Федор Бондарчук: «„Спящие“ — не заказной проект. Нам никто его не заказывал: ни администрация президента, ни ФСБ»

Синдеева: Ну, наконец-то! У нас съемочная площадка. У меня сегодня в гостях режиссер, актер, продюсер Федор Бондарчук. Федя, привет!

Бондарчук: Привет, Наташ.

Синдеева: Ну, я начну программу с того, что мы с Федей знакомы, я тут посчитала, почти 25 лет. Я не могу сказать, что мы близкие друзья, прям близкие, там регулярно общаемся, но какая-то взаимная симпатия существует уже много лет. 

Бондарчук: Товарищи. 

Синдеева: Товарищи. И я наблюдаю за тобой все эти годы совершенно там с таким удивлением. Ты не меняешься в базовых, ключевых своих ценностях. Ты всегда был крутым другом, и я это знала, я это наблюдала, я знала из рассказов наших общих друзей. Ты таким остаешься. Тебя не портила ни твоя слава, ни деньги, ни успехи. И это редкое качество. И наблюдать за этим очень круто. И, зная, какой ты надежный товарищ, и зная, насколько ты цельный, и почему я сейчас об этом много говорю — потому что у многих людей, которые тебя не знают, да, есть разное представление о тебе. И мне важно было вот нашей аудитории обязательно об этом сказать.

Конечно, мы поговорим сейчас про Кирилла Серебренникова. Ты был один из первых, кто приехал, когда был суд. Вопрос-то у меня вот какой: почему мы все… Я могу сказать, что когда была проблема с телеканалом Дождь, мы все рассчитываем и надеемся на опять же царя. Ну, на президента. Потому что мы пытаемся пойти и договориться, попросить и замолвить словечко, и так далее. Но не работает! Вот мы видим, да, что там, на протяжении уже нескольких лет и ярких каких-то дел, которые мы наблюдаем, это не работает. 

Вот не наступил ли момент, когда мы, люди, opinion-мэйкеры, люди, у которых есть авторитет, у которых есть вес, что, может быть, надо уже называть вещи своими именами? И защищать того же Серебренникова и всех его коллег, которые оказались в этой ситуации, и Юрия Дмитриева — историка, который сейчас сидит в тюрьме. Может быть, уже пора как бы вот, знаешь, выходить и называть вещи своими именами? Это не значит, что…

Бондарчук: Называй. 

Синдеева: Ну, телеканал Дождь называет вещи своими именами, но этого недостаточно. Мы не такие большие, к сожалению, теперь, понимаешь, для того, чтобы этот голос был громко услышан. А голос людей, которые, например… Вот сейчас очень многие люди поручились за Серебренникова, очень многие написали письма в его поддержку. 

Бондарчук: Вот мой голос. 

Синдеева: Да, но тихо получается. Не работает. 

Бондарчук: Но, с другой стороны, ты что, как ты предлагаешь сейчас мне придти в суд и сказать? 

Синдеева: Но никто из публичных людей, да, даже в суд, который открыт, понимаешь? 

Бондарчук: Да как! По делу Кирилла Семеновича, ну, когда подписался Станислав Сергеевич Говорухин, я внутренне аплодировал. Совершенно разные люди! Другое дело, что обидно, что на это не обращают внимание вот в том периоде времени, когда он должен сидеть под домашним арестом. 

Синдеева: Да, понимаешь! Вот получается же, не обращают внимания, понимаешь? 

Бондарчук: Потому что он может работать и репетировать, и так далее, и так далее. Вообще жесткость в его направлении меня просто удивила, если не сказать, обалдел, когда рядом идут те же самые кейсы похожие, с другими масштабами, и все это проходит по-другому. Ты сейчас спрашивала о чем? Что как, чтобы голос был более слышим? 

Синдеева: Как бы голос был более слышен? Понимаешь, уж перестать ходить, просить, решать кулуарно, понимаешь? 

Бондарчук: Ну, понимаешь, это извечный, мне кажется, извечный…

Синдеева: А уже просто вот как бы называть вещи своими именами. И, может быть, тогда будет это услышано? Ведь это же проблема в том числе в системе, как она устроена, да? А мы все письма подписываем. 

Бондарчук: Как сделать так, чтобы голос, или про то, что ты спрашиваешь, как сделать, а не пора ли, чтобы наш голос был наверное слышен, слышен громче и громче. Ну, давай, сейчас мы закончим эту программу и подумаем, как это можно сделать? Потому что… Опять же говорю, что ответ на этот вопрос — это отдельная передача. Телеканал Дождь. Я когда недавно узнал, что у тебя подписчиков 72 тысячи, ну, это мало. 

Синдеева: Конечно. 

Бондарчук: Да, мало. И ты понимаешь, а чего бояться-то? Чего? 72 тысячи народа — это прямо опасная территория? Давайте, мы, так сказать, ее полностью оккупируем? При этом у тебя финансовая модель, ты должна в подписке жить, иначе у тебя канала не станет. То есть, ты не можешь в открытом доступе…

Синдеева: Да, не могу. 

Бондарчук: …там по формуле рекламы внутри, а не без подписки, да? Это все понятно, да? Значит, ты одна такая, и, наверное, и канал только один такой. Ну, наверное, мы можем там сесть и подумать, как это возможно, как его услышать. 

Синдеева: Если вдруг завтра случится суд…

Бондарчук: Хотя, наверное, никаких советов я тебе не дам, потому что уверен, что ты все направления уже, все отработала. И, наверное, вариантов других нет. Но есть там сеть. Понятно, что часть страны не смотрит ее и не активный пользователь по-прежнему. Есть там, опять же, привычка, о которой мы начали говорить. 

