«Бизнес-плана у меня нет, есть эмоция»: основатель компании Simple о вине, дефолте, производстве водки, ЗОЖе и трезвости

Синдеева: Программа «Синдеева. Сделай сам», в которой я встречаюсь с предпринимателями, с людьми, которые не побоялись, рискнули, и когда-то, кто-то очень давно, кто-то недавно, открыли свой бизнес. У меня сегодня в гостях Максим Каширин, генеральный директор и основатель компании Simple. Simple одна из крупнейших компаний, наверное, дистрибьюторов вина, в первую очередь, в России, и производитель же вина, и дистрибьютор уже и воды, и много всего. Simple в этом году исполняется 25 лет. Макс, привет. Мы давно знакомы, поэтому мы на «ты».

Каширин: Привет.

Синдеева: Я поклонник компании Simple.

Каширин: Спасибо. Мы тоже ваши.

Синдеева: У нас там есть специальные всякие условия, мы регулярно заезжаем во все ваши магазины. Мы очень любим ваши бары и ресторанчики, их немного, но они очень вкусные. И поэтому я удовольствием с тобой буду сегодня говорить как человек, который любит то, чем ты занимаешься. Макс, 25 лет назад, 1994 год, понятно, это было потрясающее время, когда мы все куда-то впрыгнули, не зная вообще, что из этого получится. Как вы со своим партнером Анатолием Корнеевым впрыгнули в этот бизнес винный? Вы очень любили вино?

Каширин: Нет. Конечно, нет. Точнее, Толя да, насколько это было возможно в то время, а я не могу сказать, что я его любил, я был человеком непьющим в принципе, мало очень пьющим. Я вырос в такой семье, где выпивать было не очень принято, и я сам по себе человек даже сегодня употребляющий алкоголь очень-очень аккуратно. Не потому, что я для здоровья своего как-то опасаюсь или боюсь за него, а просто потому что у меня есть какая-то своя такая мерка, которой я естественным образом придерживаюсь. Поэтому когда мы с Толей встретились, это случайно совершенно произошло, это такая долгая история, я как-то ее уже…

Синдеева: А сколько вам лет тогда было?

Каширин: Мне было 27, только исполнилось, а ему должно было исполниться 25.

Каширин: С Толей мы случайно познакомились, случайно. У меня был бизнес, у меня был такой продовольственный «Гурмэ» магазин, куда я из Франции привозил продукты всякие вкусные.

Синдеева: В чемодане?

Каширин: Нет, тогда все было очень даже спокойно. Все приезжало, без всяких проблем растамаживалось, От яиц, йогуртов свежих до стиральных порошков и так далее. У меня был один такой очень лояльный покупатель, который в какой-то момент, мы с ним так уже задружились, он почти каждый день ходил, и он меня познакомил с Анатолием, с сыном своего друга, Анатолий был очень юный. А он уже столкнулся с вином, когда работал в компании, которая поставляла вина в СССР, в «Березки», Внешпосылторг, в какие-то еще магазины не для российского, советского, так сказать, покупателя. Для иностранцев, для каких-то специальных целей и так далее, была итальянская компания. И она ушла с рынка, потому что СССР к тому времени, это был 1994, ты понимаешь, его не было, всей этой системы, вся эта система закрылась. А у Толи оставалась эта как бы тема, эта тяга, она ему показалась интересной. А я был вообще романтик, начитался книжек про бизнес, всяких там невероятных, и вместо идеи, что надо заработать денег, у меня была идея — надо построить типа бизнес на века, какой-нибудь такой, найти что-нибудь. Понимаешь, как бы…

Синдеева: Ну, это хорошая идея, для двадцати.

Каширин: Ну, она кормила слабо в тот момент. И поэтому мне эта тема зашла, то есть когда Толя предложил эту историю, она мне зашла почему, потому что я очень трезво как-то понимал всегда, как будет рынок устроен. Что, допустим, все большие бренды будут сами работать, что никакие дистрибьюторы никогда не будут нужны по итогу, потому что рынок не просто был для миллионов, а тогда еще СССР был, рынок был почти такой, понимаешь, да, все эти связи между республиками, еще ничего не было вот этого, что сейчас, границы, тогда все это было одно пространство. Поэтому как-то эта тема винная, она мне показалась такой, знаешь, еще безопасной.

Синдеева: А с чего вы начали?

Каширин: С первого заказа, итальянские вина. Мы были компанией, импортирующей итальянские вина, и стали известны как компания, импортирующая лучшие итальянские вина.

Синдеева: Как вы первый получили контракт? Вы поехали в Италию сами или уже здесь купили, как это было?

Каширин: Нет, у нас был, мы никуда не ездили, у Толи был итальянец знакомый, который работал с ним в той компании, где работал раньше Толя. Вообще мы надеялись эту компанию подписать, но компания отказалась, потому что не поверила в то, что на рынке российском какая-то будет движуха, и когда он сказал: «Нет-нет-нет, мы не будем». И мы через этого знакомого нашли, он нашел нам ряд поставщиков, с которыми мы начали. Потом мы стали уже погружаться, больше читать, больше смотреть, больше ездить, больше думать, внимательно смотреть на рынок наш, слушать уже иностранных наших, скажем так, партнеров, спрашивать их, как американский рынок устроен, как английский, как немецкий. Тебе скорее нужно понимать, какой должен быть рынок, какой должен быть вкус у потребителя, и когда он не развит, ты должен смотреть сразу там некую точку, куда он все равно приедет.

Синдеева: И ты тогда понимал, куда смотреть уже?

Каширин: Ну я же спрашивал их, они мне рассказывали, как менялись рынки все, как они эволюционировали, куда они в итоге приехали. Оказалось, что приехали все примерно одинаково куда.

Синдеева: Извини, я тебя буду перебивать. Ну вот вы нашли поставщиков, приехала первая партия вина. Что дальше вы с этим сделали?

Каширин: Мучились.

Синдеева: Почему я все время спрашиваю про начало пути, потому что для многих сейчас молодых это огромный бесценный опыт. Да, изменились условия, но иначе…

Каширин: Да. Мы делали все сами.

Синдеева: Ну, как? Вот у вас…

Каширин: Вот мы заказали эту машину. Вот мы знали, вот она едет, нам сказали, когда она приедет, мы дали таможенный пост. Мы сами ее там встречали, мы сами ее растамаживали, сами заполняли все декларации, потом сами ее физически разгружали на склад. У нас уже был примерно понятен список клиентов, к которым мы пойдем. Мы сами к ним ходили.

Каширин: «Смотрите, вот мы компания такая-то, у нас такой-то ассортимент». А мне, например, такие вещи могли сказать, приходим в ресторан, у нас итальянские вина, говорим: «Вот, здравствуйте, у нас тут итальянские вина, такие-то, такие-то». — «Зачем мне итальянские вина, ну что вы. У меня европейская кухня». То есть вот такие были ответы. Я говорил, а какие же это должны быть вина?

Синдеева: Когда ты понял, что вот, оно получилось?

