Максим Диденко: «Если современное искусство подвергается гонениям, то, может быть, просто заниматься им не здесь?»

Синдеева: Программа «Синдеева» опять на «Флаконе». Это второй выпуск, когда мы снимаем отсюда, а не из дома, не по «Зуму», не по «Скайпу». И сегодня у меня в гостях актер, режиссер, танцовщик. Я не знаю, сейчас ты совсем перестал это делать?

Диденко: Как-то да, только дома если.

Синдеева: Да? Максим Диденко. Макс, я очень рада тебя видеть.

Диденко: Взаимно.

Синдеева: И вообще, ты знаешь, после карантина я рада очень видеть людей. И всех вот хочется обнимать и целовать, мы очень соскучились. Во-первых, первый вопрос. Макс, у нас есть партнер «Делонги», кофе-машины очень клевые. Какой ты будешь кофе? Я тебе покажу фокус.

Диденко: Американо давай попробуем.

Синдеева: Американо. Смотри. Значит, у меня есть программа, которую я нажимаю. Она соединяется с машинкой. Я выбираю, ты любишь крепкий, не крепкий?

Диденко: Давай покрепче сделаем.

Синдеева: Значит, я выбираю, настраиваю, делаю покрепче. И дальше «приготовить». И эта штука начинает готовить.

Диденко: Она приносит еще кофе потом после этого?

Синдеева: Приносит продюсер Аня Фимина, моя звездочка. Она сейчас нам принесет, как только будет готов.

А мы пока с тобой начинаем говорить. Смотри, к моменту, когда выйдет программа, случится заседание по оглашению приговора по делу «Седьмой студии» Кириллу, Итину, Малобродскому, Соне Апфельбаум. Во-первых, первый вопрос к тебе. Какой твой прогноз? Ну, то есть, мы уже с тобой в воскресенье делились. Что ты ждешь? Им запросили Кириллу 6 лет, Малобродскому, по-моему, 5 лет, Итину и Соне по 4 года.

Диденко: Я как-то внутренне все-таки верю, что будет условный срок. В том, что их оправдают, я категорически не уверен, ну, учитывая тот процесс, который длится.

Синдеева: И как он идет.

Диденко: То упорство, с которым не замечает суд, в общем-то, достаточно очевидных вещей, говорит о том, что как-то приговор будет обвинительным. И мне все-таки хочется верить, что для всех четырех участников этого кошмара он будет условным.

Если это будет не так, то это будет катастрофа и какой-то совершенно ужасающий знак всему культурному сообществу и вообще всей нашей русской реальности и цивилизации. Мне кажется, это какой-то будет просто…

Синдеева: Что делать-то?

Диденко: Признак апокалипсиса грядущего.

Синдеева: Ну, да. И у меня тоже внутренне, конечно, есть надежда. И самое противное, что мы будем радоваться условному сроку, понимаешь?

Диденко: Конечно.

Синдеева: И это, вот от этой мысли становится ужасно, что мы все надеемся. Потому что мы понимаем, что никакого оправдательного приговора точно не будет, это тоже понятно. Но если будет условный срок, это будет радость и победа.

Диденко: Но мы же русские люди, мы живем в России. Мы же понимаем, как устроена наша машина.

Синдеева: Я вот недавно с Максимом Виторганом начала эту тему. Что мы, столько у нас этих процессов сейчас разных, да? И они возникают каждый день. И там дело Кирилла и «Седьмой студи» когда случилось (три года назад, по-моему, да?), у всех был шок, была яркая эмоция, люди приходили в суды, все время ходили на заседани, а сейчас все притухло. И ты как-то смирился уже с тем, что вот это дело идет. Я пришла в суд, когда, собственно, прокурор запрашивал эти сроки. И ты знаешь, там не было никого людей около суда. Были люди на самом заседании, но было очень мало людей. Я, честно говоря, очень надеюсь, очень, что завтра, когда будет, ну, вот мы просто записываем с тобой, завтра будет приговор, что люди придут.

Диденко: Я пойду. Я собираюсь.

