Валерий Сюткин рассказал, наконец, почему «конечно, Вася»

1990 год, вот с него я предлагаю начать, потому что у тебя-то как раз абсолютно твоя персональная творческая история, она абсолютно вписывается в хронологию девяностых годов. Ровно в 1990 году закончился один этап твоей жизни, и вдруг неожиданно состоялся разговор с Женей Хавтаном. Расскажи, пожалуйста, как ты попал в «Браво».

В «Браво» я пришел, если брать запись в трудовой книжке, от Михаила Боярского. Я работал в театре «Бенефис» в Петербурге, там лежала книжка трудовая, и мы ездили в туры с Михаилом Сергеевичем, это начало 1990 года, первая половина еще, с трио «Фэн-о-мэн». И я очень хотел, я чувствовал, что мы в формате номера работаем, и мы хотели все-таки, я хотел вернуться на сцену как фронтмен чего-то, крупного проекта. Хотя у Боярского было интересно, я там основы разговорного жанра осваивал, представлял его, и мы играли там под оркестр «Диапазон».

Оркестр «Диапазон».

Оркестр назывался «Диапазон», это большой, диапазон, кстати, был широкий у оркестра. Там я получил, фактически это и называется джазовым образованием моим, потому что до этого образование было от рока и рок-н-ролла, там все от Элвиса Пресли до …, через всех тяжелых наших ребят, Led Zeppelin, Rundfunk, Deep Purple, Creedence и так далее, то там я узнал кто такой Колтрейн, Майлс Дейвис, именно там, вот в этот момент, потому что ребята, которые играли в «Диапазоне», во-первых, были постарше, поопытнее, они все настоящие джазовые гуру, и дядя Леша Каноников.

А где в этом спектре был Михаил Сергеевич Боярский?

Михаил Сергеевич пел, эти ребята аккомпанировали, абсолютная живая огромная оркестровая команда, которая по стадионам все песни из кинофильмов, все написанные Витей Резниковым замечательные произведения, и не только им. Боярский-то на тот момент, сказать, что он бог или полубог, будет мелко, потому что у его ног была вся страна, он выходил со своим доверительным этим фирменным рыком «Ап!», и тигры у ног, а также публика садилась. Очень было, кстати, очень весело, мы ездили.

Какая шляпа у него была в ту пору?

Шляпа тогда черная.

Коллекцию он возил с собой на гастроли или одну, просто любимую одну?

Нет-нет, шляпа как неизменный атрибут появилась позже. Тогда она имела место быть, но не всегда. И без шляпы можно было увидеть Михаила Сергеевича. И я хотел быть фронтменом группы «Квартал», честно.

Это я в первый раз слышу.

У Арика Пилявина случилась легкая ссора с Таней, я их очень любил, ходил на концерты квартальские, мне они нравились, я помню реакцию Андрея Макаревича, когда мы увидели соло Игоря Балашова в песне про «Дельфинов», и мы вдвоем придерживали челюсть, потому что это было просто потрясающе, настолько были техничные музыканты, аранжировки, сам Арик такой иронично-подвижный, с его ужимками.

Со светом, потому что сияние такое.

Очень мне нравилось, просто от человека, он давал, да. И вдруг у него случилась ссора, мы были хорошо знакомы, с Таней.

Литвиненко, да.

 И он мне говорит: «Валера, я хочу тебе предложить исполнить репертуар».. И я уже пел «Парамарибо», уже были репетиции, уже все пошло, и он помирился с Таней, потому что Арик абсолютный… Они же жили коммуной, где-то там в конце Рублевки, там у них был скворечник снят, потому что домом назвать это нельзя, такой разваливающийся дачный домик.

Сквот.

Да, и там они все жили, «Квартал», там же и репетиции были. Казалось бы, Рублевка, но она совершенно другая.

А, так я, по-моему, один раз был на новогоднем праздновании вот в этом доме.

Вообще потрясающий. Мне это знакомо по моей юности, еще хиппи, это настоящая такая хиппиоза. Там они такие абсолютно herbs, стиль жизни на траве, с травой, и весело, очень весело им. Я туда не очень-то вписывался.

Было очень красиво и вкусно.

Да, было красиво, весело и вкусно. И вдруг он говорит: «Таня возвращается, а давайте попоем вместе. И еще парнишка, какой-то родственник из Армении, он еще будет играть у нас на бонго». Я говорю: «Ребята, я все-таки умею в коллективе наводить некий бизнес-порядок, с таким разделом, 16 человек, я боюсь, мы совсем… Я, конечно, готов ради искусства жертвовать, но это не совсем правильно». И вдруг в этот момент концерт «Машины времени», моих старых боевых товарищей. По-моему, Маргулис в то время решил вернуться в «Машину» после «Шанхая».

Да, в очередной раз.

