В гостях у Натальи Синдеевой актриса Ингебора Дапкунайте. Она рассказала, что думает о выступлениях Поклонской по поводу «Матильды» и можно ли это считать рекламой фильма, почему актерам естественно высказывать свое мнение и как бы она себя повела, если ей довелось бы встретится с Путиным.
Как я люблю программу «Синдеева» за то, что ко мне приходят мои любимые гости! У меня сегодня в гостях Ингеборга Дапкунайте. Инга, привет!
Привет.
Каждый раз, когда я готовлюсь ко встрече, в прошлой программе ты сказала: «Я иду как на свидание».
Да.
У меня такие же чувства, потому что я, конечно, еще готовлюсь к программе, я смотрю твои последние какие-то интервью и получаю какое-то невероятное удовольствие от света, который ты излучаешь всегда.
Спасибо.
Мне очень приятно, спасибо.
Спасибо. Это взаимно.
Спасибо. Инга, я начну, ты знаешь, с фильма «Матильда», потому что про него очень много сейчас разговоров, и скандал, который вокруг него идет, и вообще, мне кажется, это потрясающая рекламная кампания, которую Наталья Поклонская устроила.
Вы вообще как внутри творческой команды это обсуждали? Ваши какие эмоции? И расстроен ли Учитель из-за этого? Несмотря на то, что это очень хорошая, я считаю, рекламная кампания для фильма, но все равно это же как-то неприятно.
Я не думаю, что это рекламная кампания. Я не думаю, что это какая-то веселая тема. Ну, если кому-то это не нравится, то их можно понять. Проблема в том, что мне кажется, что никто этого фильма еще не видел.
Даже не видели! Как может не нравиться то, что не видели, понимаешь?
Да. Поэтому очень трудно говорить, поэтому мой аргумент очень простой. Вот когда посмотрят, вот тогда можно возмущаться и говорить какие-то вещи. Но пока я не видела картины, поэтому я могу только говорить хорошие слова о тех людях, с которыми я работала, потому что…
Ну, например, про своего партнера.
Прекрасный партнер. Ларс Айдингер является одним из, наверно, самых выдающихся европейских актеров. Я с ним познакомилась в театре Schaubühne в Берлине, где он один из главных актеров. Он играет там Гамлета, который известен, наверно, они объездили полмира с этим спектаклем. Это такой достаточно прекрасный режиссер Томас Остермайер поставил, также «Демонов». Он играет там полрепертуара. Он играет с Жюльет Бинош, с кем только не играет!
Поэтому я думаю, что он играет роль Николая II, потому что у него есть определенные актерские качества. А то, что он еще до этого играл, ― это уже не так, думаю…
Просто очень хороший актер.
Да, блестящий, я бы сказала.
А вот все-таки Учитель расстроился или нет, не знаешь?
Я не знаю. Я не думаю, что ему было приятно, но как бы он человек взрослый. Я думаю, что он поглощен творческим процессом. Зная, как он работал весь этот год, когда делался фильм, я только могу им восхищаться. На мой взгляд, все-таки фильм ― это сказка, это не какие-то там… Ну, это его надо спросить. Я не думаю.
А вот знаешь, парадокс в чем? И даже у тех людей, которые по какой-то причине, возможно, не планировали пойти в кино, после всего того, что было сейчас сказано, и вот этого обсуждения желание пойти посмотреть точно возникает. И мне кажется, это очень здорово. В данном случае можно, наверно, руководствоваться, как это, любой пиар, кроме некролога, ― это хорошо, да?
Вот просто сейчас вышел на экраны фильм «Время первых» твоего…
Коллеги.
Не знаю, друга, коллеги, партнера.
И друга, так.
С участием…
Кости Хабенского.
Кости Хабенского, Жени Миронова.
И Жени Миронова.
