В гостях у Натальи Синдеевой легендарный фотограф, писатель, журналист и актер Юрий Рост.
Рост: Бывают такие вещи, которые ты снимешь и принесёшь какую-то неприятность или горе даже человеку. В Тбилиси когда было это побоище, я был один там, я пришёл в морг, и там лежала женщина убитая, она так лежала, для кадра годилась, так рука свешивалась, тем более, они там все обнажённые были. И никто мне не запрещал — пожалуйста, они знали, что я там работаю. Я даже как-то посмотрел в видоискатель и понял, что у этой женщины есть дети, есть муж, и хорошо ли им будет от того, что они увидят. И много ли славы прибавится мне, от того, что я эту женщину сниму? Мы когда-то с Бальтерманцем разговаривали, это был такой знаменитый фотограф во время войны и после войны. И он мне сказал, что у него был случай, когда они где-то там на льдине снимали, и какой-то мужик пропал в полынью. Бальтерманц спрыгнул спасать, а второй фотограф стал снимать.
Синдеева: Но вот вопрос, это же наверняка этот вопрос возникал ни один раз в вашей жизни, и это же такая хрестоматийная… Спасать? Некоторые документалисты говорят, что нет.
Рост: Некоторые говорят, что нет. Я — спасать. Если ты понимаешь, что ты не можешь спасать, то есть, бесполезен. Человек падает с какого-то 20 этажа, ты ничего не можешь сделать — снимай. На войне другая история. А если есть возможность, что ты можешь участвовать и спасти — конечно, ни один кадр не стоит человеческой жизни. Даже объектива хорошего не стоит.
Синдеева: Давно программа «Синдеева» не выходила, и последнее время она выходит по случаю, когда очень хочется с кем-то поговорить. У меня сегодня в гостях Юрий Михайлович Рост. Мне кажется, нашей аудитории можно даже не представлять вас, но я все равно скажу: советский российский фотограф, писатель, актер и просто офигенный мужчина.
Рост: Но вообще — журналист.
Синдеева: И журналист. Юрий Михайлович, я очень рада вас видеть.
Рост: Ваша радость ничто в сравнении с моей.
Синдеева: Я очень давно, ну как, не то что за вами наблюдаю, следила за вашими работами, фотографиями, которые встречались, которые ты узнаешь просто потому, что ты вдруг понимаешь, что ты знаешь эту фотографию, не знаю, с детства. И почему-то я вдруг поняла, что мы никогда с вами не разговаривали.
Рост: Да.
Синдеева: Я хочу вас поздравить. У вас сегодня, между прочим, праздник, вы даже не представляете, какой. Сегодня 22 июня, не только день, когда началась война, и это грустный день, а в 1965 году вы выпустили первую заметку, я это прочитала.
Рост: Правильно.
Синдеева: И сегодня совпало, и сегодня 22 июня, и это первая заметка была посвящена не войне, а именно 22 июня, как самому длинному дню. Но я в связи с этим…
Рост: Смотрите, как интересно. Это был, знаете, какой? 1966 год.
Синдеева: 1965.
Рост: 1965 даже?
Синдеева: Интернет подсказывает, что 1965, но можете поправить.
Рост: Интернет ошибается очень часто. По-моему, 1966.
Синдеева: Но в любом случае 22 июня была первая заметка.
Рост: 22 июня. Я даже помню идиотское название, которое было — «Голубые города».
Синдеева: Скажите, вы прямо ее помните? И заметку помните?
Рост: Я помню, конечно. Я помню практически все заметки, которые я написал. Потому что заблуждение большое, что меня представляют…
Синдеева: Давайте я вам подарю, потому что мы…
Рост: Подождите, мы подготовимся.
Синдеева: Нет, я вам подарю, чтобы в руках было, потом вы можете положить уже, держать.
Рост: Спасибо. Хорошо, спасибо вам большое.
Синдеева: «Дождемся», вы же понимаете…
Рост: Я буду ходить, честно. Если размер не подойдет, я поменяю.
Синдеева: Не подойдет, мы можем поменять, да.
Рост: Спасибо.
Синдеева: Про заметку.
Рост: Дело в том, что я очень поздно пришел в журналистику. Вот это большое заблуждение — называть меня фотографом, но я не возражаю, мне все равно как, потому что я иллюстрировал всегда свои заметки и тексты, иллюстрировал фотографиями. Я до сих пор остаюсь любителем.
Синдеева: Это кокетство, мне кажется. Ну, ладно.
Рост: Я вам сейчас объясню разницу. Профессионал работает по заданию, профессионал выполняет обычные редакционные какие-то задачи. Я работал в разных газетах. Я же снимаю для удовольствия, и оказалось, для истории. У меня сохранились негативы самые первые, вплоть до негатива, который был снят в 1947 году.
Синдеева: Это как раз когда вам привезли фотоаппарат?
Рост: Да, это фотоаппарат. По существу, ни одной фотографии без текста у меня не было. Ну и пусть, и хорошо, потому что создается определенная легенда, образ такой. Скажем, в газете, где я работаю, вы знаете, да, в «Новой газете», я там член редколлегии, там в основном у меня тексты, иллюстрированные фотографиями, разные, то есть я такой беспривязный.
Синдеева: Что вижу, то спрашиваю: почему так много воздушных шаров? Расскажите…
Рост: Люблю воздушные шары. Это ненасильственный транспорт такой. Куда несёт, там и хорошо. Кроме того, у меня есть собственный воздушный шар.
Синдеева: А где он?
Рост: Вот его фотография. Он на аэродроме. Вот его фотография
Синдеева: И что, прям ваш именной? Юрий Рост?
Рост: Юрий Рост. А с другой стороны написано «Новая газета». Видите, написано: теплом воздухоплавателя.
Синдеева: А вы часто летаете?
Рост: Ну не так часто, нет. В год бывает разок-другой мы с Митей Муратовым летаем, как правило. Иногда с сыном.
Синдеева: Над Рублёвкой пускают вас?
Рост: Нет. Нет, туда не пускают, это всё происходит в районе Дмитрова, Сергиева Посада. А это диплом действительный, он настоящий, вот этот диплом.
Синдеева: Вот я принесла книги, и честно говоря, я хочу разговор начать с одних из последних книг. Вот эту вы мне подарили, я попрошу автограф, сразу предупреждаю. «Групповой портрет на фоне жизни», это уже третья книга в этой трилогии, да?
Рост: Это третья, да.
Синдеева: У вас был «Групповой портрет на фоне века», «Групповой портрет на фоне мира» и вот «На фоне жизни».
Рост: Я вам скажу небольшую предысторию. Значит, «Групповой портрет на фоне века» был придуман на переломе века, мне хотелось как бы принести в этот век то, что я увидел в прошлый. Там все тексты и фотографии о людях, которые жили в прошлом веке, в том числе и в начале. Там Шкловский есть, там много довольно таких пожилых, Лосев, люди, которые в начале века. Это была книга о людях, я писал тексты, но я там как бы не присутствовал, мне важно было сделать эти портреты, то есть меня не было в них.
«Групповой портрет на фоне мира», я решил выйти за границу Советского Союза, то есть того пространства, в котором я жил и о котором я писал. И я сделал цветную книгу, вот цветной был мир, в который не вмешивался человек, к счастью, там нет ни одного вмешательства человеческого, улучшения, и черно-белые люди, какими они мне представляются. То есть я расширил географию.
А здесь это какая-то внутрь книжка, потому что мне было интересно рассказать о людях, которые жили рядом со мной, в том числе и о себе, потому что я как персонаж тоже довольно любопытная фигура, хотя бы потому, что я общаюсь с этими людьми.
Тут есть много выдуманных персонажей, которые мне помогают, допустим, один из них мудрец по фамилии Собакин, Винсент Шеремет, воздухоплаватель. Дядя Вася Цыганков, который у меня был как бы народным юмористом, здесь представлен реальным человеком, потому что это был шофер, которые проездил всю войну на разных машинах, и он был наш сосед, я жил в Киеве.
Синдеева: Значит, все-таки они не выдуманные?
Рост: Это было в Киеве, во дворе «театрального» дома, потому что мой отец был актером, он был до войны актером, он 27 июня ушел на фронт добровольцем, имея бронь. То есть он мог работать во фронтовых бригадах спокойно, и тоже было почетно и хорошо, но он ушел. Он ушел, я горжусь этим, хотя он страдал.
А во дворе была такая градация определенная: если у тебя отец погиб — ты в порядке, если он ранен — ничего, можно, а тот, который уцелел, — ты как бы был человеком второго сорта. Мне повезло, у меня отец сохранился. Правда, он был там тяжело ранен, он лишился профессии на какое-то время.
Мы жили в этом дворе, и вокруг нас были самые разные люди, очень интересные персонажи, которые впоследствии стали довольно знаменитыми, потому что я вам сейчас назову несколько людей, и вы их узнаете. Одного вы не узнаете, вот я сейчас ехал к вам на студию, справа я увидел большую доску мемориальную, там актер Михаил Федорович Романов. Вы его можете не знать, это был лучший Протасов, Федя Протасов, русской сцены, советской.
Синдеева: Он был в Киеве?
Рост: Он был сначала в Киеве, потом приехал в театр Моссовета. Я вам сейчас расскажу. Дело в том, что когда отец вернулся с фронта, он не мог работать. Ему дали квартиру, как фронтовику-инвалиду, он выбирал квартиру. В «театральном» доме он выбрал квартиру, в коммунальной квартире у нас было две комнаты, правда, со своей кухонькой маленькой. Это был «театральный» дом, где собрались актеры, которые вернулись из эвакуации, потому что эвакуации я тоже был с театром. И первый подарок я получил от отца Кирилла Лаврова, может, вы помните такого актера замечательного.