Синдеева: Более того, на больших федеральных каналах рассказали, что…

Бондарчук: …привычка не читать, не смотреть, быть дистанцированным, борьба с большими, ну, борьба — конкуренция с большими каналами при доле аудитории, многомиллионной аудитории. Конечно, позиция тяжелая. Как услышать? Ну, а что? Голос звучит. Долго на это можно. Надо придумать! Я не знаю. Я этим не занимался. 

Синдеева: Просто, знаешь, я вот, я не могу об этом не думать. 

Бондарчук: Конечно, не можешь! 

Синдеева: …и я тебе, да? Потому что, например, я представляю, что 18 января, по-моему, назначен суд, и вдруг на этом суде будем применена мера наказания, будет он осужден и отправлен в тюрьму. Понимаешь? Вот это возможный сценарий, от которого становится, ну, очень страшно, понимаешь? Опять же, именно потому, что плохие аналогии с 37-ым годом, все говорят, что это некорректно. Действительно, некорректно, тогда был массовый террор, тогда действительно там людей расстреливали, забирали и так далее. Но то же самое происходило — люди сидели на кухнях, болтали, обсуждали, переживали, думали, что это как-то рядом пройдет, понимаешь? А рядом вот с нами сажают человека. Не обижайся, что я об этом говорю, потому что невозможно об этом не говорить! 

Бондарчук: Почему не обижайся, если я…

Синдеева: Понимаешь, это болит вот здесь, я вижу, что у тебя тоже болит. 

Бондарчук: …первый поручился за Кирилла Семеновича, который мой близкий товарищ. Вообще, мало кто, все говорят, многие говорят, 37-ой год. Ну, ерундень! Я не люблю это все, это такая литература, это такой пафос. 
Суд и вот эти длинные, так сказать, обвинения, да, я не читал. Но знаю, что в этой части закона, уверен, что он несовершенный, ну, не адаптирован он к дню сегодняшнему.

Ни одного, по-моему, письма в Министерство культуры с реакцией на это дело и с предложением изменить или там адаптировать его к дню сегодняшнему, к тем людям, которые работают продюсером, кто работает на театральной территории, кино и так далее, и так далее. Там проведение разных массовых мероприятий, и так далее.

Об этом опять же можно сколько угодно говорить, но этой части нужно посвятить много времени и своего эмоционального подключения. Я немножко, наверное, тебя перебил, ты хотела бы, чтобы мы развили тему, наверное, 37-го года, не похоже ли это на время? 

Синдеева: Нет. 

Бондарчук: Я там не жил. 

Синдеева: Ты знаешь, я как раз, оно, конечно, не похоже. Но какие-то звоночки, понимаешь, неприятные? Особенно от как бы страха, который тогда был в людях, и он был оправдан. И этот страх все равно и в нас где-то живет сейчас, мне кажется, понимаешь? Именно потому, что в том числе вот, с чего я и начала, что мы пытаемся договориться как-то чаще, чем просто громко об этом говорить, о том, какая несправедливость происходит, о том, что мы превращаемся в полицейское государство в этом. Ну, ладно. 

Вообще-то я очень хотела с тобой говорить про все хорошее, потому что твою позитивную историю, понимаешь, которую я там наблюдаю в тебе. И мне хотелось напитаться в том числе твоей позитивной энергией. Потому что, с одной стороны, ты живешь сейчас своей работой, которой ты увлечен. И я живу своей работой, которой увлечена. Просто моя работа каждый день…

Бондарчук: Абсолютно понимаю. 

Синдеева: …каждый день, каждый день сталкиваться вот с такой информационной повесткой. И поэтому, когда мне вдруг вспоминают, Наташ, ну ты же раньше вот, «Серебряная калоша» в Нахабино, вечеринки и так далее, я говорю, слушайте, сто процентов — все органично! И я бы и сейчас, наверное, даже головой хотела бы вернуться в такое же время и заниматься, не знаю, лайф-стайлом, понимаешь, на телеканале «Дождь». Но, уже оказавшись вот в этой парадигме и контексте, все я не могу это от себя отпустить, я уже понимаю, насколько я глубоко неравнодушна, и насколько все это каждый день…

Бондарчук: А ты пойми меня. У тебя это а) профессиональное занятие. Помимо у каждого, как мы с тобой активные, активные граждане. Мы все переживаем, мы все пропускаем через себя. Это неформальное отношение к дню сегодняшнему, к тому, что происходит в стране. Мне это, ну, меня окружают такие люди, в том числе и ты. Мы можем по-разному о чем-то думать, можем что-то принимать, что-то не принимать. Ты можешь быть либералом, а я могу быть консерватором или либеральным консерватором — направление, которое мне, наверное, скорее всего, ближе. Вот. Ты подготовлена к этому. Я еще раз говорю, если бы ты, мы зашли на мою территорию там киноиндустрии и так далее, и так далее, я бы здесь в подробностях до винтиков тебе все рассказал и настаивал сто процентов на своем мнении. Я бы убедил тебя во всем, и шансов бы тебе не оставил со мной спорить. Ну, вот просто не оставил. 

Синдеева: Я даже не спорю. 

