Этот год в России завершается тремя яркими речами: речь Лии Ахеджаковой на премии «Звезда театрала», в которой она поддержала «иноагентов», речь режиссера Александра Сокурова на заседании СПЧ, в которой он обратил внимание Владимира Путина на «ингушское дело» и призвал «отпустить» регионы Кавказа, за что был назван Рамзаном Кадыровым «продажной мордой», а также речь главреда «Новой газеты» Дмитрия Муратова на вручении ему Нобелевской премии мира. «Почему мы возвращаемся туда, где нам было плохо?» — задается вопросом Ахеджакова в интервью Наталье Синдеевой. Обсудили с актрисой театра и кино, почему складывается ощущение, что Россия стремится во времена СССР?
Синдеева: Программа «Синдеева» сейчас выходит не очень регулярно и каждый раз этот какой-то специальный для меня повод и специальный разговор. И сегодня я пригласила свою любимейшую героиню, человека, которого любит вся аудитория телеканала Дождь, с которым уже говорили ни один раз — Лия Меджидовна Ахеджакова. Я очень рада вас видеть и спасибо, что нашли время в этот совершенно тяжелый, зимний, серый, грязный день, вы все-таки до нас добрались. Я очень рада.
Ахеджакова: Я тоже.
Синдеева: Лия Меджидовна, первый вопрос, вы привиты или нет? Потому что понятно — есть дискуссия.
Ахеджакова: Да.
Синдеева: Привиты. Скажите, для вас это было какое-то сложное решение?
Ахеджакова: Нет, абсолютно. Во-первых, мне жизнь подсказала. Я пришла играть спектакль, там масса молодежи, и у нас был такой успех в Театре наций, мы все стали целоваться. На другой день — 39 [температура]. Мы все целовались от восторга, что у нас такой успех.
Синдеева: Но это вы тогда поймали все-таки ковид или нет?
Ахеджакова: Да.
Синдеева: То есть, вы переболели и потом сделали прививку.
Ахеджакова: Ну, так как я, играющая спектакль, я кому-нибудь тоже могу подарить что-нибудь. Была тут на спектакле «Мастер и Маргарита», там столько оказалось людей, которых я давно не видела и мы, конечно, забываемся, целуемся, радуемся и чуть не плачем, что вдруг увиделись.
Синдеева: Начну с сегодняшней новости. Как я знаю, вас эта тема тоже беспокоит, сегодня, состоялся суд в Ингушетии, по «ингушскому делу». Приговоры жесткие, ужасные, несправедливые.
Ахеджакова: Я дружу с Левой Пономаревым*, он поехал на суд, который проходит в Ессентуках, где судят, вот совесть ингушского народа, старейшин, тейп, которые поддержали стотысячный митинг. Молодежь отсидела три с половиной, три года, а старейшин на семь. Можно я прочту? Есть такая Алиса Ганиева, вы, наверное, слышали, она писатель, тоже молодая. Я часть ее текста прочту, потому что мне никогда так не сформулировать. «Тихий и маленький ингушский народ мужественно дает отпор железному ново-имперскому сапогу. Спасибо ингушскому народу за то, что тот ценой крови, мучений и травли в адрес своих детей держит оборону достоинства, которую мы, к сожалению, то и дело сдаем. 15 декабря вынесут приговоры лидерам мирного ингушского протеста, прокуроры требуют от 7 до 9 лет лишения свободы в наказание за мирное несогласие с бесправием». И что? Получаю утром звонок от Левы Пономарева. Старейшины Малсаг Ужахов 9 лет колонии, Ахмед Барахоев 9 лет лишения свободы, остальным по 7 лет.
Синдеева: Нет, еще Муса Мальсагов — 9 лет.
Ахеджакова: А это мне не сказали.
Синдеева: Барах Чемурзиев — 8 лет, Исмаил Нальгиев — 8 лет, Багаудин Хаутиев — 8 лет и Зарифа Саутиева, о чем сказал Сокуров, что в первый раз на Кавказе сажают женщину, за общественную деятельность — 7,5 лет.
Ахеджакова: Ну, что, товарищи прокуроры, ваше время истекает.
Синдеева: Это же происходит на Кавказе.