И мы идем по их приглашению на концерт, мы это, сейчас объясню, Женя Хавтан оказался со мной рядом на первом ряду на скамеечке в Воронцовском парке, тот, что напротив «Олимпийского», вот там это происходило. В парке летом, начало августа, концерт «Машины времени». Мы сидим на первом ряду, как приглашенные гости, и вдруг мне Женя говорит: «Валера, что делаешь?». Я говорю: «Да вот, хотел с «Кварталом», но Арик опять Таня пришла назад, как-то я на двоих не умею вокал делить, я люблю за этот участок единолично отвечать». Он говорит: «Может, в «Браво» ответишь за этот участок?». Я говорю: «Так у тебя же Осин». Он говорит: «Да нет, мы расстались». Я говорю: «Мне нравилось, так органично. «Мне грустно и легко», «Добрый вечер, Москва» такие песни. Мне кажется, должно было пойти». Он говорит: «Да как-то вот не пошло, и опять я уже несколько месяцев сижу без вокалиста». Я говорю: «Ну давай, завтра соберемся, что-нибудь подумаем». Вот прямо с этого момента, абсолютно я допускал, что это может и не стрельнуть, я себя не очень там видел. Но я задал очень правильный вопрос на первой репетиции: «Мы что делаем? Кто мы есть-то?». Женя говорит: «Ну не знаю, песни какие-то надо попробовать». Я говорю: «Ну давайте определим стратегию, такую мощную». Я, конечно, в новой волне и в таких изысках, которые делала Жанна, не актуален, я достаточно такой…

Классик!

Ну да, классиком я тогда не был, просто я говорю, классический рок-н-ролл, да, здорово, Литл Ричард, это бы я попел.

Традиция.

Он говорит: «Вот у меня есть мелодия такая». Я говорю: «А тексты-то кто пишет?». — «То Жанна писала, Вадик Степанцов». А я, честно говоря, себя не считал автором текстов таких. В телефоне баловался фельетонами, но я ни одного стихотворения, ни одного, Миша, по сей день, стихотворения без музыки. Вот например, Леня Агутин, я его очень уважаю, потому что он может даже в стихах выразить какое-то отношение к тому или иному моменту своей жизни, а у меня такого не бывает. Поэтому я сказал: «Ну давайте будем пробовать. Что у тебя есть?». — «Вот это вот».

Бесстрашно.

И вот эта «Конечно, Вася», она родилась на первой репетиции. На первой репетиции «Девчонка шестнадцати лет», я говорю: «Ну есть такая песня «Sweet Little Sixteen», давайте попробуем ее адаптировать». Про это же текст, но немножко по-русски. И «Я — то, что надо». Три песни.

Прямо на первой репетиции?

На первой репетиции, мы сделали эти три песни, и я предложил Хавтану следующее: «Давай мы съездим на гастроли».

А почему он «Вася» стал? Он же сначала должен был быть…

Там так было — текст родился на первой репетиции не весь, а я его написал как изложение, просто я говорил: «Женя, вот смотри, вот мелодия. Про что мы можем здесь спеть? Я думаю, что это вот человек, он идет, витрины сияют, он такой весь стильный, совершенный. Вот этот бридж, средняя часть песни, в ней явно есть «Спросите у Коли, у Васи, у Пети, кто это? Кто это идет?». И все, вот чувствуешь прямо, «на это каждый ответит, каждый ответит»… Подготавливается вопрос, и на него в припеве идет ответ: «Конечно, Эдик». Ну, логично, потому что стиляги в советских фильмах были Эдики, Иннокентии, вот такие имена почему-то в основном.

То есть такие с легким привкусом Прибалтики или Запада, Эдуард, Эдвард.

Ну может быть, ну да, там меняли, помните. Отсюда же тяга, все, скажем, Крис Кельми, это все оттуда, потому что хотели все быть заграничными, выглядеть.

Только Яак Йоала был по-настоящему заграничным.

На что очень точное замечание нашего басиста Сережи Лапина, он говорит: «Мы завтра в Кемерово поедем на гастроли, там тебе, Эдик...».

Наваляют таких за Эдика.

На что я сказал: «Логично». Я в Кемерово до этого уже был. Поэтому он сказал: «Для Кемерово лучше будет Ваня». А Лапин говорит: «А еще лучше Вася». Хавтан схватился за голову и сказал: «Какой Вася?». Я говорю: «Ты знаешь, Женя, точно. Абсолютно точно, Вася». В этом есть какая-то и ирония, почему стиляга не может быть Василием, в конце концов? И мы попробовали и остановились на этом Васе. И потом был концерт.

Наверное, все-таки Ваня, это такой более лобовой ход, а Вася, он может быть и стилягой, и простым пареньком из соседнего подъезда, такой приодетый на барахолке паренек из соседнего подъезда, Василий.

Да, и поэтому оставили Васю. И мы сделали пробный концерт, я точно помню дату, 24 августа 1990 года, мы едем в город Сумы, и там такой кинотеатр, летний, на улице, с покосившимися скамейками, в первом отделении певица Светлана Лазарева, а во втором мы с «Браво», и в зале все те 300 человек, вместо 600, занимающие ползала, вялые, не совсем трезвые, были порваны как грелка, на нас даже на самих с Женей Хавтаном это произвело, мы не ожидали, что вот так можем их…

Качнуть.

Энергично навалились, тут надо отдать должное репертуару «Браво», который был до меня создан, «Желтые ботинки», «Кошки», все это было тоже исполнено.

А ты успел все это прорепетировать?

Мы за 2-3 репетиции подготовили прямо быстро, потому что ребята играли это все, там несколько песен тональность чуть-чуть поменяли под мужской, и я быстро тексты поменял.

На мужской род с женского?