Бондарчук: А ты профессионально занимаешься политикой, в первую очередь, да? Я как человек, как гражданин, поэтому я не могу дистанцироваться. Опять же, мы об этом говорили в начале разговора. Он — мой близкий товарищ. У меня студенты его, я вот везде перед выходом «Притяжения» писал, что я отдельно благодарю, хотя он не принимал участия в создании «Притяжения», да? Но я отдельно благодарю Кирилла за его учеников и за его студентов, которые часть перешла в «Притяжение». С одной стороны. С другой стороны, мы сейчас открыли школу «Индустрия», и у нас коммуникация с «Гоголь-Scool», ну, прямая, помимо того, что это примерно одна территория. И вот за эту молодую кровь, за эту молодую энергию, а этот талант — они все выделяются — я его благодарю. У нас очень близкие так сказать творческие и рабочие отношения. Я разделяю то, что он делает в искусстве, мне это нравится. Я могу по-разному относиться к разным фильмам, они действительно разные. Там «Юрьев день» или «Изображая жертву» — два разных фильма. Поэтому я пропускаю его в первую очередь через себя как человека, которому я невероятно симпатизирую и уважаю, и который просто является моим товарищем

Синдеева: Ну, чтобы так перейти плавно от политики к творчеству, давай очень коротко про сериал «Спящие», собственно, о котором очень много сейчас говорили, в том числе в контексте предыдущего нашего разговора. Это тоже вопрос.

Я посмотрела четыре серии этого сериала, мне очень нравится с точки зрения того, как это сделано. Это сюжет, который держит. Но, слушай, для меня это очевидная прямолинейная агитка. И более того, я бы, например, в другом контексте, в котором, вот не в том, в котором мы сейчас живем, я бы мечтала бы гордиться нашими спецслужбами, чтобы они были бы такие очаровательные, такие обаятельные. Ну, правда, хочется, ты хочешь гордиться своей страной. Ты хочешь себя чувствовать в ней безопасно, чтобы тебя охраняли вот такие прекрасные офицеры. Вот. Но мы наблюдаем другой контекст. И сейчас к спецслужбам очень много вопросов. И вот этот фильм для меня воспринимается как прямолинейная агитка, которая в том контексте, в котором мы сейчас живем, ну, как бы, не имеем право мы сейчас такое кино делать. 

Бондарчук: Почему? 

Синдеева: Потому что, потому что мы потихонечку превращаемся в полицейское государство. Количество людей, которых сажают в тюрьму…

Бондарчук: Наташ, подожди, почему мы не имеем права? Что-то не имеем право? 

Синдеева: Ну, как? По-человечески. 

Бондарчук: Джеймс Бонд — агитка для тебя? 

Синдеева: Подожди, по-человечески. Я не хочу туда смотреть. Я хочу про нас.

Бондарчук: Так это жанр. Есть законы мэйнстримовского кино. Ты можешь называть агиткой, а я могу называть, что это мэйнстрим. Ты можешь говорить, что не должны это делать, а я должен тебя спросить, а почему не должны? А я тебе могу сказать, что таких, наверное, заказных, хотя «Спящие» — не заказной проект, нам никто его не заказывал, ни администрация президента, ни, тем более, Федеральная служба безопасности или какие-то другие каналы. Мы принесли на канал 20 минут уже отснятого тизера, и у нас была пилотная серия по эпизоду первого сезона. Просто великое множество тех или иных сериалов, так или иначе, касались этой темы. Никто такого хайпа и такого скандала, и такой поляризации мнений я не помню со времен вообще начала отечественного телевидения. 

Синдеева: Но ты же понимаешь, что не случайна такая поляризация? 

Бондарчук: Конечно, не случайна. А почему это произошло? Потому что есть одно желание авторов, продюсеров (вот я со стороны продюсера говорю) — попасть в аудиторию. Вот он попал в аудиторию. А если не попадает, то и не надо этим заниматься. Хоть тысячу раз это будет агитка, не агитка — она пройдет незамеченной. А мы не хотели, чтобы сериал прошел. Скажем так: то, что произошло, я не ожидал, да. 

Синдеева: Ты ожидал, что реакция Быкова такая будет? 

Бондарчук: Нет, не ожидал, не ожидал. Потому что я не могу, я бы многое мог сказать, объяснив какие-то вещи, да? Но это его слова, я не хочу. Во-первых, он мне не давал разрешения говорить какие-то там, про подготовительный период и так далее. Сейчас на фоне того, что, так сказать, произошло, я уже вообще не могу. Он сам должен говорить, да?

Я единственное могу сказать, что там есть режиссер и автор сценария. То, что они работали вместе. То, что Минаев знает эту историю изнутри. Он не подслушал, он слышал. Он слышал, что я каждый день общаюсь с тобой и с огромным количеством его людей, его круга. У него такой, у него круг, который он, который его интересует, они спорят, он их всех знает и так далее. Вот этот текст попал в аудиторию. Как его приняли, и какого рода маски на одних и на других надели — это уже, так сказать, опять же к режиссеру.

Ты меня спрашиваешь про мою, почему я сделал эту. Потому что у меня лежал первоначально синопсис шпионской истории, который я запустил в производство, дальше соединил Быкова и Минаева, и вот получился сериал «Спящие», который вызвал невероятный, невероятный, ну, наверное, скандал можно узнать. И поляризацию мнений, и чуть ли нас сжечь предлагали, и до сих пор предлагают в социальных сетях. То есть, там жестко достаточно все. 

Синдеева: Понимаешь, очень много аллюзий на сегодняшнюю жизнь. 

Бондарчук: Но, послушай, агитка, не агитка! Сделай агитку, которую будут обсуждать! У нас пара фильмов вот вышла за недавнее время. Где? Где хоть одно обсуждение? Где хоть одно слово про это? Они что есть, что нет. 

Синдеева: Талантливо сделанная агитка. 

Бондарчук: Талантливо сделанная агитка? 

Синдеева: Да, талантливо сделанная агитка. И что теперь, понимаешь? 

Бондарчук: Понятно! 

Синдеева: Ну, так и есть!

Бондарчук: Здорово!

