В гостях у Натальи Синдеевой — сенатор Людмила Нарусова. Она рассказала удивительную историю знакомства своих родителей.
Синдеева: Ну, мне кажется, что это взаимно, это обогащающее. Людмила Борисовна, знаете, у вас невероятная история знакомства ваших родителей, и об этом не так много знают.
Нарусова: Вы об этом знаете?
Нарусова: В общем, да. И вы знаете, это история, которая передалась мне, во многом меня воспитала, и она настолько сильна, что и на Ксению она очень подействовала, потому что Ксению бабушка и дедушка воспитывали. Ну что, мне ее рассказывать заново?
Синдеева: Да, расскажите. Вы ее только сжато расскажите, потому что я хочу, чтобы вошло еще что-то.
Нарусова: Ну, хорошо. Папа с 1925 года, началась война, ему 18 лет, сразу после выпускного вечера идет в военкомат добровольцем на фронт. Прошел всю войну, какие-то краткосрочные лейтенантские курсы, прошел всю войну, закончил в Берлине в 1945 году. Воевал, ранения, ордена и так далее. Нет, папа 1923 года, мама 1925 года. Началась война, ей 16 лет, учится в Ленинграде. Возят рыть противотанковые рвы на Пулковские высоты, потом убеждают ее, что лучше поехать, это еще до сентября месяца, в июле, поехать, деревня была в Псковской области, лучше туда. Везде по радио говорили, что война на три-четыре месяца, в деревне переждать лучше, едет туда. А фашисты наступают из Прибалтики, и они оказываются в оккупации. И оказавшись в оккупации, повторяю, маме 16 лет, всех без разбора берут молодых, сажают на поезд и везут в Германию, восточные рабочие, восточные рабы в вагонах для скота. Она оказывается там, сначала их посылают на какую-то швейную фабрику, шить гимнастерки, потом там обнаруживается, в Бельгии, какое-то местное бельгийское подполье, и не глядя, всех отправляют в лагерь. Мама была какое-то время в Дахау, у нее номер был лагерный, но после сталинградской битвы, когда в Германии была всеобщая мобилизация и некому было работать в сельском хозяйстве, более здоровых, более молодых из лагерей забрали на сельскохозяйственные рабочие. Маму послали в Саарбрюкен, это самая западная часть Германии, на границе с Францией, доить коров, к немецкому бауеру, к немецкому фермеру, у которого два сына уже к тому времени старших погибли на Восточном фронте, один под Москвой, другой, не знаю, не помню, где. И вот мама рассказывала мне, как она была рабыней у этого немецкого крестьянина. А мама, она училась в немецкой школе, прекрасно говорила по-немецки, и ей это очень помогло в жизни. И он говорил, девочка, ты не бойся, я ничего тебе не сделаю, потому что воюем не мы с тобой, воюет твой Сталин и мой Гитлер. И несмотря вот на то, что два сына погибли в России, он ее тайком ночами подкармливал, чтобы соседи не «настучали», там все друг на друга стучали. И в общем, она выжила, на парном молоке, которое сначала подворовывала.
Синдеева: И как ее папа нашел?
Нарусова: Освобождали западную часть, Саарбрюкен, освобождали американцы. Их вот второй фронт, американцы, освободили, собрали со всей округи вот таких вот как она, было там человек восемь русских. И сказали, что вот девочки, мы сейчас должны вас передавать советской стороне, но вас там ничего хорошего не ждет, показали статью Сталина, что тот, кто работал на врага, тот враг, что вас сошлют в лагеря, лучше вот в Киль, там стоит корабль, корабли американские, и в Америку. И в общем, большинство согласилось, понимая. И вот она, и еще одна ее подруга Нина, сказали «Нет, мы хотим домой».
Синдеева: А мама отвечала вам на этот вопрос, почему она? Она действительно…
Нарусова: Домой. Вот домой.
Синдеева: То есть, не было страшно? Или…
Нарусова: Нет. Она не очень верила еще этому, хотя видела по-русски напечатанную эту статью. Но просто хотелось домой. Американцы передали их советской стороне, и вот такие детали мама рассказывала, которые ни в каком учебнике и в книжке не читала. Их передавали, и мама вдруг увидела наших офицеров, которые говорят по-русски, идут за ними, но в погонах. А когда ее угоняли, Красная Армия не носила погон. А у мамы такие ассоциации литературные, что в погонах только белогвардейцы были, и вдруг она решила, что это белогвардейцы, что это какие-то другие, и в последний момент вот была такая, она рассказывала, страшная ситуация, когда она…
Синдеева: Хотела сбежать?
Нарусова: Хотела назад, потому что она слышала про власовцев, еще про кого-то. И она не понимала, каким русским их передают. И еще там была страшная история, там были наши девушки, в этой толпе на мосту, наши радистки, которых пытались послать за линию фронта, которых раскрыли, ну и потом они уже жили в Германии, некоторые вышли замуж за каких-то там инвалидов-булочников, еще что-то. Вот одна сцена, идет такая женщина русская, с грудным ребенком, и она понимает, что ее ждет. И она бросает ребенка с моста в реку, своего. Вот когда мама это рассказывала, вот непарадная сторона войны совсем иначе представлялась. Ее передали, и она сразу оказалась в «СМЕРШе», в подвале.