Каширин: Ты знаешь, у нас тут такая парадоксальная история немножко, потому что у меня было несколько бизнесов в тот момент, а Анатолий пришел с этой идеей, и для него это был как бы единственный бизнес, которым он заниматься начал, потому что схема была простая: Толя приходит как бы с идеей и менеджмент какой-то делает, я финансирую. Я там как бы не очень участвую, потому что у меня еще этот магазин был продуктовый, я построил там бильярдный клуб параллельно, что-то еще там мутил, какие-то вещи, в общем, я был такой, что называется, в тот момент разносторонний товарищ. И в 1994, мы первый заказ получили в сентябре, 1995, 1996 все было очень вяленько, потому что ресторанный рынок был очень-очень слабый. Ну, там, «Сирена» открылась, ты понимаешь, вообще, «Садко» там…

Синдеева: Да-да, особо никуда не пойдешь.

Каширин: Там мало, клиенты были, по пальцам пересчитать, поэтому я не занимался так плотно. И вот до кризиса 1998, наверное, я первый раз заметил успехи в 1997, потому что, если ты помнишь, в 1997 как-то вдруг оно, поехал рынок куда-то, поехало все как-то так. Я так чувствую прямо, запахло, «Царская охота» открывается, «Марио», какое-то движение. Потом — бам, ты помнишь, 1998 год. И естественно, мы попадаем прямо по полной.

Синдеева: В четыре раза тогда курс, да?

Каширин: Да. За один день практически. Ты заснул, что-то 6.30, проснулся, 24. То есть в какой-то момент мы остановили даже продажу, не знали, что делать. Ну, там вообще все рухнуло. И пожалуй, 1998 год был первым годом, когда уже вот в сентябре, когда после всего этого, после всей этой истории мы сидели, мы были реально на грани закрытия, я помню, это был такой очень нервный период, потому что мы были должны денег поставщикам, нам должны были денег, рубли, наши клиенты. Понятно, что рубли эти девальвировались, что мы попали, у нас там gap такой был, разница между тем, что мы теперь имели…

Синдеева: А какими тогда цифрами вообще исчислялось вот…

Каширин: Ну, маленькими. Там были, дай бог чтобы, мы дай бог говорили о паре-тройке сотен тысяч долларов, то есть это такая небольшая совершенно история. Но и рынок был, слушай… Поэтому, наверное, когда в итоге мы приняли такое решение, я сказал, что нет, давай биться, давай как бы…

Синдеева: То есть не сдаваться.

Каширин: Давай не сдаваться, да. Давай кризис кризисом, но жизнь же не закончилась на этом, куда-то же это вырулит, давай хотя бы попробуем. Я был вынужден окунуться уже гораздо более глубоко, потому что там нужно было уже действительно решать какие-то совсем такие вещи, финансовые, думать, как реструктуризовать эту задолженность. Я такие вещи уже стал делать, сегодня они банальные…

Синдеева: Понятно. А тогда все было в первый раз.

Каширин: Да. И нужно было догадаться, додуматься как-то вот уже, чем предпринимательский мозг отличается, тем, что он неугомонный, понимаешь. Тем что он, видя стену, все говорят — ну, стена, все, а он говорит — так, ага, окей, стена, так…

Синдеева: Будем думать, как обойти.

Каширин: Да. Будем копать, перепрыгивать, обходить? То есть у тебя в голове эти все мысли постоянно крутятся, и ты начинаешь искать решения, понимаешь, считать их как-то. Я логик в принципе по типу мышления, играю в шахматы.

Синдеева: Я все пытаюсь понять мерило вот этого успеха для тебя. Вот какие поинты случались, когда ты…

Каширин: Первое, это драйв внутренний, когда я почувствовал, что меня увлекает эта тема. Потому что именно в кризис, когда я это все разрулил, я вдруг почувствовал, что я чувствую, мне нравится, что я понимаю, что я тут сделал — тут получилось, я тут сделал — тут получилось. Такой бизнес более живой, понимаешь, потому что я начал чувствовать некий масштаб потенциальный. Просто ресторанный бизнес, он ограничен все равно, понимаешь, у тебя вот количество посадочных мест, ты же не можешь их заполнять двадцать раз в день, у тебя есть лимит. А этот бизнес, знаешь, вдруг какая-то глубина такая появилась, ты вдруг раз, почувствовал. И меня это увлекло, это было первое, я считаю, первый знак, когда я почувствовал, что из этого что-то может свариться, потому что вдруг меня это как-то… Это, знаешь, 1999. Просто в 1999, ты помнишь, все стало опять, девальвация вдруг простимулировала совершенно неожиданным образом другие вещи, и как-то все полетело. Потом, я думаю, что мерилом стало, таким тоже вот ощущением первого успеха то, что поменялся покупатель. Во-первых, поехали за границу. Все равно поехали, невзирая на кризис, с 1997 стали ехать больше люди. Понимаешь, да, определенный слой людей, конечно, тогда достаточно узкий, но все-таки поехали. Стали отдыхать, стали приезжать назад с пониманием, что там, что здесь, как по идее должно быть.

Синдеева: Как поменялись вкусы за эти 25 лет россиян?

Каширин: Кардинально.

Синдеева: И потребление. Ты же можешь наверняка сказать, сколько сейчас на душу населения потребляется в России вина, например? Сравнить это, не знаю, с Францией.

Каширин: Могу.

Синдеева: И, например, что же все равно в России пьют больше всего?

Каширин: Смотри, на самом деле в первую очередь поменялась очень сильно культура еды. Вино, оно само по себе отдельно от еды не живет, очень идет за едой, и поэтому первое, что стало меняться, культура еды. Все частные рестораны, которые раньше давали салат «Столичный», оливье, котлеты неважно какие, это все была вот эта вот советская история. «Сирена», пожалуй, была первый ресторан, еще «Садко», я вспоминаю, это все, конечно, были гостиничные такие варианты западной кухни, где первый повар, Патрик Пажес, который учил наших поваров из гостиниц, и де-лос когда появился, это все стало более такой европейской. Как только поменялась еда, во рту другие вкусы, водочка не очень заходит. Комбинаторика не складывается.

Синдеева: Борща нет.

Каширин: Да. И поэтому вино стало приезжать естественным образом во вкус потребителя. Дальше прошел процесс ухода от сладких вин, люди стали понимать, что это тоже не ложится, не то, и активно стали уходить уже к винам сухим. Здесь, конечно, почему Италия так выстрелила, здесь прошел бум итальянской кухни, ну и понеслась вся эта итальянская история, все эти кьянти, поличеллы и все остальное, как продукты очень доступные, очень понятные и так далее, которые захватили массы. «Росинтер», ты помнишь, это было такое бурное движение. Поэтому был вот такой момент. Что касается потребления, к сожалению, потребляем мы очень мало. Надо понимать, что СССР потреблял почти двадцать литров на душу населения. Но у нас были Молдавия, у нас была…

Синдеева: Двадцать литров на душу вина?