Синдеева: Подожди, вот смотри. Если бы не было аллюзий на сегодняшнюю жизнь, на «Болотную», на то, что там…

Бондарчук: Да слишком там много всего попадает в дартс в красное!

Синдеева: Но там же много всего, понимаешь?

Бондарчук: Если бы, секунду, Наташ! Если бы там не было, если бы там не было узнаваемых персонажей, а что еще сделал Минаев-хитрец? Он взял просто конкретные тексты и положил их конкретно выдуманным персонажам. Это конкретный текст! Вот мы с тобой начинали про Парвуса разговаривать, про историю, которая пойдет на канале «Россия», «Демон революции». И вот что сделали Хотиненко и Роднянский? Они часть текста, просто прямых текстов Ленина или того же Парвуса просто взяли и перенесли, и актеры их озвучили. Та же самая схема. Не тема, схема. Что сделал Минаев? Он взял конкретные предложения, фразы, монологи и вложил их в уста своих персонажей. Он это знает. А многие узнали себя, своего знакомого? Они слышали это, они принимали участие.

Синдеева: Я ходила на Болотную. Твоя жена ходила на Болотную бывшая. Много наших с тобой друзей ходили на Болотную. И нас туда никто не тащил, нас не подкупали, нас не агитировали, нам не создавали условия специальные, чтобы мы туда пошли, понимаешь? А в этом фильме мне рассказывают, что оказывается, это все было смоделировано, все было спрогнозировано. 

Бондарчук: Смотри. Нет, нет. 

Синдеева: Придумано, понимаешь? 

Бондарчук: Может быть, это лобовое сделано. Послушай, нет, нет, не согласен. Есть… Ты обсуждаешь его со стороны только одной вот, только одной правды. Она одна. А мне кажется, что она не одна. Ты обсуждаешь только, у нас есть кроме шлейфа кровавой гэбни и все, что связано с крышей и так далее, и так далее, какими-то делами в ФСБ — это вот одна правда. А я считаю, что у нас огромное количество москвичей спасли жизни и спасают жизни каждый день. Я знаю, что на Северном Кавказе они работают, отдают свою жизнь за Родину и за территориальную целость нашей страны, а ты знаешь только другую правду. А где их? Совместить их невозможно, но выложить на одно поле для обсуждения. А что мы обсуждали на телевидении так ярко в последнее время? Ну, приведи мне пример? 

Синдеева: Еще раз: это талантливо сделано. Это правда.

Фильм «Мифы», который в ближайшее время выходит в прокат. Александр Молочников, который был, сидел на твоем месте здесь, рассказывал про этот фильм. Я его посмотрела. Ты, если я правильно понимаю и помню, ты подключился уже на этапе, когда Саша пришел к тебе и пригласил тебя сниматься? То есть, ты же не сразу выступил продюсером этого? 

Бондарчук: Нет. Этот проект поддерживал и вел с самого начала Илюша Стюарт и компания «Хайп», и режиссер Молочников плавно перешел из Волобуевского«Холодного фронта», из актерской ипостаси в режиссерскую. Это был сговор их с Илюшей. Мне предложили там сыграть…

Синдеева: Самого себя.

Бондарчук: Ну, новеллу, да. 

Синдеева: Когда ты подключился? Почему? 

Бондарчук: Я знал Молочникова по его спектаклям, мы пересекались на нескольких проектах на другом канале. Они не вышли. Он был одним из лидеров и, так сказать, паровозов этой компании. Я видел его, я видел заряженного абсолютно, фонтанирующего идеями и энергией молодого человека. Потом Московский художественный театр, «Бунтари 1914». И вот у меня такое сложилось впечатление об этом художнике. Это с одной стороны. С другой стороны, он — дебютант в кино, а я невероятно люблю работать с дебютантами. Это совершенно другая территория, это другая энергия. Но здесь или пан, или пропал. А в его случае, в случае с Молочниковым это сложнее, потому что у него есть успех в театре, но дебют в кино — это две разные территории. 

Синдеева: Волнуется, наверное, сейчас перед прокатом. 

Бондарчук: Ну, конечно! По мне, он по-прежнему театральный режиссер, который снял фильм «Мифы». Это не плохо и не хорошо, это так. Он — театральный режиссер, который снял фильмы. Согласись, у Марка Захарова почерк театрального режиссера виден и в кинематографических его произведениях. Но это режиссер, который в первую очередь работает в театре. Он принес это с собой. Это плюс. Для кого-то это может быть, так сказать, не та кинематографическая пластика. 

Синдеева: Пригласи зрителей в кино!

Бондарчук: Ну, что, это тот редкий случай, когда мы, мы же очень серьезно к себе относимся и не позволяем шутить над собой. И вообще самоирония у нас, с самоиронией у нас тяжело. Мне глумиться над собой и смеяться над собой, а уж еще над кудрявым временем 90-х, откуда там еще другой персонаж, которого играет Максим Суханов, мне это нормально. Над своей значимостью и значительностью, себя закапывать где-то в Подольских лесах, выкапывать под дулами стволов могилку в сегодняшнее время — это меня веселит. Так же, как и наблюдать за Сережей Безруковым, который сыграл персонаж, который сыграл все роли, и играть ему больше нечего. От этого у него, так сказать, большая драма. 

Синдеева: Прекрасно просто!

Бондарчук: И так далее. Если артист с таким масштабом может смеяться над собой, может иронизировать над своей биографией, вообще над его положением сегодняшним, меня это всегда радует. 

Синдеева: Слушай, кино, конечно, это химия. И успех фильма, наверное, невозможно никогда просчитать. А вот скажи, можно, ты уже опытный продюсер, можно ли спрогнозировать бэк-офис кино, и насколько часто там, не знаю, ошибаются продюсеры? 