Синдеева: Да, конечно.
Рост: А это его отец был, Юрий Сергеевич Лавров, которые мне на день рождения… У вас две единицы день рождения, а у меня одна, первого февраля он мне подарил маленький деревянный ППШ такой. И мы с ним ходили в Грозном, и я видел депортацию чеченцев. Я не знал, что это такое, но я видел машины эти, на которых ездили, это первое впечатление детства у меня.
А потом мы вернулись в Киев, и осели вот в этом, я могу про это… Тут в книге есть, она называется «Киевские синкопы», там есть воспоминания о Киеве. Там, к сожалению, мало фотографий, нет почти фотографий. Ну и бог с ним, это не имеет значения.
Синдеева: Юрий Михайлович, а если бы вот мы взяли последнее, скажем, двадцатилетие России, какими бы фотографиями вы бы рассказали потомству и какими людьми?
Рост: Вы знаете, меня упрекают, и я сам себя упрекаю, что я мало снимаю современных, так сказать, героев. Но я их мало нахожу. Те люди, которых я знаю, они были безусловными, для меня это было очень важно. Я для себя определил название этих людей как достоверные, это те люди, которые не требовали усилия для того, чтобы их полюбить.
У меня и сейчас много есть друзей, много знакомых, есть очень хорошие люди, и я знаю о них много, но у меня нет безусловной уверенности, что они достоверны во всем.
Синдеева: Да? Ну что, вот неужели за двадцать лет и нет? Я как раз когда листала, я думала — где современники?
Рост: Ну, там есть Юра Шевчук…
Синдеева: Юра Шевчук, да. Собственно, не так много. Вячеслав Полунин тоже…
Рост: Полунин, да, есть. Там есть люди безвестные, Миша Чавчавадзе, которого сейчас уже нет, правда.
Синдеева: Но неужели нет людей, которые сейчас…
Рост: Есть.
Синдеева: Ну вот кого?
Рост: Ну есть и другие, есть любые, Наташ. Есть и другие люди, которые их знают и любят и могут написать.
Синдеева: Но не вы?
Рост: Я не могу всех охватить. У меня сейчас период, я теряю листья, а не выращиваю их. Я вспоминаю одну историю, сейчас это тоже, Сарьяна вы должны знать, все-таки это такая фигура была, был такой Мартирос Сарьян, великий армянский художник. Я когда к нему приехал, ему было 90 лет. Он сидел за столом, почти не учитывал меня, и рисовал листья, обычные листья. И когда он дорисовывал этот лист, он его сбрасывал, и он был весь окружен вот этими опавшими листьями. Эти листья были плод его жизни, его мастерства и ремесла.
Я там пытался, я потом написал текст и пытался его снять в этот момент, не очень хорошо получилось. И в какой-то момент он подошел к окну и посмотрел. Он смотрел не в окно, он смотрел куда-то туда, куда я не мог заглянуть. Я его сфотографировал, этот взгляд есть.
Так вот я вам хочу сказать, что вот эти уходящие люди для меня были очень важны, потому что подсознательно я думал, что я должен сохранить эти образы. И здесь они тоже есть. Здесь есть мои друзья, в том числе, телевизионные, Аня Дмитриева, замечательный телевизионный комментатор, моя подруга ближайшая просто. Здесь есть история, с ней связанная.
Эта книга, знаете, как я ее назвал? Роман-эпизод.
Синдеева: Но ощущение возникает, что обмельчала жизнь и люди.
Рост: И у вас возникает такое ощущение?
Синдеева: Возникает.
Рост: Почему же вы от меня требуете тогда?
Синдеева: Ну потому что у вас больше багаж, опыт, вы прозорливее, может быть. Потому что мы, может быть, чего-то не замечаем. Но есть такое ощущение, особенно после того, как посмотришь ваши альбомы.
Рост: Это большая для меня загадка. Я понимаю, то есть, понимаете, я понимаю, что происходит, я не могу сформулировать точно. Тогда был единый фронт сопротивления внутреннего и как бы один противник, скажем так, которого можно было преодолевать. Причем этот противник был профессионален и далеко не всегда глуп, и с ним можно было договориться. Мы разговаривали с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, с которым у меня были особые отношения, у меня.
Синдеева: Это очень хорошо в книжке.
Рост: Да-да. И я как-то ему сказал, что вот Брежнев там как-то… И вдруг он меня совершенно спокойно, как это обычно, он вообще не был полемистом таким, он свою держал линию такую, он мне сказал: «Вы напрасно так думаете. С ним можно было разговаривать, он умел слушать, вначале». Вот это было очень важно.
В одной из книг у меня есть такой ответ Мише Жванецкому, моему другу, который недавно ушел. Мы когда встречались с ним, садились в какой-то компании, Миша любил так как бы признаться в своих грехах якобы, что вот да, вот я читал эти свои произведения, как он называл, всяким людям, в том числе, комсомольским секретарям, а Юра там был тамадой. И он несколько раз это мне говорил. Как бы это не было укором, но это было знаком, понимаете, то есть это была оценка. Ну что значит секретарям комсомольским, ну как-то так, это все равно как дама в бане с секретарями комсомольскими, все-таки это другая история.
И так он меня достал, что я написал об этом секретаре комсомольском, о котором, и он есть у меня в книге, это был фантастически интересный и чистый человек, который верил, это был Сергей Купреев. Он был секретарем сначала горкома комсомола, об этом никто не говорит, сейчас вообще как бы не принято об этом говорить, он был первым секретарем горкома комсомола. Не очень ладил и с тогдашним членом Политбюро Гришиным, и потом с Ельциным, они его не любили. Он был большой, красивый, самостоятельный, человек, который прекрасно знал музыку, который ходил в консерваторию не тогда, когда приезжали премьеры, а потому что он слушал. Я помню, однажды на дне рождения Данелии, я просто вспоминаю своих друзей, а получается, что вот на дне рождения Данелии…
Синдеева: Простые были…
Рост: Я сидел с Андреем Петровым, вы должны знать, это такой композитор…
Синдеева: Да, конечно.
Рост: «Я шагаю по Москве» он написал. И рядом с нами сидел Сережа Купреев, вот о котором я говорю, и они разговаривали о музыке. И Петров мне говорит: «Я питерских всех критиков музыкальных знаю, а московских не всех знаю. Это кто?». Я говорю: «Это секретарь райкома». Он потом погиб трагически, потому что он не ужился, он должен был погибнуть, Сережа, потому что, как вам сказать, нельзя долго заблуждаться.
Понимаете, тут всё связано, по существу — это друзья, потому что, это не просто фотографии каких-то людей хороших, это люди, с которыми связана моя жизнь, иногда очень плотно. Вот там наверху…
Синдеева: Я вижу Беллу, Да?… Окуджава
Рост: Да, там Белла, Окуджава и Битов
Синдеева: Это Андрей Битов, да?
Рост: Я вам могу сказать, что был такой человек, Александр Николаевич Яковлев, вы должны знать…
Синдеева: Да, конечно.
Рост: Понимаете, я с вами разговариваю, как с ученицей…
Синдеева: А так и есть, послушайте.
Рост: Потому что между нами не годы, между нами эпоха. Вот Александр Николаевич Яковлев был убежденным коммунистом, он в 18 лет на фронте поступил в партию. Он доработался не просто до члена Политбюро, а секретаря по пропаганде. Но когда он понял, что человеческого лица у коммунизма нет, у него хватило сил и ума не просто отвернуться, а стать антикоммунистом. И книги, которые он издавал, документы, это были фантастические книги, может быть, самые серьезные книги, документы вот этой сталинской эпохи. Сейчас это мало кого интересует. Вот, к сожалению, сейчас…
Синдеева: Как вы думаете, почему?
Рост: Сейчас, секундочку.
Синдеева: Хорошо-хорошо. Я вообще могу слушать всю дорогу, мне вообще не надо задавать вопросов.
Рост: Секундочку, я вам хочу сказать, вот я сейчас очень обрадовался, потому что мой товарищ Витя Ремизов написал книжку, которая называется «Вечная мерзлота», это как раз поразительная книга, потому что он моложе меня, не могу сказать, он старше вас, безусловно, потому что моложе вас трудно быть… Комплимент.
Синдеева: Давайте-давайте.
Рост: Он написал книгу о регионе лагерном, огромном регионе, о строительстве ненужной дороги, она огромная книга, роман. Меня она порадовала, во-первых, это очень серьезная работа, он обнаружил в себе просто выдающиеся качества и исследователя и писателя. А во-вторых, он, намного моложе, вернулся к этому времени с трезвой головой, умной головой, и не исключено, что кто-то прочтет эту книгу и отнесется как-то с уважением.
Так вот я вам просто говорю, что другие были люди.
Синдеева: Но почему?
Рост: Почему, теперь я вам скажу.
Синдеева: Что случилось, Юрий Михайлович, почему сейчас не так? Куда делись эти люди?
Рост: Как говорится, довыбирались до мышей.
Синдеева: Я со многими своими гостями, которые пережили эпоху девяностых, говорю, рефлексирую, может быть, и сама каждый раз, что мы тогда (мы, я тоже, считаю, что мы все в этом как-то принимали участие) сделали не так?
Рост: Что мы сделали не так?
Синдеева: Что мы сделали не так, почему мы оказались там, где мы сейчас оказались?
Рост: Знаете, я вам скажу, может быть, мы все делали и так. Дело в том, что нас мало. Я когда говорю про мышей, я имею в виду не конкретную какую-то вершинную, я говорю, вот то вот огромное количество людей, которое породила вот эта вот система, которые ничего не делают, не производят, и кроме того, чтобы грызть, вот воровать из мешков, они ничего не могут. Они могут только запрещать.
