Актриса Ирина Горбачева, которая сыграла одну из главных ролей в «Аритмии» Бориса Хлебникова, побывала в гостях у Натальи Синдеевой и рассказала о том, как складывались взаимоотношения между студентами и преподавалетями в Щукинском училище в годы ее собственного обучения и что думает о последних скандалах вокруг театральных деятелей.
Синдеева: Я очень хочу тебя спросить про, собственно, твою альма-матер, про Щукинское театральное училище, с которым за последнее время как-то несколько лет связано много ярких, ну, историй, не очень каких-то симпатичных. Года три назад, ваш преподаватель Павел Любимцев очень резко на федеральных каналах выступил по поводу нового поколения режиссеров. И Саша Молочников, который, собственно, режиссер МХТ и сейчас «Мифов», вот он у меня был в программе, и он мне как раз об этом рассказал. Он говорит: «Я тогда поехал к студентам в «Щуку».
Горбачева: Да, я видела этот ролик.
Синдеева: Понимаешь, о чем? Когда он говорит: «Я-то думал, что сейчас студенты там скажут, мы больше не подадим руки, там, не знаю, этому преподавателю», ну, то есть, будут защищать свою позицию. А оказалось, они все, никто не видел фильмы, спектакли Серебренникова, Богомолова, молодых режиссеров, но все осуждают, все плохо. Недавно буквально, там, несколько недель назад была история с брусникинцами.
Горбачева: Жесть! Это жесть!
Синдеева: А во время твоей учебы это было в «Щуке»? Что-то произошло, изменилось? И вообще почему?
Горбачева: Нет, нет, ничего не изменилось. На самом-то деле, для меня моя альма-матер консервируется. Ну, то есть, просто с каждым годом. И чем радикальнее становятся педагоги, тем радикальнее становятся студенты. Потому что авторитет педагога – это же… Ну, то есть, педагоги же могут некоторые купаться, измещать свои какие-то чувства в том, что я вообще для них светило Всея Руси, и так далее, и так далее, и так далее. Человек, который просвещает, направляет, знает толк в искусстве. А между тем, очень много людей, которые не в профессии. То есть, не по-настоящему действующие режиссеры или артисты, и так далее, и так далее. То есть, они достаточно отстранены от реальности, от того, что, куда идут студенты, что будет с ними. В принципе, что в театр практически уже никто не попадает. Но, тем не менее, эти же педагоги, они набирают с каждым годом все равно студентов. То есть, тут такая вообще двоякая позиция. Ну, то есть, как бы, что они делают.
Синдеева: То есть, неужели педагог имеет такое сильное влияние на студентов, что они говорят: «Я не пойду смотреть спектакль Богомолова или Серебренникова, потому что это ужасно!»
Горбачева: Так у нас то же самое, так нет…
Синдеева: У вас было то же самое?
Горбачева: У меня было то же самое, но дело в том, что Родион Юрьевич Овчинников, мой художественный руководитель, он все-таки был и есть один из тех людей в «Щуке», которые, ну, немножко особняком стоит. То есть, он…
Синдеева: Так его будут выживать, наверное?
Горбачева: Не знаю, а, может быть, и выживают. Я не узнавала. Но, тем не менее, у него какая-то вот своя была политика, и духовная в том числе. То есть, он нас прям пытался говорить очень на разные темы. И в целом во время учебы были вот прям какие-то моменты, когда я прям помню, что нам говорили: «Вот так вот нельзя, ребята! Вот это плохо!» И до какого-то момента ты отключаешь мозг, потому что тебе, в принципе, ну, как? Ну, не в армии, но все равно говорят…
Синдеева: Авторитет.
Горбачева: Да, да. То есть, чем ты моложе, тем ты, по сути, пытаешься вырабатывать свое собственное мнение. То есть, те люди, которые старше, ну, то есть, которые пришли, им 21, 22 года, то есть, у кого есть высшее образование или еще что-то, им, конечно, было сложнее навязать свою точку зрения, и люди сопротивлялись. Вот. И были конфликты, естественно. А вот чем моложе, ну, то есть, они какие-то такие, типа, да! И вот нам сказали, он ужасный, ужасный-преужасный! А еще нам показали вот такую вот видеозапись!
Синдеева: Ну, да, да, да.
Горбачева: То, что он там делает! Но это же жесть! Так нельзя! И дальше ты понимаешь, что невозможно даже разговаривать!
Синдеева: Но это же ужасно, понимаешь? Это же целое театральное училище с такой историей, понимаешь? Которое выпускает….
Горбачева: Для меня это боль, для меня это боль! Ну, то есть, это правда боль. И то, что последние события. Это просто какая-то такая дичь! Ну, дичь дичайшая! То есть, ты прям понимаешь, что, ну, все, гайки закручены уже дальше некуда.
Синдеева: Вот, скажи мне, пожалуйста, как ты считаешь, почему театральное сообщество, ну, скажем так, хотя бы часть его такая, да, как мне кажется, все равно не до конца консолидировались вот во всей этой там истории последнего времени, когда начала вводиться цензура, когда, собственно, началось дело Кирилла Серебренникова, когда вот сейчас идет травля в том числе (ну, она началась давно) Константина Райкина.
Горбачева: К сожалению, мне кажется, что вот такие ситуации, они всегда должны дойти до своего дна. То есть, вообще это какой-то, не знаю, может быть, часть нашего менталитета. Того, что ты должен дойти вот реально до дна, встать в этот ил, и потом, может быть, либо завязнуть там, либо оттолкнуться и поплыть вверх.
Синдеева: Только уже непонятно, где это дно.
Горбачева: А у каждого дно свое. И точка терпения у каждого своя. То есть, для кого-то это норм, для кого-то нет. То есть, я уверена, что, ну, даже не то, что уверена, мне так кажется, что ситуация даже с Серебренниковым… Для меня, то есть, понятно, что чтобы что-то вот реально произошло, чтобы люди прям вот как бы встали, я даже не до конца верю в то, что это произойдет, когда человека посадят.
Синдеева: Вот, знаешь, я в ужасе думаю про этот суд, и вот я думаю, что мы все должны будем сделать, если вдруг мера пресечения будет другой? И, ну…
Горбачева: Так в этом вся и история. Вот я говорю, что не, для нас не дно, когда человека судят по тому, что он чего-то делал, и так далее. То есть, для нас это нормально. Ну, то есть, мы понимаем, что как бы, ну, да, вот там вот какие-то силы, еще что-то, еще что-то, то есть, куча всяческих оправданий, но надежда на то, что это не дно, она еще как бы есть. А вот если что-то произойдет, то есть, я даже, и то я сомневаюсь, что вот что-то вот прям, ну, то есть, какая-то иногда внутри надежда даже там на молодых. Ну, то есть, ты понимаешь, что, может быть, они там просто пойдут и, не знаю, там, встанут горой. Ну, то есть, непонятно, что должно произойти, чтобы слезть с печи.