Синдеева: С одной стороны, невероятная моральная поддержка, да, всем ребятам. С другой стороны, это, конечно, демонстрация того, что мы вместе, что мы рядом, что мы не согласны. Потому что эти ребята, они же еще и смотрят на реакцию, понимаешь? Это как было вот год назад с Ваней Голуновым, просто все вдруг вышли, все объединились. И это прозвучало громко, понимаешь? А сейчас этого нет.

Диденко: Сейчас просто еще мы же находимся в ситуации пандемии, карантина и всеобщего ужаса от несущейся навстречу смерти, совершенно иррационально выхватывающей людей из привычного образа жизни. И мне кажется, что этот шок как бы от пандемии, он вообще парализовал в принципе людей. Ну, вот, я по себе сужу, что эта пандемия, она как бы совершенно изменила взгляд на и обычную реальность, и политическую реальность. Все, что казалось важным, возмутительным, стало каким-то второстепенным по сравнению вот с переполненными там моргами и так далее.

Синдеева: Но… Сейчас. Кофе. Давай, а то он уже остыл, похоже. Анну, пожалуйста, в кадре оставьте.

Синдеева: Ты сейчас говоришь больше о внутреннем эмоциональном?

Диденко: Параличе, скажем так. И то, что люди побежали в рестораны, это как сказать? Ну, как вот если был такой какой-то вот, я не помню, как назывался, старый советский фильм, который я видел вообще прям сильно в детстве в начале 90-х, где в одном городе заключенных из колонии расселили по семьям.

Синдеева: Угу, не знаю.

Диденко: Вот я помню, я смотрел его в детстве. И в городе начался просто какой-то ужас, потому что у них дома жили убийцы и воры. И в какой-то момент их забрали. И когда их забрали, люди почувствовали себя такими счастливыми, что та реальность, которая их возмущала до того, как к ним этих зеков заселили, их перестала тревожить. Потому что по сравнению с тем ужасом, который они испытали в этот момент, это было невероятное освобождение. И в этом смысле то, что карантин сняли, это, конечно, имело и имеет такой вот эйфорический эффект. Просто от того, что, в принципе, можно ходить по улице, гулять, сидеть в ресторане. Это такая иллюзия свободы, когда вот не было, а теперь она есть. По сути, это норма.

Синдеева: Да, молодец. Я вижу, у тебя «Норма». Сейчас мы перейдем и к «Норме» тоже, про это поговорим.Яя вспоминаю историю с Ваней Голуновым, и мы получили претензии, ну, мы – журналисты, да? Журналистское сообщество со стороны общества, что, чуваки, вы за своего вышли, и вы его отбили. А почему вы так не бьетесь за каждого? Этого не происходит в театрально-художественной тусовке.

Диденко: Ну, почему? Чувака же этого отбили, которого…

Синдеева: Устинова. Вот по Московскому делу. Но я сейчас говорю опять же про дело «Седьмой студии», понимаешь?

Диденко: Не знаю, но на самом деле Кирилла отбивали вообще всем миром продолжительно. Его даже как бы отбили. Он вышел из-под домашнего ареста. И уже вышла эта экспертиза, которая его оправдала, и просто дело началось вновь. И уже просто мне кажется, что в каком-то смысле это стало, ну, настолько какой-то обыденной историей, что никто не верил, что это может вообще каким-то образом привести вот к такому реальному сроку, да, в 6 лет. Ну, просто это как бы не помещалось ни у кого, никто не мог даже предположить, что такое возможно. И сейчас это в итоге вынырнуло, и это кошмар – то, что в этом мире где-то потихонечку они это все сварганили. Кирилла вон вся Европа отстаивает.

Синдеева: Я слышала такой еще разговор, вы там вообще не шумите, потому что пытаются все договориться, понимаешь? Надо говорить и комментировать, и рассказывать. И чем публичнее, чем громче это все происходит, тем правильнее для торжества справедливости, да? Хотя, с другой стороны, на кону жизнь людей, свобода людей. Вот ты как думаешь?