Каширин: Двадцать литров на душу населения вина, да. У нас была Молдавия, которая производила…

Синдеева: Грузия.

Каширин: Грузия. У нас была Украина, южная страна по типу потребления. То есть у нас было много южных республик, которые, в общем, вино для них было естественным напитком, они производили еще дополнительно. Надо же было тоже сбывать, это же агробизнес. Потом, когда все развалилось, когда Горбачев пришел, ты не поверишь, три литра, вырубил виноградники, и мы упали в три литра, то есть это вообще считай ноль. И мы сейчас еле-еле поднялись на восемь.

Синдеева: На восемь литров вина потребляется?

Каширин: Да.

Синдеева: Что же все равно в России больше всего пьют? Водку? Пиво?

Каширин: Нет, мы пивная страна. Мы, к сожалению, довели страну до уровня, как мы это называем, страна победившего пива.

Синдеева: А почему?

Каширин: Во-первых, надо понимать, что вся пивная индустрия в нашей стране принадлежит западным гигантам. Лоббизм западных гигантов — это звонки премьер-министров, и работа премьер-министра страны с нашей страной. То есть это не какой-то лоббист, потому что это Карлсберг, это САН ИнБев, это гиганты миллиардные, огромные компании. Вся пивная индустрия в нашей стране принадлежит им, поэтому полная поддержка, все что угодно, пиво всегда было приравнено к соку, к воде.

Синдеева: Почему? В чем приравнено, где? По акцизам, по…

Каширин: Как тип продукта, представляешь? Это был не алкоголь.

Синдеева: По пошлинам, по акцизам?

Каширин: По отношению государства, оно не было признано алкоголем. То есть все знают, что алкоголь, но регулировалось оно как… То есть, если все остальное регулировалось все жестче, жестче и жестче, то пиво… И пиво в какой-то момент получило настолько гигантские преференции, что оно продавалось, ты помнишь, на каждом углу. У нас пошел пивной алкоголизм у детей, по сути, в 12 лет, в 13 лет, в 14 лет, покупали пиво, никто даже не следил, что они покупают пиво. И мы стали потреблять какие-то там страшные литры, я не помню, что-то там 90 или 80 литров на душу населения.

Синдеева: А сейчас падает?

Каширин: Сейчас падает. Они ругаются, говорят, что вот, наша отрасль… Да нет, ребята, вы просто были в космосе в какой-то момент, ну пожали в космосе свои урожаи большие, возвращайтесь на землю. И водка сейчас падает, потому что тоже у нас была водка на взлете, от безысходности, ты понимаешь, вот эта вся история, когда народ весь бухал.

Синдеева: А сейчас нет?

Каширин: Сейчас гораздо меньше, сейчас водка… Много государство делает для того, чтобы в целом сместить баланс в сторону слабоалкогольной структуры потребления. И здесь, конечно, водка, ну как, ну это нормально, водка была, есть и будет, но должна быть какая-то пропорция.

Синдеева: Смотри, вы столько лет занимались вином, вы одни из самых больших, наверное, специалистов по вину в России, по тому, какое вино, вы следите за новыми рынками и так далее. И вдруг вы недавно создаете свой водочный бренд «Онегин». Скажи, это вот такая жадность, попробовать этот рынок?

Каширин: Нет, ну какая жадность…

Каширин: Понимаешь, как любой бизнесмен, ты рассуждаешь, у тебя есть прагматичные, рациональные какие-то внутренние причины и аргументы, и эмоциональные. Рациональная простая причина такая, что мы компания-дистрибьютор, у нас проложены все, так сказать, каналы сбыта, все контакты с потребителями есть. Мы можем продавать все категории алкогольных напитков в принципе. Продавать чужую водку экономически бессмысленно, тут дело не в жадности, просто сама так устроена индустрия, что если кто-то будет производить, а я буду чужой бренд продавать, это мне, как дистрибьютору, невыгодно, очень мало денег. Вообще вся массовая водка это микроскопические доходы, вот эта вся масс-маркетная история. Ты должен сам иметь завод, ты должен быть гигантом по дистрибуции, чтобы эти копейки оставались у тебя. Поэтому сегодня, ты видишь, консолидация рынка происходит. А «Онегин», как концепция, он ушел в такой суперпремиальный сегмент, очень высокий, с большой эмоциональной составляющей, мы пытались через «Онегина» выразить как бы свое видение этой категории, понимаешь. Это не какой-то гигантский бизнес, ну, во-первых, что называется, почему бы нам не продавать высокомаржинальную водку? Что здесь…

Синдеева: Скажи, а вопрос этический, он вообще возникал? Вино — это такой благородный напиток, как ты правильно сказал, к правильной еде и так далее. Никто не считает, если даже употребляет каждый день какое-то количество вина, себя алкоголиком. Водка — это все-таки такой более жесткий напиток. И вообще стоял вопрос внутренний у вас — этично ли нам производить собственную водку и продавать?

Каширин: Не стоял.

Синдеева: Не стоял.

Каширин: Этичность в другом. Нам неэтично, первое, заниматься нелегальным бизнесом, не платить акцизы и производить водку… Не обсуждаем, неэтично. Второе, мы не будем производить какую-то, я извиняюсь, такую базовую неинтересную плоскую водку, в которой нет ничего. То есть мы хотели, это был, конечно, челендж большой, кстати говоря, мы хотели создать продукт, во-первых, с другим лицом.

Синдеева: Как у водки можно создать другое лицо? Вот я иногда очень люблю водку, правильно, под специальную еду, но вот когда меня официант если вдруг спрашивает, вам какую водку, такую, такую или такую, я в растерянности, потому что, на мой взгляд, хотя она правда отличается, но разницы глобальной нет, в отличие от вина.

Каширин: Сегодня все водки качественные. По большому счету, сегодня нельзя сказать, что вот ой, эта качественная, а это некачественная, они все качественные. Вопрос в нюансах вкуса, во-первых. Во-вторых, водка все равно это эмоциональное потребление, и какую ты водку выбираешь, это немножко твое отношение и твой взгляд на мир. Я не буду называть бренды, я не знаю, насколько это можно…

Синдеева: Можно-можно.

Каширин: Я буду говорить, «Белая березка» — это такая душа родная, понимаешь. «Русский стандарт» — это какая-то другая эмоция, «Белуга» — третья и так далее, то есть человек себя ассоциирует. На Западе водка называется очень правильно, они говорят, что водка в мире напитков это единственный напиток affordable luxury, то есть доступного люкса. Почему? Потому что супердорогая водка стоит, например, 30 долларов.

Синдеева: Но они ее по-другому пьют, вообще не так, как у нас.

Каширин: Подожди, вопрос не в этом. А в том, что 30 долларов за суперводку может отдать много кто. А супервиски уже будет стоить просто…

Синдеева: Понятно.

Каширин: Поэтому они и говорят, что водка — это affordable luxury, и этой аудитории нужны эти ценовые сегменты. Человек должен в какой-то момент, например, чисто эмоционально почувствовать себя крутым, и выпить водку не за триста рублей, а за тысячу, потому что вот… Понимаешь?

