В гостях у Михаила Козырева телеведущий Валдис Пельш. Он рассказал, как образовалась группа «Несчастный случай», и почему каждый год 13 сентября он отмечает «день дарения бутербродов», как он ночами снимал клипы на ворованную останкинскую камеру, а также о том, как они с командой безуспешно пытались поменять правила «Угадай мелодию», и какие шутки из программы «Розыгрыш» никогда бы не попали в эфир.
Дамы и господа, у меня сегодня в студии Валдис Пельш!
Добрый день.
Дорогой друг. Собственно говоря, чем тебя поразил Московский государственный университет и каким образом ты тут же попал в студенческий театр МГУ? Эта история меня очень интересует.
Надо сказать, что к 90-м годам меня уже отпоражал Московский государственный университет, потому что я его закончил в 1988 году благополучно.
А мы с затакта начинаем!
Стал я студентом 1 сентября, естественно, а 7 сентября я пришел наниматься в актеры студенческого театра Московского университета. Надо сказать, во-первых, что это старейший театр Москвы. Оп! Из труппы студенческого театра МГУ вышел весь Малый театр. А вообще он второй или третий театр в России, потому что самый старый публичный театр был, если мне не изменяет память, в Самаре. В 1756 году был основан.
Ты хочешь сказать, что Юрий Соломин тоже?
Вообще все. Малый театр ― дети МГУ, они отпочковались в конце XVIII или начале XIX века. По истории Малого театра врать не буду, потому что не очень хорошо знаком, но они дети нашего театра.
Первого сентября поступаешь, а седьмого сразу в театр. То есть мечта-то была не университет, а театр в первую очередь?
Ну как, я поспрашивал, что есть в МГУ интересного? Мне сказали, что главное, конечно, ― студенческий театр МГУ. Тем более что там играла моя тетя, младшая сестра моей мамы. Собственно говоря, я шел туда блатным, потому что сказали: «Придет мальчик, племянник Галины, надо, наверно, его принять». Потому что понятно, там и гены, и вообще… Надо.
И в этот же день в актеры наниматься пришел такой кучерявый паренек с мехмата, с первого курса, Алексей Кортнев.
Кучерявый?
У него была прическа «свободная Африка».
Анджела Дэвис?
Да-да, совершенно верно.
Я там почитал так лениво что-то, потому что уже было все понятно со мной, я сам ощущал…
Почитал ― в смысле со сцены что-то произнес, какие-то тексты?
В комнате, где нас прослушивали, я что-то лениво почитал. Я тогда еще сказал, что умею играть на гитаре, и даже что-то лениво поиграл. Так, для проформы.
Потому что судьба была определена, это была формальность.
Конечно. Пришел талантливый мальчик, его надо принять. А Леша старался. Когда Леша старается, у него лицо краснеет. И вот сидит Кортнев, наяривает на гитаре, красный весь! И очень старается понравиться.
И что он пел?
Он пел свои песни, надо сказать, неплохие, но он был смешной, он всё время старался понравиться. И мнение друг о друге у нас было абсолютно одинаковое: чудак. Это как бы адаптированное слово. Вот он чудак и я чудак.
В общем, мы разошлись по разным углам. Через неделю, в воскресенье, у нас была первая репетиция. А в воскресенье в главном здании Московского университета тогда не работало ничего, ни столовые, ни буфеты. А есть очень хочется, репетиция долгая. А Кортнев же москвич! Он принес с собой три бутерброда с финской консервированной ветчиной.
Мм, даже сейчас вкусно.
И два из них вдруг отдал мне. Я подумал: «Наверно, с этим человеком у меня как-то сложатся взаимоотношения, он акценты правильно расставляет ― один оставил себе, два отдал мне». Это было 13 сентября, поэтому 13 сентября ― день дарения бутербродов.
Отмечался всегда.
Это официальный день, собственно говоря, основания группы «Несчастный случай».
День дарения бутербродов с финской ветчиной!
День бутердарения.
Национальный уже, можно сказать, русский праздник.
И еще одна история о странностях. С одной стороны, Леша показал себя как хлебосольный, очень щедрый человек.
Но потом, через две недели, мы выучили две песни, одна ― «Гоняясь за бизоном», вторая ― «Ящерка». И мы пошли на «День Пифагора», это самый главный мехматский праздник. И там обязательно конкурс самодеятельности. Мы выступили дуэтом «Несчастный случай», порвали всех, взяли гран-при ― два билета на спектакль «Старый Новый год» во МХАТе и какую-то статуэтку. Статуэтку Леша сразу как-то так раз! И говорит: «А тебе билеты».
Это была статуэтка Наполеона Бонапарта.
Да-да.
Почему, кстати? Это вопрос.
Никто не знает, да. И так меня подталкивает: «Иди в театр».
Ты же не москвич, сходи в московский театр.
Да, тебе надо сходить в театр. Я сходил, понятно, что я пошел с девушкой и попал еще на буфет и такси, чтобы ее отвезти до дома. А статуэтка-то… Спектакль закончился, впечатления улетучились, а статуэтка у Кортнева где-то лежит!
И вот с этим противоречивым человеком я знаком уже тридцать три года, три месяца и чуть больше трех дней. Истории Ильи Муромца не будет, но как-то так.
А «Гоняясь за бизоном» ― это та самая, которую вы записали сейчас в последнем альбоме?
Да, это была наша визитная карточка.
А как ты успел за такое короткое время выучить?
А там всё очень просто. Меня Лёха научил, там главное ― научиться дышать, как бизон. И вот так всю песню практически.
Это была твоя главная вокальная партия.
