Актриса Ирина Горбачева: «„Аритмия“ перевернула меня и мое отношение к профессии»

Синдеева: У меня сегодня в гостях актриса Ирина Горбачева. Ирина, привет! Я очень рада, что ты, наконец, добралась. Ирина – актриса мастерской Фоменко, актриса кино и очень известный блогер. Ты знаешь, наверное, я не первая, кто тебе вообще об этом говорит, что я тебя видела в театре. Но я тогда, ну, вообще все фоменковки, или как вас? Фоменковцы прекрасны. Потом вдруг появился инстаграм, как здорово, что актриса нашла еще вот такую реализацию совершенно неожиданную. А потом, конечно, фильм «Аритмия» случился опять же, помимо других фильмов, который, как я написала в инстаграме, который влюбил меня окончательно в актрису Ирину Горбачеву. Так что спасибо.

Горбачева: М-м, как приятно!

«АРИТМИЯ»

Синдеева: Ирин, я, конечно, начну с «Аритмии», потому что этот фильм, с которым я живу уже полгода, ну, наверное, может, чуть поменьше. Когда я его посмотрела и потом прочитала рецензию Юрия Сапрыкина, которая мне больше всего понравилась. Он написал, что вот есть фильм-нелюбовь, а вот есть фильм про любовь. И «Аритмия» - это про любовь, несмотря на то, что это, в общем-то, достаточно тоже такая бытовая история, в общем-то, не такая чтобы она красивая. Но после этого фильма мне тоже захотелось с мужем обняться, поцеловать его. И что для тебя этот фильм?

Горбачева: Для меня этот фильм, наверное, в первую очередь, этапная работа. Ну, то есть, потому что у меня, ну, если уж вот прям идти по истории, то есть, давно не было главной роли в каком-нибудь полном метре. То есть, из своих каких-то больших работ я там понимаю, что вот была «Компенсация» когда-то в самом начале Веры Сторожевой, потом для меня там случилась «Молодая гвардия», вот. А такая из серьезных работ это первая работа, которая для меня, ну, в каком-то взрослом состоянии уже. То есть, и я не подросток. Плюс, опять-таки, театральный опыт, он, ну, его никуда ведь не убрать. То есть, он тебе, наоборот, помогает. И здесь для меня это была какая-то работа, в которой вдруг все сошлось. То есть, это для меня была первая работа по любви. То есть, когда все сошлось. То есть, тебе понравился сценарий, тебе очень понравился режиссер…

Синдеева: Которого ты не знала.

Горбачева: Которого я до этого, да, как бы так, ну, то есть, что-то смотрела совсем мало, я знала творчество Бори. Далее Саша Яценко. А далее начались съемки, и это тоже было смешно, потому что когда первые там съемочные дни, а надо было ездить в Ярославль, и у меня было совсем мало времени, и я там спала в машине, значит, там пять часов езды, потом обратно. И вот я прям помню, что в первый день мне захотелось покапризничать немножко, типа, а что вот, типа, три часа спать, а потом смена! То есть, мне вот захотелось почему-то включить какую-то вот актерскую капризулю, которая хотела бы поспать, и вообще что за организация? Ну, то есть, когда ты начинаешь включать то, что, в принципе, включают постоянно или там часто артисты, когда работают не по любви. То есть, когда ты не знаешь еще, каков будет процесс. То есть, пробы пробами, а тут вот как бы все, начинается плаванье. И после первого дня у меня, ну, вообще отпали все вопросы. У меня отпали сами собой все мои капризы, потому что я прям внутренне, я поняла, так, я вот готова вообще недосыпать, все, что угодно, потому что понимаешь, во имя чего.

Синдеева: Из чего? Из чего это сложилось? Ты же читала сценарий, да? Ты понимала, о чем этот фильм. То есть, что? Это заслуга режиссера, который сумел это на площадке сделать? Как эта химия?

Горбачева: Потом я это объясняла для себя тем, что сложилось все. Ну, то есть, начиная с продюсеров, которые дали время, во-первых, чтобы сценарий написали. Ну, то есть, и писал Боря с…

Синдеева: Борис Хлебников.

Горбачева: Да, Борис Хлебников с Наташей Мещаниновой. Они писали, получается, почти год. То есть, им дали это время. То есть, это тоже такая вещь, которая… составляющая хорошего какого-то, будем так называть там, проекта, да. Потому что тебе дают время прям не спеша, последовательно все сделать. Дальше кастинг тоже был очень долгим. То есть, Боря делал…

Синдеева: Кто на твоем месте был? Ты с кем-то конкурировала?

Горбачева: Я, честно говоря, ну, нет. Я не знаю. То есть, я не знаю, сколько было, но Боря сказал, что он перепробовал и на мужскую, и на женскую роль просто неимоверное количество людей, и я сама пробовалась раз пять. И, когда было затишье где-то на месяц-полтора, ну, то есть, я уже понимала, ну, наверняка они там запустились, наверняка уже снимают.

Синдеева: Вообще это тяжело переживать?

Горбачева: Это, ну, то есть, я вот в какой-то момент жизни, я поняла, что вообще к профессии нужно относиться так, что ты приходишь, делаешь все, что от тебя возможно, а дальше ты об этом прям реально забываешь. Ну, то есть, будет – да. Мое – мое. Не мое – значит, не мое. То есть, у меня как бы какая-то такая твердая уверенность в том, что господь так распорядится, что если это твое – от тебя оно никуда не уйдет. Главное, делай от себя, то есть, не халтурь. И для меня, конечно… Ну, нет, естественно, ты читаешь сценарий, классный сценарий, тебе хочется. Ну, то есть, это безусловно. То есть, есть такой момент того, что эх, ну, будет досадно, конечно, если меня там не утвердят. Но в целом все равно вот эта история того, что если это моя роль, она будет моей, она меня не покидала. Но в плане профессии, вот что для меня произошло в этой работе – была какая-то уверенность в том, что все будет хорошо. Вот я не знаю, как. Ну, то есть, от Бори всегда исходило какое-то спокойствие. То есть, ты прям понимаешь, что ты в надежных руках, что тебя никто не даст в обиду. Ну, и вообще какое-то ощущение того, что прям все спокойно, все хорошо. Ну, то есть, мы работаем. Да, может что-то не получаться, но никогда не возникало нерва, что типа «ой, я плохая актриса! У меня не получается! Мне так нужно, чтобы это все получилось!» Как-то было, ну, по-братски, я не знаю.