Синдеева: Поняла. Раз коснулись цен.

Синдеева: Вот, приезжая в Европу, с огромным удовольствием, особенно в винных регионах, Франция, Италия, Испания, конечно, покупаем местное вино. Ты заходишь в магазин, там вино стоит пять, пять с половиной, и это очень хорошее местное вино, идеально ложащееся под эту кухню, настроение, солнце и так далее. Иногда мы находим какие-то сорта, которые нравятся, ты приезжаешь в Москву, ты находишь их здесь, и это стоит в разы дороже. 20-25 долларов, может быть, если сравнивать с европейскими пятью. Почему его финальная цена такая?

Каширин: С точки зрения вот этой разницы в цене, конечно, наиболее драматическая разница в самых дешевых винах.

Синдеева: Конечно, я про это и говорю.

Каширин: Те вина, которые стоят, например, на полке два евро.

Синдеева: Давай вот пять возьмем. Пять с половиной.

Каширин: Я просто, не важно, я просто объясню, почему. Потому что, во-первых, должны все понять, Россия находится слишком далеко от винодельческих регионов, то есть у нас cost доставки весьма себе существенный. Мы, например, возим только холодильными фурами, соответственно, это дорогое удовольствие, машина едет долго, и цена на бутылку получается достаточно высокой, 45-50 центов.

Синдеева: Ну вот можно, давай, просто допустим, например, условно, если бутылка в закупке стоила, не знаю, два евро.

Каширин: Да.

Синдеева: К нему прибавилось еще 40 центов доставка.

Каширин: А это уже 20%.

Синдеева: Да. Так, плюс.

Каширин: Потом мы должны на промежуточном складе до Российской Федерации, до границы, на западном складе, обклеить ее акцизной маркой. Работают иностранцы, соответственно, кому там еще работать. Это не дешево, соответственно, у нас уходит примерно на все может уходить до 15-20 евроцентов, на одну бутылку.

Синдеева: То есть еще плюс 15 центов.

Каширин: Да. В зависимости, бывает бутылки упакованы в деревянные ящики, их открываем медленнее, если она обернута в бумажку, еще замедление операции. Все считается у них. Ты арендуешь склад, понимаешь, да?

Синдеева: Да. Так, склад, аренда.

Каширин: Сейчас стало еще сложнее, потому что мы эту марку сканируем, помарочный учет. После этого, в России весьма умеренные налоги, импортные пошлины, 12,5%, то есть мы должны прибавить к этой цене транспорт, перевалочные и все вот эти обклеечные расходы, прибавить к этому 12,5%.

Синдеева: То есть условно уже почти три евро, плюс 12%.

Каширин: Почти три, да. Плюс акциз, который сейчас у нас 18 рублей на бутылку, примерно это еще порядка 15 центов. У нас получится почти три евро, 12% это еще 35 центов, плюс еще 15, уже 3,50, плюс НДС. 4,20 вот он только приехал сюда. Еще мы ничего даже не заработали.

Синдеева: За два купили, за 4.20 уже приехала.

Каширин: Да, это мы только растаможили его, положили на склад. Дальше у нас, пока нашу маржу оставим, нам надо понимать, что если мы идем в ритейл, будьте готовы, это плюс 100%.

Синдеева: Ритейл просто меньше не…

Каширин: Восемьдесят. Тут вопрос не в их жадности, тут много нюансов. Все говорят: «Они жадные!». И да, и нет, потому что, с одной стороны…

Синдеева: То есть уже четыре евро плюс четыре евро ― восемь, плюс ваша еще какая-то?..

Каширин: Да, на полке должно вот это вино, восемь надо его ставить, потому что… Но нам нужно оставить себе запас, потому что нам нужно оплатить в России всю логистику, всех наших людей, все наши офисы. Это минимум 20–25% только у нас издержек.

Синдеева: И плюс какая-то прибыль.

Каширин: Да.

Синдеева: Итого вот эта бутылка, которую купили за два евро, получается…

Каширин: Она десять-двенадцать евро приедет на полку.

Синдеева: Двенадцать евро на полке.

Каширин: Да. Но еще почему? Потому что, смотри, даже когда прибыль я оставляю, когда я прихожу в ритейл, он говорит: «Ты должен дать мне такую цену, чтобы я, значит, поставил, нормально продавал и еще ты мог дать мне на промо скидку. Во время промокампаний 15–20% ты должен дать мне скидку, чтобы я тоже понизил цену и так далее».

То есть я должен оставить запас себе такой, чтобы я еще мог скидки эти давать.

Синдеева: Недавно были, это я из твоего интервью узнала, внесены изменения в закон о торговле.

Каширин: Да.

Синдеева: После которых отношения между поставщиками и ритейлом улучшились как-то, да? Что-то…

Каширин: Они стали лучше. Более прозрачные.

Синдеева: Что значит, расскажи? Что это значит? Вот просто можешь объяснить?

Каширин: Тоже могу просто объяснить. Раньше была какая система? Условно говоря, мы давали цену в ритейл, ритейл давал наценку, но после продажи я еще должен был со своей цены, по которой я продал, вернуть им часто своей прибыли в виде ретробонуса на маркетинг.

Синдеева: За место на полке типа.

Каширин: Это отдельно.

Синдеева: А, это отдельно.

Каширин: Это ты отдельно платил. И причем это не гарантировало твоих продаж. Например, через три месяца могли сказать: «Плохо продается, до свидания». А деньги, что ты заплатил, пропали.

То есть сама модель была сделана по принципу скрытых доходов. То есть ритейл говорил: «Ой, я нацениваю всего 30%». Да, верно, но я потом возвращаю еще сорок. И получались там цифры гигантские.

Синдеева: А это было как-то не официально, не прописано? То есть что значит 40% возвращаешь?

Каширин: Например, там были какие-то сторонние маркетинговые агентства, куда мы пуляли на маркетинг, были какие-то там…

Синдеева: Потому что это не регулировалось законом.

Каширин: Да, это как бы наши договоренности.

Каширин: А им так выгодно работать, потому что на самом деле эта система прилетела с Запада. Procter & Gamble, вот эти все западные компании ― они так работают. И когда наш ритейл стал большим, они стали это разворачивать под себя, как у них это устроено, ритейл, у нас же умные ребята, они думают: «Блин, да это же Клондайк! Мы же так можем и с другими! С ними мы не можем, потому что они большие, а с другими-то мы можем, мы же большие». И все развернули.

Синдеева: И вот этот закон, который сейчас поменялся, что он позволил?

Каширин: Он запретил все это. Ретробонус 5%, в которые включается еще и набор услуг.

Синдеева: Как принимался этот закон?

Каширин: Это была война.

Синдеева: Условно, это было лоббирование индустрии серьезное такое или так? В ритейле же тоже лоббисты есть.

Каширин: Да, вот это была схватка между поставщиками и производителями и ритейлом, потому что самое обидное, что это достаточно глупая ситуация, потому что мы должны думать о потребителе, что ему-то лучше, потому что он покупает. Чем больше купит, тем лучше всем. Но настолько эта система укоренилась в мозгах, что как будто всех заклинило, понимаешь?