Да. Фильм, который… Все, кто его посмотрел, говорили, что потрясающий фильм, очень крутой, очень настоящий, очень искренний, что его обязательно надо посмотреть. Но происходит обратная ситуация: у него, может быть, сейчас улучшились сборы, но у него не очень хорошая касса. И как раз государство включилось в продвижение этого фильма. То есть были сверху спущены рекомендации школьникам посмотреть обязательно это кино, был показ, значит, на котором присутствовал Путин, по-моему, Константин Эрнст, Женя Миронов и так далее, и этому придается очень такое государственное значение, этому фильму.
Встречают обратную реакцию аудитории. Когда тебе начинают чуть-чуть навязывать, то публика как-то замирает и говорит: «Ну, если что-то навязывают, то, может быть, не надо туда идти». И мне ужасно обидно, потому что буквально недавно здесь же сидел Женя Миронов, вот тут. И то, как он рассказывал про этот фильм, то, как он снимался, как он познакомился с Леоновым…
Да.
Ты понимаешь, что точно это обязательно надо посмотреть кино. Государство вмешалось, понимаешь? Каким-то странным дурацким образом. Поэтому я уже думаю: может быть, лучше как с Поклонской пусть происходит?
Ну, поживем ― увидим. Но Женя действительно мой друг и действительно он этим… Как ты сказала, он горел этим фильмом. Но у Жени есть такая способность, он редкий в этом смысле человек ― он талантлив многогранно. То есть он может руководить театром, он может снимать кино.
Продюсировать кино.
Продюсировать кино, играть, и сам играть. Это редко кто может. И я желаю только удачи. Может быть, это еще подхватят, я уверена, потому что я побегу покупать билеты, потому что я еще не видела. Потому что мне дико интересно и я за него болею, потому что это мой ближайший человек. И я знаю, сколько он вложил в это, как он за это переживал, как и мы все.
Да. Поэтому, конечно, к сожалению, опять же как государство куда-нибудь пытается влезть, так всё как-то не так. Потому что я уверена, что хорошее кино доходит до зрителя и зритель сам начинает рассказывать и передавать это из уст в уста, и это самая лучшая обычно реклама.
Но все, кто посмотрел фильм, все очень хвалят.
Хвалят?
Да, да.
Да, и мои друзья тоже.
До того, как перейти к блицу, ― у нас сегодня с тобой будет блиц, ― у меня еще есть несколько вопросов. Вот недавно была премия «Ника», которая тоже сильно громко прозвучала. Ты не была на этой премии.
Нет, я сейчас занята одним.
Да, ты сейчас расскажешь, чем ты занята. Но вот смотри, на этой премии «Ника», которая, в общем-то, уже существует много-много лет, Юлий Соломонович Гусман, всегда вообще такой очень аккуратный, очень, скажем так, сбалансированный, особенно в контексте последних там лет.
И вдруг на этой премии «Ника» один за другим люди, выходящие на сцену, получающие премию либо вручающие, говорят про то, что их волнует. Виталий Манский, Алексей Красовский, Елена Коренева ― все говорят об одном, о том, почему происходит цензура, почему закрыта информация, почему наши дети вышли на несанкционированные митинги. Это был демарш интеллигенции на вот этой вполне себе политкорректной премии.
И это было очень неожиданно. И хотя я видела все эти выступления, там ничего не было резкого, там ничего не было вызывающего, просто уже даже если человек озвучивает свою позицию честно, это вызывает у нас у всех ― «Ах! Ничего себе! Сейчас точно им что-то за это будет!».
А тебе не кажется, что включается какая-то самоцензура уже?
Конечно!
Потому что самое… Ведь я думаю, ну, цензура. Но ведь самое что есть опасное ― это самоцензура, это когда ты сам себя останавливаешь. И поэтому реакция такая странная. Ну, сказали, люди сказали то, что они думают. Посмотрите, на «Оскарах» тоже Мерил Стрип говорит то, что она думает, или на «Глобусах». И некоторые…
Меня как бы больше возмущает то, что говорят: «Ну что эти дураки-актеры? Пусть играют. А то, что у них какое-то мнение есть, это зачем?». Почему? Актер ― такой же человек, как и все другие, у него есть мнение. Некоторые хотят его высказать, а некоторые не хотят. В смысле это как человек. Может, я вот такой человек, я так живу.