Синдеева: А вот сам фильм, вот какой он для тебя?

Горбачева: О, сам фильм, конечно, для меня был достаточно тяжелым, потому что сам сценарий и вообще вся история, она очень сильно перекликалась с тем, что происходило в моей жизни.

Синдеева: Это похоже, да?

Горбачева: Очень много. То есть, у нас даже некоторые диалоги в фильме просто идентичны тем диалогам, которые я там вела со своим супругом. И мы расставались, то есть, много всего происходило такого, что вот прям вот… Это то, что я пережила. Вот. Поэтому для меня было как-то понятно, понятен персонаж абсолютно, и Сашины мотивации, и свои мотивации я понимала. И у Саши тоже много чего происходило подобного в жизни. То есть, у нас как-то вот просто вот, мы сошлись.

Синдеева: А это повлияло потом на ваши отношения в семье с мужем? Или вы к тому моменту, когда фильм был снят, уже?...

Горбачева: Нет, нет, мы, конечно, выплыли уже давно из этого момента, да, из этого такого одного из самых серьезных кризисов в наших отношениях. Но, конечно, когда мы смотрели, ну, то есть, мы оба плакали. То есть, мы прям рыдали, и потом дня три мы точно рыдали вот после «Кинотавра», то есть я могла зайти в ванную, и Гриша стоит такой, типа (плачет). Я такая (плачет).

Есть какая-то такая история того, что ты смотришь на себя со стороны и радуешься тому, что мы остались вместе, что мы прошли этот кризис. Очень тяжело было потом становиться там на новые рельсы. Но, тем не менее, мы его прошли. И в этом для меня вот сам фильм, что он оставляет эту надежду, что люди, несмотря на то, что ты понимаешь, что визуально ну, зачем она с ним? Почему? Что происходит? Как? Очень много там знакомых.

Синдеева: Да, я читала, многие задают вопрос, как она терпит, почему алкоголика терпеть?

Горбачева: А ты понимаешь, что на самом-то деле люди, когда не один год встречаются, потому что, ну, когда там начало взаимоотношений, ты понимаешь, да, там можно что-то не терпеть, сказать: «Ой, все, мне это не надо, я туда даже влезать не хочу!» А когда ваши взаимоотношения длятся там лет пять, и потом происходит что-то, что приводит к какому-то кризису, который неминуем в любых отношениях, и ты понимаешь, что, ага, вот нужно, наверное, побороться до самого конца и понять все-таки, можем ли мы остаться вместе. Потому что просто вот так вот размениваться, ну, своей судьбой, я не знаю, это нужно думать, нужно думать.

Синдеева: Ирина, а вот в жизни в обычной вам удается контролировать свои эмоции? Это я в продолжение фильма, да? Потому что там же очень много эмоциональных моментов, там есть, казалось бы, не очень приятные люди, которые себя там неприятно ведут. А потом они оказываются тоже приличными людьми. Мы очень часто даем первую реакцию на какую-то, не знаю, грубость, несправедливость. Вот как в жизни ты с этим справляешься?

Горбачева: Сейчас гораздо проще, просто потому, что, не знаю, наверное, периодически возникает какая-то уверенность в том, что это один большой божественный план. И, когда что-то такое резкое происходит, это как будто для меня сейчас это просто тренинг. То есть, я прям понимаю иногда, что какая-то пиковая ситуация или что я что-то вижу, это дано мне для того, чтобы либо так поступить, либо так. Ну, то есть, я уже понимаю, что я не подключаюсь…

Синдеева: То есть, ты не даешь сразу взрывную эмоцию какую-то?

Горбачева: Я не взрываюсь сразу. То есть, раньше у меня вот, как раз я была более вспыльчивая, или там темперамент у меня, ну, и так далее, и так далее. То есть, в связи с тем, что я была в ситуации каждый раз. То есть, я не могла отстраниться. А сейчас мне как бы, ну, не то чтобы проще, чаще всего удается отстраниться.

О БОГЕ

Синдеева: Ну, вот ты несколько раз сказала про божественное, и вот я там попросила своих подписчиков, которых у меня не так много, как у тебя, задать тебе вопрос. Один из вопросов есть, как вы пришли к богу? Это был какой-то длинный путь?

Горбачева: Это был забавный путь, честно скажу, прям реально забавный, потому что до какого-то периода нас воспитывала бабушка, там с 9 где-то до 14 лет. И периодически бабушка, там, значит, мы ходили в церковь каждое воскресенье. Я совершенно ничего не понимала, и, в принципе, никаких разговоров о боге не было. То есть, мы просто как бы приходили в церковь, стояли со свечками, какие-то ритуалы, бабушки что-то… Как-то все это чуждо и непонятно, во имя чего, для чего? И вообще, какие мои собственные взаимоотношения с богом? Далее все по наитию. Иногда ты так говоришь, типа, ну, значит, наверное, кто-то что-то там распорядился или как-то… То есть, ты начинаешь интуитивно иногда в каких-то очень сложных ситуациях вдруг перепоручать свою волю на волю просто вот там космоса, Вселенной, разные слова начинают, значит, приходить. А потом был момент, когда моя однокурсница попросила меня стать крестной ее ребенка. И для меня это было просто! Я почему-то точно понимала, что это дикая ответственность. То есть, я прям чувствовала ее!

