Вместе с Натальей Синдеевой Альбина Назимова вспомнила премию имени Владислава Листьева и знаменитую речь Леонида Парфенова.
Синдеева: Но он останавливался когда-то? Для него был такой момент, что побыть вот, сейчас выдохнуть и побыть, там, не знаю, самому с собой?
Назимова: Просто он очень быстро восстанавливался. Он, безусловно, уставал и от движения иногда. Точнее так, не от движения. Коэффициент полезного действия не всегда оптимален, да? Работа на воздухе с людьми, как вы понимаете. Все непросто. И иногда накапливалось, вот человеческий фактор. Но он восстанавливался быстро. Ему достаточно было там полчаса почитать книжку и вперед, поиграть в теннис и вперед, посмотреть кино и вперед, посмеяться с друзьями и вперед.
Синдеева: Спустя много лет ты была инициатором и учредителем премии имени Влада Листьева. И эта премия случилась один раз. Мы все помним, как раз я очень хорошо это помню, потому что только телеканал Дождь открылся. Я помню, как Леонид Парфенов, который получил, собственно, эту первую премию, произнес, на мой взгляд, очень искреннюю честную речь, в которой ничего уж такого особенного не было. Но реакция на эту речь внутри того само террариума, а на самом деле именно эта премия объединила всех людей, которые в последнее время не очень объединялись…
Назимова: Это правда. Это было такое, это я называю «перемирие на водопое».
Синдеева: Так. И вот, во-первых, почему же она потом не случилась больше никогда? Кто принял решение? Как оно принималось? И что ты в тот момент почувствовала, когда Леня выступил? И вообще ты поняла, что у этого выступления будут какие-то последствия?
Назимова: Да. Поняла по Лене, он очень нервничал.
Синдеева: Ты не знала, что он будет говорить?
Назимова: Я не знала, что он будет говорить. Не в этом дело. Просто он слишком нервничал. Леня же, вы прекрасно понимаете, свободный и хорошо владеющий собой человек, который прекрасно интонирует, произнося тексты, да? Он это делает виртуозно, и мы знаем целую плеяду последователей, которые пытаются интонировать, только у них не очень получается, но они пытаются. Ровно потому, что в этом есть обаяние говорящего. Вот эту речь он произнес по-другому. Послушайте.
Синдеева: Я помню, помню эту речь. Нет, он очень нервничал, это было видно. Что, вот что с тобой было, кода ты сидела в зале, услышала это? Ты же смотрела, наверное…
Назимова: Я подумала, что хотела, как лучше, а получилось, как всегда.
Синдеева: Как потом принималось решение, что премии не будет?
Назимова: Оно принялось, решение в Кремле приняли до того, как все разошлись из этого зала.
Синдеева: А как в Кремле, подожди, могут принять?
Назимова: Не знаю. Я так понимаю. Потому что уже, когда все расходились, было ясно, что второй премии не будет.
Синдеева: Ну, так это же твоя премия? Это ж ты придумала премию.
Назимова: Нет, это не я придумала премию. Ко мне пришел с этим, с этим пришел Костя, Константин Львович Эрнст, да. Пришел. Это было его предложение. Вот так вот.
Синдеева: А у тебя потом не было желания сделать самой эту премию?
Назимова: Нет.
Синдеева: А есть люди, которым бы вот ты сейчас могла бы вручить эту премию?
Назимова: Конечно.
Синдеева: Кому?
Назимова: Слушайте, нет, не скажу. Мне для этого надо как следует подумать, потому что, потому что нужно подумать. Но, безусловно, такие люди есть. Слушайте, я понимаю, что есть какие-то очевидные вещи, и телевидение изменилось с 90-ых очень сильно. Вектор телевидения. Но люди, которые любят и хорошо делают свою работу, их много. Учитывая, что Влад себя не ограничивал, да? Ему было одинаково делать интересно и детские, и спортивные, и развлекательные, и информационные. Так что здесь и возможность распорядиться такой премией не имела бы ограничений.
Фото: Юрий Мартьянов/Коммерсантъ
