В гостях у Михаила Козырева — певица, ранее солистка группы «Ночные снайперы», а сейчас — группы «Сурганова и оркестр» Светлана Сурганова. Она рассказала, как случайно обнаружила у себя рак, что чувствовала после ухода из «Ночных снайперов», как эта группа образовалась и получила свое название, что связывает ее с Дианой Арбениной и как из медицины попала в музыку.
- Светлана Сурганова: «В один прекрасный вечер она выплеснула, что я такая же непутевая, как моя настоящая мать» (Смотреть)
Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь. В эфире программа «Как все начиналось». Меня зовут Михаил Козырев. Программа, как вы, наверное, уже знаете, посвящена, в первую очередь, бурному десятилетию девяностых, но мы в последнее время сильно размываем рамки, и приглашаю я в нее тех людей, которых очень люблю. Сегодня у меня в гостях Светлана Сурганова.
Привет. Два вопроса, касающиеся твоего детства и твоей юности. В чем, какую базу тебе дала скрипка? В чем преимущество музыканта, который, например, владеет этим инструментом? А второй вопрос, конечно, про педиатрическое образование, каким образом оно тебе впоследствии пригодилось. Давай начнем со скрипки.
Абсолютно прав. Два судьбоносных, судьбообразующих явления в моей жизни. Скрипка… Я не знаю, что бы со мной было, и как бы я развивалась, и смогла ли вообще развиться, при своем детдомовском прошлом и достаточно серьезной задержке физического и психического развития. Вот благодаря скрипке, благодаря вот этим занятиям и мелкой моторике все-таки мой головной мозг сумел развить необходимое количество нейронов, что я теперь могу связывать два слова, говорить и даже писать песни. Это очень мне помогло, вообще музыкальная школа и именно скрипка, потому что фоно, да, но тут все-таки более мелкая моторика, и для головного мозга это просто палочка-выручалочка, в моем случае стопроцентная.
Скажи, когда ты сочиняешь песни, то каким инструментом ты в первую очередь пользуешься?
Когда я сочиняю песни, в первую очередь я пользуюсь гитарой. Я даже скажу, что не я сочиняю песни, а сочиняют мелодии сами пальцы: я их ставлю на гриф, а дальше уже понеслась, чувство ритма, то есть какой-то отбиваешь ритм, ритмический рисунок и сочетание аккордов. И дальше уже как снежный ком, пошло-пошло-пошло, одно за другое. Конечно, это состояние медитации, важно вот войти в это состояние, погрузиться, желательно, чтобы тебя никто и ничто не отвлекало. А дальше уже сами руки сочиняют.
Я помню, когда мы с тобой впервые увиделись, будучи сыном скрипача, я сразу понял, что… Дело в том, что многие музыканты говорят — а я еще владею скрипкой, но есть безошибочный маркер — вот здесь вот у скрипачей мозоль.
Мозоль, да, вот эта профессиональная мозоль.
Я у тебя ее увидел и сразу понял, что ты не «гонишь», это правда. Но ты же берешь на концертах периодически инструмент, нужно же быть в форме. Ты занимаешься на скрипке сейчас регулярно, есть возможность такая?
Вот Диана Сергеевна меня пригласила поучаствовать на концерте юбилейном, в этом году 25 лет группе «Ночные снайперы», я очень люблю это коллектив.
Это «Олимпийский»?
Да, 4 ноября. И Динка загодя еще, где-то больше чем за полгода, позвонила мне, мы как раз были в условиях тура, предложила, давай сыграем. И я подумала, надо начать вспоминать, как это — играть на скрипке. А вдруг мне придется там аккомпанировать, что-нибудь какую-нибудь песню на скрипке. Я начала заниматься до того, что у меня вот тут бурсит образовался. Так что, конечно, поддерживать форму нужно, скрипка это тот самый инструмент, который, наверное, больше всего требует именно такой педантичной и постоянной, хотела сказать, тренировки, занятий. Постоянных занятий. День прошел, может быть, незаметно, два-три это уже вообще криминально. Ты начинаешь буксовать, надо начинать все сначала.
А еще удивительная вещь, которую я узнал от папы в детстве, это то, что инструмент без игры на нем начинает стареть и болеть, то есть скрипку нужно поддерживать в состоянии живом и звучащем, регулярно ее используя. У папы было три разных скрипки, он регулярно их менял, как только, если одна застаивалась где-то в углу, то обязательно нужно было ее оживлять регулярными…
Резонанс. Дерево, оно же дышит, это живой материал. И инструмент действительно живет тогда, когда он вибрирует. Если ты его надолго оставляешь, то вот эти нейронные связи, как у нас в головном мозге, они отмирают, точно так же там идут метаморфозы с декой.
Какой у тебя инструмент?
У меня сейчас чешский инструмент Мирослава Комара, нашего современника. Не нашего, чешского современника. В смысле нашего, то есть он живет в наше время, он живет в Чехии, очень востребованный мастер, у него очень много заказов в год. Я стала счастливой обладательницей его мастеровой скрипки. Правда, это уже случилось, наверное, лет восемь назад. Она у меня, кстати, долгое время отлеживалась-отлеживалась, я все не решалась приступить, потому что она была и остается, немножко больше моей обычной скрипки, с которой я просуществовала больше двадцати лет. У меня была 7/8, так называемая ученическая скрипка, недоросточек. И, конечно, скрипачу, папа тебе не даст соврать и не дал бы не дал соврать, очень сложно перестраивать аппликатуру на больший инструмент по размеру. Мне кажется, я уже справилась, и если все-таки 4 ноября мне придется играть на скрипке, я буду именно вот на этом инструменте, на чешском, играть.