Ахеджакова: Что происходит, что происходит в Ингушетии, то, что Александр Николаевич Сокуров сказал об этом.
Синдеева: Но почему даже прямое обращение Сокурова за несколько дней до этого никаким образом не повлияло на Путина? Ну и на решение на это.
Ахеджакова: Более того, какие слова мы услышали в адрес Александра Николаевича, какие слова? А ведь это те сокровенные люди, благодаря которым мы еще надеемся быть порядочными людьми, и надеемся, что у нас когда-нибудь будет демократия, свобода.
Синдеева: Я, как раз, когда слушала выступление его, ну вот этот разговор, я подумала — вот какой бы был Сокуров сейчас прекрасным президентом, который пришел бы, мы много на эту тему говорим, какой должен быть президент? Совесть должна быть.
Ахеджакова: Совесть, как поет Гребенщиков: «Масала Доса, на честь и совесть больше нету нынче спроса». Это Хава Хазбиева, чей фильм я вам прислала.
Синдеева: Да, мы будем его показывать.
Ахеджакова: Только на Дождь и рассчитываю. Хава Хазбиева — она брала интервью и она показала этот фильм Александру Николаевичу. И когда посмотришь этот фильм, ты становишься… душа болит, и ты понимаешь, что ты должен защищать ингушский народ. Там такая интеллигенция, они так формулируют, они так говорят. У них отняли землю. Два президента собрались и подписали — вот это земли, где родовые дома, где могилы их дедов и прадедов, там, где исторические святыни, все отошло от Ингушетии соседям. Почему-то тем нужнее иметь эти дома, где их деды, прадеды. Где рождались их дети, где они сами родились. И в этом фильме Хавы Хазбиевой эти люди, имена которых вы сейчас читали, интеллигенция. Я вообще никогда не видела, чтобы, кого не спросишь, это интеллигенция. Они говорят на прекрасном русском языке, они изумительно формулируют, как образованные люди, и женщины, и мужчины. И трупы, трупы, трупы. Пропавшие дети, искореженные лица, трупы. Это такое горе на этой земле и почему никто этого не слышит?
Синдеева: Если вернуться к вашему выступлению на премии «Звезда театрала», где вы маленькая, хрупкая произнесли невероятно пламенную речь, притом мы дожили до того времени, когда, очевидные слова, которые вы говорите, очень естественные, воспринимаются, как смелейший шаг. И то, что мы видели с экрана — это реакция зала, такая сдержанная, боязливая, аккуратно хлопали. Это нам так показалось или так и было?
Ахеджакова: Мне показалось, что я, во-первых, трепетала, что меня будут захлопывать и зашикивать, но этого не было.
Синдеева: Нет, этого не было.
Ахеджакова: И зал постепенно вовлекался в мой посыл, в мои смыслы. И постепенно созревал, и я поняла, что это был тот зал, на который я рассчитывала, — это театральные люди, люди культуры. И меня поддержали, это было очевидно.
Синдеева: То есть вы чувствовали?
Ахеджакова: Я чувствовала.
Синдеева: То есть, наверное, немного боязливо, но все равно поддержали.
Ахеджакова: Вначале я трепетала, что будет безобразие, ну всегда в зале какие-нибудь есть эти титушки, кто они, как они называются, подсадные утки. Есть, но там не было.
Синдеева: А вы понимаете, что, мы тут обсуждали, с моими продюсерами, которые молодые девчонки, они говорят, а вот Лия Меджидовна понимает, что она звезда интернета?
Ахеджакова: Я очень хорошо помню, когда стали травить наш спектакль «Первый хлеб». И за это взялись определенные люди, мне кажется, это и хорошо оплачивается. Мне так подумалось.
Синдеева: Конечно, конечно. Это за деньги делается.
Ахеджакова: Володя включал YouTube и я видела. Один канал, человек в черных очках говорит: «Да забрать у нее это звание народной артистки и государственную премию. Старуха, вся седая». У меня седой паричок такой, вся седая и туда же. «Матом ругается, оскорбляет наших ветеранов Великой Отечественной войны». Думаю, откуда ты взял, ты был на этом спектакле? Ты кто такой? А потом следующий, а потом следующий, который кричит. Шахназаров, вот у него такая же фамилия, как у чудного режиссера нашего. Шахназаров кричит, что это русофобы, а вы знаете, какие у них фамилии? Режиссер — кто? Бениамин Коц — поляк. А кто автор? А кто главная актриса? Ахеджакова? Русофоб… Я такого наслушалась, меня так поливали. И наконец…
Синдеева: Нет, это заказная компания.