Совершенно верно.
Это немножко напоминает группу Depeche Mode.
Да. И они стали великими, покорили весь мир, и мы стали великими и покорили Россию.
Прекрасная история! И вы до сих пор ее помните.
Да.
Ты видел, у него в новом доме стоит где-нибудь эта статуэтка? Не показал он?
У меня есть ощущение, что она то ли из золота была сделана, то ли еще что… Он ее прячет!
Первый приз.
То есть так сразу, раз ― и все. Решил, понимаешь? Я, естественно, прекрасно понимаю его, скажем так, некую субстанциональность в организации «Несчастного случая».
Подожди, я должен записать!
Первопричинность.
Суб-стан-цио-наль-ность.
Первопричинность в организации «Несчастного случая», потому что я бы не смог организовать дуэт «Несчастный случай» без Кортнева. У меня нет песен. У меня нет песни «Гоняясь за бизоном», я ее не написал, а Кортнев написал. Но как-то…
То есть обида осталась все-таки. А как к вам присоединился третий участник коллектива?
Сережа Чекрыжов.
Нет, по-моему, Павел Петрович третьим появился.
А, да-да, третьим был Паша Мордюков, Павел Петрович, или Петрович, как все его называют. С ним тоже была замечательная история. Это было в Армении на театральном фестивале. Мы тогда только-только отрепетировали, ребята делали без меня песню «Я верю ей». Лешка с Петровичем играли на гитарах, потом наступало время очень красивого проигрыша, Паша снимал гитару, цеплял саксофон, и звучала божественная музыка.
Это фактически была премьера песни. Я пошел в зал, чтобы посмотреть, как все просто умрут, как у всех просто разорвутся сердца: у русских, армян… У меня только не разорвется, потому что я знаю, что это за песня. Они лягут просто, потому что там так красиво… Еще Леша там говорит: «Я верю ей, я верю в то, что я любим, и нет причин не верить, нет», и Петрович на саксе: турипипиру-туруту… Тогда же вообще саксофон был в новинку.
Я хотел находиться в эпицентре умерших от счастья. Сел, всё, всем видом показываю…
Сейчас, мои.
Да. И произошла катастрофа: Павлик забыл смочить трость саксофона. Для того, чтобы она играла, ее надо смочить, она должна быть мокрой.
То есть на сухой трости ты ничего не сыграешь.
Да. И раздалось чудовищное свиновизжание такое.
Это в стране выросших на дудуке!
А все знают, что я с ними! И надо выбираться!
Из этой толпы.
День позора.
Четвертым музыкантом «Несчастного случая» стал Сережа Чекрыжов, совесть оркестра. У Сережи абсолютный слух, более того, у него единственного ― музыкальное образование. Тоже удивительно: человек закончил мехмат, поступил в аспирантуру механико-математического факультета, бросил ее, поступил в музыкальное училище, сиречь ПТУ (после мехмата и аспирантуры), закончил его, поступил в консерваторию, закончил консерваторию. Это единственный профессиональный музыкант в коллективе, все остальные ― самоучки.
Как я понял, путь в телевидение и «Останкино» начался тоже с самодельных видеоклипов?
Да.
Расскажи, пожалуйста, от «Уголочке неба».
«Уголочек неба» ― это не самодельный клип, ты что!
Это уже профессиональный.
Профешнл, да. Это год 1992, наверно.
Так.
До этого мы действительно снимали клипы. В какой-то момент мы поняли: поскольку нас полюбила программа «Взгляд», и мы дебютировали там аж в 1987 году с песней «Генералы не дают мне спать», встал вопрос о том, что нужно делать какой-то видеоматериал. Мы хотим собирать стадионы!
Конкурировать с «Ласковым маем».
В то время был только один вариант снимать то, что ты хочешь и как ты хочешь, ― договариваться с инженером ТЖК какой-нибудь съемочной группы, чтобы он вечером после съемочной смены не ехал в «Останкино» и не сдавал камеру, а сдал ее утром.
ТЖК ― это надо объяснить зрителям.
Собственно говоря, камера, штатив, звук ― это весь комплекс, называется ТЖК. У нас был оператор Владимир Мелетин, с которым мы снимали клипы. Мы ночью снимали свои клипы на ворованной камере в театре МГУ с нашими друзьями, с актерами студенческого театра МГУ, которые тоже работали абсолютно бесплатно по ночам.
Наш приятель Сережа Денисов работал в «Авторском телевидении», он показал Анатолию Григорьевичу Малкину один из первых клипов. Анатолий Григорьевич сказал: «Слушай, а пригласи этих ребят, я хочу с ними познакомиться».
Мы пришли. В приемной сидел Игорь Угольников, но назначено было нам. Мы поздоровались с Игорем, проходим к Анатолию Григорьевичу. Он говорит: «Слушайте, ребята, мне кажется, вы талантливы, у меня есть такое ощущение. Вы знаете, что? Там Угольников сидит, вы, кстати, знакомы?». Мы говорим: «Знакомы». «Идите и снимите какую-нибудь передачу. Я не знаю, про что, но, по-моему, вы очень талантливы, у вас получится. Денег я вам дам». А?
Вот такие времена уже ушли безвозвратно!
Без фокус-группы, без захода в коммерческий отдел, без визы продюсера…
Без заявки, без синопсиса.
Без этого барахла. Идите, мне кажется, у вас получится. Про что? Я не знаю, вы придумайте. И вот так появилась программа «Оба-на!».
Расскажи, пожалуйста, про твое ощущение от Игоря и как с ним работалось?
