и есть для меня лично патриотизм.

Я, конечно, не могу не спросить о том, каким вы запомнили отца, Андрея Миронова. Потому что для меня Андрей Миронов — это блистательный, воздушный, невероятный артист, к сожалению, которого я помню только по кино. Я никогда его не видела в театре, а мои дети не знают уже, кто такой Андрей Миронов. Какой он для вас остался в памяти?

Он был нежным человеком очень, ранимым. Он говорил потрясающую фразу, я не знаю, он ли это говорил, наверное, это от Марии Владимировны, скорее всего, я думаю, эта фраза, потому что он был очень ей пропитан. И он говорил, что в нашей стране для того, чтобы жить, надо умереть.

Ничего себе.

Да. Я как-то ее, почему, я не знаю, мне она сейчас пришла в голову. Он был очень ранимый человек, он действительно очень тонко и чутко воспринимал все происходящее. Он никогда в жизни никуда не лез, но очень чувствовал.

Он умер у вас на глазах фактически, вы были в театре.

Вы знаете, это то, что рассказал Борис Корчевников.

Это неправда?

К сожалению, мне сейчас пришлось в связи с тем, что вы спросили, озвучить эту фамилию. Я была на передаче «Судьба человека», и я была в таком очень грустном потрясении после этой встречи, потому как все было переиначено. То, что они дали в результате, как анонс этой передачи о том, что я сказала то-то, я сказала то-то, не соответствует реальности ни в чем. И это был анонс передачи по российскому каналу.

И поэтому больше всего меня в этой беседе потрясло, что во время эфира, когда мне продолжали, я ответила уже пятый раз на вопрос, но, видно, мой ответ не удовлетворял ведущего, потому что он хотел каких-то подробностей и то, из чего можно сделать какую-то спекуляцию, сенсацию, не знаю что. И после того, как я не ответила уже, то есть я ответила так, как я считала нужным, ведь «Судьба человека», если я пришла на эту передачу, наверное, речь о моей судьбе, и я могу ответить за нее сама.

И когда он мне абсолютно, глядя в глаза, сказал: «А вы знаете, Машенька, во мне борется интервьюер и человек. Представляете себе, какой это когнитивный диссонанс?». Я ему сказала, что: «Борис, я надеюсь, что человек победит». К сожалению, этого не случилось. Поэтому то, что, в общем, сделали из этого, и какие-то факты, которых я не могу до конца подтвердить, были расписаны и придуманы абсолютно.

ВЫБОР ПРОФЕССИИ

А выбор актерской профессии он был с самого начала очевидный для вас? Потому что актерская семья или все-таки?.. Сейчас у меня Лиза Боярская была в гостях, и она сказала, что она до 16 лет вообще не рассматривала себя в этой роли, она не хотела поступать в театральное ни училище, никуда. И потом вдруг в 16 лет, она говорит, видимо, гены взяли свое, и я пошла и счастлива.

У меня был какой-то момент, когда нет, я вначале, я вообще хотела балериной быть. Я обожала танцевать и все это.

А вы занимались?

Занималась, но не профессионально. Я на самом деле не сказать, что жалею, у меня достаточно высокий рост для балета, но я это обожаю и считаю, что это такая закалка волевая, но можно, наверное, это сравнить со спортом, хотя спорт быстро заканчивается, а балет — это просто стиль жизни и закалка воли, характера, всего. Поэтому я, конечно, хотела, любила больше всего это. А в какой-то момент, да, я пошла не особо осознанно, я пошла в Щукинское училище.

Просто мне нравилась музыка, мне нравилось все, что связано с танцем, и поэтому я понимала, что когда это мне хочется реализовать в жизнь, даже больше, чем актерство. А потом, когда я уже родила ребенка и перевелась во ВГИК — это уже было такое сознательное решение.

Но ваш сын тоже стал актером.

Еще все впереди у него. Я думаю, что он, может быть, пойдет в режиссуру впоследствии, поэтому как-то еще так рано правильно про это говорить.