Диденко: Ну, мне кажется, важно говорить.

Синдеева: Мне тоже кажется.

Диденко: И в этом вообще смысл общественной жизни и какого-то диалога, и, ну, в этом смысл журналистики, мне кажется, в этом смысл комьюнити, в этом смысл театрального сообщества. Я уверен просто, что вот сейчас, когда все-таки, ну, вот эти, как это называется-то? Сроки были анонсированы, все были в абсолютном шоке, потому что никто этого вообще не ожидал. Что эти процессы идут, заседания идут – это было, я думаю, всем казалось каким-то таким уже, чем-то, каким-то хвостом, что уже случилось давным-давно, и вот сейчас закончится как-то незаметно. А то, что это заканчивается не незаметно, это, мне кажется, в том числе некий, ну, такой что ли жест. Вот.

Синдеева: Ну, в общем, будем очень надеяться, очень надеяться, что закончится так, как ты предполагаешь. Хотя бы так.

Диденко: Ну, просто если это закончится иначе, это…

Синдеева: Я просто не представляю, что мы должны все сделать.

Диденко: Надо идти в суд. Во всяком случае, как минимум. Очень сложно сказать, что можно действительно сделать, и как можно на это повлиять.

Синдеева: Ты ставил во многих театрах, во многих театрах Москвы. Ты ставил не только в Москве, и за границей, и в других городах, и так далее. Но многие же режиссеры и художники мечтают о том, чтобы был свой театр, да? В котором ты можешь не только сам ставить, ты можешь приглашать режиссеров, ну, собственно, и Кирилл мечтал о таком театре, и Костя Богомолов мечтал о таком театре и получил его. Кажется очень естественным, да?

Диденко: Логичным, да.

Синдеева: Вот к тебе приходят и говорят: «Макс, что хочешь, строй, или вот тебе, пожалуйста, площадка, занимайся». Это не частный театр, это государственный театр, либо Московский, либо федеральный. Соблазн. Твоя реакция?

Диденко: Мне часто задают этот вопрос…

Синдеева: Я не слышала просто, поэтому извини.

Диденко: Нет, нет. Я часто задаю его сам себе. Наверное, в первую очередь, я отвечаю себе «нет», поскольку довольно сложно представляю себе взаимодействие с государственной машиной. И, наверное, все зависит от каких-то нюансов и от того, что за театр, на каких условиях и что-то такое. Но, в принципе, пока что я себя чувствую чрезвычайно комфортно в таком свободном полете. И в этом свободном полете я могу испытывать совершенно разные, так сказать, направления в искусстве, какие-то исследовать очень разные жанры, и, собственно, заниматься театром, и кино, и работать не только в России, но и за границей. И это меня как-то очень сильно вдохновляет. Я чувствую себя свободным. Я чувствую себя в этой свободе очень естественным. А все-таки руководство театром – это во многом такая административная работа, к которой я не испытываю какой-то тяги на самом деле. И, в любом случае, взаимодействие с бюрократической машиной русской, оно тревожное. И как-то, ну, особенно на фоне того, что с Кириллом произошло и происходит. Потому что, ну, вот если делать что-то на территории театра, и, ну, руководство театром в России, то то, как Кирилл с «Гоголь-центром», для меня является тем, чем действительно стоит заниматься. А если такое, скажем так, современное новое свежее искусство, оно вот подвергается каким-то гонениям, то, может быть, просто заниматься им не здесь?

Синдеева: Конечно, мы должны про карантин поговорить, потому что я смотрела твое маленькое интервью, одно из последних, когда ты говоришь, что «я знакомился в том числе и с собой, и как-то с семьей», ну, вообще, да? Расскажи мне, какие ты для себя вынес, не знаю, наблюдения или уроки? Или, ну, я не знаю, что. Что для тебя вот эти были три месяца?

Диденко: Три с половиной, да.

Синдеева: Ну, мне кажется, в нашей жизни это в первый раз такое у всех.

Диденко: Ну, да. Я думаю, что да.

Синдеева: Это совершенно новый опыт, которого у нас не было вообще.