Синдеева: То есть, ты не формально к этому отнеслась, как часто такое бывает.

Горбачева: У меня не было, да, вот что типа, крестная? Да не вопрос, конечно! А я прям понимала, что не-не-не, я не могу туда идти, если я, ну, совершенно в этом темный человек и сама не понимаю, какие мои собственные взаимоотношения. И далее я отказалась, а потом через года два или три в театре Роза Шмуклер, значит, актриса театра – моя подруга, значит, она сказала: «Ира, мы хотим, чтобы ты была крестной Миши». И у меня такое было: так, второй раз! Второй раз ко мне приходят, может быть, пора? Может быть, просто пора поразбираться в вопросе? Вот просто хотя бы что-то узнать. И так получилось, что очень многие наши артисты – прихожане одного храма мученика Антипы. И у нас же есть там, значит, отец Андрей, который когда-то был артистом, сейчас он настоятель храма. И я как-то туда попала, и для меня вдруг рассеялись некоторые мифы свои собственные. Ну, то есть, я почему-то, ну, как-то вот представляла что-то по-другому, а вдруг я попала в какую-то абсолютно такую семейную обстановку, какую-то, не знаю, светлую что ли. Я не понимаю, как, ну, то есть, для меня это было не давящим. Потому что обычно вот я вот как бы чувствовала какое-то давление. Ну, может, сама напридумывала. И далее так получилось, что я попала прям там в страстную неделю, и я походила на службы, и у меня было там первое причастие, первая исповедь. И для меня, конечно же, это было просто какой-то невероятной встряской и непониманием. То есть, ты прям реально понимаешь, что ты в этот момент становишься каким-то ребенком, который только начинает вот прям учиться ходить, и вот так вот, и тебя там кто-то под руки, помогает тебе идти. И дальше было крещение. И после этого я начала ходить. И потом, конечно же, как у всех, ты начинаешь ходить на автомате, ну, каком-то там, типа каждую неделю, значит, или там раз в две недели. А потом – бах! – тебя начинает вообще нести в сторону в другую. То есть, что ты? Зачем? Ой, какая-то секта или еще что-то! Я не готова и так далее! И, то есть, ты можешь пропасть реально там месяца на три. И всегда, ну, то есть, это очень интересно, потому что всегда люди, которые только-только там приходят в церковь, вообще для них случается какое-то таинство, особенно причастие, вообще я с многими людьми разговаривала, всегда приоткрываются какие-то откровения. Ну, то есть, вдруг вот что-то происходит с тобой, когда ты вдруг понимаешь, что абсолютно верно. Ну, то есть, ты пришел к богу. Ну, то есть, даже не пришел к нему, а вот ты на каком-то правильном пути. А дальше начинается вот все, начинаешь ты понимать, что ты не можешь уже на автомате ходить, ты не разбираешься вообще в вопросе, ты не понимаешь больше половины слов молитв, которые ты произносишь там по утрам или перед причастием. И дальше начинается вот эта какая-то дикая борьба того, что кто я, зачем мне это, зачем мне такие сложности? И все! Вот это как бы, я не знаю, называть это искушением или не искушением, но на самом деле это, для меня это когда дух начинает расти. То есть, процесс запущен, и он уже помимо тебя начинает идти. И далее, конечно, ну, мне кажется, что, поскольку это все его воля. То есть, и эти моменты ты потом начинаешь понимать, что они необходимы были. Ну, то есть, абсолютно необходимы, и никогда нет этого момента, что вот ты сделал плохо, ушел.

Синдеева: А вот как изменилась жизнь твоя после того, как ты это уже все как бы приняла?

Горбачева: Проще ко всему относиться начала. То есть, естественно, я так же чувствую, и у меня нет какого-то дзен, то есть, который, кажется, что вот люди те, которые входят в храм и вообще, они должны быть какие-то такие мирные, послушные, вообще не ругающиеся. То есть, это какой-то стереотип неживых людей, то есть, у которых нет чувств. Но мы сотканы из чувств, то есть, полностью от А до Я. И мы можем чувствовать и тактильно, и на расстоянии, и можем почувствовать даже там боль человека по ту сторону океана. Или дельфина. Неважно, ну, то есть, ты понимаешь, что это неотъемлемая часть твоей жизни. И ты не можешь ее выбросить. То есть, ты не можешь просто оградить себя некими правилами, и типа, не делай это, не делай то, не делай се – это какая-то такая шаблонная история. Но, опять-таки, есть люди, которые тебе могут это объяснить и сказать: «Э! Мы – люди!» Ну, то есть. И даже как бы настоятели храма или служащие храма тоже какое-то вот это вот представление того, что они должны быть, они не должны ругаться, они не должны сердиться, они вообще…

Синдеева: То есть, тоже какие-то стереотипы.

Горбачева: Это вообще светское общество! Ну, то есть, и церковь давно уже становится светской. И, тем не менее, у нас нет самого главного, как мне кажется – это образования. Ну, то есть, потому что мы потеряли это там в советский период, да?

Синдеева: А что ты имеешь в виду? Ты бы хотела, чтобы, например, в школу вернулось это образование? Или это на каком-то другом уровне?