С Игорем очень легко работалось. Но мы разные. У нас с Лешей за плечами было тогда уже семь лет дружбы и совместного творчества. Игорь был звездой театра-кабаре «Летучая мышь» Гриши Гурвича. Полные залы, аншлаг. Он и танцевал, и пел, и играл, и вообще он замечательный актер. Но всё равно у нас были разные взгляды на теорию смешного и на то, что должно наполнять нашу программу.
Можно поподробнее? Какие разные? В чем оппозиция была?
Просто разные.
Про природу юмора очень интересно.
Я сейчас тебе все объясню. Мы ушли после второго выпуска программы, потому что у нас встала дилемма. Игорь хочет снимать одно, мы хотим снимать немножечко другое. Мы до этого кинули на «камень, ножницы, бумага», кому быть главным, потому что все равны, Игорь, Леша и я. Нужно было написать, кто будет главным режиссером. Выпало мне, я выиграл, по-моему, у меня были ножницы. Они мне принесли победу. Или камень, я не помню. Вот киданули, и я главный режиссер, я начальник.
Как это тоже прекрасно ― выбор начальника программы. Камень, ножницы, бумага! Вот так!
Я тебе могу сказать, впоследствии, через 24 года, снимая фильм о чкаловском перелете через Америку: точно так же Чкалов был избран командиром непосредственно за неделю до вылета. Байдуков в присутствии Белякова и Чкалова сказал: «Дорогие друзья! Предлагаю немедленно провести совещание по выбору капитана экипажа. Я предлагаю лично кандидатуру Валерия Павловича Чкалова». Беляков и Байдуков поднимают руки, говорят: «Мы за». Всё, и Чкалов стал командиром.
Если ты мне сейчас расскажешь, что выбор между Гагариным и Титовым был тоже сделан на «камень, ножницы, бумагу»…
Нет.
Насколько я знаю, нет.
Там все было немножечко по-другому.
Мы не знали в том далеком девяностом… или девяносто первом, не суть важно. По-моему, девяносто первый. Просто вот так поступают все хорошие люди.
Да, сейчас два замечательных музыканта (я уверен, что ты их тоже любишь) ― Стинг и Питер Гэбриэл едут в тур, ― уже первая часть его пройдена в США, ― который называется «Камень, ножницы, бумага». Они разыгрывают так, кто будет в первом отделении, а кто ― во втором. В каждом городе по-разному.
Так поступают все лучшие люди страны!
И у нас встала дилемма: либо Игоря выгонять, потому что не получается снимать так, как мы хотим и он хочет, либо нам уходить. Мы с Лешей Кортневым ушли. Мы сказали: «Игорь, поскольку мы понимаем, что тебе нужнее, мы оставляем тебе всю программу. Тем более ты придумал название». «Оба-на!» и клетку придумал Игорь Угольников.
А разница заключается в том, что если вы посмотрите первый и второй выпуск, там есть что-то от Игоря, а что-то от нас с Лешей. Третий, четвертый и далее ― уже угольниковская история. Мы расстались большими друзьями, в великолепных отношениях.
А ты можешь как-то сформулировать эту разницу в природе юмора между вами?
Нет.
Невозможно?
Это на уровне: на одном языке ты говоришь или нет. Мы с Лешей очень много конферировали на пару. Надо сказать, что у нас как-то очень легко рождался парный конферанс. При том, что Леша, без сомнения, гораздо более образован в истории поэзии, в военной истории, понятно, он мне проигрывает ― у нас разные области знаний, в которых мы достаточно хороши.
И вы вместе так – чик!
Мы какой-то единый взаимодополняющий организм, когда мы вместе стоим на сцене.
Это правда, ваши первые концерты состояли по большей степени из диалогов между песнями и какого-то конферанса.
Нет, конферанс был составной частью песни. Он писался непосредственно под песню для того, чтобы всё это получалось таким перетекающим. Впоследствии это выразилось уже в стихотворный конферанс, к сожалению, было сделано не так много материала.
Это то, что вы делали в Zirkus.
Совершенно верно. Когда ведущие общаются на абсолютно бытовые темы с залом, рассказывая происходящее стихами. «Заведующий нашей ритмической секцией Павлик, ― рост, между прочим, два метра, ― за барабанами сидит и сердится, мол, из-за барабанов его мало заметно. Но мы сейчас с вами обсуждать не будем довольно спорный тезис о том, что, мол, барабанщики ― тоже люди, мы тупо дадим ему микрофон». И так шоу два с половиной часа шло полностью в стихах.
Для вас уход из «Оба-на!» означал риск расставания с телевидением или нет?
Нет.
То есть вы были в любом случае участниками творческой бригады и от вас ждали чего-то нового.
Да.
И так ты предложил…
Мы, во-первых, снимали параллельно клипы. Тот же «Уголочек неба» был снят на деньги «Авторского телевидения», при финансировании, которое оказали нам Анатолий Григорьевич Малкин и Кира Александровна Прошутинская. Мы снимали после этого еще несколько клипов. Мы сняли программу «Дебилиада», которую закрыли за издевательство над образом телевидения, да.
Это отдельная история. Тебя ничего не остановило, когда ты придумал название «Дебилиада»?
Нет.
Как ты оправдывал такое название?
Я не помню, кто придумал название «Дебилиада», но оно, как «Несчастный случай», прощает абсолютно всё. «Ну, название у нас такое ― „Несчастный случай“!». Так и «Дебилиада».
Debilis в переводе с латыни ― слабый, то есть это человек, которому нужно помогать. Мы, в первую очередь относясь к себе, как к дебилам, со зрителем общались точно так же. Мы объясняли смысл поговорок, пословиц, рассказывали какие-то истории, как нам казалось, достаточно забавные.