Бондарчук: Часто. 

Синдеева: Или ты можешь уже из опыта, там, например, спрогнозировать? 

Бондарчук: Нет, конечно, опыт большой, и я могу поделиться своими. Мне кажется, Наташ, тебе совершенно не интересно разговаривать про киноиндустрию! Я прямо по энергии твоей понял. Я понял. Мы с тобой договариваясь сюда, я говорю, слушай, у меня несколько… Вот чего я с тобой пойду? У меня фильмов-то не выходит своих. Ты мне всегда помогаешь. Я приду к тебе, там будет выходить «Притяжение», мне важно прийти поговорить, да? О чем мне с тобой? Нет, приди, просто так поболтаем. Хорошо. В результате мы с тобой говорим о политике, а как только перешли…

Синдеева: Ну, пока мы с тобой ждали это время, за это время посадили Кирилла Серебренникова, понимаешь? 

Бондарчук: Слышишь, ну, хорошо, Федор, давай то, что тебя интересует о кино. И в этот момент ты сделала так (храпит). 

Синдеева: Ну, что я тебе скажу? Я просто, нет, ладно, давай. 

Бондарчук: Правда? Какие у меня там вопросы, я тоже подготовилась. И засыпает. А вот, кстати, другая история! Как ты к кейсу Улюкаева? И сразу же это. 

Синдеева: Нет, ну, в принципе, у меня есть еще вопросы такие. 

Бондарчук: Конечно, есть! Конечно, есть!

Синдеева: Давай, давай. Да нет, кино мне интересно. 

Бондарчук: Скажи, пожалуйста, а как твоя студия? 

Синдеева: Мне интересно, например, про твой бэк-офис, например, по «Притяжению». Потому что он какой-то невероятный. Ну, вообще. Сколько в итоге финальная цифра? 

Бондарчук: Почти миллиард сто миллионов. Миллиард 72. 

Синдеева: Ну, это какая-то невероятная, мне кажется, цифра, хотя она не побила рекорд «Сталинграда». 

Бондарчук: «Сталинграда»? Нет. 

Синдеева: Нет, да? 

Бондарчук: Вот. Давай, о чем тебе интересно поговорим, ладно, бог с ним, с моим кино. Как-то надо тебя выдернуть из того болота, в киселе, в котором ты оказалась. Потому что кино — да не интересно мне про кино! 

Синдеева: Ладно. Про школу мне правда очень интересно, потому что я опять же…

Бондарчук: И про школу тебе неинтересно!

Синдеева: Интересно, интересно. Объясню, почему. Потому что это какая-то такая опять же человеческая зависть, что ты это придумал, и что сейчас ты даешь возможность молодым это делать. Правда, не за очень маленькие деньги, это достаточно дорого стоит. Какого условно возраста приходят туда к тебе учиться? Это вообще, вот условно могу придти ли я, понимаешь? 

Бондарчук: Мы предупреждаем всех, что мы не даем справки, у нас нет высшего образования, мы не даем высшее образование, у нас двухгодичное. 

Синдеева: Ну, то есть, условно говоря, любой человек, включая меня, может пойти к тебе учиться? 

Бондарчук: Абсолютно. 

Синдеева: Расскажи про школу. Про это мне интересно. Это то, как бы, про что все время ты думаешь, про какое-то образование, которое еще было бы важно получить, про то, как важно, чтобы появлялись новые формы образования. Интересно. Не обманываю. 

Бондарчук: Да? 

Синдеева: Да. 

Бондарчук: Ну, поверю. Идея принадлежала, мы поехали в Китай с моими друзьями, коллегами и партнерами, студией «Водород», когда обсуждали прокат «Притяжения» в Китае. Там встречались с «Аймаксом», и так далее, и так далее. Вот так вот, обсуждая свои планы на будущее, а планов громадье, а это тоже молодая кинематографическая организация, с которой я познакомился во время съемок фильма… «Призрак». Это то, что твои дети любят. Я тебе потом напомню, что любят твои дети, они иногда смотрят кино с моим участием. 

Синдеева: А! 

Бондарчук: И ты иногда мне звонишь и говоришь — слушай, привет тебе от детей, можешь подписать? 

Синдеева: Правильно, Шуры, да, все правильно. 

Бондарчук: Вот. Это вот как раз эта студия «Водород». И, сидя в Китае, мы говорим, слушай, ну, мы придумали, вот даже те несколько проектов, которые у нас есть, даже тот маркетинг, который вот, надо вот все-таки, чтобы о картине узнали, а это целая история, и она, наверное, такая же важная, как и само производство фильма, и сам фильм. Вот я говорю, а как? У нас ни людей нет, ничего. Мы уже и так зашиваемся. Вторых режиссеров нет, сценаристов, вот мы там от трех уходим, но хотя бы есть, по кругу ходим, но хотя бы есть даже на основе там драфта первого, поэпизодника, эскиза, можно передать это людям, которые напишут диалоги, или которые развернут ту или иную линию. А этих людей нет. Он говорит, так давайте сделаем школу? Я говорю, да, отлично, под себя! Именно под себя. Не так, в мир, а лично для меня, для меня, для основателя…

Синдеева: То есть, твоей студии, которой исполняется в этом году 25 лет, я об этом должна была поговорить, «Арт-Пикчерс». 

Бондарчук: …с Димой Рудовским для студии «Арт-Пикчерс». Или для студии «Водород». Но конкретно для этих людей. Нам необходимы 6 монтажеров, нам необходимы 10 сценаристов или авторских групп, нам необходимы, часть из них может работать в кино. Но вот то, что авторские группы прямо сейчас можно, если найти этих людей(а мы их нашли!) сразу же перевести на телевизионное направление, что кто-нибудь, может, заинтересуется сериалом, подобным «Спящим», как агитка. Агитка, сделайте агитку!

