Дмитрий Брусникин: «У власти с театром жесткий, неприятный, чудовищный диалог»

Синдеева: Программа «Синдеева» переехала в BORK на Смоленке, и здесь нас так же тепло встречают. И сегодня нам предоставили вот такой прекрасный чайник. Он керамический. Он сохраняет очень долго тепло. И для нас заварили сегодня необычный чай: бузина, клюква, мята и немного имбиря. И у меня отличный сегодня гость – Дмитрий Брусникин, руководитель «Мастерской Брусникина», которую вы знаете по спектаклю «Дождь - это мы». Когда-то три года назад они прожили вместе с Дождем жизнь, и потом поставили о нас спектакль.

Программа «Синдеева» в новом бутике BORK на Смоленке. Здесь так же уютно, здесь так же тепло. И сегодня у меня в гостях Дмитрий Брусникин – актер, режиссер, руководитель «Мастерской Дмитрия Брусникина». Наши зрители знают очень хорошо мастерскую по спектаклю, который был сделан несколько лет назад на Дожде, когда и Дождь, и «Мастерская» погрузились в какой-то совершенно невероятный новый опыт. Мы все очень боялись, и получился правда невероятный спектакль, который мы до сих пор иногда показываем.

Брусникин: Да, я узнал недавно – какие-то мои друзья позвонили где-то из-за границы, из Германии. И они поздравляли меня. Почему-то я не понимаю, с чем вы меня поздравляете? — С юбилеем. – Кого? Юбилеем чего? — Ну, там, Дождю. Я говорю, да нет, это было давно, это было там уже три года назад. – Да? Они как-то так не заметили по тексту.

Синдеева: Мы иногда показываем этот спектакль, потому что он нам очень нравится. И вообще это было какое-то невероятное время. Дим, спасибо, что пришли. Ну, я немножко так еще расскажу. Мастерская Брусникина для зрителя (это такое маленькое вводное) из ярких спектаклей, которые уже давно идут на сцене, это «Конармия» в центре Мейерхольда, «Чапаев и пустота» в «Практике», «Сван», по-моему, в Мейерхольда тоже, да?

И вот буквально на днях недавно прошла премьера, и вообще всего 10 спектаклей, это «10 дней, которые потрясли мир». Это по мотивам, в общем-то, известного спектакля Любимова.

Брусникин: Значит, когда-то, несколько даже уже лет, года два или три назад на спектакле «Конармия» была Каталин Любимова. Она пришла, кто-то ей рассказал о спектакле, она пришла смотреть его. И после спектакля она со мной встречалась, ей понравился спектакль очень. Она говорила: «Вот, это и есть продолжение Юры, вот это и есть какой-то переход Любимова через Альпы». Это и есть продолжение. И потом вот прошло столько времени, еще два года, и она обратилась сначала к Максиму.

Синдеева: Максиму Диденко, с которым вы часто работаете? Он много ставит для Мастерской?

Брусникин: Да, да. Не хотел ли он принять участие в постановке спектакля, посвященного памяти Юрия Петровича, да? Вместе с Мастерской. И ко мне одновременно. Ну, и как-то вот Максим предложил это название «10 дней». Спектакль, которого он не видел, а я видел.

Синдеева: Мы тоже не видели.

Брусникин: А я видел этот спектакль. И это как раз те спектакли, которые на самом деле, вот, ну, там, не знаю, в какой-то степени сформировали меня, да? Это определяло вообще, наверное… Это вообще, Таганка тех времен меняла поступки и вообще жизнь людей. Я, например, ушел из профессии физика-теоретика, ушел заниматься театром исключительно благодаря Таганке. Вот эти спектакли на меня производили вот такое впечатление. Я понял, что вот эта территория мне интересна. Я хочу быть на ней, да? Это один из таких спектаклей, который тоже определил мою судьбу.

Синдеева: Но это же не точное повторение спектакля? Это же вообще, да? Это по мотивам?

Брусникин: Вообще ничего общего нет! Вообще ничего общего нет, но те, кто видел или помнит этот спектакль (у нас, кстати говоря, в спектакле участвует еще Вениамин Борисович Смехов, участник того спектакля). Да, ну, и понятно, что это такая вот знаковая фигура для Таганки тоже. И он комментирует происходящее. И это тоже такой контрапункт, он находится… Ой, не буду говорить, это для тех людей, которые придут смотреть. Они поймут, почему там Вениамин Борисович. Я невероятно рад и счастлив тому, что он с нами.

Синдеева: Так как вы видели тот спектакль и создали этот, была ли там у Любимова оценка вот этих событий, которые потрясли Россию сто лет назад? И есть ли в этом спектакле опять же оценочное что-то? Или мы рассказываем, что вот это было?