Причем впоследствии этот ход… То, что мы его первые применили, ― это факт, потому что этот ход мог появиться только на телевидении для дебилов: абсолютно белый высвеченный кабинет, белые костюмы, белые рубашки, шляпы и галстуки у ведущих. Только лица густо загримированы и руки. Впоследствии этот ход использовал Дима Дибров в своей «Антропологии». Надо сказать, что ход весьма красив, он достаточно элегантен.
Высвеченная абсолютно в молоко белая студия, да?
Да. Мы довели это до абсолюта, впоследствии все, кто работает в белом кабинете, все-таки работают в темной одежде, а мы работали в белой. Мне кажется, это был забавный эксперимент.
Какова была мотивация зарубить его в зачатке?
Не понравилось руководству телевидения. Если мне не изменяет память, первый выпуск все-таки вышел в эфир. Но мы не остановились, потому что у нас уже был готов следующий проект. Он назывался «Кабаре „Синие ночи ЧК“».
Надо сказать, что жанром кабаре в то время владели только два коллектива, два театра ― театр-кабаре «Летучая мышь» Гриши Гурвича и мы. Но это были разные кабаре. У нас оно было более авторское, более вдумчивое.
Мы очень много, сильно и обильно, я бы сказал, дружили с московскими поэтами-концептуалистами. Они приходили к нам и читали свои замечательнейшие стихи. Тот же Дмитрий Александрович Пригов был постоянным нашим гостем, и Андрей Туркин, к сожалению, трагически погибший впоследствии. Огромное количество. Игорь Иртеньев, Витя Шендерович. Весь свет московской поэзии! Арабов, Бунимович ― все они приходили к нам и читали свои замечательные стихи. Мы приглашали известных людей, но в необычном амплуа.
И тут мы стали немножечко тереться с Анатолием Григорьевичем (мы вообще неуживчивые), потому что он сказал: «Ребята, сейчас время такое, сейчас нужны звезды. Нужна Пугачева, чтобы была касса».
Как удивительно, времена меняются, а этот тезис остается вечным.
Да. Мы сказали, что мы абсолютно не против Аллы Борисовны, но если она придет к нам в кабаре…
Например, жарить бифштекс или подметать пол?
Нет, она исполнит песню под флейту и виолончель. Ту, которую она нигде не исполняла, которая ей мила. У нас есть, допустим, замечательная Ира Богушевская, которая поет авторскую песню. Мы хотим, чтобы женское звучание было именно авторским.
Вот. И тут мы перегнули палку, потому что Анатолий Григорьевич как-то начал настойчиво нам советовать чуть-чуть обратить внимание на другой формат, переформатироваться. А мы сказали: «Знаете, что? Мы вообще тогда уйдем!».
Опа! И хлопнем дверью!
На что он сказал: «Ну и уходите!».
Как-то вы переоценили ультимативность.
Мы вышли с Лешей в коридор. Я говорю: «Как, будем сдавать задом или всё? Уже дал слово, так держи?». Решили, ну, есть уж… Опять же, мы не смогли бы долго делать кабаре с эстрадными артистами.
В чем для вас была привлекательность жанра кабаре? Это сложный и неоднозначный жанр.
В том, что этот жанр нам интересен.
Чем?
Он просто интересен. Мне не интересно большое количество эстрадных песен, которые звучали тогда и звучат сейчас. Они не представляют для меня интереса. Я не хочу делать программу с этими песнями. Я хочу делать программу с другими песнями, стихами, с любыми жанрами, но интересными мне.
Существует такое поверье, что режиссер должен быть влюблен в свою главную героиню, а главная героиня должна быть влюблена в исполнителя главной роли. Все должны быть влюблены в свое дело. Мне кажется, что мы тоже должны быть влюблены в свое дело.
Ты знаешь, жанр для телевидения крайне, на мой взгляд, сложный. И попытки-то немногие были, последнюю попытку Саша Цекало делал. Он выпустил передачу в духе кабаре, причем богато, декорационно красиво.
Не надо богато.
Невозможно долго вытерпеть такой проект.
Не надо богато и не надо красиво. Надо хорошо, понимаешь? Номер должен быть профессионально выполненный. Он может быть в абсолютно другом жанре: в жанре авторской песни (хотя я ненавижу слова «авторская песня»).
Я тоже.
Ты знаешь, что Кортнев…
Нас Кортнев проклял бы сейчас за это!
А нет.
Он апологет.
Нет-нет. Песня «Снежинка», которая является панегириком всей авторской песне. Ее предыстория очень интересна.
Я бы даже сказал, эпитафией всей авторской песне.
Наш близкий друг Саша Барабашев сказал: «Я настолько ненавижу авторскую песню, что я написал две строчки: „Над костром пролетела снежинка, как огромный седой вертолет“. И второе двустишие: „Я друзей не видал по полгода, я жены не видал никогда“. Я больше ничего придумать не могу, но я настолько ее ненавижу, что написал вот это».
И ровно через… я сейчас скажу, сколько. Десять лет или одиннадцать вот эти два двустрочия трансформировались в песню, Лешка дописал эту песню.
Которая забила последний гвоздь в гроб авторской песни.
Да. Она не забила, но я могу сказать, что это правильная песня, она должна была быть написана. Надо сказать, что все-таки есть люди, которые исполняют ее лучше Леши Кортнева. Это Андрей Макаревич и Женя Маргулис в паре. Когда выходят эти два орла…
В этих свитерах и шапочках.