Синдеева: У меня есть сценарий хороший сериала, выступил сопродюсером. 

Бондарчук: Ты сама продюсируешь! Подожди. 

Синдеева: Нет, ну, у меня нет опыта такого. «Революция» называется. 

Бондарчук: Ну, вот, и к этому… Какая? 

Синдеева: «Революция» называется. 

Бондарчук: Будущая? 

Синдеева: Будущая. 

Бондарчук: Я не люблю революции. 

Синдеева: Она не про революцию. Она про людей. 

Бондарчук: Про людей? 

Синдеева: Да. 

Бондарчук: Непонятно. 

Синдеева: Про людей!

Бондарчук: Ну, поговорим. 

Синдеева: В обстоятельствах!

Бондарчук: Поговорим. Жалко, что вот, понимаешь, ты не использовала шанс. Я приду к тебе в следующий раз отмечать 50-летие студии «Арт-Пикчерс», то есть ровно через 25 лет. 

Синдеева: Нет, подожди, а ты типа 25 лет мне не дашь никакого шанса с тобой поговорить? 

Бондарчук: Нет, а зачем? Зачем? Дальше половину, значит, конец сегодняшней…

Синдеева: Что же мы с тобой будем тогда обсуждать?

Бондарчук: Нет, нам с тобой нечего кроме политики обсуждать, ты это понимаешь? Это все профанация. Ты и про школу, тебе, я не могу договорить. 

Синдеева: Подожди, почему? Ну, потому что я хочу, чтобы ты успел рассказать. 

Бондарчук: Если бы ты хотела, чтобы я успел рассказать про школу или про мои проекты, ты бы не задавала мне это, а теперь поговорим о важном. 

Синдеева: Так нет, я все это, сценаристы, которые уже готовы писать, которые, возможно, на телевизионные проекты…

Бондарчук: Тебе это неинтересно! 

Синдеева: Посмотри, мне все интересно! Я же слежу за этим. 

Бондарчук: И решили открыть школу. Другое дело, что это получилось действительно быстро. Меньше года прошло с этой идеи, и у нас… Потом меня начали все предупреждать, что ты, так сказать, не рассчитывай увидеть талантливых ярких хотя бы образованных людей, не рассчитывай. Все ровно наоборот. Ровно наоборот! У нас, не знаю, как у нас, но у нас получилось, что у нас невероятный уровень студентов и их подготовки. Потому что когда вот сейчас начались первые, а их объединили все в программу «филмэйкинг», как бы основы этого…

Синдеева: Слушай, но для них это как бы первый вообще опыт? Или? 

Бондарчук: Ну, вот сейчас расскажу. Филмэйкинг, там объединили сценаристов, операторов и режиссеров. И уровень просто разговора, он предполагает, что ты посмотрел все фильма, во всяком случае ты знаешь, что такое «Андалусский пес», и какое к нему имеет отношение Сальвадор Дали. Или ты знаешь, что Урусевский снимал «Я-Куба», ты не слышал про «Я-Куба»? Это надо обязательно знать, это культовое произведение. А, ты даже знаешь, что ее вот спустя многие-многие годы Коппола и Скорсезе за свои деньги ремастерировали и реконструировали эту картину, потому что это памятник, просто памятник кинематографии? Вот таких. Такие вещи, это просто летит разговор, потому что ты уже понимаешь, что они все это знают. Это по определению. Ты уже не говоришь о том, что они читали книжки, это образованные подготовленные студенты. И уровень их очень большой. И те вступительные работы, которые они должны были сдать, именно снять на айфон, на фотоаппарат, на все, что угодно — они все очень высокого уровня. И, возвращаясь к тому, что школа стоит дорого — да. Но у нас сейчас 6 грантов, в том числе и от наших студий, которые позволяют учиться шестерым студентам бесплатно, но есть несколько студентов, которые нам очень понравились, которые на входе сказали, что они не рассчитывают, для них это много, что мы придумали? Мы дали им работу у себя же на студии, они получают зарплату, часть из которой платят за обучение. Отпустить просто так мы их не могли. И результатом этих двух лет мы делаем под себя же. 

Синдеева: Нет, но ты же отпустишь? Ты же не то, что, ты же их не…

Бондарчук: Конечно, отпущу, потому что мы, так или иначе, вот когда ты на таком, твоя студия там одна из первых лидеров кинопроизводства, так или иначе, у тебя коммуникации со всеми. С тем же там Сергеем Михайловичем Сельяновым, его компанией «СТВ», с YBW, «Богатыри» которого рвут сейчас кинотеатры России, и так далее, и так далее. В принципе, мы представляем. Это пафосно звучит, но процентов 80 индустрии — это точно. 

Синдеева: У меня была серия программ с этим поколением, 20−25-летних, они какие-то совершенно другие. И вот я вспоминаю нас с тобой. Понятно, с одной стороны, мы были нормальные, веселые, там, не знаю, у нас горели глаза, с другой стороны, все равно мы такие совершенно были безбашные, много гуляли помимо того, что мы успевали как-то работать. 

Бондарчук: Так ты понимаешь, почему это с нами происходило? 

Синдеева: Ну, мне кажется, потому что мы бы вырвались из совершенно несвободного состояния. 

Бондарчук: Ну, конечно! Конечно! Для нас же любая, если мы зашли вот в такой магазин и увидели, так сказать, просто такой кафель или такую штуку, без швов сделанную, это уже было бы исследование новой территории. Поэтому помимо того, что ты там занималась своей профессиональной деятельностью, ты просто изучала мир, который просто взял и перевернулся, открылся. 