Педиатрическая платформа каким-то образом тебе пригодилась в жизни?
Без конца пригождается. Я уже шучу, что, закончив медицинский педиатрический институт, не пошла в докторы, не стала профессором, не стала профессионально заниматься медициной, а стала профессиональным пациентом, потому что потом пошла целая череда каких-то госпитализаций, онкологических болячек. Ничего, справилась. В общем, приятно болеть, когда понимаешь, что с тобой происходит. И приятно советовать друзьям, когда они тебя что-то спрашивают, волнуются, боятся, и ты им говоришь, насколько это серьезно, и отправляешь к нужным специалистам. Так что медицина бок о бок со мной. Ну и, конечно, мамуля, которая вообще не дает мне расслабиться. Это такой букет всяких нозологических единиц и диагнозов, дай бог ей здоровья, как-то вот держимся.
Расскажи, пожалуйста, в какой момент она рассказала тебе, что ты не ее родная дочь, и что она тебя удочерила. Помнишь ли ты?
Сложный был момент. Мне было 25, то есть я такая уже взросленькая была. Это был момент, период, когда мы познакомились с Дианой, когда образовался дуэт «Ночные снайперы», когда началась у меня катавасия с учебой, пропуски, когда… Ну, то есть такой рок-н-ролл.
Ураган. Попала в жерло урагана.
Да, ураган. Мамуля, наверное, к этому урагану не особо была готова, и произошел какой-то срыв шаблона у нее. Она планировала видеть дочку в ином качестве, в ином виде, в ином окружении, может быть. И вот на таком эмоциональном фоне она как-то в один прекрасный вечер взяла и так это выплеснула мне, что вот на самом деле ты не моя, и ты такая же непутевая, чуть ли не развратная, как твоя мать. Я говорю, так-так, с этого момента поподробнее.
А у тебя не было никаких сомнений на этот счет вообще?
Некоторые моменты меня настораживали, у меня были вопросы, начиная с детства. Но так прямого вопроса я никогда не задавала. Хотя кое-какие несостыковки были, я думаю, более подробно я о них расскажу в книжке-автобиографии, которая вот-вот должна выйти, так скажем, в обозримом будущем.
Название уже есть?
Пока автобиография, а как уж мы ее назовем, не знаю. А что, у автобиографии должно быть название?
Ну, в общем автобиография — это такое общее название, в принципе, как жанр.
Ага, то есть ее можно назвать.
Лучше, я думаю, какое-нибудь придумать…
Хорошо. Ну вот, она мне об этом сообщает. Я, конечно, на тот момент совсем была не готова к этому, это был шок. Но, тем не менее, это нас не разъединило с мамой, не растащило по полюсам, а наоборот, сблизило. Потому что все встало на свои места, вот эти все вопросы, с детства мучающие меня, отпали тут же, и на самом деле, я до сих пор ей благодарна, что она раскрыла все карты. Я говорю, с тех пор мы только ближе стали.
Как ты один раз сказала, я прочитал, что, может быть, найдется биологическая мать, иначе откуда, ты хотела бы узнать, откуда у тебя такой красивый профиль.
Красивый.
Так и не нашлась? Или есть какие-то послания из прошлого?
Были какие-то слабые, как правильно сказать, пОтуги или потУги, найти биологических родителей.
ПотУги, мне кажется. Кстати, врачи, это тоже в тебе медицина говорит, они говорят пОтуги, это профессиональный сленг. А правильно, грамотно говорить, потУги.
Были попытки, если, может быть, ты помнишь, несколько лет назад была такая программа «Звезды меняют профессию». Из меня пытались сделать подиумную диву, которая ходит и показывает наряды. И моим коучем, моим тренером, был некий Власов, Евгений Власов. А мама мне успела сказать, что фамилия моих родителей Власовы, и что дедушка, мой якобы родной дедушка на тот момент был чуть ли не главным архитектором Киева или Москвы, Власов. И я смотрю, Евгений Власов, мы стали потом немножко как-то эту историю раскручивать, спрашивать, и, в общем, дошли до того, что он чуть ли не мой какой-то двоюродный или троюродный брат. Ну, не знаю, дальше копать не стали, на том и расстались. Хотя мы чисто даже по комплекции, он такой тоже невысокий, коренастенький, как-то даже и нос прямой, чем-то даже были с ним похожи.
Скажи, пожалуйста, очень хорошо у тебя прослеживается, понятно, какая главная женщина была в твоей жизни. Кто был главным мужчиной в детстве? Был ли такой? Была ли такая ролевая модель, которая для девочек очень важна. Я сейчас ощущаю себя краеугольным камнем для своих двух дочерей, и все мне вокруг говорят, что у дочек с папами всегда какая-то особая должна быть связь, точно так же, как у мальчиков с мамами. Был ли у тебя такой вот мужчина?