А мы что делали? Мы делали, что могли, но нас никогда не было большинство. Вы хотите знать мое мнение, я знаю, был такой великий… Опять — был. Был практически энциклопедист, был такой Михаил Леонович Гаспаров, он был теоретик стиха и историк. Он написал замечательную книгу, которая называлась «Занимательная Греция». Он никогда не был в Греции до этого, мы с ним оказались в Риме случайно, такая была поездка, организованная Битовым. И вот мы ходили с ним, с Михаилом Леоновичем, и он нам рассказывал про Рим. Потом выяснилось, что он ни разу не был в Риме.
Так вот Гаспаров, написал замечательную книгу «Занимательная Греция». Ты ходишь с ним, ощущение, что он взял тебя за руку и водит тебя по этой Греции. Так вот в Греции, там же не было ни библейских этих постулатов, ни заповедей христианских не было, это же до этого, но там были высказывания…
Синдеева: Философы были же.
Рост: Философы были, и были высказывания, и там у них были такие жертвенники, и на жертвенниках были всякие высказывания великих людей. И там такой был, я боюсь сейчас соврать, потом скажут, ну какой-нибудь, Биант Приенский какой-нибудь, и было его высказывание — худших везде большинство.
Синдеева: Даже тогда, да? Уже и тогда, то есть ничего не меняется?
Рост: Я вам хочу сказать, что и тогда, ничего не меняется. Какая-то ошибка так же как я считаю, что красивая женщина это ошибка природы.
Синдеева: Это почему же это? Я про женщин тоже хочу поговорить с вами.
Рост: Даже если ошибок много, вы просто будете двоечником и все, больше ничего. Пусть будет много. Но на самом деле, если вы посмотрите в массе, вот в массе, в толпу если заглянете, красивых людей немного. Ну, такая неудача была. Может быть, этот выбит вот этот генофонд, может быть, естественный отбор пошел, искусственный отбор был другой, потому что в нашей стране это тяжело было. Вот сейчас, вы посмотрите, сейчас гораздо больше красивых, они свободнее
Синдеева: Свободнее, да. Это наша надежда, кстати.
Рост: Это надежда, да.
Синдеева: Я все жду, когда это случится.
Рост: Может быть, они выкрутятся. Может, выкрутятся. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы это произошло. А что делали, то делали. Мы писали, снимали, во всяком случае, не врали, кто мог.
Синдеева: Но очень обидно, что так быстро мы назад начали. То есть мы как вперед скаканули и прыгнули каким-то невероятным прыжком, так и…
Рост: Я вам скажу, Тонино Гуэрра… Знаете, да?
Синдеева: Да. Как это, слышала, это называется слышала, а не знаете. Знаете вы.
Рост: Он сказал замечательную фразу. Он много замечательных фраз сказал, но одна фраза годится нам, употребить ее. Он сказал: «В раю мы уже жили, это было детство». Так вот в свободе мы уже жили, это были проклятые девяностые, из которых, собственно, вышли все.
Синдеева: Конечно.
Рост: И вот эти богатеи, которые сейчас катаются на яхтах там. Они не катаются, потому что им запрещено.
Синдеева: Да, им уже запретили, они уже не катаются.
Рост: Но у них есть, на всякий случай. И вообще все эти идеологи которые и пропагандисты, они все оттуда, как ни странно. Просто там вот эта вот ошибочная ветвь такая пошла развития.
Синдеева: Как бы вы сейчас про наше время сказали? Я поняла, героев нет, вы их не видите.
Рост: Нет, почему? Есть герои, есть.
Синдеева: То есть они есть, но вы не видите для себя?
Рост: Нет, я не буду так говорить. Я не знаю. Дело в том, что все-таки для того, чтобы знать героев, надо быть встроенным в эту жизнь. В последнее время я не могу сказать, что я так активно встроен в жизнь, потому что я сейчас исповедую некий такой постулат, который Собакин придумал — не присоединяйся, но присоединяй. То есть, если ты можешь, собственно, ваша станция, она делает то же самое. Вы обособлены, и вы стараетесь в свой круг втянуть максимальное количество людей, сделать их, вы их инфицируете.
Синдеева: Да-да. Я тут недавно получила такой текст…
Рост: Вот это, я вам хочу сказать, это и правильно, и делайте, потому что эти зерна, они прорастут когда-нибудь. Когда-нибудь, не надо рассчитывать. Кто-то сказал из умных, что в России надо жить долго.
Синдеева: расскажите, как вы к Белле Ахмадуллиной на лошади приехали? На коне.
Рост: На коне
Синдеева: На коне, извините.
Рост: Коня звали Синтаксис
Синдеева: Где вы его взяли? Расскажите эту историю.
Рост: У меня были программы свои телевизионные, я здесь их снимал — Конюшня Роста. Сейчас у меня Рэгтайм, а тогда была Конюшня, они принципиально отличались. А к Белле я решил приехать на коне.
Синдеева: То есть для этой программы?
Рост: Именно для этой программы. У меня есть настоящий цилиндр, бурка, я надел бурку, цилиндр — довольно идиотски выглядел, но нормально. На Пушкинской площади я остановился, потому что конь боялся перейти.
Синдеева: Коня вы где взяли?
Рост: Попросили. Есть же прокатные кони. Попросил милиционера, чтобы он перекрыл движение. Он говорит: а куда вы? Я говорю: к Ахмадуллиной. На чём ещё прилично поехать к такой женщине? Он перекрыл, и я на коне поехал туда, к ней. Благо что не очень далеко
Синдеева: Она не знала об этом?
Рост: Нет, не знала. Более того, она и не видела: я когда сползал с этого коня, он увидел бурку, а бурку он никогда не видел, он рванулся, и я грохнулся оземь, крича: снимай! И они сняли, как я шмякнулся, как лягушка.
Синдеева: И что, она даже не видела в окно это? Ну так вообще неинтересно…
Рост: Это неважно, важен же факт, что я приехал.
Синдеева: А как вы ей это предъявляли?
Рост: Я ей сказал. Я ей сказал: Белла, я приехал к тебе на коне, коня зовут Синтаксис. Она говорит: его надо покормить!
Синдеева: Женщины. Я пыталась изучить вашу личную жизнь, потому что посмотрев большое количество интервью с вами, я думала, господи, Юрий Михайлович, в него наверняка влюблялись величайшие женщины.
Рост: Тут я стал плохо слышать.
Синдеева: Я погромче скажу — величайшие женщины в вас наверняка влюблялись. У вас вообще как-то, про вашу личную жизнь ничего не известно, даже фотографий жены вашей я не нашла.
Рост: Не нашли фотографий жены, потому что ее у меня нет.
Синдеева: Как так может быть?
Рост: У меня жены-то нет.
Синдеева: Но была же?
Рост: Ну, была когда-то. Я однолюб, была жена и все.
Синдеева: Ну ладно, ладно. Расскажите, пожалуйста, как вы влюблялись в женщин и какие они были.
Рост: Я постоянно, я однолюб.
Синдеева: Всегда люблю женщин.
Рост: Ну конечно. Как можно без них? Это вообще глупость. Это вообще бессмысленная ситуация. Женщины… Но другой умник, Винсент Шеремет, сказал, что женщины, достойные нас, лучше нас. Поэтому…
Синдеева: Так. Расскажите про каких-нибудь.
Рост: А когда ты встречаешься с женщиной, которая лучше тебя, то неизбежно ты испытываешь потом чувство неполноценности.
Синдеева: И что вы тогда делаете? Ищете другую?
Рост: И поэтому ищешь женщину, которая не лучше тебя, а она все равно оказывается лучше.
Синдеева: А вот почему так бывает, я вот вас спрошу, почему, вот я интуитивно чувствую, что вы специалист по женщинам, вот вы сейчас сказали…
Рост: Я — кто, вы сказали?
Синдеева: Специалист по женщинам.
Рост: Я по женщинам, да, мне хочется сказать, что я о них много знаю, но хочу вам сказать, что я знаю немного. Женщина — это совершенно отдельная вещь, она существенно отличается от мужчины.
Синдеева: Вещь? Мне нравится — вещь.
Рост: А вы не знаете, даже физиологически. Дело не в том, что… Я сейчас просто немножко к анатомии, но такая, щадящая анатомия. Я же закончил институт физкультуры, и я был анатомическом кружке, мне многое было интересно. Женщина имеет внутреннюю связь с внешним миром. То есть мужчина внутри — замкнутая система, вот то, что там внутри, только внедряется скальпель. А у женщины есть ход, и она общается через него.
Синдеева: Почему, вот вы сейчас сказали, что мы ищем женщину лучше, а потом мы начинаем чувствовать себя с ней рядом ущербными, и потом мы хотим уйти….
Рост: Это кокетство.
Синдеева: Кокетство?
Рост: Да. Это кокетство, просто мы поддерживаем разговор. Дело в том, что у разговора есть два состояния: внешняя часть, как у подводной лодки, внешняя оболочка, которая собственно, подводная лодка и видна, и внутренняя, которая не видна.
Синдеева: Хорошо, ладно. Не будем про женщин, вы не хотите раскрывать…
Рост: Нет, почему? Я хочу, пожалуйста. Я вам говорю, были замечательные женщины, я их любил и люблю сейчас, и у меня прекрасные отношения со всеми женщинами, которых я любил, прекрасные, щадящие и очень хорошие. И они все, я не могу сказать, что я поддерживаю их ежедневно, но даже самые первые любови, они…
Синдеева: А почему вы тогда больше не женились?
Рост: И я вам хочу сказать, что когда я разговариваю по телефону с ними, у меня время проваливается, потому что голос женский сохраняется…
Синдеева: Вообще не меняется.
