Во время путча 1991-го года Гарик Сукачев и другие музыканты выступали и пели песни для толпы с троллейбуса, стоявшего у Белого дома. Он рассказал, как это было и почему отказалсяполучать предложенную ему за это «медальку».
Давай перейдем к историческому моменту, 1991 год, путч, Белый Дом. Твой родной город, за который ты переживаешь больше, чем за любой другой город на Земле. Где ты был в августе, как ты…
Там был. С Костей мы как раз были.
Давай, расскажи.
А что рассказывать? Нечего, по сути, рассказывать. Чепуха это все, понимаешь.
Я прочитал такое горькое у тебя воспоминание об этом.
Да, у меня очень горькое воспоминание. Потому что, ты знаешь, я наблюдал, например, на Украине Майдан, ну вот то же самое, только в 1991. Вот эта оперетта, с этим бронетранспортером, с массовкой с этой, с флагом, который сшили, пока люди бегали туда-сюда. Как-то вот наступает этот внутренний момент честности, а потом понимаешь, что этим внутренним моментом как-то взяли и воспользовались. Нет, я бы сейчас не пошел никуда и никогда, ни на какие баррикады.
Так, может быть, ты изменился? Или мир?
Да, я стал старше, конечно. Я стал старше.
Но ты не относишься к этому… Это же упрек тебе, ты в это поверил. Ты пошел туда на троллейбус. Значит, ты был неправ?
Почему это упрек? Я не считаю, что… Ты знаешь, так или иначе, это же внутренняя отвага каждого человека, а там тысячи людей находились. Это же личный выбор, и это круто, потому что были и врачи, были медикаменты, и еду люди приносили, какие-то пирожки, какие-то каши женщины варили. Постоянно «Эхо Москвы» работало, я помню. И никто не говорил про Ельцина, все время говорили на «Эхе Москвы» про Горбачева, который, как известно, был под домашним арестом, там стояли крейсеры на рейде. По крайней мере, я это запомнил. Именно это, потому что 24 часа работало «Эхо Москвы».
Не знаю, потом, когда все это закончилось, началась оперетта, понимаешь. Начался этот дурацкий «Рок на баррикадах», я просто уехал оттуда и все. Ехал, я на то время жил же в Тушино, жил я на Комсомолке, а это Волоколамское шоссе. Я ехал за последним бронетранспортером, на такси 17 таксопарка. Вот первая машина, которая шла за «брониками», которые уходили из Москвы, там сидел я. И на броне сидели уставшие, такие же, как я, ребята. Молодые, такие же, как я, уставшие, измотанные совершенно, ничего не понимающие. Вот и все. А дальше, это оперетта, с походами в Кремль, с медальками. Мне же тоже звонили, придите, получите. Я сказал — никуда не пойду. Выдайте всем медальки, тогда я пойду эту медальку получать.
Последний раз, это было еще в те годы, звонили, ее передали в мэрию, лужковскую тогда, мне позвонили из мэрии. Я сказал — никуда я не приду, ничего я не получу, ничего мне от вас не надо. Это не то что, вот ты меня спросил, а теперь уже как-то не страшно, раньше совсем не хотелось это никому, кроме близких, рассказывать. А теперь это уже стало носить исторические какие-то черты, и не в назидание молодому поколению, а просто такое личное, собственный опыт, почему бы не сказать. Вдруг кто-нибудь когда-нибудь озаботится сделать какой-нибудь такой большой материал по этому делу, или написать что-нибудь интересное, или снять. Им попадется наша с тобой передача, и вдруг вот такие слова, пригодится просто человеку. Вот и все.