Конечно, был. Поскольку я росла и воспитывалась в женской семье, мама-бабушка, такая безотцовщина, то, конечно, чуть-чуть постарше, где-то в 13-14 лет, моей очень глубокой многолетней симпатией стал человек, который очень намного меня старше, то есть он по годам мне, действительно, годился в папы. Это был тренер по настольному теннису, по образованию он филолог, а по сути, по своей внутренней начинке, это поэт, Виктор Александрович Смирнов, который отчасти и взял на себя роль отца. То есть, это я ему присвоила, а он на себя, конечно, ничего не брал, он об этом даже и не подозревал, что он для меня являет. Но тем не менее, такая тяга совершенно очевидная с моей стороны к нему была, очень много-много лет. Потом мы с ним долго общались, он когда стал старше, взрослее, и уже болел очень многие годы, я помогала справляться ему с его недугами. Его, к сожалению, лет восемь как уже нет в живых, но это вот такой вот мой названный папа, до сих пор. Я ему очень благодарна за то, что он привил любовь к поэзии, любовь к английскому языку (который, к сожалению, я до сих пор так и не знаю на том уровне, чтобы свободно на нем разговаривать или читать), любовь к музыке, к джазовой музыке, любовь к настольному теннису к тому же. Человек, который очень много мне дал.
Мы с тобой ни разу не играли.
Ага, на корабле в настольный теннис.
Мы тут говорили перед эфиром, что нужно тоже сходить в большое плавание на «Крузенштерне». А у меня-то дворовая школа, я лупил в пинг-понг просто во дворе у себя.
Вот это самые неудобные соперники для «профессионалов», в кавычках, конечно.
Ну и кое-что еще осталось, конечно, с тех пор.
Они всегда такие внезапные, вот эти ваши дворовые замашки.
Там главное, когда я начинал побеждать у пацанов, которые были старше меня, они были людьми нервными и не приостановленными, главное было увернуться от пущенной в тебя ракетки. Вспомни, пожалуйста, момент, когда вы встретились с Дианой.
Хороший момент был, чудный.
Я помню, что ты даже дату помнишь, это 1993 год.
Это 19 августа 1993 года. Собственно, эта дата и является днем рождения «Ночных снайперов». И мне так приятно, что спустя столько лет и столько событий все-таки Динка оставила этот бренд, это наше название. Я думаю, она имела моральное, какое угодно, право как-то его изменить, просто редуцировать, просто Диана Арбенина и какой-то коллектив. Это был Петербург, тогда еще, по-моему, Ленинград… В 1993 году это Ленинград еще был?
По-моему, еще был Ленинград.
Еще Ленинград. Наша общая знакомая Виолетта Суровцева просто привела ее ко мне домой, еще тогда коммуналка, Красной конницы, дом 4, квартира 22. Просто привела, говорит, у меня знакомая приезжает из Магадана, мы с ней учились когда-то в Ягодном. Говорит, такая девчонка талантливая, она умеет все, но вот рисовать не умеет. А Виолетта, она как раз художник, график.
Я тебе должен сказать, что уже умеет. Она мне на день рождения подарила картину, своего авторства. Уже научилась.
На тот момент она еще не умела рисовать. Говорит, но классно поет, у нее такой голос. Я говорю, давай, с удовольствием познакомимся. И все. И вот тут просто мы начали друг другу петь, болтать. А тогда еще, помнишь, немецкие ликеры были? Грейпфрутовый, самый, кстати, приличный по вкусовым качествам, какой-то банановый мерзкий химикальный был.
Это было время киосков, дело в том, что аудитория молодая, они же не очень понимают, что в этих киосках продавались ботинки, калькуляторы и ликеры тут же.
Да, картошка и ликеры тут же.
А самый чудовищный был Amaretto, это я помню, ужас был абсолютный.
Был. Ну вот, и мы, значит, на таком общем кураже, распевая песни друг другу, тут же очаровываясь и распивая эти напитки, как-то вот так поняли, что мы интересны друг другу. И понеслось.
Помнишь какую-то такую песню, которую она исполнила в этот вечер?
Конечно. Это была «Рубежная». «Это просто рубеж, и я к нему готов».
А ты?
А я ей спела «Весну». «Процент сумасшедших в нашей квартире…».
В коммунальной?
Ну конечно. Вот и так понеслось. Потом она уезжала отдыхать летом куда-то на юга, возвращалась, потом в Магадан уехала продолжить обучение. Мы были в переписке, и в какой-то момент, когда она написала, что ее сбила «скорая помощь», какие-то у нее там злоключения, я поняла, что я уже ни о чем другом думать не могу, учиться не могу, здесь находиться в Питере не могу, бросаю все и лечу в Магадан. И вот там мы полгодика с ней, так сказать, повышаем профессионализм нашего дуэта…
Я даже не знал, что ты сначала перелетела в Магадан…
Да, я поехала в Магадан. В ноябре я приехала в Магадан, свое двадцатипятилетие я отметила как раз в Магадане, у ее гостеприимных родителей.
Но мама серьезный человек. Серьезный, очень суровая, требовательная.