Рост: Правда?
Синдеева: Да, это правда.
Рост: И у меня ощущение такое, и я вспоминаю все. Я бы написал роман такой, как эта книга, но я не хочу уподобляться тем авторам, которые беспощадно отнеслись к своей жизни и к жизни тех людей, которых они описывают. Я очень много могу рассказать о своих и о друзьях, и о себе, но о себе я могу позволить, здесь есть. А как о женщинах? Тяжело.
Синдеева: Можете здесь открыть несколько фотографий, какие вот вы сами сейчас выберете, про которые вы хотели бы рассказать, или про этого человека…
Рост: Да вот, господи, вот вы открыли, и мы сразу, я вам могу рассказать про этого человека. Во-первых, мы открыли на Пушкине.
Синдеева: Да, Пушкин, зная вашу любовь…
Рост: Пушкин это не просто любовь, он у меня с собой всегда. Вот, видите, Пушкин, вы открыли, вот он, Пушкин. И я считаю, что это один из лучших, если не лучший, памятник Пушкину, не просто который в Москве, этого Пушкина создал замечательный человек и скульптор Лазарь Гадаев, и он долгое время стоял в Неопалимовском переулке, во дворе журнала «Наше наследие». Потом что-то там произошло, и Богатырев, директор музея Пушкина на Пречистенке, его забрал, он обрел свой дом. Он сделан очень рискованно, он сделан в натуральную величину.
Синдеева: Да?
Рост: Да. Но потрясающе, совершенно потрясающе. Если вы окажетесь в музее, подойдите, так в угол зайдите, посмотрите Александра Сергеевича, он с этой тростью железной, которую он с собой таскал всегда. Я, кстати, ее держал в руках, эту трость, потому что когда-то у меня моя близкая подруга, Нина Ивановна Попова, она была хранителем музея-квартиры Пушкина…
Синдеева: На Мойке?
Рост: На Мойке. Я там ночевал.
Синдеева: Да, я читала об этом.
Рост: Это известная история, да. Но однажды она мне, когда мы ходили, она взяла эту трость и показала мне. Ну и я взял ее в руки, тут ничего, никакого святотатства тут нет, я обратил внимание, что она стесана внизу как бы с одной стороны, то есть он ее приволакивал, а камни были. То есть она живая, там было много живых вещей, и вообще это был живой дом, для меня.
Синдеева: Юрий Михайлович, у вас была фотография, я ее не нашла, вернее, я прочитала про это, что когда в 1972 году вы были на мюнхенской Олимпиаде, вам удалось как-то или поймать этот кадр, когда случился теракт, и вы зафиксировали палестинских террористов. Это правда или нет? Потому что я дальше копалась, пыталась найти и не нашла.
Рост: Это чистая правда. Это не в этой книге, это было в предыдущей книге. Это история Олимпийских игр, которая, вот я думаю сейчас, чем заняться, вот может быть, я на эту олимпийскую историю натяну какой-то сюжет свой.
Дело в том, что я был одним из немногих очень свидетелей не захвата, конечно, я не был на захвате, но я видел, пробрался на крышу… Я не знаю, вот вам видно вашу крышу за окном? Вот приблизительно как на расстоянии террористы были, на расстоянии от меня как эта крыша.
Синдеева: Как это было, расскажите. Правда, я очень хотела, потому что мало очевидцев.
Рост: Это было страшная, невероятно страшная история, и позорная для Советского Союза одновременно. Я пришел утром по фальшивому пропуску, потому что был такой замечательный борец, чемпион Олимпийских игр…
Рост: Саша Иваницкий, слава тебе господи, был чемпионом Олимпийских игр в тяжелом весе, во французской борьбе, тогда была классическая борьба. Потом он был в комсомоле. Он меня хорошо знал и предложил мне делать такую фотогазету на Олимпийских играх 1972 года. Я приехал туда, у меня не было аккредитации.
Синдеева: А как? То есть вы даже не от издания поехали?
Рост: Ну, она была официальная от комсомола, автобус. Там автобус шел с людьми, которые должны были поддерживать, Андрюша Миронов…
Синдеева: Да-да, я знаю, я даже когда-то ездила в таком агитпоезде, называлось это агитпоезда, поддерживали…
Рост: Да-да, так что вы знаете. Выпивание, хорошее настроение…
Синдеева: Да-да, конечно.
Рост: А я, значит, повез фотоаппарат и должен был снимать. У меня такая особенность, я когда приезжал на новое место, я первое, что делал, я обходил это место, просто чтобы знать, в случае чего, куда бежать. И я, приехав в Олимпийскую деревню, по фальшивому, он мне дал свой бейджик…
Синдеева: Борец этот? Он же большой, наверное, был?
Рост: Он в очках, у него интеллигентное лицо, у меня менее интеллигентное лицо было, чем у него. Поэтому нормально, немцы видели это и пропускали. И я пришел утром, и один член Олимпийского комитета сказал: «Ты знаешь, что произошло сегодня, значит, только ты никому не говори…». Я говорю: «Я, конечно, не скажу. А что произошло?». «Произошло, что вот эти палестинские террористы захватили «Израильский дом» и держат там заложников». Я говорю: «Так это сейчас газеты все всё узнают». Он: «Главное, чтобы не исходило от советского человека».
А там Олимпийская деревня была в двух уровнях, нижний — только для автомобилей, и я неплохо ориентировался, я по этим катакомбам для автомобилей вышел в дом, на мое счастье, напротив этого дома, который был захвачен, и поднялся на крышу. И с этой крыши я лежал и смотрел, у меня был объектив 300 мм, и вся пленка с собой, и я снимал.
Синдеева: То есть у вас прямо в кадре есть террористы?
Рост: Есть у меня эти террористы, которые выходят на балкон.
Синдеева: А где потом, где вы их опубликовали потом? Вам вообще дали опубликовать или нет?
Рост: Сейчас я вам расскажу, где я опубликовал.
Синдеева: Или у вас купили иностранные СМИ?
Рост: Дело в том, это 1972 год, вы понимаете, что такое в иностранной газете?
Синдеева: Да, я понимаю.
Рост: Туда выполз такой малый, там было два человека, один из United Press International, который вылез с фотоаппаратом, фотограф, но пленку расщелкал, и он меня попросил, он говорит: «Я хочу у тебя купить пленку», и я ему просто подарил эту пленку. Вся черно-белая съемка, которая была хуже моей, но она заполнила мировые все, она была на нашей пленке.
А второй это был такой Клаус, я не помню его сейчас фамилии, из Suddeutsche Zeitung, он говорит: «Ты не можешь мне снять несколько?». Я ему снял эти.
Синдеева: И подарили?
Рост: Отдал. На следующий день подходит ко мне наш корреспондент…
Синдеева: Официальный?
Рост: Да, официальный. Я потом расскажу всю небольшую историю, быстро расскажу. И говорит: «Ты знаешь, там тебе принесли гонорар, но мы должны его вернуть». Потому что я этому малому сказал, что мне гонорар не нужен и не надо подписи, это я понял, что не надо, чтобы моя подпись была. Но он напечатал и принес этот гонорар. И я с этим корреспондентом поехал, мне было жутко стыдно, отвезти это. Я написал…
Синдеева: А сколько гонорар-то был?
Рост: Гонорара было ровно в четыре раза больше, чем нам, там было двести марок или триста, в те времена. Там две фотографии они напечатали. Отдал эти деньги, записку, что дорогой Клаус, это был дружеский акт, поэтому не надо, тем более, что моя газета еще не напечатала. Ну, как-то оправдался.
Вечером прихожу в пресс-центр, идет этот Клаус и говорит: «Ты совершенно прав, Юра. Конечно, это маленькие деньги за эти фотографии». А стоит опять этот корреспондент! И дает мне конверт, в нем ровно в два раза больше денег. Я говорю: «Я не могу принять эти деньги». В общем, не могу-не могу. А рядом стояли фотографы. Они говорят: «Ты не можешь принять, но мы можем это пропить». И все, и пошли.
Синдеева: И пропили?
Рост: Ну, пропили. Но фокус заключается в том, что я слез с этой крыши, рассказал уникальную совершенно информацию нашим корреспондентам, которые работали там, они не вставили не одной строки, они написали только то, что было официально. И потом вернулся на крышу, я видел, как депортировали их в автобусах.
Синдеева: И потом «Комсомолка» не напечатала тоже, не было? То есть это вообще было…
Рост: Нет. Вообще у меня было несколько, вторая такая история была в «Литературной газете», это было с тбилисскими событиями 9 апреля.
Синдеева: Тоже не взяли?
Рост: Тоже они не напечатали. Но там я напечатал, здесь я напечатал в Suddeutsche Zeitung, а там я напечатал в «Молодежи Грузии».
Синдеева: Но тоже без подписи?
Рост: Полностью. Причем я принципиально напечатал тот текст, который отослал в «Литературную газету», и написал, что он был, это было по существу единственное свидетельство того, что там произошло. Мне повезло, они напечатали. Тираж был арестован, но типографские рабочие, их не обманешь, они несколько тюков сбросили, и на следующий день весь Тбилиси был… Некоторые были проколоты штыками газеты. Весь Тбилиси читал эту газету.
Но я не могу сказать, я сделал это дело, честно, но я не могу сказать, что я был один, у нас была в «Литературной газете» корреспондент Таня Чантурия, замечательная совершенно, я ее вспоминаю всегда, она написала тоже честный репортаж. Она не была там ночью, но она написала. Я был, я и снимал и писал. Но она честно написала, и «Известия» не напечатали, и она ушла из газеты. Это был поступок. И всякий раз, когда мне говорят «Какой ты молодец!», я говорю: «Вот Таня Чантурия, вот она молодец настоящий, потому что она совершила поступок». А я выполнил только журналистский долг.