Горбачева: Это вообще интересно, потому что эксперименты, которые проводят со школьниками и вообще в школах, для меня это практически, то есть, я знаю прям людей, которые этим занимаются, но это практически бессмысленно. Потому что, если этого нет в семье, если этого нет у родителей, какая школа? О чем вы говорите? Потому что ребенку что-то прививают, ну, какие-то там правила, еще что-то, а он приходит домой, и там это отсутствует совершенно! И он не понимает, ну, как бы, а зачем мне это? И он играет в игру до определенного момента, до подросткового возраста, когда потом начинается бунт, и он может сказать: «Да нафиг вообще мне все это надо? Я не хочу, и не хочу креститься! Я не хочу ходить на исповеди, я вообще ниче не хочу – зачем мне это? Потому что вот мои родители живут, все прекрасно, все нормально, и все замечательно!» То есть, и на самом деле, я, когда разговаривала с некоторыми батюшками по поводу воспитания, они сами не знают, к чему это приведет. Ну, то есть…

Синдеева: Просто сейчас то, что мы наблюдаем, это еще больше отталкивает людей, у которых даже есть поиск, да? От института как раз церкви, не от веры, а именно от этого института.

Горбачева: Для меня это вообще, да, да, да. Для меня это какая-то не то, что там, больная тема, но все какие-то ситуации, которые происходят, даже там с фильмом «Матильда», да? Я знаю, ну, людей, которые к этому относятся, ну, говорят, ну, просто что это они делают?! Это мне говорят те люди, которые в церкви, и те же люди другие, да, там, которые в церкви, говорят: «Конечно! Ну, что? Это же так нельзя!» А по сути тоже это все…

Синдеева: Но это вообще не про веру все.

Горбачева: Да! Это все не про веру, и это все какое-то опять-таки, очень как будто узкий кругозор иногда у людей. Ну, то есть, они как будто бы чего-то не видят и просто дружат против кого-то. То есть, и это объединяет. То есть, не любовь объединяет, а дружба против вот этого человека не надо. Ну, ок, успокоились, прошло это. Что дальше? А дальше ничего! Дальше пустота.

Синдеева: Ир, тебя воспитывала бабушка, мама ушла рано, и два брата. У тебя были тяжелые сложные периоды?

Горбачева: Это вообще интересная история. Ну, как бы, что связано с детством, и какие были этапы, потому что, конечно, очень много! Ну, то есть, уход мамы, далее мы прощались с детством просто очень резко. Ну, то есть, мы переехали из Мариуполя в Москву там в 9 лет, и мы не знали, что мы переезжаем. То есть, мы не попрощались ни с кем! Ну, то есть, это какая-то такая история, которая – хоп! - разорвалась, а потом и мамы не стало, а потом новая школа, новые люди, климат, вообще другие люди! Ну, то есть, реально другие. И так далее, и так далее, и так далее. И потом постепенно, постепенно я вот сейчас этот клубок просто разматываю. То есть, я понимаю, что во мне очень много всего того, что я не разрешила тогда, не прочувствовала. То есть, это похоже, как человек очень сильно объедается, не успевает прожевать, а потом у него несварение желудка, и он как бы ищет лекарство или еще что-то. Вот у меня, в принципе, наверное, какая-то такая история. То есть, я только сейчас разматываю, я что-то проживаю, переживаю заново и учусь это отпускать. Но и с болью в сердце, и со слезами, и так далее. То есть, я не отгораживаюсь от этого, что, ну было!

Синдеева: Но семья есть еще вот рядом твоя? Папа?

Горбачева: Да.

Синдеева: То есть, ты не потерлась для семьи?

Горбачева: Нет, нет, нет. Конечно, мы держим связь, и вообще. Ну, то есть, я с папой, просто достаточно редко мы видимся, но это неважно. Связь есть.

ЩУКИНСКОЕ УЧИЛИЩЕ

Синдеева: Я очень хочу тебя спросить про, собственно, твою альма-матер, про Щукинское театральное училище, с которым за последнее время как-то несколько лет связано много ярких, ну, историй, не очень каких-то симпатичных. Года три назад, ваш преподаватель Павел Любимцев очень резко на федеральных каналах выступил по поводу нового поколения режиссеров. И Саша Молочников, который, собственно, режиссер МХТ и сейчас «Мифов», вот он у меня был в программе, и он мне как раз об этом рассказал. Он говорит: «Я тогда поехал к студентам в «Щуку».

Горбачева: Да, я видела этот ролик.

Синдеева: Понимаешь, о чем? Когда он говорит: «Я-то думал, что сейчас студенты там скажут, мы больше не подадим руки, там, не знаю, этому преподавателю», ну, то есть, будут защищать свою позицию. А оказалось, они все, никто не видел фильмы, спектакли Серебренникова, Богомолова, молодых режиссеров, но все осуждают, все плохо. Недавно буквально, там, несколько недель назад была история с брусникинцами.

Горбачева: Жесть! Это жесть!

Синдеева: А во время твоей учебы это было в «Щуке»? Что-то произошло, изменилось? И вообще почему?

Горбачева: Нет, нет, ничего не изменилось. На самом-то деле, для меня моя альма-матер консервируется. Ну, то есть, просто с каждым годом. И чем радикальнее становятся педагоги, тем радикальнее становятся студенты. Потому что авторитет педагога – это же… Ну, то есть, педагоги же могут некоторые купаться, измещать свои какие-то чувства в том, что я вообще для них светило Всея Руси, и так далее, и так далее, и так далее. Человек, которые просвещает, направляет, знает толк в искусстве. А между тем, очень много людей, которые не в профессии. То есть, не по-настоящему действующие режиссеры или артисты, и так далее, и так далее. То есть, они достаточно отстранены от реальности, от того, что, куда идут студенты, что будет с ними. В принципе, что в театр практически уже никто не попадает. Но, тем не менее, эти же педагоги, они набирают с каждым годом все равно студентов. То есть, тут такая вообще двоякая позиция. Ну, то есть, как бы, что они делают.