В этих свитерах и шапках, я не знаю, у меня энурез начинается просто. Это удивительно совершенно, такое ощущение, что эта песня для них.
Расскажи, пожалуйста, историю предложения Влада Листьева начать «Угадай мелодию».
Это 1995 год, январь. Меня нет в Москве, я уехал. У меня что-то началась тогда полоса неудач. Мы ушли из «Авторского телевидения», я ушел работать в «Видео интернешнл», снимать рекламу. Знаешь, кто у меня оператором был на рекламе? Георгий Рерберг!
Ого, вот так! Какое время было ― Рерберг снимал рекламу!
Да, Георгий Иванович снимал рекламу. Не так часто и не так много, но мне повезло, я с ним работал.
Потрясающе.
Как режиссер я работал с Рербергом.
Я, как мне кажется, очень правильно объяснял, как меня найти на съемочной площадке. Я говорил: «Вот ты приедешь по такому-то адресу, ты услышишь там мат-перемат. Туда не ходи, это Рерберг. Если прислушаешься, ты услышишь мат потише, менее изощренный, в другой стороне. Иди туда, это я».
Потом я ушел из «Видео интернешнл», полоса была.
Были какие-то предложения?
Да, я снимался в каком-то барахле. Телешоу-аукцион «Год собаки».
О-оу. Пам-папам-пам-пампам.
Но это была последняя программа, в которую пришел Отари Квантришвили. Ему нравилось собаководство, он поддерживал эту программу. Через несколько дней он трагически погиб.
Ты с ним пообщался?
Да, очень милый человек, совершенно спокойный, вежливый такой. Человек с достоинством.
Это удивительная вещь, когда мы вспоминаем каких-то, называем вещи своими именами, «воров в законе», как правило, воспоминания о них остаются ― «приличный, очень образованный, интеллигентный человек». У меня в голове каждый раз происходит разрыв шаблона.
А иначе нельзя. Это очень умные люди, весьма и весьма. Они никогда себе не позволят фамильярного отношения к человеку, которого не знают. С какой стати?
Значит ли это, что у них просто такой особый кодекс чести, и жизнь научила не разбрасываться словами?
Они очень внимательно относятся к словам и манере поведения, потому что за слова и за манеру поведения…
Придется ответить!
Да, иногда приходится отвечать.
Потом я снимался… Была замечательная программа, Леша Лысенков был ее продюсером. Называлась она «И всё». Смысл: если ты покупаешь акции «Телемаркет» (потом она лопнула, это была финансовая пирамида, это понятно), то тебя могут пригласить в студию. Все становятся в круг, в центре этого круга тренога, на которой стрелка с очень хорошим подшипником. Она раскручивается, и тот, на ком остановится эта стрелка, выигрывает машину. 1994 год, машина.
Какая щедрая программа!
Но фан был именно в подшипнике. Едет стрелка, ты понимаешь, что всё, ты выиграл. На стрелке стояла камера, она снимала людей, которые забывали, что их сейчас снимают. И вдруг стрелка проезжает, у людей тухнет все… И опять зажигается, потому что человек понимает, что она пойдет на еще один круг! Тоже не вышло это всё в эфир.
Весь экшн, все действие программы было в том, что просто лица людей во время…
Как называлась программа?
«И всё»!
«И всё». Вот в таких программах я снимался. Потом мы с Лешей вместе вели телевизионное шоу «Пилот».
И дальше доходим до «Угадай мелодию».
Мне звонили из приемной Влада Листьева, мол, Влад хотел с вами встретиться. Приходите, узнаете. Я приезжаю. Он мне говорит: «Мы запускаем новое шоу, Антон Табаков недавно приносил программу „Пилот“ с твоим участием. Программа дрянь, но ты в ней хорош!». Я потом Антону сказал: «Антоша, спасибо огромное, что ты занес эту программу Владу».
Влад в этот момент уже руководит всем ОРТ.
Да, он руководит всем Первым каналом, тогда это ОРТ. Он огромный, большой начальник, но, мне кажется, у него был один из самых маленьких кабинетов. Его «взглядовский» кабинет, там он и остался сидеть.
Вы же знакомы были еще с поры «Взгляда» или «Темы»?
«Взгляда» ― раз. Еще он очень смешно участвовал в благотворительных аукционах, которые проводил Союз театральных деятелей. Он приносил какой-то лот, за него начиналась торговля, какой-то богатый, дорогой лот, действительно интересный. Потом Влад выходил и говорил: «Ребята, слушайте, мы же помним, что это у нас благотворительный аукцион, поэтому давайте я дам денег в десять раз больше, чем сейчас прозвучала максимальная цифра, а лот не возьму, оставлю его вам».
У него была возможность так помочь. Он понимал, что многие обидятся, если он придет и надает денег. Таким образом он помогал. Помнишь, в «Уроках французского» учительница играла со своим учеником в пристенок, чтобы дать ему возможность заработать деньги, она ему проигрывала.
Да.
Вот он так себя вел.
Он приглашает тебя в кабинет.
Да, он меня приглашает в маленький прокуренный кабинет, он тогда сидел в этих замечательных своих подтяжках, в рубашке. Он говорит про вот это шоу. Я говорю: «А не смущает, что у меня большой опыт по закрытию программ?». И телешоу-аукцион «Год собаки» закрылось, и «Пилот». А он говорит: «Знаешь, а у меня большой опыт по открытию программ. Давай посмотрим, чья возьмет».
Это же была лицензия.
Более того, «Угадай мелодию» ― одна из старейших развлекательных телевизионных программ. Два года назад ей исполнилось ровно 60 лет, в 1954 году она вышла на американском телевидении.