Но вопрос вот ты задала самый интересный, что на самом деле, конечно, в интернете, наверно, всё есть, все друг друга сняли и выложили это. Поэтому я не думаю, что… как же это сказать? Я не думаю, что этот такой запрет настолько сильный.
Так в том-то и дело, его же нет, никакого запрета, ты права.
Вот именно, потому что это самовключается: ой, это нельзя. А почему?
Просто, знаешь, там был еще Александр Сокуров, от которого все уже и ждут, и ждали, что этот человек всегда очень созвучен времени, всегда остро чувствует любую несправедливость, боль и всегда об этом говорит не стесняясь, публично.
А тут просто начали говорить люди, от которых даже не ожидали, да. А все в зале сидящие, те, кто это смотрел, даже начали бояться, понимаешь? А вдруг сейчас что-то у всех случится, не знаю, с карьерой. И это ужасно, что мы дошли до вот этого состояния.
Да. Но самоцензура.
Да, да. Расскажи, что ты сейчас готовишь, что нам ждать?
Мы! Я одна ничего не могу. Я могу только вместе. А вместе ― это Максим Диденко, прекрасный режиссер, я уже с ним работала в спектакле «Идиот». Он ставит спектакль «Цирк», который как-то вдохновляется фильмом, не без этого.
Александрова «Цирк».
Да. И он, как всегда, Максим умеет окружить себя очень талантливыми людьми. Это Иван Кушнир, композитор, это Маша Трегубова, художница, Костя Федоров, писатель. И у нас огромная, я всех сейчас не упомяну, огромная актерская команда. Я не сосчитала, сколько нас, больше десяти в спектакле. И мы все играем цирк. У нас есть и клоуны…
Поете, танцуете?
Поем, танцуем. И акробаты, и…
У тебя это второй опыт работы с Диденко.
Да.
И еще спектакль «Идиот».
Да.
Который я тоже не видела. Я очень хочу посмотреть после того, как узнала про этот спектакль.
Да. И Максим ― я сейчас вспомню, как он это называет. Он называет это «ретро-футуризм», потому что это происходит в будущем, о котором люди мечтают в прошлом.
Но это же «Идиот» Достоевского.
Нет, это я говорю о «Цирке».
А, это ты о «Цирке».
Ага.
А «Идиот» Достоевского? Опять же, я когда готовилась, узнала про этот термин ― физический театр. Что это физический театр, это клоунада. Ты первый раз в такой роли?
В роли Мышкина ― да.
В смысле физического театра? Я как бы… в студенческие годы мы ставили детский спектакль в стиле мультика. Это было очень много лет назад. И мы должны были двигаться, как мультипликационные герои. Мы сами, с курса. Потом это пошло на сцену, это был достаточно успешный детский спектакль, вот. Я играла макаку-маму, это был… для детей, как всегда, спектаклей хороших не хватает. Поэтому мы играли это каждое воскресенье, и было круто. И мы получали от этого удовольствие, потому что мы были студенты и играли уже на большой сцене.
Но в России физического театра практически не было.
Сейчас есть люди, которые этим стали заниматься. Я боюсь сейчас имена называть, но, например, есть танцующие люди, которые занимаются театром. Мы идем уже дальше назад, как, например, Пина Бауш, она создала концепт, который назывался «данс-театр». Это с другой стороны, это из танца.
Из танца.
В театр. А сейчас есть уже больше десяти лет, наверно, я гораздо раньше видела в Лондоне, ― это то, что называется physical theatre, это драматический театр с физическим движением, если примитивно говорить.
И вот, например, я видела спектакль. Они говорят, говорят, говорят, и потом пум-пум-пум-пум, начинают двигаться.
Что, начинают делать сальто?
Да, кувыркаться, да! По столам…
Что ты делаешь в «Идиоте»?
В «Идиоте»?