Брусникин: В этом смысле позиции совершенно разные, абсолютно разные. Это огромная дистанция. Ну, во-первых, уже 50 лет, как ни странно, прошло 50 лет с того времени, как было поставлено «10 дней». 50 лет!

Синдеева: Не знаю, вы не такой уж старый, подождите!

Брусникин: 50 лет! Они поставили спектакль, а в 17-ом году сейчас вот 50 лет. Но все изменилось. Я понял свои ощущения. Я не могу их подробно так описать, но помню, что на меня это производило главным образом из-за какого-то предложенного невероятной формы. От того, что это было такое соединение театра, драматического театра, поэтического театра, хореографического, пантомимы и всего, там, музыкального театра. Это было невероятно мощно сделано. Это был хулиганский спектакль вообще, хулиганский! Он какой-то, все каноны как-то сбивал такого классического театра. И, конечно, моментально становился любимым спектаклем молодежи и таким культовым. И никто на самом деле там серьезно не анализировал текст с идеологической точки зрения.

Синдеева: Нет? Не было такого? Но все равно же советское время было.

Брусникин: По-моему, тогда нет, не особенно, потому что я вот смотрел, например, в записи этот спектакль сейчас, в это время. Конечно, он в этом смысле идеологически выдержан, ну, с точки зрения определенного взгляда, ну, большевистского такого взгляда на историю, на события, и так далее.

Синдеева: То есть, скажем, тот спектакль оправдывал революцию? Так можно, да?

Брусникин: Да.

Синдеева: Оправдывал, да? А ваш?

Брусникин: Нет.

Синдеева: Вот это интересно.

Брусникин: Это разные совершенно вещи. Это разные совершенно, принципиально разные вещи! Если тот спектакль вообще находился в контексте тех 70 лет, когда нам говорили о том, что революция – это победа и праздник…

Синдеева: Ну, а Любимов, как вы считаете, он тогда так искренне тоже считал? Или просто не было другой возможности все-таки дать другой взгляд на эти события?

Брусникин: Он, он был какой-то несколько другой, конечно, взгляд. Я не могу сказать, что это была агитация с точки зрения того, что вот революция – это наше все. Нет. Он делал, наверное, более умный зритель или более такой наблюдательный зритель, наверное, видел в этом что-то еще кроме пропагандистских идей, которые были заложены в самой книге «10 дней, которые потрясли мир» Джона Рида. Вот, что-то, конечно, Любимов не мог этого делать так горизонтально. Но вот этот спектакль, который мы сегодня пытаемся играть, он, конечно, говорит о том, что это основная трагедия страны. Это горе.

Синдеева: Хорошо, давайте, про этот спектакль, все-таки очень хочется посмотреть. Ваша мастерская выросла из студенческого курса. И вы как человек, который уже много лет выпускает студентов, каким-то образом именно этот курс оставили у себя, я бы так сказала, не отпустили никуда. Вот как это случилось? Каждый раз же сложно расставаться со студентами?

Брусникин: Да, на самом деле, в этом спектакле, тут три мастерских. Три выпуска.

Синдеева: Три выпуска.

Брусникин: Да. Там есть самый первый мой с Романом Козаком курс, который мы вели как художественные руководители. И вот Денис Ясик. С этого курса Юра Квятковский, Леша Розин. В спектакле занят вот Денис Ясик и Барабанов Алеша. Мастерская основная. И третьекурсники, которые сейчас на третьем курсе находятся. Там семь человек тоже, и они заняты в спектакле Максима.

Синдеева: Вот у вас нет театра своего. Вот на фоне всех последних событий ярких, хотя этот вопрос не сейчас возник, но с арестом Кирилла Серебрянникова, с высказыванием очень ярким, которое обсуждает театральная тусовка, Ивана Вырыпаева о том, что надо перестать заигрываться с государством и брать у него деньги, ну, с тем, что происходит вокруг «Матильды», понятно, возникает опять же вопрос, да? Играть с государством в эти игры или не играть? Брать у государства деньги или не брать? Может ли театр быть частным и существовать без госдотаций или нет? Я так понимаю, что для вас эти, они как раз ежедневные и насущные именно потому, что у вас нету театра, и наверняка, наверное, как любой труппе, хотелось бы его получить. Вы же наверняка об этом много думаете?

Брусникин: Ну, конечно, да. Но на данный момент мы являемся так называемыми резидентами театра «Практики», откуда взялось вообще это название? Это Департамент культуры, еще в период, когда…

Синдеева: Капков был?