Мы говорим: «Вопрос же не в том, что мы хотим себе деньги у вас отжать, а вопрос в том, что ваша система нас банкротит, по сути». То есть компании стали реально падать. Денег нет, ритейл все высасывает, понимаешь? Невозможно развиваться. То есть, скажем так, лоббизм был… Это уже даже не лоббизм был, это уже политическая стала ситуация. Тогда был Зубков вице-премьером, а он все-таки человек с агропрошлым. Он, когда немножко погрузился, понял гораздо более фундаментальные последствия, которые могут быть, если не отрегулировать. Ну да, ритейл выиграет, а эти сдохнут, а что тогда мы будем делать в стране?

Синдеева: Понятно. То есть сейчас, слава богу… Господи, так приятно слышать, когда в государстве какие-то законы меняются, которые помогают.

Каширин: Но…

Синдеева: Что? Не все?

Каширин: Но русский народ же не глупый в том смысле, что и в этом законе все равно находятся лазейки. Надо просто не забывать о том, что это нормальный разговор разных по рыночной силе игроков. Почему на Западе все регулируют? Потому что они понимают, что ритейлер ― это компания с миллиардными оборотами, а любой поставщик ― компания с миллионными оборотами. Как они могут разговаривать? Только сильный ― слабый, все, другой модели быть не может.

Поэтому надо регулировать определенные вещи так, чтобы сильный не раздавил слабого, слабый не пользовался своей позицией слабого, и оставить рыночный какой-то механизм. Но главное ― публичность, клиент, потребитель, вот эта возможность проинспектировать, не знаю. А когда у тебя доходы скрыты где-то, ты не можешь даже понять, понимаешь, как до конца это устроено.

Синдеева: После санкций активно развивается производство вина в Крыму сейчас, в Краснодаре. Да, все, наверно, в этих двух регионах. И мы правда видим сейчас на полках и в ресторанах уже вина, и некоторые из них очень даже неплохого качества.

Скажи, пожалуйста, это вообще такая перспективная штука? Россия может стать, пусть в этих только регионах, интересной площадкой для развития винной индустрии?

Каширин: Безусловно, Россия может стать. Здесь я думаю, что импортозамещение ― просто на гребне этой темы немножко это все подсветилось. Это первое. Второе ― просто по времени те ребята, которые начали инвестировать в винный бизнес какое-то время назад, вот эта ситуация 2014 года просто по времени пришла как раз к тому моменту, когда у многих стали появляться продукты как раз, потому что виноградарство, ты знаешь, дело небыстрое, да.

Синдеева: Длинное.

Каширин: Поэтому здесь такая комбинация временных факторов произошла. Но надо сказать следующее: конечно, Краснодарский край, особенно Ростовская область, находится в зоне так называемого рискового виноделия по климату. Потому что, конечно, там немножко и заморозки зимой, и возможность не вызреть винограду. Это все есть. Есть отдельные места, очень даже классные с точки зрения винопроизводящих всех параметров.

Но, понимаешь, у нас нет в стране, что касается вина, нет системы глобального управления территориями с точки зрения понимания, что вот эта территория винная, природой так дано. Это не вопрос, хочу я, не хочу. Это помидоры так можно сажать: тут помидоры, тут огурцы. А это мы понимаем, и надо ее вычищать, и это винный кластер. Вот этого нет, понимаешь? И там что-то кто-то где-то, как хочет, пытается.

Крым ― идеальная территория. Понятно, не вся, да, но там очень много земель, прекрасно подходящих. Но нет управления. Понимаешь, нет управления на вот этом более глобальном уровне, как на Западе. На Западе четко все это следят. Регион Шампань следит и так далее.

Синдеева: Но там же вообще опять же другая культура. И там действительно страны винодельческие гордятся.

Каширин: Национальное достояние.

Синдеева: Да, это национальное достояние. Гордятся своими производителями, своей этой землей, виноградниками. У нас этого в принципе нет.

Каширин: Но это будет.

Синдеева: Скажи мне, насколько… Вот ты считаешь, это будет?

Каширин: Конечно.

Синдеева: Когда?

Каширин: Хороший вопрос! Но просто, понимаешь, ты должна понять, что у нас даже в СССР, чтобы просто люди понимали, да, вдумайтесь: в СССР не было классических винных хозяйств. В СССР была система: вот это кооперативы, которые выращивают виноград.

Синдеева: Да, а вот эти…

Каширин: А вот это технологи, представляешь, которые делают вино. И поэтому это называется винный завод, что вообще нонсенс, а это колхоз, значит, там агроферма какая-то. И они между собой никогда не работали по-настоящему правильно, потому что технологи всегда хаяли этот виноград.

Синдеева: Понятно.

Каширин: А виноградари всегда… И поэтому отношение к вину такое.

Синдеева: Свое собственное производство вина у вас есть сейчас? У вас есть в Италии виноградники или где-то? Свои собственные.

Каширин: Да.

Синдеева: А вы под своим брендом выпускаете или вы покупали уже готовое хозяйство?

Каширин: Нет, мы купили виноградники.

Синдеева: Уже выпускаете свое вино?

Каширин: Вот у нас урожая 2015 года вино готово, урожая 2016 года вино готово. Мы как раз сейчас занимаемся финализацией…

Синдеева: Там же есть бренд?

Каширин: Вот как раз мы сейчас занимаемся с итальянским маркетинговым агентством финализацией всего, так сказать, имиджа, у нас есть название, все уже есть. Сейчас мы занимаемся как раз… Look вот этот, look and feel.

Синдеева: Если сравнить отношение государства в смысле именно отношения, поддержки и так далее, например, в Италии и в России, это?..

Каширин: Сейчас, конечно… Скажем так, в Италии меньше денежной государственной поддержки, денежной меньше. Она есть, но ее немного. Но в Италии гигантская поддержка административная. Что нужно? Мэр города прибегает: «Только скажи, что надо. Мы вот такие не денежные вещи все поможем. Тут согласуем, тут то, тут какую-нибудь дорогу включим в план реновации. Говори, что нужно». У нас вот этого ноль практически.

Синдеева: А у нас что, есть денежная?

Каширин: Но у нас есть денежная поддержка, потому что государство наконец-то сообразило, что высадить виноградники и перевысадить, выкорчевать и высадить заново ― это очень капиталоемкая история. И что если мы хотим эту индустрию поднять тут, либо нужны очень длинные деньги, либо надо помогать. А у нас пока не формируются семейные винные хозяйства, понимаешь? Заход в эту тему остается дорогим. Вот эта субсидия, которая сейчас пошла, ― это большой плюс, понимаешь?

Но в Италии это не очень нужно, потому что многие вещи уже сформированы веками там, все это есть. И виноградники обновляются, понимаешь?

Синдеева: Понятно.

Каширин: Другая немножко ситуация.

Синдеева: В Грузии, вы купили виноградники в Грузии.