Да, там быстро. «Чудесная страна», небезызвестная из фильма «Асса», «Кошки», «Ботинки», «Ленинградский рок-н-ролл», все это исполнялось. И три вот этих новых произведения. И 40 минут наше отделение это, с небольшим 40 минут. И еще запомнились ребята из техсостава, техники Булавкин и Филин, у второго фамилия была Филин.

Филин и Булавкин.

Да, они были в очках, вечером на настройке, в очках. И все время бились во все, обо все предметы спотыкались. Я думаю, а что такое? Булавкина спрашиваю, Андрей его зовут: «Андрюш, а что в в очках?». А он поднимает очки, я понимаю, что они сильно навеселе, и чтобы руководитель коллектива Евгений Львович их не застукал, он мне заплетающимся голосом говорит: «У нас имидж». Я понял, что в коллективе будет весело. Потом мы каленым железом выжгли этот алкоголь, но было весело, честно говорю, годы были веселые. Кстати, с песней «Вася» еще связан эпизод, чуть более позже, позже произошел в городе Красноярске, где после уже триумфального концерта пионеры, я так называю юных поклонников, и девушки, примкнувшие к ним, попросили оставить автограф, и вдруг я слышу из кулисы голос: «Вован». Я думаю, ну это не ко мне, это между собой рабочие сцены. Продолжаю писать, но источник голоса приближается, я, поднимая глаза, вижу, что двухметровый сибиряк, навеселе, добродушный, разгоняя пионеров, без хамства, говорит: «Вован, дети подождите, я тебя умоляю, вот здесь черкани». — Какая-то открытка, не связанная с ансамблем «Браво». — «Вот здесь напиши пожалуйста, "Сереге от Петра"». Вот это было неплохо.

Вован, напиши «Сереге от Петра». Персонажи в коллективе «Браво», я имею в виду сейчас не музыкантов, а весь тот антураж, когда я читал в твоих воспоминаниях, они меня, конечно, сильно восхищали. Как у вас появилась охрана, вот расскажи мне про этого легендарного человека, который не за деньги работал, а просто.

На самом деле человеку я обязан…

Времена-то были такие, охрана нужна была. Олег, по-моему, да?

Да. Именно он привел в мою жизнь мою любимую женщину, Виолу. Привел он ее не для меня естественно, но так оказалось, что благодаря его инициативе девушка оказалась за кулисами, потом стала частью ансамбля, а потом и частью моей жизни, и, наверное, главной. Олега нет, к сожалению, с нами. И вот эти лихие девяностые много людей унесли, но он был абсолютно уникальным, у него был криминальный опыт в жизни большой, поэтому он знал, как с кем общаться. А гастроли были разные. Особенно мне понравилась гастроль в Казань, там было открытие клуба деловых людей, девяностые годы, Казань, подчеркиваю, деловые люди.

Любой деловой человек того времени посчитал своим долгом появиться в Казани.

Нас поселили, как называлось, Дом молодежи, в гостиницу, такая коридорная система, и у каждой двери сидели на корточках люди, там разные запахи от папирос, сигарет, то есть атмосфера была… На другом конце коридора постреливали, я не шучу, в потолок, постреливали. И мы играли вот этот вот, в ресторане, это один из первых ресторанных концертов. Деловой клуб, и после концерта в нашу гримерную ввалились люди и сказали: «А что, музыки больше не будет?». Ну как-то по-деловому так, такая интонация была, а что, музыки не будет?

Все-таки клуб деловых людей.

Мы сольник отработали, я в мокрой рубашке сижу. Ты знаешь, у меня единственно всегда есть ощущение, во-первых, правды, во-вторых, мы потрудились на славу, поэтому я абсолютно бесстрашно, спокойно ему говорю: «А что, было мало? Мы между прочим получили деньги за полтора часа. Что было, вяло, или что?». Он говорит: «Нет, ну претензий, старик, никаких, но можно было музыки...». И тут я понимаю, что организаторы просто не удосужились нанять, слово ди-джей тогда не звучало, просто какой-то магнитофон, чтобы им включить дальше. Они уже навеселе, они могли потанцевать и не под «Браво».

Чтобы веселье продолжалось.

Просто чтобы веселье продолжалось.

А там тишина.

Я шепнул быстро: «Магнитофон найдите». И дальше вступил Олег. Потому что их была команда, человек восемь их пришло выяснять, будет музыка или нет, а Олег очень точно сказал, так вежливо: «Кто главный?». Он говорит: «Я». — «Давай на секунду, перетрем там». И они на своих понятийных, он все это как-то минут на двадцать взял, перевел в плоскость обсуждения, а потом нашли магнитофон, и мы смогли уйти живыми оттуда, а могли не уйти.

Этот Олег, как я понимаю…

Чесовников его фамилия была.

Чесовников.

Он был очень близким другом Володи Преснякова-младшего, оттуда появился Балахон, танцор знаменитый, сейчас он играет на percussion с Вовой Пресняковым, это его очень старый друг. Балахон и Чесун были неразделимой парой. Привел его Евгений Фридлянд, они все кемеровские.

Кемеровские.

Ленинск-кузнецкие, кемеровские, эти ребята очень яркие, кстати, оттуда очень яркие во всех сферах люди. Олег Тиньков, например, оттуда.

Женя Гришковец например.

Женя Гришковец да, они все очень энергичные, в них есть какая-то сибирская такая энергия в этих ребятах, в Жене Фридлянде, во всех есть. Поэтому вот так.