Брусникин: Да, руководил Сергей Капков. И как раз Мастерская выпускалась в эти годы. И мы, у нас было несколько спектаклей, уже три, по-моему, спектакля, которые, в общем, каким-то образом имели какой-то резонанс в Москве, что, да, было понятно, что это, в общем, коллектив, который нельзя распускать, что им надо быть вместе. Мне кажется, вообще это зависит не от чьей-то воли. Мне кажется, что когда возникала Таганка, или когда возникал «Современник», или когда возникала «Седьмая студия» Кирилла, это какие-то, ну, так, не знаю, такие театральные звезды так встали, что было необходимо появление «Седьмой студии», что было естественным появление «Современника». Мне кажется, что и Мастерская – это какое-то логичное возникновение этого организма. В этом есть какая-то логика. Я не знаю причин возникновения этой логики, да, но это не только воля там моя или близкого ко мне окружения. Точно так же, как это не только воля Любимова или там Ефремова.

Синдеева: Но театра у вас нету?

Брусникин: Нет.

Синдеева: И что вы про это думаете?

Брусникин: Я думаю про это, что у нас нет театра, и нам трудно. И нам трудно. Мы ищем театр, мы играем на разных площадках, мы играем, мы используем любые возможности. Мы не отказываемся от помощи государства. Например, спектакль «10 дней, которые потрясли мир», нам выделен грант на этот спектакль. Он правда выделен не Мастерской, потому что мы не государственное учреждение, деньги выделены театру «Практика», и «Практика» выделяет эти деньги нам на постановку. Это довольно сложная конфигурация, но, тем не менее, другого выхода нет. Мы, да, обращаемся за помощью, нам помогают. Еще в этой постановке помогал Сбербанк, тоже выделил определенную сумму денег. Вот. Конечно, мы обращаемся за помощью.

Синдеева: Можно без этого обойтись? Вообще, может ли…

Брусникин: Можно. Можно же делать театр… В принципе, театр можно делать на коврике, да? В подвале на коврике.

Синдеева: Ну, как? На коврике не получается все равно.

Брусникин: Можно, можно делать. Это все зависит от того, где мы живем, и в каком времени мы живем, в каком состоянии мы находимся. Если будут определенным образом складываться обстоятельства так, то и театр также будет реагировать на эти обстоятельства. В результате он уйдет опять в подвалы. Он опять расстелет коврик в подвале и будет играть это для пятнадцати зрителей. Но он будет. Это будет. Это не закроешь. Этот кислород не перекрывается. Театр закрыть в этом смысле нельзя, он все равно будет существовать. И только дело в том, какой будет диалог вестись между театром, культурой и государством, и властью. Он всегда ведется, этот диалог, он разный всегда. Ну, вот сейчас он такой – жесткий, такой вот неприятный, чудовищный такой диалог.

Синдеева: Дим, ну, вот я задаю каждый раз себе вопрос, когда прихожу в театр, особенно популярный театр, где аншлаг, где практически все спектакли проданы на сто процентов. Я пытаюсь уже как продюсер, как руководитель телеканала попробовать посчитать бюджет и понять вообще, может ли театр быть коммерчески состоятельным без участия государства.

Вот может ли частный театр, допустим, кто-то готов вас поддержать, дает вам помещение, но дальше, дальше вы должны себя финансировать. Ок, нет инвестиций, допустим, на строительство театра, но ежедневная, ежемесячная работа должна окупаться театром. Это возможно?

Брусникин: Ну, есть, во-первых, в Москве есть прецедент. Есть «Театр.DOC».

Синдеева: Который все время выгоняют в том числе.

Брусникин: Который все время выгоняют. Они уже поменяли сколько мест, да? Но это тоже же, это предмет для исследования вообще на самом деле серьезного, да? Культурного исследования и вообще философии культуры. Вот, например, основа государственной политики в области театра, в области культуры. Театр живет же, существует. Да, они не получают, там зарплату получает только Лена Гремина, по-моему, больше никто не получает.

Синдеева: Ну, вот как они? Как они?

Брусникин: Живут же. Пускают. Живут. Да, там не получают зарплату актеры, это все на самодеятельных основах. Но театр этот более нужный, более стойкий. Я убежден, что он будет и дальше существовать, и что бы ни происходило, как бы они ни поменяли еще один раз или несколько раз адрес своего существования, он будет. Потому что он замешан на другом – на необходимости. Этот театр существует не по приказу Министерства культуры или какого-то другого Министерства сельского хозяйства или еще какого-то, да? А потому что этот театр должен быть, и все.

Синдеева: Вот, Дима, у меня все равно вопрос, извините, что я, для меня это очень….

Брусникин: Коммерчески не знаю, Наташ. Я не знаю.

Синдеева: Вот вы же, вы же хорошо понимаете экономику, вы понимаете экономику своих спектаклей. Вот, представьте, у вас был бы. Вы смогли бы?

Брусникин: Если бы что? Если бы у нас что было?

Синдеева: Если бы, ну, вот у вас есть помещение ваше, но вам надо себя кормить. У вас нет грантов от государства, вы не являетесь федеральным театром московским.

Брусникин: Да я не понимаю, почему такой разговор должен быть? А почему? Вот скажите.