Каширин: Да.

Синдеева: Что у вас там?

Каширин: В Грузии мы не купили виноградники, в Грузии мы купили пустую землю.

Синдеева: Так, вы посадили?

Каширин: Be in field.

Синдеева: Да. Посадили уже?

Каширин: Да, мы посадили. Но мы все еще сажаем. Мы посадили сейчас, пожалуй, около 80 гектаров из 120.

Каширин: Когда мне мои сотрудники говорят: «А где у нас бизнес-план?», я им говорю: «Слушайте, ребят, вы должны представить, что нет бизнес-плана». У меня нет бизнес-плана вообще. По Италии еще более-менее, а по Грузии ноль бизнес-плана. Просто эмоция, желание. Желание попробовать.

Понимаешь, когда ты дистрибьютор, когда ты любишь эту тему и вдруг понимаешь, что есть, скажем так, земля грузинская, которая всегда рождала виноград и может рождать виноград очень хороший, и у нас рынок этого вина растет, грузинское вино очень активно, уже четвертое место занимает, если не третье. Третье, по-моему, даже, обогнало.

Так вот, есть эта земля, которая хорошо воспринимается нашим потребителем. Там люди делали всегда вино, но делают его сейчас не совсем так, может быть, как мы считаем. Можно же попробовать. Рядом же, понимаешь? И по-русски же говорят.

Синдеева: А скажи, как ты считаешь, если вы только сажаете, это когда у вас первый случится урожай и когда первое вино, может быть?

Каширин: Мы думаем, что вот так где-то что-то такое серьезное будет между 2022 и 2025 годом.

Синдеева: А Грузия поддерживает вообще, помогает?

Каширин: Нет.

Синдеева: То есть там нет…

Каширин: Она поддерживает, но там другие проблемы, которые нам, конечно, очень не нравятся. В отличие от Италии, например, где иностранцы ― welcome, сейчас Грузия из-за того, что у них массовая скупка земель происходит со стороны стран арабского мира, происходила, они испугались, они сейчас всех иностранцев, а мы же, естественно, иностранцы, компания принадлежит нам.

Они сейчас все иностранные компании ограничили в любой поддержке, мы ничего не получаем. Соответственно, мы ничего не можем сделать. А так у них только льготный кредит, никаких субсидий. Наши в этом плане более продвинутые и более… Государство у нас более, я считаю, эффективно и более целеустремленно действует.

Синдеева: Вот что я наблюдаю? Происходит вообще такое упрощение. Мы сейчас говорим, наверно, про сегмент дорогого вина. Для красного вина такой бокал, для белого такой, шампанское ― такие виды. Более того, даже для красного вина отличаются бокалы. Сейчас мы наблюдаем во всех модных ресторанах, барах, что бокалы одного вида, одной формы, даже шампанское уже подается в других бокалах.

Это опасно, условно, для вашего бизнеса, вот такое упрощение. Или, например, всегда считалось: белое вино к рыбе, красное к мясу. Но это же тоже ерунда?

Каширин: Скажем так, не то чтобы это ерунда. Немножко по-другому я отвечу. Есть классические сочетания, которые считаются, скажем так, очень выверенными и сбалансированными по сочетанию вкуса у тебя и так далее. Но это абсолютно не отменяет того, что ты можешь делать то, что ты хочешь. И если тебе это вкусно, почему нет? Почему ты должна? Поэтому это не отменяет одно, так?

Что касается демократизации, я согласен. Мне нравится этот тренд на упрощение и в кухне, и вообще отношение и так далее. Но это не заменяет опять же то, что было, а начинает нормально расслаивать индустрию, когда мы понимаем, что вот здесь просто это не нужно. Это easy, можно так, можно так. Но там и шампанское наливается, не требующее, понимаешь, тех утонченностей и изысков, и потребитель приходит, он не готов различить какие-то нюансы.

Когда мы с тобой говорим все-таки о местах более высокого уровня, где и кухня, и отношение, и клиент приходит, то там это все по-прежнему так. И это нормально, понимаешь, it's OK.

Синдеева: Понятно, то есть это расслаивается просто.

Каширин: Любая индустрия так устроена. И фэшн-индустрия так устроена, и автомобильная, и любая другая.

Синдеева: Вот придет через десять лет поколение, которое в принципе скажет: «Чуваки, это родители наши бухали всю жизнь, а нам не нужно, мы нормально, у нас тут спорт, здоровые коктейли».

Каширин: Слушай, конечно, трудно вообще просчитать все на свете.

Синдеева: Но вы это все равно?..

Каширин: Я не вижу в этом рисков, так если честно, потому что, понимаешь, какая история? Все-таки большая категория людей, несмотря на то, что они ЗОЖники, кто бы они ни были, но они здравые люди. Понимаешь, если даже врачи сегодня говорят, что какое-то микроскопическое потребление алкоголя определенного… Все вред, понимаешь? Вообще все вред. Когда вы говорите: «О, это вредно», а что не вредно-то?

Синдеева: Я согласна.

Каширин: Понимаешь? В каждом продукте что-то тоже вредное есть. Поэтому они все равно будут потреблять. Мы готовы к тому, что культура будет совершенно иной, но мы также понимаем, что и количество потребляющих людей будет гигантским, это просто очень long term, такая долгая история.

У нас меняются уже поколения. Я вижу молодых ребят, городские жители, им все равно это интересно. Наша индустрия городская, она не деревенская, понимаешь? Потому что, конечно, в деревне не нуждаются сейчас, в этой деревне сегодняшнего дня, да? Поскольку у нас страна все-таки урбанизируется активно и этот вектор на урбанизацию очевиден, то, конечно, для нас сейчас гораздо больше перспектив.

Потом, я верю в то, что мы удвоим потребление с 8 литров до 16, потому что любую страну возьми, Данию, Норвегию, Швецию…

Синдеева: За счет чего, как ты считаешь? За счет сокращения потребления крепких напитков, водки или пива?

Каширин: Первое ― сокращение крепких напитков, и пива тоже в том числе, потому что…

Синдеева: Это хороший тренд вообще, да?

Каширин: Конечно, конечно. Послушай, я не считаю пиво вредным, так сказать, как индустрия, да, потому что это очень спорный момент, но в пиве есть тоже свои отрицательные последствия. Посмотрите на…

Синдеева: Пивные животики.

Каширин: И все остальное, да, понимаешь? Поэтому баланс сместится ― раз. Второе ― все-таки опять же в долгосрочной перспективе мне трудно представить, что российские власти будут целенаправленно убивать экономику и понижать уровень жизни людей, превращая их в нищету. Просто это неправильно, понимаешь?

Соответственно, как бы медленно это ни двигалось, но тренд все равно будет на хоть какое-то улучшение качества жизни, следующие поколения хотят жить как нормальные люди. Нормально питаться, пить нормальные напитки, заниматься нормально спортом и так далее. Поэтому мы думаем, что расширение клиентской базы и вот это смещение потребления в совокупности приведут.

Синдеева: Великие французские дома, великие, где все очень традиционно, очень консервативно.