Но мне Лиза, опять же, рассказывала, что она очень долго ненавидела театр, не любила театр. Но, с одной стороны, видимо, была ревность к театру родителей. И ее сын так же ненавидит театр, невозможно его туда затащить ни на чужие спектакли, ни на спектакли мамы. И говорит: «Сейчас только чуть-чуть стало меняться отношение к этому». Как у вас было?

У меня Андрюша не испытывал интерес. Он играл, правда, один раз он вышел на сцену, он такой мальчик всегда был быстро соображающий и активный. Мы поехали на какие-то гастроли, нет, не на какие-то, это был Израиль с театром «Ленком» и играли там спектакль «Варвар и еретик», там играл Абдулов, Джигарханян, Янковский, целая вся наша замечательная плеяда, Инна Михайловна Чурикова. И он сидел в зале просто на репетиции. А там получилось, что там дети должны были двое, мальчик и девочка, участвовать в спектакле, и дети не смогли приехать, естественно, не приехали. И то ли он услышал, Марк Анатольевич сказал: «А дети что, нужно найти каких-то детей». И он такой поднял руку и сказал: «Марк Анатольевич, а можно я туда выйду?»

Да?

Да, абсолютно. Я так даже думаю: ничего себе. И он играл да, эти спектакли, там несколько их было в Израиле, он выходил, и когда одели костюмы, он сидел у Олега Ивановича на коленях Янковского.

А в Москве уже нет?

В Москве уже нет, нет, все, у него интерес быстро прошел, у него был такой порыв, и он тут же его реализовал, недолго думая. А в Москве нет.

Я со всеми своими практически гостями не могу не затронуть тему ареста Кирилла Серебренникова [Гости юбилея «Гоголь-центра» о будущем театра], но особенно с театральной публикой, потому что это очень близко, рядом и шок, который не проходит. И когда я тут, опять же, думала, но что спрашивать про это отношение? Понятно, какое отношение, наверняка у вас к этому такое же, как и у большинства нормальных людей, да?

Я подписала, даже нисколько не сомневаясь, ни одной секунды, письмо доверенное.

Да, но у меня другой возник вопрос. Я представила, что если бы сейчас был жив Олег Иванович Янковский, Абдулов, ваш папа, я думала как бы они, например, реагировали? И смогло ли бы театральное сообщество, такое яркое и сильное, отвоевать Серебренникова?

Мне кажется, нет.

А почему вы так думаете?

Потому что я не могу сказать, что сейчас оно менее яркое или сильное, потому что есть потрясающие и фантастические люди, еще из того поколения остались, и молодые тоже. Мне кажется, что, безусловно, какое-то действие было запущено, так скажем, во Вселенную, когда собрались люди и высказали свое мнение, и подписали, собрали подписи. Конечно, какой-то резонанс, безусловно, был. И я очень верю, и надеюсь, что это хотя бы настолечко сможет помочь в результате.

Но то, что я наблюдаю и то, что я вообще не понимаю — это каким образом? Как сказать, есть какие-то очевидные вещи, когда этот театр чуть ли не самый коэффициентно полезно действенный сейчас в городе Москва. Ну это просто объективный факт по количеству постановок, по тому количеству талантливых людей, которые в них участвуют, по резонансу, по тому, насколько это интересная театральная общественность. И как можно отрицать факт такого количества постановок и этого всего? Это настолько очевидно, что я действительно, я не могу понять до конца эту причину, почему это все происходит, она у меня уже мешается, но я надеюсь, что со временем это будет ясно.

Несмотря на то, что действительно и театральное сообщество, и даже те люди, которые обычно так ярко и публично не высказывают свою позицию, все тоже объединились вокруг Кирилла и вокруг вообще всей этой истории, но это не дало никакого результата.

Мне кажется, что, наоборот, может быть, я где-то даже согласна с Костей Богомоловым, который говорил о том, что это может сыграть и обратную роль. Потому как так публично и резко изменить решение только от того, что общественность выступила, это будет говорить о чем-то совсем не очень хорошем, как мне кажется. Возможно, из-за этого. Может быть, потому, что я не знаю какие, я знаю насчет Кирилла и могу сказать, что он абсолютно, просто абсолютно не из тех людей, которые, но это очевидно, это понятно всем, который мог как-то.