Галина Анисимовна, журналист по профессии, человек очень принципиальный. Потом там через какое-то время открылось первое в городе Магадане казино, «Империал». Оттуда началось это название, «Ночные снайперы», потому что мы переходили дорогу (уже набившая оскомину эта история, всем известная, по крайней мере, нашим общим поклонникам), зима, минус 40, мы закутанные, с чехлами, я со скрипкой, зачехленная скрипка, и зачехленная гитара. Едет, останавливается на светофоре таксист, не поленился открыть форточку в сорокаградусный мороз, спросил: «Девчонки, вы откуда, с охоты или на охоту?». Ну и все, и тут появились «Ночные снайперы».
Знал ли он последствия своей фразы…
Да. Потом вот эти 50 концертов, данные в этом «Империале»…
Вы играли в этом казино?
Мы играли в казино.
Опиши площадку, как это выглядело. И для кого вы играли?
Прямо казино. Сцена…
Столы игральные?
Столы, итальянская мебель. Правда, как потом оказалось, не очень прочная, потому что в какой-то праздник, то ли 8 Марта, то ли 23 февраля, посетителей, прямо скажу, было не всегда много, буквально 2-3 столика, и тут приходит компания… Вальяжный такой, один из пациентов, хотела сказать…
Один из пациентов казино.
Посетителей казино. Садится, слушает нашу дуэтную экспрессивную программу, «Жить осталось чуть-чуть, и уже на ладони…». И он так слушает, слушает, покачивается на итальянском стуле… Вдруг в какой-то момент этот стул рассыпается под ним. И вот эта казусная ситуация, вроде бы все помпезное такое, пафосное, дорогое, казино, казинище, и вдруг он падает с этого итальянского дорогого стула. Тут его друзья какие-то, а мы поем, все это видим. Почему-то смешно, смеяться очень хотелось, хотя такие двойственные ощущения, вроде бы и жалко, и он ударился, и стул под ним развалился, и смешно… Грешно и смешно, вот такой был момент. Подавляя в себе, сдерживая вот этот смех, мы продолжали на полном пафосе и серьезе «Жить осталось чуть-чуть...»
Это же еще сопровождалось, наверное, однорукими бандитами, звоном монет? Или там в основном блэкджек и рулетка?
Такие нюансы я не помню, по крайней мере, нам вот это ничего не мешало. То ли это куда-то немножко подальше было отнесено… Нет, перед нами стояли вот эти столы, нарядно белоскатертные, сцена. После нас потом действительно выступало кабаре, с прекрасной программой, ноги, руки, костюмы, музыка…
Женщины в перьях.
Женщины в перьях, по полной программе. И пять-шесть зрителей сидят. Казино «Империал», город Магадан.
Это была самая маленькая аудитория у группы «Ночные снайперы» за всю историю?
Пожалуй, да.
Вспомни, когда вы вернулись в Питер, что представляла из себя… Знаешь, я хотел бы сделать короткую паузу, я хотел бы узнать, что представляла из себя клубная жизнь города на Неве в ту пору. Как выглядели клубы в городе Санкт-Петербург в середине девяностых? Вспомни какие-нибудь названия, где вы выступали, как это происходило?
Ну вот я помню, один из первых клубов, где мы выступали с Динкой в акустике, это был клуб «Засада». Такой промышленный район, где-то, если помнишь Санкт-Петербург, Кировский завод, если тебе что-то говорит об этом, вот в районе Кировского завода.
Мрачняк вообще.
Не то слово. Какое-то переоборудованное помещение, может быть, какой-то цех или бывшая столовая, не суть. И, может быть, ты помнишь, был и есть, слава богу, Константин Арбенин…
Да.
Автор-исполнитель, очень талантливый…
«Зимовье зверей», Костя Арбенин.
«Зимовье зверей», Костя Арбенин. Вот его друзья организовали этот клуб «Засада» и пригласили нас там выступить, это одно из первых было наших питерских выступлений с Динкой. Потом чуть позже был клуб «Белый кролик», смешное название, соглашусь. Чем примечательно было это место, там нас увидел Олег Пшеничный, которого ты тоже должен хорошо помнить и знать. Именно он нас заприметил с Дианой, и тогда предложил сделать интернет-страничку, выложить о нас информацию в интернете.
В этой новой штуке под названием интернет.
В этой новой штуке, да. Мы фактически являемся первой группой, интернет-группой в стране, потому что первая, так скажем, более широкая, публичная информация не из газет, не из радиостанций, не из телевидения появилась о нашей группе, а именно из интернет-источников. Тогда еще только зарождающемся, который находился в зачаточном варианте в нашей стране, но тем не менее.
В этот момент люди, которые приезжали на радиостанцию из Питера, начали всё время повторять ваше название и говорить о том, что вот группа, которая собирает публику, у которой уже есть популярность. И проблема была одна: все записи, которые они мне привозили, были акустические, что в ту пору вообще очень сложно было представить в эфире, так как записи, которые мы играли, в основном были такие электрические, да.
Электрические, да, всё-таки с бэндами.
А когда у тебя, когда у Дианы возникло ощущение, что вот у вас уже вдруг есть какая-то база поклонников, которые приходят на каждый ваш концерт, и их количество растет? Ведь у каждой группы четко есть такой вот момент, когда вдруг ощущаешь, что всё не зря ― вот они, уже есть. Помнишь ли ты? Это момент был какой-то или период?