Синдеева: То есть, неужели педагог имеет такое сильное влияние на студентов, что они говорят: «Я не пойду смотреть спектакль Богомолова или Серебренникова, потому что это ужасно!»

Горбачева: Так у нас то же самое, так нет…

Синдеева: У вас было то же самое?

Горбачева: У меня было то же самое, но дело в том, что Родион Юрьевич Овчинников, мой художественный руководитель, он все-таки был и есть один из тех людей в «Щуке», которые, ну, немножко особняком стоит. То есть, он…

Синдеева: Так его будут выживать, наверное?

Горбачева: Не знаю, а, может быть, и выживают. Я не узнавала. Но, тем не менее, у него какая-то вот своя была политика, и духовная в том числе. То есть, он нас прям пытался говорить очень на разные темы. И в целом во время учебы были вот прям какие-то моменты, когда я прям помню, что нам говорили: «Вот так вот нельзя, ребята! Вот это плохо!» И до какого-то момента ты отключаешь мозг, потому что тебе, в принципе, ну, как? Ну, не в армии, но все равно говорят…

Синдеева: Авторитет.

Горбачева: Да, да. То есть, чем ты моложе, тем ты, по сути, пытаешься вырабатывать свое собственное мнение. То есть, те люди, которые старше, ну, то есть, которые пришли, им 21, 22 года, то есть, у кого есть высшее образование или еще что-то, им, конечно, было сложнее навязать свою точку зрения, и люди сопротивлялись. Вот. И были конфликты, естественно. А вот чем моложе, ну, то есть, они какие-то такие, типа, да! И вот нам сказали, он ужасный, ужасный-преужасный! А еще нам показали вот такую вот видеозапись!

Синдеева: Ну, да, да, да.

Горбачева: То, что он там делает! Но это же жесть! Так нельзя! И дальше ты понимаешь, что невозможно даже разговаривать!

Синдеева: Но это же ужасно, понимаешь? Это же целое театральное училище с такой историей, понимаешь? Которое выпускает….

Горбачева: Для меня это боль, для меня это боль! Ну, то есть, это правда боль. И то, что последние события. Это просто какая-то такая дичь! Ну, дичь дичайшая! То есть, ты прям понимаешь, что, ну, все, гайки закручены уже дальше некуда.

Синдеева: Вот, скажи мне, пожалуйста, как ты считаешь, почему театральное сообщество, ну, скажем так, хотя бы часть его такая, да, как мне кажется, все равно не до конца консолидировались вот во всей этой там истории последнего времени, когда начала вводиться цензура, когда, собственно, началось дело Кирилла Серебренникова, когда вот сейчас идет травля в том числе (ну, она началась давно) Константина Райкина.

Горбачева: К сожалению, мне кажется, что вот такие ситуации, они всегда должны дойти до своего дна. То есть, вообще это какой-то, не знаю, может быть, часть нашего менталитета. Того, что ты должен дойти вот реально до дна, встать в этот ил, и потом, может быть, либо завязнуть там, либо оттолкнуться и поплыть вверх.

Синдеева: Только уже непонятно, где это дно.

Горбачева: А у каждого дно свое. И точка терпения у каждого своя. То есть, для кого-то это норм, для кого-то нет. То есть, я уверена, что, ну, даже не то, что уверена, мне так кажется, что ситуация даже с Серебренниковым… Для меня, то есть, понятно, что чтобы что-то вот реально произошло, чтобы люди прям вот как бы встали, я даже не до конца верю в то, что это произойдет, когда человека посадят.

Синдеева: Вот, знаешь, я в ужасе думаю про этот суд, и вот я думаю, что мы все должны будем сделать, если вдруг мера пресечения будет другой? И, ну…

Горбачева: Так в этом вся и история. Вот я говорю, что не, для нас не дно, когда человека судят по тому, что он чего-то делал, и так далее. То есть, для нас это нормально. Ну, то есть, мы понимаем, что как бы, ну, да, вот там вот какие-то силы, еще что-то, еще что-то, то есть, куча всяческих оправданий, но надежда на то, что это не дно, она еще как бы есть. А вот если что-то произойдет, то есть, я даже, и то я сомневаюсь, что вот что-то вот прям, ну, то есть, какая-то иногда внутри надежда даже там на молодых. Ну, то есть, ты понимаешь, что, может быть, они там просто пойдут и, не знаю, там, встанут горой. Ну, то есть, непонятно, что должно произойти, чтобы слезть с печи.

АКТРИСА-БЛОГЕР

Синдеева: Ир, вот ты как-то неожиданно стала блогером. Я так понимаю, для себя тоже, да? Ты не ставила себе никакой цели и задачи, вот когда ты начала делать эти прекрасные видеоролики. И вдруг становишься такой популярной. И это помимо популярности принесло еще, я так понимаю, нормальную, в принципе, материальную ситуацию, которую, ну, наверное, ты зарабатываешь сейчас как блогер больше, чем как актриса? Да?

Горбачева: Да.

Синдеева: Вот скажи, тебе иногда не страшно от этой, ну, так или иначе зависимости? Не страшно ли в какой-то момент будет от всего этого отказаться?