Ахеджакова: Вот сейчас появилось, наконец, мне звонят — черные рамки, что уже умерла. Все. Вчера как раз.
Синдеева: Ну, Лия Меджидовна, я знаю, что это очень сложно, и вы не первый раз подвергаетесь такой атаке. Это тяжело, но надо выстраивать границу, не обращать внимания, потому что есть другая сторона и ваша речь на премии произвела невероятный фурор, и это видно, что у людей есть запрос на искреннее, эмоциональное высказывание есть. Именно поэтому миллионы просторов и миллионы поддерживающих, восхищенных комментариев, и этого больше и это происходит бесплатно и от души, а не так, как у этих за деньги.
Ахеджакова: Я столько писем подписала. Столько писем. Мне говорит Люся Улицкая, я говорю: подписала? Подписала. Басилашвили подписал? Пишите, я даже читать не буду само обращение. Я столько их подписала. Ну не работает. Вообще не работает. Я за Дмитриева столько раз подписывалась, вот сейчас звоню адвокату, я уже дружить стала с адвокатом, Ануфриевым Витей. Говорю, Витя, ну, что там? Он мне говорит: сейчас будет моя роль. Значит, защитник. Ну, вот уже на днях 15 лет уже шьют человеку. Совесть вообще, наша совесть. Юрий Алексеевич Дмитриев — 5 лет его мучают. Ну, я не знаю, как к этому относиться, это что? Какая-то… ну, палачи.
Синдеева: Да, а как вы думаете, почему это происходит и почему Путин это не останавливает? Ну, ему же не хочется быть палачом. В истории остаться. Вот я уверена, что он не хочет. Ему хочется остаться в истории крутым правителем, который объединил народы. Вряд ли он хочет быть палачом. Почему он не цыкает на своих этих овчарок?
Ахеджакова: Мне кажется, что вопрос, который надо адресовать «Мемориалу»* нашему.
Синдеева: Должна сказать, что «Мемориал» внесен в реестр НКО-иностранных агентов.
Ахеджакова: Да-да. Иностранный агент, да. Вот этот большой террор, когда государственная машина уничтожала свое население без суда и следствия и то, чем занимался Юрий Алексеевич, он этих людей назвал их имена, они же безымянные лежат там, в Сандармохе, и не только там — по всей русской земле они лежат. По всей Сибири, по Уралу. Он их называл, он открывал эти имена и, вместо того, чтобы ему поклониться, вместо этого такая мерзость, такая травля. Еще таким.. унизить.
Синдеева: За последние, вот видите, фактически две недели произошло несколько ярчайших выступлений, о которых все говорят — это ваше выступление, выступление Сокурова и выступление Дмитрия Муратова на вручении Нобелевской премии. Фантастическая речь, историческая. И что происходит? Эту речь начинают хейтить свои же. Как это возможно? Даже внутри либерального круга его начинают ругать за эту речь. Это что сейчас такое вообще… Что происходит с нами?
Ахеджакова: В этой речи потрясающие вещи. Я записала: «Народ — это те, кто думает, а остальное — население». Дальше он слова Гете привел
Синдеева: Это вы Сокурова сейчас переводите.
Ахеджакова: А, это Сокуров, да. Вот Гете: «Если ты на стороне большинства, подумай, в чем ты не прав».
Синдеева: Это гениальная фраза.
Ахеджакова: Это гениальная фраза. У Димы еще было — «Собаки лают, караван идет». Это такая великая метафора, что караван может идти только, если эти собаки лают. Кладут свою жизнь на хищников, чтобы их отогнать, тогда идет караван. И этих собак убивают.
Синдеева: Признают. Иностранными агентами.
Ахеджакова: Называют какими-то пошлым именем, какими-то шпионами иностранными этих собак, которые охраняют наш караван. Там были потрясающие вещи. И про Чечню то, что Дима что сказал. Потрясающие.