Постепенно-постепенно шли, потом в какой-то момент, действительно, это уже ближе, наверно, к 1996–1997 году уже возникло желание играть составом. То есть мы выросли из рамок акустики. И тогда уже появились наш первый гитарист, бас-гитарист, первый барабанщик. Чуть позже к нам присоединилась Светлана Лосева, которая потом взяла на себя роль директора группы. Сначала она просто фотографировала, писала какие-то заметки про нашего мальчика, а потом стала нашим директором.
И потом уже, где-то 1998 год, появились Копылов и Потапкин. Немножко могу путать, может быть, пораньше.
Нет, Алик, да, и Гога, я видел эту фотографию.
Это 1998, да, год?
Да, и надо объяснить нашим зрителям, что и тот, и другой ― это, в общем…
Экс-«Наутилус», группа «Наутилус Помпилиус».
Да, музыканты, которые играли с «Наутилус Помпилиус», оба замечательные, во многих коллективах играли. По-моему, и Алик, и Гога даже в какой-то момент «Агате Кристи» помогали.
«Аквариуму».
Да, у них очень-очень большая биография.
Музыкальная история.
И в Питере их очень высоко ценят. Не только в Питере, и в Екатеринбурге, это я точно могу сказать, да.
Да. Одной из первых наших репетиционных площадок, вот как раз уже когда мы стали играть с Копыловым и Потапкиным, был клуб «Чарли-клуб». «Чарли Чаплин Клуб» на улице Чайковского в Петербурге. Это база… хотела сказать «Комик-Треста». «Лицедеев»! «Лицедеев», вот. И они нам любезно предоставили. Очень уютный маленький клуб.
Анвар Либабов.
Да-да-да. И мы там несколько лет, это была наша репетиционная база.
В какой момент вы приняли решение: надо всё-таки записать электрику, не акустический альбом, а прямо с электрическими инструментами?
Вот это, собственно, наш дебютный альбом под названием «Рубеж». Это уже Лосева была Светочка с нами, был Потапкин, Копылов, и это была студия «Добролет». И вот там-то мы его и записали, этот наш дебютный электрический альбом.
И она мне его привезла, Света.
Вот, и «31-я весна».
Да. Которая обладала удивительным талантом заполнять всё пространство вокруг…
Собой. Как в буквальном, так и в переносном смысле.
И она принесла мне эту пластинку, и я просто сразу сказал: «Вот! Вот!».
Наконец-то!
То, что нужно. А помнишь ли ты, как ты услышала в первый раз песню «Снайперов» по радио?
В эфире?
Да, в эфире.
Москва была, да, какая-то очередная съемная квартира. Ну да, было приятно, такое ликование.
Клип вы сняли сразу после того, как песня попала на радио, или вы решили прямо вот на нее поставить: и сразу запустить ее на радио, и клип снять?
Клип был, по-моему, немножко позже снят.
Вот у меня тоже такое ощущение.
Да, сначала пошла радийная история, а потом уже клип. Да, я помню этот ошейник.
Да.
Какой-то зловещий немножко.
Вообще провокационный клип.
Да-да.
Но, ты знаешь, многие клипы разных групп из того периода сейчас смотреть просто невозможно без боли, а этот смотрится вполне.
Вполне себе.
Очень. Да, вполне.
А «Кошка»? Какая милая работа, да?
Да, прекрасная абсолютно.
Просто такая изящная, мне тоже нравится.
Тут, мне кажется, я попросил бы тебя вспомнить тот момент, когда у тебя обнаружили онкологический диагноз. Это, как я понимаю, было для тебя абсолютной неожиданностью. И, как опять-таки человеку с медицинским образованием, тебе не надо было ничего дополнительно расшифровывать и объяснять, ты сразу всё поняла, да?
Вся трагедия и вот эта череда операций в 1997-м произошла. Но где-то уже за несколько лет я понимала, что во мне назревает какая-то нехорошая ситуация. Я даже своей одногруппнице институтской говорила, она еще так на меня махнула рукой, говорит: «Не выдумай».
«Не ворчи».
Да. «Всё хорошо».
Да, 1997 год, по срочной попала. То есть я подняла тяжелую вещь, и там всё внутри у меня разорвалось. И, в общем-то, это и хорошо, потому что я так бы и дальше ходила с этой ерундой, которая бы еще больше во мне разрасталась, и потом неизвестно, во что бы вылилось. Может быть, уже была бы и не операбельна. А так вот я подняла 16-килограммовую гирю, хорохорясь перед очередными друзьями.
По дури. По дури просто собственной.
По дури, конечно, на каком-то диком кураже. Рванула, и всё. Я еще с этим разрывом ехала минут сорок на велосипеде домой. И вот когда приехала, вот тогда-то мне прямо совсем сплохануло.
Ну, ничего. Благо всё-таки успели, прооперировали, разрезали, зашили. Вывели всё, что нужно. Вот, и конечно, этот период, прямо аховый период, тяжелый. Огромное спасибо друзьям и, конечно, в первую очередь Динке, которая от меня ни на шаг не отходила, дневала и ночевала у меня в больнице, поддерживала всячески, начиная с доставки нужной группы крови, и просто эмоционально, морально поддерживала меня по ночам.
