Режиссер Константин Богомолов рассказал, почему содержание Кирилла Серебернникова является, в некоторой степени, самым изощренным для творческого человека наказанием — принуждением к бездействию.
Синдеева: Вот, конечно, мы с тобой все равно коснемся Кирилла Серебренникова. А ты был на премьере «Нуреева»?
Богомолов: Я видел спектакль летом на том единственном прогоне.
Синдеева: Когда был прогон. Скажешь что-нибудь? Я не видела, меня не было в Москве.
Богомолов: Я не имею права комментировать работу, режиссер работу режиссера не должен комментировать. Это большой сложный спектакль, как бы.
Синдеева: А вот как бы ты охарактеризировал как режиссер вот ту ситуацию, которая сложилась, собственно, на премьере?
Богомолов: Почему как режиссер?
Синдеева: Ну, вот, нет, я сейчас не про сам спектакль.
Богомолов: Запрет?
Синдеева: Кирилл сидит под домашним арестом, идет премьера, на этой премьере Мединский, Чемезов, Эрнст.
Богомолов: Ну, мне кажется, это неадекватная… Знаешь, безотносительно к тому, кто на этой премьере, это вполне естественно, что на премьеру Большого театра приходят, тем более, на такую, значит, резонансную премьеру приходят всякие первые лица. Я, конечно же, могу сказать, что это совершеннейшая, на мой взгляд, несправедливость, дикость и неоправданная какая-то жестокость, что режиссеру не дают права, независимо от того, там, его же не обвиняют в маниакальных убийствах, значит, ежедневных, каждого, кого он встретит, да? Вот. И в гримерках Большого театра трупы не обнаруживались, значит, убитые с его отпечатками пальцев, значит. Как-то странно, что человека не, человеку не дают возможность выйти и проконтролировать выпуск спектакля, когда такое количество людей обращаются с этой просьбой к суду. Для меня это какая-то неоправданная как бы жестокость, неадекватная. Поэтому просто как, даже не как режиссер, а просто как человек, я могу это прокомментировать только таким образом. Это, ну, странно, неправильно и как-то для меня дико.
Синдеева: Ну, и для режиссера деятельного, конечно, оказаться…
Богомолов: И пребывание под домашним арестом, и, тем более, в течение такого длительного времени, мне кажется, что человека, который беспрерывно там работает, создает, человека, у которого в работе проекты, в общем-то, равносильно уже состоявшемуся наказанию. Однозначно. Ну, я об этом все время говорил.
Синдеева: А ты, извини, ты себя не ставил вот так вот на место, если бы ты оказался? Я даже не могу представить, что чувствует сейчас Кирилл. То есть, мы можем предполагать. Но вот ты пытался себя представить вот в такой ситуации?
Богомолов: Ну, наверное, себя представляешь в такой ситуации. Ну, слушай, ну, я не знаю, чем себя человек будет спасать в этой ситуации. Человек себя в этой ситуации спасает, наверное, какой-то либо внутренним запасом сил, стойкости, либо работой, либо сочетанием того и другого. Домашней работой, да? Там, писанием, монтажом там, и т.д., и т.п., что можно сделать на компьютере дома. Вот. Или на листе бумаги дома. Рисованием. Ну, творчеством. Чем человек спасается? Творчеством, чтением и образованием. Вот. Любой человек. Вот. Другое дело, что, повторяю, что, мне кажется, что для такого деятельного, активного, социально активного и как бы общительного человека, как Кирилл, это, конечно же, смерти подобно – вот подобное полугодовое, значит, заключение. Вот. Повторяю, вообще безотносительно к тем, справедливости или несправедливости обвинений, которые выдвинуты против людей, которые находятся в данный момент под стражей.
Фото: Александр Романов/Коммерсант