Как твой князь Мышкин себя ведет в этом?
Он ведет себя, как палочка. Я и падаю, и прыгаю, и потом иногда ломаюсь. Но Максим имеет какие-то удивительные качества. Он… Я вот когда шла к тебе на встречу, думала, что такое… Наверно, почему, какое главное… Конечно, талант режиссера ― это то, что тебя влечет больше всего, и ты…
Заражаешься этим.
Заражаешься этим. И даже если он делает абсолютный нонсенс, ты думаешь: может, из этого что-то выйдет? И может, и выходит, потому что ты думаешь, что он талантлив. И на самом деле это вопрос доверия, потому что ты ему доверяешь. Может быть, ты доверяешь ему, потому что у него есть багаж работ, которые ты уже знаешь, может быть, ты ему доверяешь, потому что он здесь и сейчас такой харизматичный.
Я не знаю, но у Диденко есть, во-первых, какая-то такая сияющая доброта и талант, потому что он незаурядно мыслит. И он, ну, чуть-чуть такой хулиган, но вместе с тем я надеюсь, что мысли у него глубокие, которые мы вместе пытаемся с ним воплотить. И еще есть у него колоссальное качество, которое редкое. Когда мы делали «Идиота», мы его как бы сочиняли с нуля. Я скажу такую вещь: не все актеры любят, когда режиссер им показывает, как делать что-то. Как правило, режиссер дает задачу, а актер это делает.
Так вот, Максим ― один из тех уникальных и редких режиссеров, который тебе покажет так, что ты скажешь «Вау! Круто!» и захочешь так сделать.
Но ты можешь с ним спорить или нет? Дает он тебе право?
Конечно.
Да! Да! Он говорит: «А как вы думаете? Что-то здесь не работает». И мы говорим: «А может, так?». И он говорит: «Да». Или он говорит: «Да нет». Но у него есть очень его видение. Ты можешь делать предложение, конечно, тем более что его материал, и он всегда возьмет, если ты что-то хорошее предложишь.
Но если нет, он…
Ну, да. Или он говорит актерам: «Так, вот текст, идите и отрепетируйте это», например. И, конечно…
Очень захотелось пойти. Когда будет премьера «Цирка»?
«Цирка» премьера ― 11 мая. И, конечно, самое главное, наверно, самое главное, которое побеждает всё для меня, ― он вдохновляет. А это…
А скажи, а ты еще в кастингах принимаешь участие? Бывает такое? Ты можешь… вот условно, не знаю, выбирают актрису, и принять участие в кастинге?
Пробы? По-моему, бывают.
Пробы, да? Пробы. По-другому, пробы.
Наверно. Ну, как… я сейчас пытаюсь…
Было такое за последнее время, чтобы ты, например, участвовала и тебя не взяли на роль?
Нет, мне пришлось отказаться, но это было на Западе.
Это счастье всё равно, когда ты выбираешь и отказываешься.
По стечению обстоятельств. Нет, были, что не взяли, да, были.
Тяжело?
Честно? Раньше это было сложнее, может быть, но сейчас я не переживаю по этому поводу, потому что я думаю, что… как сказать? Мне очень везет. Я могу заниматься тем, что я люблю, и поэтому всё равно что-то еще будет.
Это просто счастье.
Да.
Потому что вот у меня здесь была Ксения Кутепова, и мы с ней говорили, коснулись темы проб, кастингов. Она говорит: «Я больше всего не люблю в нашей профессии это».
А я люблю кастинги, если честно.
Ну конечно, если вдруг
Честно? Это самое интересное.
Да?
Это очень интересно, потому что ты пробуешь себя и ты пробуешь тех людей, которые тебя пробуют, потому что это двухстороннее.
Процесс.
Процесс. Потому что ты тоже смотришь на них ― а вдруг они мне не понравятся? И у меня была такая проба много лет назад.
В кино или в театре?