О Фридлянде можно еще, наверное, несколько слов, потому что исторически, как я понимаю, задачу он очень конкретно сформулировал, нужно было собирать большие серьезные концерты в крупных городах и постараться уйти от того, чтобы играть в маленьких, и бесконечный этот чес по стране, который, как я понимаю, вам, как людям уже более постепенно приобретающим некий статус, было не к лицу.

Ты знаешь, случилось очень быстро и стремительно в «Браво», мы первый концерт наш, после этих Сум был репетиционный период, мы сели делать репертуар, мы ударили по рукам, мы поднимаем проект под названием «Браво» все вместе, и второе выступление было в октябре на день рождения Леннона в «Олимпийском» уже. И мы там пели «Девчонка 16 лет», потому что она в битловской манере сделана, песня. Там я встретил Борю Носачева, кто-то из старых музыкантов. Они говорят: «Ты что, в «Браво» вокалист?». Я еще с длинными волосами был. Я говорю: «Мы пробуем так сделать». Там неуверенность такая была еще.

А что? Их эмоция была в том, что они обалдели?

Неожиданно. Вообще никто меня не мог представить фронтменом «Браво». Дальше была плавная подстрижка. И к концу 1990 года эта «Программа "А"», снималась она в декабре у Антипова Сережи, и мы там исполнили «Василия» нашего, и уже после эфира «Программы "А"»мы стали с треском собирать какие-то площадочки по тысяче мест, до этого так прямо борьба была за каждую точку большая. Дальше случился «Взгляд», это я отвечал, поскольку я дружил с Любимовым, Листьевым, Политковским. Мы выступили во «Взгляде». «Музобоз» появился. А Иван Демидов снимал мне, как режиссер и оператор, мои клипы еще в трио «Фэн-о-мэн», он клипмейкером, а он стал рулевым «Обоза», естественно, личное знакомство с ним…

Сыграло свою роль.

Сыграло свою роль, он нас позвал в несколько эфиров, сделали свое дело, мы стали собирать. Дальше уникальное знакомство, Александр Файфман, был рекомендован Таней Барченковой, как молодой парень из Саратова, который может снять клип нестандартно, «То, что надо» снимал Александр Файфман, оператором был Алексей Сеченов. Все мои клипы потом снимал Алексей Сечин, как оператор, потому что Саша быстро пошел по административной линии, и уже к середине девяностых снимал как режиссер— постановщик вначале «Рождественские встречи», потом получил репутацию человека, который может снять за два дня любой праздник, который казалось бы, невозможно в эти сроки снять, сейчас он генпродюсер Первого канала. Файфман, мы идем дальше, снимаем «То, что надо», начинаем собирать крупно, нашим директором был, кстати, очень известный ныне промоутер, Андрей Агапов, который делает крупные праздники с итальянцами.

Не знал такой факт его биографии.

Хороший директор, был Андрей Агапов в тот момент, но мне казалось тогда, что у Хавтана, как у лидера группы, все-таки директором должен быть скорее всего Фридлянд, чем Агапов. Понимаешь мой намек. Не хватало какого-то на тот момент…

Стратегического плана развития.

Стратегического мышления. И мы едем работать на двадцатилетие группы «Диалог», в Кемерово, опять же.

К Киму Брейтбургу.

К Киму Брейтбургу. И у Кима Брейтбурга, сейчас может быть удивительно, два новеньких, очень ярких два новеньких: клавишник Константин Меладзе и начинающий вокалист Валерий, мой тезка. У Валерия, когда я услышал его голос, который сразу мне напомнил господина Андерсена из Yes, я был поражен. У них была песня «Балерина», не «Актриса», а «Балерина», и когда он запел, у меня был легкий шок от таких нот, которые хватал Валерий, но это была такая недвижимость на сцене, грузинская, над которой поручено было работать мне, этого никто не знает, кроме меня и Валерия.

Ты учил Меладзе правильно вести себя на сцене?

Я ставил руки, потому что они... я говорил: «Поставишь стойку, здесь делаем так...». Сейчас самый джентльмен.

Легкость.

А был абсолютно, он судостроитель, вот пел судостроитель, он какие-то корабли показывал.

Да, конечно, у него же там черноморский флот, там крейсер, подводные лодки.

Именно так. А директором «Диалога» был Евгений Фридлянд. Скорее всего он был не директором, он самолетами перевозил компьютеры, скажем, Гонконг-Москва-Кемерово. Вот этой веткой он овладел в совершенстве, и «Диалог» это были его…, ну он их содержал всех, семьи, все, и все было красиво, и он это делал абсолютно на свои деньги, в радость для группы.

Из любви к искусству.

Из любви. Но широта была видна сразу, никакого вот этого «пойдемте в столовую отметим». Отметим так отметим!

Как вы сумели его переманить?

И вот я Хавтану говорю: «Женя, Фридлянд нам нужен». Он говорит: «Как? Ким мой друг. Как это делать?» — «Давай я. Да, я».

Попробую.