Синдеева: Не, интересно, не, это как раз интересно вообще, потому что у нас в государстве перевернуто все.

Брусникин: Это очень важная вещь, очень важная вещь! Очень важная вещь, кто будет определять с точки зрения государства, какому театру быть, а какому нет.

Синдеева: Нет, вот в том-то и дело, нет же государства, нет.

Брусникин: Но мы же с тобой тоже граждане. Но, подожди, мы все равно в государстве. И мы с тобой тоже граждане этого государства, правда?

Так вот, чтобы не было вообще этой дискуссии, может ли театр быть самостоятельным без участия государства?

Брусникин: Смотри, ведь был уже такой театр. Пытались, пытался Сережа Женовач.

Синдеева: Женовач. И как-то…

Брусникин: И все равно это пришло вот к чему, да? В тот момент, когда Гордеев отказался или по каким-то причинам: то ли устал, то ли как-то посмотрел на это с другой стороны – все! Театр не смог существовать. Этот театр не смог существовать без помощи государства. Я не знаю, это опытным путем. Я не знаю. Ты говоришь, смогли бы мы существовать?

Синдеева: Ну, да, но вы же понимаете всю экономику вашу.

Брусникин: Не знаю. Нет. Без помощи невозможно существовать. На самоокупаемости театр не может существовать.

Синдеева: Не может?

Брусникин: Ну, да. Это дорогостоящая вещь вообще, на самом деле.

Синдеева: Хорошо. Иван Вырыпаев обратился к коллегам и сказал: «Друзья, хватит заигрывать с государством! Хватит его поддерживать, хватит таким образом легитимизировать, собственно, то, что они делают». Ну, так, да? И это вызвало достаточно бурную дискуссию внутри индустрии. И например вот Аня Меликян у меня в программе сказала: «Ну, это он может себе такое позволить, он не работает в России, он работает за границей. Он удачен, успешен».

Брусникин: Иван написал это письмо или воззвание, он же это написал как некое воззвание. Он понимал, что вот этот разговор, который Аня инициировала у тебя на передаче, конечно, возникнет. Конечно, он понимал, что те картошки или там бомбы, которые полетят, ну, Вань, тебе-то проще, всего-то там живешь в Польше, и живешь, и оттуда тебе легко говорить. Нет, я уверен, что это просто болезненная эмоциональная реакция художника. Он невероятно эмоциональный человек, Иван. Эмоциональная реакция.

Синдеева: Но вы разделяете такую позицию?

Брусникин: Нет.

Синдеева: Нет.

Брусникин: Нет. Я думаю, что диалог все равно нужно вести. Я убежден, что его нужно вести. И нужно переделывать в этом смысле власть, влиять на нее. Ну, влиять. Это все равно, это все равно наши коллеги тем не менее, понимаете? Или иначе просто открытая гражданская война. Дальше что? Какой следующий шаг? Что брать дальше, что?

Синдеева: Не знаю.

Брусникин: Диалог. Все равно нужно говорить. Нужно говорить, доказывать, убеждать в неправильности поступков власти. В ошибочности тех или иных.

Синдеева: Ну, вот как этот диалог-то вот построить? Вот у нас тут сейчас были…

Брусникин: Не знаю, посредством, как сказать, ну, посредством театра, в том числе и посредством театра.

Синдеева: Вот Капков раньше ходил на все спектакли, и на ваши в том числе спектакли. Я его там видела. А нынешний министр культуры ходит в московские?

Брусникин: Я его не видел, нет. Нет, не видел.

Синдеева: Или вот у нас сейчас был разговор Мединского с Быковым. И, когда они как-то коснулись телевидения, Мединский сказал: «Ну, а это к культуре не имеет отношения – телевидение». Это вообще!

Брусникин: Я понимаю, что этот диалог очень непросто вести. Я понимаю, что да. Но, даже если он абсурден, даже если он комедиен, все равно его надо вести. Все равно. Ну, нельзя закрыться и сказать: «Их нет».

Синдеева: Да, нельзя. А вот такой вопрос, который я не могу не задавать всем своим гостям. Вот можем ли мы сейчас что-то сделать, опять же, помочь Кириллу и его коллегам. Вот что мы должны? Вообще, вот что мы должны делать?

Брусникин: Ой, это, Наташ, очень правильный вопрос и очень болезненный. Я могу только думать. Я очень часто думаю об этом. Я заболел, я просто неделю лежал в деревне вне всяких информационных связей, я лежал и болел просто. Я просто физически заболел до температуры. Надо знать, надо как-то транслировать, через что? Не знаю, через что, транслировать Кириллу, что он, что о нем думают, очень часто думают, переживают о нем, сочувствуют ему, верят в него. Не просто там 10-15 человек ближнего круга его, а это огромное количество людей – огромное! Это не тысячи, это огромное количество людей! Просто ощущение того, что за тебя беспокоится такое количество людей, должно как-то вселять в него, ну, терпение. Не знаю, что делать. Я не знаю, что делать. Я в такой же растерянности, как и многие.