Но действительно, когда речь идет о его бухгалтере, и я знаю это просто, имея фонд «Артист», какое-то достаточно долгое время я несла и, в том числе, финансовую ответственность за это, и я понимаю всегда, что в этом есть момент, то есть главный человек — это не учредитель фонда, а это управляющий бухгалтер. Потому как настолько либо ты должен это контролировать каждую секунду, и это очень важные люди, действительно стержневые, потому что для нас, для всех учредителей фонда «Артист», естественно, мы прозрачны, и здесь вообще другого разговора и варианта не может быть.

Но когда ты сталкиваешься с человеческим фактором, за людей, за которых ты не можешь ответить, и что они сделали за твоей спиной — это всегда проблема, мне кажется, любого коллектива и руководителя, он будет такой маленький или он будет обширный. Поэтому здесь, конечно, сыграл еще роль все-таки этот человеческий фактор, мне кажется, сыграл роль.

Очень жестокое поведение судебной системы по отношению ко всем фигурантам этого дела, и это, конечно, вызывает оторопь.

ФОНД «АРТИСТ»

Вы сейчас коснулись фонда «Артист», мне очень хотелось бы, чтобы вы поподробнее сейчас рассказали, потому что мы много рассказывали на самом деле про ваш фонд, периодически, опять же, я с кем-то разговариваю. И вы были одним из основателей фонда, да?

Да, мы вместе, наша команда: Женя Миронов, Наташа Шагинян и я. Это уже у нас, на самом деле мы вчера встречались и обсуждали, в этом году десятилетие как мы будем отмечать и что мы сделаем хорошего еще для наших ветеранов.

Расскажите.

10 лет уже.

Расскажите чуть-чуть про фонд, вдруг кто-то не знает.

Фонд «Артист» мы организовали, в общем-то, с инициативы Маргариты Александровны Эскиной, которая была директором Дома актера. Но, конечно, это наша была инициатива, потому что мы были юны, уже 10 лет прошло. Но, безусловно, начиналось все с нее, потому что вся картотека фонда — это на тот момент было 2,5 тысячи человек, это картотека Дома актера изначально, наших ветеранов. Это не только актеры, это и Москонцерт, и театральные критики, это все, что вокруг, театральное сообщество.

Мы забрали эту картотеку, это был изначально клуб, который назывался «Еще не вечер» и все ветераны собирались в Доме актера, она делала им, знаете, по старинке какие-то заказы, как в то время было, они были очень счастливы этим маленьким таким посылочкам и заказам. А мы как-то уже в современном мире сделали, естественно, компьютерную картотеку, до этого она была на карточках, как в библиотеке. Мы забрали после ухода из жизни Маргариты Александровны всю эту картотеку, стали это развивать, вышли в Санкт-Петербург, уже забрали из Санкт-Петербурга.

В Большой театр ходили, забрали уже и под себя наших ветеранов и балета тоже. И потом вышли в Саратов. И сейчас с этого года у нас большая радость, потому как мы получили грант спустя 9 лет нашей работы.

Президентский?

 Да. За девять лет нашей работы мы получили грант, на котором мы можем себе позволить выйти в регионы. Двадцать пять малых городов, малых не случайно, потому что там, в общем, самая трудная ситуация, наших ветеранов мы сейчас взяли уже к себе.

А вот сейчас «ветеранов» ― это в буквальном смысле ветеранов войны?

Нет, ветераны театра.

Ветераны театра, ветераны сцены, да.

После семидесяти лет, то есть где-то от семидесяти и выше.

И у вас для каждого какая-то отдельная своя программа? То есть как?

У нас несколько программ, потому что это даже… Я не люблю называть это программами, как-то очень так функционально звучит. Они вырисовывались просто из того, что людям надо. Людям нужны лекарства, потому как на пенсию, как вы понимаете, можно даже от простуды и гриппа сложно лечиться, придя в аптеку и оставив там три-четыре тысячи рублей, что остаётся от пенсии? Вот.

Первое ― лекарства, операции какие-то, экстренная помощь, которая людям нужна. Это и уборки квартир, и какие-то социальные программы.

А как вы ведете, сколько сейчас людей в вашей картотеке? Это же огромное количество людей!