Вначале мы пригласили Фридлянда на разговор, и он состоялся у меня дома в Крылатском, прямо в начале января 1991 года. Женя, его родители жили в Москве, он прилетел к ним, он еще в Кемерово жил, у него была квартира в Москве, но он мотался. И с Женей был разговор, на котором он сказал гениально: «А что вас раскручивать? У вас все нормально. Скажите, что вы хотите». — «Мы хотим концертный зал «Россия», хотим «Октябрьский» в Питере, хотим крупные площадки, потому что мы готовы репертуарно, мы сейчас на коне». Прямо песни из нас летели с Женей, он писал мелодию, я ставил ее в плеер и выдавал за три дня «Оранжевый галстук».

Текст.

Да, он сказал: «Поехали завтра в «Россию» на переговоры». Я говорю: «А Ким?». Он говорит: «Кима я поставлю в известность, я же их бросать не собираюсь». И он очень тактично продолжал продюсировать «Диалог», а впоследствии, как порядочный человек, создал FBI.

FBI, да, свою компанию.

Компанию, именно Fridlyand Breitburg Intertainment. И поэтому он вошел в кабинет, тогда Шаболтай Петр Михайлович был директором концертного зала «Россия», вошел и положил ноги на стол, Фридлянд. Знаете, вот когда переговоры, он так эффектно, с бородой, молодой еврей, сказал: «Здрасте, я представляю «Браво», вот моя визитка. Фридлянд Евгений Иосифович, продюсер. Мы будем у вас работать, четыре концерта как минимум, думаю, что в феврале». На что Петр Михайлович сказал: «Евгений, вам для начала нужно встретиться с Анатолием Диментманом, нашим завпостом, и решить некие технические вопросы. У нас сложный зал, у нас вас занято, у нас расписано». Фридлянд говорит: «Где я могу видеть Виталия?». Он говорит: «Ну он через пять минут подойдет». Фридлянд говорит: «Мы будем работать у вас в феврале, прочтите еще раз визитку, Петр Михайлович». Он читает: « Фридлянд Евгений Иосифович, продюсер». Он говорит: «И вы считаете, что Фридлянд с Диментманом не договорятся?». Я не знаю, что он сделал, вот они отошли на три минуты, вошел другой Диментман и сказал: «Мы будем, «Браво» полный карт-бланш, эти люди разбираются, как надо работать». И мы с треском поехали по дворцам, и первый концерт, который Фридлянд был продюсер…

У тебя есть какие-то догадки, что произошло за этими дверями?

Конечно. Он обаянием обладает, Женька, потрясающим. Как сказал про него Файфман, когда мы вышли в «Октябрьском» зале, и поклонники говорят, ну, проведите нас, стиляги, проведите, и Файфман сказал точно: «Обратитесь к Евгению Ивановичу». Знаешь, к Евгению Иосифовичу трудно, наверное, к Евгению Ивановичу обратитесь, и народ говорит: «Евгений Иванович!», сказали триста человек, Фридлянд повернулся назад, но понял, что это к нему. Он сказал: «Что?». — «Мы хотим!». Он решил — все. У нас в проходах танцевали здесь люди, у нас какие-то самолеты летали вне расписания. Да, наверное, его величество деньги имели место быть, в решении этих вопросов, но не в этом дело. Я помню, что после первого концерта…

Ты просто упоен красотой движения…

Он устроил банкет, на нем были техники, журналисты, все. Вот знаешь, широта, готовность человека сделать красиво. Фридлянд был очень красив.

Он же, как я понимаю, тяжелее всех воспринял твое решение уйти и начать сольную карьеру?

Скажу тебе больше, он держал последний год нас с Женей, когда случилось некоторое недопонимание, обидное на мой взгляд, ну так распорядилась судьба. К чести Евгения Львовича Хавтана и, может быть, и я в этом скромное участие принимал, ни одного грубого слова ни в момент «Браво», ни после, мы просто, к сожалению, мы были очень на одной волне, а стали, это часто бывает в коллективах, кстати, это дает тоже свои плюсы, потому что альбом «Дорога в облака» был сделан как бы вопреки. Вот это, мы всегда были с разных планет, знаешь, по энергетике, по отношению к жизни, но это давало как раз тот самый яркий результат. И я думаю, что и Джаггер, извините за скромность, я о своей скромности часами могу говорить, но буду конкретен, и Джаггер с Ричардсом проходили такие периоды в The Rolling Stones, но они прошли.

Прошли, да.

А мы спотыкнулись обо что-то.

Я помню этот момент абсолютно взорвавшейся бомбы, поскольку у нас на носу был Maxidrom в «Олимпийском». На Maxidrom была заявлена группа «Браво», и вдруг, по-моему, за пару месяцев до даты, Вова Месхи и Леня Ланда…

Люди, которые устраивали нам израильский тур, легендарный. С возвращением…

Это был один из их главных аргументов, когда я договорился, то есть когда они предложили мне сделать фестиваль вообще, Maxidrom. Они пришли с этой мыслью, а у меня уже была готовность. Они с ужасом, вот с такими глазами говорят: «"Браво" не будет, потому что там Сюткин уходит, непонятно, что будет делать Хавтан». А дальше мы начали придумывать вот эти сумасшедшие всякие...

Женя, по-моему, спел «Замок из песка».

Одну песню, да, одну. Самое главное, что еще был такой безумный проект, это только у Месхи могло родиться в голове, что Жанна будет петь телемостом из Лос-Анджелеса.

Я помню, ты мне рассказывал эту историю. А техника была, мягко говоря, не на высоте, скайпов не было. Да, там был кошмар.