Синдеева: Да, растерянность. Я почему и задаю все время этот вопрос, потому что я тоже все время об этом думаю.

Брусникин: Я не знаю. И у меня нет никакого ответа. Это… Следующего хода я не знаю. Я знаю, что это честный человек, что это замечательный большой художник. Это я знаю. Я знаю, что с ним происходят несправедливая вещь. Это я знаю. Что делать с этим – не знаю.

Синдеева: Не могу не спросить, потому что меня этот тоже вопрос сильно беспокоит. Вот Эдуард Бояков основал «Практику», пригласил туда Вырыпаева, и вообще это такая была очень живая институция, да? И остается такой живой, потому что то, что он заложил в этот театр, идею, оно до сих пор остается актуальным. Но что происходит? Понимаете, вдруг Эдуард Бояков поддерживает Прилепина на Донбассе, наезжает на Верочку Полозкову. И я как-то в такой тоже растерянности, когда я читаю его посты в фейсбуке. Я не понимаю, что происходит с людьми? Вы же тоже его хорошо знаете!

Брусникин: Я не так хорошо его знаю, на самом деле. То есть, ну, конечно, я его знаю, конечно, я знаком с ним. Я знаком, но я никогда не был с ним в этом смысле близок. И даже в тот период, когда он «Практику» организовывал, я не был с ним знаком. Да, я больше контакт имел с Иваном и имею, чем с Эдуардом. То, что происходит… Ну, а что происходит с Никитой Сергеевичем?

Синдеева: Ну, это давно, мне кажется, уже.

Брусникин: Ну, все равно происходит! Все равно происходит! Какая разница, давно или недавно? Да, это человек, картины, которого тоже формировали целое поколение людей. Поколения формировали, и вдруг! Что это? У меня тоже ощущение, что это два разных человека. Был такой человек, а потом стал другой. Какие метаморфозы! Как это случается? Какова причина? Я не знаю, это какая-то тайна. Это загадка, загадка человека, не знаю.

Синдеева: Вот сейчас на днях исполнялось 90 лет Олегу Ефремову, это ваш учитель. И я не застала весь этот период, я его не видела, к сожалению, в театре. Вот. А сейчас есть Олег Павлович Табаков. Мне кажется, что Ефремов, что Табаков, они такие, ну, как бы охранители что ли, я не знаю, театра и того, что сейчас происходит. И тот, и другой давали дорогу молодым невероятно и делали на них ставку, и не боялись. И вот, ну, есть ли кто-то, кто может стать продолжателем этого вот сейчас?

Брусникин: Я не знаю. Я убежден, что все равно идея художественного театра так и будет, сохранится. Конечно, художественный театр будет и в дальнейшем. Какой будет – не знаю, но, да, конечно, ты права. Олег Павлович продолжает на самом деле дело Олега Николаевича. Да, но кроме всего прочего, Олег Николаевич был, Олег Павлович не режиссер в общем, да? И он никогда не ставил художественный театр, по-моему, даже ни одного спектакля не поставил. Вот. А при Олеге Николаевиче! Понимаешь, разница была, когда Ефремов руководил художественным театром, разница с другими театрами заключалась в том, что он не делал театр в общепринятом смысле этого слова, а создавал какой-то некий театральный центр, который можно было бы назвать художественным театром. Ведь там работали кто? Там цвет тогдашней режиссуры работал: Васильев, Гинкас, Разумовский, Виктюк, Додин, Эфрос. Смотрите, да? Вот эти какие фамилии! Причем, это очень непросто худруку или главному режиссеру впустить конкурентную фигуру в пространство театра к своим актерам. Это непростая вещь! Очень непростая! Это так кажется…

Синдеева: Ревность же тоже.

Брусникин: Конечно! Театр же в этом смысле весь построен на каких-то человеческих проявлениях! Это очень непросто! Но я убежден, что если бы Олег Николаевич руководил театром сейчас, то я убежден, что Кирилл Семенович ставил бы в его театре спектакли, что был бы такой режиссер в этом театре.

Синдеева: Но Табаков же продолжает все-таки эту традицию. И он действительно создает.

Брусникин: Да, да. Я поэтому и говорю, что он продолжатель.

Синдеева: Да, что Ефремов был еще и режиссером, и тут еще вот это окрашивало.

Брусникин: Просто наступил какой-то период. Ну, Олег Павлович вообще грандиозный, конечно, в этом смысле директор. Он, еще когда стал директором в «Современнике», тогда было понятно. Ну, я не знал этого, но по рассказам Олега Николаевича это был такой, в общем, директор редкого дара. У него поразительное чутье вообще на театр. И он потом, ну, мы же параллельно всегда. У него какое чутье на актеров! Ну, сколько он звезд…

Синдеева: Да, но вот я вот, кто этот, вот кто может принять эту эстафету?