Она тебе читала.
Она мне читала Пелевина «Жизнь насекомых».
Это трогательно.
Да.
Почему такой странный выбор книжки? Пелевин, «Жизнь насекомых».
То ли тогда она только вышла, что ли, тогда же такой прямо бум первый, вот эта волна интереса пелевинская была.
Она сидела около твоей кроватки и читала тебе вслух Пелевина.
Да, сидела и вслух читала мне пелевинских, да, «Насекомых».
Потом к тебе приходили по ночам эти насекомые.
Но вот один из, как я понимаю, тяжелых моментов адаптации потом был в том, что ты поняла, что всё равно тебе надо выходить на сцену. Даже в таком своем новом состоянии. Как ты к этому адаптировалась? Был ли такой момент, что, может быть, отказаться, просто не выступать, не выходить больше в таком состоянии человека, у которого ограничено его существование теперь?
Нет, об этом даже не стояла речь. И большое спасибо опять же Динке за то, что она, так скажем, приняв новые условия игры, так скажем, мои особенности функциональные, физиологические, не прекратила на тот момент со мной сотрудничество. Тогда уже… Всё-таки у нас постепенно медицина развивается, и вот эти предметы ухода тоже становятся более совершенными и удобными. Это не тот период, когда Богданова-Чеснокова с тем же диагнозом, с той же ситуацией, как была у меня, выплясывала и снималась…
Это балерина.
Актриса.
Актриса?
Да, Богданова-Чеснокова. Вот там аховая была ситуация, там, конечно, она замотанная в простынях и так далее, и так далее. Тут всё-таки намного у меня была проще ситуация. И вот этот пример Богдановой-Чесноковой меня во многом, конечно, грел и вдохновлял не скисать, потому что ты в лучших условиях находишься, чем те же тридцать-сорок лет тому назад.
Это, кстати, некий рецепт, которым я всегда пользуюсь. Когда тебе сильно становится себя жаль и кажется, что у тебя прямо совсем всё плохо, всегда надо помнить о тех, кому хуже.
Конечно, безусловно.
Еще онкология. Существует внутренний, например, страх метастазов. То есть вдруг не всё удалили, вдруг что-то еще возникло. Как ты его преодолела?
Просто надо периодически…
Проверяться.
Проходить ТО, как я говорю. Как машинку мы проверяем раз в год, точно так же. Организм ― это же тоже наша машина, которая носит наш дух по городам и весям.
Я еще обратил внимание на то, что ты призналась, что в тот момент, когда тебе было совсем плохо, ты давала разные клятвы господу богу, что ты никогда, никогда, никогда… Так вот, удалось ли хоть какую-нибудь из этих клятв выполнить?
Слушайте, ничего не удалось. Пить не бросила, курить, собственно, не начинала.
Материться?
Материться… Ну как, иногда тоже вот на кураже или когда прямо на себя злюсь. На кого-то ― нет. Если и ругаюсь, только на себя и про себя. Хотя тоже совершенно бесполезное занятие. Чаще сейчас, конечно, эвфемизмами обхожусь.
Ты человек верующий?
Да. Я не религиозная, но верующая. Мне кажется, что тут есть разница. Я не знаю праздников, я не соблюдаю посты, я редко хожу в храмы. Но дух ― он есть, и я в это свято верю. Я верю, что есть что-то над нами, что нас, безусловно, поддерживает, и надо с этим нечто… Кто-то называет «бог», кто-то ― сверх какое-то сознание. К этому надо чаще обращаться, с этим надо вести диалог, научиться разговаривать, потому что это невероятный кладезь мудрости, подсказок в любой житейской, какой угодно ситуации.
А веришь ли ты в то, что есть жизнь после смерти? Или мы всё-таки исчезаем?
Мне кажется, всё-таки существует закон сохранения энергии. А то, что душа ― это энергия, уже, по-моему, на разных уровнях доказано многими учеными, причем учеными из разных областей. Тело ― это наша оболочка, это вот тужурка, которую мы снимаем периодически, и всё, а душа пошла гулять дальше, перевоплощается.
Поэтому, конечно, никуда ничего не исчезает. Она какие-то метаморфозы переживает. Но так, чтобы совсем обнуляться, не верю.
Вспомни, пожалуйста, какое-нибудь выступление из того времени, когда у вас была самая большая аудитория перед вами. То есть когда ты выходишь на сцену, и сколько глаз хватает… Что это было? Какой-то фестиваль или, может быть, какой-то день города?
Таких фестивалей, конечно, хватало. И в разных городах. Я помню, кока-кольный тур был, вместе с «Кока-колой» мы, я помню, разъезжали по городам и весям. Но даже, наверно, не вот это хочется вспомнить, а хочется вспомнить концерт, когда нас забросали банками с Динкой. Мы, по-моему, разогревали в Ленсовета Сукачева, «Неприкасаемых». Вот почему, каким-то чудом…
Вы оказались.
Мы оказались на разогреве у Сукачева. И тут, конечно, произошло непоправимое. Мы совершенно не были готовы к аудитории Гарика Сукачева, и главное, что аудитория Гарика не была готова выслушивать наши песни. И тут полетело у нас.
Банки?
Банки, да.
