В новой лекции «Психологии» психофизиолог Ольга Сварник объясняет, по какому принципу работает память животных и, в том числе, человека. Почему значимые происшествия, случившиеся с нами в прошлом, тем больше обрастают новыми и не всегда правдивыми деталями, чем чаще мы их вспоминаем? Можно ли внушить человеку воспоминания о том, что никогда с ним не происходило на самом деле? И стирание памяти — прием из научно-фантастического кино или возможность, которая будет у нас в недалеком будущем?
Добрый день. Меня зовут Ольга Сварник, я старший научный сотрудник лаборатории психофизиологии имени Вячеслава Борисовича Швыркова Института психологии Российской Академии наук. И сейчас я расскажу о том, почему мы не можем доверять нашей памяти.
Наша память в своей основе — это нейронные группы, приобретенные в процессе нашего онтогенеза. Когда мы приобретаем какую-то память и формируем эти нейронные группы, то внутри нейронов происходит масса всяких интересных событий, которые их меняют. С самого начала, когда мы что-то запоминаем, это активность, просто электрическая активность этих нейронов: вот они приходят в возбужденное состояние, генерируют потенциал действия, вот вместе, в каком-то определенном новом составе.Для того, чтобы эта память просуществовала какое-то время, нужно, чтобы она в этой активной форме поддерживалась какое-то время.
С самого начала вообще исследований о мозге выяснилось, что травмы мозга очень часто приводят к тому, что человек не помнит, а что именно произошло непосредственно перед травмой. И это связано с тем, что нарушение кровотока приводит к невозможности генерации потенциалов действия, к невозможности возбуждения этих нейронов, и они как бы вот это свое возбужденное состояние определенной нейронной группы, они как бы его теряют. Им нужно, чтобы оно поддерживалось какое-то время, чтобы были запущены долговременные перестройки внутри нейронов.
И что любопытно, что не только травмы мозга с потерей сознания приводят к невозможности развития памяти, но еще и, например, подведение электрического тока, что уже было сделано на животных, если животное только что чему-то обучили, а потом подвели электрический ток к мозгу, а подведение электрического тока означает, что все нейроны вдруг вместе заактивировались, то это тоже стирает память, и животное потом ничего не помнит. Мы его чему-то обучили, провели такую процедуру, смотрим, не помнит.
Получается как бы две разные ситуации, но приводят к одному и тому же эффекту, нет памяти. Связано это с тем, что память — это вполне конкретная нейронная группа, которая должна активироваться. И если мы не дали этим нейронам активироваться, то памяти не будет. А если мы, наоборот, заактивировали вообще все нейроны, то тоже не будет памяти, потому что опять же, специфика этих пяти, например, или пятидесяти, или пятисот тысяч нейронов, она тоже потеряется. Мне кажется, что это проще всего объяснить через оставленные следы в какой-то комнате, например, что по этим следам, когда они остались, можно было бы понять, что здесь произошло. Но если они высохли, то мы уже не узнаем, что здесь. И если, наоборот, все пространство залить водой, то мы тоже не узнаем, что там было, мы тоже потеряем эту специфику.
Так вот после того, как определенная нейронная группа поддерживаем некоторую активность, повторную такую, когда они все вместе активируются, и вот сейчас мы приобретаем что-то новое, какую-то новую информацию, какую-то новую память, это запускает определенные изменения внутри нейронов, и нейроны должны измениться внутренне для того, чтобы войти в какую-то новую группу. Это приблизительно как с человеком, он попадает в новый коллектив, и он тоже каким-то образом меняется для того, чтобы теперь составлять единое с этим коллективом.
Для нейрона это изменение прежде всего белкового состава тех белков, которые он делает, для него это возможность теперь иметь некоторые взаимодействия, которые он раньше не имел. Если мы заблокируем для нейрона возможность измениться, если мы, например, введем определенные химические вещества, которые блокируют синтез новых белков, то мы увидим, что долговременной памяти нет. Нейроны не зафиксируют этот состав, новый для них, в котором они теперь должны вместе активироваться. И когда-то казалось, что если мы дали нейронам активироваться, если они составили эту новую нейронную группу, если в этих новых нейронах произошли внутренние изменения, то теперь мы зафиксировали эту память в этой новой нейронной группе, и это то, что будет с нами в течение всей жизни, в неизменном виде.