Поскольку мы же русские люди, российские люди, в 2000 году, через пять лет, мы сказали: «Это невозможно смотреть, надо менять. Давайте менять правила! Пусть здесь будет магнитофонная лента, которая протягивается задом наперед, а здесь будет то-то. Отлично, давайте снимать!». Сняли. Полное фуфло, просто полная фигня!
Это ты говоришь в качестве аргумента тому, что гениальная придумка была с 1954 года.
Она выверена. Понятно, что там менялись правила, они докручивались до идеала. Изменить эту программу нельзя, она идеальна. Что бы ты ни придумал, это будет хуже, чем то, что есть.
Понятно, что после этого появилось сразу несколько предложений от других производителей ― произвести программу «Угадай кино», «Угадай книгу», «Угадай что-нибудь», всё угадай, угадай. Но жанр музыки, «Угадай мелодию», идеален именно потому, что мелодии легко и понятно угадывать. Это дело происходит быстро и не напряженно, а, допустим, угадывать книгу или кино уже гораздо сложнее.
Ты принял это предложение.
Да.
И дальше произошла трагедия.
Да, в ночь на 1 марта Влада убивают, а у нас на 15 марта назначена съемка. И это последний проект Влада Листьева. Ответственность была колоссальная.
Я могу представить, с каким трудом ты выдавливал из себя веселье через две недели после того, как убили Влада.
Понимаешь, там нельзя было не выдавливать. Дело в том, что Влад сказал: «Технология будет следующей: мы будем снимать сорок дней подряд».
Это вот первый блок?
«Столько, сколько снимем. Это приблизительно 160 программ. Получится 180 ― замечательно. На год вперед! Потому что мы хотим поставить программу в эфир четыре раза в неделю».
О господи.
52 недели на четыре… значит, нам нужно 200 программ в год. Давай, мол, сейчас закроемся до конца года.
Первый день ― в хлам, в никуда. Как-то непонятно, давит, давит… При том, что мы с режиссером, Аллой Плоткиной, готовились, мы писали образ. Записывали: яркий, добрый, помогает игрокам, не жлоб, никогда не говорит «Моя программа» ― всегда «наша», «мы», а не «я» и так далее. Динамичный.
Алла подходит ко мне в конце съемочного дня и говорит: «Вадюш, понятно, что день ты запорол. Это нормально, я понимаю, какой на тебе груз лежит. Я тебе больше скажу: ты завтра можешь еще день запороть. У нас еще 40 дней впереди. Уже 39, правда. Но понимаешь, какая штука? На третий день ты должен начать вести, у нас нет выхода, мы не можем облажаться. У нас нет возможности облажаться, потому что нам не перед кем извиняться. Этого человека уже нет».
И утром я начал всё это закручивать на себя, подчинять себе пространство.
Широта жестов возникла в этот момент как раз?
В отличие от американского аналога, где ведущий ходит по площадке, подходит к музыкантам, игрокам, ходит на своем месте, у нас ведущий стоит на месте. А мне нужно, чтобы в этом павильоне ― а там тысячеметровый павильон ― все подчинялось мне. Я здесь главный! У меня игрок может сказать всё, что угодно. Пока я не засчитал, ничего не известно. Он может сказать абсолютно правильный ответ, это не значит, что он правильно ответил, потому что я здесь главный. Я должен себе всё это подчинить.
Потом мы придумали красивую историю про комаров, которых очень много, потому что пруд рядом. И пошло вот это. Более того, образ, который был придуман Аллой Плоткиной, образ очень яркого чувака… причем там были чудовищные по непропускаемости воздуха материалы, это была синтетика 157%. С меня снимали костюм после каждой съемки два человека, две девочки. Одна стояла на табуретке и снимала верх, потому что я прилип к этому костюму, влип в него, а вторая девочка снимала то, что снизу. Я сам расстегнуться не мог. И сразу надевался новый костюм.
Всех вот этих ярких блестящих расцветок.
Да. Ты представляешь, какой духан стоял в гардеробной?
Господи!
Нет, это сразу уходило в химчистку.
Моментально. И доставался следующий костюм.
Чтобы соответствовать этому яркому «перцу»… Мне мама позвонила на следующий день после эфира и сказала: «Ты это брось, прекрати это».
Притуши.
Чтобы к завтрашнему дню ты был нормально одет. И веди себя нормально.
И всё, и завертелось. Мы сняли программу, потом еще одну. Мы сняли 143, 160 не выдали.
Слабаки какие-то вообще!
У нас был пожар в студии, потоп, вышибало электричество. Но мы вышли на 143 программы. На 143 программе оркестр Финберга встал и начал играть «Прощание славянки», мне вынесли стакан, вот как эта кружка, полный коньяк. Что там был коньяк, я прекрасно знал. И я, дирижируя оркестром, засадил эту кружку.
Уложил ее.
И поехал домой отсыпаться. Две недели после этого я просыпался утром в ужасе, что мне надо на съемки, и потом это было счастье, потому что в лучшем случае мы снимаем через полгода.
Когда был достигнут этот рекорд, который в Книге рекордов Гиннеса?
В 1997. Был какой-то замер, по которому нас посмотрело 132 миллиона человек, всё СНГ, весь бывший СССР. Это было признано рекордом, в 1997 году это было, по-моему, в Книге рекордов Гиннеса зафиксировано. Хотя эти 143 программы подряд ― круче любых 132 миллионов.
То есть ни Ларри Кинг, ни Опра Уинфри…
Опра Уинфри в том году взяла 63 миллиона.