И дилэй никто не отменял! В общем, в день фестиваля весь саунд-чек, который был строго расписан перед всеми, между всеми группами, ушел только на то, чтобы попытаться с Жанной каким-то образом исполнить этот номер.

Я хочу еще, знаешь, поделиться, маленькое отступление. Конечно, эта история очень важна, потому что был один человек, песня «Вася», мы к ней вернемся, мы с ней попали в «Песню года». Ты знаешь, три «Утренних почты», у меня уже был «Автобус 86» в «Телефоне» в исполнении «Зодчих» с Лозой, которая была на первой строчке, в «Московском комсомольце» был хит-парад. Были какие-то вехи, мы собирали стадионы с «Зодчими» с Лозой, но «Песня года», она в девяностые годы того века, она делала артиста. Ты появлялся 1 января в телевизоре, и ты был сразу артистом категории «А». Только «Песня года», даже не «Новогодний огонек». Именно это давало, бац — и все, этот год, следующий календарный, ты был гастролером первой величины.

В шоколаде. Удивительно, какая простая и жесткая закономерность.

Простая, там было очень все просто. Были другие сложности, но были и вот такие, какие-то плюсы и какие-то минусы. Короче говоря, мы приходим на «Песню года». И там под фонограмму режиссер программы, пожилой человек, говорит: «Быстро, фрагментально, по одному куплету, на вас ставят свет. Сейчас вы проходите, товарищи артисты». Общее как бы собрание, всех вызвали, включая Лещенко, Кобзон, все сидят. Он говорит: «А потом, товарищи артисты, никто никуда не уходит, обед, и после обеда мы будем репетировать восторг». Я говорю: «Простите, что?». Он мне говорит: «Восторг, молодой человек, Аркадий Островский, финальная песня "Песня остается с человеком"». Я говорю: «А я в ней не участвую, в этой песне. Как солист «Браво», мы с коллективом выйдем, помашем ручкой, улыбнемся. Вы понимаете, у меня встреча важная, мы лучше свою песню пройдем, а уж как-нибудь в финале постоять, я думаю, нам не надо оставаться». Как бы в надежде на понимание, что он скажет, ну конечно, вы можете быть свободны. Сказал я, он выдержал легкую паузу, и сказал: «Молодой человек, можно вас на минуточку поближе?». Я подошел поближе. У него были такие глаза в тот момент, как у Зиновия Гердта, такие два глобуса с поволокой, такой пожилой, с таким носом человек, сказал мне: «Молодой человек, мне за восемьдесят, я делаю вот эту песню, ну может, еще одну. Потом придете вы, и будете делать, что хотите. Но я хочу чтобы вы, молодой человек, запомнили на всю жизнь» — придвинулся еще ближе, и перейдя на шепот, сказал: «Запомните, ваши песни нужны только вам, а народу нужен восторг. Поэтому мы будем собираться и репетировать восторг». И я тебе хочу сказать, во-первых, я его полюбил в тот момент, что он сделал это так изящно, во-вторых, это пробило. И когда что-то случается, когда я могу пойти неверной звездной дорогой, я всегда вспоминаю вот эту фразу про восторг. Это был очень хороший урок профессионализма. Очень хороший.

Скажи, пожалуйста, вот детали, связанные с атмосферой. Вы с Женей, как я понимаю, реально на барахолках закупали одежду? Откуда брались ваши наряды в ту пору? Для клипов, например?

Во-первых, я тебе хочу сказать, что, наверное, главной причиной нашего расставания, мало кто в нашей стране, кто сегодня работает, мало кто может сказать, что такое плотный график. Это сейчас можно сказать, каждый день работать, там не просто каждый день. Мы работали по полгода, поскольку в каждом городе мы давали концертов по 8-10, в каждом городе, восемь концертов, десять концертов — четыре дня. По два «живяка», сольник такой, в два часа. У меня был ингалятор Махольда, я вначале, конечно, с непривычки, еле разговаривал, но все равно, на энергии, как-то работал, потому что концертов не отменяли. Потом, связки, это же мышцы, потом все это накачалось, и к концу первого года я уже пел, хотите три в день — пожалуйста. Но это был нескончаемый такой…

Да это же ужас вообще… Восемь концертов…

Да. Нас просто выжали за два-три года. Мы ничего не видели, я не помню ни городов, оттуда появилось, что если спросили, чем я занимался в свободное время, мы работали концерты, сочиняли песни в поездах, самолетах, переговариваясь в эти, катушечные еще, Sony, вокманы были. Я ставил в уши на круг мелодию, и все время думал, про что, все время думал, писал изложение, у меня своя тактика сочинения текстов. Могу рассказать про любую, все имеется. Но нас просто как лимон… Мы спали, ели и работали концерты.

Вы не выдержали подобных… Жизни не было вообще.