Синдеева: Но еще был один пример, вы о нем несколько раз рассказывали, но мне кажется, это очень важно, это как раз о влиянии журналистики, и какое он даже тогда было очень сильное. Когда вы написали заметку, или это интервью было, с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, одно из последних, которое не опубликовали.
Рост: Да, было.
Синдеева: Но при этом до Горбачева эта заметка дошла.
Рост: Вы хотите, чтобы я рассказал эту историю?
Синдеева: Хочу, чтобы вы рассказали. Это важно, потому что я как раз опять же про то, как это круто, когда так влияет.
Рост: Я расскажу. Я очень эту историю люблю. Дело в том, что так получилось, что мы с Сахаровым… Я тогда небольшую предысторию, две минуты. Мы с Сахаровым познакомились в 1970 году, с подачи Петра Леонидовича Капицы. Мы с Володей Губаревым, такой замечательный журналист и писатель, который писал в основном про атомные всякие дела, мы пришли к Капице, и Капица нам сказал, что он изобрел какой-то прибор, мегатрон, удерживающий плазму…
Синдеева: Да-да, идите к Сахарову, он вам расскажет.
Рост: Да, мы можем проконсультироваться у Сахарова. А Сахаров был нарицательной фигурой. Я попросил, чтобы он позвонил Сахарову, и Сахаров нас принял. И я сделал фотографии, эти первые.
Синдеева: Это еще до горьковской ссылки?
Рост: Это было до Горького. Это было сразу после «Размышлений», когда его только-только отлучили от ядерного проекта, он уже все сделал, кстати, там. Естественно, потом эти фотографии, негативы, пропали, две фотографии осталось: одна у меня и у Володи, одна и та же, и ряд фотографий я напечатал Сахарову, и когда он умер, мне Боннэр эту фотографию показала. Она здесь есть. Я договорился, что мы сделаем интервью. Я работал в «Литературной газете».
Синдеева: Это уже после возвращения?
Рост: После возвращения. После того, как еще был один момент, когда я встречал его на вокзале, единственный из журналистов.
Синдеева: Да-да.
Рост: Это тоже такая была история.
Синдеева: По-моему, с Сахаровым была история, когда вы снимали, а он считал за вами количество кадров? С Сахаровым было?
Рост: Это всё результат глупости конечно моей. Потому что я прекрасно понимал. Кого я иду снимать, и это уникальная была история. Я взял две коробки — две камеры, несколько объективов, штатив даже взял, чего я обычно не беру. Когда я установил камеру на штатив, я так выстроил, чтобы точно вот так было, чтобы кусочек окна был, я увидел, что у меня всего один ролик плёнки, 36 кадров.
Синдеева: Вот это всё вместе, а плёнка одна?
Рост: А плёнка вот всё. А он такой напряжённый сидел. И я стал щёлкать, щёлкаю, щёлкаю. И тут он сказал: Юра, сколько у тебя кадров плёнка? Я говорю: 36. Мы намотаем 39-38, Он сказал: мы щёлкнули 45 раз, я говорю, там нет вообще плёнки. И открыл. Он не обиделся, ничего, так заинтересованно смотрел. Ему было очень интересно, говорит: а зачем вы это сделали? Я говорю, чтобы перестали меня учитывать. Говорит: заряжайте, я вас перестал учитывать.
Синдеева: С Сахаровым вы уже дружили в итоге и дружили?
Рост: Я не могу сказать, я не знаю.
Синдеева: Ну, если вы его встречали после…
Рост: Я опасаюсь говорить, я могу сказать. Что надо было бы его спросить. То есть мои отношения к нему известны, его отношения ко мне тоже были недурны. И они задокументированы. В одном абзаце его биографии есть эпизод, когда они едут в Карабах, я туда прилетаю, и потом я уговариваю его, чтобы мы полетели в Ереван, а потом в Тбилиси. И он там пишет, что «в Карабах к нам присоединился…Разговаривает по телефону … В Карабахе к нам присоединился корреспондент или фотокорреспондент Литературной газеты Юрий Рост. У нас сложились хорошие отношения». Поэтому я говорю, что у нас были хорошие отношения.
Рост: Я, значит, взял это интервью, пошел в ЦК партии, там работал мой добрый знакомый Андрей Грачев, он потом был помощником Горбачева, пресс-секретарем, а в тот момент он работал в отделе пропаганды. Я говорю: «Андрей, вот Андрей Дмитриевич это интервью видел, там есть три позиции: конвергенция, еще что-то, и самое главное, это он пишет, он просто требует, чтобы всех политических заключенных выпустили». Он об этом, кстати, говорил и сразу после возвращения из Горького, и Горбачеву по телефону он это сказал. То есть для него это было так же важно, как собственное освобождение, может быть, даже важнее.
Я отдал Андрею, пошел в буфет, купил сосиски, там хорошие сосиски продавали. Мне не хотели даже продавать, у меня вид был какой-то беспартийный. Я говорил, что Андрей Дмитриевич просил, если возможно, чтобы прочел Александр Николаевич Яковлев, о котором мы говорили, и Горбачев. Через неделю я пришел, позвонил мне Андрей и говорит: «Знаешь, ну, решили, что в общем интервью пока печатать не надо, преждевременно». Ну, это бывали такие случаи. Но передай Андрею Дмитриевичу, что основное требование, которое он выдвигал, он будет как бы учтено и исполнено.
Это было первого или второго февраля, почти мой день рождения, а в середине февраля вышел указ — амнистия всех политических заключенных. И я считаю, что это самый мой действенный материал, который я написал.
Синдеева: Это фантастика, конечно. Фантастика о том, какую силу может иметь слово, слово журналиста. И если подойти к разговору про журналистику современную…
Рост: Это точно еще, путь точный был у этого интервью, понимаете. Для этого надо было целую жизнь какую-то прожить, надо было встретиться с Сахаровым, надо было сделать это интервью, надо было…
Синдеева: Дойти до Грачева.
Рост: Быть дружным с Андреем. А потом с Александром Николаевичем Яковлевым мы вспоминали, и с Горбачевым мы вспоминали, потому что мы подружились и с одним, когда он лишился своего вот этого поста, и с другим, когда он лишился.
Синдеева: Сейчас за последние несколько лет настолько был дискредитирован, наверное, образ журналиста, вообще эта профессия всем тем, что мы наблюдаем. Вот нам, например, очень тяжело.
Рост: Я понимаю.
Синдеева: Вот мы, мы пытаемся беречь эту профессию, мы пытаемся сохранить все самое главное, что есть. Но проблема, знаете, какая, в том, что большинство людей, опять то самое большинство, они вообще не понимают, зачем нужна эта журналистика.
Одни считают, что это всегда в чьих-то интересах, всегда, не в интересах читателя и зрителя, а в чьих-то, в каких-то, что это всегда чей-то заказ. Другие считают, что это ерунда, потому что изменить вы все равно ничего не можете, зачем вы там типа «квакаете», вот такая реакция. И пробиться через вот это полное неприятие профессии и непонимания, зачем это нужно, это, конечно, просто огромная проблема. Вот мы прямо с этим сталкиваемся каждый день.
Рост: Я согласен с вами. Я с вами совершенно согласен. Больше того, я вам скажу, Наташа, что как бы сопротивляться идеологии в чистом виде партийной было гораздо проще, чем вот этому искушению денежному и корпоративному так называемому. Потому что журналистика, она взлетела, очень высоко поднялась, была вот в эти годы перестройки невероятной.
Синдеева: Невероятной, фантастической вообще. Я вспоминаю сейчас, что было…
Рост: А сейчас постепенно она просто снивелирована, выполняют заказы.
Синдеева: Даже вот честные журналисты, те немногие, кто остались, независимые медиа, которые не выполняют заказы, которые действительно делают то, что должна делать журналистика, мы не можем пробиться через вот это вот… Самая для меня большая проблема, это не власть, не цензура, которая есть вокруг, не давление, которое на нас оказывается.
Рост: Толпа.
Синдеева: А люди, которые просто не понимают — да зачем, что вы там делаете? У меня даже мои какие-то знакомые, зная меня очень хорошо, говорят — послушай, ну тебе это надо? Что толку от того, что вы там кричите, ты только проблемы зарабатываешь себе.
Рост: Правильно.
Синдеева: И это, конечно, ужасно обидно. И вашим примером. Вот этот пример, Потом пример того, как статьи условно в Комсомольской правде или в Литературке становились событием всесоюзного масштаба.
Рост: Конечно
Синдеева: Сейчас это вообще невозможно представить даже.
Рост: Я скажу так, что газета, в которой я работаю, она совершает такие поступки и тот круг читателей, которые ее потребляют, он относится к этой журналистике так же, как в старые времена относились к чистому слову. Абсолютно. У Давида Самойлова есть такие строчки, которые я цитирую часто: «Читатель мой суров,
Он писем мне не пишет,
Но, впрочем, пару строк,
В которых правду слышит,
Он знает назубок»
Синдеева: Вот тоже парадокс. С одной стороны есть доступ ко всему, к любой информации, ты можешь найти все, что угодно. Никаких ограничений нет. Тебе не надо идти куда-то покупать газету, тебе не надо подписываться. Ты все можешь. Но такое количество информации, такое .. инфопоток, вихри, которые вокруг нас. Невозможно получить ситуацию, при которой какая-то публикация становится событием вот такого масштаба.
Рост: Ну, вообще читать стали меньше ведь. Да? Я думаю.
Синдеева: Как это говорят, в количестве букв, которые прочитывает, больше.
