Журналист, главный редактор журнала Forbes Николай Усков рассказал о судьбе «путинского гламура» начала нулевых, когда массы захлестнула истерия потребления.
Полную версию интервью с Николаем Усковым смотрите здесь.
Что с индустрией гламура произошло за те обозреваемые нами с вами сейчас три десятилетия — девяностые, в которые практически она только зарождалась, в нулевые, когда она расцвела, и в десятые, когда она, судя по всему, явно угасает?
Россия при Путине, первый срок, второй срок, никогда ведь так хорошо не жила. И ее захлестнула эта волна массового потребления. Элита-то у нас всегда неплохо жила, а здесь не только элита, но и массы, массы впервые почувствовали, что очень можно жить. Жить, путешествовать, покупать какую-то технику, ездить на машинах. И я это очень тогда определил, я это назвал путинским гламуром и национальной идеей, потому что, собственно, и для высших классов, и для средних, и для низших потребление стало культом. Люди весь свой досуг стали проводить кто в бутиках Сен-Тропе, а кто в мегамоллах на окраинах Москвы и других крупных городов. Это стало средоточием вообще жизни, смыслом жизни. И разговоры даже между мужчинами о покупке каких-то цацек, костюмов, они стали совершенно нормальными.
Поскольку я во всем этом вращался, меня всегда интересовал мир не только модников, меня интересовал мир богатых, знаменитых, которые принимают решения, политиков. И я обалдевал, какие люди обсуждают в общем какие-то крокодиловые лоферы. И я это как-то, я помню, 2006 год, на Лондонском экономическом форуме так и это и сформулировал, что национальная идея России, это попало на передовицу «Коммерсанта» тогда…
Да, вот это выражение — «путинский гламур».
Да, и это была эпоха, конечно, такого потребления, когда казалось, что в этом и есть смысл бытия — насытиться, наесться. Понятно, что я понимаю, что это ненадолго. И, наверное, многие умные люди понимали, что это ненадолго, а потом стали искать какие-то новые смыслы, двигаться к корням, но все равно вот эта радость от того, что Россия после тысячелетия кошмара вдруг получила возможность покупать стиральные машины, холодильники, «Жигули».
Микроволновки.
Микроволновки, сапоги, бриллианты, тиары. Мне менеджер Cartier рассказывал, что самый популярный товар в бутике Cartier — это тиары. Это короны.
Да-да, такие, только полукороны.
Да, вот представьте себе. И причем мы же не видим этих женщин, то есть они ходят дома, видимо, в этих коронах.
Более того, где они их, по какому поводу они… Дорогой, я сегодня надену тиару. Ты не возражаешь?
Я понимаю эту радость, люди хотели этого всего, они это получили, они этим… А потом они устали от этого. Конечно, это все надоело, это закончилось. Это где-то стало накануне 2008 года, еще до кризиса. Я стал ощущать, как люди стали искать какие-то новые смыслы, пошла мода на дауншифтинг, поехать в Гоа учиться там виндсерфингу, кто-то йогой до безумия стал… То есть пошли какие-то новые вещи, стали входить в моду. Но это происходило постепенно, то есть общество должно было наесться. Я не уверен, что оно все наелось, потому что то, что я вижу в мегамоллах до сих пор, я езжу так же, как все, за продуктами.
Я думаю, что все равно любое время порождает новых, не хочу сказать, нуворишей, так скажем, все равно всегда. Понятно, что будет выскакивать новая кровь и новый капитал всегда.
Ну мы живем в обществе потребления, в принципе, это базовая ценность общества потребления.
Это вы с сожалением произносите или с радостью?
Нет, это реальность.
Констатируете.
Да, в обществе потребления… Просто в чем был феномен начала нулевых? В том, что этой страстью были охвачены все слои населения. А в нормальном состоянии этим охвачены в принципе только средний класс, низший и средний класс. А высший класс, который должен генерить смыслы, создавать что-то, управлять, принимать решения, создавать рабочие места, платить большие налоги, они как бы думают о чем-то высоком.
Сейчас можно ли в вашем определении провести равенство между высшим классом и интеллигенцией?
Ну, теоретически интеллигенция отчасти это да, просто в России интеллигенция… У нас развивающееся общество, у нас достаточно большая интеллигенция, которая не допущена до власти. В принципе в нормальном обществе они гораздо ближе находят к власти, чем в нынешнем обществе, в российском. Ну, постепенно это будет корректироваться. В принципе, конечно, как во всех странах мира интеллигенция находится у власти по большому счету. Ну, не вся ее часть, но какая-то часть.
Но не у нас, к сожалению.
У нас пока нет. Но в принципе в России я бы не сказал, что она как-то очень удалена от власти.
Но это самый вымываемый был класс, самый преследуемый в большом количестве исторических периодов, и в общем, мне кажется, что прямо без интеллигенции нашей власти прямо очень хорошо.
Ну да, но…
Дай им волю, они вообще…
Да, но все-таки даже если мы посмотрим а нынешнее руководство страны, смотрите, Путина, конечно, трудно назвать интеллигенцией, но Дмитрий Анатольевич Медведев — точно интеллигенция. Ну, а кто он еще?
Я бы такого… Но, наверное, да.
Доцент Ленинградского государственного университета, типичная интеллигенция. И так, если мы посмотрим, пройдемся по биографиям наших деятелей, очень много интеллигентных людей во власти, на уровне министров, вице-премьеров, в бизнесе огромное количество… Петр Олегович Авен, типичная же интеллигенция.
Ну, все-таки…
Глава крупнейшего частного банка страны.
Фото: Валерий Левитин / Коммерсантъ