Синдеева: Что вы сейчас чувствуете, когда выходите в залах театральных, сейчас есть гастроли?
Ахеджакова: И гастроли бывают, да.
Синдеева: Как вы людей сейчас чувствуете, вот что они, как вы думаете, сопереживают?
Ахеджакова: Мне всегда кажется, что те смыслы, которые я транслирую в зал, смыслы, которые заложены в моем тексте и в моей пьесе, отзываются в зале. Мне кажется, отзываются, но театральные люди, которые ходят в театр, это элита, это другие, это люди культуры, это единственное, что может нас спасти.
Синдеева: В интервью Кате Гордеевой вы сказали, что театр переживает сейчас тяжелую тоже пору. И мы это понимаем. Вот что вы имеете в виду? Вот что для вас сейчас.. Потому что мне кажется, что все равно еще в театре сохранилась вот эта вот свобода. Уже есть цензура, уже где-то что-то закрывается, меняются режиссеры театров, но в целом еще, мы приходим на спектакли, мы видим свободные спектакли.
Ахеджакова: Сейчас какое-то огромное желание театра, вот те смыслы, которые сегодня нас мучают и, которые на повестке дня, и те режиссеры, которые ставят Шекспира, и тот режиссер гениальный, который поставил в Вахтанговском театре «Войну и мир» Толстого, да, и тот режиссер.. там Дима Крымов, который вот уже третий спектакль ставит. Они пытаются, не пытаются, нет, они очень мощно транслируют эти высокие смыслы, в зале сидит 75%, но принимают они иначе. И говорят, что Римаса Туминаса весь зал, весь зал воспринимал, сочувствовал, сопереживал и что это огромное событие в театральной жизни. Важно, что про «Мастера и Маргариту» поднимает эти страшные вопросы. Когда мы узнаем тот кошмар. Как мучают профессора из Шанинки Зуева. Больного человека! У которого не все в порядке с его ребенком. И после трех операций его по 10 часов почему-то вызывают допрашивать, где он украл, у кого он украл эти миллионы. Это такая низость! Весь мир видит эту пакость, эту мерзость. Опять вспоминается Мандельштам! Мы живем, под собою не чуя страны. Наши речи за 10 шагов не слышны. А где хватит на полразговорца, там припомнят кремлевского горца. Опять? Опять Мейерхольд, опять Мандельштам. Опять погибшие, сгнившие в тюрьмах, расстреляны. Почему мы возвращаемся туда, где нам было очень плохо?
Синдеева: А как вы думаете, кстати, почему мы возвращаемся туда?
Ахеджакова: Опять, где население, а где народ — думающие люди. Было столько прекрасных людей. Опять то, что Дима Муратов затронул — этот философский пароход, который отправили, Бердяев с тапочками, со своим теплым пальто. Все мозги русские. Вся эта интеллигенция и все эти думающие люди — на пароход и вон из России, и сейчас уезжают и уезжают.
Синдеева: Да, но Лия Меджидовна, но вот смотрите, вот в 90-е возвращались люди в Россию, это был короткий период. То есть что тогда не доделали?
Ахеджакова: Во-первых, не рассекретили все документы — это огромная ошибка. На Украине рассекретили, у нас — нет. А сейчас еще законом засекретили имена палачей. Вот откуда ноги растут, все документы и архивы — все засекречено, чтобы потомкам палачей было комфортно, чтобы никто не припомнил, что выделывал его дедушка, прадед, может бабка. Страшно. Ужасно страшно, нельзя засекречивать, нельзя, нужно открыть все архивы.
Синдеева: Я думаю, это уже случится в следующей какой-то итерации развития страны.
Ахеджакова: Может быть, я не знаю. Я не доживу, это точно.
Синдеева: Недавно Дмитрий Быков написал большой текст, я его видела в инстаграме, но я так понимаю, он написал это для «Собеседника». Он пишет о том, что у него есть седьмое чувство, что совсем мало осталось той власти в том виде, в котором она есть, что это месяцы. Он говорит, я не могу этого объяснить, но у меня есть такое чувство, потому что происходит агония. И вот эти все дела жесткие. У этого у всего есть ощущение агонии. У меня давно уже ощущение этой агонии, мы все пробиваем это дно и ничего не происходит, и только хуже и хуже становится.