У нас сейчас уже большое количество, да, мы пополняем и пополняем. Но радуюсь, когда есть возможность вести. Мы связываемся с разными городами, к примеру, мы начали вот эту федеральную, так скажем, программу с того, что мы сделали, возобновили премию «Признание». Двадцать человек мы привезли из регионов, каждый регион выбирал от себя, театры региона выбирали, кого.

Мы привезли, и конечно, это не просто премия, это денежный грант, безусловно, потому что это надо, да. И всяческие социально… Чем мы можем помочь, мы помогаем.

А какая помощь нужна фондам? У нас миссия тоже программы и вообще телеканала ― максимально, насколько можем, стараться информационно помочь, да, фондам в том числе, потому что хочется об этом не только рассказывать, а чтобы ещё и отклик получали фонды.

Информационно нам очень нужны волонтеры, например.

Вот, наверняка вам нужны волонтеры.

Потому как есть проблемы. Вот есть пожилой человек, он хочет погулять, а вот в такую погоду, да, когда скользко, это сложно самому.

А как волонтерам вас искать? На сайт фонда, что?

Да, сайт, у нас есть сайт фонда. www.fond-artist.ru

А мы напишем, строчкой дадим данные.

Да.

И я всё-таки хочу…

Конечно, нам нужны, всегда нужны, конечно…

Нужны деньги всегда, и это понятно. Деньги. Но так как денег  действительно у людей становится меньше…

Помимо денег… Естественно.

И сейчас фонды испытывают эту проблему, то волонтерство ― тоже одна из важных задач.

Но для нас это очень важная задача.

Потому что очень же много людей.

Потому что речь идет о пожилых людях.

Да.

А пожилым людям, как вы понимаете, помыть окна, убраться, вот погулять, выйти на улицу. Нужны волонтеры.

Мне недавно рассказали про удивительный пример такой синергии между фондами, которые занимаются стариками, и фондами, которые занимаются детьми. Что, например, в домах ребенка просто физически иногда надо побыть с ребенком, чтобы он с кем-то общался, чтобы не с няней, которая пришла, его помыла, перевернула и покормила, а чтобы вот эта важная функция социального взросления была реализована, нужно общение. И вот пожилые люди, которым тоже требуется общение, их как-то соединяют.

И это какая-то удивительная история.

Вы знаете, это на самом деле…

 Мне кажется, это потрясающая история.

 Это идея потрясающая, мне о ней рассказывала первый раз ещё много лет назад моя мама.

Мама ― радистка Кэт из фильма «Семнадцать мгновений весны». Я просто на всякий случай опять же зрителям.

Да, у неё была целая даже написанная на эту тему программа, сделать детский дом и дом ветеранов, да, объединенный в одну историю. Но я даже помню, во что уперлась эта история. В то, что это невозможно, потому что по законодательству дети, к примеру…

А, и ещё она была за то, чтобы дети, если они находятся в одном месте, в одном детском доме, вот как они растут, их не переводить. Потому что там есть ещё одна страшная тема, когда есть дом малютки, это одно учреждение.

Да.

Это Минздрав. Дальше переводят ребенка в детский дом, а это уже другая организация, почему их переводят, да? То есть их вырывают, они и так растут без родителей, а их вырывают из почвы уже привычных каких-то педагогов, воспитателей, да, и переводят. То есть их три раза в течение жизни, два вырывают и переводят в другую.

И у неё было это расписано, это ещё много лет назад было. Но тогда… Я как бы думала на эту тему, вот именно создания.

Именно такого?

Да, вы мне напомнили, именно того, о чем вы говорите, потому что это очень важно.

Но это неплохая идея, мне кажется, для ваших в том числе ветеранов.

Это отличная идея.

 В общем, нужны волонтеры. Данные фонда мы дадим. Но меня всё-таки опять же такой практический вопрос очень интересует. Ведь огромное количество людей в этой картотеке. Вот как вообще буквально это всё происходит? С этим человеком связываются, списываются? Кто это делает? Это делают сотрудники фонда?

Сотрудники фонда, конечно.

Не знаю, что вам нужно, да?