На телевидении. Я сказала: «Давайте попробуемся». И они говорят: «Давай». Я говорю: «Я никогда такого не делала, попробуемся». И я поняла, что я не могу это делать, это не мое, и они поняли. Я говорю: «Зачем я вам?». И на этой почве мы подружились с продюсером, она теперь одна из моих самых близких друзей.
Да?
Да. И как бы… ну, если нормально на это смотреть.
Ну да. Короткие вопросы, быстрые.
Да.
Что последнее ты посмотрела в театре? Вот прямо недавно.
Я смотрела «Грозу».
Могучего?
Могучего.
Понравилось?
Да.
К сожалению, уже в рамках «Золотой маски» закончился показ спектакля в России ― в Москве. Кулябина, Тимофея Кулябина, «Три сестры». Невероятный спектакль, удивительный, потому что, значит, актеры играют языком глухонемых. И после первого отделения ― я не готовилась, вот знаешь, я иногда люблю прийти в театр неподготовленной.
Да.
Я ничего не читала про этот спектакль, я не читала критику, я ничего не знала. Я только знала, что Тимофей Кулябин, «Три сестры» Чехова. И вдруг появляются на сцене актеры, которые говорят языком глухонемых, и идет перевод на экране. И я после первого отделения настолько прониклась этой игрой, я была уверена, что это играют глухонемые актеры, потому что я вспомнила опять же твой спектакль «Прикасаемые», где вы играете вместе со слепыми. И я была уверена, так как это новосибирский театр, я актеров не знала его.
Я после первого отделения спросила, после первого действия.
Они выучили.
Они говорят: «Нет, это актеры, они два года изучали этот язык». То, как они играют руками… Когда я пошла второй раз на этот спектакль, я уже ничего не читала, я пыталась понять, что они говорят руками. Я очень просто советую, я даже более того, скажу, что если можно себе позволить, не знаю, полететь в Новосибирск и посмотреть этот спектакль ― это стоит того. Вообще просто увидеть, что это сделано. Потому что, может быть, они будут еще в Москве, но я не знаю, когда.
Я хочу посмотреть еще, в Театре Наций вышла «Гроза» с Пересильд и Пашей Чинаревым.
Да. Знаешь, еще много чего надо посмотреть. Вот смотри, завтра у тебя, например, целый день выходной. Я думаю, за последние много лет это такое вообще счастье, о котором ты мечтаешь. Ну вот такой выходной или два выходных. Ты никуда не уехала.
Да.
Ты в городе.
Да.
Что ты делаешь в этот один или два выходных дня?
Один или два выходных. Я, может, встречусь с друзьями, если они свободны. Может быть, я прокачусь на роликах, если погода позволит и не выпадет еще зима нам. Может быть, я схожу позавтракать в кафе, погулять, может быть, пойду, посмотрю кино, почитаю.
Такие простые вещи, но хочется.
Да.
Когда последний раз был выходной?
Давно.
Проснулась утром. Сколько тебе времени нужно, чтобы выйти из дома?
Я просыпаюсь рано.
Хорошо, вот некоторые женщины говорят: «Мне надо два часа перед тем, как выйти из дома».
Нет, я могу собраться очень быстро. Я могу собраться за полчаса. Но просыпаюсь я около семи, полвосьмого.
Почему? Это уже привычка?
Да.
Зарядка?
Нет, я тренируюсь, конечно, но дома зарядку я уже… Я раньше делала дома зарядку, но сейчас мы делаем зарядку на репетиции, поэтому я уже…
Хватит.
Да.
Смотри, вот ты репетируешь роль, вот уже всё, у вас готовится спектакль. И вдруг ты понимаешь, что твой партнер, партнерша, актер, коллега твой не тянет. Такое бывает?
Ну… В моей голове он всегда тянет. Он должен тянуть в моей голове.
То есть ты себя убеждаешь?
Ну, не убеждаешь, что-то как-то такой механизм. Мне везло, мои партнеры более чем тянули.
То есть не было ситуаций?
Нет. Так же, как режиссер. Он должен быть лучший на свете.
Но было такое?
Что не очень? Ну конечно, было, потом это выяснялось.