Синдеева: А эти и талантливые, и образованные, и ответственные. И, знаешь, они все там…

Бондарчук: И не выпивают. 

Синдеева: Не выпивают. Они не гуляют вот так, как мы гуляли. Они все занимаются благотворительностью. Ты обрати внимание, вот это все молодое поколение, они все волонтерствуют. Это невероятно круто! И вот притом, что 30-летние не такие. Ты же все равно не гарантируешь им работу, правильно? 

Бондарчук: Зачем вам это нужно — важный вопрос. Я не гарантирую им работу. Я говорю, что вы нужны. Правда, у них уже практически у всех, у всех, на всех них у нас есть свои планы. Практически на всех. Мы это говорим на фоне, что по поводу работы, работы. И первое, что я спрашиваю, а почему мы-то, вот зачем мы вам нужны? Вы же готовые уже кинематографисты. Он говорит, вы знаете, я был на дне открытых дверей, который мы устраивали в кинотеатре «Октябрь», сначала взяли небольшой зал на 400 мест, потом поняли, что заявок в два раза больше, потом в три раза больше, и в результате пришло 1,5 тысячи человек, и места, яблоку негде было упасть в кинотеатре «Октябрь». Он говорит, когда я увидел ваш день открытых дверей, я понял, что энергия и территория прям моя! Вот мне хочется в этом жить! А я вспоминаю всегда рассказ, я брал интервью Даррена Аронофски, когда он привозил «Рестлера». Я говорю, слушайте, у вас картина «Пи», не видела? Это первая его картина, по-моему, он закончил UAC, и вот первая картина, которую он снял, бюджет картины 60 тысяч долларов, она черно-белая, совершенно экспериментальная и для меня удивительная. Я говорю, как вы ее сделали? Он говорит, со студентами. Ты понимаешь, мы выходили одним потоком. Нас была такая компания, мы такие заряженные, у меня был, мой продюсер был мой сокурсник, оператор был мой сокурсник и так далее. 

Я говорю, это потрясающе! Это мне очень нравится. И вот вы вышли из UAC, и вот в этой компании сделали свое первое кино? Да. Я эту историю всегда привожу в пример. 

Синдеева: Да и потом, это же чуть-чуть возвращает тебя туда. У вас была вот эта прекрасная компания молодых кинематографистов. 

Бондарчук: Янковский, Прыгунов, Опельянц, Максим Осадчий. 

Синдеева: Ну, Степа только у нас был не в кино. 

Бондарчук: Степа Михалков, да. 

Синдеева: Но он в кино все-таки… Я забыла. 

Бондарчук: В кино он не занимается, нет. Не занимается. Остальные все в кинематографе. Да, у меня был такой романтизм, что мы пройдем, взявшись за руки, вот нам есть, что сказать в мире. 

Синдеева: Ты с кем-нибудь разругался из своей молодости? 

Бондарчук: Ты понимаешь, был период, когда это все, у каждого своя жизнь, и каждый хочет строить, не опираясь, может быть, на кого-то. Какая-то амбиция. Художники сложные, сложные, такие головы поломанные. И был период, когда мы все занимались собой и своими делами. А сейчас это опять вернулось на круги своя, и мне это дивно, меня это удивляет. То есть, все те же самые старички, они как-то вот все рядом там или иначе находятся. С Ромой Прыгуновым мы сделали две картины — первый«Духless» и второй «Духless». Плакатные. «Духless» тоже плакатный. 

Синдеева: Я, когда готовилась к программе, послушай, плакатные, плакатные, да. Когда я готовилась все-таки к программе, я хотела говорить с тобой не только о политике. 

Бондарчук: Наташ, тебе совсем скучно про кино говорить!

Синдеева: Неправда! Ну, хорошо, зато мне интересно про твою молодость и про поколение, которое есть сейчас. Ты меня перебил, а вопрос был интересный. Я посмотрела фильм, посвященный твоему 50-летию. 

Синдеева: Ты рассказал вот о чем, что в какой-то момент ты собрал всю команду, с которой ты отработал на нескольких проектах. Всех собрал и сказал: «Все, больше я с вами работать сейчас не хочу, я хочу поработать с новыми людьми!». С одной стороны, я пришла в ужас, потому что я представила вот этих людей в этой команде, которые с тобой, я знаю, как тебя любят на площадке, я знаю, как с тобой кайфово работать, потому что об этом рассказывают все! И вдруг ты говоришь, все, а теперь я хочу с молодыми поработать, с другими. Вообще, какая реакция была у группы? 

Бондарчук: Ужасный шаг был! Мне было неловко. 

Синдеева: В том-то и дело! Это невероятное уважение, что ты решился на такой шаг, потому что иногда нужно обновлять. 

Бондарчук: Я для себя просто вот, мне чуть позже, правда, я уже закончил съемки «Притяжения», исполнилось 50. Я к этому шел. Я придумал себе формулу. Я в 50 лет родился. Я не прочитал, ну, какие-то книжки я прочитал, но я все книжки мира не прочитал, я фильмы не посмотрел, музыку не послушал, недолюбил, недозанимался спортом, недопутешествовал и так далее, и так далее. Вот я сейчас родился, и у меня новые могут быть знакомые, новые друзья, многие новые партеры. Конечно, опыт есть. Но вот у меня такое желание. Было такое, скорее-скорее, я, наверное, как-то это пытался для себя понять, мое ощущение во времени, мои желания. Я всегда шел против, ну, вот так скажем, кинематографического пространства, да, на эксперимент. «Обитаемый остров» снять было в отсутствие индустрии, ну, это было так опасно. За это и получил. Ни на секунду не расстраиваюсь. Хорошо, что выжил. Но 222 съемочных дня, и когда у тебя ничего не работает. У нас было с Роднянским желание, мы даже обсуждали, ничего не строить, не придумывать мир Саракш и не делать космические корабли — взять 6 камер, выйти на улицу и снимать вот здесь «Обитаемый остров». Я тогда сказал, нет, давай, сделаем, давай, сделаем вселенную Стругацких, «Обитаемого острова», и будем выдумывать от костюмов до, я не знаю, специального транспорта и космических кораблей. Вот. Это стоило мне нескольких лет жизни. 