Горбачева: На самом-то деле я это, ну, как бы об этом тоже думала, и в тот момент, когда я поймала себя на мысли о том, что я становлюсь заложником, я обороты-то пригасила. То есть, моя активность стала гораздо меньше, чем была в самом начале. И она была не потому, что активность ради активности, а потому что мне прям очень много хотелось покривляться, подурачиться, и даже где-то что-то сказать. Ну, то есть, через юмор. Как я понимаю, у каждого, любого высказывания или вдохновения всегда есть какой-то предел, какая-то… Ну, то есть, и, когда я поняла, что я начинаю чуть-чуть иногда стимулировать это, ну, то есть, как будто что начинаю нервничать, что, а, так, ну, как бы надо, наверное, следующий ролик. И тут, конечно, я прям такая – та-ак! Угу, и куда это все ведет? И начались какие-то такие сумасшедшие обороты в плане скорости. То есть, надо быть там, сям, пам-пам, и все это ни к чему хорошему не ведет. По поводу материальной стабильности тоже в какой-то момент у нас был откровенный разговор с Гришей. То есть, мы просто на все посмотрели со стороны и поняли, что на самом-то деле в глубине своей души мы не хотим жить в роскоши. Ну, то есть, она нам не нужна как таковая. То есть, нам не нужно, чтобы прям вот все было классно, классно и вообще. Мы как-то до этого жили нормально, и…

Синдеева: Тем более, у тебя достаточно бедное было детство, и человек, который сумел это пройти и пережить, в общем-то, к материальному, с одной стороны, относится хорошо, что это есть, с другой стороны, гораздо спокойнее.

Горбачева: Я к этому отношусь как к лотерее. То есть, сейчас есть – класс! Не будет – тоже хорошо. То есть, я вот не хочу вот быть именно…

Синдеева: Заложником?

Горбачева: Да, рабом лампы, которую надо будет периодически тереть для того, чтобы, чтобы что? И, кстати, вот по поводу «Аритмии», для меня это тоже был какой-то такой перевертыш вообще меня и моего отношения к профессии. Почему, не знаю. То есть, у меня вдруг как бы сложился пазл по поводу того, что я просто это ощутила, что я не хочу участвовать в проектах, которые мне неинтересны, в которых мне нечего сказать, в которых, за которые я буду краснеть или еще что-то, потому что чаще всего, конечно же, именно материальная нестабильность ведет к тому, чтобы артист соглашается на ту или иную работу, и просто говорит «ок». Но это тоже до определенного момента. То есть, я опять-таки понимаю, что, когда студенты, они не могут просто сидеть и ждать там славы. Им нужно набивать руку. Но когда ты действительно, у тебя появляется какая-то работа, с которой, может быть, все начинается дальше, ну, то есть, как раз, то тут ты должен нести ответственность за себя, за свое творчество. И пусть оно не будет частым, потому что вот эта вся гонка за тем, чтобы быть в обойме, ну, то есть, и не спадать, и быть всегда здесь, быть всегда на виду – вот это вот, это тоже относится к скорости. И для меня я понимаю, что не-не-не! Ну, то есть, у меня куча примеров вот так вот, артистов, которые не снимаются так часто, прекрасные артисты, и каждая роль, ну, то есть, я ее жду. То есть, я прям…

Синдеева: А скажи, а больше стало предложений после «Аритмии»? Или они стали лучше?

Горбачева: Сейчас какое-то затишье, ну, то есть, вот именно после «Аритмии», точнее…

Синдеева: То есть, теперь уже планка высокая, уже теперь не хотят предлагать, наверное, всякую фигню?

Горбачева: Ну, на самом деле, после «Аритмии» я снялась, значит, в комедии «Я худею», которая выйдет в марте. Потом у Дани Козловского фильм «Тренер». И у Дуни Смирновой в «Истории одного назначения».

Синдеева: Но еще не было же ни одного.

Горбачева: Да, еще они впереди. И каждая работа, то есть, для меня все равно, то есть, там, слава богу, у меня нет так такого, что я такая ой-ей-ей, зачем я туда полезла? То есть, нет. У меня как бы есть к этому отношение того, что я рада, что это у меня было. И, конечно же, интересно, что это будет. Но в целом мы с моей агентшей, ну, то есть, с моим агентом, мы просто как-то поговорили, я сказала, знаешь, я вот не хочу просто быть в обойме ради обоймы. Ну, то есть, я хочу пусть раз в год сниматься в чем-то интересном, чем пять или шесть раз за год в каком-то таком среднем. Потому что вот эта вся история не-до, она вымывает качество, и вымывает вообще даже не то, что качество…

Синдеева: Расходует тебя же, наверное, да?

Горбачева: И расходует, естественно, абсолютно точно, потому что кино чаще всего именно про то, чтобы вытащить из тебя, то есть, все, что ты там где-то накопил. Поэтому, конечно, театр – это какое-то такое подспорье, где ты развиваешься в любом случае. Вот. Но, тем не менее, ну, как бы я просто вот поняла, что лучше вот мне оставаться как-то, ну…

Синдеева: Понятно, то есть, надо себя…

Горбачева: На берегу и смотреть, кто подплывает, лезть ли мне в эту лодку, а уж если и лезть, то лезть до конца и ни о чем не жалеть. Потому что самое главное, что было убито плохими сериалами или там плохими фильмами какими-то чересчур коммерческими – это надежда.

Синдеева: Да, что будет. Ну, то есть, для тебя получилась «Аритмия» - это практически сеанс такой психотерапии со всех сторон, да?

Горбачева: Да, то есть, у меня, во-первых, появилась надежда. Ну, то есть, это как когда-то сериал «Ликвидация» и сериал «Оттепель». Для меня это просто был какой-то такой момент того, что как будто инъекция какая-то, что нет-нет-нет, все, все возможно, и хороший сериал, и хорошие, значит, артисты, хорошая съемка. То есть, все здорово, все замечательно, это может быть, значит, просто надо это как-то искать, я не знаю.

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Синдеева: Ир, а вот я последний вопрос задам про твое блогерство. Полтора миллиона подписчиков – это прям огромное СМИ, да? У телеканала «Дождь» 70 тысяч подписчиков платящих, да? Те, которые подписаны на именно весь контент «Дождя». Вот это огромное СМИ. А ты ответственность свою какую-то чувствуешь за то, что там полтора миллиона человек видят, слышат то, что ты делаешь и говоришь?