Но некоторое время назад оказалось, что нет такого явления, как постоянная память, она меняется практически всегда. Дело в том, что оказалось, когда мы что-то вспоминаем, например, какое-то событие, которое с нами произошло, то это приводит опять к активации этой нейронной группы, и это опять потенциальная возможность изменить эту группу, и в нейронах опять должны произойти внутренние изменения. Если явление упрочения памяти, или формирование долговременной памяти, которая будет с нами надолго, было названо консолидацией, то явление, что при любой активации, даже старой памяти, она вновь может быть нарушена, получило название реконсолидации, то есть такая повторная консолидация памяти снова, снова и снова. И оказалось, что это то, что все время происходит в нашем мозге.
Во-первых, вообще нет такого понятия, как просто память, не бывает просто нейронов памяти. У памяти всегда есть какое-то содержание, мы не можем просто помнить. Мы помним, что Эйфелева башня находится в Париже, мы помним, что Париж находится в Европе. И мы можем это помнить, и продолжать это помнить, а какой-то кусок другой какой-то информации мы можем забыть. Для всего есть свои нейронные группы, и у всех этих групп есть своя специфика.
И получается в экспериментальных исследованиях, что если мы активируем память какую-то из прошлого, то мы можем потенциально ее поменять. Предположительно такое явление лежит в основе каких-то видов психотерапии. Психотерапия вообще в принципе всегда это разговор о прошлом, и не важно это давайте станцуем ваше прошлое, давайте поговорим о прошлом, давайте построим прошлое из песка, или споем, или еще что-нибудь, это всегда обращение к какому-то опыту, который уже был. И оказывается, что вот это обращение к опыту, который уже был, приводит к тому, что теперь потенциально есть возможность эту группу еще чем-то дополнить из каких-то других элементов нашего опыта.
Элизабет Лофтус, это очень известная американская специалистка по памяти, занимается исследованиями того, как можно целенаправленно взять и имплантировать человеку какую-то новую память, которой у него не было. И когда она описывает свои самые ранние попытки обнаружить, что это в принципе возможно, она описывает, например, такую ситуацию, как имплантация памяти девочке-подростку, когда она договорилась с ее родителями-психологами, что давайте так вот поэкспериментируем, попробуем. И можно вот так позвать ребенка, подростка, и сказать: «А помнишь, ты потерялась в Деснейленде, когда была маленькая?». И она может ответить: «Нет, я такого не помню», но если при этом вести себя определенным образом, например, сказать: «Ну как же, помнишь, мы катались на карусели?», любой ребенок когда-нибудь катался на карусели, в норме. И такой вопрос рождает активацию какой-то нейронной группы, которая связана с этим элементом опыта. «А помнишь, мы купили мороженое?», «Помнишь, шел дождь?», и еще что-то, и еще что-то. И в достаточно большом проценте случаев могут складываться ситуации, когда человек сам начинает дополнять эту историю, типа, да, действительно, я помню, как меня нашла какая-то женщина, отвела меня в полицейский участок, и я там сидела, плакала и ждала родителей. И это ситуация, которая могла быть, например, увидена по телевизору, или услышана от кого-то, или еще что-то.
Каждый раз, когда мы вызываем какие-то элементы прошлого, смешиваясь с какими-то еще элементами того, что нас сейчас беспокоит или беспокоило вчера, потенциально мы имеем возможность нашу память изменять. И вполне вероятно, что в основе вот такого феномена, как время лечит, или пройдут годы и уже не будет так плохо, так грустно, лежит именно явление изменения этих следов памяти. Какое-то событие, которое помнится нами до мельчайших деталей, до каких-то, не знаю, крошечных очень точных ощущений, с течением времени теряет эти детали. Мы возвращаемся к этому снова, снова, снова и снова, и то, что мы снова и снова активируем одну и ту же нейронную группу, потенциально приводит к тому, что она меняет свой состав, она становится немножко другой. И может быть то, что через год это уже выглядит для нас не болезненным, связано с тем, что мы уже и не помним это в таком точно виде, в каком это было в тот момент. И вполне вероятно, что этот наш естественный возврат к каким-то значимым для нас событиям, мысленный возврат, приводит к этим модификациям и как бы лечит.