Во-первых, о нас уже знают, нам много кто звонит. Когда касалось дело регионов, это, конечно, сложная была задача, потому как нам пришлось чуть-чуть увеличивать коллектив, потому что больше нагрузки. Это нужно созваниваться с театрами, то есть это уже не так чтобы это в одном городе.

Логистически это сложнее, конечно.

Вот, но мы пока не сделали филиалов, да, пока мы справляемся вот теми силами нашей замечательной команды, которая, в общем, у нас есть.

Я всегда подчеркиваю, что у нас очень благодарные зрители, очень отзывчивые, и, как правило, какой-то результат всегда есть. И надеюсь, что к вам придут волонтеры и помогут. Но вот эта идея соединения пожилых людей и детей, мне кажется, очень клевая.

Вы были в 2013 году доверенным лицом Собянина. Вот как принимали вы это решение? Это вообще… то есть почему?

Вы знаете, очень просто на самом деле. Потому что я могу сказать, что у меня есть безусловное уважение к Сергею Семеновичу, и в тот момент оно было. Для меня не было никакой внутренней дилеммы, потому что на тот момент тех выборов были очевидные сдвиги в нашем городе.

Они на 100% очевидны.

Да, сейчас, конечно, я не очень была согласна, так скажем, с ремонтами. Но, с другой стороны, я понимаю, что ремонт ― это стихийное бедствие, и, слава богу, он закончился.

Но на тот момент у меня к нему большое уважение человеческое. Именно, знаете, мне очень импонируют люди, которые занимаются, которые любят своё дело и которые занимаются очень (как мы говорили ― подвиги) очень конкретными вещами. Они не полемизируют какими-то абстрактными философиями, а которые просто делают хорошо своё дело.

А пойдете в следующие выборы доверенным лицом его?

Сергея Семеновича я, безусловно, поддерживаю.

Поддерживаете.

И уважаю, да, потому что он во мне вызывает чувство человеческого уважения и очень профессионального внятного подхода.

Член Общественного совета города Москвы, да?

Да, я была в Общественной палате.

Это действенный инструмент, он эффективный?

Вы понимаете, я не нашла для себя особого действия. Постольку, поскольку я люблю очень какие-то конкретные вещи, вот пошла и сделала, да, я не очень люблю разговоры, для меня это такой пустой момент. Поэтому я не до конца нашла какую-то в этом пользу, хотя, с другой стороны, я могу сказать, что по фонду какие-то вещи, условно, нашим ветеранам…

Опять-таки конкретно: нашим ветеранам нужны путевки в санаторий. И, конечно, московское правительство нам в этом помогает. И я могу сказать, что департамент социальной защиты населения, Владимир Аршакович Петросян, я знаю, что всегда, этот человек никогда не отказывал, ни одного раза. Всё, что касалось наших ветеранов, вот он первый кидался всё и делал.

То есть опять-таки это человеческий фактор, да? И когда ты находишься, наверно, в какой-то такой общественной организации, ты понимаешь, что реальную проблему возникающую ― её можно быстрее и действеннее решить, так скажем. Всё. А в остальном, наверно, можно и без общественных заседаний это решить.

Ага. А сейчас вы ушли оттуда?

Прошло определенное количество времени, и я сейчас не там.

Как вы отдыхаете? Как вы восстанавливаетесь после, мне кажется, очень сильных эмоциональных нагрузок в театре? Как вы поддерживаете форму? Сейчас женский вопрос.

Я обожаю спорт.

Да, и что вы делаете?

У меня есть тренер. Первую половину жизни я занималась балетом и постоянными какими-то тренировками, вот. Сейчас у меня образовался перерыв в тренировках, потому как я начала какую-то загородную жизнь.

Так.

И я так потихонечку к ней привыкаю, потому как это совершенно другой образ жизни.

Все, наоборот, из загорода в Москву сбегают, а вы…

У меня какой-то, да, случился поворот, и я понимаю, что это абсолютно другие графики. Это надо заранее выезжать, а я к этому ещё не… Либо уже настолько заранее, что я сижу жду. И такой, конечно, график немножко меня расслабляет, я так понимаю, что если ты находишься за городом, то уже, а может быть, не ехать по этим пробкам?