Синдеева: Прямо сразу?
Нарусова: Сразу. В «СМЕРШе», в подвале, месяц на хлеб и воду, вспоминала парное молоко немецкого фермера, конечно. И как ты могла, и как ты дала себя угнать. И она говорила, мне было 16 лет, меня никто не защитил. Ее били за такие слова, но тем не менее, долго проверяли, поняли, что ее никто не заагентурил. Она умоляла, чтобы ей разрешили написать письмо матери.
Синдеева: А мама ее уже похоронила.
Нарусова: А бабушка все годы войны в церкви ставила за нее свечки за упокой, потому что ну всё. И бабушка, я застала ее еще, мне рассказывала, что когда она увидела ее почерк, вот просто поняла, что это письмо с того света. Ну и после многочисленных проверок, она выяснила уже там, в «СМЕРШе», что ее отец, мой дед, прошел всю войну и погиб в Кенигсбергском котле в апреле 1945 года. Ну, и проверили, убедились в ее, так сказать, незавербованности, и так как было плохо с кадрами, ее взяли переводчицей в советскую военную комендатуру. Во всех военных, в советской военной зоне, были советские военные коменданты.
Синдеева: И там работал папа?
Нарусова: И ее взяли туда, и комендантом советским этого немецкого города Херцберг, сначала Херцберг, потом Шлибен, был старший лейтенант Борис Нарусов, который должен был общаться с населением, он был для них обербургомистр.
Синдеева: А разница у них два года всего?
Нарусова: Да. Только мама 1925, папа 1923.
Синдеева: Людмила Борисовна, я просто… Через сколько они поженились? Как, они уже возвращались?
Нарусова: Они не сразу познакомились. Маму не пускали напрямую, она же была под колпаком. И сажали ее ― она жила в бараке ― в комнату закрытую, давали, приносили письма немецких трудящихся, доносы, просьбы, и она их переводила, чтобы потом они шли.
И вот однажды она читает эти все письма, переводит и читает письмо, где одна немка пишет о том, что ее соседки Марта и Гретхен забеременели от русских солдат и что обербургомистр русский дал им разрешение на аборты в советском военном госпитале.
Мама уже понимала, что это криминал и что этому несчастному офицеру, который проявил гуманизм к этим женщинам, грозит трибунал, потому что он нарушил два действующих по юрисдикции закона: и немецкий, запрещавший аборты, и сталинский. И когда у нее пришли забирать, она сказала: «Здесь такой почерк! Это письмо я не перевела». ― «Ну, завтра переведешь».
Вечером у нее было свободное время, она села на велосипед, доехала до комендатуры …
Синдеева: То есть она поехала.
Нарусова: Нашла, она же его не знала.
Синдеева: А это был Нарусов? Она его защитила?
Нарусова: Она шла спросить, где тут комендант. Ей сказали: «Там», но она уже боялась всего, поэтому в кабинете говорить не стала, вывела его в коридор и сказала: «На тебя пришло такое письмо, я обязана его перевести, поэтому вот что можешь, то сделай, предупреждаю».
Папа молодой, ему 22 года. Он пошел к своему генералу, сказал: «Вот такая ситуация, я должен был либо за изнасилование наших солдат привлекать», ― а госпиталь был почти пустой, ― «либо помочь этим немецким теткам». Генерал говорит: «Ладно, напиши мне задним числом рапорт, я подпишу, меня не тронут».
И ровно так же получилось. Мама перевела, письмо ушло, его привлекли в трибунал, он сослался на генерала. А потом, когда беда миновала, он решил найти ту девушку, которая его предупредила.
Синдеева: А где он искал? Еще там они были?
Нарусова: Да, но они жили раздельно.
Синдеева: Да, но там же.
Нарусова: Их не допускали.
Синдеева: То есть не вернулись еще.
Нарусова: Вот таких, как мама, они жили в бараке…
Синдеева: И что, нашел и что, сделал предложение?
Нарусова: Он нашел.
Синдеева: И что?
Нарусова: Попросил перевести ее работать в комендатуру, чтобы иметь с ней какое-то общение.
Синдеева: И сколько?..
Нарусова: И в сорок шестом году они поженились. Их свадьба была, кстати, первой русской свадьбой на территории Германии. В сорок седьмом там родилась моя старшая сестра.
Синдеева: Обалдеть!
Нарусова: Так родилась моя семья.
Синдеева: Красиво. Людмила Борисовна, хотела прямо эту историю.
Нарусова: Но маме не разрешали, даже папе сказали: «После того как ты на ней женишься, забудь», у него там награды…
Синдеева: Про карьеру?
Нарусова: Он хотел в военную академию. «Забудь». А уже после того, как образовалась ГДР и ФРГ, их вернули в Россию, в Советский Союз, но жить в Ленинграде ей не разрешили до смерти Сталина. Поэтому они уехали к родственникам отца в Брянск, где я и родилась. Вот! Телеграфно.