Брусникин: Да, не знаю. Кто-нибудь примет.

Синдеева: Вы уже очень много лет выпускаете студентов, да? И вот время же меняется. И за последние там вот, не знаю, 20, уже 30 лет очень сильно меняется контекст. Какие они, студенты, от выпуска к выпуску? Что вы наблюдаете?

Брусникин: Ну, они быстрее, во-первых, взрослеют. И сокращается время. Оно сжимается. Раньше не хватало этих 4 лет для раскрытия, в общем, индивидуальности. А сейчас они проявляются гораздо раньше. То есть, они достигают какого-то уровня, довольно хорошего уровня уже даже там в конце первого курса. То есть, они могут спорить или конкурировать с профессиональными актерами уже в конце первого курса. Ну, вот, например, наша мастерская, играли, это тоже я, в начале второго курса в «Практике». Это был конкурентоспособный продукт, извините за это слово. Я не знаю, с чем это связано. Может быть, с тем, что, ну, в общем, это же люди, рожденные в свободной стране. Мне кажется, это очень много значит.

Синдеева: Но вот это именно 20-летние. Вот 30-ти и чуть старше, вот они другие.

Брусникин: Другие, конечно.

Синдеева: Вот я тоже вижу эту разницу очень сильно. Вот эти 20-летние, они какие-то невероятные! Они все ответственные, они какие-то совершенно неравнодушные. Они все почему-то в свои 20 лет думаю, я не знаю, про помощь, про благотворительность, про волонтерство. 30-летние не такие.

Брусникин: Да, не такие, да. Они уставшие. Ну, больше уставшие. Да, это так, это так. А вот теперь вообще вот эти, совсем маленькие которые, да?

Синдеева: Какие они? Это ваш новый этот третий курс.

Брусникин: Ну, вот которые, например, участвуют уже в этом спектакле. Потом, у них есть такой спектакль, например, «До и после».

Синдеева: Да, вот это в «Театре Наций». Я тоже еще не видела, но очень хочу. Расскажите.

Брусникин: Это в театре, это на территории мы сделали спектакль такой. Это есть такой фонд «Артист», и руководят этим фондом Женя Миронов, Сергей Орлов, Маша Миронова, по-моему.

Синдеева: При поддержке пожилых артистов?

Брусникин: Да, да. Это, значит, фонд создан для того, чтобы помогать тем не только актерам, а вообще людям, которые когда-то имели отношение к театру. Это ведь объединение не только актеров. Это и костюмеры, и художники, и постижеры, и осветители, не знаю. Вот. Это такой вот совместный с этим фондом был проект. Миша Турников был драматургом, Ксюша Перетрухина была художником. Я режиссировал эту историю. И в течение полугода дети ходили к ним в гости. Помогали, не знаю, ходили в магазин, мыли окна, ходили за лекарствами. И разговаривали о том, что такое для них театр. Что это за явление такое. Про успех, про неудачу, про взлеты, про падения, про провалы, про счастье и несчастье этой профессии. Вот об этом они говорили. Потом этот материал приносили Мише Турникову, который обрабатывал как драматург это, сходил с ума от количества информации полученной. Но мы так как-то с Ксюшей определили идею этого спектакля, что вот как раз эти люди, там уже трое, трех человек уже нет после того, как вышел спектакль.

Синдеева: К которым ходили, да?

Брусникин: Да, их уже нет. Это люди, которые говорят, ну, они говорят и театру, и этим маленьким студентам, маленьким актерам они уже говорят «до свидания», а эти говорят «здравствуйте». То есть, они выходят из дверей, а те входят в эти двери. Вот. Об этом речь, об этой дистанции и об этом диалоге, возможен ли он. Ну, об этом речь. Такой спектакль у них есть. Но мне кажется, что эта работа еще была невероятно душеполезна для них. Они поработали душой, и она, и эта работа полезная. Просто полезная! Я вам хочу сказать, могу даже сказать, что необходимая! Но то, что полезная – очевидно.

Синдеева: Ну, вот мне кажется, что театр – это одна из самых живых и подвижных сейчас субстанций вообще в России. Которая быстро реагирует, которая очень актуальная. И вот у вас где-то в интервью, вы сказали, что театр не может не быть несовременным, что это всегда отклик. Может ли жить спектакль, не знаю, 20 лет на сцене?

Брусникин: Ну, да. Не знаю, не знаю, может ли жить 20 лет. Есть прецеденты, да. Я сам играл и играю в таком спектакле. Допустим, в Художественном театре есть спектакль, который называется «Новый американец». Это спектакль, сделанный по произведениям Довлатова. И он поставлен 20 лет назад или 25 лет назад. Он еще редко, правда, но идет. Я там играю Довлатова время от времени. Вы не представляете, какая сильная реакция у публики сейчас на Довлатова. Это просто проверять можно. Я понимаю, что он устарел (спектакль) с точки зрения, ну, художников…

Синдеева: Формы такой.