Рост: Ну, я так думаю. Раньше. Нет-нет. Буквы. Раньше в метро едешь с книжкой, а сейчас играют в тетрис. А между тем неплохо было бы и Николай Васильевича почитать. В этой книге есть раздел Академия дураков. Я член Академии в звании «Полноценный дурак», полный дурак.
Синдеева: А есть ещё какая градация? Полный дурак?
Рост: Есть полудурки…
Если вы снимете вот это буйство винограда, то я вам скажу, что когда-то давным-давно, когда этот двор был просто разрушен абсолютно, мы с моим другом, кровельщиком и энциклопедистом, Иваном Андреевичем Духиным привели этот двор в порядок, насыпали земли, нашли экскаваторщика, который вырыл яму
Синдеева: И как вы облюбовали этот двор, как вы оказались здесь?
Рост: Во-первых, сказать, что я облюбовал то, что здесь было — это нельзя, это была жуткая разруха. Я искал мастерскую, место для мастерской. Мой сосед и мой друг Георгий Николаевич Данелия со своей собакой Булькой сюда приходил, и собака Булька в дождливые дни забегала в этот домик и справляла там все необходимые свои дела. Надо сказать, что Булька там не одинока была, там была жуть что.
Синдеева: В самом доме? Это были заброшенные конюшни…
Рост: Это не конюшня уже была, это был уже какой-то дом абсолютно разрушенный, крыши не было. И вообще никто не хотел брать его. К этому времени я написал книжку и издал её в английском издательстве Weidenfeld & Nicolson про армянскую трагедию так называемую книжка была. Про землетрясения армянские, все эти дела, и они заплатили мне гонорар. И я с этим гонораром приехал тогда, его хватило на то, чтобы построить…
Синдеева: Ладно. Автомобили… это что такое, почему Михалыч? Вы что, на 2 тачках гоняете?
Рост: Нет, первоначально одна. У меня есть друг, Витя Такнов, замечательный, мы с ним путешествуем…
Да, мы с ним знакомы, кто же не знает Такнова.
Вот когда-то мне было не то 70, не то 65, он попросил, чтобы я вышел во двор, и въехала вот эта вот машина. Этой машине 25 лет, можем сейчас отпраздновать. Она едет. Витя написал «Михалыч» на ней, и всё
Синдеева: Вы на ней ездите?
Рост: Да, я езжу
Синдеева: И сейчас ездите?
Рост: Да
Рост: Так вот, Академия дураков — её надо внимательно читать, потому что там есть устав партии, с которой я не могу выйти на выборы, потому что это партия беспартийных. Человек, который вступает в партию, автоматически из неё выбывает, потому что членство в партии несовместимо со званием.
Синдеева: А устав кто писал, не вы?
Рост: Кто? Я. Если человечество рассматривать как огромный рой, то слово выполняло функцию, и ей придумали название — вторая сигнальная система. Небольшой первобытный коллектив, и они мычат. Им говорят: там мамонт, они бегут туда, убивают этого мамонта, съедают. Там пожар — бегут в другую сторону. Постепенно человек научился управлять словом, и слово частично потеряло свою информативность. Теперь я вам говорю, а вы думаете — вру я, или нет? Да вру, конечно.
Синдеева: Вы всё время говорите, что вы всё время врёте, я вам не верю, но хорошо.
Рост: Грубо говоря, мы должны лишиться слова, как информации, и не верить ему совсем
Синдеева: Дойти до вот этой грани, когда…
Рост: Поэтому человек, который врёт — это и есть человек будущего, он приближает будущее светлое
Синдеева: Вы плохих людей вообще снимали?
Рост: Я снимал людей, а они оказывались хорошими. Бывали случаи, конечно, попадались в толпе. Я политиков не снимал, поэтому я плохих не снимал. Нет, грешен. Я снимал Горбачёва, он у меня есть, но он уже не был политиком, в это время он был просто нормальным человеком, симпатичным. Я вам расскажу историю небольшую. Посколько Михаил Сергеевич сейчас нездоров, ему уже много лет. Мы с Митей Муратовым, главным редактором «Новой газеты», выдающимся совершенно главным редактором и человеком — он дружит с Горбачёвым, и я дружу, мы пригласили его ко мне в мастерскую, в конюшню. Он пришёл как человек, у него была корзиночка, в ней была бутылка водки, хамон немножко, 10 крутых яиц
Синдеева: Это когда было, в каком году?
Рост: Клянусь вам. Помидоры и огурцы мытые, с отрезанными жопками.
Синдеева: Так в каком году это было? Приблизительно
Рост: Лет 7 назад. Может, 8. У нас тоже всё было готово, я сделал ногу — мы замечательно сидели. В этот момент мой ближайший друг, кровельщик и энциклопедист, он кровельщик.
Синдеева: Я уже теперь полюбила этого человека, я уже столько о нём слышала, фантастика.
Рост: Иван Андреевич Духин выпустил книгу о колоколах, и эта книга вся лежала, весь тираж лежал у меня. Я подумал, что было бы неплохо, если бы Горбачёв… Я говорю: Михал Сергеич, он говорит: да конечно! Я позвонил Ване, пришёл Ваня в бушлате, в кожаной кепке, жутко смутился. Он пришёл из библиотеки, где у него свой стол в профессиональном зале, он пришёл, Горбачёв вручил ему эти книги, и они сели разговаривать, и они разговаривают и разговаривают. А Ваня был феноменальный знаток истории Москвы и топографии Москвы, кроме всего прочего. И он рассказывал про то место, где мы сидим, где протекала речка Рачка, эти Чистые пруды, что тут было. Они сидели, разговаривали, Вани, ко всему прочему, ещё и был знаком в лучшие времена с диссидентами, Олег Гинзбург его вспомнил, когда я его… Потому что Ваня прятал на чердаках эти бумажки, которые они ему давали. И он знал и Аиду Тапешкину, и многих он знал, и Ваню все знали. Он сидел, молчал, у него была феноменальная продуктивная память ещё
Синдеева: А Вани уже нет, я прошу прощения?
Рост: Вани нет. Он и умер на крыше. Фантастика. Это был ближайший, один из самых близких мне людей, даже не друг. И они сидят с Андреичем и разговаривают, а мы с Митей выпиваем, и Митя ему говорит: Михаил Сергеевич, глядя на вас невольно вспомнишь классическую историю Ленин и печник. И Горбачёв так палец, как он бывало так, и говорит: знаешь, Дмитрий, я разговариваю с Иваном Андреевичем уже 40 минут, и я не знаю, кто из нас Ленин, и кто печник. А для того, чтобы это сказать, надо прожить какой-то кусок, и надо понять, и надо быть таким человеком, как… Я к Горбачёву хорошо отношусь. Кроме всего прочего, он разрушил стену не только в Берлине, он разрушил стену в нашей жизни.
Синдеева: Совершенно недооценённый на сегодняшний день. Но все-таки вернёмся — вы говорите, вы не снимали политику, вспомнили Горбачёва, Ельцина вы не снимали? Ельцин был политик. То есть у вас это позиция?
Рост: Нет, я ещё Гришу Явлинского снимал, у меня к нему нежное отношение, Гриша продуктивный человек.
Синдеева: А сейчас вы тоже так считаете?
Рост: Он в своё время отработал, но он как ступень какая-то.
Синдеева: Ещё не ушёл в сторону
Рост: Бывают запуски неудачные. Но у него, по крайней мере6 из всех, кого я знаю, была положительная какая-то программа, 500 дней была программа. У кого ещё была программа? Удвоение ВВП — это не программа
Синдеева: Юрий Михайлович, если бы вам предложили снять Путина, вы бы вообще захотели это сделать?
Рост: Снять? В каком смысле?
Синдеева: Ну снять, сфотографировать его. Сделать какой-то портрет.
Рост: Как я могу его снять, он народный избранник
Синдеева: Хорошо. Но всё же? Вы смогли бы отказаться от этого? Это же всё равно соблазнительно — посмотреть на него чрез объектив близко.
Рост: Не знаю, я думаю что... Желания у меня такого нет. Я с ним общался.
Синдеева: Когда?
Рост: Два раза. Он мне вручал…. Он сказал: поздравляю, я сказал: спасибо. Честно. Не знаю. А зачем? У него есть кому снимать его. Пусть его народ снимает
Синдеева: А были люди, и сейчас может есть, которых вы очень хотели бы снять, но не получилось. Это Духин, обязательно надо показать.
Рост: Это Ваня Духин, посмотрите, какое замечательное лицо у человека. Отар Иоселиани. Да.
Синдеева: Отар Иоселиани… здесь был в гостях у вас?
Рост: Даже жил.
Синдеева: Расскажите
Рост: Замечательно. Отар много раз здесь и бывал, и жил, и дружил с Иваном Андреевичем Духиным, моим другом кровельщиком, энциклопедистом, вот его кстати фотография.
Синдеева: Да, давайте.
Рост: Вот там он, на крыше, с той стороны. А это труба, которую он мне подарил. И она такая красивая, что мы решили внутрь её. Потом её в качестве музыкального инструмента использовали. Чекасин, такой замечательный саксофонист и Тарасов как ударные использовал, а Битов туда читал стихи — то есть, это такая художественная труба была.
Синдеева: Он из какой семьи был, скажите?
Рост: Ваня?
Синдеева: Да.