Или прямо стекло?
Что-то в нас летело. Но ничего, видите, это нас не сломило.
Вспомни, пожалуйста, момент расставания. Вот я считаю, что, наверно, один из самых тяжелых периодов в моей жизни был моим расставанием с «Нашим радио». Это такое ощущение, что вот был родной ребенок, и вдруг он ушел, а ты остался вообще в вакууме и в пустоте. Я думаю, что для тебя тоже очень тяжелым был момент, когда ваши взаимоотношения в группе достигли момента вот этого разрыва. Как тебе удалось это перенести и как это происходило?
Это постепенно происходило. Да, накапливались какие-то недовольства, причем, наверно, с Динкиной стороны в большей степени. А сам момент был лаконичный, то есть просто поставили перед фактом.
Первые минуты, часы, дни некая растерянность во мне присутствовала. Я понимала, что ничем другим заниматься я не смогу. То есть я уже занимаюсь музыкой, мне нравится этим заниматься. Торговать, или идти в медицину, или еще чем-то… Я понимала, что нет. То есть я должна, я хочу остаться в этой сфере.
Конечно, вот Валерка Тхай прямо ангел-хранитель мой, подхватил, поддержал. Плюс, конечно, те люди, которые нас слушали как дуэт «Ночные снайперы», которым нравились в том числе и мои песни, которых было, конечно, в меньшей степени по количеству даже записано. И они сказали: «Давай, давай, давай. Давай попробуем». Я говорю: «Давай попробуем».
И Валерка нашел музыкантов, это был коллектив «Север Комбо», уже готовый, сплотившийся, со своим репертуаром, со своим творческим почерком. И они любезно согласились соранжировать мои песни, выпустить наш дебютный альбом. И пошло-поехало, так потихонечку закрутилось. Первое наше с Валеркой выступление акустическое было, клуб «69» такой был еще в Питере, да.
Чем славен город на Неве, так это изобретательными названиями клубов.
Да.
Так.
А потом уже с составом когда, первый наш концерт был ― это Концертный зал у Финляндского вокзала, как раз 26 апреля. Получается, что 2003 год. Собственно, это и является датой, уже теперь день рождения коллектива «Сурганова и оркестр».
И, соответственно, нынешний год тоже юбилейный.
Тоже юбилейный, нам 15. Соответственно, «Снайперам» 25, нам 15. Вот еще полтинничек мне.
Когда возникло ощущение, что вот оно пошло уже теперь с «Сургановой и оркестром», что явно всё сложится, всё будет хорошо? Сразу или предшествовал этому долгий период того, что непонятно, оторвется от земли это воздушное судно или нет?
Оторвалось сразу, причем как-то вот альбом записали, дали первый концерт, вроде бы всё получилось, всё пошло. И вот на таком кураже, на эйфории вот первые годы было как-то так хорошо и легко. Потом был просад, потом небольшой такой стилистический творческий кризис и потом прямо под вопросом было. У меня легкая была паника.
Состав поменялся, потом всё как-то вырулили, начали дальше экспериментировать стилистически, новые песенки начали зарождаться. И сейчас мне очень комфортно, мне нравится. Мне нравится, что мы, в принципе, не особо на кого-то похожи. Тебе, кстати, как человеку, который очень много знает музыкального материала, что бы ты сказал про нас? Вот именно кто мы? Вообще кто мы, где мы, на кого мы похожи, не похожи, какую мы нишу занимаем? Ты как эксперт для меня.
Знаешь, один из выводов, который я сделал из своей многолетней истории в музыке, ― не надо никаких классификаций жанров. Я это терпеть не могу, когда люди начинают как бы упаковывать любой коллектив или любимую группу в какую-то коробочку и говорить: «Вот это, я не знаю, постиндустриальный нойз с гранжем». Я вообще этого терпеть не могу.
Я точно знаю, что с любого места любую песню «Сургановой и оркестра» я моментально узнаю, а это значит, есть…
Почерк.
Как бы «лица необщим выраженьем».
Скажи, пожалуйста, окидывая взглядом годы, проведенные тобой на сцене, что для тебя было вот этим вот «огонь, вода и медные трубы», самыми тяжелыми испытаниями? Обычно бывает слава, которая может снести башню, деньги, популярность, наркотики.
Вот ни то, ни другое, ни третье. И не четвертое.
Алкоголь.
Вот это уже ближе.
Да.
Но тут вовремя остановиться. Слушайте, да, пожалуй, вот из всего перечисленного самая энергозатратная штука ― это алкоголь, вот прямо трудно остановиться иногда бывает. Даже нет, не то что трудно остановиться. Трудно рассчитать, всё такое вкусное, хочется и того, и другого.
И вот каждый раз себе говоришь: «Всё, это был последний раз! Ну чего как девчонка опять натрескалась?». Потому что потом, конечно, с годами всё меньше и меньше сил, больше требуется времени, чтобы восстановиться. А потом, когда я прочитала ряд каких-то умных книг, где говорят, что алкоголь убивает нервные клетки, и они потом не восстанавливаются, эти нейронные связи, вот я подумала: «Что, я самоубийца, что ли?». Поэтому всё реже и реже. Всё под контролем.
Ты склонна к депрессиям?