Только уже, да, по результатам?
Смотри, на улице злые парни, такие мощные, обижают слабого. Неважно, кого, это может быть девушка, какой-то подросток. Не бьют, но ты чувствуешь, что идет такое давление. Какая реакция могла бы быть твоя?
Я чуть-чуть отклонюсь.
Давай.
И расскажу про свой опыт. Я вышла и искала, куда мне пойти, растерялась. Здесь, в Москве. А это было около метро. И человек темной кожи ко мне подошел и говорит, что-то мне говорит. Первая моя реакция была ― а что он хочет? Он говорит: «Я хочу показать вам дорогу». И мне внутри меня стало очень-очень стыдно, потому что человек мне хотел показать дорогу, а я думала, что он хочет чего-то нехорошего. И это стереотип мышления, и он неправильный. Я бы пока не делала бы разницы. У меня пока агрессивные люди ― они и есть агрессивные люди.
Это не связано с национальностью, цветом кожи.
Это не связано с цветом кожи, нет. Это большой вопрос, который как бы…
Ну, опять же. Я же гостям… знаешь, задаю тебе вопрос, который я сама себе задаю.
Да, я понимаю.
Захар Прилепин. Ты в курсе, что он теперь сейчас на Донбассе, руководит, значит, батальоном, воюет?
Нет.
Счастливый человек.
Но так как у меня с ним был один случай, и ты была на этой церемонии…
Да.
Помнишь, ты получала приз GQ.
Да.
Это было очень давно.
Да.
И когда пришло время мне ему вручать приз, то он почему-то вышел и сказал: «Вы мне все тут неприятны», а мы стояли с Аркадием.
Да, я помню эту ситуацию.
«Вы все тут неприятны, и вообще…». И я стояла, думала: «Так, может, не давать?». И я не сориентировалась, я тогда пожалела, что у меня нет подарка такого яркого, как, например, Ксения Собчак ― она точно бы придумала, что сказать! Какого-то яркого остроумия, которое бы сказало: «Ну так если вам здесь так не нравится, зачем? Я не буду давать вам этот приз».
Я, как этот самый, говорю: «Так вы будете его брать или нет?». И Аркадий Новиков тоже стоит.
Ну вот ты представляешь, он сейчас руководит батальоном на Донбассе, воюет.
Ну, это его выбор.
Вопрос у меня был знаешь какой… Вот если бы тебя позвали сняться в фильме по его сценарию, по его книге?
Ну, это зависит… Но так как он с меня не взял приз, то есть взял приз…
Ты можешь себе позволить в таких вещах выбирать все-таки, да?
Я выбираю, в чем я снимаюсь, конечно. Но сейчас я снялась у абсолютно молодого парня. Его зовут Володя Ракша. Я вообще не знаю, что будет. Он как-то так сказал: «Мне нужно от вас пять дней». И он меня уговорил.
Но ты не знаешь пока, что из этого получится?
Нет.
Но это другое, это риск молодого режиссера.
Да.
Смотри, представим, что что-то такое происходит, закрывается граница, и у тебя есть на выбор три страны: Литва, Россия и Англия. Вот тебе надо выбрать.
Одну страну?
Ну да, вот слушай, мы же в таком сейчас не очень спокойном мире сейчас живем.
Я не могу ответить на этот вопрос, потому что это связано с родными и близкими. Это так… Знаешь, я как-то думала, что вот люди живут, и мы все хотим свободно передвигаться, потому что одно из самых прекрасных вещей, что произошло, когда кончилась холодная война, ― это то, что у нас появилась свобода передвижения и свобода работы в разных странах. И я как никто это почувствовала на себе, потому что я уехала туда, сюда, я могла набраться опыта и работать с самыми разными людьми.
Я всегда думала, вот зачем люди придумали эту сложность виз?
Да. Это же мир.