В общем, спокойно можно подписать «не зря».
Я надеюсь, что…
Она не обиделась.
В общем-то, нам было по барабану. Слышь, Опра? Да нам и сейчас по барабану.
Скажи, а в какой момент пришло ощущение того, что всё, ты на вершине и каждый человек на улице тебя узнает? Сразу настало, когда программа начала выходить в эфир?
Ты знаешь, мы вышли в эфир в апреле, четвертого, если мне не изменяет память. Май, в концу мая мы были в тройке, в топе, а в июне мы были №1.
Как это отражалось на твоей ежедневной жизни?
Я стал считать людей, которые идут мне навстречу по улице. Перестроение формы жизни человека, которого узнают на улицах, происходит не сразу. Ты какое-то время еще ходишь, ездишь… Я в метро еще ездил спокойно.
Уже когда шла на экране «Угадай мелодию»?
Да. Я за руль сел в конце 1995 года.
Через несколько месяцев после того, как программа была…
Да-да. Да нет, в 1996 я сел за руль. Не суть важно. Идет человек навстречу, он меня узнает. Он меня идентифицировал. Я понимаю, что в его голове сейчас происходит следующий мыслительный процесс: он должен придумать какую-то шутку, чтобы меня этой шуткой поразить!
Я догадываюсь, о чем шутка.
Идет чудовищный мозговой процесс. Расстояние сокращается. Метра за два до меня он расплывается в улыбке. Когда я нахожусь на расстоянии вытянутой руки, он как бы хлопает меня и говорит: «Угадай мелодию! Пам-пам-пам». Я их стал считать. Я насчитал 5237, я сбился в какой-то момент!
В день?
Нет, в день их было семь-восемь человек. Причем едешь в такси, останавливается машина рядом, открывается окно…
И люди шутят!
Угадай мелодию! Очень смешно.
Это серьезное испытание для психики.
Да.
Подожди. Пять тысяч ― и потом ты сдался?
Я сбился. Другое дело, что это теперь происходит гораздо реже, потому что уже как-то прошел пик узнаваемости, все-таки 21 год мы в эфире. Были еще потом другие проекты.
А такие бытовые подробности, как, я не знаю, спуститься в ларек купить сигарет?
Запросто.
И продавщица или охранник тоже могут так отреагировать? Или очередь, наоборот, пропускает?
Мы уходили в круиз по Балтике и Северному морю. Я стою на площади перед морвокзалом в Питере, курю. Я тогда курил, сейчас не курю. И на меня идет ОМОНовец, причем в экипировке, у него шлем, бронежилет, палка. Площадь пустая, никого нет, идет он прямо мне в лоб, метрах в двухстах.
Я думаю: может, здесь курить нельзя? Может, я как-то неподобающе… у меня расстегнуто что-то? Чего он идет?
В твоем мозгу происходит большая аналитическая работа.
Да. И он ко мне подходит. Дальше я тебе воспроизвожу дословно диалог, который произошел между нами. Он говорит: «Я извиняюсь, это вы это?». Я говорю: «Я». Он говорит: «Все четко!». И уходит.
Нужна была информация. Информация получена, всё четко, до свидания.
Скажи, пожалуйста, насколько разрушительным для тебя был процесс популярности в плане твоей работе в группе «Несчастный случай»? В какой момент вдруг стало понятно, что всё?
С одной стороны, конечно, это был один из самых больших минусов популярности. Мы приезжаем в Казань с большим сольным концертом и видим огромную перетяжку «Валдис Пельш» и мелко так «и группа „Несчастный случай“».
Это на афишах так?
Да. И понятно, что ребята начали…
Леша ― очень тактичный человек по отношению ко всем, кроме тебя, наверно.
Во-первых, ко мне всегда нетактично относились в группе «Несчастный случай», крики «Мокрая спина», «Человек без родины», «Убирайся в свою Латвию» ― это норма была абсолютная.
Я понимал, что ребята всё понимают, но всё равно это немножко подмучивает.
Действует на нервы.
Группа «Несчастный случай» набирала обороты, становилась всё более и более популярной. А если группа всё более популярна, у нее возникает всё большее количество концертов, суть которых ― зарабатывание денег. Они не приносят ничего ни уму, ни сердцу, только карману. Это некий чес по клубам, по площадкам. Сегодня Екатеринбург, завтра Экибастуз, я не знаю, всё, что угодно. Нягань, Лисичанск, далее везде.
Честно ― это не то, о чем мечтает музыкант. Это такая соковыжималка. Поскольку с этими датами совпадали уже мои корпоративы, а на своих корпоративах немножечко другие деньги зарабатывал я, нежели как музыкант группы «Несчастный случай», а уникальность группы «Несчастный случай» заключается в том, что там все равны, до сих пор там все получают равные ставки.
Тут надо отдать должное, конечно, Леше Кортневу.
Более того, даже техники, которые выстраивают звук, получают свою долю. У них там, условно говоря, полставки. Но всё равно всё поровну между всеми, потому что нельзя «я звезда, а вы теперь, ребята, отдохните».
Обслуживающий персонал.
Совершенно верно. И, собственно говоря, все эти вещи подтолкнули к тому, что в 1997 году мы с Лешей сели, я сказал: «Леша, мне надо в академотпуск сходить. Это никоим образом не отразится на ваших концертах, без сомнения, но это снимет ту напряженность, которая появляется. А вы мне слишком дороги». Мы уже тогда были знакомы 14 лет. «Я не хочу в какой-то момент с вами разругаться или чтобы вы со мной разругались, чтобы мы больше не общались». Будет раздражение, неизбежно должно быть.