Диденко: Но он травматичный, надо сказать в общем, во многом.

Синдеева: А вот расскажи.

Диденко: Ну, во-первых, я всегда жил как бы работой и устремлением в какую-то деятельность, в решение какой-то задачи, стремлением к совершению некого поступка. А тут такой зримой задачи передо мной как бы не стояло. И все планы были туманны, и все проекты куда-то переносились, и все превратилось в такое совершенно газообразное состояние, на которое совершенно невозможно опереться. И это пребывание в невесомости, оно, ну, в какой-то степени, наверное, разлагающе на меня подействовало.

Синдеева: Да ты что? То есть, ты себя не мог собрать? Ты не мог разве писать там в это время, придумывать?

Диденко: Нет, все это было. Я очень много посмотрел всего и прочитал. И, нет, придумывать я не мог, честно скажу. Все, наверное, уперлось в такой психоделический опыт взаимоотношений с моей женой и сыном. И, в общем, это путешествие, которое на каком-то таком очень важном корневом уровне вообще понимания самого себя очень сильно меня изменило. То есть, в плане работы, наверное, это какая-то совершенная деконструкция моего, скажем так, волевого луча, который всегда как-то так под высоким напряжением куда-то был устремлен. А в плане именно понимания, чего мне действительно нужно от жизни, как я хочу жить и что я хочу делать – это как-то, ну, ряд прозрений, конечно, произошли со мной.

Синдеева: Ну, позитивные хоть?

Диденко: Ну, тут нет позитивно или негативно. Они, как сказать? Они такие, эти прозрения, м-м, обнажающие что ли. Обнажение, оно всегда немножко болезненно и в то же время приятно.

Синдеева: Опыт прожить внутри семьи с детьми, с мужем. Что правда-то, ну, знаешь, никогда не было такого, чтобы ты столько времени был. Он оказался удивительный. Работать онлайн, сидеть, никуда не ходить.

Диденко: Соглашусь.

Синдеева: Скажи мне, пожалуйста, что… Вот, смотри, у тебя последняя постановка в России это была «Норма» в театре на Бронной, да? И, ну, даже не в здании театра на Бронной, а в здании, как оно называется?

Диденко: Дворец на Яузе.

Синдеева: Да, Дворец на Яузе. Скажи, вообще успел сколько-то спектакль отыграться? Потому что, знаешь, я как-то вот…

Диденко: Ну, да, штук 10, по-моему, отыгралось.

Синдеева: Сыграли штук 10, да?

Диденко: Ну, типа того, я думаю, да.

Синдеева: А потом все, потом мы попали уже в карантин, ты понимаешь, какие планы? То есть, мы уже поняли, что рестораны открыли, это открыли.

Диденко: Вроде бы, следующие будут в октябре, все как-то рассчитывают, что с нового сезона театры вообще в принципе откроются. При этом не очень понятно, в каких, так сказать, био-гигиенических условиях это будет все происходить. С какими там дистанциями, в масках, не в масках, с градусниками, не градусниками. Но следующая «Норма» запланирована на какое-то там октября этого года. Ну, поглядим, непонятно. Сейчас вторая волна нахлынет, все опять закроют. Вот все и радостные бегают по улице, пока возможно.

Синдеева: У тебя не родилась какая-то новая форма не в рамках этого карантина, а что вообще вот так тоже можно, и что-то такое, не знаю, придумывать. Ну, вот в ситуации, когда ты не можешь ходить в театр?

Диденко: Ну, несколько было таких заходов на эту тему. Я просто однажды делал, сколько-то уже прошло, два или три года назад, такое интерактивное интернет-ТВ-шоу, называемое «Асмодей». И, как сказать? Я как бы просто такую штуку, того, что, как бы это сказать? Что это как бы уже не театр, и не кино, а это некое такое получается странное что-то, что, как сказать-то? Как бы, до конца не удалось мне что ли распознать, что это, и как это. Скорее всего, это было похоже на телевидение, и вот телевидение как направление мне совершенно творчески не взбудоражило. Потому что это какое-то совершенно такое вот, потоковый формат, который я как-то, ну, я как-то начал понимать это и понял, что мне в эту сторону не очень интересно развиваться. И понял, что это просто занимает безумное количество времени, и нужно просто стать этим потоком. И как-то я понял, что это не мое просто.