Рост: Он родился на границе России и Украины. Мать отца потеряла рано, мать у него была уборщица в школе напротив театра, который сейчас как называется? В переулке Москвина. Это был филиал МХАТ. Они жили в 9метровой комнате 2 семьи. Вообще он мог быть кем угодно, только не тем, кем он стал. Он закончил экстерном школу, потом курсы каких-то кровельщиков, потом выучился на слесарей-жестянщиков-кровельщиков. Ваня очень рано научился читать и приобщился к книге. Он занимался изучением старого быта колокольных заводов, я вам расскажу историю, лучше его никто не знал. И те колокола, которые сейчас висят на Храме Христа Спасителя — это не те колокола, которые он рекомендовал. Потому что те были бы лучше. Но поскольку здесь были какие-то дела…Ваню просто забрали на машине, повезли смотреть колокола. Он действительно был феноменальный этого знаток. Он реставрировал иконы и дарил их, хоругви. Он дарил колокола, которые ему дарили, или он выменивал, он делал водосточные трубы.
Синдеева: Ну а деньги он зарабатывал тем, что крыл крыши, был кровельщик?
Рост: Да, кровельщик, конечно. Мы с ним, вы знаете, может быть, церковь в Столешниковом переулке? Знаете? Там отец Александр Борисов, и Ваня шёл как-то мимо и увидел, что у них нет колоколов, а были белы так называемые, это такие бронзовые доски, они тоже звенят, но конечно не тот звон, что у колоколов. И он как-то мне говорит: я хочу им подарить колокол. Мне отдали колокол, он приличный, 3 или 4 пудовый колокол, здоровенный. Мы его на лом надели, в Ниву положили и повезли. Перевозим, а никто его там не знает. Мы приносим эти, батюшки все, попы стоят во дворе, мы приходим с этим ломом, ставим колокол — они обалдели вообще, потому что такой колокол здоровый.
Ваня смутился, надел кепку, повернулся — они говорят: это что? Он говорит: это вам колокол. Обычно там продавали… И повернулся, и ушёл. И они даже, не зная его имени, не отслужили, а должны были. Дальше такая история: проходит некоторое время…
Синдеева: Колокол-то повесили?
Рост: Конечно. Колокол! Он был у них единственный. Катя Гениева, директор библиотеки иностранной литературы, устраивает премию Подвижник. Она говорит: у тебя нет клиента на Подвижника? Я говорю: вот, Ваня. Подвижник 100%. Всё точно, подвижник. Колокола, иконы возвращал. открыл икону, поехал в Переславль-Залесский, храмовую икону вернул, нашёл, отреставрировал, и в храм вручает эту икону. Выходит Ваня. Он такой всегда аккуратный был, чистый, каких-то собак, кошек привечал. И вручают ему эту премию, не зная его, настоятель этой церкви Александр Борисов.
Синдеева: Это случайность?
Рост: Случайно. И когда это всё происходит, я говорю: отец Александр, вы знаете, вы вручили наконец эту премию, вы можете сказать спасибо — это тот человек, который принёс колокол. И они оба, и я заплакали.
Синдеева: Фантастика. Я всё равно вас спрошу, хотя я знаю, наверняка это болезненная тема. Вы из Украины. Случился Крым. Вы активно публично выступили. Вы сейчас бываете там, как у вас это всё бурлит?
Рост: Я очень переживаю. Дело в том, что две родные мне страны стали главными врагами моего государства. Я себя отделил от государства, как церковь. Я вам честно скажу, попы же ездят по правой стороне, не по левой, они отделены от государства, но правила соблюдают. И я соблюдаю правила. На красный свет не еду, знаю, что примета плохая — на красный свет ехать. Но я себя отделяю от этого. Два самых близких народа, которые были — Украина и Грузия. Где переплетена культура, история, 200 лет было положено на то, чтобы приблизиться. Поэты, литература, кино, театры — всё. Это всё произошло, я не знаю, почему. Я думаю, что потому, что с грузинами в детстве может кто-то обидел, не знаю. Понять не могу. Понять не могу — как это можно отделяться. У меня был друг Миша Чивчивадзе, гениальный совершенно, один из лучших людей, которых я знаю, но это категория такая, каста лучших людей, Миша был такой. Он мне говорил: Юра, дружи с хорошими людьми!
Синдеева: Это супер фраза. «Тебе придётся потом о них писать». Фантастически. Я даже вывела её себе в цитаты.
Рост: Я её помню, это не придуманная фраза — «тебе придётся о них писать». Вот почему бы им не дружить с хорошими людьми, они бы иначе относились. Это Серёжа Купреев, который, он дружил тоже, у него были грузины все друзья. Близкие очень, по-настоящему. И он очень переживал все эти истории. Я там бывал не только на праздник, я всю Грузию объездил, я Украину всю объездил. И писал об Украине, у меня были там такие близкие. Мария Авксентьевна Примаченко, которая тоже есть здесь — гениальная украинская художница, гениальная народная. Я всегда помню её. Потому что она однажды… приехали, ей было 80 лет, приехали всякие в смушковых шапках такие, с национальной идеей большой. А она кремень была, она инвалид с детства была, но красивая такая, суровая, такой платок. И они ей говорят: только на Украине могла родиться такая как вы — я могу по-украински, но говорю по-русски. Как вы, вот вы, Мария Авксентьевна. А она сидит так и говорит: «мне всё равно, какой веры человек». Не национальности, а веры, что точнее гораздо. И начинает перечислять: Серёжа Параджанов… ну, всех: и украинцев, и русских, и кого угодно, евреев.
Рост: У этой книжки есть история. Эта история начинается во Франции, а не здесь. Я приехал к Отару, я не помню, то ли на съёмки, то ли просто, и он говорит: я хочу тебя познакомить с Картье-Брессон. Это великий французский фотограф, который мне очень нравится, и который всю жизнь позиционировал себя как любитель. И я всё время говорю, что я любитель.
Синдеева: Да-да. Вы все время говорите, что любитель.
Рост: Потому что у меня есть аргумент. И у него есть аргумент, был. И вот в какой-то момент мы с Отаром приезжаем к нему, на Риволи. Там такие дома, как будто их Корбузье построили — такеи комнаты большие, а потолки низкие. Выходит высокий красивый человек, ему было лет 90 уже, около этого, и жена его. И Отар говорит: Анри, у тебя есть что-нибудь выпить? У Анри была бутылка виски. Чуть-чуть початая. Он поставил, Отар залился, потому что Отар должен был переводить. А жена говорит: ну что, хотите показать фотографию? Он не будет смотреть, потому что ему это всё за жизнь уже, он уже насмотрелся. Тем не менее, он стал смотреть. Довольно быстро посмотрел эти фотографии и подарил мне небольшую книжку какую-то такую свою. И я ему собственно стал говорить вторую часть вот этих произведений, скажем так, потому что это симбиоз такой. Ученым словом скажу, что текст на фотографии как эпифит. То есть он живет рядом, но не пользуется соками. И когда я ему стал рассказывать, это всё затянулось на несколько часов. Он сидел и слушал очень внимательно. Отар в это время выпивал, почти всю бутылку выпил. И когда он закончил слушать меня, он встал и принёс мне книгу, которая мне очень дорога.
Синдеева: Вот это мне нравится, когда знаешь, где что стоит. Это круто.
Рост: Она мне очень дорога. Это была последняя его большая книга. Вы по-французски читаете? И я не читаю, но я вам скажу, что тут написано. Книга называется «Европейцы». Тут написано: европейцу от европейца, Юрию Росту и Картье-Брессон. Это был 2000 год.
Синдеева: он вам подарил эту книгу. Собственно почему…
Рост: Он мне подарил эту книгу и дал мне 2 совета. Один совет был очень интересный, он мне сказал посмотри соседние негативы. То есть, они уже выбраны, а ты посмотри соседний, потому что . Он мне дал 2 совета очень важных. Один он сказал мне: посмотри соседние негативы. Почему? Сам негатив не изменился, я изменился и иначе отношусь к тому времени, которое проживал. И может быть в тот момент, когда я смотрел, я не угадал тот кадр, который мне был нужен. Поскольку к Отару он относился буквально любовно, вы можете посмотреть на выражение его лица, Картье-Брессона. Видите? Ну просто, как на сына он смотрит на любимого. Так вот в тексте о Картье-Брессоне я напечатал 2 фотографии. Одну фотографию, которую я отобрал тогда, а вторую фотографию, которую я посмотрел спустя много лет. Они как будто одинаковые, но на самом деле совершенно разные. А второе — он мне показал небольшую книжку, которую он сделал о Джакометти, это скульптор. Она была небольшая, маленькая. И он мне сказал такую фразу: если фотография хорошая, она выдерживает размер. Любой, и большой, и маленький. Я приехал в Москву и встретился с моим замечательным ныне ушедшем другом, Женей Клодтом, это из тех Клодтов, которые с лошадьми, художником, и говорю: Женя, я хочу сделать маленькую большую взрослую книжку. Мы с ним выбрали размер, который приблизительно соответствует прямому отпечатку. Скажем, 6х9. На самом деле, он немножко иначе выглядит, но 6х9 это был размер фотографий, когда мы печатали без увеличителя, когда были детьми.
Синдеева: А бываете сейчас в Украине?
Рост: Сейчас давно не был
Синдеева: После Крыма не были?
Рост: Очень хочу поехать и мечтаю сделать там выставку, мечтаю
Синдеева: Надо сделать. Потому что люди остаются людьми
Рост: Тем более, что у меня 2 выдающихся… О Марии Авксентьевне и её сыне Фёдоре я снимал и программы телевизионные, и они у меня во всех книжках есть, везде. И конечно, 10 братьев Лысенко, которые пошли воевать на фронт — как это можно вычеркнуть? Как это можно отторгнуть? В деревне Бравахи 10 братьев пошли на фронт: часть до оккупации, часть после освобождения. И все вернулись. Мороз по коже!
Синдеева: Есть другая история у вас фантастическая, когда отец вернулся, а 11 детей погибли все, Забыла как называется.
Рост: Это любимый мой рядовой военный Богданов. На севере, в Каргополе 11 детей погибли у него. И как он теперь, что тут считать. Как от этого можно отказаться?