И мы, как умные люди, отправили меня в академический отпуск, в коем я официально нахожусь ― в следующем году будет 20 лет.
И при этом это не мешает тебе сопровождать их на всех важных, принципиальных, интересных проектах.
Да. Более того, не далее как вчера отмечался величайший юбилей этого года, двойной юбилей ― Алексея Кортнева и Камиля Ларина. И так было приятно им говорить: «Ребята, вы понимаете, что разменяли шестой десяток, а мне еще нет и пятидесяти?». Там я выступал, да.
Напоследок еще вспомним другой знаковый твой проект ― программу «Розыгрыш». Меня интересует, конечно, то, что интересует всех и каждого ― то, что осталось невыпущенным, те розыгрыши, которые…
Всё сожгли. Были розыгрыши, про которые изначально, после того, как их сняли, было сказано: «Ребята, этот розыгрыш никогда не выйдет, потому что он дурацкий». Это розыгрыш Чулпан Хаматовой, дебильный абсолютно. Авторскую группу и редакторов, которые пропустили его, после этого уволили. Это 2006 или 2007 год, захват заложников, террористы…
А у тебя не было права голоса?
Ни я, ни Таня Арно не знали о розыгрышах во избежание утечки информации. У нас было несколько случаев, когда выстраивается долгий дорогой розыгрыш, приезжает человек и видно, что ему слили информацию, он знает, что это розыгрыш.
Нонка Гришаева, допустим, нас раскусила сразу. Она приехала, увидела и догадалась, что это…
Какой это розыгрыш?
Это розыгрыш с посольством был. Она приезжает в посольство, нарушает там этикет, условно говоря, выпивает из кружки, из которой нельзя пить. Если ты выпьешь из этой кружки, ты должна стать женой какого-то местного…
Запалили.
Розыгрыш должен быть идеальным. Уже потом, когда мы набили руку, мы, наоборот, давали подсказки нашим звездам, от наглости. Едут люди на розыгрыш, и указатель ― деревня Тарно. Татьяна Арно. Приезжает «скорая помощь», у которой на боку вместо красного креста ― красная звезда. Катя Лель, вот просто, ей уже говорили… Всё проходило, но было несколько моментов, когда еще начинали. Были слабости.
А были случаи, когда разыгрываемый…
Знал об этом?
Нет, зарубал постфактум, когда всё уже отсняли, человек выражал протест и говорил: «Я вам это не ратифицирую никогда, я не хочу, чтобы это кто-то видел».
Да.
Кто, например?
Стриженовы. Там был шикарнейший розыгрыш. Он был немножко недокрученным… Понимаешь, опять же, нас не допускали до разработок именно чтобы не утекла информация, хотя мы могли улучшить. Их вызывают срочно на прямой эфир на Первый канал, они ведущие прямого эфира. Только всамделишный прямой эфир идет в соседней студии.
А здесь имитация.
Но они в полной уверенности, что они в прямом эфире. И приходит человек, который влюблен в Катю Стриженову, приковывает себя наручниками к столу, за которым они ведут, говорит: «Я отсюда не уйду».
«Я влюблен».
«Катя, когда вы узнаете меня поближе, вы будете моей». Они его засовывали под стол, потому что точка, всё, уход на рекламу…
Они при этом должны были вести?
Да, они выходят в прямой эфир, а он в это время сидит под столом!
И почему они отказались это выпустить?
Потому что Саша настучал этому человеку по голове. Он в какой-то момент взбесился и несколько раз его сильно ударил. Это их право, мы всегда получали разрешение. Были случаи, у нас было несколько розыгрышей, где люди повели себя недостойно. Я не буду говорить, кто.
Ага.
История, что человек со сломанной ногой, короче, человека этого бросили просто.
О господи.
Спасая себя.
Понятно.
Такой розыгрыш не выйдет в эфир, потому что мы любим наших звезд.
Я задам тебе последний вопрос, который задаю каждому гостю. Понятно, что у тебя абсолютный фейерверк рассказов о девяностых годах. Что тогда начиналось и что с тех пор закончилось, если смотреть уже из 2016 года?
Молодость! Понимаешь, мне в 1990 году было 23 года. 1991 год, провалившийся путч, ощущение, что вот она, новая жизнь, и мы на волне этой новой жизни, мы вместе с ней, вместе со своей страной ее начинаем, и вся жизнь впереди. Какая старость, какой пенсионный возраст? 24 года! «Мне бы жить и жить, сквозь годы мчась, а в конце хочу ― других желаний нету…».
А сейчас понятно, что это уже двухтысячные, десятые годы, когда ты позврослел. У меня четверо замечательнейших детей, я искренне счастлив в своей жизни, но это уже жизнь взрослого человека. Я очень люблю фразу Михаила Казакова: «Где ты, молодость? А была ли ты? Может быть, и не было тебя вовсе?». Когда он в финале «Покровских ворот» ходит по разрушаемому зданию. Да, это вот мои годы.
А если бы в удивительном перевороте с машиной времени, передвижении во времени ты бы ровно в 1990 увидел себя, вот сейчас бы зашел человек, что бы ты ему сказал, посоветовал?
Я бы, конечно, сказал одно: «Завязывай с напитками, газировкой, сладким, острым и стрессами, потому что это крайне вредно! Береги свое здоровье!». На самом деле всё было великолепно: и те люди, которые нам встречались, те люди, которые нам помогали, те, кто был нашими врагами. Они были все замечательными. Я бы ничего не менял, единственное, я бы действительно повнимательнее и аккуратнее относился к своему здоровью.