Синдеева: А где этот был проект?

Диденко: Мы сделали свою платформу, это было «Блэк Рашн ТВ», называлось.

Синдеева: А сейчас оно лежит где-то или нет? Нет? Ты все убрал?

Диденко: Да что-то как-то там все это, ну, да.

Синдеева: Года два назад или три у меня появилась идея, надо быстро снимать все спектакли, которые сейчас идут в Москве, потому что это последняя свободная такая территория, где высказываются художники. Очень много ярких было спектаклей, не только «Гоголь-центр», везде. И я думаю, надо срочно придумать, как снимать эти спектакли так, чтобы как минимум они остались в истории, но не просто на полке, а чтобы все-таки можно было про это время рассказать в том числе и этими спектаклями. И я встречаюсь с разными режиссерами, телевизионными, киношными, разговариваю с Кириллом и с «Гоголь-центром», он говорит, мы снимали тоже спектакли, тоже думали над этим, как снимать. И вот я сижу перед этим, значит, видео, смотрю и понимаю, что невозможно передать спектакль, ну, спектакль, который на театральной сцене, через телевизионную, ну, там, видеокартинку. Неважно, как ты ее снимаешь.

Диденко: Я тоже такими всякими штуками занимался.

Синдеева: Для того, чтобы снять и смотреть его, потреблять через видео, невозможно держать паузы. Ну, в видеоформате. То есть, ты сидишь в зале, и эта пауза, это нерв, и ты в этот момент задерживаешь дыхание, да? И ты это чувствуешь. Ну, в общем, я поняла, что это практически невозможно. Ну, то есть, это можно иметь как архив.

Диденко: Ну, это все равно занимательно. Я много спектаклей посмотрел по видео, и довольно часто это даже производило на меня какое-то ошеломляющее впечатление. Но это все равно вторичка как бы.

Синдеева: Ну, и наверняка это какие-нибудь пластические спектакли? Нет?

Диденко: Ну, да.

Синдеева: Ну, понимаешь, конечно, пластические, ну, да. И балет, кстати, можно смотреть по телевизору и как бы, знаешь. А вот с голосом с паузами.

Диденко: Ну, почему? Я посмотрел «Голую пионерку», например, Кирилла и впечатлился на самом деле. Да, да. Собственно, поэтому я и стал заниматься вот сериалом своим.

Синдеева: Давай так. Ты сейчас должен дать какую-то маленькую затравку. Нас ждет, я могу сказать, я знаю, что нас ждет. Но я не могу вам сейчас пока рассказывать, потому что буквально через несколько дней после того, как выйдет программа, я, наверное, могу это сказать, что 2 июля…

Диденко: Наверное, да.

Синдеева: Выйдет что-то. Выйдет что-то. Значит, следите за телеканалом «Дождь», потому что мы об этом будем рассказывать. Следите за Максимом и за его там, не знаю, соцсетями. Вообще следите. И второго должно быть что-то очень бомбическое. Да?

Диденко: Угу.

Синдеева: Да? Не говори название?

Диденко: А, почему? Можно сказать.

Синдеева: Можно сказать?

Диденко: Да.

Синдеева: Да? Как?

Диденко: Слушай, ну, называется это бомбическое странным словом «Амрон».

Синдеева: Тогда вернемся к «Норме», потому что «Амрон» - это, конечно, вы все поняли. Как родилась вообще идея поставить эту книгу? Сложное для постановки вообще. Притом, что ты потрясающим образом все это смог передать всеми этими находками. Как вообще это родилось? Очень рекомендую, когда все-таки мы вернемся, надеюсь, в театр все, посмотреть обязательно в театре на Малой Бронной спектакль «Норма».