Синдеева: Кому сейчас принадлежат эти великие дома и есть ли тренд на скупку, не знаю, китайцами, еще кем-то этих домов…

Каширин: Великих домов очень много.

Каширин: Петрюс ― семейное хозяйство. Шато Марго ― семейное хозяйство.

Каширин: Шато Латур принадлежит Франсуа Пино, миллиардеру, все знают.

Синдеева: Но французу все равно, да.

Каширин: Gucci, вот эта группа и так далее. Bottega Veneta и прочее. Соответственно, идеология у него все-таки семейная. Дальше: Бернар Арно, LVMH. Это Шеваль Блан и Шато д'Икем. Это тоже акционерное общество, но дух там семейный. Так, Мутон-Ротшильд ― можно не объяснять. И Лафит-Ротшильд. Две семьи. Это мы берем сейчас, топ Бордо взяли.

Синдеева: Да.

Каширин: О-Брион ― герцог Люксембургский Роберт, семейное хозяйство.

Синдеева: То есть не пускают туда таких больших иностранцев?

Каширин: Послушай, это на миллиарды. У тебя есть счет, экономики нет никакой, то есть ты купишь Шато за миллиарды и будешь владеть.

Синдеева: Китайцы могут же себе позволить это.

Каширин: Китайцы прагматичные.

Синдеева: Да?

Каширин: Да. Зачем покупать?

Синдеева: Как? Они, во-первых, его потребляют. Во-вторых, это точно так же, как престижное владение яхтой.

Каширин: Скажем так, некоторые вещи не продаются. То есть они не продаются, и все.

Синдеева: Вот!

Каширин: Да, то есть есть вещи, которые… Семья не продается. Например, Сассикайя, да, я просто дружу, я со всеми этими людьми общаюсь, да. В Сассикайю не раз были заходы, и всегда был один и тот же ответ: «Это семейный актив, который не продается. Не обсуждается даже, цена вообще не имеет значения».

Поэтому есть вот такие хозяйства, а есть великие дома, которые уже продали, и они принадлежат концернам, страховым компаниям и так далее. Там остается подход, но духа семейного нет, понимаешь, да? И это, возможно, будет объект перепродажи, например.

Синдеева: Американцы вышли на рынок вина не так давно, очень быстро, очень активно.

Синдеева: Американцы могут победить эти великие, не знаю, французские дома?

Каширин: Это не очень правильное сравнение. Не могут победить, как и французы не могут победить американцев, потому что это левая и правая рука, условно. Мы делаем здесь вот так, и это наш взгляд на нашу землю, мы вот так себя видим и так выражаем себя, а мы делаем вот так, мы так считаем, потому что нам это ваше не нравится что-то. Что-то мы у вас берем.

Американцы очень многие вещи переняли, естественно, и делают вина по классической французской технологии, по сути. Другое дело, что они, например, любят делать вина несколько иного типа. Но это может пройти, потому что, понимаешь, французские топовые вина все равно идут к элегантности, они идут к тонкости, к легкости пития. Не к тяжелости, к таким чернилам концентрированным, была мода такая, знаешь, таким высокоградусным, ух! Нет. А американцы еще там. Но они все больше начинают понимать, что все равно вкус уходит в другое место, и они меняются.

Да, гигантский рынок, так триста миллионов населения.

Синдеева: Да, да.

Каширин: Они когда начали пить, так это что было там! Ты не представляешь, какой был бум. Туда все вина на экспорт ушли. И, конечно, они тут же смекнули, как и китайцы, которые знаешь сколько виноградников высадили? Китайцы уже сейчас чуть-чуть, и будут там в топах по производству, по объему, потому что они тоже рассудили.

Синдеева: Но они будут на свой рынок работать, да?

Каширин: И американцы точно так же. Они рассудили: хорошо, мы столько импортируем, значит, мы можем и здесь. Климат-то слава богу! И вся Калифорния, посмотри.

Синдеева: Да.

Каширин: Да. И в Орегоне, и в Вашингтоне, и в каких-то еще штатах, в которых, казалось бы… В Канаде, в Торонто вино делают! Уже, я не знаю, там север!

То есть это вопрос просто желания, опять же, видимо, поддержки, наличия капитала и умения из этих зон делать туристические кластеры, потому что, понимаешь, вот эта наповская история же живет какой жизнью, понимаешь? Там сколько движения! А там еще и Силиконовая долина. Там вообще Клондайк! 

Им не надо продавать на экспорт, там все скупают.

Синдеева: Да.

Каширин: Фейсбуки, Эпплы, Гуглы, Майкрософты.

Синдеева: Да, потому что мы несколько раз пытались узнать, кто возит, например, какое-то американское вино, которое нам понравилось, в Россию. Говорят: «Нам не надо в Россию вообще даже заворачивать».

Каширин: Да, да. Так я тебе могу сказать, что я десять лет некоторых виноделов ждал, чтобы они дали мне квоту. Я ездил туда, они не отвечали мне ни на мейлы, ни на что. Приходилось приезжать, стучаться. Одному виноделу мои друзья написали письмо, но письмо, понимаешь? Потому что хозяйка была олдскульная женщина, читала только письма. И ее друг написал ей письмо про нас.

Синдеева: И что?

Каширин: И оно пока дошло, пока она ответила…

Синдеева: Согласилась?

Каширин: Да. Вот так.

Синдеева: Все. Три блиц-вопроса коротких в конце. Что такое оранжевое вино?

Каширин: Слушай, я вот сам даже не могу до конца понять, когда мне об оранжевых винах говорят. Я не могу тебе ответить.

Каширин: Возможно, это вина, выдержанные все-таки в керамических квеври, в этих наших…

Синдеева: Как в Грузии, ты имеешь в виду?

Каширин: Да, сейчас тренд на амфоры пошел, и вина там получаются действительно оранжеватые, понимаешь? Но это разное, надо смотреть. Сам термин «оранжевое вино», может быть, более сложный.

Синдеева: Поняла, ладно, не буду тебя мучать. Бутик, винный бутик в Лондоне.

Каширин: Hedonism.

Синдеева: Hedonism Чичваркина.

Каширин: Да.

Синдеева: Как?

Каширин: В каком смысле?

Синдеева: Нравится тебе, не нравится?

Каширин: Нравится, конечно, а почему мне должен не нравиться? Женя молодец.

Синдеева: Не знаю, я тебя спрашиваю, как профессионала. Мне-то очень нравится, я захожу и схожу там с ума от этой красоты и выбора.

Каширин: Нет, Женя молодец. Женя большой умница, потому что он не только сделал визуально интересный контент, он погрузился в тему очень глубоко. Но у Жени совсем другой рынок. У Жени Лондон, где гигантские деньги, коллекционеры, арабы богатые, индусы, китайцы. Он делает столько продаж такого дорогого товара, который в Российской Федерации просто никто не покупает, понимаешь?

Синдеева: При мне пришел один китаец, прямо при мне, я была, и почти на миллион, по-моему, что-то там купил.