Ахеджакова: Скорей бы, потому что у Юрия Алексеевича нет 15 лет жизни, чтобы выдержать наши тюрьмы, а теперь мы знаем о пытках, мы знаем об этих пытках, и это уже нельзя скрыть, сейчас опять будут засекречивать имена тех, кто пытал. Эти замечательные ингушские старейшины, они не выдержат 9 лет, они не доживут в наших тюрьмах, это будут русские тюрьмы, наши российские тюрьмы и известно, чем они сильны. И почему на самом высоком уровне вот этот вопрос с палачами, которые вооружены этой шваброй, чтобы пытать и мучить людей. Почему на самом высоком уровне вот их не сажают на 9 лет, на 8 лет, на 15 лет? А сажают правозащитников. Почему все перевернуто и все смыслы утрачены? Что такое иноагент? Шпион, еще оттуда, еще тут вынюхивает и наши все секреты туда передает, а ведь этим именем называют лучших журналистов, которые рискуют своей свободой, добывая правду, добывая истину, добывая факты. Они рискуют своими близкими — это очень мужественные люди, им поклониться надо
Синдеева: Правозащитники, да..
Ахеджакова: И правозащитники, и те, кто работают в «Мемориале».
Синдеева: У меня тоже, у меня опускаются руки, то есть я понимаю, что мы делаем очень важное, нужное дело. И благодаря нам и другим свободным СМИ все равно что-то меняется, что-то происходит и кого-то спасают от совсем несправедливого суда, мы рассказываем про пытки и все остальное и это тоже так или иначе хоть кому-то может помочь, но в целом опускаются руки, потому что ты ничего не можешь сделать. Ты кричишь. Сокуров говорит Путину. Муратов выступает на весь мир. И что?
Ахеджакова: Николай Карлович Сванидзе не молчит никогда. Саша Сокуров не молчит никогда.
Синдеева: Да, смотрите, но мы можем по пальцам пересчитать тех людей, которые не боятся сейчас говорить.
Ахеджакова: Ну, поздно бояться уже. Уже поздно.
Синдеева: У меня каждый раз есть такая надежда, что вот все-таки, в какой-то момент начнут говорить те люди, которые до этого не говорили. Просто уже дошло до той точки, когда надо начать говорить.
Ахеджакова: А это и есть Люся Петрушевская, мой автор, которая сыграла в моей жизни, такой я стала актрисой, благодаря тому, что в театре появилась Петрушевская. Виктюк взял ее пьесы. И как бы все четыре роли должны были играть другие актрисы. Но он тайно сказал: да-да, тут будут другие, но поскольку мы очень дружили с ним, все мне достались. И этот божественный спектакль, это незабываемо. Сначала в Питере освистали, потом я приехала в Москву, и этот спектакль постепенно, постепенно, постепенно завоевал своего зрителя. Очень долго мы купались в успехе. Это очень странная вещь, когда зритель до смыслов не дорос, не цепляет его, он не может пока еще, он запоздал, и потом вдруг он созревает, и эти смыслы в зале находят такую поддержку потрясающую. Я помню, как однажды еще Саши Галина пьеса «Стена». У меня была там роль безголосой певички. И там были важные слова. Я выходила из боковой двери через зал, меня поймали зрители, придушили и стали говорить: тебе не стыдно такое играть? Потом прошло пару лет, и такой успех был у этого спектакля!
Синдеева: А как вы думаете, что это происходит, это вот смыслы впиваются, они прорастают, почему?
Ахеджакова: Вот такие вещи происходят. Я не знаю. А может быть в зале были… Это был шефский спектакль, когда меня перехватили, может быть, были вот эти — население. Да, может быть так. И я помню, что мы играли Андрея Могучего спектакль «Circo Ambulante», вот он написал потрясающую пьесу. Мы, актеры, понимали все смыслы, но они не цепляли зал. Нас было очень много там актеров и было очень трудно нас собрать, мы обожали этот спектакль, там были очень важные смыслы на то время. И когда его уже сняли с репертуара, на последний спектакль пригласили все своих знакомых режиссеров, драматургов, актеров — полный зал людей театра и кинематографа. Боже, какой у нас был успех. Что это было! Они все понимали, они были зрелые зрители, это очень важные вещи. И сейчас я смотрю вот про этого об этом кремлевском горце. Сейчас Могучий сделал спектакль «Три толстяка. Эпизод 7», он есть в YouTube. Это такое высказывание об этом кремлевском горце! И о том, что происходило с людьми, что мы претерпели, и как над этим народом измывалась государственная машина. Потрясающий спектакль!