Брусникин: Формы, да. Но тексты, которые заложены в этом спектакле, они просто, мне кажется, даже необходимы сейчас. Да! Ну, конечно, театр. Это еще литература срабатывает таким образом, точно так же, как и драматургия определенная, да? Большая, крупная драматургия. Она может отражать это время. Да. Но, конечно, устаревает. С другой стороны, я видел очень серьезные, большие, крупнейшие театральные события, как то, например, там, спектакль «Тартюф» Эфроса в Художественном театре, который шел 20 лет. На моих глазах этот спектакль умирал, превращался в неживой спектакль, в мертвый, да? Надо просто вовремя сказать «он умер». Умер! Спектакль, как и театр, да? Можно сказать, и театр ведь умер. Надо просто признаться в этом честно. Трудно это, это невероятно трудно!

Синдеева: А из Мастерской уходят люди в другие какие-то театры?

Брусникин: Ну, пока не было еще. Были какие-то такие попытки, были. Но как-то они были… Это, конечно, ревностно. Конечно, я ревную. Но это живое дело, конечно, я ревную.

Синдеева: А что вы сами смотрите в театре?

Брусникин: Ух… Я хожу в театр. Я хожу к Кириллу в театр. Вот я не был еще на…

Синдеева: «Маленьких трагедиях»?

Брусникин: На «Маленьких трагедиях».

Синдеева: Я тоже еще, я пропустила пока.

Брусникин: Ну, я хожу к Юхонанову, я хожу, не знаю, в «Электротеатр». Я хожу, я смотрю то, что происходит в Петербурге у Юры Бутусова. Вот мы поедем еще к Мише Козлову. Я смотрю, что делает Могучий. Ну, как сказать? Да, я смотрю театр.

Синдеева: У вас был проект, я просто как-то очень близко стояла рядом с вами, когда вы его делали. Это путешествие из Москвы во Владивосток на поезде, такой Транссиб. А что с ним сейчас? Драматурги, артисты сели в поезд настоящий, плацкартные вагоны, и поехали на неделю.

Брусникин: Да, нас кто-то даже из критиков упрекнул, что очень много пиара в этом смысле, да, а что, мол, где результаты? Значит, у нас есть такая работа, которую мы играли всего три раза. Спектакль называется «Нация», пьесу написал Андрей Стадников по результатам этой поездки. Это спектакль, который проходил в трех пространствах: в музее Пушкина, рядом там усадьба Голицына, это отданное здание под современное искусство. Там мы на трех этажах играли две части. И потом последнюю часть мы играли в музее Москвы. Вот. Но, к сожалению, мы сыграли этот спектакль только три раза, потому что это очень сложно.

Брусникин: Мы искали площадку на ВДНХ в этих заброшенных павильонах. Как-то пока не сложилось. Вот теперь мы ведем переговоры с библиотекой Ленина.

Синдеева: То есть, пока не оставили эту идею, и все-таки мы что-то…

Брусникин: Нет, но, тем не менее, она есть в таком, в учебном варианте, в усеченном учебном варианте. Это спектакль, который учебный, он называется «Транссиб». И он ездит. Он был в Перми на фестивале, и теперь вот он был еще, и мы поедем вот сейчас на фестиваль мастерских, Гриша Козлов делает, вот мы в Петербурге будем играть в декабре. И он будет идти на площадке учебной Художественного театра. Ну, это такой…

Синдеева: Программа заканчивается. Конечно, мне хочется много поговорить еще про ваши проекты, но опять же, спрошу про то, что я еще не видела, но где тоже много сотрудников телеканала Дождь принимало участие. Это фильм Андрея Силивестрова «Прорубь». Правильно, Силивестрова? «Прорубь». И я спросила у своих, у Ани Монгайт, которая еще не видела тоже готовое кино. Она говорит, это невозможно объяснить! Вы там играете президента, который говорит с щукой.

Брусникин: Да, я не видел тоже, Наташ, я не видел тоже фильма.

Синдеева: Потому что сейчас вот прокат начинается.

Брусникин: Да, но я не видел еще.

Синдеева: То есть, нам нечего рассказать зрителям?

Брусникин: Нет, мне есть что рассказать — свои впечатления от Силивестрова, от Родионова и Троепольской. И надо сказать, что Катя Троепольская теперь стала директором нашей мастерской. Она еще кроме всего прочего, что она замечательный драматург, поэт-драматург, она теперь еще и директор нашей мастерской. Вот. То есть, мы прям вот совсем сдружились. И существует еще один проект новый. Теперь, значит, Силивестров, посмотрев спектакль «Кандид», где автором тоже Родионов и Троепольская, этот спектакль у нас идет в центре на Страстном, в конце октября вот будет. У него родилась такая идея сделать фильм-продолжение. Вот теперь вот будет еще одна киноработа, основа которой – спектакль «Кандид».