Но тренера можно пригласить, в конце концов.

Вот, и поэтому как-то, нет, я обожаю вообще.

А что вы делаете? Спорт какой?

Какой-то…

Фитнес такой.

Да, какую-то физическую.

Какой-то фитнес, то есть не то что лыжи, велосипед, коньки.

 Нет, я люблю очень беговые лыжи.

Да, я вообще… А какие? Коньком или классикой?

Нет, классические беговые лыжи, вот так отбегать часа три по полной программе.

А тяжело поддерживать вообще себя в форме? Есть такая проблема: худеть, толстеть?

Нет, я как-то не… Я поняла одну вещь, мне балет в этом смысле помог.

Надо мало есть?

С молодости, да. Я поняла просто одну вещь, что есть определенное количество, и всё. Потому что все эти диеты, эти подвижки туда-сюда обратно дают потом психологический набор.

ЛЕНКОМ  

Маш, к «Ленкому» вернусь. Когда-то это лучший театр Москвы. Я помню, когда я приехала в Москву, в «Ленком» никогда не попасть, очереди, перекупщики, билеты, блестящий состав. За последние несколько лет, мне кажется, «Ленком» сдал позиции.

С одной стороны, появилось очень много конкурентов сильных, объективно, да, появилось такое количество ярких новых молодых режиссеров, театров, которые, конечно, составили конкуренцию «Ленкому». С другой стороны, что-то, видимо, всё-таки ещё произошло. Вам обидно чуть-чуть, что «Ленком» сдал позиции? Было у вас желание когда-нибудь бросить родной театр и уйти куда-то?

Вы знаете, я, наверно, в принципе человек стабильного, какого-то такого верного сознания. Я думаю, что я не люблю менять вообще, наверно, и друзей, и по жизни. Вот. Поэтому мне, конечно, и я Марку Анатольевичу предлагала, и я надеюсь, что это и случится, и у нас будут ставить и какие-то ещё молодые.

Богомолова-то он же пустил к себе, Костю Богомолова.

Да. Что, конечно, молодые какие-то современные режиссеры. И, конечно, хотелось бы, чтобы было больше постановок и больше было какой-то жизни, именно жизни, да, такой спонтанной в театре. Вот. Я надеюсь, что не всё у нас потеряно, потому что всё-таки что-то происходит, безусловно.

А как вы думаете, почему он тяжело на это идет?

Режиссер ― это вообще сложно.

Конечно.

Потому что если ты артист, как Олег Павлович Табаков…

Артисту легко руководить театром, да.

И он потрясающий совершенно… не менеджер…

Руководитель.

Руководитель, то есть он умеет как импресарио.

Потому что у него нет ревности в том числе.

Да, он умеет собрать коллектив и каких-то звездных режиссеров. А режиссер ― это всегда, мне кажется, эта проблема всегда возникает, момент того, что вот это моя территория. А с учетом того, что Марк Анатольевич Захаров ― он действительно легендарный режиссер.

 Ну конечно.

По факту. И то, что он сделал, так сказать, насколько этот театр звучал, сколько лет, в общем-то.

Да, много лет.

 Это не так, что, знаете, пик два-три года, и потом…

Нет-нет, это много лет.

Это огромное количество лет. И поэтому, конечно, он привык уже к какой-то структуре. И потом ещё, конечно, произошли те события, то есть они не могут не сказаться, когда лучший костяк уходит.

 Так быстро.

Причем один за другим.

Один за другим.

Не так, что произошло постепенно, а за несколько лет произошел… И наш Олег Шейнцис ушел, Горин. В общем, вот эта вся команда. А для творческого человека же очень важна команда, то есть мы не самодостаточны по сути. И даже режиссер не самодостаточен. И артист не самодостаточен.

Поэтому когда вокруг тебя есть те люди, с которыми ты прорываешься, с которыми ты уже привык и делал потрясающие хиты, мне кажется, это очень по-человечески сложно.

А вы часто сами ходите в другие театры? И что из последнего, что вам больше всего понравилось?

Я была последнее ― у Константина Богомолова, такая достаточно оригинальная история в «Электротеатре».