Каширин: Да, понимаешь? У нас даже есть наши все… Меня многие спрашивают: «О, ты, наверно, снабжаешь наших олигархов?». Я говорю: «Нет». Потому что наши олигархи сегодня, они все очень богатые ребята, у всех свои самолеты либо они живут на две страны. Здесь нет смысла покупать просто.

Синдеева: Нет смысла.

Каширин: Поэтому у нас такого рода проекты сегодня… Он когда-то грозился: «Я в Москве»… Я не очень в это верю.

Синдеева: Через сколько, как ты считаешь, вернее, на каком следующем юбилее компании Simple мы с тобой можем встретиться?

Каширин: На 50 лет.

Синдеева: Прекрасно.

Синдеева: В связи с 25-летием вы делаете Simple Expo. Ты можешь сказать, что это такое? Знаешь, слово «экспо» сразу вызывает скучные такие эмоции.

Каширин: Потому что мы не знали, как это назвать. По сути, это большой винный фестиваль мирового уровня, аналогичный тому, что делает, например, ведущее в мире винное издание Wine Spectator. Это самый уважаемый журнал, который собирает в Нью-Йорке, в Чикаго, в Лос-Анджелесе такие специальные wine testings, куда приходят виноделы серьезные со своими винами. Люди покупают билеты, самый дешевый ― 350 долларов. До двух тысяч доходит билет на мастер-классы и так далее. И туда съезжается очень много людей, винных любителей, рестораторов, потому что они могут попробовать, поговорить и так далее.

Мы делаем такую штуку. Мы такую делали первый раз в 2004 году, на десятилетие, но тогда было у нас меньше поставщиков, меньше вообще было представлено вина. Сейчас будет больше 500 вин, 70 мастер-классов. То есть это реально уникальное…

Синдеева: Скажи, то есть ты просто заходишь с улицы, покупаешь билет.

Каширин: Да. Ты можешь купить разные билеты.

Синдеева: Да.

Каширин: Ты можешь купить только на гранд тестинг в большой зал, где вот эти 500 вин и больше ста поставщиков. Ты можешь докупить специальный билет в зону супервин.

Синдеева: Просто захотела пойти выпить. Можно туда пойти?

Каширин: Да, кстати говоря, я могу сказать, что с точки зрения цены то, что человек там попробует, там нет лимита, да.

Синдеева: А сколько стоит билет?

Каширин: Для тех, кто покупает сейчас, 2500 за день, а так будет стоить 3500. На два дня, по-моему, 4500. На самом деле всего два дня мы делаем, потому что они все прилетают.

Синдеева: И когда это, конец мая?

Каширин: 31 мая и 1 июня, да. Понимаешь, даже дело не в том, что 25 лет Simple. Это вообще уникальная штука. Понимаешь, это сродни тому, как приехали бы сюда 50 лучших рестораторов.

Синдеева: А приедут виноделы именно?

Каширин: Да.

Синдеева: То есть дома приедут?

Каширин: Да.

Синдеева: И они будут сами представлять?

Каширин: Да. Они будут причем стоять за своим столиком.

Синдеева: Да?

Каширин: Да.

Синдеева: То есть я могу прийти в какой-нибудь, не знаю, бургундский дом.

Каширин: Да.

Синдеева: И мне…

Каширин: Поговорить, обменяться, контакт свой получить, приехать к ним потом в гости.

Синдеева: То есть рестораторы в том числе могут там… Хорошо, они же могут прийти и напрямую договориться с производителями.

Каширин: Нет, невозможно.

Синдеева: Почему невозможно?

Каширин: В Россию потому что невозможно с этим урегулированием ничего поставлять. Все равно есть эксклюзивные контракты и так далее.

Синдеева: Понятно.

Каширин: Наша задача, чтобы потребитель, вообще винный любитель смог эту культуру, вообще все это обилие как-то в одном месте ухватить, потому что проблема России в чем? Посмотри, у нас вообще нет винной выставки. То есть ты посмотришь реально на календарь событий, в нашей стране нет ни одной нормальной винной выставки. Это тоже проблема, понимаешь? Мы большая страна, мы большой рынок. Для многих виноделов Россия входит в топ-5 стран.

Синдеева: А где это будет?

Каширин: Это будет конгресс-центр около гостиницы «Украина».

Синдеева: А, да, я поняла где. Да.

Каширин: Мы весь его отстраиваем, там внутри специальным образом делаем. Там очень интересные мастер-классы. Будут открываться вина 50-х годов, 60-х годов, 70-х годов на мастер-классах. Там некоторые вещи просто уникальные.

Синдеева: Тогда надо идти! Значит, это когда? 30-го?

Каширин: 31 мая и 1 июня, да.

Синдеева: 1 июня. Simple Expo. Максим Каширин. Поздравляю с 25-летием.

Каширин: Спасибо.

Синдеева: Нам в этом году девять лет пока, но 25 у нас тоже будет. У меня есть подарок для тебя.

Каширин: Я уверен, что вы…

Синдеева: У нас есть партнер, компания DeLonghi, которая готовит нам разный кофе. Это тебе очень красивые бокалы от них.

Каширин: Ой, спасибо большое. Спасибо большое.

Синдеева: Хотя, я знаю, вы тоже продаете разную посуду, тоже очень красивую. Таких у тебя нет.

Каширин: Да, я люблю, кстати, кофе и пью достаточно много. Даже не поверишь, но у меня даже машинка в офисе.

Синдеева: Да?

Каширин: Которая мне делает кофе!

Синдеева: Которая именно только тебе делает кофе?

Каширин: Потому что я, например, не люблю… Не буду называть бренды. Я не люблю некоторые бренды, такой быстрый, удобный.

Синдеева: Я поняла.

Каширин: Мне скорее нравится настроить. Настроить помол.

Синдеева: То есть ты себе настраиваешь?

Каширин: Там чуть-чуть, да, чтобы эспрессо получался очень похожим на эспрессо в Autogrill, потому что самый вкусный эспрессо на самом деле в Италии в Autogrill.

Синдеева: Да, это, кстати, правда. Ну что, спасибо большое.

Каширин: Я даже знаю почему. Могу тебе рассказать.

Синдеева: Почему?

Каширин: Потому что самый вкусный эспрессо получается в той машине, которая все время горячая, все время работает.

Синдеева: Она все время работает.

Каширин: Потому что когда у тебя машина остывает, работает мало, так она устроена, когда постоянно ш-ш-ш-ш, она в итоге начинает все делать вот прямо правильно. И поэтому там кофе самый-самый.

Синдеева: Классно! Я думаю, что наша машина DeLonghi тоже делает очень вкусный эспрессо, я уверена.

Каширин: Да. Отлично, спасибо большое.

Каширин: Что хочешь.

Синдеева: Спасибо.

Каширин: Спасибо, Наташа. Спасибо большое.

Синдеева: У меня сегодня был в гостях Максим Каширин, генеральный директор и основатель компании Simple. Честно, я все дорогу думаю: почему у нас нет вина за нашим столом?