И к концу, когда я на одном, мне еще хватило, после отпуска я пришел, и Хавтан попросил Балашова, того самого, легендарного, из группы «Квартал», я просто пришел на вылет, и вижу вместо себя, вместо Жени Хавтана стоит Балашов. Я говорю: «Игорь, а ты чего?» Он говорит: «Женька попросил вместо него съездить в Сочи, фестиваль отработать там, 3-4 концерта». Я говорю: «У нас же все на гитаре, у нас нет клавишного инструмента. Ты что, снял?». Он говорит: «А что там у вас снимать». А надо отдать должное, что Хавтан уникальный гитарист, он играет подклады так, там так просто аккордиками, у него свои там фишечки рок-н-рольные. И Балашов был очень хорош в блюзе, там такие соло, конечно, в «То, что надо», но очень обычен в каких-то подкладах. Но как-то справились, понятно, на энергии опять. Но мы стали ездить, достаточно часто, Уренгой — с Балашовым, Москва — с Хавтаном, Усть-Илимск — с Балашовым, и у меня появилось время. Как я общался с Женей раньше, сочинять, а тут Балашов, а он же аранжировщик сумасшедший, Игорь, у него с собой была уже машинка там какая-то, драм, которой он делал эссе. Он говорит: «Валера, ты же знаешь Майкла Фрэнкса?» Я говорю: «Досконально, Жобин, босса-нова, все». Он говорит: «У меня есть предложение, сделать такой проект, приджазованное аля, как мы в "Квартале"». А я эту музыку тоже очень люблю, вот эти все Mezzoforte, Мелджеро, Стиви Уандер ранний, вот это. И мы стали с ним, я же не сочинял музыку, и мы сочинили целый альбом, «Я — то, что надо», прямо на коленках там. И когда я показал первую запись, как сейчас помню, «Черные очки», я еще пошел в «Смак», к Андрею, он сделал только, я у него был вторым или третьим там, после Леньки Ярмольника, Иншакова и Саши Абдулова, это его самый близкий круг, Андрея. А я, как приятель второго круга, скажу честно.

Второго уровня.

Второго, да, честно. Я был приглашен, и вот там в «Смаке» я показал, это 1994 год, начало, или 1993 еще даже. Это «Черные очки». И я на репетиции в «Браво», честно тебе скажу, вставляю в пульт, и говорю, Жень, обращаюсь к Хавтану, я тут наметал с Балашовым проектик. И в этот момент все в его глазах поменялось, в этот момент. Я не увидел, наверное, то же испытал Фуке, когда показывал Людовику свой дом во Франции. Ты помнишь, там есть история, он пригласил короля, у него комнаты для короля, ну не надо было этого делать. Король на следующий день приказал его арестовать. Вот если бы меня можно было арестовать, Хавтан бы это сделал, в его глазах тогда было. Я понял, что я нарушил его веру в меня, он в тот момент понял, что рано или поздно этот парень сделает соло. И это убило у него какой-то, он стал, взял Димку Ашмана, они стали с ним колдовать. А я прямо был отодвинут в нанятые вокалисты. Вот что произошло, на мой взгляд. Может, у него свое, он говорит, что мы устали. Мы действительно устали. А Фридлянд, возвращаясь, он держал это вот так. Он сказал: «Вы что, вы у меня сейчас разбежитесь! Вы у меня будете работать 5 лет, 7 лет, пока не кончится, я вас буду выводить еще на другой уровень». Мы были, объективно, группой... Я видел все — конный ОМОН в Риге, наверное, это сейчас случается, у Димы Билана или у какого-нибудь юного юноши, они появляются, исчезают, но у нас это было 3 года every day, а то и больше. И мы, я чувствовал себя там, не звездами, а человеком, который энергетически, как я говорил Хавтану, мы приезжаем в Тель-Авив, в зале Бовин сидит, и я решил, у меня был подсевший голос, я говорю: «Ребята, мне виски 50 грамм сделайте». Женя говорит: «Валера, что, перед концертом?». Я говорю: «Евгений Львович, вы посмотрите на последний ряд, на последний, на первый не смотрите, на последний посмотрите, там сейчас все будет красиво». И я знаешь как, у нас был звукорежиссер, Коля Лучин, в «Зодчих», мы с ним вдвоем двухсоткилограммовый ящик, вдвоем, оба вот таких, там пять вот таких рабочих, мы говорим, ну как отойдите. В длинную мы бы его не удержали, но вот это движение одно — «Ха!», мы можем сделать, вот я из таких людей. Мы выходим — бах, и получилось!

Какое ты вспоминаешь самое удивительное место, куда ты приезжал на гастроли?

Это не с «Браво» было, самое удивительное.

Ну или со своим собственным коллективом.

Это в восьмидесятые годы было, с «Телефоном», когда мы ездили по Кировской области. Понятно, что наш автобус не то что ездил в грязи, просто трактор его везет по дороге, автобус периодически падает в канаву, просто переворачивается. Как говорил наш: «Крестьяне, артисты из Москвы по уши в говне», если он застревал. И они выходили из домов, помогали, его опять на трассу как-то выталкивали, нас довозили до клуба. Приходили люди в сапогах, и мы тоже в сапогах, заходили, переодевались в артистов, сами разгружали аппаратуру, ставили. И когда мы играли концерт, печка была прямо на сцене. Печка! И выходила бабуля, которая говорила: «У, худой-то какой!» на меня, «Я тебе огурчей принесу, ты после концерта-то поешь». Знаешь, как говор вот этот вот, глубоко старорусский еще, где-то вот в Мордовии он остался, в вятских губерниях. И она говорила: «Ух, холодно-то. Подожди петь-то, я дров-то подкину». Останавливалась песня, открывалась печь, туда пару дров, все опять говорили — давай. Вот это вот да.