Горбачева: Да.

Синдеева: Вот это появилось позже? Или это как-то?

Горбачева: Это с самого начала появилось, с того момента точнее, когда произошел вот весь бум, взрыв и так далее. И в какой-то момент я помню вот этот какой-то, значит, ролик, где мы, значит, с Машей Миногаровой что-то шутили, разговаривали, и у меня была в руках сигарета. А я курю, ну, крайне редко, если там мы все отдыхаем и развлекаемся. И я этот ролик выложила, и потом я смотрю, просто куча комментариев по поводу того, что да вас же смотрят дети. И я удалила этот ролик. Сначала у меня был какой-то такой протест внутренний, типа, это моя страница, я на ней делаю, что хочу! А потом я поняла, что нет, это уже не твоя страница полностью…

Синдеева: НУ, да, это уже больше, чем ты.

Горбачева: Потому что действительно, ну, ты же влияешь.

Синдеева: Ну, вот смотри, ты очень, вот сейчас задам вопрос, за который меня вчера мой муж очень ругал, потому что я с ним обсуждала нашу встречу. И он говорит: «Пожалуйста, ну, не задавай такой дурацкий вопрос! Это же Инстаграм, Ира выражается там вот так вот!» Я говорю, слушай, ну почему-то Ира в Инстаграме не высказывается на какие-то такие социально болезненные темы, там про того же Серебренникова. Он говорит: «А ты-то у себя в Инстаграме даже в своем маленьком много на эту тему высказала?» То есть, как ты для себя на этот вопрос отвечаешь?

Горбачева: Я для себя отвечаю на это так, что для меня это в первую очередь некий мой собственный развлекательный контент. Ну, то есть, это то, где я все-таки дурачусь, шучу, и, в принципе, изначально он как бы так и сложился, так и пошел. По поводу социальной активности, я, конечно же, думала об этом, и там письмо Вырыпаева, значит, я опубликовала, потом где-то через недели две я удалила этот пост. Но у меня какая-то такая история, вот это то же самое, ну, не то же самое, связанное когда с религией, когда ты не разбираешься в вопросе и начинаешь что-то говорить, а потом понимаешь, что ты совсем вообще около-около-около. И вообще призывать кого-то к чему-то? Фух! Это столько примеров! Прям колоссальное количество примеров, когда люди заняты тем, что у них… Ну, люди искусства, в первую очередь, к которым приковано внимание, начинают заводиться. Ну, то есть, ты понимаешь, что иногда есть твой импульс, за который тебе иногда потом, ну, ты можешь об этом пожалеть. И вот мне бы конечно бы не хотелось об этом жалеть. Ну, то есть, мне бы не хотелось жалеть о том, что я что-то сделала, а потом не понесла вообще за это никакой ответственности, то есть, просто потому, что мне захотелось высказаться и как бы показаться всем, что я вообще-то могу говорить! Я такая хорошая!

Синдеева: Ир, у нас совсем мало времени. У меня есть блиц-вопросы, прям блиц. Прям отвечай коротко. Это от подписчиков в Инстаграме, собственно, и твоих фанатов. И они там передавали тебе всякие слова любви и восхищения. Очень коротко. Ты снимаешь клеевые сама ролики, сама их монтируешь. Интерес к режиссуре есть, появился, хочешь?

Горбачева: Больше к продюсированию почему-то.

Синдеева: Есть ли… Вот, конечно, вопрос, на который быстро не ответишь, ну, так. Есть ли какие-то страхи, которые ты там, не знаю, преодолеваешь? Научилась преодолевать – вот что-то такое.

Горбачева: Страхи есть всегда, везде перед чем-то неизведанным, новым. Да перед любой работой новой, ну, то есть, или каким-то шагом. Всегда есть сомнения, всегда есть страх.

Синдеева: Одна девушка, она говорит, даже не знаю, как мне об этом написать, она говорит, но вот у меня ассоциация Ирины и Нонны Мордюковой.

Горбачева: Да, да. Мне говорили не раз. Но я считаю, что это прекрасное сравнение.

Синдеева: Мне кажется, это такой супер-комплимент с такой актрисой.

Горбачева: И вообще спасибо.

Синдеева: Веришь ли ты в перемены в ближайшее время вот вообще в нашей жизни?

Горбачева: Они вообще идут. Они всегда идут, то есть, ничто не стоит на месте. Иногда перемены в худшую сторону, как нам кажется, а потом они ведут к перемене в лучшую сторону. То есть, вообще увидеть тот самый танец, который танцует иногда не просто семья, а общество или страна, это дико сложно.

Синдеева: А особенно лет через 20.

Я ТАНЦУЮ ПО МОСКВЕ

Ну, про танец. Это был проект «Я танцую по Москве». Я не знала про этот проект, я обожаю танцевать. Расскажи мне очень коротко, что это такое. Как можно к вам присоединиться?

Горбачева: Это как бы некая танцевальная терапия. К сожалению, вот сейчас мы не можем в силу погоды ходить по улице и танцевать, вот. Но мы сейчас думаем о зимнем формате. Ну, вот как бы 25 человек.

Синдеева: Это люди случайно собираются? Или как?

Горбачева: Значит, люди регистрируются, потом из них выбираются остальные участники, значит, 25 человек конкретные, и вот 25 человек.

Синдеева: Это одна группа, ты как бы главная в этой группе, ты показываешь движения? Или как?

Горбачева: Я не показываю движения. То есть, я им говорю, наоборот, чтобы вы не стали сейчас танцевать или выпендриваться, или вообще показывать, как я классно танцую, а другой будет чувствовать, что я не классно танцую. Я говорю: не танцуйте, просто попробуйте хотя бы на час отключить голову и не думать о том, что вокруг вас.