И тут я уже вроде бы как научилась справляться.
Вот как?
Если раньше, да, и панические атаки обуревали, и какие-то такие тяжелые душевные состояния. Смена, смена обстановки. Лучшее лекарство ― смена обстановки и прямо серьезная физическая активность, то есть надо себя прямо изнашивать. Спорт, спорт, спорт, на свежем воздухе желательно. А танцы на свежем воздухе, мне кажется, это вообще идеальная антидепрессивная терапия. Танцы на свежем воздухе.
Вот оно, вот оно, то, чего я еще не предпринимал.
Я нашла, я нашла рецепт.
Да. Какой самый позитивный урок из того, через что тебе пришлось пройти, ты извлекла и какой самый горький?
Урок?
Да.
Урок-урок-урок.
Вот вывод, который ты сделала. Подточило ли что-то твою веру в музыку, веру в людей?
Веру в людей, веру в музыку? Ничего не подточило, люблю по-прежнему. Мне интересно заниматься музыкой. Единственное, что немножко огорчает, что немножко всё упрощается, дешевеет и мельчает. Мне кажется, люди не хотят трудиться, они боятся вкладывать время, силы, средства в достижение больших, серьезных результатов. Всё очень поверхностно, то есть всё идет на сиюминутный результат.
Понятна взаимосвязь: чем больше ты вложишь, тем больше получишь, тем основательнее будет тот продукт, который… То есть даже ребеночка надо выносить девять месяцев, надо выпестовать, потом его воспитать. Поэтому какие-то получаются неинтересные, дешевые фильмы, мелодии, ни о чем книги. Идет игра на каких-то низменных инстинктах. Может быть, это пройдет. Я думаю, что сейчас наиграемся в это, накушаемся, потом вернемся к основательности, к чему-то такому прямо глубинному.
И потом нас накроет волна изумительной музыки и вдохновенной поэзии?
Конечно, обязательно накроет.
Расскажи, пожалуйста, как ты отреагировала на предложение выйти на сцену «Олимпийского»? Сразу ли решилась, подумала ли, взвесила? Это же, в общем, уникальное событие будет. Люди, которые хорошо помнят вас вместе на сцене, никуда не делись, они долго этого ждали.
Я с радостью, конечно, с радостью. Мне стало действительно радостно за тех людей, которые нас помнят как дуэт «Ночные снайперы». Я знаю немало людей, которые ждали и ждут этой встречи на сцене нас с Динкой. Здорово.
Это будет абсолютно не лишним доказательством того, что женская дружба существует. Мы с Динкой из категории тех людей, которым, может быть, не обязательно говорить друг другу много слов или видеться каждый день или каждый год. Мы можем годами не видеться, но вот это какое-то такое небесное родство было и есть. Мы сестры по духу. Это дорогого стоит, это важно, это красиво, это ценно. Я всегда это чувствовала. Наша совместная встреча на сцене 4-го будет тому доказательством.
И давай я напомню нашим зрителям о том, что в «Крокус Сити Холле» будет юбилей группы «Сурганова и оркестр».
«Сурганова и оркестр», да.
Когда это будет?
Это будет 1 декабря 2018 года, «Крокус Сити Холл».
Зал непростой.
Непростой, но мы там были уже неоднократно. Он очень хороший, комфортный для зрителя по акустике. Собственно, и для артиста тоже. Такой немножко он растянутый, как-то вот хочется…
Подсобрать.
Подсобрать, стать поближе, да.
Да.
А так, конечно, шикарный зал, один из лучших в стране.
Последний вопрос вот какой. Если вдруг сейчас промотать время назад и вот ты бы увидела саму себя в начале девяностых годов, когда всё, о чем мы говорили, еще только предстоит, есть ли какой-то совет или предостережение, которое ты бы дала той Свете Сургановой?
Всё хорошо. Вот всё как было, пусть так оно и было бы. Ни на день, ни на минуту, ни на секунду не жалею о том, что было. Всё очень ярко, всё очень… Не всегда осознанно, но всегда с каким-то чистым сердцем, всегда с ощущением прекрасным, всегда с любовью к жизни.
(Светлана Сурганова и Валерий Тхай исполняют песню «Фурия»)
Это «Фурия», новинка сезона. Еще не все ее слышали.
То есть это прямо премьера премьер.
Вот прямо горячий пирожок.
Отлично. Давай тогда вспомним тот момент, когда, в общем, еще не было «Сургановой и оркестра», да, в этот момент. Как появилась первая твоя песня на радио, когда вы расстались?
Вот как раз появился уже коллектив «Сурганова и оркестр», был записан дебютный альбом «Неужели не я», и вот первой песней, как сейчас помню, которую ты взял в ротацию на «Наше радио», была песня «Больно», что для меня было совершенно неожиданно.
То есть я могла понять, если бы ты поставил песню, например, «Неужели не я» на стихи Бродского или там песню «Мураками», которая тоже вошла в этот дебютный альбом. Но песня «Больно» для формата «Нашего радио» мне показалась совершенно нетипичной. Такая очень лирическая, грустная, сентиментальная философская баллада.
Дамы и господа, это была моя родная Света Сурганова в программе «Как всё начиналось». Спасибо вам большое за то, что нас смотрите. До свидания!