Синдеева: Я в людей верю очень, и я когда их встречаю…
Рост: Они там на страшном суде …
Синдеева: Эти да, о них вообще не хочу. Про людей, что люди выше всей этой политической фигни. И даже несмотря на то, что есть ощущение, что нас там не любят — когда ты встречаешься с человеком всё не так. Человек-человек, глаза и нет этого.
Рост: Наташенька, я вам скажу, я живу как живу. Я сейчас сделал выставку, есть такой храм — Троица в Хохлах, там отец Алексей Уминский, замечательный батюшка. И мы на заборе храма сделали выставку. Причём это не стенды и не плакаты, это настоящая классная выставка. Отдельно напечатаны фотографии с паспарту, отдельно тексты.
Рост: Но сколько поместилось. Там есть Украина, Грузия, там все есть достойные люди. Она не очень большая
Синдеева: Она уже закончилась?
Рост: Она идёт. Хохловский переулок, 14. Слава богу, пока никакого вандализма. Просто идут люди, останавливаются и читают. Там и Грузия, и Украина, и Армения, и Россия, и Москва, и всё там есть.
Синдеева: Завершая нашу программу: мы с Юрием Михайловичем являемся попечителями фонда «Созидание» уже много лет. Я часто рассказываю про Лену и про этот фонд, потому что уже много лет рядом всегда, наверное, не столько делаю, сколько должна была бы делать, но благодарна им за то, что они меня впустили в этот круг. Почему вы, Юрий Михайлович, поверили в Созидание? Как у вас произошёл этот выбор?
Рост: Дело в том, что этот фонд организовали мои друзья: Костя Грамотнев, Лёня Меламед. Они сделали этот фонд и во главе его стала замечательная Лена Смирнова. Кроме того, что Лена — фантастический человек, нас ещё объединяет бассейн, она — мастер спорта по прыжкам в воду, а я играл в водное поло. И мы всегда, когда приходили прыгуны, мы убирали ворота. Они нас меняли. Она потрясающий человек. Это фонд, где не просто не украдено ни одной копейки, а где с себя она снимет, чтобы просто это сделать. Они покупают и оплачивают только то, что может принести пользу. Я свои фотографии там продаю. Я понимаю, что она стоит не столько, но просто человек хочет помочь фонду и получает фотографию. Но я, смею доложить, что там были работы и очень известных художников, которые просто подарили: Натальи Нестеровой, Рустама Хамданова, Бориса Жуковского. Я приходил и говорил: нужно Юры Норштейна — отдавали в одну секунду, без всяких разговоров. Я очень рад, потому что кроме благородного поступка, это реальная помощь людям, которые нуждаются. Как ни странно, Лена, её фонд, берёт на себя функции, от которых отказалось государство. Такие деньги крутятся сумасшедшие... Правда, что-то удаётся там делать, какие-то лекарства пробивать.
Синдеева: Последний вопрос: Вы в фантастической форме. Что вы делаете для этого? Что у вас? Познер рассказывает, у него теннис, растяжки, еще что-то. Вы до недавнего времени курили.
Рост: Курил, я вам скажу, 6о лет, не могу сказать, врач посмотрит, скажет…
Синдеева: Что вы делаете, как вы себя держите в форме? Я когда посмотрела, сколько вам лет, я не поверила. Я сейчас без кокетства. Что вы делаете?
Рост: Я продолжаю кататься на мотоцикле. В прошлом году наездил много, в этом пока 300 километров, мало.
Синдеева: Вы что один? Или как? Не компанией? Просто семи сели и поехали? Как путешествие?
Рост: Я мотоциклист, я не байкер. Я одиночка. Я еду себе и всё
Синдеева: И что, куда вы едите?
Рост: Куда хочу. Это странная такая штука. У меня есть привилегия, как у путника, не выбирать себе попутчиков, именно не выбирать. Я могу идти один. Иногда это бывает очень полезно, ты можешь думать, ехать. И тут ты едешь один, у тебя есть занятие — это иллюзия занятия, но очень важная, потому что от него зависит твоя жизнь.
Синдеева: А ещё что-то делаете? Выпивать продолжаете?
Рост: Сейчас сказали, 3 месяца нельзя выпивать после большой операции, но я поторговался, сошлись на полутора.
Синдеева: Что вы выпиваете?
Рост: Крепкий алкоголь. Иногда, когда в Грузии, тогда имеет смысл вино. Спорт… я когда-то занимался, не могу сказать профессионально, но плавал, в юношах даже выигрывал спартакиаду школьников всесоюзную, я закончил институт физкультуры — первое моё образование, не жалею абсолютно, считаю, что там такое же количество умных и идиотов, как в любом другом месте, что ни возьми. Возьмёшь сообщество, даже по телевизору или сессию какую-нибудь в Академии наук, там 10% умных, какой-то середняк, 10% дегенератов.
Синдеева: Сколько лет вы уже не занимаетесь активным спортом?
Рост: Я бегал, но сейчас я понимаю, что не надо бегать
Синдеева: Когда вы бросили бегать? Я пытаюсь понять, как сохранить эту форму.
Рост: В этом году не бегал. Я могу сказать. Я старался приседать, сейчас мне запретили. В полный присед садиться не надо. В вашем возрасте ещё можно, а в моём уже не надо, потому что колени — самый сложный сустав, можно присесть, потом не совсем встать. В полуприсед можно садиться. Я думаю 20 приседаний в день,
Синдеева: Но вы делаете?
Рост: Но я делал 35.
Синдеева: Ладно, Юрий Михайлович про себя про личное вообще ничего не хочет рассказывать. Про женщин не рассказал, про то, как поддерживает форму, тоже сказал. Простите, я из контекста не очень поняла, но мне показалось, что Белла Ахмадуллина была вашей любовью какой-то. Может у вас не было романа, но
Рост: Нет, романа у меня, конечно, не было, это было больше, чем роман. Всегда роман больше, чем роман. С Беллой у нас были невероятной привязанности отношения. Если я её видел, и она меня видела, мы неизбежно оказывались недалеко друг от друга. Я просто её обожал, она мне очень нравилась, как человек, мне нравилась её речь, её невероятный юмор. Вы же не знаете, что она была невероятного юмора
Рост: А тут всякие вещи есть странные. Видите, тут клоун. Это символ такой для меня, клоун — дурак в высоком смысле. Это очень трудная профессия, очень искренняя и может быть, самая высокая театральная профессия. Этого клоуна мне подарил Гриша Явлинский. Потом профессор отбил ему один палец. Но сердце у клоуна осталось в хорошем состоянии. Какие-то вещи, которые не мешают жить. Ангелы
Синдеева: Ангелов тоже много. Это так складывается?
Рост: Ангел как воздушный шар, я могу прочесть, здесь есть их стихотворения про ангела.
Ангел по небу летает
Над пространствами скользит
Все за нами замечает,
Охраняет, поучает.
Строго пальчиком грозит...
Отпусти нас, добрый ангел —
И лети, куда летел.
Не следи за нами ангел,
У тебя довольно дел.
Дай покоя, славный ангел —
Образ жизни измени.
Не летай так много, ангел —
Лучше маме позвони.
Нет! Он все-таки летает
В платье белом и простом.
Тихо крыльями мотает,
Наблюдает, направляет,
Ничего не понимает,
Легче воздуха при том.
Синдееа: Точное, кстати.
Рост: Вот поэтому ангелы у меня тут и летают. Бог спасает тем, что он даёт забвение. Нельзя забывать, но необязательно всё время об этом помнить, потому что жизнь твоя. Со временем, конечно, возникает такая печаль, что нету круга. Некому звонить, не с кем разговаривать. Это очень тяжело. Хотя у меня много молодых друзей. Людей много моложе меня. Даже тот же Витя, доктор Свет, Алексей, Лёня Меламед — много у меня есть друзей, с которыми я могу общаться. Но ничто и никого никто не заменяет. Они просто занимают своё место и свою нишу. Я смотрю на эту стенку, а там нету ни Булата, ни Битова, с которым у нас были очень близкие отношения. Нету Бэллы, которуя я очень любил. Нету Юрского, Арсеньева, Боровского. На этой стенке практически Нестерова осталась, Неелова и Отар Иоселиани. Всё. Однажды была такая история, у Миши Жванецкого был день рождения, было не помню сколько ему лет, допусти 65-70. И собралась тьма юмористов, и Белла была с Борей. И Миша говорит: Беллочка, может, ты что-то скажешь? Она встала, минут 15 говорила тост своими этими сложносочинёнными предложениями — ничего более смешного я не слышал, все лежали. Когда она закончила, Миша сказал: ты мне испортила праздник. В ней было это. Самое главное было всегда: «будьте прежде меня», она не соревновалась никогда ни с кем
Синдеева: Да, это супер фотография. Это в Одессе где-нибудь?
Рост: Конечно, в Одессе. Он очень неуверенный в себе человек был, фантастически. Я с ним дружил очень давно и, могу сказать, что написал первую заметку о нём и напечатал первый его рассказ официально. Это было в 72 или в 73 году, до этого вообще его не существовало. Он был автор Райкина. И сам. Он всегда себя сравнивал. Я ему говорил: Миша, ты не сравнивай, ты несравненный — в том смысле, что ты абсолютно один. У каждого времени есть один ироничный писатель: Гоголь, Салтыков-Щедрин, Оверченко, потом Михал Михалыч Зощенко. Ты принадлежишь этому времени, и рядом никого, не смотри — он не мог. Ему могло показаться, что он не соответствует высоким требованиям.
Синдеева: У меня в гостях был Юрий Михайлович Рост, спасибо Вам большое!
Рост: И вам большое спасибо. Мне было очень приятно.