Синдеева: Но это, это же был самый такой тяжелый проект с точки зрения, да, и финансов, и обязательств, и ответственности? 

Бондарчук: Это самый тяжелый проект, да, да, да. И потом, ты понимаешь, когда у тебя такой успех после «9 роты», от тебя ждут чего-то, давай, нас удивляй. Но удивляй не на уровне, у тебя нет, так сказать, рядом никого, ты удивляй, знаешь, по полной программе, мы ждем от тебя прям, чтобы кинотеатры раздавили очереди на твой фильм — вот этого ждем. А другое, ничего другое, не, не проходит. И мало того, что у тебя там это самый кассовый фильм того года — неважно, что он собрал, неважно. Давай, удивляй. Это должно быть. Ах, нет? Ну, значит, провал. 
Вот. И вот это был рискованный шаг, очень страшно было. Боролись два человека во мне. И я просто вот та вот, закрыв глаза, на эту территорию заступил. Ни на секунду не жалею. Я им благодарен за это время, я им благодарен за эту энергию, я благодарен за вот два года жизни. Мне кажется, что энергия там в этом, в этой картине моей «Притяжение», она немножко другая. Вот. 

Синдеева: Команда, вот, смотри, команда. Я как раз и про твои переживания, когда ты команде сказал, что все. Вот ты сейчас объяснил, 50 лети, новая жизнь, я родился. Как они вообще отреагировали? 

Бондарчук: Тяжело. Да. То есть, это, с одной стороны, первый слой, это, так сказать, да, ну, да, это все понятно, давай, Бондарь. А, с другой стороны, ну, что, твои упыри, грободелы? Что они? Недоволен? Доволен? Как? Поработал? 

Синдеева: Но ты же с ними продолжаешь общаться? 

Бондарчук: Да. Да, нет, для меня во времени, тогда мне это было важно, я это сам все напридумывал и решил сделать. Страшно? Да, страшно. Ну, вот так. 

Синдеева: Программа закончилась. Я тебе хочу подарить подарок. Не знаю, скрасит ли он тебе твою обиду на меня. Это чайник. 

Бондарчук: Никакой обиды нет, Наташ! Ты что? Это наш извечный с тобой разговор за, не скажу 25 лет, но последние лет 10 точно. 

Синдеева: Потому что хочется говорить о том, о чем болит, понимаешь? Я понимаю, что у тебя болит кино, а у меня болит все, что за окном происходит.

Бондарчук: Нет, у меня болит не только кино, как ты же понимаешь, именно поэтому я и здесь. 

Синдеева: Именно поэтому, да, именно поэтому я не могу с тобой про это не говорить. Это нечестно, понимаешь, если бы мы с тобой всю программу проболтали…

Бондарчук: Просто я тебе объясню свою позицию. Ответить на твою фразу «а тебе не кажется, что мы видим или чувствуем, или можем провести аналогии с 37-ым годом?» — вот это твое заявление я должен доказательно тебе со своей позиции объяснить и рассказать, почему это, ну, скорее, эмоционально-литературное такое заявление твое. Но для этого мне нужен час, да? А когда ты, а давай перейдем к другому вопросу? И в результате в этом есть такой формализм, которого я не люблю. 

Синдеева: У нас нету пяти часов, понимаешь?! Или нам надо сделать ночной эфир. 

Бондарчук: Или надо объяснять один, разговаривать об одном вопросе, то, что ты рассказала. 

Синдеева: Ты так редко приходишь. Теперь-то я уже вообще боюсь, что только через 25 лет, понимаешь?

Бондарчук: Я приду к тебе через 25 лет. 

Синдеева: Сколько нам будет? 

Бондарчук: Ну, мне будет 75. Тебе будет, как всегда, 25. Вот. Будем мы сидеть на диванах, которые будут торчать в воздухе. Людей рядом с нами не будет, потому что оператор…

Синдеева: Представляешь, что будет через 25 лет, да? 

Бондарчук: Подожди! Сейчас придумают квантовый компьютер, соединят его с биг-датой.

Синдеева: И что? Все будет в нашей голове? 

Бондарчук: Конечно! Все! Гореть нам в цифровой геенне огненной, потому что косматый (это сейчас скажут, он на полном серьезе — я гоню), косматый придет через палку и нолик. Вот что бы ты мне сказала? Скажи! Илон Маск все время кричит о демократизации технологий искусственного интеллекта. Что ты по поводу этого? Но тебе же это неинтересно! 

Синдеева: Мне интересно, только я ничего не понимаю. Я могу спросить тебя об этом, и ты расскажи. Я не понимаю. 

Бондарчук: Ну, давай, хорошо, не через 25 лет, а чуть пораньше я тебе расскажу про новые технологии. 

Синдеева: Хорошо. Спасибо тебе большое. Я очень тебя люблю, и поэтому с тобой хочу обо всем говорить. 

Бондарчук: Спасибо, Наташ, все взаимно, правда.