Диденко: Да, интересно, артисты вообще смогут еще что-то сыграть после этого? Не факт. В общем, я ставил спектакль в Новосибирске по карточкам Льва Семеновича Рубинштейна. Это был такой как бы, ну, как сказать? В каком-то смысле такая череда просто картинок с комментариями в виде, собственно, карточек вот этих. Наверное, кто-то знает, что такое карточки, кто-то нет. И стал исследовать вообще историю московского концептуализма. И наткнулся на фотографию, где Лев Семенович, Пригов и Сорокин, вот они втроем стоят. Я понял, что они, наверное, вместе начинали. А что вообще? С чего Сорокин начинал? И прочитал роман «Норма» впервые в жизни. Меня это сильно потрясло. Это была зима, декабрь, Новосибирск. Такой какой-то 9-этажный дом, маленькая квартирка. И меня, в первую, потрясло удивительным попаданием в то время, в которое мы живем сейчас.

Синдеева: Вот! Сейчас! Это же невероятное попадание в этот момент.

Диденко: Да, в первую очередь, это. Ну, и то, что начинается все с ареста, с хранения книги. Все это удивительным образом как-то, я считаю, это было еще до ареста Кирилла, как-то срезонировало. И, во-вторых, меня потрясло это какой-то абсолютной сложностью формы. Потому что это бессюжетное что-то.

Синдеева: Я поэтому, знаешь, я с таким ожиданием шла на премьеру.

Диденко: И меня как бы очень взъерошило то, что совершенно непонятно, как это можно поставить.

Синдеева: Вызов.

Диденко: Да. И на самом деле я тут же пошел с «Нормой» к Кириллу, и мы договорились.

Синдеева: Что ты будешь ставить в «Гоголь-центре»?

Диденко: Да. И потом его арестовали, и все это как бы, спустя там пару месяцев. Все это как бы рухнуло, и как-то это висело, в общем, в пространстве. И потом Света Доля спросила, что бы я хотел сделать. Мы встретились с Брусникиным, и Брусникин сказал «да». Потому что текст очень острый, и браться за него не всякий, как говорится, сдюжит. Вот. Во многом в силу еще того, что там он чрезвычайно матершинный.

Синдеева: Учитывая, какие сейчас, да, законы.

Диденко: Да, вот. Он ужасающе матершинный, да. Вот. И все это как-то еще длилось какое-то время, вначале мы должны были это делать в башне, потом в башне что-то не получилось. И Доля как-то собирал деньги, нигде было их не собрать, потому что все очень боялись, что текст очень острый.

Синдеева: Боялись, да? Вот смотри, боялись, да?

Диденко: Да, потому что он чертовски острый. И все как-то так… Вот. И в итоге Константин Юрьевич у нас, ну, по сути…

Синдеева: Богомолов.

Диденко: Да. Потому что если бы он взял нас в театр на Малой Бронной, то, наверное, все бы это как-то, да.

Синдеева: Проект остановился. Как Костя как руководитель, с одной стороны, театра, с другой стороны, сам режиссер, как он дает свободу? Ну, то есть, вообще есть какая-то его реакция, участие?

Диденко: Он вообще был художественным руководителем, который минимально вмешивался в процесс. Мы с ним встречались дважды до премьеры. В первый раз, когда мы просто пожали руки, договорились, что вот так и так и оговорили сроки. А второй раз, когда у меня уже был кастинг, и он спросил: «Ну что, как артисты? Ничего?» Я сказал: «Ну, есть хорошие». Вот. Все. И потом на премьере он уже был.

Синдеева: То есть, он пришел уже на премьеру, он не был на прогоне каком-то, да? А вот эта вот история, смотри, очень много об этом говорили, когда пришли люди. Они пришли по-настоящему?

Диденко: Я об этом ничего не знал, что такие люди вообще бывают.

Синдеева: А, то есть, ты не сталкивался с ними?

Диденко: И что как-то они придут на мой спектакль.

Синдеева: Пришли люди-провокаторы, в общем-то, да? Которые стали кричать.

Диденко: Махали какими-то флагами.