Препятствий и тому подобное. Ах, это чтобы правильных людей пускать, а неправильных не пускать? А что такое правильный человек и неправильный человек? И, конечно, должен быть какой-то порядок и всё такое, но на самом деле… И, конечно, есть вопрос беженцев. Но люди не бегут из дома, потому что им хорошо. Они бегут, потому что им плохо.
Да.
Поэтому… Но свобода передвижения и свобода работы там и жизни… Почему мы должны быть прикованы по месту прописки?
Согласна. Что тебя сейчас вдохновляет? Вот сейчас, не абстрактно, а вот сейчас.
Я… Я могу только конкретно сказать. Я посмотрела такой как бы небольшой фильм, который называется «Патерсон». И там водитель автобуса пишет стихи. Это Джима Джармуша последний фильм. И это вдохновение в малых вещах. Он мне как-то, именно вот это вдохновение в малых вещах меня вдохновило. Я подумала: «Я ищу какие-то, а вот оно всё, тут, под рукой!».
Смотри, тебя вдруг позвали на разговор с Путиным. Не на встречу деятелей культуры.
Да.
А вот такой, сказали: «Ингеборга, вас Владимир Владимирович зовет» и так далее. О чем бы ты ему сказала, или о чем бы ты ему рассказала, или о чем бы ты его спросила?
Честно? Я бы его послушала. Мне интересно.
Подожди, но он же тоже, это же диалог, понимаешь?
Я бы послушала. Я не знаю, что бы я могла сказать.
Смотри, а можешь вот сейчас какой-нибудь применить актерский прием?
Да.
Ну и что-то сделать. Не знаю, заплакать. Или дать какой-то прием. Как заплакать за три секунды?
Это легко.
Ну как? Скажи. Вот ты всё время говоришь «легко», а как?
Ну…
Примерно так.
Как? У меня тоже слеза практически появилась! Это как? Нельзя?..
Это техника.
Какая? Ну подскажи.
Ну, такая. Люди… Я не могу тебе объяснять. Вот люди учатся.
Ну ты же преподаешь студентам актерское мастерство.
Да.
Как ты им это объясняешь?
Есть разные способы. Есть способ внутренний, внутреннего пути.
Так.
Есть способ технического пути. Есть способ соединить эти пути.
Всё, не скажешь. То есть это такой секрет, что нельзя сказать.
Нет, это не секрет. Это… Вот смотри, ты водишь машину?
Да.
Ты же не помнишь, как…
Что за чем нажимать?
Да.
Да, конечно. Автоматически.
Ты не можешь вот это рассказать. Конечно, если ты сосредоточишься, ты скажешь: «Прежде всего надо это, потом то, потом пятое, десятое». Это как бы, наверно, достаточно точечный путь куда-то.
Все-таки ты не хочешь говорить.
Но…
Научила бы! Знаешь, как девушкам многим это может быть нужно?
Есть определенная мышца, которая может напрячься, и оно поедет.
Хорошо, не рассказала.
Или можешь подумать о чем-то грустном.
Скажи, пожалуйста, а вот что ты сказала, ― у тебя же много друзей в Англии, ― когда случился Брекзит? Вообще вы обсуждали это?
Да, это мне не нравится очень.
А как они там, твои?
Грустно.
А приход Трампа?
Ну, конечно. Да.
Что… Смотри, уже финал программы.
Да.
Я, конечно, хотела, чтобы ты еще спела своим невероятным голосом.
Как я буду петь? Я уже поплакала.
Ну почему? Потому что это мало кто слышал.
А зачем? Петь не надо.
Знаете, как делает Инга? Она так отворачивается, что-то там тоже настраивается, какие-то приемы включает, потом поворачивается и начинает петь так, что вы даже не можете себе представить.
И не надо.
Нет?
Нет, не надо.
Нет? Никак я тебя не соблазнила.
Нет.
Ладно. В конце расскажи, пожалуйста, про фонд «Вера», которым ты занимаешься уже тоже очень много лет. Ты помогаешь и лицом, и руками, и головой.
И руками, и ногами.
Вот просто мы всегда же говорим об этом в программе. И опять же, наши отзывчивые зрители, как правило, реагируют.