Синдеева: Поэтому в театре еще бьет жизнь.
Ахеджакова: Еще бьется сердце театра, и он говорит, театр еще говорит.
Синдеева: Что происходит сейчас в «Современнике»?
Ахеджакова: Пока еще очень много молодежи. Вот я играю с ними, вокруг меня одна молодежь, но это другое совершенно поколение, я не перестаю удивляться.
Синдеева: Рыжаков как бы…
Ахеджакова: Да. Он набрал своих, молодых. Только молодые. И они другие. Вот это поколение. Свежее — они другие.
Синдеева: Они кайфовые?
Ахеджакова: Они кайфовые. Они, во-первых, очень много талантливых и с ними партнерствовать — наслаждение. Во-вторых, они умные, они сразу уже взрослые, они не взрослеют, они уже взрослые, они уже умные и они не агрессивные. С ними интересно.
Синдеева: А театр поддержал вас, когда была вот эта атака на этот спектакль?
Ахеджакова: Я не поняла. Атака была очень серьезная.
Синдеева: Как театр себя повел? В этой ситуации?
Ахеджакова: Приходили допрашивать следователи.
Синдеева: Вас допрашивали?
Ахеджакова: Меня, автора и режиссера, и Рыжакова. Но очень был деликатный, видимо, театрал. Меня обвиняли, что я матом ругаюсь, но там нужен был мат, но мы его сразу, мы уже знали, что есть закон, подняли руки и отказались. Дальше, как будто бы я оскорбляла ветеранов войны. Это возможно? Это разве возможно? И гей-пропоганда — два мальчика уходят на фронт, но они другие, они такие, мой внук и его друг. И один погибает, а фронт этот, бабушка думает, что в Чечне, а это на Донбассе все.
Синдеева: «Первый хлеб», надо обязательно сходить.
Ахеджакова: «Первый хлеб», да. Ринат Ташимов. И есть люди, которым это надо. Мне Женя Миронов позвонил и сказал, — вот это понимаешь, я узнаю, что это «Современник», то есть на том языке, который нужен сегодня, вот для меня, и те смыслы, которые мне нужно транслировать в зал. И я безумно благодарна, что у меня есть эта возможность, а я же не видела спектакль. Я вот спектакль Могучего пока репетировали, вот эта «Сказка о последнем ангеле», у меня маленькая роль, я все время в зале сидела, и я отвечаю, что это потрясающий спектакль. Я его видела из зала.
Синдеева: В Питере?
Ахеджакова: Нет, это здесь в театре Наций, мы получили «Золотую маску» за него.
Синдеева: Что-то я совсем выпала.
Ахеджакова: Это надо смотреть, большой спектакль, но он такой сегодняшний, он такой важный, и тоже опять вокруг одна молодежь, нас там только двое среди них. Молодежь потрясающая, играют замечательно и понимают, они в теме. Они с полуслова понимали, о чем речь, это сложносочиненный спектакль, я считаю, великий спектакль. У нас из «Современника» приходили тоже актеры — все были потрясены.
Синдеева: Как вы думаете, сможет сейчас МХТ на Камергерском, опять вернуть былую славу с приходом Хабенского?
Ахеджакова: Я тут не советчик, я жуткая поклонница Сережи Женовача.
Синдеева: Но что-то же не получилось.
Ахеджакова: А я не знаю, почему не получилось.
Синдеева: Но в театр перестали ходить люди, просто он перестал быть модным, популярным, были закрыты несколько спектаклей, которые были очень кассовыми, непонятно почему.
Ахеджакова: Иногда бывают кассовыми очень неоднозначные вещи. Вот где-то я даже записала это у Фазиля Эскандера: «Бывают времена, когда люди принимают коллективную вонь за единство духа». Фазиль Искандер.