Синдеева: Но это тоже так было в духе «Нормы», Сорокина и вообще всего остального.

Диденко: Это так со сцены выплеснулось реально в жизнь. Потому что самая, конечно, такая фантасмагорическая картина в этой все истории – это когда, что в начале до спектакля эти чуваки вызвали полицию, чтобы закрыть, чтобы остановить премьеру, чтобы спектакль не состоялся. Значит, как-то все-таки с ними договорились, они проникли в зал, устроили там шурум-бурум.

Синдеева: Нет, это было просто совершенно…

Диденко: Впечатляюще, да. Я был прям в таком шоке. Это было очень интересно, скажем так, за этим наблюдать. И очень круто, как артисты.

Синдеева: Как артисты реагировали, как они справлялись с этим. Фантастически просто! Почему все засомневались, что это постанова, да? Потому что реакция артистов, реакция Стычкина совершенно продолжение всего того, что вообще задумал в свое время, знаешь, и вложил туда и Сорокин.

Диденко: Ну, вот. Фантасмагорическая картина заключалась в следующем: значит, после первого отделения полицию вызвали уже, так сказать, сотрудники театра. Вот. И, значит, идет второе отделение, фойе. Стоят два такие полицейских, знаешь, такие в шапках, в тулупах с погонами. Значит, эти чуваки показывают им видеозапись первого отделения на телефоне. Рядом стоит, значит, зам директора театра и доказывает полицейским, что Сорокин – великий русский писатель и написал этот роман с тем, чтобы возвеличить русский народ, раскрыть его там душу, и вот всякое такое, пургу им гонит. А эти стоят и доказывают полицейским, что это, в общем, юродство и как-то, в общем, профанация. И стоят просто такие очень упитанные полицейские в тулупах и ничего не понимают вообще, что происходит. И это длится минут сорок.

Синдеева: А ты в это время?

Диденко: Я стою, просто наблюдаю за этой картиной, потому что идет второе отделение, а в фойе происходит вот такая.

Синдеева: А вот это мы пропустили, мы уже этого не знали. Так и чем закончилось?

Диденко: Ну, что-то как-то их, ну, как-то все это рассосалось.

Синдеева: Испугались они поспорить с Сорокиным с великим русским. Макс! Такой еще вопрос. В Германии была постановка вот сейчас? А что это было?

Диденко: Слушай, ну, на самом деле я ставил оперу «Воццек» Альбана Берга в городе Карлсруэ, в таком большом оперном театре с такой очень интернациональной компанией артистов, певцов.

Синдеева: Это когда ты делал?

Диденко: Да вот, в марте.

Синдеева: А как ты в марте мог, подожди?

Диденко: За две недели до премьеры просто театры закрыли на карантин, и поэтому премьера не состоялась.

Синдеева: Подожди, то есть, ты готовил до карантина, и ты был там в Германии? И потом не состоялась премьера? И теперь что?

Диденко: Через год будет. Вот в июне следующего года.

Синдеева: То есть, тоже все?

Диденко: Все превратилось в дым. Да.

Синдеева: А как ты считаешь, все-таки она состоится? Или непонятно?

Диденко: Фух, слушай, ну, хочется верить. Я не знаю, может быть, мы все умрем уже к этому моменту? Это будет неважно. А если все-таки как-то все пройдет, то состоится. Я вот сейчас готовлю в Дрездене проект по «Бойне номер пять» Курта Воннегута, и мы прям понимаем, что, во-первых, там есть эти гигиенические, значит, ограничения: 1.5 метра между зрителями.

Синдеева: То есть, вот так реально, да?

Диденко: Мы создали специальную концепцию пространств, в котором между людьми полтора метра. И придумали, ну, и работаем сейчас в таком как бы стиле, что весьма вероятно, что никто из нас не сможет в Дрезден приехать, чтобы там репетировать. Мы придумали, ну, сейчас создаем такой скрипт, по которому, ну, следуя которому техники, актеры смогут собрать это, условно, как выставку театральную.

Синдеева: Ничего себе! Подожди, ты же можешь по «Зуму», видео как-то, да?