С другой стороны, при некоторых ситуациях возникает явление, известное как посттравматические разные расстройства, возможно, это связано с тем, что таких модификаций не происходит в таком объеме, в каком это в норме должно было бы происходить. Но в экспериментах на животных оказалось, что если животному о чем-то напомнить, ведь получается, что напоминание, или воспоминание, это опять активация этой нейронной группы, и если мы теперь напомнили что-то животному, оно о чем-то вспомнило, мы можем ввести опять химические вещества, которые заблокируют изменения в нейронах и тем самым мы можем попытаться стереть ту память, которая у него есть.
Было проведено очень много таких экспериментальных исследований, в которых было показано, что если животное чему-нибудь обучить, например, тому, что в этой клетке, куда его первый раз поместили, будут бить током, то есть там больно, страшно, неприятно и прочее, животное это запоминает надолго. Если его посадить спустя какое-то время в эту клетку, то животное будет естественным образом вести себя очень осторожно, замирать, стараться не делать лишних движений, в ожидании того, что сейчас его будет бить током. Если при этом животному просто напомнить об этой ситуации каким-то элементом, а потом ввести блокаторы синтеза белка, то это приведет к тому, что нейронная группа, которая активировалась, потеряет возможность измениться, и таким образом эта память может быть стерта. И затем вы на следующий день сажаете животных, а оказывается, что вот, оно уже все забыло.
Потенциально кажется, что это может иметь большое значение для того, чтобы таким образом попытаться стирать память и у человека тоже. И если какие-то мучительные воспоминания возвращаются снова и снова, может быть, есть возможность заактивировать эту нейронную группу,связанную с этим воспоминанием, и стереть ее. Но если в случае животных у нас даже нет возможности проверить, а может быть, оно забыло что-то еще, что относительно важно, то с человеком, особенно имея в виду сложные ассоциации, которые рождаются в его мозге, мне кажется, что таким образом можно было бы стереть еще что-то дополнительно, всегда есть такая опасность.
И потенциально явление реконсолидации, связанное с тем, что при реактивации какого-то воспоминания происходит модификация этой памяти, позволяет делать еще одну очень интересную вещь, целенаправленно, путем активации определенных нейронов, новую память имплантировать. То есть у человека имплантация этой памяти может быть произведена через какой-то разговор, показ каких-то старых якобы документов, то есть за счет того, что просто беседуя с человеком, активируя таким образом ненаправленно у него те или иные группы, можно как бы постараться их смешать так, чтобы была какая-то новая память ему имплантирована.
Но с животными есть возможность проводить эксперименты, просто оперируя активностью нейронов, и можно животное познакомить с какой-то новой для него ситуацией, например, посадив его, не знаю, в красный какой-то кубик, и оно запомнит, что вот есть такая обстановка, там не больно, не страшно, вот такой красный кубик. При этом можно пометить ту нейронную группу, которая связана с этим опытом у этого животного, а затем посадить его в другую совершенно какую-то клетку, где ударить его током. Животное по идее должно запомнить, что тут как бы нужно быть осторожным, потому что здесь неприятно и страшно.
Но если мы при этом, сейчас технологии это позволяют, будем активировать нейронную группу того красного кубика, то мы смешаем две памяти, и животному начнет казаться, что больно и страшно в красном кубике, просто за счет того, что мы две нейронные группы заставили активироваться вместе. И затем, посадив животное опять в этот красный кубик, где оно не боялось, и там никогда ничего с ним опасного не происходило, оно вдруг будет демонстрировать, что оно теперь думает, что здесь его будут бить током.
Вот на животных можно сейчас такими прямо точечными методами оперировать элементами памяти, дополняя память чем-то, стирая какую-топамять. У человека в этом смысле на данный момент возможности проводить такие манипуляции нет, но сам естественный ход течения нашей памяти вроде бы таков, что мы сами мысленно к чему-то возвращаемся, и сами мысленно, получается, начинаем менять эти нейронные группы, что, как правило, приводит к тому, что мы хуже помним. И то, что мы хуже помним, это на самом деле не проблема, считается, что это даже эволюционно оправданно, поскольку та ситуация, где мы приобрели этот опыт, она уже не повториться, она всегда уже будет чуть-чуть другая. И то, что мы забываем эти детали, это тоже важно и оправданно с эволюционной точки зрения. Но я хочу еще раз подчеркнуть, любое мысленное возвращение к какому-то эпизоду, получается, потенциально может его менять. И в этом смысле мы не очень-то можем доверять нашей памяти. Наверняка у каждого есть масса примеров того, что он почему-то помнит, что это было именно так, а на самом деле окружающие говорят, что это было как-то по-другому.