Синдеева: Шикарно.
Ахеджакова: Бывают спектакли кассовые, коммерческие, прет публика, овации, но это барахло. Бывает такое. Я, правда, не видела, я не могу сейчас говорить про то, что закрывали, открывали, я не знаю. Я не видела.
Синдеева: Но что-то у Женовача не получилось, может быть, не хватило времени.
Ахеджакова: Но в своем театре у него очень получилось.
Синдеева: Да. В этом все и дело, что там получилось, а здесь что-то не получилось.
Ахеджакова: И там идут спектакли, которым нет цены.
Синдеева: А вы успеваете смотреть фильмы или сериалы?
Ахеджакова: Успеваю, но мне поехать в театр, я сейчас не за рулем, после этой нашей пандемии, когда надо было сидеть дома, я не ездила за рулем и нюх потеряла. И теперь только на такси, я не могу посмотреть главное событие этого сезона — те спектакли Димы Крымова, кстати, моего режиссера, у которого я играла в его театре. Я не могу посмотреть, это надо договориться, это надо поехать, где-то оставить машину и т.д. И еще надо посмотреть спектакль Иосифа Райхельгауза, у него в театре про его папу и маму, и я маму хорошо знала. И я в теме.
Синдеева: Что еще надо посмотреть?
Ахеджакова: Еще надо посмотреть обязательно у «Мастерской Петра Фоменко» несколько спектаклей, в том числе «Дон Жуан» Димы Крымова и надо его спектакль посмотреть в Музее Москвы про Чарли Чаплина [«Двое»]. Вот эта тема. Какой-то у него сейчас…
Синдеева: Да, у него какой-то сейчас прорыв.
Ахеджакова: Такой его, его сезон, его год. Прорвало. Он, оказывается, будет ставить у нас Питера Пэна в «Современнике», я узнала от своего партнера, который его ученик. Гоша. Он мне сказал, что они уже репетируют. И вроде бы Могучий должен что-то ставить, но не знаю, посмотрим.
Синдеева: А кино?
Ахеджакова: В кино я перед пандемией снялась. Такая чудная Фадеева, чудный режиссер и мне было очень комфортно, и были замечательные партнеры, но что-то он нигде не идет, его не видать.
Синдеева: А как называется фильм?
Ахеджакова: «Комета Галлея», по-моему, он называется.
Синдеева: Не слышала. А как это происходит, вот вы снимаетесь в кино и вас не то, чтобы ставят в курс дела, когда этот фильм выйдет.
Ахеджакова: Ну, раньше мы озвучивали и были в теме, мы понимали, что мы сыграли, и как мы сыграли. И куда мы попали, в какое или барахло или в замечательный фильм, а сейчас же не озвучивают. Последнее, что я видела — это у Кирилла Серебренникова, но там я озвучивала, поэтому я смогла посмотреть, что я играю и где я играю, но я бы и могла не смотреть Серебренникова, я ему абсолютно доверяю. Это мой режиссер. Я когда сейчас посмотрела «Петровы в гриппе» — какой восторг, какие актеры, какая тема, как много он успел сказать. Замечательно.
Синдеева: Давно вы виделись с Кириллом?
Ахеджакова: А вот сейчас на «Мастере и Маргарите» был Кирилл и была Анечка Шалашова, с которой мы дружим и это уже дружба на веки.
Синдеева: Лия Меджидовна, что в этом году, у нас программа все-таки выходит в конце года, давайте подведем все-таки итоги такие традиционные. Что самое такое счастливое, радостное событие этого года? А то мы с вами все о грустном.