Синдеева: Еще «Бетховен» у вас планируется к премьере.

Брусникин: Ну, вот например, этот метод «вербатим», который теперь входит как бы в нашу программу, и вот эта поездка, она была тоже связана именно с обучением.

Синдеева: Вы можете чуть-чуть объяснить зрителям? Я уже рассказывала когда-то.

Брусникин: Это документальный театр. Это когда актер сам берет интервью у интересного ему человека, разговаривает с ним, выясняет его биографию.

Синдеева: Фактически спектакль о Дожде на Дожде — это тоже был вербатим, потому что ребята разговаривали с нами, потом нас играли.

Брусникин: Да, но чем замечателен этот метод? Дело в том, что в данном случае студент выступает не просто, выполняет какое-то упражнение или какую-то задачу. Он одновременно играется и актером, и драматургом, и режиссером, и художником, да? Ответственность за свою работу повышается в несколько раз! А что такое ответственность? Это быстрее человек становится профессионалом. Вот, например, этим отличаются они друг от друга. Почему я начал говорить это?

Синдеева: Потому что мы про моноспектакли.

Брусникин: А, да! Про моноспектакли! Да! И здесь в моноспектаклях продолжение этой же идеи, когда они сами ищут материал, сами ищут режиссера.

Брусникин: Они это приносят и советуются, потом это там целый период работы, они меня должны убедить в этом, или я их смогу отговорить от этой затеи, да? Но вся инициатива принадлежит им. Вот она им отдана, эта инициатива, и они с ней работают, с этой инициативой. И тогда, мне кажется, случаются события. События не только профессионального роста того или иного артиста, просто театральные события.

Синдеева: «Бетховен».

Брусникин: «Бетховен». До этого вышел спектакль «Сонм», это по дневникам…

Синдеева: Маньяка-убийцы.

Брусникин: Маньяка Мэнсона. Вася Буткевич играет этот спектакль. А «Бетховен» — это Юра Межевич будет работать в этом спектакле – моноспектакле, где Хуго Эриксон выступает режиссером этого спектакля, а Пичейкин пишет текст. Вот такая команда образовалась. Это по письмам Бетховена.

Синдеева: Я очень хочу в театр! Я хочу все посмотреть, я не знаю, где…

Брусникин: Совсем недавно, у нас параллельно происходят, Наташ, параллельно две премьеры: «10 дней» и еще премьера в «Практике» — это моноспектакль, который работа Саши Андрияшкина, такого современного хореографа и режиссера, и Даши Ворохобко. Это такие вот тоже моноспектакли.

Синдеева: А как называется?

Брусникин: «Другой» называется спектакль, «Другой».

Синдеева: Да, я прочитала. Но где взять время? Ну, они же не закончатся, правильно? Они же не сыграют три раза, как в случае с «Транссибом», с «Нацией»? Дима, спасибо большое вам. Я вообще фанат вашего театра, и все, что успеваю – смотрю, и с нетерпением жду, когда я пойду на «Конармию» с сыном. Потому что я очень хочу ему показать этот спектакль.

Брусникин: Мы сыграли, например, «Конармию» сейчас в Петербурге. Мы были в Петербурге, и мы придумали такую форму резиденции «Практики» в Александринке. Не в других театрах, а просто в Александринке, с Фокиным у нас такая есть договоренность, что раз в 4 месяца мы показываем. Это не гастроли, а как бы наша резиденция. Мы приезжаем, играем работы, которые считаем важным показать для Петербурга. И вообще на самом деле мы играли «Конармию», мы играли «Чапаев и пустота», мы играли «Black & Simpson», и «Практика» еще, спектакль есть в «Практике» такой, это «Петр и Феврония». Вот 4 спектакля. И я должен сказать, что питерская публика невероятно скучает по Москве. Она просто, я могу сказать, это были очень успешные гастроли, и зритель очень хочет видеть, что происходит в Москве. Просто жаждет.

Синдеева: То есть, надо в Питер пить, а в Москву ходить в театр?

Брусникин: Да.

Синдеева: Дима, спасибо большое, удачи!

Синдеева: BORK, люблю BORK не только потому, что они наши спонсоры, потому что они делают правда очень клеевую технику. Это чайник, мы такой только начинаем рекламировать, он керамический. У него там две кнопки, очень удобно!

Брусникин: Круто! Будем пить чай. Спасибо! Да, и смотреть телеканал Дождь. Пьем чай и смотрим канал Дождь.

Синдеева: Спасибо!

Брусникин: Спасибо!