Отлично. А теперь еще из разряда статистических достижений. Самая большая толпа, перед которой когда-либо доводилось выступать, и самое маленькое количество народу на концерте.

Мы работали в одном концерте с «Любэ». С «Любэ»!

Что это предвещает?

Я «На-На» трогать не буду, с твоего позволения, но «Браво» и «Любэ» в девяностые годы, если брать группы, я не буду брать сольных исполнителей, это точно два самых кассовых проекта, скажем, года 1993, равных было мало. И мы работаем в Харькове, День города, там, по-моему, самая большая площадь в Европе, с точки зрения ее квадратных метров.

Совершенно верно.

Она была забита, плюс еще льготное посещение, бесплатное.

Бесплатное, это всегда так.

Ты понимаешь, что это с нашим народом делает, там на фонарях, все. Ну, до «Роллингов» на Копакабане мы не дотянули, в Бразилии, но, я думаю, под миллион, это точно, зрителей. Кстати, этот концерт Коля Расторгуев вспоминает, как самый яркий успех в своей жизни. Просто я, как ведущий, вел его частное пятидесятилетие, девять лет назад.

И он вспомнил, что это было…

Восемь лет назад, если точнее. Там было, я спросил его: «Коля, какое твое самое яркое впечатление?». Он говорит: «Так мы вместе были, я вышел, помнишь, я хотел сказать «здравствуйте», и меня ударило током от гитары. И первое мое слово было наше народное ругательство на букву «б», шуранул, и овации 20 минут». Вот это был успех. Вот этот концерт был самым, что там было, там когда я «Над страною летит», давай, и когда миллион кричит: «Московский бит!», тогда они еще с удовольствием это делали.

Теперь самое маленькое количество людей на концерте.

Самое маленькое, думаю, что «Браво», если мы об этом проекте.

Нет-нет, вообще за все девяностые. Корпоратив, на котором квартетовцы, например, выступали перед тремя людьми.

Нет, мы побили этот рекорд. В Казахстане, это уже были «Сюткин и компания», 1996 или 1997 год, огромный вечер, и мы, там задерживается выход, задерживается, кто-то больше рванул. Короче, 3 часа ночи, и мы последние с песней, мы-то должны песен 5 петь, все по 5, по 2, потом по 3, и нам говорят, ребята, мы вас умоляем, как можно короче, «Черного кота», вы завершаете. А можно не петь? Я, как опытный человек, подумал про себя, если мы не поем, у них есть моральное право сказать, что мы не работали, и что мы им должны в следующий раз прилететь бесплатно. Я про себя скрестил фигу в кармане, сказал, чтобы ни случилось, ребята, мы выходим. Они будут держать, говорить, что там никого нет, нас это не касается, мы выступаем, мы профессионалы. Мы выходим, и с первыми аккордами «Жил да был» закрылась дверь, оттуда вышел последний зритель с этим, но мы честно сыграли в абсолютно пустой зал эту песню и завершили концерт. Поэтому рекорд перебить наш нельзя.

Невозможно.

Но мы сделали это, причем мы были довольны, скажу честно.

Последний вопрос я задаю всем гостям этой передачи. Передача называется «Как все начиналось», она вот об этом безумном абсолютно десятилетии. Что, по-твоему, тогда началось, а что с тех пор безвозвратно закончилось?

Ну, во-первых, я очень коротко хочу сказать девяностым годам спасибо, потому что в моей карьере это были, может быть, самые насыщенные годы, уже надо трезво смотреть с высоты своих 58 лет. И они меня спасли, потому что страну-то как трясло, там какие-то обмены денег. Мы просто этого не заметили. Если честно, конечно, какие-то волнения по поводу денег были, но я их уже не помню, нам просто некогда было их даже поменять. Мы все время были в каких-то турах, а эта работа спасла нас от того, чтобы не подрывать свое здоровье самокопаниями, сомнениями, поиском работы. Была работа, это было самое главное, наверное. И что еще началось, для нас для всех, ну понятно, что это была эпоха, когда мы от коммунально-социального перешли в бандитско-новаторское, капиталистическим это даже не назовешь, все равно мы построили что-то другое. Но самое, наверное, главное, это поездки. Мы увидели другую жизнь, которая для меня, как человека советского, первый раз я выехал после армии.

Ты имеешь в виду зарубежные поездки? Поездки по миру?

Зарубежные. Мы увидели мир своими глазами, мы увидели чужую музыку, легко, тарелок и каналов не было, но она пошла. Уже мы знали об MTV, и когда мы приезжали на гастроли в Таллин, который был еще одной страной, в гостинице «Олимпия» я всю ночь смотрел там MTV. Просто включаешь, и идет MTV. Это, наверное, то, что все новое, как в первый раз. Ты фактически взрослым человеком, в 30 лет, открывал так же, как ребенок в 4 года, запахи, объемы, удовольствия, звуки, имена, все. Поэтому это было абсолютное второе рождение, для меня девяностые годы.

Спасибо тебе большое за то, что пришел в гости. Разговаривать с тобой, как обычно, как всегда, у нас долгий опыт, давний опыт разговоров, по-прежнему замечательно.

Тебе тоже спасибо за удовольствие совместной работы в Ultra Production, и я очень надеюсь что-нибудь замутить еще. Пока энергии хватает.