Да. Что я могу сказать? Может быть, видели, у нас новый такой марш-бросок «Я хочу помочь» и «Помогите мне», что не стыдно просить о помощи и нужно помогать.
И не стыдно говорить о том, что я помогаю.
О том, что я помогаю. И не стыдно говорить, что мне нужна помощь. Потому что мы занимаемся людьми, которые чаще всего уже знают, что у них неизлечимый диагноз и их лечить уже невозможно. Наш лозунг ― «Если человека нельзя вылечить, то не значит, что ему нельзя помочь». И мы помогаем именно таким людям.
Нюта Федермессер, наш как бы… даже не знаю, как сказать, наше знамя.
Паровоз.
И паровоз, и наше всё. Она стала руководителем большого паллиативного центра, и, конечно, на нас эта ответственность, и на ней эта огромная ответственность. И все хосписы сейчас в Москве объединяются. Первый московский хоспис стал таким флагманским.
Мы, как и всегда, проводим обучение специалистов. Есть мысли вообще сделать… Паллиативная медицина стала известной вещью. То есть раньше, когда мы произносили слово «паллиативная», то…
Нужно было объяснить.
Как правило, вообще никто не понимал. Сейчас ― почти никто не понимает. Паллиативная медицина, слово «паллиативная» означает «с теми, кого нельзя вылечить». Но с диагнозом можно жить.
Какая основная помощь, опять же, нужна фонду? Ну, помимо денег? Деньги всегда нужны любому фонду. Опять же, возвращаемся, ведь волонтеров очень много.
Ну, не так, но волонтеры нужны, конечно. Я сейчас конкретно не выскажу, но, как всегда, деньги, потому что сейчас труднее. И, наверно, понимание того, что неизлечимый диагноз ― это то, о чем можно говорить. Раньше ни один канал федеральный, например, вообще не открывал рот про то, что существует…
Да, вообще никто.
Да. Сейчас мы очень благодарны, мы вышли в программу «Голос», НТВ пустили наши ролики социальные. Это для нас огромное достижение. Для нас важно, чтобы о нас говорили, это тоже помощь.
Это огромная работа, которая была проведена всеми фондами, волонтерами.
Да.
Энтузиастами, звездами, которые поддерживают.
Да.
Потому что наконец-то это стало в федеральной повестке в принципе.
Да.
Потому что я помню, когда телеканал Дождь открывался семь лет назад, мы вообще были единственное небольшое, маленькое СМИ…
Да.
Которое вообще поднимало социальные вопросы. А сейчас я очень рада, я считаю, что это…
Это большое… И вообще я думаю, что большой сдвиг в обществе ― это то, что… Посмотри, Миронов, Раппопорт.
Чулпан.
Чулпан, конечно же.
Хабенский.
Хабенский. Все поддерживают фонд.
Пересильд, да.
Да. И это не то что «ой, что-то», это нормально. И то, что это нормально, большое достижение.
Да-да-да. И главное, что вы не просто работаете все лицами. Вот тут был Егор Бероев с Ксенией Алферовой…
Да.
Они говорят: «А у нас это всё, у нас есть театр, кино и фонд, которым мы занимаемся с утра до вечера».
Да.
И это очень круто.
И это очень круто.
У меня подарок.
Ха!
Это прекрасные чашечки наши, Nespresso. Там тебя ждет кофемашина.
Как круто!
Как и все актеры, все пьют кофе с утра до вечера.
Я не до вечера, но я очень пью кофе, спасибо большое.
Спасибо тебе большое. 26-го у нас будет праздник, нам семь лет. В Stadium Live, «Машина времени», Therr Maitz.
Круто.
Если у тебя будет хоть какое-то окно между твоими репетициями, приезжайте, я буду очень рада.
Я очень бы хотела прийти.
Ну там как получится.
Спасибо.
Спасибо.
А я тебя жду на «Цирке».
Обязательно. В мае премьера.
Спасибо.
Пока.
До свидания.