Ахеджакова: Да уже плакать хочется. Сегодня. Понимаете, вчера я позвонила адвокату Юрия Алексеевича Дмитриева, мы дружим уже за эти 5 лет. Подружились. Позвонила, Витя Ануфриев, и говорю: что, как? А туда, я была на суде, приезжают со всех концов России, особенно из Питера, из Москвы, Петрозаводска, они 5 лет ходят. Там даже была мама с ребенком, у которого мальчик ДЦП и мы все разговаривали на одном языке. Потом повели Юрия Алексеевича, вот так руки [за спиной], ведут, маленький, огромные амбалы, причем в бронежилетах шли, вдруг он их перестреляет, они его вели в зал заседания. И они все время приезжают, на все эти суды, и вот, кажется, 28, но теперь я понимаю, что вчера я боялась, что мы будем разговаривать, а еще будет идти суд. Нет, они уже рано утром дали и 9 лет, и 8,5 и 7 лет, этим людям, которым не дожить. Да еще надо знать нашу тюрьму и то, что судили не в Ингушетии, а в Ставропольском крае — там свои. И засудили прямо рано утром, мне позвонил Лева, уже все. Укатали тех людей, которым народ доверяет. Прислушайтесь к этому. Как Сокуров, ему народ доверяет. Ребята, осторожнее с этими людьми. Сахаров, мы его помним, мы ему доверяем. Мы доверяем его детищу — «Мемориалу», мы доверяем его ценностям. Услышьте нас, мы доверяем. Я дружила с Сергеем Адамовичем Ковалевым, который тоже «Мемориал» считайте, правозащитник. Если бы он это узнал, что с нами делают, его уже нет на свете. И нет Алексеевой на свете, если бы она знала, что сделали с правозащитниками, они теперь все шпионы, иноагенты.
Синдеева: Лия Меджидовна, давайте поищем что-нибудь хорошее в нашей жизни с вами.
Ахеджакова: Работа. Меня радует работа, последнее, что осталось. Если ты веришь, что это нужно, что это тебя откроет с другой стороны, и, что ты прорвешься с какой-то темой, которая тебе близка и ты будешь плакать на этом спектакле, потому что тебя это трогает. Спасибо молоденькому нашему Ринату Ташимову, молоденькому, совсем не опытному режиссеру Беньямину Коцу.
Синдеева: Давайте пожелаем нам, себе, всем что-то в следующем году.
Ахеджакова: Этого я пожелать нам не могу, потому что этого не будет.
Синдеева: И это попадет под какой-нибудь закон.
Ахеджакова: И попадет под закон. И то, что мы с вами говорим, это уже не просто иноагентство. Ой, ко мне подошла на этом спектакле Нюта Федермессер, моя любимая, а еще маму знала, которая основала московский хоспис, Вера. Какое имя. Сейчас плакать буду. Уже там я по блату туда отправляла людей, и сейчас, мой папа умер у Нюты. Зоя Ирашот, наша Зоя. Подходит Нюта, красавица, и говорит, смотри. У нее тут золотая цепочка, тоненькое украшение с надписью «иноагент». Мы с ней посмеялись, она еще не иноагент, но она наша, она невероятная часть добра на этой земле.
Синдеева: Все равно, давайте что-нибудь пожелаем.
Ахеджакова: Свободы, это то, по чему тоскует…
Синдеева: Народ.
Ахеджакова: Это те, кто думает — народ. Остальное — население. И еще, вот это меня не оставляют эти слова и то, о чем мы говорим. «Ох, как просто попасть в палачи: промолчи, промолчи, промолчи», — Галич. Оттуда, нам приходят слова: «Ох, как просто попасть в богачи: промолчи, промолчи, промолчи».
Синдеева: Каждый раз, когда мы думаем, как поздравлять и с чем выходить в Новый год, мы придумываем такую фразу, которая откликается. Сейчас этого Нового года — «Не бойся». И это наша декларация и мы так живем. Вот я не боюсь. Что бы вы для себя сказали? Я не боюсь…
Ахеджакова: Сейчас скажу. Вчера был вечер памяти Валечки Гафта. Вдруг мне в голову встало… У нас небольшая разница в возрасте, но дело в том, что, когда Валя уже у Эфроса играл, я ходила на эти спектакли, он уже Шекспира играл. Не на много старше меня. Я в это время играла спектакль «Три поросенка». Я была средний поросенок Нуф-Нуф. И я пела: «Нам не страшен серый волк». И вот эта мантра оказалась пророческой. По сей день, я пою: «Нам не страшен серый волк».
*Решением Минюста Лев Пономарев внесен в реестр СМИ, выполняющих функции «иностранного агента»
*Решением Минюста «Международный Мемориал» внесен в реестр НКО, выполняющих функции «иностранного агента»