В «Электротеатре»? Я ещё не видела. «Волшебная гора»? Это, конечно, специальная, да?

Мне нравится в Косте то, что он… Мне вообще нравится в нашем деле какое-то такое разбивание, взрывание, так скажем, любого стереотипа. Когда несется динамит, и он так… Вот так медленно-медленно, шарах! Чувство, когда ты не знаешь, что ожидать дальше. Вот это такое пограничное состояние. Насколько оно в жизни, в политике ли, в жизни, насколько оно тревожное, опасное и ненужное, так скажем, да…

 То в театре…

То, что происходит у нас сейчас, да, то есть от этого тревога возникает. То в театре я это состояние обожаю, потому что только на нём может действительно что-то взорваться настоящее, только тогда, когда ты выбиваешь эту привычную штампованную почву из-под ног.

Но кто-то сказал про эту постановку как раз в «Электротеатре», что Костя прямо в этот раз совсем издевался над зрителем!

К ней можно по-разному относиться, но у меня сам факт того, что режиссер ― это же творческая вещь, она нестабильная, она настолько нестабильная… И, как сказать, бояться и ставить себе всё время, что я должен… Это же есть у режиссеров: я должен сделать не хуже, чем вот у меня был успех.

Да, ты взял какую-то.

А когда человек берет их и говорит: «А сейчас, может быть, и не успех. Вот так вот».

А у кого бы еще хотели сыграть?

Вы знаете, я мечтала, когда энное количество лет назад у Някрошюса. И, в общем, каким-то чудесным образом, спасибо Жене Миронову, эта мечта осуществилась, несмотря на то, что он не ставит практически вообще спектаклей с русскими актерами. У него, по-моему, два спектакля всего было. «Калигула». Но этот спектакль уже сняли, мы несколько лет, по-моему, четыре или пять его играли. Это была моя мечта, она осуществилась.

Я, конечно же, хотела бы очень поработать с Кириллом.

Были какие-то такие подходы или такого не было?

У вас был замечательный режиссер, ученик Сокурова.

Кантемир Балагов.

Вообще мне нравится очень молодежь на самом деле, я с ней легко себя очень ощущаю. Вот мне очень интересен Кантемир Балагов, который снял «Тесноту», просто по-человечески.

Ага, он невероятный какой-то.

В нем есть вот это сокуровское…

Какой-то свет такой из него еще.

Ощущение вот этой какой-то скромности, внутреннего сильного содержания и при этом очень такой человеческой открытости.

Я очень рада, что я поработала ― уже год прошел, к сожалению, этот проект ещё не вышел ―  с Алексеем Смирновым, братом Дуни Смирновой.

Он очень яркий режиссер, и вы, безусловно, о нем ещё услышите. Я надеюсь, что наш проект, где был продюсером Валерий Тодоровский, «Садовое кольцо»…

 «Садовое кольцо», все его очень ждут.

Появится на «Первом канале». Я очень на это надеюсь, потому как… И поменьше бы там было купюр бы, хотелось бы, конечно. Вот. Потому что он очень яркий реально парень, с большой перспективой.

Поэтому мне интересен Саша Молочников, мне интересна молодежь.

Да, молодежь сейчас очень.

В них есть вот эта ещё энергия такая, уже вот этого поколения. Мне она очень импонирует.

Да, здесь я разделяю, точно. Спасибо большое. Мария Миронова.

Спасибо.

Наш отличный партнер, компания BORK. То есть это для красоты, это, значит, такие специальные массажные… Массажная маска.

Спасибо большое.

Которая очень хороша в полете. Я вот её недавно протестировала. Это очень приятно. Достаточно даже двадцати минут.

Это на глаза надевается?

Просто надеваете, как маска, можно с ней спать, есть режим сна. А можно просто чтобы немножко расслабить мышцы.

Для моих постоянных полетов.

Да. Говорят, на зрение влияет и помогает, на то, чтобы расслабить мышцы, и вообще на то, чтобы стало хорошо. В общем, и для нашей красоты.

Спасибо большое. Спасибо, очень приятно.

Да. Спасибо вам.

Спасибо.