Синдеева: А откуда эта вообще идея родилась?

Горбачева: Ну, вот она родилась, когда вот была небольшая поездка в Париж. И я просто решила провести для себя некий эксперимент, что, так я думаю, вот сейчас в наушниках, буду идти и танцевать по Парижу где-то вот час. И я пошла, и для меня это казалось очень сложным испытанием. То есть, я такая типа 20-25 минут я была в зажиме, я не могла смотреть на людей, которые вокруг. Потом я устала. И через усталость вдруг появилось какое-то такое, типа, ну, ок, танцую. И дальше я думала, а как бы это бы, может быть, ну, было бы здорово, если бы вот так вот компанией, и так далее. Плюс, однажды я была на тихой дискотеке в Амстердаме.

Синдеева: Это когда в наушниках, да?

Горбачева: Да, в наушниках, когда у всех один плэйлист. Это так здорово было!

Синдеева: А плэйлист один?

Горбачева: Один, один! То есть, все один и тот же ритм слышат. Вот. А потом, когда вот уже началась история, когда мы начали пробовать, идут задания некоторые, которые нужно, чтобы люди исполняли. Но в целом что происходит с людьми? Они немножко перестают бояться быть смешными. То есть, или быть нелепыми. Или то, что на них смотрят люди, потому что…

Синдеева: А ты посещала Remote Moscow, вот спектакль ребята сделали, ходилку?

Горбачева: Нет, нет, нет.

Синдеева: Вот там принцип тот же был, собственно, реализован.

Горбачева: Это правильные проекты. Мне кажется, это вообще в плане…

Синдеева: Да! Люди в наушниках, и вдруг тебе в метро говорят: «А поднимите руки! А сделайте вот это!» И люди вокруг…

Горбачева: Это круто. Я считаю, что…

Синдеева: А я, мне интересно, позови меня как-нибудь, если у тебя будет, я с удовольствием, я очень хочу попробовать. Так. «Вы – глоток свежего воздуха», - это пишут наши телезрители.

Горбачева: Спасибо.

Синдеева: Про популярность поговорили. Все почему-то спрашивают про ремонт в квартире. Видимо, это какой-то сложный затяжной процесс? Несколько человек пишут, как там у Иры квартира?

Горбачева: Начался ремонт, значит. Я нашла дизайнера, с которым мы придумали, что а давай-ка попробуем из этого сделать такую просто историю, как мы вот делаем этот ремонт от начала до конца.

Синдеева: И три блиц-вопроса. Герой года этого для тебя?

Горбачева: М-м… Мой муж.

Синдеева: Круто! Событие года?

Горбачева: Событие года? М-м. Сейчас не могу его сказать, оно есть.

Синдеева: Есть?

Горбачева: Да.

Синдеева: Крутое?

Горбачева: Да, но для меня крутое. Оно поворотное в моей жизни.

Синдеева: Но не беременность?

Горбачева: Не, не беременность.

Синдеева: У тебя потрясающая роль мамаши. Я не понимаю, как ты, не имея своих детей, как ты можешь точно передавать эти эмоции? Я не знаю, я смотрю и узнаю себя, понимаешь, иногда? Ужас! Разочарование года?

Горбачева: Разочарование года? Разочарование в себе. В какой-то момент у меня бывает, ну, редко, но бывают какие-то моменты, когда я могу в себе полностью разочароваться, но для меня это, скорее всего, позитивные моменты потом. Потому что я всегда понимаю, что после этого начинается какой-то другой пласт вообще работы, жизни и так далее. Мне кажется, вообще разочаровываться в себе периодически – это полезно.

Синдеева: Главное - с этим справляться.

Горбачева: Да, да, да, не закопаться, не уйти глубоко. Потому что у меня были периоды, когда я прям реально разочаровывалась в себе и находилась в этом периоде там где-то месяц. И вот я понимала, что я уже иду не туда. Вот совсем не туда. То есть, я уже начинаю все мерить тем, что я ничего не знаю, ничего не понимаю, вообще идиотка.

Синдеева: А приход к вере помог здесь или нет?

Горбачева: Конечно! Это вот то самое уныние, в котором ты все равно должен… Ну, то есть, ты как бы должен это все проходить. Это все твои уроки, и они просто, наверное, вера помогает в том, чтобы понять, что нету положительных и отрицательных моментов в твоей жизни. Ну, то есть, их нельзя делить на черное и белое. Вот нельзя! Ну, то есть, не то, что нельзя – не стоит. Потому что иначе, ну, как бы, ты начинаешь вот по этим правилам, что, вот это у меня классно, а этот период я хочу забыть, это была какая-то странная история. Нет! Это все наша жизнь.

Синдеева: Ирин, ну, что? Спасибо тебе за программу. Поздравляю тебя с наступающим Новым Годом. Вот это твое событие года, которое еще не состоялось, но которое случится, дай бог, чтобы оно у тебя произошло. Мы об этом узнаем через какое-то время. Подарок от BORKa – тяжелый, поэтому я не могу тебе его сейчас… я просто.

Горбачева: О! Спасибо!

Синдеева: Давай, я тебе его вот так передам.

Горбачева: Спасибо! О, господи, какой тяжелый!

Синдеева: BORK, я их очень люблю. Это компания, которая, я говорю, я хочу купить все. И это случилось не тогда, когда стали нашими спонсорами и партнерами, а до этого. Я большой-большой фанат.

Горбачева: Я BORK люблю очень, давно-давно. Почти любую технику, которую я покупала для дома, там, пароварка, чайник, я сразу такая: BORK!

Синдеева: Да, правда. Я тоже. Спасибо!

Горбачева: Спасибо!