Диденко: Там еще 8 танцовщиков.

Синдеева: А как хореография-то? Ты тоже будешь скрипт писать на хореографию?

Диденко: Почему? Нет. Хореограф будет заниматься.

Синдеева: Хореограф будет по «Зуму» показывать, да? Какая-то это удивительная, кстати, новая реальность.

Диденко: Ну, а что? Кирилл так поставил. Собственно, Кирилл же начал этот стиль. Сколько он спектаклей поставил в Европе за время.

Синдеева: Ну, да. Смешно и грустно, когда все обращались, как только всех посадили на карантин, все звонили Кириллу и говорили: «Кирилл, расскажи? Что делать-то, расскажи, как это оно?» В конце программы хочу спросить вот о чем. Ты где-то сказал, что страх – это такая штука, которая, вот она может быть только, то есть, она может быть в прошлом, может быть в будущем, но в моменте страха не бывает. Меня то зацепило. Я стала об этом думать. Я не понимаю. Ну, то есть, вот если меня сейчас напугали, не знаю, мне позвонили. То есть, сейчас мне не страшно. Но раздался звонок, и мне там, не знаю, говорят: «Ты сволочь! Ты выпустила, не знаю, Кукушкина, и все! Тебе кранты!»

Диденко: Но еще же не позвонили.

Синдеева: Ну, хорошо, а когда позвонили, это случилось. Уже поздно бояться?

Диденко: Это уже случилось. Это мысль одного буддистского какого-то дедка, которую я просто подхватил, стал над ней размышлять. Начинаешь над этим размышлять, и это становится частью или не становится частью твоего опыта. Но просто страх – это всегда фиксация на чем-то, ну, например, на катастрофе, которая может произойти. Там, типа, вот когда ты боишься высоты, ты же боишься не высоты, а того, что ты упадешь или что кто-то упадет. В этот момент же никто не упал. А когда кто-то упал, то уже бояться поздно. Или чего-то, какого-то прошлого, в котором ты испытал какую-то…

Синдеева: НУ, и ты как бы, уже это прошло, и ты уже…

Диденко: Да, поэтому в этом смысле страх – это блок, не позволяющий воспринимать реальность во всей полноте.

Синдеева: Максим, у меня для тебя есть подарок. Это тебе подарок от компании «Делонги», бокалы. Очень удобные. Вот видишь, ты сейчас пил из такого кофе. Они не нагреваются, они правда очень приятные, очень клевые, и я их очень люблю.

Диденко: Красота! Спасибо!

Синдеева: Спасибо тебе большое. У меня последний короткий вопрос. Обращение Кукушкина, которое вот мы сделали, обращение не Кукушкина, Невладимира Невладимировича Непутина, непрезидента. Как?

Диденко: Ну, по-моему, это очень талантливо. И очень смело. И очень честно. И я вот присоединяюсь к данному высказыванию.

Синдеева: Ты знаешь, я тоже, когда прочитала, я говорю, я сама бы, мне кажется, пошла бы и, ну, просто тоже такое прочитала. Но самое удивительное, я посмотрела комментарии и у Никиты, и у себя. Основной, знаешь, какой комментарий?

Диденко: Какой?

Синдеева: Как же вы не боитесь? Ну, то есть, или мы за вас боимся. Понимаешь, да? То есть, мы настолько все уже сами, ну, как бы напуганы. Да, вот опять же, про страх. Это не про страх. И это главный комментарий. Ну, то есть, согласны там, да, но вот типа мы за вас переживаем.

Диденко: Ну так, да.

Синдеева: У меня был в гостях Максим Диденко, актер, режиссер, хореограф. Я очень тебя рада видеть. Спасибо большое. Я очень надеюсь, что когда выйдет программа, твои предсказания и наши ожидания по поводу дела «Седьмой студии» оправдаются, и мы не окажемся просто в каком-то аду, как ты правильно сказал. Вот на такой какой-то грустной ноте мы прощаемся, но что? Такая жизнь. Макс, спасибо!

Диденко: Спасибо!

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.